3. Лепо. Всесильные и бессильные

Навстречу им вышли неизвестно откуда четверо гедонийцев с такими же черными лентами, туго перетянувшими лбы. Ксор что-то мысленно передал им, но Капитан не «услышал»: мысль была заблокирована. А все четверо, как по команде, молча уставились на гостей из другого мира. Странный, страшноватый взгляд: сквозь человека, как сквозь стекло.

Ксор не назвал ничьих имен, не сделал ни одного жеста, в каком можно было бы усмотреть ритуал знакомства. Но мысленное сообщение его, видимо, не было ни враждебным, ни равнодушным. Один из четверых шагнул к Капитану и дружески тронул его за плечо.

– Будешь с нами, – мысленно сказал он. – Круг замкнут, и мысли спокойны… – И тут же повторил это невразумительное приветствие по адресу Малыша.

Тот выжидающе взглянул на Капитана: что, мил, ответить? Взгляд Капитана был понятен без слов: откуда я знаю? А может быть, они и не ждут ответа.

Ответа действительно не ждали. Один за другим гедонийцы, считая, должно быть, преамбулу знакомства исчерпанной, беззвучно исчезли в толще молочно-белой стены, куда за ними последовали и космонавты. Очутились они в длинном, похожем на ресторан зале. Вероятно, это и был ресторан, или столовая, или кафе, поименованное ксором, как лепо. Да разве дело в названии, если гедонийское лепо почти не отличалось от своих земных аналогов. Может быть, только стол без ножек, повисший в воздухе вопреки закону тяготения, да непривычная, почти зловещая тишина.

«Когда я ем, я глух и нем», – вспомнилось Капитану.

– С пищеварением у них порядочек, – съязвил Малыш, – разговоры не отвлекают да и шума нет.

Он не успел продолжить, как перед ним повис, материализовавшись как в эстрадном фокусе, противень-стол – строго говоря, просто легкая розовая пластинка с неровными, зыбкими, что ли, краями.

Капитан подошел ближе, и стол изменил форму: сжался, вытянулся, будто почувствовал приближение еще одного человека.

– Садитесь, – пригласил их один из сопровождавших молчунов.

Капитан не успел спросить, куда. Подле стола тотчас же возникли такие же бледно-розовые пластинки-стулья, словно чашечки неведомых экзотических цветов без стеблей и листьев. Они мягко, изогнулись, принимая форму кресла со спинкой.

– Что хотите? – спросил ксор.

– Не знаю, – ответил Капитан. – Что вы, то и мы.

На розовой поверхности стола появилось семь пирамидок.

– Коро, – сказал ксор. – Надо линять.

– Кому линять? – удивился Малыш.

– Не кому, а что, – поправил ксор. – Зито и постепенно.

Малыш ошалело взглянул на Капитана.

– Чему удивляешься? – усмехнулся тот. – Сказано тебе: сразу не линяй, а постепенно, не торопясь.

Пирамидки на столе щелкнули и раскололись, а из них на розовую пластинку потекло что-то коричневое: кисель не кисель – не понять, что. Но странная штука: коричневая масса не растекалась по глянцу стола, а застывала, булькая и пузырясь, принимая знакомую форму пирога с подгоревшей корочкой. Сюда бы солонку да полотенце вышитое – хлеб-соль, да и только.

– Линяйте, – сказал ксор и наклонился над пирогом, блаженно закрыв глаза. Остальные гедонийцы последовали его примеру.

Малыш осторожно потрогал пирог.

– Мягкий, – оценил он. – Попробовать, а?

– Не стоит, – сказал Капитан. – Зачем рисковать? Да и они не едят.

Он понюхал пирог и почувствовал легкий, едва уловимый запах. Все было в нем: сладкий дурман клевера, плывущий над полем, нежнейший аромат розовых кустов, горечь сизого дыма над таежным костром. Он туманил сознание, этот запах, укутывал в теплоту воспоминаний детства и юности, уводил куда-то далеко в сказку-быль.

