– Очень интересно, – задумчиво проговорил Гейтлер, – значит, он остался и досмотрел спектакль до конца. И ты все время была в зале?
      – Да. Когда спектакль закончился, все опять бурно зааплодировали. И актерам, и ему. Ему за то, что остался. Актерам – за то, что смогли доиграть и играли очень неплохо. В общем, аплодировали минут пять или шесть. Потом всех задержали, а президент с женой ушли. Охрана никого не выпускала из зала еще минут десять. Потом разрешили выходить, но все равно за всеми следили.
      – То есть сотрудники охраны не уехали, – уточнил Гейтлер, – остались в театре?
      – Часть охранников осталась. Они следили за всеми выходящими из зала. Я боюсь даже предположить, но, кажется, нас всех снимали видеокамерой. Двое сотрудников стояли на выходе и проверяли у выходивших документы. Фамилии и номера паспортов переписывали. И, повторяю, по-моему, нас всех засняли на пленку.
      – Черт возьми! – вырвалось у Гейтлера. – Они работают гораздо более профессионально, чем я мог предположить. Про камеру я даже не подумал. Тебе больше нельзя появляться в театре. Ты меня поняла?
      – Мне уже надоел этот спектакль. Я видела его восемь раз. Ходила на каждое представление. Трижды покупала билеты с рук, переплачивая в несколько раз.
      – Спасибо. Ты мне очень помогла. А ты обратила внимание, как они выстроили систему охраны, откуда появились эти офицеры?
      – Конечно. Я даже набросала для себя схему.
      – Напрасно. Нужно запоминать, а не записывать. Помнишь, как я тебя учил?
      – Конечно, помню. Но я так сделала, что кроме меня никто не сможет прочесть эти записи.
      – Если понадобится, прочтут, – недовольно заметил Гейтлер, – постарайся все запоминать. Мы увидимся с тобой через неделю.
      – Ты говорил – через две.
      – Я передумал. Так будет лучше. Ровно через неделю.
      – Опять в каком-нибудь ресторане?
      – Я приеду к тебе на квартиру, как и сказал. Часам к трем или четырем. Ты заранее закупи продукты и напитки, чтобы не выходить в воскресенье из дома. Но не сразу, а ежедневно небольшими порциями. Чтобы не было заметно, что ты ждешь гостей.
      – Ясно, – кивнула Рита.
      – И еще. Паспорт, который я тебе дал и который у тебя проверили, можешь спрятать. Больше им не пользуйся. Я дам тебе другой. Постараюсь его найти за две недели, если получится. Квартиры ты снимала на русский паспорт или на немецкий?
      – На немецкий. Иностранцам сдают охотнее, но просят больше денег. С меня за каморку в центре города взяли тысячу долларов в месяц. Это много.
      – Так нужно, – возразил Гейтлер. Он еще раз дотронулся до ее руки. – Я тоже скучаю без тебя. Если все будет нормально, уедем куда-нибудь далеко. Например, на острова в Тихом океане. И останемся там навсегда. Вдвоем.
      – Обещаешь?
      – Я тебя когда-нибудь обманывал?
      – Нет. Ты просто исчезал, и надолго. На всю прошлую жизнь. Не исчезай и на этот раз.
      – Не исчезну, – он сжал ее руку, – ты нужна мне гораздо больше, чем я тебе.

РОССИЯ. МОСКВА. 11 ЯНВАРЯ, ВТОРНИК

      Вернувшись в Москву, Дронго заперся в своей квартире, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Об инциденте, случившемся в театре, он уже знал. Об этом сообщили все ведущие мировые телеканалы, написали все известные газеты, и не только в России. Аналитики дружно сходились на том, что появление подобных неуравновешенных людей возможно в любом обществе и при любой ситуации. Дронго внимательно читал эти сообщения, обращая внимание на самые незначительные детали. Но ничего подозрительного в них не нашел, такой тип действительно мог появиться где угодно.
      От подобного нападения не может быть застрахован ни один президент, ни один политик.
