От этого они получают прямо-таки садистическое удовольствие - дескать, пусть мы дерьмо, но и ты теперь не лучше. Представьте себе чувства Вити, когда он узнал о смерти человека, которого выслеживал. - Василий печально вздохнул. - Благородные Штирлицы на поверку оказались самыми примитивными уголовниками. А Витя не мог себе простить соучастия в убийстве, и это привело его к столь страшному финалу. Конечно, не лучший выход, но он поступил именно как порядочный человек.
      - Значит, Витина смерть тоже на их совести? - не то спросил, не то подтвердил доктор.
      - Несомненно, - твердо ответил Дубов. - Если, конечно, применительно к ним можно использовать слово "совесть"... Во всяком случае, совести у них не больше, чем у кровавого гестаповца Мюллера, если уж продолжать параллели с "Семнадцатью мгновениями"...
      - Я все понимаю, - после недолгого молчания заговорил Серапионыч. Допустим, у "органов" были и остаются какие-то дела с неонацистами. То ли те выполняют их задания, то ли просто родство душ. Так сказать, "мы с тобой одной крови".
      - И то, и другое, - вставил Дубов.
      - Но, хоть убейте, не пойму - на что им этот старый "батька Кондрат"? Почему они устраняют всех, кто пытается приблизиться к его разоблачению?
      - Думаю, что раньше или позже мы об этом узнаем, - ответил Василий, хотя прежней уверенности в голосе у него уже не было. - У меня есть кое-какие предположения, но пока довольно смутные. Например, Ковальчук каким-то образом связан с пресловутыми "органами", и теперь они просто защищают своего человека от возможного судебного преследования.
      - Ну, Василий Николаич, это уж вы малость хватили, - сомнительно покачал головой доктор.
      - Может быть, - не стал спорить Дубов. - Но ведь Ковальчук не с луны свалился - если бы мы узнали, чем он занимался до войны, то это, вероятно, дало бы ответы на многие вопросы. Известно, что по Украине (как, впрочем, и по всему СССР) в тридцатые годы прошла огромная волна репрессий, и какой-нибудь подонок, участвовавший в преследовании кулаков, троцкистов, вредителей и прочих врагов советского народа, лишь продолжал во время войны свое любимое дело, уничтожая коммунистов, евреев, партизан - словом, врагов Рейха и Фюрера. Впрочем, это лишь мое предположение. И если так, то "органы", которые, извините за выражение, "мочат" всех, кто пытается разоблачить Ковальчука, делают это отнюдь не из-за того, что так уж дорожат своим старейшим сотрудником, а просто из страха, что если он заговорит, то сами органы будут выглядеть, мягко говоря, очень уж неприглядно. Равно как и государство - в прежние годы СССР, а теперь его "правопреемница".
      - А не проще ли им просто "убрать" Ковальчука? - пожал плечами Серапионыч. - Так сказать, есть агент - есть проблема, а нет - так уж не обессудьте.
      - Скорее всего, они бы так и поступили, - уверенно сказал Василий. Осудили бы как военного преступника и тут же расстреляли в двадцать четыре часа. Но ему, видимо, удалось бежать, и когда он оказался в Австралии, то "органам" уже ничего не оставалось, как назначить его своим агентом уже там, в среде эмиграции. Повторяю, все это лишь мои предположения. Думаю, раньше или позже мы узнаем, насколько они соответствуют действительности.
      - Если нас самих не "замочат", - вздохнул доктор.
      - Не исключено, - совершенно серьезно ответил Дубов. - Так что вам, Владлен Серапионыч, следовало бы выйти из игры...
      - Как же! - возмутился доктор. - Я, можно сказать, заварил эту кашу, и в кусты? Нет уж, пускай меня и "мочат"! - Серапионыч погрустнел. - Знаете, Василий Николаич, я чувствую, что виновен в гибели краеведа, как его, Чернявского. И зачем я только заглядывал в этот злополучный ящик?
      - Ну, причем тут вы, - возразил детектив. - Лучше скажите, не сохранились ли у вас в архиве какие-то сведения о вашем первом пациенте? Я говорю о Вите Орлове.
