Объявленный сенатом созыв избирательных комиций знаменовал собой последнюю, решающую фазу выборов консулов на следующий год. Трое кандидатов в консулы и все многочисленные кандидаты в преторы в последний раз давали угощения, устраивали театральные зрелища, бои гладиаторов, раздавали и без того скудные запасы хлеба в городе. Каждый из них не жалел усилий, дабы повидаться в последний раз с римлянами и заручиться поддержкой как можно большего числа граждан.
      В аристократических кварталах Квиринала и Палатина слышались громкие голоса в поддержку кандидатуры Децима Силана. Полководца Лициния Мурену поддерживали кварталы Авентина и Виминала, где жили богатые работорговцы, всадники, менялы, ростовщики, заинтересованные в дальнейших успехах римской экспансии. А из мрачных трущоб Эсквилина и Целия, из гладиаторских школ и полуразрушенных таверн на окраинах города раздавались не менее громкие признания в поддержку кандидатуры Сергия Катилины, человека, обещавшего отмену долгов и наделение всех безземельных землей. Ситуация в городе, и без того напряженная, стала почти неуправляемой. На улицах и площадях, в банях и термах, в домах и храмах вспыхивали потасовки между сторонниками различных кандидатов. Даже городские когорты префекта Аврелия Антистия не всегда могли справиться с этим накалом страстей, выхлестнувшимся на улицы города.
      В эти тяжелые дни Цицерон проявил удивительную твердость и настойчивость, столь мало свойственные его характеру. Пользуясь введением чрезвычайного положения, он не только удвоил обычные посты крепостной стражи, но и оцепил большую часть общественных зданий надежной охраной, составленной из ветеранов азиатских походов Суллы и Лукулла, уже наделенных землей и поэтому полностью верных сенату.
      По его распоряжению у гладиаторских школ были выставлены целые манипулы городской стражи, и городским ланистам было приказано ежедневно проверять наличие гладиаторов в школах, хранить оружие под надежным контролем, сообщать о всяких фактах подозрительного оживления рабов и гладиаторов. Всем крупным работорговцам было приказано удалиться со своим беспокойным товаром из города до окончания выборов.
      Цезарь, принимавший активное участие в предвыборных баталиях, видел, как настроено большинство сенаторов. Он понимал, сколь мало шансов у Катилины, которого ненавидят «отцы города». Сам Цезарь не мог пока из-за своего возраста выдвинуть свою кандидатуру на высшую должность Рима, но он проводил предвыборную кампанию с твердой верой в конечный успех.
      Сегодня утром Юлий вышел из дома пораньше, так как в полдень намечалось жертвоприношение в храме Юпитера Капитолийского. Согласно римским законам, после того, как преконины оглашали решение сената, верховный понтифик должен был принести жертву богам, обратившись к ним с просьбой о даровании удачи наиболее достойным.
      Цезарь встал сегодня еще до того, как светило поднялось над горизонтом. После быстрого завтрака он позволил рабам искусно задрапировать его небрежно подпоясанную тогу. На ноги он надел калцеи из красной кожи с серебряными украшениями. Поверх тоги он набросил широкую трабею.
      Уже перед выходом он помазал специальной мазью Телеума шею и затылок. Сама мазь готовилась его вольноотпущенником Эпаминоном и состояла из оливкового масла и цедры особого сорта апельсинов.
      Выйдя из дома, Цезарь не пошел налево, к Капитолию, а свернул направо, выходя по Священной улице к Виминалу. Расположенная на Палатинском холме, Священная улица была уже заполнена людьми, спешащими к Большому рынку на Авентин или к торговой пристани на Тибре, где были расположены Съестной и Овощной рынки. Некоторые сворачивали к кварталу Велабра, чтобы выйти к Скотному рынку и купить животных, необходимых для жертвоприношения богам.
      В период выборов продукты и скот дорожали, и многие старались сделать большие запасы впрок, тем самым непроизвольно еще более увеличивая их цену.
      Идти пришлось мимо большого скопления людей, и Цезарь не раз останавливался, здороваясь с приветствующими его римлянами. Несмотря на беспокойные времена, верховный понтифик ходил по улицам города безо всякой охраны и сопровождающих. Такой любовью и уважением пользовался Цезарь среди городского плебса, что ничто не могло угрожать потомку Юлиев в стенах этого города.