      В этот вечер он читал последнюю книгу Брауна, когда раздался телефонный звонок. Дронго удивленно посмотрел на аппарат, но автоответчик, включившись, уже сообщал кому-то, что хозяина нет дома.
      – Я знаю, что ты дома, – прозвучал знакомый голос Машкова, – если разрешишь, я к тебе заеду.
      – Добрый вечер, – поднял трубку Дронго, – что у вас опять произошло?
      – Долго рассказывать. Я лучше к тебе приеду. Примешь?
      – В последний раз мы виделись почти месяц назад. Можешь приезжать. Только учти, что пить я с тобой больше не буду. Мне все равно за тобой не угнаться, а все время проигрывать я не люблю.
      – Посмотрим. – У его собеседника явно не было желания шутить. – Буду у тебя через час.
      Виктор Машков приехал, как и обещал, ровно через час. Он вошел в квартиру и снял пальто, даже не пытаясь придать своему лицу хотя бы подобие приветливого выражения. Дронго понимающе усмехнулся, но ничего не спросил и проводил гостя в гостиную.
      – Давай на кухню, – вдруг предложил Машков. – Там как-то уютнее.
      Генерал Виктор Машков и эксперт Дронго были знакомы уже много лет. Но сегодня гость был явно не в настроении.
      – Что ж, пойдем на кухню, – согласился хозяин квартиры.
      Кухня примыкала к столовой, где можно было усесться за удобным столиком и поговорить по душам. Машков сел лицом к окну. Дронго уселся напротив.
      – Может, предложишь хотя бы кофе? – попросил гость.
      – У меня нет кофе, – ответил Дронго, – я его не люблю. А держать специально для гостей глупо. Выглядит как-то слишком подобострастно. К тому же сюда почти не ходят гости. У меня есть чай. Хороший чай – зеленый, с жасмином, черный… Есть даже черный с китайской красной розой.
      – Лучше зеленый, – выбрал генерал.
      Дронго включил электрический чайник и вернулся на свое место.
      – У тебя сегодня плохое настроение, – заметил он.
      – Не очень хорошее, – согласился Машков.
      – Ты генерал. У тебя в любое время должно быть хорошее настроение. Ты знаешь, я всегда представлял себе в детстве генералов пузатыми и лысыми. А ты у нас подтянутый красавец с хорошо уложенной шевелюрой.
      – Завидуешь? – улыбнулся Машков, взглянув на своего лысоватого собеседника.
      – Конечно. Давно мечтаю сделать пересадку волос. Как Берлускони. Но почему-то не решаюсь. Боюсь выглядеть глупо.
      – Тебе идет лысина. Становишься похожим на ученого, интеллектуала. Я, между прочим, всегда представлял себе умных людей лысыми и в очках. Такой распространенный образ.
      – Очки я пока не ношу, а Эйнштейн, между прочим, был с волосами.
      – Растрепанный, – поправил его Машков, – может, он специально не причесывался, чтобы не были видны его залысины?
      – Убедил. – Чайник выключился. Дронго поднялся, снова прошел к кухонной стойке и через минуту, вернувшись с двумя чашечками зеленого чая, спросил: – Варенье хочешь?
      – Не нужно. У тебя всегда хорошие конфеты. Говорят, что шоколад даже полезен.
      Дронго достал две небольшие коробки с шоколадными конфетами и положил на столик. Затем опять сел напротив Машкова.
      – А теперь начни рассказывать, зачем ты сюда приехал, – предложил он. – Судя по твоему виду, у тебя не очень приятные новости.
      – Совсем неприятные, – буркнул Машков. Затем, сделав несколько глотков чая, спросил: – Ты слышал о «ЧП», случившемся в театре?
      – Конечно. Об этом написали все газеты. Но, кажется, это был какой-то псих. Я, во всяком случае, понял именно так. Или я ошибся?
      – Нет. Он действительно не совсем нормальный человек и, судя по всему, одиночка. Случайно оказался в театре, а когда увидел президента, решил, что нужно действовать.
