Дронго (№30) - Рандеву с Валтасаром

Несколько в стороне стояли две молодые женщины. Датчанка Мулайма Сингх и Мэрриет Меестер из Нидерландов. Первая была немного похожа на певицу Жанну Агузарову. Длинная коса, несколько вытянутое лицо, большой нос, не портивший ее красивого лица, живые глаза. Мулайма постоянно улыбалась, словно не испытывала дефицита хорошего настроения. Ее коллегу из Голландии отличали спокойная изысканная красота холеной женщины. Она была высокого роста, с чуть вздернутым носиком, у нее были роскошные рыжие волосы, длинные ресницы, правильный овал лица. Ей было уже под сорок, но она сохранила и стройную фигуру, и красоту. Интересно, что на своих визитных карточках Мэрриет Меестер снималась босиком и с лебедем в руках.

Дронго вышел на улицу. Было тепло. Он перешел дорогу и оказался у главного почтамта испанской столицы, напоминавшего дворец. Он взглянул на часы: до встречи с Моникой он еще успеет немного отдохнуть и принять душ.

Вечером, ровно в семь часов, он стоял в холле отеля «Ритц», ожидая Монику. Дронго успел переодеться и заказать столик. Отель «Ритц» находился рядом с легендарным отелем «Эль-Прадо» и справедливо считался одной из жемчужин гостиничного бизнеса всего Пиренейского полуострова. Ресторан отеля «Ритц», расположенный в саду, был не просто местом, где поглощали вкусную еду. Сюда приходили, чтобы продемонстрировать уровень своего благосостояния. Здесь назначались важные деловые встречи и проводились переговоры. В отеле обычно жили руководители правительственных делегаций, министры, премьер-министры, прибывающие в Испанию во время официальных визитов.

Было уже десять минут восьмого, а Моника все еще не появлялась. Раздосадованный Дронго вышел на улицу. В ресторан можно было попасть и с проспекта Дель Прадо. Но и здесь никого не было. Дронго обошел ресторан, это начинало его забавлять. Он снова вернулся на исходное место. Было пятнадцать минут восьмого.

И в этот момент на другой стороне широкого проспекта он увидел идущих вместе Яцека Пацоху и Монику Эклер. Решение было принято мгновенно. Он поспешно пересек проспект и столкнулся с поляками у отеля «Палас». Моника была в другом платье, она успела переодеться. Волосы ее были собраны на затылке.

– Это вы? – удивилась Моника. – Я не думала, что вы говорите серьезно.

– Когда я приглашаю даму на ужин, я всегда говорю серьезно. – заметил Дронго.

– Вот так ты пристаешь к польским женщинам, – полушутя вставил Яцек. Он был в джинсах и легкой полосатой майке.

– Я вообще считаю, что самые красивые женщины в Европе – это польские женщины. И итальянские. – быстро добавил Дронго.

– А я считаю самыми красивыми немецких женщин, – заметил Яцек, подмигнув Дронго, – но больше всего красавиц я видел в Москве.

В группе «Экспресса» ни для кого не было секретом, что Яцек ухаживал за представительницей Германии – Нелли Мёллер, миловидной молодой женщиной. Она училась в Ленинграде, и с Пацохой они часто говорили по-русски. Впрочем, Яцек одинаково хорошо говорил и по-русски, и по-немецки.

– Понимаю, – серьезно сказал Дронго, – у каждого свой вкус. Но я, кажется, не мешал тебе ухаживать за немецкими женщинами.

– А я не препятствую тебе ухаживать за польскими, – парировал Пацоха.

– Господин Пацоха, вы разрешите мне пригласить вашу даму в ресторан? – официальным тоном обратился к нему Дронго. – Или она тоже должна спрашивать вашего разрешения?

– Ради бога, – поднял руки Яцек, – вы можете идти куда хотите. Если Моника согласна, я не могу возражать.

– Идемте в ресторан. Моника, – Дронго протянул ей руку.

