Билидни кивнул.
– Долг. Странная вещь, – сказал он.
– Простая вещь, ты, тупица! Если ты, конечно, не трус!..
Бородин помрачнел и начал переводить, кутаясь в длинный бешмет. Но Билидни жестом приказал ему замолчать.
Ротный с укором посмотрел на Герлаха.
– Трус? – сощурившись, переспросил он.
– Что?
– Ты считаешь меня трусом, Вебла?
– Если ты уходишь на восток… да.
Стоящие рядом лансеры начали тихо переговариваться, прерываясь, чтобы перевести суть разговора.
Билидни хмыкнул, стянул с правой руки перчатку, передал ее и свой кнут Бородину и двинул Герлаху кулаком в лицо.
Герлах шмякнулся на задницу. Из носа у него заструилась кровь. Он выругался.
– Ты не оскорблять ротного Билидни, – сказал Билидни и снова натянул перчатку на руку.
Герлах поднялся на ноги и бросился на крепкого кислевита.
Они повалились на траву. Герлах вцепился в узел волос на макушке ротного, тот вцепился ему в лицо. Билидни зацепил пальцем рот знаменосца и отвел его голову в сторону. В ответ Герлах укусил кислевита и, когда Билидни, вскрикнув, отдернул руку, ударил ротного в скулу. Сцепившись, они покатились по склону холма. Билидни коленом пнул Герлаха под ребра, тот ответил ударом кулака в глаз.
Скатившись к подножию холма, они расцепились и вскочили на ноги. Лансеры спустились следом и теперь, прихлопывая в ладоши, выкрикивали имя ротного.
Они бились лицом к лицу. Ударом отвечая на удар. Они ходили кругами и нещадно обрушивали друг на друга тяжелые удары. Кровь и слюна брызгали во все стороны после каждого такого выпада. Билидни был великолепен – силен как медведь, с низкой, устойчивой посадкой. Но и Герлах не уступал ему – у него были широкие плечи и мощная грудная клетка. Он был знаменосцем. Его готовили к тому, чтобы часами держать на высоте тяжелый штандарт.
Герлах ударил Билидни в зубы, а потом под ребра. Ротный встряхнулся и обрушил страшный крюк в голову знаменосца. Лансеры окружили бьющихся на вытоптанной траве противников и прихлопывали в ладоши.
Герлах пропустил удар в плечо, потом в ухо. Он вцепился в горло Билидни, а потом нанес такой сильный удар, что сбил кислевита с ног. Герлах кинулся на распростертого на траве ротного и уперся пятерней ему в лицо, вдавив голову в землю.
Билидни схватил Герлаха за горло. Хватка ротного не была сильной, но интуиция подсказывала Герлаху, что, если Билидни захочет, он одним движением руки вырвет ему кадык. Герлах отпрянул и сел на ротного верхом.
По распухшему от синяков лицу знаменосца струилась кровь. Билидни неотрывно смотрел ему в глаза снизу вверх. Оба боролись за глоток воздуха.
– Один воин с копьем, – просипел Билидни. – Еще один воин с копьем. Дерутся. Одно копье ломается.
– Что? – задыхаясь, перепросил Герлах.
– Такая история, Вебла. Одно копье ломается. У одного воина остается только наконечник от копья. У другого – целое копье. И…
– И что?
– И… воин с наконечником нападет на воина с копьем. В лицо или со спины?
Герлах отпустил распростертого на земле ротного и неуверенно встал на ноги. Шатаясь, он отступил на шаг и сплюнул кровь и мокроту. Лицо у него пульсировало, Герлаху казалось, что оно стало в два раз больше. Он опустился на траву и обхватил колени руками.
Кто-то из лансеров помог Билидни подняться на ноги. Левый глаз ротного заплыл, из разбитых губ сочилась кровь.
– Ну? Ответ?
Герлах потряс головой и еще раз сплюнул густой кровью.
– Только наконечник. В лицо или со спины?
Герлах, поднялся на ноги и посмотрел в глаза избитому и запыхавшемуся ротному.