      У него с собой не было даже оружия. В буфете стащил обычный нож из столового набора. Небольшой и не слишком острый. С таким ножом он не справился бы с нашим президентом, даже если б рядом не оказалось ни одного охранника. Этому кретину пятьдесят лет, он страдает одышкой, у него незалеченная язва, холецистит. В общем, полный набор всех болезней. Если бы он даже прорвался к президенту, то вряд ли успел бы замахнуться. Президент справился бы с ним безо всякой помощи, учитывая, что он владеет дзюдо и самбо. Этот нож был глупой и пустой угрозой. Президент мог запросто сломать ему руку.
      – Охрана не успела вмешаться? – уточнил Дронго.
      – Конечно, успела. Все было кончено за несколько секунд. Идти с таким ножом против президентской охраны – такая глупость!
      – Он был с кем-то связан?
      – Конечно, нет. Но сейчас его проверяют. Самое интересное, что никто кроме начальника охраны генерала Пахомова не мог знать о предстоящем визите президента в театр. Об этом сам президент сказал Пахомову всего несколько дней назад. А для таких акций нужна подготовка. Иголкин действовал самостоятельно, в одиночку. Тоже мне «патриот» чертов!
      – Ты специально приехал, чтобы рассказать мне об этом?
      – Нет.
      – Тогда честно скажи, почему ты появился у меня с таким выражением лица.
      Машков замолчал и помрачнел.
      – У нас к тебе дело, – не очень уверенно начал он.
      – Опять «у вас»! – насмешливо заметил Дронго. – После того как меня в последний раз выгнали из твоего учреждения, я думал, что «у вас» ко мне больше не будет никаких дел.
      – Это совсем не то, о чем ты думаешь, – еще больше нахмурился Машков, – дело в том, что наши оперативные сообщения совпадают с выводами, которые ты сделал. Генерал Гельмут Гейтлер – один из самых талантливых специалистов по организации террористических актов. Своего рода «мастер». И похоже, на этот раз кто-то решил использовать его опыт.
      – Значит, мы не зря ездили в Берлин, – отозвался Дронго. – И ты появился у меня только для того, чтобы сообщить эту новость? Или чтобы рассказать, какой талантливый этот немецкий генерал?
      – Нет. После случившегося в театре решено бросить все силы на поиски Гейтлера. По распоряжению руководства проверяются все возможные варианты, отрабатываются все версии.
      – Прекрасное вступление. А теперь сообщи наконец, зачем ты явился ко мне?
      – Они считают, что ты слишком многое узнал. – Машков не отвел глаза. Он говорил честно и прямо. – Ты ездил в Берлин, ты один из лучших аналитиков, ты знаешь о работе нашей совместной группы.
      Дронго молча смотрел на своего гостя и друга. Но тот снова не договорил.
      – Да, я многое знаю, – досказал за него Дронго, – в том числе и о том, о чем не должен знать. Верно?
      Машков молчал.
      – Генералы должны уметь брать на себя ответственность, – напомнил Дронго, – и поэтому я жду твоей последней фразы.
      – Принято решение о твоей «нейтрализации», – сухо ответил Машков.
      – Это означает «ликвидацию»?
      – Нет. Но тебя посадят под домашний арест. И начнут прослушивать все твои телефоны. Отключат Интернет. Одним словом, создадут комфортную обстановку. Будешь как на отдыхе.
      – И долго я буду так «отдыхать»?
      – Пока не возьмут Гейтлера. Наши специалисты считают его возможное появление в Москве исключительно опасным. Он способен придумать все, что угодно. Абсолютно все. В одном из сообщений из Берлина его назвали «гением» подобных разработок. А с «гениями» всегда трудно. Поэтому, пока его не возьмут, тебе нужно немного отдохнуть.
      – Приятная перспектива! А если его вообще нет в Москве? Если он разрабатывает свои операции, сидя где-нибудь в Канаде или в Португалии? Мне нужно ждать, пока вы его не найдете?