      - Запись наверняка имеется, - ответил доктор, - но что-то более того едва ли. - Владлен Серапионыч выбрался из-за стола, извлек из кармана увесистую связку ключей и одним из них отпер шкаф. - Вот, пожалуйста, семидесятый год. - Доктор вытащил одну из папок и, перелистав страницы, отыскал соответствующую запись: - "Орлов Виктор Геннадиевич, 1953 г.р., поступил 21 июля, с признаками удушения и так далее. Как видите, ничего особого. Да, - тяжко вздохнул Серапионыч, - как давно это было... - Он перевернул несколько страниц назад. - А вот и последняя запись Владимира Филипповича: 27 июня, Коробкова Наталия Федоровна".
      Василий заглянул в записи:
      - Довольно необычное написание буквы "и"...
      - Да, у Владимира Филипповича это иногда случалось, особенно когда он волновался: сначала писал "i" с точечкой наверху, но потом приписывал вторую закорючку, а точка так и оставалась. Знаете, ведь по-украински звук "и" обычно передается буквой "i", а нашей букве "и" соответствует звук "ы".
      - И что, Владимир Филиппович часто волновался, когда регистрировал умерших? - несколько удивленно спросил Дубов.
      - Почти всегда, - тяжело вздохнул Серапионыч. - Он ведь вообще-то меньше всего собирался стать морговским доктором, просто обстоятельства так сложились. Да и за эти несколько лет Владимир Филиппович не успел сделаться таким старым циником, как ваш покорный слуга - всякую смерть принимал очень близко к сердцу. А Наталия Коробкова, судя по записям, была совсем молодой девушкой, погибшей в автоаварии "по причине травм, несовместимых с жизнью". Вот такая у нас, патологоанатомов, милая формулировочка...
      - Я обратил внимание, что на конверте, адресованном Людмиле Ильиничне из Киева, встречается такая же буква "и", - сообщил Дубов, терпеливо выслушав Серапионыча. - В слове "Кислоярск" и еще, кажется, в названии улицы. Стало быть, письмо прислал сам доктор Матвеев. И к тому же, видимо, он был в состоянии волнения... Полагаю, нам с вами следует как можно скорее встретиться с Людмилой Ильиничной.
      - Вы правы, - кивнул Серапионыч. - Сегодня же позвоню.
      - Отдадим письмо, - продолжал Василий, - а заодно расспросим, что ей известно о делах супруга. Как вы думаете, Владлен Серапионыч, она согласится нам помочь?
      - Непременно согласится, - уверенно заявил Серапионыч. - Если бы вы, Василий Николаич, были хоть немного знакомы с Людмилой Ильиничной, то даже не стали бы задавать такого вопроса!
      - Ну что ж, вот и познакомлюсь, - улыбнулся детектив.
      x x x
      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
      Как обычно по утрам, Василий Дубов припарковал "Москвич" возле Бизнес-Центра и, едва переступив порог, привычно спросил Родионыча:
      - Ну как, есть что-нибудь для меня?
      - От Маши - ничего, - столь же привычно ответил вахтер. Такой ответ Василий получал от него ежедневно в течение всей последней недели. - А почту еще не приносили.
      - Уже принесли, - раздался прямо над ухом Дубова голос почтальонши тети Веры. Она была для Василия такой же постоянной величиной, как Родионыч и как уборщица Фрося - тетя Вера приносила сюда почту еще в незабвенные "комсомольские" времена.
      - Ну, принимайте, - с этими словами тетя Вера вывалила на стол к Родионычу целую кипу газет и писем, отчего ее внушительная сумка "похудела" чуть не на половину.
      - А мне? - спросил Дубов.
      - И тебе есть, - тетя Вера извлекла из бокового отдела сумки какой-то самодельный пакет и тетрадку в жесткой обложке. - Тебе, Васенька, заказная бандероль аж из Питера. Распишись вот здесь.
      - Странно, кто бы это мог быть? - удивленно проговорил детектив, принимая пакет. - Вроде у меня там нет ни родни, ни друзей, ни деловых партнеров.
