! - восхитился я (шепотом, шепотом!). - Сначала ты, нежить, тревожишь почтенного человека, грозишь даже, а потом еще удивляешься! Вэй, что за мир? Даже у призраков не осталось совести! - Я проиграл, - печально проговорил морок. - А мне что за дело? - возмутился я. - Или это повод приставать к бедному жиду?! Да клянусь Именем Ав, чье число семьдесят два, и именем Саг!.. Грустный смешок. Я осекся. Во-первых, нечего зря клясться, а во-вторых... - Мне так уже ответил один Заклятый. Только без имени Ав. Он был не столь учен, как ты, бен-Иосиф! - Эй, Юдка! Чего не отвечаешь, пархатый жид? Ага, панове черкасы! Эх, спугнули! - До пана сотника, живо! А не то я тебя, курвий сын, канчуком! - А ты попробуй, хазер! - предложил я, взглянув прямо в его наглые глаза. Дернулась рука, за шаблю хватаясь, дернулась, опустилась. - Потом поговорим, - прошептал я в никуда. - Как заснут все. Не уходи! Тихий шелест был мне ответом.
      По тому, как крутил он седой ус, понял я - кончились шутки. Совсем. И раньше пан Загаржецкий шутить мало был расположен. Особенно со мной. А уж теперь! - Отойдем, пан Юдка. Важная у нас с тобой беседа будет. Важная - и последняя. Тихо говорил, равнодушно даже. Словно сам с собой. От камня несло нежданным теплом. Не удержался, коснулся рукой. Слаб человек, хоть и создан по образу и подобию Его! Захотелось мне, чтобы все вокруг правдой стало - и горы, и сосны, и дорога. И чтоб вела эта дорога хоть куда, только бы прочь от проклятой Бездны. И жить захотелось. Вэй, Юдка! Ты ли это? Пан сотник тоже ладонь на камень опустил. Опустил, отдернул, стряхнул пыль. - Вот чего, жиду. Говорить я буду. А ты слушай! Добре слушай! Я поглядел вверх. Сизый туман как будто ниже стал. Ниже - и гуще. Или почудилось? - Нет нам двоим места на земле, пан Юдка! - Знаю, - поморщился я. - И за этим стоило меня тревожить? И вновь показалось мне, что передо мной - вставший на дыбы разъяренный буйвол. - Ты слушай, жиду! Слушай! Потому и дал я слово крепкое, и поклялся всем, чем черкас вольный поклясться может, что порешу тебя, вражье отродье, вот этой рукой! Хрустнули пальцы, в кулак сжимаясь. Побелели. А мне вдруг скучно стало. Сначала скучно. Потом злоба накатила. - Вэй, Логин, сотник валковский! Твоя клятва - зеленая, еще и почки на ней не набухли. А моей уже трех десятков лет поболе! Поклялся я, что никто из вас, губителей семьи моей, от меня не уйдет. А как помирать станешь, пан Загаржецкий, вспомни всех жидов, что твои черкасы зарезали, огнем сожгли да на пали набили. И девушек наших вспомни, что так матерями и не стали! Ты по своей дочке плачешься, а кто оплачет сестер моих? Кто оплачет мою мать? Смертью меня напугать хочешь, дурной гой? Да я уже умер давно, меня уже собаки съели, а вороны кости разнесли! Понял? Крикнул - и задохнулся. И сердце болью зашлось. Ждал удара - не ударил. Даже за эфес сабельный не взялся. Стоял, набычившись, словно и вправду - буйвол. Молчал. Плохо молчал. Трудно. - День тебе даю, пан Юдка, - наконец вздохнул он. - От этого вечера до следующего. Выведешь нас из пекла - шаблю дам. Схватимся один на один, а там уж как Бог рассудит. И с хлопцев клятву возьму, чтоб отпустили тебя, кровопийцу, коли меня порешишь. А нет - плохо умрешь, пан сотник надворный. И сам умрешь, и все жиды, что от Валок до Иерусалима вашего землю поганят, кровью умоются! И в том тебе Покровой клянусь. Понял ли? Хотел я ему припомнить, что не он первый грозит народу моему. И фараоны грозили, и цари греческие, и кесари римские. Да где они теперь? Хотел - но не стал. Я - мертвец, а он кто? Что толку душам в Шеоле лаяться? Как сказал - так и будет. - День тебе, - хрипло повторил он. - Я пожал плечами. Отвернулся. Отвернулся - и пошел прочь от этого мертвеца.