Капитан рванул ворот рубахи – жарко! – и поглядел на небо. Белая вата кучевых облаков в синеве неба – низко-низко, рукой дотянешься. Скосил глаза: у самого лица его покачивалась травинка-былинка и карабкался по ней коричневый муравей. «Где ж это я?» – думалось лениво, без удивления. Поляна в лесу, трава еще мокрая. Роса или дождь прошел? И вдруг, как вспышка молнии, сверкнула мысль: да это же Земля! Он вскочил, побежал по росистой траве к пестрым, в желтых ромашках холмам, из-за которых поблескивало на солнце речное зеркальце. Вода по колено – как ноги холодит! – хрупкий песок на дне, серебристые плотвички брызнули в стороны. Капитан зачерпнул ладонями воду, хлебнул; заломило зубы. Он упал на колени, шорты сразу намокли – и пил, пил, пил эту воду с привкусом осоки, полынной горечи, пил, не в силах оторваться, пока кто-то не рванул его за плечо.

– Очнись!

И все пропало: и река, и трава, и облака над полем. Он снова сидел за розовым столом-амебой, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Что это было?

– Наркотик, – сказал Малыш.

– Коро. – Ксор взглянул на Капитана, и губы его скривились в некоем подобии улыбки. – В первый раз?

Капитан кивнул согласно, постепенно приходя в себя. Он чувствовал какую-то легкость во всем теле, свежесть и бодрость, как после ионного душа.

– Выпей! – Ксор махнул рукой и поставил перед Капитаном бокал с мутно-голубой жидкостью.

– Что это?

– Пей. И ты пей. – Перед Малышом возник такой же бокал. – Нейтрализатор. Для пищеварения.

Жидкость была кисловатой и густой, как кисель. Капитан мгновенно вспомнил питательную жижицу для ребят-здоровяков в Зеленом лесу, взял бокал, понюхал – никакого запаха – и выпил до дна. Малыш тоже выпил, чуточку поморщась: он не любил кислятины.

– Ты что-нибудь чувствовал? – спросил Капитан.

– Ничего. Мгновенное забвение, черный колодец – ни звуков, ни света. Очнулся, как после доброго сна.

– Коро восстанавливает силы, – вмешался ксор, – но действует по-разному: у одних вызывает галлюцинации, у других – шок. Результат один: зарядка организма. Стимулятор.

– А пища?

– Несколько минов необходимых организму химических веществ вы всегда получите с любым насыщающим вариантом. Остальное для вкуса и для балласта в желудке. Хочешь – придумаешь. Посмотрите внимательно. – Он обвел рукой зал.

На разноцветных столах-пленках, в беспорядке разбросанных в пространстве зала, то и дело возникали и сменялись бокалы всех форм и расцветок: какие-то кубы, призмы, шары. Кто-то склонился над «пирогами» коро, кто-то подбрасывал вверх блестящие шарики, я они, повиснув над столами, разбухали и лопались, а в подставленные сосуды лилась золотистая жидкость прямо из воздуха. И кто-то прямо из воздуха вытягивал зеленые нити, сматывал их в клубок и отправлял в рот, запивая уже знакомой мутно-голубой жидкостью.

И все-таки зрелище это походило скорее на репетицию цирковых иллюзионистов, чем на привычный земной ресторан или столовку с шумом-гамом, тостами над вспотевшими бокалами с ледяным шампанским или байками под кефир или мороженое. Глупо мерить все земными мерками: не подходят они здесь. Только внешний вид лепо, так сказать, общий антураж, заставлял вспомнить о земных ресторанах. Что ж, в мире, где существуют такие предметы обихода, как стул и стол, антураж этот наиболее логичен. Но лишь антураж, не надо обманываться! Гедонийцы, кстати, тоже похожи на людей. Внешне? Пожалуй. А психология, а поступки?

– Смотри. – Малыш дернул Капитана за петли шнуровки.