Она посмотрела на Пацоху, потом нерешительно кивнула. И подала Дронго руку. Тот благодарно произнес, обращаясь к Яцеку:

– Ты третий поляк в истории Польши.

– Почему третий? – удивился Яцек. – А кто первые два?

– Адам Мицкевич и ваш президент Квасьневский, – пошутил Дронго.

– Я согласен быть третьим поляком, – засмеялся Яцек. – До свидания. Приятного вам вечера.

Перейдя проспект, они направились к ресторану. Поспешивший к ним метрдотель провел их на лучшие места. Предупредительно принес меню и карту вин.

– Выбирайте сами, Моника. Я не знаю испанского языка, хотя многое понимаю.

– Хорошо. – улыбнулась молодая женщина, – здесь очень интересное меню. И очень хорошая карта вин. Так говорят по-русски?

– Говорят, – улыбнулся Дронго.

Он заметил, что с верхней террасы на него смотрит Планнинг, стоящий рядом с красивой брюнеткой, одетой в легкое розовое платье. У женщины были красивые большие глаза и чувственный рот. Она улыбалась, слушая Планнинга.

– Сделайте для меня заказ, Моника. Я сейчас вернусь, – сказал он, выходя из-за стола.

Поднявшись по лестницам, он вошел в здание отеля. Планнинг сразу подошел к нему. Несмотря на жару на нем был легкий серый костюм. Впрочем, и Дронго был в костюме – появиться в «Ритце» в другом виде было бы просто неприлично.

– Это Ваша связная? – спросил Планнинг. – Только не говорите, что случайная знакомая.

– Вы тоже не один, – заметил Дронго, – надеюсь, она не имеет отношения к английской разведке.

– Послушайте, Дронго, давайте наконец поговорим откровенно. Вы явно готовите какую-то игру вокруг этого «Экспресса». Я не знаю, зачем вам нужно участвовать в этом амбициозном проекте. Но вы понимаете, что затронуты интересы Великобритании. У нас пропал известный журналист, другому журналисту сломали ноги. Неужели вы думали, что мы останемся безучастными к подобным вещам? Что здесь происходит, Дронго?

– Я собираюсь поужинать с красивой женщиной. Кстати, она польский дипломат, работает в посольстве.

– В таком случае я – принц Чарльз, – улыбнулся Планнинг. – Зачем вы сюда пришли?

– Я вам абсолютно серьезно говорю, что это польский дипломат Моника Эклер. Мы собираемся поужинать. Если мне удастся ее уговорить, заберу ее в свой отель. У вас есть еще вопросы?

– Кто в нас стрелял?

– Я думал, вы мне ответите на этот вопрос. По-моему, вы остались в Каишкаше объясняться с полицией. Или вы не узнали, кто именно хотел нас убить?

– Должен сказать, что мне не нравится ни ваше участие в этом «Экспрессе», ни ваше поведение. Я думаю, вы не сомневаетесь, что мы будем пристально, очень пристально наблюдать за вами. И сделаем соответствующие выводы.

– Надеюсь, обойдется без стрельбы. – пробормотал Дронго. – Кстати, кто эта женщина с вами? Какая-нибудь туземка, готовая отдаться богатому англичанину?

– Это моя знакомая, – холодно сказал Планнинг, – думаю, мы поняли друг друга.

– Что было в Каишкаше? Кто в нас стрелял?

– Не знаю. – пожал плечами Планнинг, – полиции ничего не удалось выяснить. Впрочем, я в этом абсолютно не сомневался.

Дронго вернулся к столу. Моника заказала галисийский холодной суп гаспаччо, похожий на окрошку, салат из креветок и жареную рыбу. Ужин прошел великолепно. Она выбрала легкое красное вино, которое приятно кружило голову.

– Я думала, что вы пошутили, – сказала молодая женщина, когда им подали десерт.

– Вы мне об этом говорили, – усмехнулся Дронго. – Неужели такую красивую женщину не приглашают в ресторан? И о чем только думают ваши коллеги-дипломаты?