      - Потому я и проиграл, - невесело усмехнулся он. - Даже тебя заставить не смог. Вот и весь сказ, Иегуда бен-Иосиф! Я поглядел на черную тень в сером сумраке. Руки-клешни бессильно свесились, глаза вниз, на битый щебень смотрят. Думал ли я, что придется беседовать с каф-Малахом? И где? - Самаэль против Рахаба, - медленно проговорил я. - Розовое воинство против голубого. И Блудный Ангел посередине... - И мой сын, - глаза блеснули страшным, запредельным огнем. - Ребенок, никому не сделавший зла! Помню! Помню я эти глаза! Как взглянул на меня тот байстрюк, Пленник, памятной ночью мне встретившийся, как заглянул в душу... - Мне кажется... Мне кажется, Самаэль задумал что-то плохое. С миром. И с моим ребенком. Поэтому я спешу. Мы и так потеряли много времени. День на Околице - это почти неделя в Сосуде. Я не должен опоздать. Кивнул я, но не потому что поверил. Просто кивнул, словно черту подводил. Что он мне хотел сказать, ясно. А вот что ему ответить? - Пан сотник валковский дал мне один день, - наконец начал я. - Этот глупый гой думает, что за день я разыщу нужное Окно. Так что к следующему ночлегу тебе придется обратиться со своей заботой к нему самому, каф-Малах! Хочешь, я завещаю ему медальон? С ним и решай. Медленно качнулась его голова. Влево... Вправо. Не хочет! ...Еще бы! Не зря старшой Ковена дал медальон мне! Мне, не Логину! Я, глупый Юдка, заклятый Юдка Душегубец, должен черкасам путь указать! Я! Но почему? Если этот призрак к Пленнику, к сыну своему страхолюдному торопится, то худшего проводника не найти! Или не торопится? В ином дело? Не выдержал, хотел спросить. Но рядом со мной уже никого не было. Пусто! У кострища храп стоит, бедные кони из-под камней колючую траву выдирают (вот кого жалко!), часовые носами клюют... Странный я все же человек! Другой на моем месте давно бы шаблю из чьих-нибудь ножен достал, до ближайшего коня добрался... То есть это глупый другой. А умный другой вначале бы подпруги перерезал, а напоследок по горлу пана сотника шаблей полоснул. И ходу! В галоп - до ближайшего Окна. А там - ищи ветра в поле! А я вот стою. Думаю. И добро бы о коне да о шабле. Так нет же! Словно и не мне пан Логик всего день жизни оставил. То есть не день - уже меньше. Все не так! Все! Ну, поссорились между собой Существа Служения. Так впервой ли? Сперва Противоречащего изгнали, что Адаму поклониться не возжелал после - Азу и Азеля к горам приковали. Даже если князь Самаэль решил подрубить Древо Сфирот и Сосуды разбить (спаси нас Святой, благословен Он, от такого!), что за забота ему за младенем сопливым гонцов посылать? Поверил бы я, если те гонцы (вэй, пан Рио, вот чей ты слуга!) Пленника придушили, чтоб в батьку-бунтаря не вырос. Так ведь нет! И что теперь? Растет себе байстрюк, батьке-призраку Имена посылает, тот и рад - из медальона потихоньку выглядывает, силы копит. Вот и сидел бы пан каф-Малах в золоте, и ждал бы, пока сынок вырастет да на ноги его поставит. А вместо этого? - Эй, жиду! Ты куда? Задумался! А панове часовые, оказывается, не спят! Так что зря я к горлу пана Логина подбирался. - Назад! Назад, а то стрельнем! - Иду, иду, пан Бульбенко! Уже иду! Возле камня, где мы с мороком четырехпалым беседу вели, было пусто. Я тронул медальон. Сидишь? Сиди, сиди, бунтарь поднебесный, там тебе и место! А что бы случилось, ежели б я его послушал? Послушал - да и указал нужное Окно пану Логину? Спас бы голову свою? Ой, не верю! Выручил бы байстрюка огнеглазого? Так ведь не грозит ему беда вроде. Во всяком случае, не сейчас. И что за глупость именно мне медальон поручать? Ой, хитрое было лицо у пана Панька! Ой, хитрое! Словно старую клячу за трехлетнего жеребца цыганам продал! - "Держи, Консул!" Почему помочь каф-Малаху поручено именно мне? Я усмехнулся. Правильный вопрос, Юдка! А потому и ответов всего два. Первый - до обычного человека мороку не достучаться. Не услышат его. И это возможно. Да только не верится что-то. Не услышат, так во сне явится. Или еще как. Велика сила Малаха, даже если