      - А обратный адрес есть? - Родионыч заглянул через плечо Василию.
      Детектив повернул бандероль:
      - Невский проспект, дом такой-то... В.И. Петров. Нет, не знаю. Ну ладно, разберемся.
      И Василий привычно поспешил вверх по лестнице. То, что не было очередного электронного "мессиджа", Дубова не очень удивляло - Иваненко достаточно ясно дал понять, что в конфиденциальности данного вида связи не очень-то уверен.
      Сняв с пакета внешний слой жесткой бумаги, детектив к некоторому удивлению обнаружил под ним другой пакет, а поверх него - записку:
      "Уважаемый Василий Николаевич! Это послание придет к Вам не совсем прямым путем - через Санкт-Петербург, куда его отвезет на поезде надежный человек. Такова была просьба моего брата Григория Александровича Иваненко, трагически погибшего через два дня после возвращения из поездки в Р***. Оксана Иваненко.
      Если Вам необходимы подробности, то Вы можете связаться со мной по известному Вам электронному адресу или по телефону..." Далее следовал номер.
      Дрожащими пальцами Василий вскрыл внутренний пакет. В нем оказался целый ворох бумаг и фотографий. А сверху - вырванный из тетрадки в клеточку двойной листок с рукописным текстом.
      Дубов тяжко вздохнул и стал внимательно читать последнее послание Иваненко:
      "Уважаемый Василий Николаевич! Когда, сообщая Вам о трагическом событии в Р***, я писал, что покойный Б.Н. Чернявский хотел, да не успел передать мне кое-какие документы, я был не совсем точен - кое-что я получил от него при нашей первой и последней встрече. Правда, сообщать об этом по понятным Вам причинам я не стал.
      Как выяснилось, покойный Чернявский располагал рядом материалов, касавшихся Кондрата Ковальчука. Когда я спросил, отчего он не открыл их, когда поднялась кампания по осуждению этого преступника, Борис Никифорович ответил, что несколько лет назад послал в республиканскую прокуратуру письмо, что он располагает материалами по "делу Ковальчука". Вскоре из Киева пришел вежливый ответ, где Чернявского благодарили за помощь и обещали в случае надобности с ним связаться, но, видимо, надобность так до сих пор и не возникла. И это лишний раз подтверждает подозрения, что у наших властей нет никакого желания "раскручивать" данное дело.
      Среди того, что мне передал покойный Б.Н. Чернявский и что я пересылаю Вам - ряд свидетельств, записанных со слов очевидцев, а также фотография, где палачи снялись на фоне только что расстрелянных жертв. Третий справа Ковальчук. И еще один документ, хотя и не имеющий прямого отношения к военным преступлениям, но во многом характеризующий личность Ковальчука: его донос (1936 г.) на нескольких киевских инженеров, которых он изобличает как врагов советской власти, шпионов и вредителей. Хотя это не оригинал, а ксерокопия, но почерк идентифицировать можно.
      Чернявский также оставил мне около десятка адресов в Киеве и окрестностях, где живут родственники жертв и свидетели злодеяний Ковальчука, и я решил по мере возможности обойти их и убедить, чтобы они оставили документированные показания. Однако от этого замысла пришлось временно отказаться и даже уничтожить адреса, предварительно заучив их наизусть ради безопасности самих этих людей. Сразу по возвращении в Киев я ощутил за собой столь плотную, хотя внешне и ненавязчивую слежку, что сразу понял работают профессионалы, которые шутить не будут. Да и вообще, после пожара в Р*** может произойти все что угодно.
      До свидания или прощайте - как судьба решит".
      - И вот оно свершилось! - в сердцах проговорил Василий. - За несколько дней погибли два порядочных человека. И ради чего? Чтобы старый "батька Кондрат" предстал перед земным судом раньше, чем перед высшим? А те, кто его прикрывают, будут и дальше творить свои черные дела...
      Дубов еще раз пробежал записку сестры Иваненко и, немного поплутав в международных кодах, набрал номер:
      - Оксана Александровна? Это говорит Дубов, из Кислоярска. Не могу и выразить, как я скорблю...