– У каждого из них свои заботы, – отмахнулась Моника. – Вы знаете, как живут дипломатические представительства? Тесный коллектив, все на виду. Мелкие интриги, все думают, как остаться подольше в Испании, как заработать больше денег. Здесь, конечно, лучше, чем в Польше.

– Вы надолго приехали в Испанию?

– Нет, в августе я уезжаю. Это называется практикой. Или стажировкой, я правильно говорю?

– Абсолютно. И кто вы по профессии?

– Юрист. Закончила юридический, сейчас работаю в политическом управлении нашего МИДа.

– И с Яцеком вы случайно встретились в Мадриде, – сказал Дронго, поднимая бокал с вином. – Ваше здоровье, Моника.

– Спасибо, – сказала она, чуть пригубив вино. – Конечно, нет. С господином Пацохой мы знакомы давно. Уже несколько лет. Он иногда приходил к нам в МИД. Кажется, в этом «Экспрессе» он официальный представитель нашей страны. Вы разве не знаете, что должны встречаться с нашим президентом и дважды проезжать через Польшу?

– Конечно, знаю, – кивнул Дронго. – Вы приехали с мужем?

– Нет, – чуть покраснела она, – я приехала одна. У меня нет мужа. У меня еще нет семьи.

– Невероятно. Такая красивая женщина. Вам не скучно жить одной?

– Иногда бывает скучно, – улыбнулась она. – и грустно, когда хожу в дорогие магазины. Я должна сама зарабатывать себе на жизнь. Разве не здорово, если можно тратить деньги своего мужа? Я люблю поспать по утрам, а мне приходится подниматься и ездить по этой испанской жаре на работу. Я часто думаю, как выгодно иметь богатого мужа.

– Вы сформулировали свое кредо предельно четко, – улыбнулся Дронго. – Может быть, мы продолжим наш ужин в каком-нибудь баре или открытом кафе? Вы знаете, куда мы можем поехать?

– Конечно, – кивнула она, – мы поедем на Плаца дель Сол, там столько интересных мест.

Дронго достал кредитную карточку, чтобы расплатиться. Чуть обернувшись, он увидел, что Планнинг все еще сидит на террасе со своей спутницей. Оба внимательно смотрели в их сторону. Дронго помахал им рукой, но оба отвернулись.

На проспекте было много такси, и они довольно быстро оказались в типично испанском открытом баре, где бармены готовили немыслимые коктейли, предлагая их всем желающим. Моника заказала себе джин-тоник, а Дронго попросил принести ему мартини. Когда они уже сидели за столиком, мимо прошел Георгий Мдивани. Увидев Дронго со спутницей, он приветливо улыбнулся.

– Присоединяйтесь, – предложил Дронго, приподнимаясь со стула.

– Спасибо, – кивнул Георгий.

Он смотрелся колоритно даже на фоне испанцев. Свободная красивая рубаха, густая борода, закрученные усы.

– Я ищу своего молодого друга, – пояснил Георгий, – говорят, он зашел в какой-то магазин. Беда с ним. Как только видит хорошие диски, забывает обо всем на свете. Очень любит классическую музыку. Сегодня он выступал в Институте испанской культуры.

– Мне рассказывали, – кивнул Дронго, – говорят, он произвел оглушительное впечатление на испанцев. Этот мальчик далеко пойдет. Если в двадцать два года его пьесы ставят в грузинских театрах и он отличается таким отменным вкусом, то в сорок он станет классиком грузинской литературы.

– Верно, – кивнул Георгий, – его спектакли идут в нескольких грузинских театрах. Пойду его поищу.

Он прошел к другому бару. Дронго сел на место.

– Почему он не остался с нами? – поинтересовалась Моника.

– Во-первых, он ищет друга, – сказал Дронго, – а во-вторых, он настоящий кавказский мужчина. Никогда не подойдет к столику, где сидит его знакомый с женщиной, чтобы им не мешать. Такая своеобразная мужская этика.

– Как интересно, – улыбнулась Моника.