от него одна искра осталась! А посему первый ответ забудем и над вторым подумаем. А вот второй ответ... Логин Загаржецкий, сотник валковский Не привык труса праздновать сотник Логин. Ни в бою, ни в походе, ни на совете. И нрав имел крутой - не подступись. Потому и в сотниках остался. Сватали его на полковника миргородского, только покрутился Логин по канцеляриям да по избам приказным, поглядел - и шапкой об пол ударил. Не по нему! Полк - почитай держава целая. А державой править - не сотню в атаку вести. Кому - поклон, кому - миску с талярами, кого на охоту позвать, а кому и молодицу сосватать. Политая! Тьфу! Так что презирал пан Логин всякие политии с политесами, в старшины генеральные не рвался, в прихожей гетьманской диваны турецкие не просиживал. Зато совесть чиста! И думал сотник, что это и есть награда. Что там в раю и в пекле, то попам виднее. А здесь, на земле, выше совести чистой награды и нет. С тем и жил. С тем и помереть думал. И вот теперь... - То сторожа вернулась, пан сотник! Никого впереди. И проходу нет. - Вижу, Ондрий, вижу! Ты новых пошли. Пусть смотрят, пусть руками щупают! Должен быть путь, должен! Сказал - и еле сдержался, чтобы самому вперед не рвануть. Все чудилось, что проглядят хлопцы тропинку нужную, не заметят... - Чего встали! Вперед! Вперед! Рысью шли кони, да не бодро, не споро. Видел сотник - притомились, отощали, вон уже ребра видать. Хорошо, хоть вода есть в местах этих клятых! И коням плохо. И хлопцам. И ему, Логину Загаржецкому, не по себе. Влево покосился, осторожно, чтобы себя не выдать. Вот он, Юлка-злодей! Ишь, ухмыляется, бороду рыжую гладит! Так бы и выхватил "ордынку", так бы и рубанул поперек поганой рожи! Эх, нельзя! До вечера обождать надо. Может, одумается лиходей, о жизни своей вспомнит, о душе? Но уже понимал сотник - не одумается. Тверд Юдка, не уступит. Решил погубить всех, с собой в пекло забрать, - и погубит. И заберет.
      Аж зубами скрипнул Логин. Его вина! Его! Не раскусил жида клятого! В глаза не взглянул! Так что не Юдка виноват, а он сам. Это он, Логин Загаржецкий, взял в проводники сатану-анчихриста, чаклуна Панька послушавшись. Сам и расхлебывай, сотник валковский! ...Эх, Панько, Панько! Или не спасал его сотник? Не покрывал, не прятал, когда хотели химерника старого в полковую канцелярию за ворожбу отправить - прямиком на дыбу? И чем отплатил ведьмач? Не утерпел пан Логин - обернулся. Вот они, хлопцы! Его гордость, сыны его! Позвал в самое пекло - и пошли! И ведь знали, что не за Мацапурой-нелюдем спешит их сотник. Чорт с ним, с Диким Паном (а ведь и вправду - с ним!). Ярина! Ярина Логиновна! Яринка! И сон вспоминается - про совет военный да про ампиратора-филина. Ведь тому, кем был он, Логин, в том сне тоже небось немало сулили! Но ведь не оплошал, не повел хлопцев на погибель! Эх-ма! Когда ему в палец игла золотая ткнулась, простился сотник с душой своей бессмертной. Думал: душу - на дочку. Свою душу. Свою! Не хлопцев, Не Черкасов валковских, за которых перед Богом да гетьманом в ответе. И кто ж он после этого? Ну, разорвут Юдку-убивца конями, ну, отрежут Поганую голову. И что? Обернулся пан сотник влево. Твердо смотрел клятый Юдка. Твердо, без страха. А как поймал его, Логина, взгляд - ухмыльнулся в пламень-бороду. И жаром залилось лицо, и рванулась рука к верной "ордынке"... - Пане сотник! Пане со-о-отник! Что?! Нет, не обмануло эхо. Да и нет тут эха! А как рушница бьет, Логин Загаржецкий помнил крепко. Помнил - не спутает. - Хлопцы! К бо-о-ою! Юдка Душегубец Вэй, ну и людно на Околице стало! Прямо прошпект питербурхский! - Отряд там! С рушницами! Нечитайлу ранили! - Как? Нечитайло! Эх, рассучьи дети! Ну-ка, хлопцы, заряжай! Так-так! На белом коне долговязый... Как бишь его? Ага, Забреха, второй конь - с седлом пустым... - Трое! Или четверо! И коней с дюжину. То есть не коней... - Впере-е-о-од! Эх, горяч