      – Да. Похоже, другого варианта у нас нет.
      – А если я не согласен?
      – Тогда тебя посадят в тюрьму. Мне с трудом удалось их убедить, что лучше тебя оставить дома. Ты всегда мечтал посидеть дома, читая книги. Вот сейчас у тебя и появится такая возможность.
      – Издеваешься?
      – Нет. Делаю все, чтобы ты остался в живых, – честно признался Машков. – Согласись, для них гораздо удобнее и дешевле, если ты случайно попадешь под машину или выпадешь из окна.
      – Спасибо за откровенность.
      – Генерал Богемский настаивал, что тебя нужно «изолировать». Он считает, что нельзя доверять иностранцу такие секреты. Извини.
      Дронго поднялся, забрал обе пустые чашки и отнес их к кухонной стойке, чувствуя на своем затылке взгляд Машкова. Еще раз наполнив обе чашки зеленым чаем, вернулся к столу и поставил чашку гостя перед ним.
      – Спасибо, – поблагодарил его Машков.
      – У меня есть варианты? – поинтересовался Дронго.
      – Похоже, что нет.
      – Мне не разрешат даже уехать?
      – Нет.
      – Вы думаете, что таким образом обеспечите должную безопасность вашего президента?
      – Пока не найдут Гейтлера, мы все будем на особом положении.
      – Ясно. Я могу принимать гостей?
      – Меня можешь. У тебя есть какие-то конкретные пожелания насчет женщин?
      – Нет. Джил я не позову, а остальным здесь появляться не обязательно. Но у меня бывает домработница, которая должна убирать в квартире.
      – Ее будут пускать.
      – А Вейдеманис? Или Кружков? Ты знаешь, что они бывают у меня довольно часто.
      – Ты попросишь их пока не приходить. Твой водитель тоже может получить отпуск.
      – Похоже, вы всё продумали.
      – Почти всё. Поэтому я к тебе и приехал. Не пытайся делать глупости. Тебя просто не поймут. И никуда не уезжай. Гулять можешь во дворе, перед домом.
      – Меня будут прослушивать?
      – Не знаю. Думаю, да. Телефоны обязательно, а насчет квартиры не уверен. Хотя у тебя есть новые скремблеры и ты можешь их использовать. Но на твоем месте я не стал бы этого делать.
      – А продукты, вода? Или вы берете меня на государственное обеспечение? Если я не смогу выходить из дома, то кто будет доставлять мне продукты? И на какие деньги? А еще учтите, что я частный эксперт и зарабатываю на жизнь консультациями. Ваше ведомство готово возместить мне мои издержки?
      – Будет лучше, если ты попадешь в больницу? – разозлился Машков. – Я с трудом уговорил их не арестовывать тебя. Что касается продуктов, – к тебе будет приезжать наш водитель, которому ты можешь сообщать, что именно нужно купить.
      – И деньги ему буду платить тоже я?
      – Разумеется. У нас нет такой статьи расходов.
      – Прямо как в Америке. Частная кооперативная тюрьма, за которую еще и платит сам заключенный. Ты не думаешь, что это абсолютный идиотизм?
      Машков поднялся.
      – С тобой невозможно разговаривать. Я хочу тебя спасти, а ты валяешь дурака. Пойми, когда речь идет о безопасности главы государства, такие «мелочи», как твой комфорт, никого не волнуют. И твои затраты также никого не беспокоят.
      Дронго тоже поднялся.
      – Ладно, – буркнул он, – поговорили. Наручники будешь надевать или дома я могу ходить без них? Может, достанете мне тюремную одежду, такую полосатую робу, чтобы я чувствовал себя более «комфортно»? Можно придумать какой-нибудь знак для заключенного. У евреев в фашистских концлагерях были шестиконечные звезды. Может, вам пора вводить такой особый знак для кавказцев? Например, рисунок горы. Или нечто в этом роде. А может, такие «мелочи» тебя тоже не волнуют?