      - Не надо соболезнований, - прервала Оксана. - Международка нынче дорогая. Я знаю, что вас с Гришей связывали общие дела. Если чем-то могу помочь, то я к вашим услугам.
      - Скажете, не осталось ли после Григория Александровича чего-то по тому делу, из-за которого он ездил в Р***? Простите, что говорю с вами о делах в такие тяжелые дни, но это действительно очень важно.
      - Вряд ли, - с сомнением отвечала Оксана Александровна. - Все, что было, я отослала вам. Но если что-то обнаружится, то я вам тут же дам знать.
      - Буду очень признателен. И еще... Извините, что заставляю вспоминать, но как это случилось?
      - Разумеется, никакой уголовщины, - в приятном низком голосе собеседницы послышалась горькая усмешка. - Обычный несчастный случай.
      - Надеюсь, не пожар?
      - Ну что вы, Василий Николаич, это было бы слишком уж однообразно. На сей раз все проще - наехал водитель-лихач.
      - Но его хоть задержали?
      - С места происшествия скрылся. Свидетели запомнили номер, но оказалось, что машина угнана у владельца и давно находится в розыске. Вот милиция и ищет. Может быть, найдет.
      - М-да, - протянул Василий, так как больше сказать ему было нечего. Извините за беспокойство, Оксана Александровна.
      - Да чего уж там, - вздохнула Оксана. - Всего доброго, Василий Николаич. И будьте осторожны.
      Василий положил трубку и принялся изучать то, что ему прислал Иваненко.
      x x x
      Перед обедом Василий лишь вкратце проинформировал доктора о последнем, "посмертном" послании коллеги Иваненко и о содержании полученного пакета.
      - Подтвердились подозрения в связях Ковальчука с "органами", - отметил Дубов, - но собственно "по делу" не так уж много. Архив краеведа Чернявского сгорел, а список возможных свидетелей исчез со смертью Иваненко.
      - Но, может быть, присланное все-таки пригодится хотя бы для осуждения "батьки Кондрата"? - осторожно предположил Серапионыч. - Наверняка где-то, в Австралии ли, в Украине ли, имеются другие доказательства, сами по себе тоже не совсем достаточные для судебного преследования, и вдруг именно наши окажутся как раз тем камешком, который сдвинет чашки на весах Фемиды?..
      - Очень возможно, - согласился Дубов. - Разумеется, я не буду держать бумаги под спудом, а в ближайшее время сообщу о них в соответствующие инстанции. А теперь нам необходимо как можно скорее встретиться со вдовой доктора Матвеева. Во-первых, наконец-то отдать ей письмо, а во-вторых узнать, не известно ли ей что-то о розыскных делах мужа.
      - А я как раз вчера с нею созванивался, - закивал Серапионыч. - И ежели сегодня вечером у вас нету более важных дел, то Людмила Ильинична будет нас ждать.
      - Ну вот и замечательно, - удовлетворенно кивнул Дубов. - А, добрый день, Егор Трофимович!
      Последнее восклицание относилось к инспектору Столбовому, который как раз вошел в обеденный зал. Присев за столик с детективом и доктором и убедившись, что поблизости нет посторонних любопытных ушей, Егор Трофимович сообщил:
      - Я навел справки, о которых вы просили. Хотя, увы - особо сенсационными результатами похвастаться не могу. Что касается самоубийства Вити Орлова, то тут все просто - провели необходимые замеры, опросили родных, подтвердили факт суицида и дело закрыли. Если хотите, Василий Николаич, то я свожу вас в архив, и вы сами ознакомитесь с заключением.
      - Думаю, это вряд ли понадобится, - ответил Дубов, - но за предложение спасибо.
      - А Матвеев? - не вытерпел Серапионыч.
      - А вот здесь несколько сложнее, - пожал плечами инспектор. - Так как доктор Матвеев скончался ненасильственной смертью, то я и не думал, что в нашем ведомстве по нему что-то будет. Так оно, собственно, и оказалось. Однако я на всякий случай решил сделать запрос в Особое хранилище...