ты, пан Логин! Я бы сперва хлопца дослушал. А вдруг там не кони, а медведи? Или тигры? - Гром, бонба готова? - Завсегда готова! Ага, вот они! Вначале почудилось, что встречались уже. Латы темные, да шлемы, да пики. Не из Вифлиема ли едут? Вкруговую? - Пали! Хорошо, рот раскрыть успел - знатно ахнуло. Добрая вещь гаковница! Тот, что впереди ехал, кажется, уже оценил. - Шабли! А ну-ка, Дмитро! Бонбу! Ой, вэй! А как дым рассеялся, как откашлялись да сажу с лиц вытерли, стало понятно - кончилась баталия. На земле - четыре мертвяка, трое - в латах, один в каптане, да две лошади, да еще одна ногами дергает. Отбегалась, бедная! - Вот так, Юдка! Так со всеми вами будет! - Вэй, пан сотник! Вы прямо-таки Голиаф! А вот и Нечитайло в сторонке лежит, глазами лупает. Жив? Вроде как. - Они... Мы... Мы к ним, кто такие, спрашиваем, а они - из мушкетов! Из мушкетов? Не утерпел - с коня спрыгнул. И пока хлопцы по сумкам седельным шарили да лошадей уцелевших сгоняли, поднял рушницу. - А ну, положь! Положь, клятый жид! Положил, тем более - разряженная. Ой, дивная рушница! Где-то видел я такие! Ствол короткий, раструбом, кремня нет, приклад тяжелый, зато в насечке серебряной... - А вы сами взгляните, пан Логин! - Тю! Вспомнил! Видел, ой видел! И совсем недавно, и трех недель не прошло. Славная у пана Мацапуры оружейная! Все там есть! То есть было, конечно. - Фитильное ружье, пан сотник. Аркебуза. Видали такое? Посопел, потрогал, нахмурился. Не видал. - Пан сотник! Пан сотник! Вот кони эти! Химерные! Он оглянулся - и я оглянулся. У него глаза на лоб полезли, и у меня следом. Он перекрестился... Вэй, почему я не гой! Такого и у пана Станислава не было. То есть таких. Ни лошадь, ни осел, ни верблюд. Шея длинная, уши острые, шерсть белая. Может, верблюд все-таки? Только поменьше, и горбов нет. - Их тут с дюжину. Под вьюками. Чего делать будем? Мы смотрели - и верблюды эти безгорбые смотрели. На нас. В глазах темных - страх и тоска. И вправду, изголодались Панове черкасы. Затоскуешь тут! - Вот чего, хлопцы! Перво-наперво - отче наш прочесть. Затем - каждую тварь крестом осенить. А потом - во вьюки заглянуть! Ну что с них взять, с этих гоев-язычников? Пока крестили да молились (ой, смех!), я потихоньку в сторону отошел. Все ясно - караван. Не иначе, заблудились, свернули на Околицу, да в недобрый час на заставу нашу налетели. Прочь Тени! Оглянулся, всмотрелся... Нет, не видно Окна. А интересно бы знать, откуда ехали бедолаги. Это ж где сейчас из аркебуз стреляют? И где такие верблюды травку щиплют? - Панове! Да тут припасу - море Черное! И горелка, горелка! - Гур-р-р-ра-а-а-а! Да, кому что, а курци - просо! - Пей, пей, жиду! За погибель свою пьешь! Пью! Тем более не горелку, не медовуху даже - мадеру. Настоящую. Пил я мадеру у пана Станислава, да куда ей до этой! Табор разбили тут же. Только трупы подальше унесли да камнями завалили. И вправду, трудно сдержаться. Мясо копченое, рыба, сухари, фрукты. И мадера, конечно. И печенье даже - на закуску. Гей, наливайте полные чары, Щоб через винця лилося! Щоб наша доля нас не цуралась. Щоб краще в свити жилося! Славно поют! А ведь действительно, не чурается их доля! Или кто там решил, что не написано им на роду среди этих гор помереть? Выходи я Б-гоборцем стал? Оглянулся, осмотрелся - нет пана морока. Спрятался! А жаль, хотелось ему напоследок вопрос задать. То есть не вопрос. Вопрос я уже знаю. И ответ знаю. Просто интересно, зачем ему надо, чтобы я, Иегуда бен-Иосиф НАРУШИЛ ЗАКЛЯТИЕ? - Вот так, жиду! Голодом заморить нас решил? А хрен тебе, пейсатый! - ...