– Со спины, – сказал он.
Окровавленный рот Билидни расплылся в беззубой улыбке.
– Рота уходит на восток, – объявил он.
С хрипом, стараясь восстановить дыхание, Герлах передернул плечами.
Билидни с размаху с такой силой ударил знаменосца, что тот, рухнув на землю, мог видеть только плывущие перед глазами мерцающие звезды.
– Вебла больше никогда не назовет ротного трусом.
Вейжа и Витали, подпирая Герлаха с двух сторон, отвели его к оседланному Саксену. Знаменосец отхаркнул сгусток крови и вместе с ним кусок сломанного зуба.
Кислевиты попытались надеть на него доспехи, но он только отмахнулся и сел на землю. Тогда Вейжа и Витали завернули доспехи знаменосца в плащ и привязали получившийся узел позади седла Саксена на кислевский манер.
Вейжа снял поношенный бешмет и протянул его Герлаху.
– Он твой, – сказал Герлах, отмахиваясь от грязного плаща.
– У Вейжи есть другой, – сказал Вейжа.
Герлах накинул на плечи дурно пахнущий бешмет.
Появился Бородин и присел на корточки перед Герлахом.
Ни слова не говоря, он обхватил голову знаменосца руками и повернул его лицом к себе. Бородин деловито, как при покупке лошадей, оттянул нижнюю челюсть Герлаха и ощупал пальцем окровавленные зубы. Потом он поочередно оттянул ему веки и заглянул в глаза.
– Будешь жить, Вебла, – сказал мастер по лошадям.
Герлах ухмыльнулся. Даже ухмыляться было больно.
Бородин достал из складок своей черкески глиняный горшочек с жирной мазью.
– Смажешь синяки. Это поможет.
Герлах принял горшочек и встал.
– Ты произвел впечатление на Билидни, – сказал старый кислевит.
– Отлично, – сказал Герлах. – Но мы все равно уходим на восток.
– Северо-восток, – поправил мастер по лошадям. – В Дашику. Наверное, там.
– Наверное, там – что? – спросил Герлах.
Бородин пожал плечами.
Запахнувшись в бешмет Вейжи, Герлах взобрался на Саксена.
Рота тронулась в путь. Вниз по склону холма в океан стелющихся на ветру трав. Они скакали все быстрее, их вело знамя роты.
За спиной лансеров-кислевитов оставались расступившиеся волны высокой травы. Чем дольше они ехали, тем дальше отступали вырисовывающиеся на горизонте холмы. Никогда еще Герлаху не приходилось видеть такие бескрайние степные просторы.
– Где находится Дашика? – крикнул Герлах, когда с ним поравнялся Бородин на вороной кобылке.
– В трех днях пути! – крикнул в ответ Бородин.
– Но где это?
– Там! – показал рукой мастер по лошадям. Впервые Герлах осознал, что понимание пространства и расстояний у кислевитов не имеет ничего общего с представлениями жителей Империи. Расстояния для них настолько велики, что цель просто не видно. Кислевиты полагаются на свое чутье и скачут в бесконечность.
Саксен уверенно скакал галопом, никакой хромоты не было и в помине. В голове колонны громко протрубил рог, просто так, от счастья, что можно трубить. Лансеры приподнялись в седле и радостно завопили.
– Что они кричат? – окликнул Бородина Герлах.
– Боевой клич роты, – отозвался мастер по лошадям.
– Что за клич?
– Всадники… Всадники смерти!
– Что это значит?
– Это мы – я, Билидни, все мы. И ты тоже! – прокричал в ответ Бородин. – Мы – круг Йетчитч. Мы – Всадники смерти!
V. ЧАР
Его звали Скаркитах. С ударением на первый слог.
Скаркитах. Курганцы перед ним трепетали. Он был выше многих из них по своему положению. Важная персона. Рабовладелец.