      - Куда-куда, простите? - удивленно переспросил доктор.
      Егору Трофимовичу пришлось разъяснить:
      - Когда пала Советская власть, а Кислоярская Республика объявила о своем суверенитете, из труб здешнего отделения КГБ валом валил черный дым это чекисты сжигали те бумаги, которые не успели заблаговременно вывезти в Москву. Но все уничтожить они не успели, и когда здание переняли местные власти, то оставшиеся документы собственно и составили так называемое Особое хранилище.
      - Я где-то слыхал, будто чекисты намеренно оставили некоторые бумаги, чтобы опорочить тех, кого им было нужно, - заметил Дубов.
      - И это не голословное предположение, - кивнул Столбовой. - Например, среди "чекистских бумаг" осталась и специальная книга учета текущих дел. Думаю, никто не мешал им уничтожить ее полностью, однако оттуда были только вырваны некоторые листы, а в основном эта книга сохранилась. И вот на запрос мне ответили, что в 1969-70 годах "дело В.Ф. Матвеева" в книге зарегистрировано, хотя конкретными материалами Хранилище не располагает.
      Вот, собственно, и все, что мне удалось выяснить. Едва ли это можно назвать даже информацией к размышлениям.
      - Отсутствие информации - тоже информация, - не без некоторого удовлетворения сказал Дубов. - Во всяком случае, благодарю вас, Егор Трофимович, ваша помощь для меня всегда неоценима.
      - Ну, будет вам подлизываться, Василий Николаич, - усмехнулся инспектор.
      - Ваши факты еще раз подтвердили мои подозрения, - задумчиво произнес детектив. И, вздохнув, добавил: - Худшие подозрения.
      - А мне кажется, Василий Николаич, что вы собираетесь ввязаться в опасное дело, - покачал головой инспектор.
      - Уже ввязались, - подхватил Серапионыч.
      - В разные годы погибли несколько человек, причастных к этому делу, подтвердил Дубов. - И двое - за последние дни.
      - Ну и ради чего, позвольте полюбопытствовать? - усталым голосом спросил Столбовой.
      - Я и сам спрашивал себя - ради чего? - вздохнул Дубов. - Но останавливаться я уже не имею права - и именно теперь.
      - Хотя бы из уважения к памяти погибших, - добавил Серапионыч.
      - Ну хорошо, я могу вам еще чем-то помочь? - задал практический вопрос инспектор, принимаясь за обед, уже начавший понемногу остывать.
      - Можете, - тут же откликнулся Василий. - Неплохо бы присмотреть кое за кем, ведь любой, оказавшийся в орбите наших разысканий, автоматически может стать мишенью убийц.
      - Имя? - Егор Трофимович раскрыл блокнот.
      - Людмила Ильинична Голубева! - опередив Дубова, выпалил Серапионыч. Егор Трофимович вопросительно посмотрел на Василия, тот молча кивнул.
      x x x
      Людмила Ильинична с первого взгляда очень понравилась Василию Дубову простая славная женщина, как и описывал ее Серапионыч.
      Представив ее и детектива друг другу и вкратце рассказав о причинах визита, Серапионыч протянул Людмиле Ильиничне нераспечатанное письмо.
      - Не может быть, - прошептала вдова. Ее глаза заметно повлажнели. Неужели это от него... В разговор вступил Василий:
      - Очень извиняюсь, Людмила Ильинична, но не могли бы вы вскрыть письмо в нашем присутствии?
      - А что, там взрывчатка? - слабо улыбнулась Людмила Ильинична.
      - Очень возможно, - совершенно серьезно ответил Дубов.
      Людмила Ильинична взяла конверт, осторожно оторвала полоску сбоку и извлекла небольшой листок с несколькими рукописными строчками.