      Машков повернулся и пошел к выходу. Надевая пальто, он сильно побагровел, но ничего не сказал. Дронго молча следил за ним. Машков открыл дверь и, не проронив ни звука, вышел, с силой захлопнув ее за собой. Дронго повернулся и пошел в гостиную. Через несколько минут раздался телефонный звонок. Это снова был генерал.
      – Я зайду сегодня еще раз к руководству, – коротко пообещал Машков. – Постараюсь снова убедить их, чтобы тебя выслали в Италию к твоей Джил. Уезжай к чертовой матери, если дашь подписку о неразглашении всех полученных тобою сведений! Скажу, что у тебя язва и тебе нужна особая пища.
      – Типун тебе на язык, – улыбнулся Дронго, – у меня абсолютно здоровый желудок. Еще накаркаешь!
      – Иди ты к черту! – разозлился генерал и разъединился.
      Дронго прошел в кабинет и сел за компьютер. Он решил узнать все, что написали об инциденте в театре. И всё проанализировать. Если в деле замешан Гейтлер, то случайность в театре может быть не совсем случайной. Похоже, это понимают и в ФСБ. Именно поэтому они так встревожились и пытаются проверить все возможные источники информации.

РОССИЯ. МОСКВА. 11 ЯНВАРЯ, ВТОРНИК

      Гейтлер сидел перед компьютером, вчитываясь в очередную статью. Он уже два дня работал за письменным столом. Во вторник появились газеты с подробным описанием неудачного покушения на президента в театре. Иголкин дружно признавался всеми психически невменяемым типом. К тому же выяснилось, что попал он в театр, потому что его брат-электрик достал ему билет на престижный спектакль. Во время первого действия Иголкин сидел в амфитеатре, а в антракте умудрился найти местечко в партере и украсть нож в театральном буфете. Журналисты где-то раскопали, что Иголкин некоторое время состоял членом одной из «патриотических» организаций, но был исключен из нее за недисциплинированность.
      Все газеты издевались над несчастным «террористом», решившимся на нападение с почти бутафорским оружием. Обыгрывалась и тема президента – мастера по дзюдо и самбо. Одна газета даже представила примерную схему боя, если бы несчастный сумел добраться до президента, и пришла к выводу, что президент в лучшем случае сломал бы напавшему руку, а в худшем – вообще мог бы его убить. Журналисты справедливо считали, что для защиты от такого «террориста» главе государства не нужна была его охрана. Более того, оказалось, что Иголкин состоит на учете в психиатрическом диспансере. И в результате почти сенсационная трагическая новость обернулась настоящим фарсом.
      Дзевоньский читал все газеты подряд и потихоньку успокаивался. Он понимал, что нападение Иголкина никак не связано с деятельностью Гейтлера. Это была та самая случайность, которая возможна в любом деле.
      К вечеру одиннадцатого января Гейтлер вышел к ужину мрачный и сосредоточенный.
      – Я почти закончил, – сообщил он генералу Дзевоньскому.
      – Надеюсь, – пробормотал тот, – наша кухарка сегодня приготовила отменный ужин, а через два дня обещает порадовать нас праздничной едой. По-моему, даже собирается сделать индейку. Никогда не могу понять этот странный русский обычай – праздновать Новый год два раза. У всех Новый год – это первое января, а у них есть еще и старый Новый год.
      – Вы, поляки, хоть и славяне, но католики, – пояснил Гейтлер, – и поэтому не можете понять русских. Ваши противоречия основаны на разделении цивилизации на католическую и православную. В России отмечают Новый год как во всем мире, а потом празднуют православное Рождество и свой старый Новый год. Их церковь так и не признала замену юлианского календаря григорианским.
      – Это я знаю, – ответил Дзевоньский, – мне непонятно, как можно после официального Нового года отмечать Рождество и старый Новый год.