Неожиданно рядом с ними появилась цыганка, продающая цветы. У нее был букет роз, за которые она просила по пятьсот песет за штуку.

– Это дурной тон, – поморщился Дронго. – Почему их пускают в бары?

– Да, – печально согласилась Моника, – но это такие красивые цветы.

– Подождите, – остановил цыганку Дронго.

Он взял все цветы, какие были у женщины. Их было десять штук. Он протянул пятитысячную купюру, и потрясенная цыганка взяла деньги, бормоча благодарность.

– Это вам, – сказал Дронго, оставив один цветок себе.

– У нас говорят, что нельзя дарить четное количество цветов, – объяснил он вспыхнувшей от радости Монике, – пусть у вас будет девять роз.

– Спасибо, – прошептала женщина. – Вы всегда такой галантный? – Она видела как за другими столиками обсуждали широкий жест Дронго.

– Нет, – сказал он, – это я притворяюсь. На самом деле мне было очень приятно провести с вами этот вечер, Моника. Жаль, что вы возвращаетесь в Варшаву. Я бы приезжал в Мадрид, чтобы встречаться с вами.

– Спасибо, – кивнула она, – но мы можем встречаться и в Варшаве. Я дам вам свой телефон, вы можете мне позвонить, если приедете в Польшу.

– Обязательно. У меня много друзей в Польше.

Был уже первый час ночи. Он расплатился с официантом, и они вышли из бара.

– Уже поздно, – сказала Моника, – и завтра пятница. Мне снова идти на работу. Так не хочется вставать по утрам. Но хорошо, что завтра пятница. Я буду два дня отсыпаться.

– Прекрасно, – улыбнулся Дронго. – Где вы живете, Моника? Я вас отвезу домой.

– Недалеко. Отсюда минут пятнадцать на такси. Может, мы еще немного погуляем? А где живете вы?

– На Гран Виа, кажется, в отеле «Трип Гран Виа». Отель находится в хорошем месте, но, должен вам признаться, он довольно скромный.

Ему было хорошо рядом с этой красивой молодой женщиной. Никаких других планов он и не строил. Воспоминания о встрече с Джил были еще слишком свежи в памяти. Кроме того, он узнал все, что хотел. Яцек Пацоха действительно был сотрудником польской разведки и не только не вышел в отставку после известных событий в Польше и прихода к власти «Солидарности», но и стал одним из тех, кто остался в своем ведомстве, несмотря ни на какие потрясения. Это было самое важное, что ему нужно было выяснить.

Он чувствовал легкий аромат молодого женского тела. Она молча шла рядом по залитому светом ночному Мадриду. Многоголосый шум поздно засыпающего города, крики людей, их громкая речь, бурная жестикуляция делали Мадрид очаровательным в своем ночном сумбуре.

«Как странно, – подумал Дронго, – почему-то сорокалетние мужчины считаются идеальными любовниками. На самом деле все гораздо проще. К этому времени мужчина начинает понимать жизнь. Молодой задор исчезает, и на смену ему приходит здравый смысл. Заодно исчезает и пылкая страсть, так свойственная молодым мужчинам. В сорок лет желаний бывает меньше, а сил еще достаточно. Вот такая комбинация неспешного и спокойного любовника дает в итоге идеальный образ мужчины».

– Вы о чем-то задумались? – спросила Моника.

– О вас. Сегодня утром вы говорили о матери в прошедшем времени. Извините меня, если эта тема вам неприятна…

– Это было давно. – спокойно сказал Моника, – она умерла молодой. Отец женился на другой женщине. А меня воспитала бабушка. Может, поэтому я такая необщительная. Я росла без сестер и братьев.

– Извините, – пробормотал Дронго, – возможно, вы правы. Но единственный ребенок в семье бывает и самым любимым.

– Да, – улыбнулась она, – меня все очень любили. И бабушка, и мои тети, и мой отец. Он недавно приезжал ко мне в Мадрид, мы ходили с ним по этим улицам. А вы верите в гороскопы?