Он возник из дыма пожарища, который все не мог покинуть руины Ждевки. О его приближении возвестил сначала бой барабанов, потом цимбалы. С северным ветром появились тринадцать всадников в серебряных доспехах с розовыми пятнами и разводами на них. Всадники держали копья с длинными наконечниками вертикально, к седлам у них были подвешены арканы и кнуты.
Следом появились пляшущие и скачущие дети, каждый не старше десяти лет. С головы до ног они были выкрашены в синий цвет. Дети били в цимбалы.
А потом появились массивные крытые носилки темно-красного цвета. Столбы, поддерживающие тяжелый навес, были украшены золотыми листьями и жемчугом, черные шелковые занавеси колыхались вокруг каркаса. Носилки несли два десятка бритых потных мужчин в кольчугах и меховых юбках. По каждую сторону носилок на белом осле ехал барабанщик и в медленном ритме бил в привязанные к седлу литавры.
За носилками ехал Хинн.
Телохранитель и компаньон работорговца. Это был самый крупный воин из всех, кого приходилось видеть Карлу Воллену. Плечи его были широкими, как ствол дуба, а бицепсы в обхвате – как ляжка взрослого мужчины. На нем были штаны из серого волчьего меха, подпоясанные широким кожаным ремнем с внушительной золотой бляхой. Торс обнажен, горы мускулов смазаны жиром. На шее шарф из перьев бирюзового цвета с черным окончанием, каждое длиной с мужскую ладонь. На голове Хинна красовался золотой шлем, напоминающий своими очертаниями голову гигантского аиста или цапли. Заостренная макушка шлема была необычайно высокой. Огромные железные бараньи рога закручивались от шлема до самых плеч Хинна. У телохранителя было два палаша, по одному с каждой стороны седла.
Пленных вытолкали из загонов и сбили в беспорядочную толпу. Вдалеке они могли видеть пирамиды из черепов своих собратьев, в возведении которых они были вынуждены принять участие.
По команде Хинна рабы опустили носилки.
Скаркитах откинул черный шелковый полог и ступил на землю. Это был полный мужчина с водянистыми глазами и бородой цвета соломы. Голова его была гладко выбрита, и только за правым ухом оставлены волосы, заплетенные в белесую косу. На нем был простой, поразительно чистый халат из белого полотна и белоснежные шаровары. Единственным украшением его наряда служил тяжелый амулет из чистого золота, который болтался у него на шее на толстой цепи и с каждым движением хозяина бился о его грудь.
Карлу было тошно смотреть на все это. Многие пленные при виде Скаркитаха взвыли от ужаса.
Шел пятый день после резни при Ждевке, но дым, укрывший поле брани, был все таким же плотным, и дневной свет едва проникал сквозь него. Все эти дни пленников не кормили, единственным питьем для них была дождевая вода. Многие умерли, большинство в последние день-два. В воздухе витал запах разлагающихся трупов.
Скаркитах встал перед трясущейся массой измученных пленников и воздел к небу пухлые руки. Когда он разжал пальцы, на каждой его ладони можно было увидеть вытатуированный синий глаз.
– Чар! – выкрикнул он.
Карла передернуло от этого крика. По толпе пленных пробежала волна ужаса и отвращения. При звуке голоса Скаркитаха стоявшие вокруг курганцы одобрительно завыли и принялись стучать древками копий и мечами по своим щитам.
– Чар! – снова завопил Скаркитах, не опуская рук.
Грачи и гадальщики, кружившие над полем со дня окончания резни, перестали орать и каркать и начали стаями опускаться на покрытую лужами землю вокруг носилок и к самым ногам рабовладельца. От этой картины кровь леденела в жилах.
Один падальщик уселся на левый рог шлема Хинна. Еще полдюжины опустились на вытянутые в стороны руки Скаркитаха. Они хлопали крыльями и приседали на своих «насестах». Рабовладелец поглядывал то вправо, то влево, улыбался и ворковал с птицами на нечеловеческом языке.
– Сигмар, благослови нас, – шепнул Бреззин Карлу. – Перед нами демон.