      Его имя снова было у всех на устах. Два дня назад он устроил угощение у храма Эскулапа на несколько тысяч человек, а сегодня он объявил, что принесет в жертву богам черного быка, после чего даст угощение у храма Юпитера Статора еще для нескольких тысяч желающих в честь божественного предка рода Юлиев – Иула. И хотя деньги на эти угощения Цезарю давал Красс, весь город говорил о набожности Юлия, словно эта неслыханная щедрость заменяла столь необходимое для верховного жреца благочестие.
      На Виминале сегодня давал угощение Децим Силан, на Эсквиниле – Лициний Мурена, а на Целии – Сергий Катилина. Проходя по кварталам Палантина, верховный жрец слышал голоса, раздававшиеся повсюду.
      – Слава благородному Дециму Силану, – кричали одетые в тоги патриции, покрытые трабеями и гиматиями, – долой гладиаторов и рабов Катилины.
      – В Тибр всех ростовщиков и откупщиков, – кричали другие, одетые в поношенные паллиумы и пенулы, покрытые рваными хламидами, – долой всех аристократов и оптиматов.
      Третьи активно поддерживали Мурену, четвертые просто кричали по всякому поводу и без повода.
      Цезарь слушал эти крики, лишь пожимая плечами и недоверчиво улыбаясь. Он хорошо знал, как переменчиво настроение римской толпы, как колеблются ее привязанности и симпатии. Сытая благодаря щедрости одного из кандидатов толпа охотно выкрикивает его имя, но уже завтра, когда голод покажет свой хищный оскал, она готова переметнуться на сторону того, кто быстрее накормит и заплатит. За прошедшие тысячи лет эти качества людей почти не претерпели существенных изменений. И хотя теперь кандидаты прельщают избирателей не похлебкой с хлебом и гладиаторскими боями, а громкоголосыми обещаниями – сущность остается прежней, ничего не меняя.
      Уже пройдя Субуру, Цезарь натолкнулся на громко спорящую группу людей, осматривающих поверженное молнией здание. Среди них он сразу узнал Красса. Подойдя ближе, Цезарь приветствовал римлян. Красс, обернувшись, обрадовался и, обращаясь к Юлию, спросил, указывая на здание:
      – Как ты думаешь, Цезарь, стоит платить за этот дом двадцать пять тысяч сестерциев? По-моему, это слишком дорого. Этот грабитель Эпидий настаивает на такой цене. А еще жрец, входит в твою коллегию. Посоветуй ему быть благоразумнее, – добавил Красс тихим голосом.
      Цезарь понимающе кивнул.
      – Послушай, Эпидий, – обратился он к хозяину полуразрушенного строения. – Тебе никто не даст больше десяти тысяч сестерциев за этот дом. А Красс проявляет неслыханную щедрость и готов купить его за пятнадцать тысяч. Думаю, что цена более чем достаточная.
      – Клянусь копьем Марса, я купил этот дом за шестьдесят тысяч, – закричал Эпидий, – десять лет назад я вложил в него еще столько же, когда перестраивал здание.
      – Но ты же видишь, что в него ударила молния и он скоро совсем развалится, – разозлился нетерпеливый Красс, – и, наверное, ты перестраивал его не десять лет назад, а пятнадцать.
      – Подумай, Эпидий, – примирительно сказал Цезарь, – тебе придется нанимать строителей, нести расходы, и потом этот дом у тебя никто не купит. А сейчас есть хороший покупатель. Я думаю, тебе стоит его продать.
      Эпидий молчал, не пытаясь спорить сразу с двумя оппонентами. Красс благодарно кивнул Цезарю и снова начал уговаривать Эпидия уступить дом по более низкой цене.
      Марк Лициний Красс владел половиной всех домов города и был самым богатым человеком в Риме. Первоначально Красс получил в наследство от отца только триста талантов, но во время проскрипций Суллы он страшно разбогател, покупая у несчастных вдов и сирот их дома фактически за бесценок, а затем продавая с огромной выгодой для себя. Уже став консулом в 684 году римской эры, он посвятил Геркулесу десятую часть своего имущества и устроил небывалое угощение для римского народа, подарив каждому римлянину продовольствия на три месяца вперед. Имея в своем распоряжении более пятисот строительных рабочих, он много лет скупал за бесценок полуразрушенные здания, ремонтировал их и продавал, превращал в инсулы, набивая их жильцами, с которых, соответственно, брал непомерную плату, при этом невероятно наживаясь. Имя Красса стало нарицательным в римском народе, обозначая невероятное богатство и неразборчивость в средствах. В качестве цензора Красс сдавал с торгов на пять лет сбор доходов с государственных имуществ, налоги с провинций, сбор таможенных пошлин. И очень часто в числе подрядчиков оказывались его клиенты и вольноотпущенники, еще более увеличивающие его богатства.