– Не совсем, – признался он.

– А я верю, – сказала она, – но у меня плохой гороскоп. Я Козерог по рождению. Все, что я читаю про козерогов, ужасно. Говорят, что они не умеют… как это сказать… фантазировать. Говорят, что они скучные и замкнутые люди. А я совсем не такая. Вот вы – кто по гороскопу?

– Кажется, Овен.

– Первый знак зодиака, – кивнула Моника, – сразу видно, что вы сильный человек. Но у овнов с козерогами страшное несовпадение. Вы об этом знаете? Но мы очень хорошо провели сегодняшний вечер, ведь это правда?

– Конечно. И не нужно думать о гороскопах. Плюньте на них и давайте думать о чем-нибудь другом. Всегда делайте все наперекор своему гороскопу. – предложил он без всякой задней мысли.

– Это шантаж, – вдруг улыбнулась она.

– Что? – спросил он все еще занятый своими мыслями о Планнинге, о покушении в Каишкаше, о работе Яцека Пацохи в разведке.

– Это шантаж, – упрямо повторила она, – вы меня нарочно провоцируете. Давайте поедем в ваш отель.

Он растерялся. Он не мог себе такого представить. С другой стороны, отказаться – означало серьезно обидеть молодую женщину.

– Поедем, конечно. – согласился Дронго.

– Мы выпьем кофе, и вы проводите меня домой, – строго сказал Моника.

– Обязательно.

Ночная жизнь Гран Виа была гораздо более бурной, чем дневная, когда во время сиесты закрывалось большинство магазинов. И хотя в полночь магазины также не работали, открытые кафе и бары, множество людей на улице делали картину ночи причудливо разнообразной и полифоничной.

Дронго остановился в сто шестом номере, окна которого выходили на улицу. Это было и преимуществом и огромным недостатком. Из-за постоянного шума невозможно было уснуть. Они с Моникой вошли в кабину лифта и поднялись на первый этаж. В отеле была традиционная система нумерации этажей, при которой первый не считался первым. Здесь располагались служебные помещения. На втором находился ресторан, и только с третьего этажа начинался отсчет этажей.

Дронго вышел из лифта первым. Моника шагнула следом. Он достал ключи, мучительно соображая, что именно нужно говорить женщинам в такой момент. Он даже растерялся, не зная, как именно себя вести. И не потому, что у него не было в жизни таких моментов. Просто он внутренне не был готов к подобным отношениям с этой красивой девушкой. Ему было приятно в ее компании, но на большее он не рассчитывал.

«Поэтому в сорок лет мы кажемся идеальными любовниками, – с некоторым юмором подумал Дронго. – Кажется, меня зациклило на моем возрасте, но это действительно так. Только к этому возрасту мужчина обретает некую стабильность, что позволяет ему проявлять по отношению к женщине любезную галантность и в жизни, и в постели». Впрочем, отступать было некуда, и он открыл дверь своего номера, чтобы впустить Монику.

В этот момент он обратил внимание на дверь соседнего номера: она была приоткрыта. Он знал, что там жил Пьер Густафсон.

– Извините меня, Моника, – сказал Дронго и подошел к соседней двери.

Он довольно громко постучал, но никто не ответил. Тогда он осторожно открыл дверь. «Почему Густафсон ее не закрыл? Почему оставил свою дверь открытой так поздно?» – подумал Дронго, оглянувшись. Моника стояла в дверях, все еще не решаясь войти в его номер. Дронго заглянул в комнату. Нужно сделать два шага, чтобы пройти небольшой коридор. Здесь дверь обычно закрывалась на ключ, это был старый, еще не перестроенный отель. Изнутри можно было закрыться на задвижку, но снаружи нужно было закрывать дверь ключом.

Дронго шагнул в комнату. На кровати лежал Пьер. Можно было не проверять его пульс. Он был мертв. Запрокинутая голова и поза, в которой он лежал, свидетельствовали об этом. Дронго наклонился. Убийца выпустил в свою жертву сразу три пули. У Пьера не было ни единого шанса. Дронго наклонился ниже. Красное пятно расползалось по простыне. Очевидно, убийство произошло совсем недавно.