Сказала мышка, кушая сало в мышеловке. Смачного, пане Свербигуз! Сходится! Сходится все! Потому и медальон мне дали, потому и хотел каф-Малах блудный, чтобы я, тот, кому нельзя миловать, черкасам валковским путь к спасению указал! Да только зачем это ему? ЗАЧЕМ? Вот ведь загадка! И что обидно? Помру - а ответа не узнаю... - То иди-ка сюда, пан Юдка! Ну все! Иду! Пан Логин уже не походил на буйвола. Не иначе, тоже мадеры хлебнул. С кварту - а то и с полведра. - Ты это, жиду... Того... Прежде чем рубать тебя, сукина кота, буду, взгляни. Хорошее начало! Ладно, поглядим. Да чего тут глядеть? Карта, от руки исполнена, сверху вензель, вроде как литера "К" с короной королевской. Дорога, а вот и город. Город Сигсо. Как? Кузко? Или Куско? - Ты не туда, Юдка, смотри! Ворота видишь? И вправду! Ворота, да не одни! ...В самом низу - вроде как горы, и дорога меж них вьется. Вьется - в ворота упирается. А дальше... А дальше черта через всю карту, вроде молнии. И... Еще одни ворота. А из ворот - дорога. В Куско. Вэй, что-то знакомое! Или читал, или рассказывал кто. Далеко город этот! Было дело, брали его приступом паны в темных латах с аркебузами... - Смекаешь, жиду? Не просто шли! По мапе. Спешили, видать! Спешили - а все одно на Околицу попали. Ай, интересно! Мы шли, они шли... Что это с Рубежом? То есть как это, что? Усмехнулся я. Ухмыльнулся даже. Ухмыльнулся - до медальона золотого дотронулся. Незаметно. Паны дерутся - у хлопов чубы трещат. Малахи воюют - Адамовы дети по Околице шныряют. Вэй, любопытно! Хотя, если задуматься, все понятно станет. Раз война, значит, первым делом все дороги перекрыть должно. Вот и перекрыли. Вроде как в осаду взяли. - Не лыбься, не лыбься, Юдка! Лучше скажи - надумал? Просто спросил, без злости. Словно ответ знал. - Надумал, пан Логин. Не знаю я нужное Окно. А знал бы - все одно не сказал! Кивнул, задумался. - И никого тебе не жалко? Или в Бога не веришь? Ведь мои хлопцы твоих родичей не рубили. Это ты, пес кровавый, наши семьи резал да жег! Неужто до сих пор кровью не упился? Ведь и у тебя душа есть! Просто сказал - как и спрашивал. Да так просто, что захотелось волком февральским завыть. Или я в самом деле вообразил себя Святым, будь трижды благословен Он? Кто я, чтобы чужое племя карать до седьмого колена? Невинных, ни мне, ни родне моей зла не сделавших? И ударил мне в лицо смрад плоти горящей, и встала перед глазами раскисшая от дождей дорога... Зачем Ты послушал меня, Г-ди? Зачем? Почему я не умер тогда, возле уманских ворот, и не приложился к предкам своим - безгрешный, кровью чужой не замаранный? Зачем Ты позволил мне стать бездушным чудовищем. Левиафаном, Юдкой Душегубцем, убийцей и слугой убийц? Зачем, Г-ди? Молчало серое небо. Молчала серая земля. Поздно жалеть, Иегуда бен-Иосиф, сопливый мальчишка из распятой Умани. Поздно! И винить некого. Я посмотрел ему в глаза. Посмотрел, отвел взгляд. - Нет у меня души. Рубите! Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи Я пошел к братику. Я сказал, что пленочки порвались. Он не понял. Я стал искать злую тетку. Я ее нашел. Я рассказал про пленочки. Она поняла и испугалась. Мы пошли к дядьке Князю. Дядька Князь весь вытек. Он не светится. Он темный. Он скоро умрет. Я хотел сказать ему, но не сказал. Он будет плакать. Я сказал про пленочки. Он понял. Дядька Князь стал говорить тетке другие слова. Он думал, я не понимаю. Я понимал. Я сказал, что другие слова не нужны. Они удивились. Дядька Князь сказал, что я могу послушать. Я слушал. Я думал. Красивый человек учил меня ездить на лошадке. Лошадка добрая. Она красивая. Я учился. Я сказал красивому человеку, что, когда вырасту, научу его летать, если он захочет. Он смеялся. Он веселый. У него есть своя девка, о которой он все время думает. Я хотел рассказать ему об Ирине Логиновне Загаржецкой, но он испугался. Он сказал, что она - Глиняный Шакал и что ее сбросили с высокого дома. Я смеялся. Я знаю, что ее ниоткуда не сбрасывали. Она у доброго дядьки. Когда я вырасту, то помирю доброго дядьку с Ириной Логиновной Загаржецкой. Я скажу ему, что она хорошая. Я не умею думать. Я еще маленький. Это плохо. Бабочки будут надо мной смеяться. Бабочки