Скаркитах опустил руки, птицы спрыгнули с них на землю, все, кроме одного старого ободранного ворона с бельмом на глазу, который остался сидеть на плече рабовладельца и щелкал острым клювом.
Скаркитах отдал распоряжения стражникам. Закованные в доспехи воины спешились и тяжелым шагом направились в толпу пленных, щелкая кнутами и раздавая хлесткие удары. Это была система их работы. Стражники хватали каждого пленника за подбородок и разглядывали его лицо. Затем, в зависимости от того, что они увидели, стражники отталкивали пленного в правую или в левую сторону.
Большинство оказалось слева, где их ждали курганцы, чтобы снова загнать в клетки. Одного из десяти отталкивали направо, туда, где ждал пленных Скаркитах. Этих немногих пленников Хинн с помощью нескольких курганцев выстроил в шеренгу.
Барабанщики спешились с ослов. Они подошли к рабовладельцу, каждый нес завернутые в шкуры дощечки. Носильщики, опустив тяжелую ношу, установили на земле небольшую жаровню и наковальню, которые они извлекли из сундука, прикрепленного к передней части носилок. Еще они достали из сундука невероятно длинную цепь из черного железа и кандалы и свалили все это рядом с жаровней. Выкрашенные в синий цвет дети побросали цимбалы и стали играть вокруг носилок.
Барабанщики расстелили на земле шкуры и аккуратными рядами разложили на них дощечки. Каждая дощечка представляла собой брусок темного дерева длиной с ладонь, с одной плоской стороной. У каждой дощечки один конец был украшен характерными кисточками и перьями. Барабанщики достали кинжалы с широкими лезвиями и начали затачивать их об оселки.
К этому времени в жаровне вовсю пылал огонь.
Стражники решительно продвигались в толпе, осматривая каждого пленного и определяя его дальнейшую судьбу. Они приближались к тому месту, где стояли Карл, фон Маргур и Бреззин. Карл чуял запах варваров. Чеснок, жир и тухлятина. Розовые пятна на их доспехах были не чем иным, как человеческой кровью.
Щелкали хлысты. Скулили пленные.
Один из стражников подошел к фон Маргуру и так крепко ухватил слепого рыцаря за подбородок, что тот вскрикнул от неожиданности. Варвар резко повернул лицо рыцаря в одну сторону, затем в другую, а потом оттолкнул его к Скаркитаху.
Стражник осмотрел еще двух пленных и погнал их налево к курганцам. Он приблизился к Карлу.
Шея Карла хрустнула, когда стражник дернул его голову из стороны в сторону. Хватка у него была крепкой, железная перчатка твердой и холодной.
Стражник прорычал что-то под своим забралом и ударом кулака послал Карла к рабовладельцу.
Карл обернулся назад. Как раз пришла очередь Бреззина. Стражник отправил дюжего заряжающего налево. Бреззин пытался сопротивляться. Он совершенно растерялся и умоляюще смотрел на Карла.
– Парень! – звал он. – Парень!
Стражник, сыпля проклятиями, отбросил Бреззина назад.
– Бреззин! – позвал Карл.
– Сигмар позаботится о тебе, парень! – кричал Бреззин, пока его тащили к курганцам. – Помни! Сигмар позаботится о тебе!
Кнут стражника щелкнул как выстрел, Бреззин закричал. А потом он исчез в толпе пленных.
Карл почувствовал, что остался совсем один. Острые наконечники копий загнали его в шеренгу пленников.
Фон Маргур стоял через два человека от Карла. Воллен заметил, что у каждого стоящего в шеренге была метка на щеке. У кого-то три зеленые точки, как у фон Маргура. У кого-то две черные, или три красные в линию, или три синие треугольником. Все они были помечены зарами.
Скаркитах шел вдоль шеренги и изучал метку каждого пленника. Осмотрев метку, он кричал барабанщикам имя, и они делали кинжалами зарубки на одной из дощечек.
– Зар Блейда!
Зарубка.
– Зар Херфил!
Зарубка.
– Зар Сколт!
Зарубка.
– Зар Херфил!