      – А мне нравится, – улыбнулся Гейтлер, – прекрасная русская традиция! Зимние праздники растягиваются почти на три недели…
      – Россия – самая непредсказуемая страна в мире, – проворчал Дзевоньский, – никто и никогда не сможет их понять. Нужно много лет жить в этой стране, чтобы начать понимать их ментальность.
      – Это народ великой культуры и литературы, – напомнил Гейтлер, – почитайте Достоевского, Чехова, Толстого, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Горького, Шолохова, Булгакова, и вы многое поймете.
      – Неужели вы читали всех этих русских писателей? – изумился Дзевоньский. – Правда, читали?
      – И даже на русском языке, – усмехнулся Гейтлер. – Я все время хочу вам сказать, что в вас сидит очень сильная неприязнь к русским – такая традиционная польская неприязнь к своим восточным соседям.
      – А вы, немцы, всегда очень любили русских? – зло осведомился Дзевоньский. – Или нас, поляков? И вообще, кого вы любили в вашей истории? Французов? Англичан? Вы умудрились воевать даже с австрийцами.
      – Почему вы сразу огрызаетесь? Я говорю вам об устоявшихся привычках, об особенностях вашего менталитета, а вы сразу вспоминаете мне всю историю Германии. Может, тогда заодно вспомните, что крупнейшие философы и почти все музыкальные гении тоже были немцами? В вас крепко сидит этакий ясновельможный местечковый пан. Ну почему не признать, что русские и немцы – два великих народа? А вы волею судеб оказались между ними и потому так много страдали в своей истории. Две империи не могли позволить существовать польскому государству. Поэтому вас все время брали в тиски и с востока, и с запада. Поляки тоже великий народ, но их место в Европе оказалось достаточно уязвимым.
      – Я читал Чехова и Толстого, – ответил Дзевоньский, – правда, на польском. Должен согласиться с вами, что мы совсем разные народы, хотя и относимся к славянам. Наша религия разделила нас сотни лет назад. И мне часто трудно бывает понять русских. Иногда даже кажется, что немцы нам гораздо ближе по своей ментальности. – Дзевоньский нахмурился и продолжил: – Я все время задаю себе вопрос: как могла Красная Армия победить немецкую во время войны? Ведь Германия – это не просто страна. Это новейшие технологии, самая лучшая организация труда, исключительная дисциплина, пунктуальность, порядок. И на фоне разваленного советского хозяйства и безалаберности русских сталкиваются две страны. Два образа жизни. Ведь Германия была страной «мессершмиттов» и «хейнкелей», «тигров» и «пантер». А сталелитейная промышленность, а наука немцев?! И вдруг они проигрывают войну русским. Самая организованная армия в мире, самая технически оснащенная. Покорившая всю Европу. Разгромившая лучших французских генералов, отбросившая отборные английские войска. В несколько недель разбившая нашу армию, а ведь мы умели сражаться, доказав это и в двадцатом году, и потом в сорок пятом. Но немцы вдруг проиграли русским. Никогда не мог понять – почему? Говорят, что во время войны русские самолеты и танки были гораздо лучше немецких. Но как такое возможно? Ведь сейчас даже смешно подумать, что русские автомобили могут быть лучше немецких. Все эти «волги», «жигули», «москвичи»… Что они в сравнении с «мерседесами», «БМВ», «ауди», «фольксвагенами»? Что такое вообще современная российская промышленность против немецкой? Или русская организация труда против немецкой? Их «Аэрофлот» против «Люфтганзы»? Авиационные моторы для воюющей Германии изготавливали на заводах БМВ. До сих пор название этой фирмы означает высочайшее качество и эффективность. На Германию работала вся европейская промышленность, за исключением промышленности Великобритании. И вдруг немцы проигрывают войну. Они опрокинули нашу страну практически за неполный месяц, а ведь наши солдаты сражались достаточно храбро.
      Дзевоньский перевел дыхание, нахмурился и продолжал:
      – И такой парадокс в России! Немцы доходят до Сталинграда, захватывают практически всю промышленную часть Советского Союза и останавливаются в нескольких метрах от Волги. Всё. Дальше они не прошли. Никогда не мог понять! Русские воевали с винтовками Мосина, изобретенными в девятнадцатом веке, против автоматического оружия немцев. И все-таки победили. Но как? Почему? Вопреки всякой логике!