Тот обернулся. Между столами на четвереньках ползли, по-собачьи высунув языки, четверо гедонийцев, голых по пояс, бритоголовых или преждевременно облысевших. Крупные капли пота выступили на их загорелых спинах, тяжелое дыхание доносилось издали. Здоровенные мужланы, ладони-лопаты – встретишь такого, обойдешь, чтоб не столкнуться, – беспомощно ползли, подгоняемые гортанными выкриками, странно неуместными в сонной тишине лепо.

Их было двое – погонщиков с дубинками в руках. Капитан искоса взглянул на свою, болтавшуюся у пояса, – такая же. Эти черные дубинки угрожающе посвистывали, а сидевшие за столами на стульях-пленках опускали головы или отворачивались, чтобы не встретиться взглядом с погонщиками. А встретившись, замирали и не могли отвернуться. Так луч автомобильных фар гипнотизирует зайчишку на темной лесной дороге, не давая ему свернуть.

Капитан ждал, когда кто-нибудь из обладателей черных дубинок обернется к нему. Зачем – неизвестно: просто мальчишеское желание Посмотреть в глаза, не мигая, напряженно, как в детской игре в «гляделки» – кто кого пересмотрит. Но «пересматривать» не пришлось. Гедониец мельком взглянул на Капитана, чуть задержал на нем шипы холодных голубых (что, у них у всех голубые?) глаз и что-то мысленно передал своему спутнику. Тот никак не ответил, даже не посмотрел на «говорившего», просто прошел дальше, подгоняя своих «четвероногих», бессмысленно и безропотно двигавшихся к свободному месту у светящейся стенки.

– Кто это? – спросил Капитан удивленно и только теперь заметил, что их приятель ксор вытирает ладонью вспотевший лоб, что у его соседа течет кровь из прокушенной губы, а остальные двое тяжело дышат, стараясь не смотреть на происходившее рядом. – Кто это? – вынужден был повторить Капитан.

– Маги, – ответил ксор, не подымая головы от стола. – Властители.

– Властители? – удивился Малыш. – Разве не Координатор управляет Аорой?

– Маги управляют всеми, кто подчиняется.

– А кто не подчинится?

– Того заставят пресмыкаться, ползать, терпеть или даже утратить память.

– Не понял. Что значит утратить память?

– Мы же не умираем. Лишенных памяти, сознания, личности просто отправляют на перекройку.

– Чем же они добились этой власти? Дубинкой?

– Взглядом.

Капитан усмехнулся: детская наивность рядом с технической зрелостью. Парадокс? Скорее ошибочка в сложнейшем механизме гедонийской цивилизации. Кто-то где-то что-то недосмотрел, и вот уже олимпийцы-полубоги пугаются «магических» взглядов, откровенно пугаются, даже не пытаясь скрыть трусости.

– А почему вы сердитесь? – спросил ксор.

– Сердимся? – мысленно переспросил Капитан. – Скорее удивляемся. А как ты заметил?

– У вас то расширяются, то сужаются зрачки. И лицо дергается.

Капитан сразу понял, почему их лица заинтересовали ксора. Гедонийцы не щеголяли мимикой, сохраняя даже в минуты душевного волнения, как в данном случае, мимическую неподвижность лица. Вот почему ксор спутал удивление с гневом – "зрачки выдали. Да и не только удивление. Капитан скосил глаза на устроившихся по соседству магов, у стола которых застыли на корточках «порабощенные взглядом». Пожалуй, ксор прав: тут не удивляться, а кричать надо, когда кучка отпетых негодяев может запугать целый город, издеваясь и безобразничая потому, что всем все дозволено, а поскольку их информационный багаж побольше, то, значит, «ндраву моему не препятствуй». А если бы их самих проучить, показать бы «высшую математику» гипноуправления? Пусть бы сами поползали, послужили на задних лапках. И чтоб все видели, как их так называемая всесильность держится: толкни и рассыплется карточный домик псевдомогущества.

– Проучил бы ты их, – подсказал Малыш. – Вспомни психологический практикум в институте. Попробуй – не промахнешься.