Еще зарубка.
Временами тучный рабовладелец задерживался перед кем-нибудь из пленных и заговаривал с ним невыносимо мягким голосом. Когда он заканчивал осмотр, пленного отправляли к жаровне, возле которой хозяйничали носильщики. Карл слышал стук металла по наковальне, чуял запах горячего железа и пар от опускаемого в бадью с водой раскаленного металла.
Скаркитах подошел к фон Маргуру.
– Зар Блейда! – объявил он, его крик сопровождался барабанной дробью.
Скаркитах склонил голову набок и внимательно оглядел дрожащего рыцаря, который смотрел в никуда невидящими глазами.
– Великолепно, – сказал Скаркитах фон Маргуру. – Чар уже овладел тобой. Сделал с тобой все, что надо.
– Я принадлежу к ордену рыцарей Карла-Франца, да воссияет его имя и слава в веках, – дрожащим голосом отвечал фон Маргур. – Тебе не овладеть мной, демон. Да, пусть на меня напали тени Хаоса, я не боюсь…
– Замолчи, – сказал рабовладелец. – Ты не понимаешь, где ты и кем тебе предстоит стать. Чар покажет тебе настоящее сияние. Чар раскроет твою суть и даст тебе увидеть. Ты избран, и ты пока ничего об этом не знаешь.
– Я принадлежу к ордену рыцарей Карла-Франца… – запинаясь, начал повторять фон Маргур.
– Нет, сир, – оборвал его Скаркитах, – ты собственность вождя Блейды и сосуд Циклопа – владыки змей. Тебя ждут чудеса, представить которые тебе не позволяет твое скудное воображение.
– Ты лжешь, – еле слышно сказал фон Маргур.
– Увы, – ответил рабовладелец, – это единственное, чего я никогда не делаю. Уведите его.
Один из курганцев подтолкнул рыцаря к жаровне.
– Зар Крейа! – объявил Скаркитах, осмотрев следующего в шеренге пленников. – Зар Логар!
Он подошел к Карлу.
Скаркитах ухватил Карла за лицо пухлыми пальцами и вдруг отдернул руку.
– О-о-ох! – протянул он, пристально вглядываясь в лицо пленного. Облезлый одноглазый ворон затанцевал у него на плече, щелкая клювом. – О-ох, ну не превосходно ли? – восхищался Скаркитах. – Я уже решил, что этот слепой рыцарь будет настоящей находкой в сегодняшней добыче, но ты… ты превосходишь даже его.
Карл молчал.
– Зар Улдин! – крикнул Скаркитах через плечо и снова посмотрел на Карла.
– Синие глаза. Признак совершенства. Чар течет в твоих жилах.
Карл упорно молчал, плотно сжав губы.
– Как тебя зовут, избранный?
Карл закрыл глаза. Скаркитах рассмеялся долгим гортанным смехом.
– Синие. Как небо. Синие, как текучая правда Чара.
Карл открыл глаза и увидел амулет Скаркитаха. Рабовладелец держал его прямо перед лицом Карла. Свет играл на сплетенных в кольцо золотых змеях и мерцал в центре синего камня, вставленного в глаз.
Камень был синий. Насыщенно-синий. Синий, как океан. Синий, как бездна.
Карл плюнул на амулет. Курганцы в страхе зашипели.
Скаркитах поднял тяжелый магический амулет и демонстративно слизал с него слюну Карла. После этого он опустил амулет на грудь.
Одноглазый ворон раскачивался на плече рабовладельца и не переставая щелкал клювом.
Скаркитах обхватил двумя руками голову Карла и медленно наклонил ее вперед. Рабовладелец поцеловал пленника в щеку. Соприкасаясь с Карлом лбами, Скаркитах прошептал:
– Чар отвел тебе особое место. Сначала ты будешь сопротивляться, но потом ты полюбишь это. Я завидую этой близости.
Скаркитах расцепил руки, Карл с отвращением отдернул голову назад. Работорговец улыбнулся.
– Уведите его! – крикнул он.