плохие. Они обманули дядьку Князя и тетку. Они обещали им, что я спасу Сосуд. Нет, они обещали иначе, но дядька Князь их так понял. Он не умеет правильно понимать по-бабочьи. Сосуд - это наша Капля. Я еще маленький и не могу спасти. Дядька Князь очень боится за мальчика Княжича Тора. Он его любит. Он думает о другом мальчике, который умер. Он его жалеет. Я считал бабочек. Их много. Они разных цветов. Я их всех вижу, но не знаю слов, чтобы назвать. Сейчас бабочки летают возле места, где лопнули пленочки. Дядька Князь велел мне молчать о пленочках и никому не говорить. Даже братику. Иначе будет "паника". Я не буду говорить. Я не хочу, чтобы была "паника". Надо спросить у батьки, что мне делать. Батька знает. Он поможет. Ярина Загаржецка, сотникова дочка - И ведь чего выходит, Ярина Логиновна? Интересно выходит, а? Ярина молчала. И не потому, что ответить нечего. Просто растерялась. Казалось бы, ко всему готова, ан нет! Уже и смерти в глаза смотрела, взгляда не отводя, и сама Смертью была. А как поняла, к кому в пасть угодила, сгинуло все. Ни руки не поднять, ни слова вымолвить. - Ведь чего я думал, панна Ярина? Думал в этих краях отсидеться, жирком обрасти. Чтоб ни Черкасов с их вольностями, ни попов с анафемой. Живи - не хочу! Странное дело, вроде бы и шутил Дикий Пан, а вроде бы и нет. На пухлых губах - улыбка, а глаза... Ой, страшные глаза! Недобрые! - Всем жить-то хочется, Ярина Логиновна! Как подумаешь, глупо это. Ведь все одно помрем. А ведь цепляемся, зубами грызем... Как ты меня грызла, помнишь? Молчала Ярина. Силы собирала, чтобы броситься на врага, руки на горле жирном сомкнуть. А если надо - то и зубами вцепиться, чтоб только мертвую и оторвали. Да только не собирались силы. Словно жилу невидимую отворили. Вытекли - и нет их. - А знаешь что, панна сотникова! А не заключить ли нам мир? Вроде как угоду подпишем. Ты к горлу моему примериваться не будешь, а я... А я добрым стану. Хорошим. Не выдержала девушка - вперед рванулась. Рванулась - и остановилась. Словно на стену невидимую налетела. Вновь ухмыльнулся Дикий Пан, рукой по усам провел. И вправду, пошутил славно! Добрый да хороший пан Мацапура! От слов таких мороз не по коже до сердца пробирает. - Да ты не удивляйся, Ярина Логиновна. Просто так одни детишки сопливые дружат. А настоящая дружба - это когда ворог общий есть. Или не так? - С кем же воевать будем? - не утерпела девушка. - Не с кнежем Сагорским? Долго смеялся Дикий Пан. Хохотал, по брюху себя хлопал, вытирал слезы платком батистовым. Видать, хорошее настроение было в тот день у пана! - Ой, уморила! Стратиг ты, панна сотникова! Архистратиг даже! Можно и с ним повоевать, ежели хочешь! Что ты ему оторвала-то? Руку? Ой, не руку надо было! Ну, не буду, не буду... Отсмеялся, спрятал платок да как-то сразу серьезным стал. Хрустнули пальцы, в кулаки сжимаясь. Побелели костяшки. - Я б того кнежа, Ярина Логиновна, и сам бы на шашлыке изжарил. Изжарил бы - и съел. И за дело. Ведь чего выходит-то? Помолчал, присел в кресло, пальцы на брюхе сложил. Дернул щекой. - В ангелы я, Ярина Логиновна, не записывался. Скучное это дело, ангелом быть. Поэтому не в обиде я ни на тебя, ни на батька твоего. Я одного хотел, вы - другого. Миром не смог - силой взял... Вновь замолчал Дикий Пан. Задумался, лицом потемнел. - А с кнежем Сагором - иное дело. Ведь для чего ему тот байстрюк, чумаков брат, надобен был? Мир спасти! Целый мир, разумеешь? Привел я того хлопца, из рук в руки отдал. И что? - Или наградой обошли пана? - не выдержала девушка. Укорить, обидеть хотела. Да не обиделся Мацапура. - И с наградой обошли. Сотником сделали да два десятка деревень приписали. И Серебряным Венцом поманили - вроде как обещали в полковники вывести. Да только Серебряный тот Венец - наследственный. Дадут мне - наследника обойдут. Значит, стану я шляхетству здешнему первый враг. А паны тут