- Ваше Величество, по-моему, среди нас нет донны Клары...
      - А кстати, где донна Клара? - оглядел сотрапезников Александр.
      - Да, фрау Клархен - это такая женщина! - мечтательно протянул Иоганн Вольфгангович. - Отшень будет жалко, если ее скушали.
      К королю подошел Теофил, во время трапезы стоявший в дверях.
      - Ваше Величество, - негромко заговорил он, - спальня донны Клары заперта изнутри, и никто не откликается.
      Услышав эти слова, Надя заметно побледнела, а король, как ни в чем не бывало, отпил еще немного вина:
      - Господа, я уверен, что ничего особенного не случилось. Просто наша уважаемая донна Клара так тщилась встретить людоеда во всеоружии, что проспала завтрак... Перси, передай мне, пожалуйста, вон то блюдо! - И незаметно для других Александр шепнул Наде: - Боюсь, придется ломать дверь.
      ***
      Похоронный обряд был в полном разгаре. Вся многочисленная челядь господина Беовульфа в темных нарядах собралась на родовом погосте Розенштернов, дабы проводить в последний путь скоропостижно скончавшегося боярина Василия. Солнце едва взошло, и капельки ночной росы живописно переливались на траве и на внушительных каменных надгробиях.
      На возвышении перед разверстой могилой стоял роскошный гроб, украшенный серебряными заклепками и позолоченными цепями. Рядом с гробом "толкал" прочувствованную речь представительный господин в черном камзоле - старший дворецкий Беовульфа.
      - О смерть, злодейка-Смерть, зачем ты возложила свою хладную костлявую длань на этого замечательного человека? Зачем подослала подлых убийц к его ложу? Вдали от любимого Отечества, вдали от родных и друзей...
      Судя по поэтическим оборотам, можно было понять, что сочинитель сей речи обладал незаурядным талантом. Действительно, автором был собственной персоной господин Грендель, а самый первый ее слушатель, господин Беовульф, рыдал, будто малое дитя, хотя "отпеваемый" находился там же, в комнате приболотной корчмы, и внимал похоронной речи вместе с Беовульфом.
      - Кто бы он ни был, этот гнусный убийца, его постигнет участь, коей он заслуживает, - продолжал дворецкий, - и мой владетельнейший хозяин, господин Беовульф, со своей стороны обещал и поклялся сделать все, дабы наказан был не только убийца боярина Василия, но и те, кто его послал!..
      Участники траурной церемонии слушали надгробное слово не очень внимательно, время от времени переговариваясь между собой.
      - Все-таки наш хозяин благороднейший человек, - говорил начальник псарни главному повару. - Мало того что дозволил хоронить боярина Василия на своем родовом погосте, так еще и уступил ему свой лучший гроб.
      - А что же он сам не пришел на погребение? - спросил повар.
      - Занемог, бедняга, - вступила в беседу горничная. - Вообще-то он очень хотел быть сам и произнести прощальное слово, но пришлось остаться дома, и она махнула рукой в сторону замка.
      Все эти разговоры велись голосами куда более громкими, чем приличествовало при погребении, и предназначались, главным образом, нескольким темного вида личностям, явно не из местных жителей, которые шныряли в толпе провожающих.
      Домовой Кузька, а он и был своего рода негласным распорядителем похорон, сидел на каком-то старом надгробии, сделанном из огромного серого валуна, и подавал условные знаки, когда надо заводить разговоры. Темные личности жадно ловили ушами всю эту дезинформацию и, отойдя в сторону, украдкой записывали ее на клочки пергамента.
      Рядом с валуном стояли корчмарь-леший и его друг водяной, держащий в руках венок из болотных трав и тины с вплетенными в него кувшинками. Время от времени, слушая погребальную речь, водяной начинал трястись беззвучным смехом, и тогда Кузька строго тыкал его пальцем в бок:
      - Ты что, забыл, где находишься?
      - Так это ж я так плачу, - хихикая, отвечал водяной.
      - Эх, какого человека загубили, - вздыхал леший. - Где я еще такого постояльца найду?!
      - ...так покойся же, боярин Василий, с миром, - вещал дворецкий. И со слезами завершил: - И суждено душе нетленной В веках скитаться по Вселенной.
      (Очевидно, сочиняя погребальное напутствие, Грендель все-таки не удержался от того, чтобы вставить туда парочку своих гениальных строчек).