Курганец погнал Карла к жаровне. Один из носильщиков клещами доставал из огня раскаленные добела железные штыри. Ногу Карла поставили на наковальню и нацепили на нее кандалы.
Второй смуглый носильщик замкнул железный браслет раскаленным штырем. Теперь Карл был скован цепью длиной в две пяди с пленником, стоявшим впереди него, цепь такой же длины сковывала его со следующим за ним пленником.
– Зар Сколт! – выкрикивал Скаркитах.
Еще одна зарубка. И снова стук молотка по раскаленному железу.
Свора курганцев вывела отобранных пленников с метками на лице из Ждевки. Идти скованным цепью пленным приходилось в ногу, кто сбивался с шага – падал. Карл, еле волоча ноги в тяжелых оковах, изо всех сил старался приноровиться к подобному способу передвижения.
Небо было скрыто дымовой завесой, и Карл какое-то время считал, что курганцы ведут их на восток.
Но вскоре они подошли к реке и переброшенному через нее широкому деревянному мосту на пяти каменных опорах. Пленные побрели через мост. Кто-то суеверно сплевывал через плечо.
Это была переправа на Чойку. Карл узнал это место. Когда он в последний раз пересекал этот мост, Герлах Хейлеман плюнул на его кирасу.
Карл на секунду задумался: чем все закончилось для заносчивого знаменосца их отряда?.. Убит – никаких сомнений, его труп лежит где-нибудь на дымящихся вокруг Ждевки полях.
Пленные брели дальше. Временами им приходилось сходить с дороги, чтобы пропустить обгоняющие их отряды северян. Рогатые черные воины во весь опор мчались на юг.
Когда пленные приблизились к выжженному дотла селению, над обугленными, дымящимися руинами которого моросил мелкий дождик, и Карл увидел каменный бассейн, он сразу понял, куда они пришли. Это была Чойка, вернее, то, что осталось от Чойки.
Курганцы погнали их дальше, к дороге, ведущей на юг.
Тростник по сторонам дороги сгибался под дующим с равнин ветром.
Вдоль всей дороги стояли кресты с распятыми на них жителями Чойки. Войско курганцев, не зная жалости, двигалось вперед.
Карл опустил голову и смотрел себе под ноги. Грязь и цепь. Чавк-чавк. Чавк-чавк.
Они шли не останавливаясь три дня, лишь по ночам делая привал на несколько часов. Их путь лежал через сырые лиственные леса, где единственным признаком жизни были продвигающиеся на юг северяне. Пленников обгоняли беспорядочные соединения варваров-копьеносцев, которые не соблюдали никаких принципов построения. Они шагали под барабанный бой, под омерзительными и зачастую непристойными знаменами. С некоторыми отрядами бежали своры боевых и охотничьих псов. Другие передвигались в крытых телегах и фургонах на тяжелых колесах из сплошного дерева, которые волокли упряжки быков или мулов.
Временами мимо скакали всадники. Всегда на юг. Иногда и в лесной чаще можно было видеть всадников, пренебрегающих дорогой. Однажды пленных обогнал эскадрон двухколесных колесниц, запряженных четверками невысоких лошадок. Рядом с каждым возницей находился бородатый лучник с изогнутым луком.
Дни стояли сырые и унылые, часто шли сильные дожди. Ночи были тихие и безлунные.
Пленных было около шести десятков – все с меткой на лице. Их сковали по десять человек. Конвойных было двадцать пеших солдат плюс три всадника. Командовал конвоем четвертый всадник в серебряных латах – один из стражников Скаркитаха.
Когда наступала темнота, курганцы сгоняли пленных с дороги на какую-нибудь лесную поляну и железными копьями прибивали цепи к земле. Северяне разводили для себя костер и ели и пили ночь напролет. На каждую из шести цепей выдавалось только по две миски – в одной дождевая вода, в другой – остатки мясной похлебки из котелков варваров. Пленные быстро усвоили, как важно делиться.