Дронго замер в нерешительности. Нужно было вызвать полицию или хотя бы проверить вещи убитого. Но в коридоре стояла Моника Эклер. Нельзя подставлять женщину, тем более, дипломата. Если выяснится, что она была ночью в отеле у иностранца, где к тому же произошло убийство, ее немедленно отправят обратно в Польшу, и карьера молодой женщины будет кончена. Нужно было что-то придумать, чтобы не объяснять ей случившееся.

Под ногами что-то хрустнуло. Он замер, поднял ногу. Кажется, остатки льда. Ничего страшного, через несколько минут на полу будут только влажные пятна. Решение нужно было принимать мгновенно.

Он вышел из комнаты, захватив с собой ключ от номера Густафсона и закрыв дверь. Моника ждала его у дверей. Как объяснить женщине, что в соседней комнате лежит убитый? Она наверняка не поверит и оскорбится, а если поверит, то может испугаться и закричать. Или начать паниковать, что одинаково опасно. Нужно было сделать нечто неординарное. Неожиданно Дронго подошел к ней и, наклонившись, крепко поцеловал. Женщина замерла от неожиданности. Дронго почувствовал, как она напряглась. Ее неприятно поразила такая поспешность.

– Не нужно так торопиться, – попросила она.

Во время второго поцелуя он обратил внимание на ее глаза. Они были открыты. Она все-таки отдавала себе отчет в происходящем. «Надеюсь, больше ничего не будет», – подумал Дронго и, неожиданно подняв руку, легко стиснул ее грудь. Она застонала, но затем резко высвободилась.

– Нет, – решительно сказала она, – уже поздно. Не нужно так спешить. Я должна ехать домой. Вы можете вызвать мне такси?

Возможно, она надеялась, что он успокоится. Начнет ее уговаривать, попытается объяснить свою грубость. Но Дронго сразу согласился.

– Пойдемте, – сказал он, – я вызову вам такси.

Она взглянула на него, не понимая, почему он так неожиданно изменился. И чем была вызвана подобная поспешность. Он изо всех сил удерживал на лице маску виноватого мужчины. Нельзя было говорить этой девочке, что в соседнем номере лежал труп. Нельзя было позволить себе сорваться.

– Вы всегда так нетерпеливы? – она все еще не хотела входить в лифт.

«Господи, – с отчаянием подумал он, – неужели мне обязательно нужно быть скотиной, чтобы она ушла?»

Очевидно, ее неприятно поразила его холодность, и она, пожав плечами, вошла в кабину лифта.

– Вы странный человек, – призналась Моника, – я никогда в жизни не встречала таких людей. Вы какой-то необычный. Меняетесь каждую минуту.

– Наверно, вы правы, – согласился он. Бедная девочка, она не понимала, что он в эту минуту спасает ее карьеру.

На улице было много такси. Он поднял руку. Машина затормозила рядом. Дронго протянул водителю деньга.

– Доставьте сеньору куда ей нужно, – сказал он по-английски.

– Что? – переспросил водитель, не понявший его слов.

– Я ему все объясню, – сказала Моника, усаживаясь на заднее сидение. Она посмотрела на Дронго, понимая, что прощается с ним навсегда.

– До свидания, – сказала она. – Вы позвоните мне в Варшаву?

– Обязательно. – он умел улыбаться мускулами лица даже тогда, когда улыбнуться было невозможно.

Машина отъехала. Он заставил себя постоять еще несколько секунд, глядя на уезжавшее такси. Затем повернулся и вошел в отель. Моника ему нравилась, и именно поэтому он поступил с ней довольно грубо, сознательно спровоцировав ее на разрыв.