      Промокнувши глаза платочком, дворецкий отошел в сторону, а его место занял квартет плакальщиц-кикимор, Кузькиных знакомых. Обступив гроб, они жалостно заголосили:
      - Ох ты батюшка боярин свет-Васильюшка,
      На кого ж ты нас покинул, горемычныих,
      В путь далекий ты собраисся,
      Во неродную землю-матушку,
      Во землю-матушку во болотную...
      Кузька чуть заметно махнул рукой, и главный псарь спросил у повара:
      - А почему гроб не открывали?
      Повар пожал плечами, но вместо него ответил Беовульфов садовник:
      - Да говорят, его эти злодеи так изуродовали, что глядеть страшно.
      - Ну и дела, - вздохнул повар. - И кому только боярин Василий дорогу перешел?
      - Да обычные лиходеи, - уверенно заявила горничная. - Решили, видать, что у него злата много, да просчитались - у боярина Василия при себе ничего-то и не было.
      Дворецкий подошел к Кузьке:
      - Кузьма Иваныч, может, пора завершать?
      - Пожалуй, что пора, - согласился домовой и кивнул плачеям.
      Те, допев очередной душещипательный куплет, замолкли, и несколько здоровенных работников стали опускать гроб в сырую землю.
      ***
      Король Александр, паж Перси и несколько наиболее надежных слуг собрались перед дверью одной из комнат.
      Его Величество осторожно постучал в дверь. Никто не откликнулся, и тогда, постучав громче, Александр крикнул:
      - Донна Клара, отворите или хотя бы дайте знать, что вы внутри и живы! Так как и это предложение осталось без ответа, то король велел одному из слуг: - Открывайте!
      Слуга, он же, по-видимому, и королевский ключник, выбрал увесистый ключ из огромной связки, висевшей у него на шее, попытался отворить дверь, но ничего не вышло.
      - Там ключ внутри, - пояснил ключник.
      - М-да, нехорошо, - нахмурился король. - Ну что ж, ломайте дверь!
      То, что Чаликова увидела в комнате, заставило ее, многоопытную журналистку, неоднократно бывавшую в так называемых "горячих точках", стремглав выбежать в коридор. У короля же Александра хватило выдержки пробыть там еще некоторое время и сделать кое-какие наблюдения, после чего он в сопровождении Нади удалился в свои покои.
      - Ясно одно, что дело не в чтении стихов Касьяна, - как ни в чем не бывало произнес Александр, привычно устроившись за своим столом.
      - Да-да, - через силу кивнула Надежда. - Тут что-то другое...
      - Довольно странный случай, - продолжал король. - Донна Клара съедена, царствие ей небесное, дверь закрыта изнутри, а людоеда внутри нет. По вашей логике получается одно - самоубийство.
      - Да-да, - машинально подхватила Надя, - и тогда появляется еще одна версия: донна Клара совершила предыдущие два преступления и теперь, терзаемая угрызениями совести, съела сама себя... Что? - удивилась Чаликова собственным словам. - Что-то меня немного занесло.
      - Самую малость, - через силу улыбнулся Александр. - И не удивительно, особенно после того, что вы увидели. Впрочем, окно в спальне было только прикрыто, но полностью не закрыто.
      - Стало быть, преступник бежал через окно? - уже почти деловито проговорила Надя. - Ваше Величество, вы не обратили внимания, нет ли под окном каких-то следов?
      - Да, я сразу же глянул вниз, но никаких следов не заметил, - вздохнул король. - И это тоже странно. Земля мокрая, но дождя не было. - Александр задумчиво глянул в окно. - Наверно, уже сегодня возобновится связь с окружающим миром...
      - Значит, людоед выпрыгнул из окна, заровнял следы, а затем либо ушел на болота, либо вернулся в замок через одну из дверей, - уверенно предположила Надя.
      - Его бы заметили, - возразил Александр. - А впрочем, ваше предположение отчасти похоже на правду.
      - Не сомневаюсь, что тут все гораздо сложнее, - заметила Надя. - Или наоборот - до предельного просто.
      ***
      Уже совсем рассвело, а Грендель все продолжал вести Дубова и Беовульфа через болота.
      - Красивые все-таки у нас места, - говорил он, указывая на перелесок вдали на холме. - Октомврий уж настал, уж роща отряхает... А за тою рощей начинается Черная трясина, самое страшное место во всей Новой Ютландии если кто туда попадет, то возврата ему не будет.