      Пробежав написанное, хозяйка протянула листок Дубову. Тот прочел вслух:
      - "Люсенька, если ты случайно окажешься в городе и получишь эту записку, то забери все бумаги из известного тебе места и спрячь где-нибудь вне дома. Надеюсь на скорую встречу, тогда все объясню. Твой Вл. Матвеев". Детектив возвратил письмо вдове. - Очевидно, Владимир Филиппович уже в Киеве почувствовал что-то неладное, может быть, даже угрозу жизни, и решил перепрятать нечто, чем очень дорожил... - Василий перевел взор на Людмилу Ильиничну: - Из известного вам места?
      - Муж устроил дома что-то вроде тайничка, где держал какие-то бумаги по правде говоря, я особо не интересовалась, что он там прячет. Но однажды Володя показал мне, где тайничок находится и как его открыть.
      - И где же он? - нетерпеливо спросил доктор.
      - В нашей квартире, - вздохнула Людмила Ильинична, - то есть теперь в вашей, Владлен Серапионыч.
      - Людмила Ильинична, я понимаю, что вам это очень тяжко, проникновенно заговорил Василий, - но я очень прошу вас...
      - Показать "известное мне место"? - перебила Людмила Ильинична. - Что ж, хоть прошло уже столько лет, но думаю, что сумею его найти. Хотя и не хочу зря вас обнадеживать - едва ли мы там что-либо обнаружим.
      - Может быть, прямо сейчас? - предложил Дубов. - У меня машина, много времени это не займет.
      - Ну что же, раз надо - значит надо, - тут же согласилась хозяйка. - Ну так поедемте сразу же - чего откладывать.
      Уже в "Москвиче" Людмила Ильинична пояснила:
      - Тогда, в июне семидесятого года, Володя в очередной раз поехал на Украину - то ли навестить родных, то ли по каким-то делам, я так и не поняла. Он как-то очень быстро собрался и уехал. А я вместе с детьми, как и было задумано, отправилась на лето в деревню к своим родителям. Ну, вы знаете - село Заболотье, это недалеко от города, по Северному тракту. Дубов и Серапионыч, не сговариваясь, кивнули. - Но вот и пару недель не прошло, как меня срочной телеграммой вызвали в Кислоярск - дескать, Владимир Филиппович, едва вернувшись, скоропостижно скончался.
      - Кто вас вызвал? - обернулся из-за руля Дубов.
      - Подписи не было, - вздохнула вдова, - скорее всего, кто-то из соседей. То ли Иван Кузьмич, то ли Наталья Николаевна. Поначалу я даже приняла это за чью-то глупую шутку, однако тут же собралась и поехала в город. Хорошо хоть ребята остались в деревне... - Людмила Ильинична замолкла, будто заново переживая то, что произошло тридцать лет назад.
      - Людмила Ильинична, вы не заметили чего-либо, скажем так, странного, не совсем обычного, когда оказались в квартире? - задал детектив очередной вопрос.
      - Вы лучше спросите, оказалась ли я вообще в квартире, - невесело усмехнулась Людмила Ильинична. - Я в нее даже не попала - едва Володю увезли, как дверь запечатали.
      - Для чего? - изумился Серапионыч.
      - Как мне объяснили, ведется следствие, и все должно оставаться на своих местах. - Людмила Ильинична поудобнее устроилась на заднем сидении. Хотя какое может быть следствие, если Володя скончался от банального сердечного приступа? Неделю я жила в гостинице, причем за государственный счет, а потом мне дали другую квартиру. Кстати сказать, не хуже прежней. Если не сказать - лучше.
      - С чего это вдруг наше государство так расщедрилось? - удивленно спросил детектив.
      - Государство объяснило, что поскольку квартира служебная, то ее нужно освободить для нового заведующего моргом, - пояснила вдова. - То есть для вас, Владлен Серапионыч.
      - А что, Люсенька, что-то не так? - прищурился доктор, уловив в голосе Людмилы Ильиничны нотки сомнения.
      - Квартира не могла быть служебной, - с расстановкой заговорила Людмила Ильинична, - по той простой причине, что нам она досталась в результате двойного обмена. Знаете, одним надо съезжаться, другим наоборот...
      - Все ясно, - подытожил Дубов, - просто кое-кому нужно было под благовидным предлогом удалить вас из квартиры, а за то время, пока она стояла пустая до вселения Владлена Серапионыча, ее обыскали, что называется, до последней щелки. Так что, боюсь, тайник пуст... А впрочем, мы уже, кажется, приехали.