Поднявшись на третий этаж, он снова прошел к номеру Густафсона. Убитого явно застали врасплох. На нем был надет только один носок. Дронго, достав носовой платок, чтобы не оставлять отпечатки пальцев, подошел к чемодану убитого. В нем не было ничего интересного. Несколько рубашек, носки, трусы. Два фотоаппарата. Небольшая записная книжка, которую Дронго, раскрыв, начал просматривать. Никаких имен. Только цифры и номера телефонов. Дронго закрыл глаза, пытаясь запомнить увиденные номера телефонов. По первым цифрам можно было догадаться, где именно находится абонент. Шведские телефоны Дронго не интересовали. Он запомнил четыре немецких и два английских, узнав их по характерным кодам. Смятый костюм, завернутый в пакет сэндвич. Большой складной нож. Пара кроссовок. Больше здесь ничего не было. Пьера убили явно не из-за вещей. Дронго наклонился к убитому и осторожно достал его бумажник. Затем вытащил деньги. Это была довольно большая пачка наличных денег – три тысячи долларов и двадцать пять тысяч песет. Несколько кредитных карточек. Забрав содержимое, он бросил бумажник на пол и затолкал его под кровать. Теперь полиция будет убеждена, что убийство было совершено с целью ограбления.

Он еще раз осмотрел номер. Открытое окно. Он подошел ближе. Окно выходило на улицу. Он наклонился, чтобы рассмотреть получше. Здесь кто-то сидел. Интересно, зачем убийце сидеть у окна? Или это был сам Густафсон? Похоже, что нет. Он раздевался, уже успел снять один носок. На столе стояла недопитая бутылка виски. И один стакан. Только один стакан.

Дронго вышел из номера, прикрыв за собой дверь. Затем, стараясь не шуметь, открыл ключом дверь своего номера, вошел, запер дверь. Нужно было подождать, пока труп обнаружит горничная. Или кто-нибудь из постояльцев. Судя по всему, Пьера убили примерно час назад. Кровь на его ранах уже успела свернуться и засохнуть. Значит, полиция сразу определит, когда примерно был убит Густафсон. Это в интересах самого Дронго. Портье, у которого он брал ключи, подтвердит, что Дронго вернулся позже всех. Получается, что Моника помогла ему с алиби. Дронго прошел в ванную комнату и начал жечь деньги, тщательно собирая пепел, чтобы спустить его в унитаз. Закончив сжигать купюры, он вышел из номера, прошел к аварийной лестнице и поднялся на четвертый этаж, где сломал кредитные карточки и выбросил их в мусорное ведро. Затем вернулся в свой номер, стараясь не шуметь, снова открыл дверь и, пройдя в комнату, сел на кровать и закрыл глаза.

«Когда все это кончится, – устало подумал он, – все эти заговоры и убийства? Фукуяма был не прав. История никогда не кончается. Она развивается по своим особым законам, которые часто бывают непонятны людям».

Он сидел на кровати и ждал, когда за дверью поднимется шум. Интересно, кому было выгодно убивать Пьера Густафсона? И почему тот был таким мрачным сегодня утром? Дронго вспоминал подробности сегодняшнего разговора. Неожиданно раздался телефонный звонок. Он посмотрел на аппарат. Странно, что ему позвонили. Кто может звонить в такой поздний час? Он поднял трубку.

– Я звоню из такси, – услышал он быстрый голос Моники. – Может, мне вернуться? Еще не совсем поздно?

– Конечно. – виновато сказал он, – совсем не поздно. Но лучше не возвращайтесь. Сегодня у меня был трудный день…