      - А что так? - заинтересовался Василий.
      - Говорят, что эта местность заколдована, чтобы никто не мог туда проникнуть. Будто бы там сокрыт хрустальный гроб...
      - А-а, знаю! - захохотал Беовульф. - Стоит хрустальный гроб, а в гробу спит юная дева и ждет своего прекрасного принца! Слышали мы эти бабкины сказки.
      - Да нет же, - с досадой ответил Грендель. - Никакая это не юная дева и не принцесса, а замужняя женщина. И лежит она там почитай без малого полтораста лет...
      - А кто же ее освобождать должен, коли не принц? - несколько удивился Василий.
      - Я так слышал, что это должен быть ее прямой потомок, внук, или даже правнук, - не очень уверенно сказал Грендель. - Осторожнее, там топкое место, заберите чуть правее... А вон там, - указал он совершенно в другую сторону, где начинались "грядки", чередующиеся канавками, - то место, где княжна Марфа закончила свой недолгий век в человеческом обличии.
      - Сказкины бабки! - опять захохотал Беовульф и в очередной раз провалился чуть не по колено в болотную жижу. - То есть, я хотел сказать, бабкины сказки.
      - Какие еще сказки! - возмутился Грендель. - Ведь даже наш Ново-Ютландский король Иов, который правил в те годы, установил на этом месте памятный камень. Он и по сей день там стоит!
      - А это не может быть, извините, просто дань поэтическому сказанию? осторожно заметил Дубов. - Например, для привлечения любопытствующих.
      - Ну конечно же нет, - воскликнул Грендель. - Когда у нас будет время, я непременно свожу вас, маловеров, туда - там все сохранилось, как было двести лет тому назад. Княжна не знала, куда ей деваться, и побежала по одной из "грядок". Но ей не посчастливилось - знаете, часть из них сквозные, по ним можно было пройти через все болото, и тогда Марфа имела бы надежду спастись. А она как на грех побежала по "грядке", которая заканчивалась там, где сходились две канавки, а броситься в воду она не решилась. Тут ее нагнали подручные князя Григория, а колдун превратил в лягушку. С тех пор она в тех местах, говорят, и обитается.
      - Свежо предание, а верится с трудом, - заметил Василий.
      - Я ж говорю - сказки! - добавил Беовульф. Грендель только махнул рукой, не желая пускаться в пустые споры.
      Некоторое время спутники шли молча, и лишь когда они миновали невысокий холм, поросший кустарником, Грендель разомкнул уста:
      - Здесь начинаются владения князя Григория. - И, обернувшись назад, с чувством произнес: - О Мухоморская земля! Уже за шеломянем ты еси.
      Беовульф лишь фыркнул, а Василий подумал, что у Гренделя наверняка в суме хранится мешочек с горстью родной болотной земли.
      ***
      С утра у князя Григория раскалывалась голова - как уже двести с чем-то лет подряд в этот день, четвертого октября. Но князь, привыкший не поддаваться обстоятельствам, уже с утра находился в своем рабочем кабинете. Ему предстояла нелегкая задача - установить, кто из двух князей Длинноруких настоящий, а кто самозванец, а главное - с какими целями этот самозванец прибыл в Белую Пущу. Князь Григорий чувствовал, что появление двух Длинноруких тоже как-то связано с остальными событиями последних дней, и оттого очень хотел докопаться до истины.
      - Ну что, Каширский, хоть это-то вы сможете? - спросил князь Григорий у чародея-недоучки, который в почтительной позе стоял перед княжеским столом.
      - А как же, Ваша Светлость! - рассыпался в уверениях Каширский. - Мне это раз плюнуть.
      - Посмотрим, - процедил князь Григорий и хлопнул в ладоши. Тут же охранники ввели в кабинет обоих Длинноруких. Оба, несмотря на ночь, проведенную в неволе, чувствовали себя бодро и уверенно.
      - В первый и последний раз призываю одного из вас признаться в самозванстве, - морщась от головной боли, произнес князь Григорий. Оба Длинноруких молчали. - Ну что ж, пускай вам будет хуже, - с угрозой продолжал князь, не дождавшись признания. - Каширский, приступайте!