Лепесток-стул медленно отодвинулся, отпуская уже вставшего Капитана. Как это было – мгновенная псипередача или почти невероятная локационная способность гедонийцев, – но лица всех находившихся в лепо повернулись к нему. Он чувствовал себя форвардом, идущим к футбольному мячу на одиннадцатиметровой отметке: еще шаг, еще, удар и… Нет, гола не было. Капитан не ударил. Он остановился перед магами, воссевшими за таким же столом-амебой. Их красные трико вызывающе выделялись даже среди общей пестроты. Но Капитана не интересовали костюмы противников, он сам, насмешливо прищурившись – совсем мальчишка, напрашивающийся на драку, – ловил их замораживающий взгляд: а ну, кто кого?!

Голубоглазый маг не был психологом и подвоха не усмотрел. Да и проблемы «кто кого?» для него не существовало. Самый сильный – он, самый умный – он.

– Присядь! – приказал он Капитану, кивнув на возникший тут же стул-пленку.

Посланная им мысль не приказывала, а скорее предлагала, продиктованная не гневом, а любопытством к смельчаку. Капитан сел, внутренне посмеиваясь над ситуацией: высокопоставленный феодал снизошел до беседы с дерзновенным латником. Ну что ж, пусть всесильный испытает ничтожнейшего.

– Что тебе нужно? – послал свой вопрос маг.

Капитан молчал.

– Хочешь пузыриться?

– Я из школы, – сказал Капитан. – Еще не все знаю. Что значит «пузыриться»?

– Посмотри на них, – усмехнулся маг, кивнув на застывших на корточках гедонийцев. – Это пузыри. Все, кто служит нам, – пузыри.

– Сами захотели служить? – с наигранной наивностью спросил Капитан.

Маги переглянулись, заблокировав обмен мыслями, но Капитан подумал, что его, вероятно, принимают за полного идиота.

– Ты глуп, школьник, – наконец «услышал» он. – Просто мы отняли у них волю и личность.

– И они не сопротивлялись? – Капитан все еще продолжал играть в Иванушку-дурачка.

– Кто же может сопротивляться?

– Не знаю. – Капитан оглядел зал. – Может быть, этот?

Он показал на розовощекого силача, развалившегося в кресле за соседним висячим столом. Он казался невозмутимым, этот русоволосый крепыш, и только тревожные взгляды, которые он искоса бросал на магов, выдавали его душевное состояние.

– Этот? – Маг презрительно скривил губы. – Это вольный. Хочешь, я его превращу в пузырь? Сначала его, а потом тебя.

В глазах мага появился недобрый стальной блеск. Капитан не слышал приказа, он видел только, как задрожали руки розовощекого силача, медленно опустился недопитый бокал с голубой жижицей, безвольно поникли плечи.

«Пора!» – решил Капитан и мысленно приказал превращенному в «пузырь»: «Ты один, вокруг никого, тебе весело. Пей!»

Осоловевшие глаза вольного тотчас же приобрели решительность и осмысленность. Он выпрямился, не спеша поднял недопитый бокал и выпил, словно бы никто и не посягал на его свободу воли.

«Один – ноль», – мысленно поздравил себя Капитан.

Маг повернул к нему побелевшее от злобы лицо:

– Мне кто-то мешал.

– Я, – сказал Капитан.

Маг резко поднялся, и кресло-лепесток, не успев отодвинуться, растаяло в воздухе.

– Встань! – приказал маг.

– Зачем? – спросил Капитан. – Мне и так неплохо.

– Встань! – повторил маг, повышая энергетическое напряжение мысли. Его лицо при этом побагровело.

– Ты самоуверенный кретин, – послал ему ответ Капитан, не заботясь о том, будет ли понята магом его терминология, – думаешь, что ты самый сильный в вашем вонючем городе, а на самом деле ты слизняк. И ничего-то ты не умеешь – только жрать да приказывать. А попадись тебе кто посильнее, на брюхе за ним поползешь. Хочешь попробовать?

– Не посмеешь. – Глаза мага сузились: щелки-амбразуры и в каждой по излучателю.

Капитан почувствовал, как кто-то сильный и властный вторгается в мозг. Неприятное и непривычное ощущение. Он встряхнул головой – ощущение пропало.