      – Вы действительно не понимаете эту страну, – усмехнулся Гейтлер, – поставьте перед ними самую сложную задачу и будьте уверены: они ее выполнят. Они проявляют свой характер в самые сложные времена. Как было в начале семнадцатого века, когда ваши предки попытались уничтожить их государство. Они тогда сами защитили свою страну, буквально вырвав ее из ваших рук. Как было при Карле Двенадцатом или при Наполеоне. По всей логике событий они не могли выиграть войну у шведской армии Карла. Лучший полководец того времени, самая отборная армия, уже не раз бившая русскую армию, союзники украинцы. И вдруг такое поражение под Полтавой. А разве можно было предположить, что они смогут противостоять великой армии французского императора, возглавляемой таким гением? Лучшая армия, лучший полководец, лучшие условия. Но французы тоже не смогли победить. Каждый из русских полководцев по отдельности не смог бы выстоять против Наполеона, даже Кутузов, которого он побил до этого при Аустерлице. Но, соединившись вместе, поставив перед собой великую цель освобождения собственной страны, они не только выиграли войну, но и прошли через всю Европу, разгромив Наполеона.
      Вспомните, как Польша отбросила русских в двадцатом году. Вам тогда казалось, что вы самое мощное государство на востоке Европы. Вы побили даже будущего маршала Тухачевского. Взяли в плен десятки тысяч красноармейцев, которых потом так и не вернули, замучив в своих лагерях. Вам казалось, что вы будете новым западным валом против восточных большевистских орд. А Россия останется разоренной крестьянской страной. Вы знаете, какие потери они понесли во время Гражданской войны? Была практически уничтожена большая часть кадровой армии, погибли миллионы людей, вся страна перешла на натуральный обмен. Что было потом? Они сплотились в Советский Союз, за десять—пятнадцать лет модернизировали страну, а вы остались топтаться на месте. Во время войны они умудрились мобилизовать свою промышленность, организовать выпуск лучших танков, лучших самолетов, реактивных орудий. Они поставили перед собой почти невозможную задачу. Остановить и победить немецкую армию, самую сильную армию в мире на тот момент. И они это сделали. А вспомните про космос. Как могла разоренная войной страна, потерявшая столько людей, имеющая столько сожженных городов и сел, первой выйти в космос? Уже через двенадцать лет после войны они запустили туда свой спутник. А еще через четыре года – первого человека. Глядя на их нынешнее состояние, вы считаете, что так будет всегда? Предатель Горбачев опрокинул собственную страну, сделал из армии посмешище, развалил спецслужбы. Но так не будет долго продолжаться. Они снова поднимутся, как Феникс из пепла. Уже сейчас их олигархи покупают Европу, скупая яхты, дворцы, футбольные клубы и даже нас с вами, дорогой генерал. Это удивительная страна и удивительный народ, Дзевоньский. Один русский поэт сказал – «умом Россию не понять». Они побеждают вопреки всякой логике и проигрывают вопреки устоявшимся нормам и правилам. Их история непредсказуема, как непредсказуем сам народ. Если хотите, это особая цивилизация, которая развивается по своим собственным законам.
      – Я начинаю подозревать, что вы только притворяетесь немцем, – заметил Дзевоньский, – вы так восторженно о них говорите.
      – Из-за их непредсказуемости я потерял все, – напомнил Гейтлер, – родину, работу, жену, семью, будущее. И поэтому не говорите мне о моей восторженности. Я действительно слишком хорошо знаю эту страну и ее людей. И испытываю к ним сложные чувства. Давайте начнем работать. Вы уже просмотрели сегодняшнюю прессу?
      – Конечно. Я попросил скупить все сегодняшние газеты. Нужно будет еще пролистать и еженедельники, которые выйдут к концу недели.