В ответ раздались быстрые гудки. Конечно, она обиделась. Конечно, она была оскорблена таким ответом. Но он знал, что ее вторичное появление в отеле будет истолковано не в ее пользу. И поэтому, положив трубку, он снова принялся ждать. «Странно, – думал Дронго, – какие вещи иногда влияют на отношения между мужчиной и женщиной. Мы часто мыслим категориями эгоистов, не сознавая, что у партнера могут быть свои причины для отказа. Сколько раз женщины отказывают мужчинам только потому, что именно в этот день им нельзя встречаться со своими партнерами, но не решаются сказать об этом вслух. Сколько раз мужчины отправляются на свидание, не решаясь сказать, что сегодня они заняты или просто устали. Мы боимся выглядеть слабыми, боимся показаться себе более человечными, чем мы есть на самом деле. И живем так, как будто будем жить тысячу лет, вечно. Словно у нас в запасе масса времени. На самом деле, жизнь – это всего лишь короткое мгновение, которое длится от рождения до смерти. И больше нет ничего. Ни ада, ни рая, ни души, в которую верят многие люди. Если душа не существовала миллиарды лет до момента рождения, почему она должна существовать следующие миллиарды лет после смерти?» Дронго был агностиком, полагавшим, что мир непознаваем, и при одной мысли о миллиардах лет существования Вселенной до его рождения и после его смерти ему становилось страшно. По-настоящему страшно ему стало однажды, когда он прочел научно обоснованные данные астрономов о том, что через пять миллиардов лет Солнце погаснет и остынет. Его почему-то взволновало именно это событие. Может, потому, что он был слишком рационален? Поверить в полет своей души после смерти он не мог, а поверить в потухшее Солнце даже через пять миллиардов лет ему было гораздо легче.

Минут через сорок проходивший по коридору кипрский писатель Константин Кандонас обнаружил открытую дверь и, толкнув ее, позвал Густафсона. Не получив ответа, он вошел в номер и обнаружил труп шведа. Константин был человеком с нежной психикой, несколько женоподобным, хотя официально считался женатым. Его громкий, истошный крик потряс гостиницу. Дронго тяжело в вдохнул. Теперь весь завтрашний день придется объясняться с полицией. Он поднялся и, пройдя в ванную комнату, еще раз проверил, нет ли остатков пепла в унитазе, и спустил воду. Все было в порядке. Он лег на кровать. Через несколько минут в дверь громко постучали.

РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ

Вы знаете, что такое ненавидеть человека? Нет, не «не любить», а по-настоящему ненавидеть. Когда тебе хочется самому вцепиться ему в горло, чтобы насладиться его предсмертными стонами, его хрипами. Чтобы почувствовать, как жизнь постепенно покидает его тело. Чтобы видеть, как он умирает. Я ведь хорошо знаю, как умирают люди, я все это видел много раз.

И вы представляете себе мое состояние, когда я прилетел в Лиссабон и в отеле «Альфа» столкнулся с этим типом. Его нельзя не узнать. Даже если я ошибусь и он попытается загримироваться, то и тогда он выдаем себя. Его проклятый запах. Запах дорогого французского парфюма, который остается, когда он проходит по коридору отеля. Он постоянен в своих пристрастиях. Уже много лет его любимый «Фаренгейт» стал запахом мужчин, обреченных на победу. И он, очевидно, считает себя в душе настоящим победителем. Я говорю про этого мерзавца, про человека, которого я ненавижу так сильно, что это невозможно описать никакими словами.

Он придумал себе эту проклятую кличку еще много лет назад, когда в Европе его знали совсем под другими именами. Но с тех пор само его имя – Дронго – стало нарицательным для каждого человека, кто хотя бы раз в жизни сталкивался со спецслужбами. Это был символ беспощадной мести, символ Закона, который найдет тебя на другом конце земли. Вы даже не можете себе представить, скольких людей колотит при одной мысли об этом человеке. Вы не можете себе представить, сколько контрактов наемных убийц было загублено только из-за того, что этот тип брался за разоблачения и почти всегда, я подчеркиваю, почти всегда, добивался успеха.

Но я знаю человека, который может его остановить. И этот человек – я. Я слежу за ним уже несколько дней. Я вижу, как он нервничает, как озирается, пытаясь понять, чьи глаза так пристально за ним наблюдают. Наверно, он чувствует мою ненависть. Она слишком зрима, чтобы не бить по его нервам. Она энергетически присутствует в нашей поездке. Я не колеблясь взял на себя эту миссию.

Я часто думал о Дронго. Он даже не знает, как часто я о нем думал.