      - Да нет, один раз я здесь все-таки побывала, как раз через неделю после того... После того, как это случилось, - продолжала Людмила Ильинична, пока они поднимались по лестнице. - Это когда я перевозила вещи на новую квартиру... Боже мой, а тут все так, как было при Володе! - воскликнула Людмила Ильинична, едва переступив порог.
      - Ну да, - кивнул Серапионыч. - Все, что вы мне оставили. А что поделаешь - своего ничего не нажил. А много ли нужно старому холостяку стол, кровать, пару стульев...
      - Людмила Ильинична, пожалуйста, вспомните - когда вы перевозили вещи, не показалось ли вам тут что-то... ну, странным, не совсем естественным? продолжал допытываться Василий.
      Вдова тяжело опустилась на стул:
      - Не буду скрывать - многое мне показалось и странным, и не совсем естественным. Для переезда мне предоставили грузовик и двух грузчиков, которые не столько переносили вещи, сколько следили за каждым моим движением. Даже, извините, в туалет не хотели меня пускать - едва я туда направлялась, как тут же звали на кухню или в комнату и спрашивали, что брать, а что нет. Но когда я все же туда попала... - Людмила Ильинична надолго замолкла. Дубов и Серапионыч не торопили ее. - В общем, получилось так, что когда я мыла руки, то мыло выскользнуло и упало на пол, как раз сбоку унитаза. И когда я нагнулась, то заметила следы засохшей крови, а рядом - как будто что-то вытирали.
      Доктор и сыщик переглянулись - им обоим пришли в память слова из письма с угрозой: "Будешь совать нос..." Но вдове они, конечно же, ничего говорить не стали.
      - Вы кому-то об этом сообщали? - спросил Василий.
      - Да ну что вы, - махнула рукой Людмила Ильинична. - Вам первым. Я сразу поняла, что тут что-то нечисто, но что я могла сделать? Володю уже не вернешь, а я должна была жить - не ради себя, а ради детей. - Вдова вздохнула. - Надеюсь, ему не пришлось бы за них краснеть...
      - Постарайтесь вспомнить, Людмила Ильинична, не пропало ли что-то из квартиры за ту неделю, пока она стояла опечатанная, - попросил Дубов. - Или, может быть, какие-то вещи лежали не совсем на своем месте?
      - Знаете, я тогда была очень взволнована и вряд ли заметила бы какие-то передвижки. - Людмила Ильинична встала со стула и подошла к книжному шкафу с длинными рядами книг по медицине. - А пропало ли что-то? Да, пропало. Я знала, что Владимир Филиппович хранил все письма, вел дневник - и ничего этого я не нашла. Ни одного письма, ни одной тетрадки.
      - Вы не пытались узнать, куда все это девалось? - спросил Серапионыч.
      - У кого? - пожала плечами вдова. - У грузчиков, или у тех, кто их послал? Если бы я хоть как-то обнаружила свои подозрения, то... Ну, сами понимаете.
      - А знаете, у нас появился шанс, - вдруг заявил Василий. Серапионыч и Людмила Ильинична удивленно поглядели на сыщика. - Ну, судите сами: за неделю, что прошла между, гм, прискорбным случаем и тем днем, когда вы, Людмила Ильинична, забрали вещи, у них была возможность похозяйничать тут вовсю. Как я понимаю, письма и дневники Владимир Филиппович особо никуда не прятал, а в них наши "органы", несомненно, нашли много всяких "материалов к размышлениям". После перевозки вещей и до вселения Владлена Серапионыча они тут наверняка еще бывали и обыскивали помещения. Но, видимо, делали это больше формально, чем по существу - ведь сам факт наличия тайника вряд ли был им известен. Так что очень возможно, что тайник до сих пор стоит нетронутый.
      - Так, может, проверим? - не выдержал доктор.
      - Да, конечно, - Людмила Ильинична решительно встала со стула.