      В описываемый нами период ему шел пятьдесят второй год, и он уже успел пройти все магистратуры Рима, занимая посты квестора, эдила, претора, консула и, наконец, цензора, имеющего право пересмотра списка членов сената. Среднего роста, довольно тучный, с прямыми, резкими чертами лица и тяжелым подбородком, он смотрел на людей исподлобья подозрительным, настороженным взглядом своих серо-желтых глаз, словно подозревая, что каждый из них хочет обмануть его. В Риме говорили, что половина сенаторов – должники этого человека. И Цезарь хорошо знал, что это не только слухи. Сам он часто прибегал к кредитам Красса, который поддерживал популяров Цезаря в борьбе против оптиматов, смотрящих свысока на выскочку Красса, не принадлежащего по рождению к сенаторскому сословию. Это, однако, не мешало многим оптиматам занимать у него деньги.
      Неожиданно на другом конце улицы возникла свалка – очевидно, сторонники враждующих партий снова начали выяснять отношения. Многие зеваки, следившие за спором Красса с Эпидием, бросились туда, дабы насладиться новым и бесплатным зрелищем. Красс недовольно пожал плечами, даже не повернувшись в другую сторону. Деньги были важнее какой-то стычки. Стоявшие рядом с ним вольноотпущенники и рабы, взявшись за мечи, сразу образовали полукруг, надежно прикрывая своего патрона со всех сторон. Эпидий, беспокойно оглядываясь, согласился на цену Красса, стараясь скорее завершить этот торг.
      Цезарь, попрощавшись с Крассом и Эпидием, пошел в ту сторону, откуда раздавались громкие крики. Верховный понтифик имел право наказывать любого человека в Риме за неподобающее поведение или неуважение к богам. А нарушение общественного порядка в городе означало неуважение к богам. Нечленораздельная речь во время драки оскорбляла бога Фабула, ругательства оскорбляли бога Логика, удары по телу римлянина вызывали гнев богини мускулатуры Карны, драки на пороге чужого дома вызывали недовольство бога порогов Форгула. Такое количество богов почти обязательно делало любого римлянина богоотступником, превращая веру в глупый фарс. Чем больше идолов ставит перед собой человек, тем менее он верит в их силу, шарахаясь от одного идола к другому.
      Подойдя к толпе, стоявшей у портика дома, принадлежащего Гнею Корнелию Лентулу Клодиану, бывшему консулом в 682 году римской эры, за девять лет до описываемых нами событий, Цезарь обнаружил, что драка уже закончилась и подоспевшие легионеры из городских когорт префекта Аврелия Антистия взяли под стражу нескольких драчунов. На земле, истекая кровью, лежал молодой римлянин. Один из легионеров, грубо расталкивая толпу напиравших зевак, побежал к храму Марса Мстителя за лекарями. Заметив Цезаря, все почтительно расступились. У раненого изо рта шла кровь, и он, изрыгая проклятия, катался от боли по земле. Цезарь подошел поближе, приветствуя самого префекта, оказавшегося здесь во время обхода города.
      Аврелию Антистию шел сорок пятый год. За двадцать пять лет безупречной службы он был шесть раз ранен и четырежды награжден дубовым венком. Начав службу молодым легионером Суллы, он вместе с ним участвовал в походах против Митридата и взятии Афин, за что был произведен в старшие центурионы. Затем под руководством Лукулла, уже в должности войскового трибуна, совершал походы в Азию, особо отличившись в сражении у Кабиры, где он был тяжело ранен в голову. Страшный шрам, лишивший его левого уха, тянулся от макушки до шеи. Когда, по закону Габиния, Помпей получил неограниченные права для борьбы с пиратами, Антистий был уже легатом, и Помпей поручил ему ликвидацию главных киликийских баз. Опытный легат полностью выполнил поставленную задачу, истребив несколько основных баз пиратов.