Кто-то пополнял свой рацион тем, что можно было отыскать на земле, – жуками, земляными червями, даже листьями и стеблями. Кое-кто жевал кору и веточки или кусочки кожи, оторванные от уцелевших сапог или ремней. Голод был лютый. Карл никогда не испытывал и даже представить себе не мог ничего подобного. Голод превосходил все остальные лишения – холод, усталость, незаживающие раны, сбитые кандалами ноги, даже положение побежденных и взятых в плен рабов, с которыми обращаются, как с животными.
Карла бил озноб, кишки сводило так, словно его пырнули ножом в живот. Он сознавал, что все они дошли до странного состояния. Чистое отчаяние. Состояние это усугублялось. Сначала все было расплывчато. До этой фазы пленные сносили все ужасы и лишения в надежде, что, если они проявят терпение, всему этому придет конец или наступит избавление.
И вот стало абсолютно ясно, что ничего этого не будет. Раньше или позже кто-нибудь из пленных решит, что жуткий голод страшнее опасности сопротивления или попытки бежать.
На третью ночь, когда их цепи вколотили в землю на окруженной тополями поляне, произошло две вещи, которые приблизили пленных к критическому состоянию. Ночь была непроглядно-черной. Курганцы пили и хохотали у своих костров. Они припозднились со скудной едой для пленников, и один из пленных потерял сознание. Карл, стараясь сохранить тепло, сидел, поджав ноги и обхватив колени руками.
Всю вторую половину того дня их обгоняли бесконечные массы северян. Ходили разговоры о скорой битве, и пленные гадали, в каком месте и при каком городе она состоится. Выдвигалось множество предположений, но никто из них не был знаком с географией этого региона, не говоря уже о том, что они не знали, где находятся в данный момент.
С наступлением темноты красное зарево окрасило небосклон на юге. Хоть и смутно, но оно было видно сквозь деревья. Конвойные заметно возбудились. Обещанная битва. Город в огне.
Одному из пленных в центре цепи, рядом с Карлом, стало плохо. Он корчился, выл, его выворачивало наизнанку. Видимо, по глупости от голода он съел какие-то ягоды или грибы.
Несколько курганцев подошли посмотреть, в чем дело, но ничего не предпринимали. Пленнику грозила мучительная смерть, но конвойным было плевать. Они не предложили ему никакой помощи и даже не попытались избавить от страданий.
Примерно через час пленный затих. Карл не мог понять, заснул он или умер.
Воллен начал задумываться о побеге. Возможно, те пленные, что еще не заснули, были заняты тем же. Карл все еще прятал в затвердевших от грязи складках одежды кинжал Дрого Хенса. Конечно, он не мог разжать кандалы и тем более отрезать себе ногу. Но если бы ему удалось уговорить всех пленников из своей связки действовать сообща, они могли бы вытащить из земли колья и напасть на спящих курганцев. Кинжал давал ему шанс. Они могли бы завладеть оружием. Могли бы…
Карл отбросил эту идею. Их всех изрубят на куски. Он прикинул, что как минимум двое в его связке слишком слабы, чтобы драться, и трое слишком напуганы. И потом, еще был фон Маргур.
Даже если бы он согласился, его слепота – слишком серьезная помеха для побега.
В конце концов, Карл решил отрезать себе ступню. Смешно, но удерживала его от этого шага ни грозящая боль, ни даже сложность бегства на костылях. Нет, ему казалось, что лезвие кинжала недостаточно велико, чтобы перерезать ногу.
Послышался топот копыт. По дороге на всем скаку промчались колесницы и всадники с факелами. Они явно спешили принять участие в битве.
А затем последовал другой звук. Карлу показалось, что это шумят на ветру верхушки деревьев. Еще не уснувшие пленные с любопытством посмотрели в небо.
Свистящий звук рассекаемого воздуха. Как-то Карлу пришлось побывать в порту Мариенбурга, и он слышал похожий звук, когда ветер трепал широкие паруса торговых и частных судов, стоящих в русле реки.