      - Еще один вопрос, - остановил ее Дубов. - Людмила Ильинична, говорил ли с вами Владимир Филиппович о предмете своих поисков? Упоминал ли имена каких-либо нацистских преступников?
      - Со мной - никогда, - уверенно ответила Людмила Ильинична. - Но он несколько раз при мне говорил обо всем этом по телефону, обычно междугороднему, так что я была более-менее в курсе. А мне он не рассказывал, думаю, чтобы зря не расстраивать ужасами оккупации. Я ведь как раз тогда ждала второго ребенка, а потом, когда дочка родилась, тоже были проблемы со здоровьем... Ну да ладно, все это частности. Скажите лучше, Владлен Серапионыч, нет ли у вас табуретки покрепче?
      - На кухне есть, - с сомнением ответил доктор, - хотя насчет ее крепкости стопроцентной гарантии не дам...
      - Ну, значит, вам придется меня подстраховывать, - сказала вдова. Надеюсь, антресоли еще целы?
      Серапионыч принес с кухни весьма шаткого вида табуретку и установил ее в прихожей, где под потолком темнели дверцы антресолей.
      С помощью доктора и детектива Людмила Ильинична взобралась на табуретку и открыла дверцу. И тут же чихнула - на антресолях стояла такая пыль, будто туда не заглядывали целую вечность.
      - Будьте здоровы, - пожелал Людмиле Ильиничне доктор Серапионыч. - По правде сказать, я за тридцать лет ни разу на антресоли не залезал и даже не знаю, что там лежит. Видимо, какие-то ваши старые вещи?
      - Видимо, так, - согласилась Людмила Ильинична. - Знаете, Володя нарочно заполнил антресоли всяким хламом, чтобы создалось впечатление, будто там забито до отказа. Но на самом деле можно было отодвинуть несколько предметов в сторону, и на расстоянии вытянутой руки... Так-так, это, кажется, здесь. Да-да, здесь!
      Но тут табуретка опасно заскрипела, ножки стали разъезжаться, и если бы Василий не подхватил Людмилу Ильиничну, то она оказалась бы на полу.
      - Спасибо, - прочувствованно произнесла Людмила Ильинична и протянула детективу продолговатую металлическую коробочку из-под леденцов.
      Изучать содержимое коробочки отправились на кухню, поскольку там, по словам хозяина, было наиболее яркое освещение.
      Сняв крышку, Василий обнаружил под нею толстую стопку рукописей, фотографий и официальных бумаг, скрепленных круглыми и иными печатями.
      Дубов не удержался от замечания:
      - Судя по тому, что коробка заполнена по самую крышку, она просто не могла вместить всего, чем располагал доктор Матвеев. Стало быть, здесь наиболее ценные и важные документы.
      - А остальное, увы, так и пропало, - вздохнул Серапионыч.
      Василий расправил на столе несколько рукописных листков.
      - Похоже, что здесь воспоминания некоей Анны Литвиненко, в детстве бывшей очевидцем зверств, чинимых карателями, - сказал Дубов, бегло пробежав написанное. - И глядите - в конце стоит печать Р-ской средней школы и подписи: "Учителя Б.Н. Чернявский, А.И. Золотова, И.Б. Кравец, Н.М. Савчук" и еще другие. А, ну понятно, - тут же стал разъяснять Василий, - в то время краевед Чернявский не мог заверять подобные бумаги у нотариуса и пытался таким образом, задействовав своих коллег-учителей, придать свидетельствам хоть какую-то документальность.
      - Если в годы войны Анна была ребенком, - задумчиво произнес доктор, то велика вероятность, что она сейчас жива. А если и не сама, то хотя бы кто-то из тех, кто засвидетельствовал ее показания...
      Людмила Ильинична тем временем разглядывала старую фотографию, похожую на ту, которую Василий получил в "посмертном" пакете от Иваненко. К ней был прикреплен листок: "Палачи на фоне своих жертв, расстрелянных в Бабьем Яре под Киевом. Слева направо..." Далее следовали имена и фамилии.
      - Проверьте, есть ли среди них Ковальчук, - попросил Дубов.