      Каширский встал посреди комнаты напротив обоих Длинноруких и, сделав страшное лицо, заговорил замогильным голосом:
      - Энергия правды перетекает к вам, и вы не сможете лгать, как бы того не хотели... Даю вам установку признаться в том, что вы не тот, за кого себя выдаете...
      Один из Длинноруких внимал "установкам" чародея и даже чуть покачивался в такт его речи, другой же остолбенело взирал на Каширского, слегка приоткрыв рот.
      - Ну, говорите же! - закончил свой сеанс Каширский.
      Первый из Длинноруких прекратил раскачиваться и, положив руку на грудь поверх порванного кафтана, торжественно провозгласил:
      - Был, есмь и буду князь Длиннорукий, градоначальник Царь-Городский, заточенный во узы по вражиим наветам!
      - И я тоже! - расплылся в дурацкой улыбке второй.
      - Ну? - грозно обернулся князь Григорий к Каширскому. - Что же твои хваленые чародейства?
      Каширский с умным видом почесался там-сям, пожевал губами и в конце концов выдал резюме:
      - Они оба настоящие.
      - Что-о? - зловеще прошипел князь, скривив тонкие губы то ли от головной боли, то ли в усмешке.
      Каширский побледнел, сжался и быстро залепетал:
      - Это был пробный тест, мой повелитель. Пока что ясно то, что один из них - настоящий Длиннорукий, а другой подготовился к тому, что может быть подвержен психологическому сканированию со стороны столь квалифицированного специалиста, как ваш покорный слуга. Видите ли, князь...
      - Пока что я вижу одно, - голосом, не предвещающим ничего хорошего, перебил князь Григорий, - то, что ни от вас, ни от госпожи Глухаревой нет никакой пользы.
      - Вы ко мне несправедливы! - возмутился "квалифицированный специалист", но князь его не слушал:
      - Вы завалили дело с Гренделем и Беовульфом - раз. Вы даже боярина Василия не могли убрать чисто - два. Прикажете продолжать?
      - Нет, не надо, - поспешно ответил Каширский.
      - Тогда делай свое дело!
      Каширский снова набычился, напрягся и даже чуть зашевелил ушами. Один из Длинноруких устремил взор на Каширского и немного подался в его сторону. Второй же Длиннорукий все так же стоял столбом с видом полного дурака. Похоже, что опыты чародея действовали на обоих, только по-разному. И вдруг в звенящей тишине из-под княжеского стола выкатилась крупная золотая монета. Она, поблескивая боками, деловито двигалась в сторону двери, и путь ее пролегал ровно промеж обоих Длинноруких. И вот тот из них, что покачивался в гипнотическом трансе, ловко, как кот на мышь, бросился на монету.
      - Кхе-кхе, - усмехнулся князь Григорий, - вот мы и разобрались, кто здесь самозванец.
      - Это не я! - испуганно подал голос тот Длиннорукий, что лежал на полу, крепко сжимая в жирной ручонке золотой.
      - Конечно, не ты, - спокойно отозвался князь. - Тебя спасла от темницы твоя воровастая сущность. - И, уже обращаясь к Каширскому, зловеще продолжил: - Вот мы и разобрались, любезный, без твоих фиглей-миглей.
      Каширский сжался, как кролик перед удавом:
      - Ну, это по чистой случайности, вы обронили монетку...
      - Это у тебя с Анной Сергеевной все чистые случайности, - с неприятным хрустом размял длинные пальцы князь. - А у меня точный расчет.
      - Ваша Светлость, если бы вы соизволили мне дать еще немного времени, то я бы все непременно и сам...
      Но тут произошло нечто неожиданное: второй Длиннорукий слегка щелкнул пальцами, и теперь Каширский, мелко задрожав всем телом, стал опускаться на пол неподалеку от "первого" Длиннорукого.
      - Вот этот... этот! - залепетал Каширский, беспомощно хватаясь руками за воздух. - Я знаю, кто он...
      - И кто же? - спросил князь, с некоторым удивлением глядя на корчащегося Каширского.
      Но тот не успел ответить, так как "второй" Длиннорукий вдруг стал резко худеть и увеличиваться в росте, а его черты начали меняться прямо на глазах у изумленных зрителей.
      - Да, ты прав, Каширский, - презрительно заговорил он, окончательно приняв другой облик, - я Чумичка. Вы убили Василия, можете убить и меня, но ваше время истекло. Не я, так другой прикончит все это вурдалачье царство!