пышные, чуть что - за меч. И войска у каждого - не пересчитать. Это первое. А вот и второе. Тебе, Ярина Логиновна, визу выписали? Визу? Вначале не поняла даже, а после вспомнила. Гриб-поганка! Колдунишка мерзкий, что иголкой в пальцы тычет! - Знаю, выписали. А вот мне - забыли. И не то плохо, что без визы наречие здешнее не разумеешь. Не наш это мир. С визой в нем год прожить можно, а без визы - только три месяца. Смекаешь? Еще бы немного - и рассыпался бы я прахом... Тебе на радость. Вот уж точно! Ярина скрипнула зубами. Прахом! Плотью гниющей! Чтобы с червями белыми! - Ну, с визой-то у них не вышло. Подсказали добрые люди, так что пришлось кнежу и печать ставить, и чаклуна звать. И за что, скажи, такое? Или я ему ворог был? А вот и третье. Просил я кнежа, чтобы он тебя со мной отпустил. Обещал - так нет же, себе оставил. Ну, оставил так оставил. Может, по душе ты ему пришлась... И вновь заскрипела зубами Ярина. Ох, не вовремя тот мальчишка в горницу вбежал! Ох не вовремя! - А теперь - присылает. Разумеешь? Когда понял, что ты одна можешь сотню сердюкскую по косточкам разнести. Подарочек мне, видишь ли! Или та ведьма Сале не поведала ему, как ты меня любишь? А ведь и вправду! Вот почему ее с колокольни не скинули! Послал ее кнеж Сагорский Мацапуре вроде как бочку пороховую. С фитилем. - Хитро придумал! Или я тебя с колокольни скину - или ты меня на шматки разорвешь. Все выгода! А коли не то и не другое, то слух пойдет, что пригрел я в замке Глиняного Шакала. А такому, по обычаям здешним, можно и анафему пропеть. Ловко! Даже причмокнул Дикий Пан. Не иначе - оценил кнежью задумку. - Ну, с Шакалом тем я сразу разобрался. Перехватил вас у околицы. Тебя - в замок, а дурней тех - за прутья. Ох и славно вопили! Странное дело! Вроде бы и не за что было Ярине жалеть стражников, что ее, словно зверя дикого, в клетке везли, а все-таки пожалела. Всего на миг какой-то, но жалко стало. И пана героя, и его поделыциков. Польстились дурные хлопцы на полсотни золотых! Как это сердюк тот про войну говорил? Может, и вправду кому-нибудь она мать родная. Да только не им. Не тот устав читали! - Так что, Ярина Логиновна, не за что любить мне кнежа здешнего. Да только не в нем дело. Ворог наш того кнежа посильнее. Погибель нам грозит - и тебе, и мне. И не от кнежа Сагора вовсе. Не понимаешь? Не понимала Ярина. Но странное дело - поверила. Не шутит Дикий Пан и над ней не глумится. Вроде бы и в самом деле договориться хочет. - Зачем ты мне нужна, потом скажу. А погибель вправду близка. И думать нам о том вдвоем придется. Крепко думать, Ярина Логиновна! Ну да ладно, отдыхай пока, после поговорим... Встал, кивнул, взялся ручищей за полог. Словно очнулась Ярина. Словно цепи с рук упали да кляп из горла вынули. - Не на чем нам мириться, нелюдь! Крикнула, вперед подалась. Встать хотела, да ноги не пустили. - Не на чем! Не на чем, слышишь? Живой буду - убью тебя, анчихриста! А помру - мертвой вернусь. Слышишь? Вернусь - и с собой уведу! Покачал головой пан Мацапура. Вздохнул. Словно была Ярина ребятенком неразумным. - Убивать тебе меня, панна сотникова, и не надо. Визу не продлишь, так жить нам с тобой осталось много - год. Да и года у нас нет. Вот и весь сказ. Сказал, снова головой мотнул, полог задернул. Ушел. Только половицы скрипнули. И вновь подушка камнем показалась... * * * Она искала его в небе, но пусто было под звездами. И в земле дальней, где лед зеленый мерцает, тоже искала - и там не нашла. Кричать - не услышит, дальше лететь - воздух не пускает. Бьют впустую крылья, каждый взмах болью отдается... - Денница! Позвала - и замерла. Тихо, только звезды холодные перемигиваются. Но вот издалека, из черной дали, еле слышным эхом донеслось: - Я - Денница!.. Рванулась в небо Черная Птица, ударила крыльями. - Я - Денница. Я - Несущий Свет. Уходи, уходи Ирина! Сейчас... Сейчас не время. Сейчас - война. - Нет! - она закричала, глотнула ледяной воздух, обернулась, надеясь его увидеть... Тщетно! Только тьма, только звездный огонь. - Денница! Денница! Я хочу быть с тобой! Я хочу быть с тобой!.. - Хорошо. Протяни руку. Черная Птица взмахнула крылом... рукой, в глаза ударило синее пламя, закружило, бросило в сверкающий, кипящий водоворот... - Не бойся! Я здесь! Ярина кивнула - ей не было страшно. Его рука была тепла и тверда. - Когда откроешь глаза - не удивляйся. Ты увидишь не все. Даже я вижу не все. Она удивилась, хотела переспросить, но поняла - не время. Не все? Ну и пусть! Лучше что-то, чем пустое ледяное небо. Ярина открыла глаза. Открыла, зажмурилась... Голубым огнем горела сталь. Слепящей лазурью. И был таким же лазурным стяг - огромный, тяжелый. - Кого ты привел, сын греха? Или забыл Азу и Азеля? Забыл своего отца? Синим светом сверкали глаза того, кто стоял напротив. И не было у него возраста, как нет возраста у небес. - Я ничего не забыл, Архистратиг! Она - дочь Хавы. Сейчас решается и ее судьба тоже. Ярина оглянулась. В темно-лиловом плаще стоял Денница - без лат и без шлема. Лишь серебряный обруч сверкал в волосах. - Пусть остается, - Архистратиг презрительно скривился. - Она все равно ничего не увидит. Не увидит - и не поймет. Ничего не поймет? Девушка быстро осмотрелась. Ну так уж и ничего! Холм, вокруг поле, а поперек поля - войско. И еще одно - напротив. А тут никак переговоры? Над миром Божиим стояла серая тьма. Ничего не разглядеть - ни хоругвей, ни доспехов. Но почудилось Ярине, будто сила, что за спиной Денницы стоит, совсем малая. Добро, если пара сотен наберется! А напротив... - Ты рассчитывал на пять войск, Несущий Свет? Ты ошибся. Они все со мной и Задкиэль, и Рафаэль, и Иофиэль, и Рахаб, и другие. А во главе них - я. Не ожидал? Легко улыбнулся Денница. Поднял взгляд к серым небесам. - Не ожидал, Архистратиг. Значит, и ты теперь - раб Самаэля? Темным огнем полыхнули синие глаза. Дрогнул голос. - Лучше... Лучше поклониться Самаэлю, чем тебе, сын греха! Лучше сохранить порядок, пусть даже ценой крови, чем дать волю этим... этим... Молчал Денница. Молчал, в серое небо смотрел. - Ты знаешь, я долго ждал. Я не хотел вмешиваться. Но сейчас - время выбора. Если рухнут Рубежи, мир превратится в хаос! - Так сказал Самаэль, - Денница усмехнулся, не отводя взгляда от серого марева наверху. - А я скажу другое. Когда рухнут Рубежи, дети Адама станут наконец свободными. И настанет новый мир. Колыхнулся голубой стяг. Злым пламенем горели глаза вождя в сияющих латах. - Мир низших тварей! Мир грешной плоти! - Я покажу тебе вещь, - Несущий Свет протянул вперед руку, раскрыл ладонь. - Ты скажешь, что это, без подсказки? Я приведу к тебе зверей и гадов земных по роду их. Сможешь ли ты дать им имена? Не сможешь! Люди - смогут. Человек - Его образ. Человек - не ты! А ты лишь Существо Служения! О чем они? Ярине вдруг показалось, что слыхала уже она о таком. Слыхала или читала, или Хведир-Теодор рассказывал... - Это все слова, сын греха! Только слова! Я не знаю имен зверей и гадов, зато знаю, кто ты, Светоносный! Тебе не поможет словоблудие. Чтобы сокрушить Семь Воинств, нужно иное, совсем иное. Веди своих заброд! Веди! Чего же ты ждешь? - Знака! - рука Денницы еле заметно пожала ее пальцы. - Знака, Архистратиг! Серым было небо, безвидным. Но вдруг почудилось Ярине, что колыхнулось марево, и словно чья-то длань отдернула занавес... ...Проснулась - долго понять не могла. Когда же поняла - не по себе стало. Сон ли это? А если сон - то от Бога ли? Как назвал Денницу пан Архистратиг? Светоносный? Дрогнуло сердце. Вроде бы и нет в том имени ничего дурного, напротив. Светоносный свет людям несет, тьму разгоняет. Ведь и Бог, перед тем как мир творить, свет возжег! Отчего же так страшно? Странное было платье - не шелковое, но и не аксамитовое. Словно парча, только легкая, невесомая.