– Посмею, – сказал он и коротко бросил: – Ложись!

Ноги у мага подкосились, словно кто-то срезал его под колени, и он грузно плюхнулся на пол, прикрыв руками затылок.

– Ползи! И ты с ним! – Он пристально посмотрел на второго мага.

Тот даже не сопротивлялся, упал на живот и пополз к выходу за своим дружком, вихляя толстым задом в красном трико. Они ползли мимо бесформенных столиков, мимо гедонийцев, поспешно отодвигавшихся в сторону, – необычное, нелепое зрелище. Маги в роли порабощенных! Теперь все взгляды устремились на победившего. Что он прочел в них? Раболепие? Страх? Да, именно страх пополам с удивлением перед чудом: школьник, чужак и властители, превращенные им в «пузырей». «Интересно, сколько я получу инединиц по гедонийскому счету?» – мысленно усмехнулся Капитан. Только сейчас он почувствовал, как жестоко устал. Нервное напряжение подошло к максимуму, стрелка у красной черты. Надо расслабиться.

Четверо вольных по-прежнему сидели на корточках, бессмысленно уставившись в одну точку, хотя магов по соседству уже давно не было. «Порабощенные взглядом» даже не заметили, что их поработители позорно бежали, уступив их новому хозяину. А хозяин только рукой махнул:

– Встаньте и ступайте, куда вам нужно. Вы свободны.

И прошло оцепенение, люди вновь стали людьми, впрочем, в гедонийском смысле этого слова: встали, отряхнулись и пошли, даже не оглянувшись. Кто их освободил, у кого взгляд оказался могущественнее – какая разница? Здесь не благодарят. Здесь другой моральный кодекс, если он вообще существует.

Капитан еле доплелся до своего кресла и сел, тяжело дыша; окружающее плыло перед глазами в назойливо пестрой карусели.

– Выпей, – сказал Малыш, протягивая бокал, на этот раз не с голубой, а с чернильной жидкостью. – Новый вид гедонийской бурды. Освежает не хуже коро.

Бурда оказалась тоже неплохим стимулятором. Усталость проходила, уступая место какой-то воздушной легкости: шагни – и полетишь, как в детстве летал во сне. Здесь не знали пышущих жаром бифштексов или ломтиков шашлыка, нанизанных на горячую саблю шампура. Здесь была своя поваренная книга, но от ее ассортимента не отказались бы и земные гурманы и кулинары. Еще одно подтверждение гедонийского рационализма: вкусовые ощущения – не главное. Основной критерий – стимулирующее действие пищи.

Из состояния блаженной расслабленности Капитана вывел молчавший до сих пор ксор:

– Ты нас обманывал. Зачем? Ты – маг, а не вольный. Координатор не ошибается.

– При чем здесь Координатор?

– Он устанавливает линию жизни. На контрольной проверке.

– А он и не говорил, что я стану вольным.

– Значит, будешь магом?

– Не знаю, – пожал плечами Капитан. – Я подумаю.

– Пора бы, – мысленно подсказал кто-то сзади, и это было так неожиданно, что Капитан вздрогнул и обернулся.

Двое – высокие, черноволосые, голубоглазые, в синих сетках-шнуровках, словно только что вышедшие из зеленого школьного мира, – они стояли у стола. Что-то неуловимо знакомое почудилось Капитану в лице одного из них, в прищуре глаз, в изгибе рта, в некоем подобии улыбки.

– Здравствуй, Стойкий, – сказал Капитан и, забыв, что он не на Земле, радостно протянул руку.

4. Сверхлюди. Сражение на площади

Да, это был он, собеседник Капитана из мира зеленого солнца. Он ничуть не изменился, даже одежда та же: синяя сетка и плавки, неприхотливый школьный стандарт.

– А где же Гром, Хлыст? Где Колючка? – приветливо спрашивал Капитан.