Курганцы тоже услышали этот звук. Они повскакивали со своих мест и спешно затушили костры и затоптали угли. Варвары были напуганы. Говорили они только шепотом и приказали пленным сидеть молча и не двигаться. Приказания сопровождались шипением, угрозами и демонстрацией обнаженных клинков.
Хлопающие, свистящие звуки неслись над их головами с севера на юг. И варвары, и пленные оцепенели и в гробовой тишине смотрели в небо.
Карл возносил мольбы Сигмару и надеялся, что эти звуки исходят не от того, что рисовало ему его воображение.
Крылья. Огромные кожаные крылья неведомого существа неслись над лесом. Черные на черном фоне беззвездного неба. Дикая, смертоносная мерзость самого дальнего Севера спешила принять участие в сражении по зову колдунов Кургана.
Пленный, который отравился ягодами или грибами, очнулся и завопил.
Он успел крикнуть дважды, прежде чем курганцы вышли из ступора и смогли среагировать.
Они навалились на орущего пленника и копьем пригвоздили его к земле.
Снова воцарилась тишина, которую нарушали, только звуки хлопающих крыльев гигантских летучих мышей.
С первыми лучами солнца курганцы подняли пленных и погнали их на дорогу. Было холодно и серо, снова пошел дождь. Останки отравившегося пленника, которого убили ради тишины, бросили гнить под вздыхающими тополями.
Карл поклялся себе, что не примет такую смерть. Он не позволит варварам с позором отобрать у него жизнь только потому, что они решили, будто она принадлежит им.
Бежать он не может. Во всяком случае, пока не случится нечто похожее на чудо. Но у него есть «настоящий убийца». Небольшой клинок, которого хватит на то, чтобы прикончить одного врага. Когда представится такая возможность, он вступит в драку и заберет с собой на тот свет хотя бы одну мерзкую душонку северянина.
Волоча ноги в кандалах, Карл рассеянно почесал ранку на правой щеке. Метка вождя Улдина. Карл с радостью содрал бы кожу, лишь бы не быть помеченной собственностью.
Дождь усилился. Потоки воды размывали дорогу. Лес по обе стороны дороги был едва виден за завесой дождя. Все пленники, включая и Карла, шли, задрав голову, и, открыв рты, ловили живительную влагу. Карл благодарил Таала, седого бога стихий, который восседал на небесах, за то, что он подарил своим детям эту маленькую радость.
Доспехи всадника, ехавшего вдоль колонны пленных, теперь действительно стали серебряными. Струи дождя смыли ритуальные кровавые разводы, которые делали доспехи варвара розовыми. «Дождь отобрал кровавую защиту магии, – подумал Карл, – и сделал меня слабее».
Он остановил свой выбор на стражнике Скаркитаха. Если удастся, он заберет с собой на тот свет душу варвара в серебряных доспехах. Эти узорчатые, обитые заклепками доспехи снова станут красными.
Красными от крови курганца.
Поздним утром четвертого дня они добрались до города. Дождь поутих, и солнце пыталось осветить землю.
Город стоял на широкой равнине, раскинувшейся между лесами. Горстка изб за стеной из камней и бревен жалась к прекрасному, но обветшавшему храму.
Они так и не узнали название города.
Войско курганцев, как стая волков, напало на город. Они порубили местных жителей и спалили почти все избы. Варвары использовали городские колодцы и провиант из разграбленных амбаров и подвалов. Они превратили этот город в перевалочную базу для своих отрядов, идущих по окраинам Кислева на родину Карла.
Пахло гарью и навозом. Место кишело курганцами. Варвары расставили войлочные шатры и полотняные палатки на пастбищах вокруг города, некоторые установили их прямо на улицах города. На окраине в загоне из цепей стояло большое стадо лошадей, неподалеку вырос лес из воткнутых в землю копий.
Курганцы кнутами гнали пленных через пастбища, мимо шатров и палаток к городским воротам. Лучники расположились на валу, их луки были туго натянуты. На посту у ворот стояли часовые с длинными трубами, вырезанными из бычьих рогов.