      – Согласен. Но в общих чертах уже ясно, что Иголкин – несерьезная фигура. Нашим планам он помешать не может. Вы говорили с Курыловичем?
      – Он приедет в тот день, когда мы его позовем.
      – Очень неплохо. Значит, нам нужно уже сегодня определиться с фигурой журналиста, который нам понадобится. Я подобрал несколько человек. Нужно будет тщательно все продумать.
      – Полагаю, я плохой советчик такому специалисту по России, как вы, – признался Дзевоньский.
      – Не нужно говорить так самоуничижительно. В данном случае будет неплохо, если вы выступите как мой оппонент. И тем более учитывая ваш специфический опыт. Мне нужен серьезный оппонент из контрразведки, чтобы выбрать подходящего журналиста.
      – Кого вы наметили?
      – Пока выбрал шестерых. Синкин и Уткин из «Московского комсомольца», Павзнер, Леонов и Абрамов с телевидения. Бенедиктов с радио. Вот пока эти шестеро. Дальше нужно думать, выбирая, с кем из них мы будем работать более плотно.
      – Бенедиктов не подходит, – сразу сказал Дзевоньский, – он знает Курыловича и Холмского, с которыми мы работаем. Через него можно выйти на них. Это достаточно рискованно.
      – Тогда убираем Бенедиктова, – сразу согласился Гейтлер, – хотя он был очень подходящей кандидатурой. Достаточно известный журналист, руководитель свободной радиостанции. Известен на Западе. Популярен в Москве. Но его кандидатуру нужно убрать. Вы правы. Нельзя, чтобы среди его знакомых был Курылович. Остаются пятеро. Как вам кандидатура Синкина? Он достаточно популярен, знаковая фигура среди демократических журналистов, газета все время публикует его острые материалы и письма к президенту. Подходит?
      – Нет, – ответил Дзевоньский, – я читал его письма. Очень смело и по-своему талантливо. Но что касается президента… Это довольно опасная смесь. Откровенного хамства и плохо скрываемой иронии. Если бы не ваш план, он был бы идеальной кандидатурой для любой другой операции. Однако в данном случае Синкин не годится. Даже если его «раскрутить» по полной программе. Он слишком радикален. И я думаю, нам он не подходит.
      – Приятно слышать мнение профессионала, – польстил своему коллеге Гейтлер, – я тоже об этом подумал. Давайте следующего. Главный редактор газеты Уткин. Подходит?
      – Очень неплохо. Насколько я знаю, у него хорошие связи, обширный круг знакомств. Он – владелец газеты, обеспеченный человек. Его кандидатура подходит почти идеально. Но его недолюбливают многие коллеги. Удачливых людей всегда не любят. Журналисты могут не поддержать нашу кампанию. Уткин – барин, а не работяга, такие не вызывают симпатии.
      – Откуда вы знаете, что его не любят?
      – Если бы даже не знал, то мог бы предположить. Где вы видели, чтобы профессионалы хорошо относились к коллеге, ставшему успешным бизнесменом? Нам могут предложить потребовать выкуп из его собственных средств. Зависть? – очень сильное чувство, вызывающее ненависть.
      – Вы рассуждаете как контрразведчик. Игра на человеческих слабостях.
      – А вы другого мнения?
      – Нет. Я с вами согласен. Эта фигура одна из самых подходящих. Но давайте возьмем следующую. Павзнер с телевидения. Ведущий аналитической программы, очень известный журналист, имеет хорошие связи среди зарубежных коллег, особенно в США, где он работал. Если в нашем деле будут задействованы американские журналисты, это только усилит эффект подачи материалов. Как вы считаете?
      – Сколько ему лет?
      – Сейчас посмотрю. Семьдесят. Он самый старший в этой компании.
      – Опасно. В таком возрасте сильные стрессы приводят к серьезным последствиям. Наша операция может затянуться, и тогда нам понадобится врач или реанимационная палата. Кроме того, он еврей, а это нам не очень подходит.