Понять его было можно: радость человека, встретившего в чужом городе своего знакомца, пусть даже не очень близкого. Его можно было хлопнуть дружески по спине, горестно посетовать на одиночество в равнодушной толпе Аоры и даже воскликнуть: «А помнишь?», благо было что вспомнить. Сколько раз это спасительное «А помнишь?» поддерживало огонек беседы и даже завязывало дружбу, пока хватало воспоминаний.

Однако на этот раз «сезам» не сработал. Стойкий явно не хотел ничего вспоминать. На вопрос Капитана он ответил равнодушно и коротко:

– Не знаю. Вероятно, в Аоре. – И, усевшись в тотчас же выросшее рядом кресло-лепесток у стола, он спросил, кивнув на примолкших ксоров: – Они с тобой?

– Это мы с ними, – сказал Капитан. – Они знакомят нас с городом.

– А где бородатый?

– Остался дома. Сегодня со мной Малыш.

Стойкий оценивающе посмотрел на гиганта Малыша, а тот, в свою очередь, с неподдельным интересом разглядывал одного из тех, о которых ему рассказывали Капитан и Библ, вернувшиеся из экспедиции в мире зеленого солнца.

– Ты – Малыш? – спросил Стойкий.

Как всегда, мысль его была лишена окраски, но Капитан готов был поклясться, что он удивлен. Еще бы: прозвище космонавта никак не соответствовало его внешности, а такое несоответствие было трудно понять не обладающему чувством юмора гедонийцу.

– Что ж поделаешь, – усмехнулся Малыш, – больше не вырос.

– Не понимаю, – равнодушно заметил Стойкий, – внешние качества исключают имя.

– И не поймешь, – подал мысль Капитан, – ты слов таких даже не знаешь – ирония, шутка. А кто ты в Аоре, вольный или подражатель?

Стойкий едва заметно усмехнулся, а может, это Капитану только показалось.

– Спроси у своих спутников. Они знают.

Малыш вопросительно посмотрел на ксора, и тот кратко и, как всегда, не очень понятно ответил:

– Сверхлюди, первая ступень.

Так вот они какие – сверхлюди! Капитан с интересом разглядывал вчерашнего школьника. Ничего особенного ни во внешности, ни в поведении. Даже одежда не изменилась. Значит, информация накапливалась за счет других качеств и, вероятно, никому не угрожающих. Да и в голосе ксора не было страха. И никто не обращал внимания на их столик, никто не пытался незаметно ускользнуть, как получасом ранее, когда в лепо резвились маги.

Капитан снова внимательно посмотрел на Стойкого, пытаясь разгадать его сущность. Тот сидел нагнув голову и полуприкрыв глаза, словно слушал неслышное ни Капитану, ни его собеседникам. Потом встал, чем-то озабоченный.

– Пошли, – мысленно приказал он. – В третьем порядке волнение. Не будем терять времени. – Он посмотрел на ксора: – Ты тоже пойдешь с нами, будешь нужен. – И добавил торопливо: – Один, один, без корпорантов. Нас и так слишком много.

Капитан снова отметил, что никто не обратил внимания на их уход: пришли люди, посидели, ушли. Что тут удивительного?

– Не отставайте. – Стойкий подхватил Капитана под руку, а его товарищ протянул руку Малышу:

– С нами. Скорее.

Они шагнули в уже привычную пустоту, на мгновение кольнувшую сердце, и снова вышли в городе, в каком-то «третьем порядке», который ничем не отличался от тех «порядков», какие они видели на открытых плоскостях Аоры. Та же ровная, чуть поблескивающая крыша-улица, та же замысловатая игра красок на стенах домов-туннелей, те же голубые площади внизу. И только не было тишины, привычной уже в Аоре, насыщенной шуршанием платьев женщин, всегда более изобретательных в одежде, мягкой поступью никуда не спешащих прохожих, еле слышным дыханием соседа рядом – тишины, чуть звенящей, как в летний полдень над полем клевера.

На этот раз на площади внизу гудела толпа – человек сорок – пятьдесят, да еще зрители на крышах, – гудела угрожающе и сердито мощным пчелиным ульем. А присмотревшись, можно было увидеть, что толпа не однородна, а разделена на две группы, медленно сближающиеся – стенка на стенку. И мелькали в сжатых кулаках матовые рукоятки «хлыстов», гаечные ключи «парализаторов» и дубинки-разрядники, черные и пружинящие, как и та, что висела на поясе у Капитана. Все походили друг на друга, как близнецы, отличаясь только одеждой. Женщины были чуть стройнее и тоньше и не столь атлетичные, как мужчины. Но и они не выделялись в толпе – так же вооруженные, одинаково яростные. Только гортанные выкрики выдавали эту ярость, и было непонятно, кто кричал, женщины или мужчины.

– Успели, – беззвучно сказал Стойкий и, выхватив неизвестно откуда черный «огурец» с воронкой на конце, послал вслед торопливый приказ: – Не упускать нас из виду.

– А это что? – полюбопытствовал Малыш, заинтересованный «огурцом».

– Дист. У вас есть оружие?

– Есть. Только другое.

– Сойдет. Шагайте.

– Как? Вниз?

Стойкий исчез и тотчас же возник внизу, пройдя свой короткий нуль-переход за какую-то долю секунды. За ним последовали и его спутники, в том числе и земляне, уже привыкшие к этому сказочному передвижению. Их было пятеро против пятидесяти, а те даже не заметили их появления.

– Что они не поделили? – спросил Капитан.

– Не знаю, – ответил Стойкий. – Возможно, площади.

– Разве одна здесь такая площадь?

– Конечно, нет. Но они не рассуждают.

– А мы здесь зачем? Помешать драке?

Стойкий удивленно посмотрел на Капитана:

– Мешать! Зачем? Пусть дерутся. Лишняя информация.

– Для кого?

– Для всех. А мы здесь для того, чтобы предотвратить насилие над природой.

Капитан не понял:

– Убийство?

– Убийство – это только уничтожение одного «я», субъекта, повод для перекройки. Насилие над природой – нарушение циклического равновесия, когда объект уже нельзя перекроить из-за нарушенной фактуры.

– Что он имеет в виду? – спросил Малыш.

– Членовредительство, – бросил Капитан. – Руку тебе оторвут или голову срежут – фактура нарушена. А это бывает? – спросил он у Стойкого.

– Редко. И не должно быть. Для того мы и предназначены. Сохранение фактуры – максимум информации. – Он повернул рычажок на черной поверхности «огурца», и лепестки-воронки засветились голубоватым светом. – Отстегни дубинку и не лезь в драку сам. Наблюдай за мной. Когда надо, скажу.

А толпа сходилась с нарастающей яростью – нерассуждающей и бессмысленной. Кто-то должен был начать: половчее ударить «хлыстом» или парализовать выбранную наугад жертву и запустить механизм всеобщей драки, хорошо налаженной, бесперебойной. Драться здесь, видимо, умели и любили.

И нашелся смельчак. Взметнулся лучик «хлыста», полоснул кого-то в толпе, и пошла пляска голубых молний, словно длинных и гибких фехтовальных клинков. А потом к ним присоединились парализаторы. Драчуны начали валиться, как игрушечные солдатики, все смешалось в свалке – и победители и побежденные, если только можно было их различить.

Стойкий держался в стороне, поигрывая светящимся «огурцом», и смотрел на дерущихся – ленивый и равнодушный зритель; но вдруг напрягся, как сжатая пружина, и нырнул в толпу. Он пробирался сквозь нее, не обращая внимания на удары «хлыстов», ловко уклоняясь от лучей парализаторов, устремленный к долговязому гедонийцу с черной пиратской повязкой на глазу и каким-то рыжим «бруском» в руке. Должно быть, именно этот «брусок» и мог совершить насилие над природой, предотвратить которое обязан был Стойкий. Мог, но не совершил. Открытый раствор «огурца» извергнул струю синеватого газа, и гедониец сразу обмяк, тут же подхваченный Стойким. Тот вынес его, сбросил к расписанной стенке туннеля и потер щеку, на которой вспухал багровый рубец.