      - Велите казнить его, Ваше Превосходительство, - злобно забормотал Каширский, тщетно пытаясь подняться с пола. - Велите его расстрелять, повесить, утопить...
      - Тебя не спросили, - презрительно бросил князь Григорий. - Нет, я его заставлю послужить на благо себе. Он ведь настоящий чародей, как я вижу, не то что некоторые. - И, обратившись к Чумичке, спросил: - Ну как, пойдешь ко мне на службу?
      - Никогда, - тихо, но твердо ответил Чумичка.
      - Ну что ж, я тебя не неволю, - через силу усмехнулся князь. - У тебя будет время обдумать мое предложение. Отведите его у темницу и глаз не спускайте!
      Охранники тут же подскочили к Чумичке и, не дав ему даже пошевелиться, схватили под руки и вывели прочь.
      - Вон, - негромко сказал князь Каширскому, - и постарайся не попадаться мне на глаза, покамест не позову.
      Каширский, радуясь, что так легко отделался, попытался встать, но, не сумев, на четвереньках пополз к двери.
      Когда горе-чародей столь нелицеприятным образом покинул княжеские апартаменты, "настоящий" Длиннорукий, кряхтя, встал с пола:
      - Ну что, князь Григорий, убедился теперь, что я - это я?
      - А бес тебя знает, может, и ты тоже - не ты, - проворчал князь Григорий. - Ну ладно, отправляйся на конюшню.
      - На конюшню? - изумился Длиннорукий.
      - А то куда же? Ты ведь туда так рвался. Хотя нет, на конюшню рвался тот, самозванец. Но ты однако же туда сходи.
      - Для чего?
      - Найдешь там некоего Петровича, душегуба и лиходея. Познакомишься с ним, а завтра я отправлю вас обоих на важное задание.
      - Вот это по мне, - обрадовался Длиннорукий. - А что за задание?
      - Его тебе расскажет барон Альберт, - поморщился Григорий от накатившей головной боли. - А сейчас оставь меня. - Но, когда Длиннорукий достиг двери, негромко добавил: - А монетку верни!
      Едва Длиннорукий, опечаленный расставанием с монеткой, кланяясь покинул кабинет, князь Григорий стиснул голову руками и чуть слышно пробормотал:
      - Кажется, все к лучшему. Боярин Василий мертв, Чумичка в темнице... Только бы эта боль прошла поскорее. И скорее бы этот день прошел...
      ***
      Александр подавленно молчал, сидя в глубоком кресле. Молчала и Надя. Она понимала, что если король пригласил ее к себе в покои, то собирается что-то сказать. Поэтому Чаликова терпеливо ждала.
      - Вот и Уильям куда-то запропал, - после долгого молчания тихо проговорил Александр.
      - Надеюсь, Ваше Величество, что он не стал добычей людоеда, - позволила себе пошутить Надя. Однако Его Величество был настроен куда серьезнее.
      - Как жаль, - вздохнул он, - еще несколько дней, и она была бы спасена.
      - Кто, донна Клара? - удивленно переспросила Надя.
      - Да. Теперь этого можно не скрывать, хотя я прошу вас особо не распространяться - огласка тут совершенно ни к чему. Но вам я скажу вдруг это поможет установить истину.
      - Значит, донна Клара носила в себе какую-то тайну? - понизила голос Чаликова.
      - Эта женщина пребывала здесь под именем известной гишпанской стихотворицы не столько по нашему давнему обычаю, сколько потому что должна была таить собственное имя.
      - Если не секрет, Ваше Величество, от кого она скрывалась?
      - От князя Григория. Как вам, вероятно, известно, земля Белой Пущи разделена между князьями и боярами, многие из которых - потомки тех, кто уцелел от Шушковских времен.
      - Как, разве там не упыри заправляют? - удивилась Надя.
      - Заправляют, конечно, упыри, - согласился Александр, - но делают это не напрямую. A для видимости в Белой Пуще даже существует не больше не меньше как Боярская Дума. Это чтобы иметь дело с иноземными правителями, которые прекрасно знают, кто в Пуще хозяин, но вступать в прямые сношения с упырями им вроде как бы неприлично, а с боярами - совсем другое дело, даром что эти бояре пляшут под вурдалачью дудку.
      - Надо же, а я и не знала! - покачала головой Чаликова.
      - Князь Григорий - очень умный... чуть было не сказал "человек", продолжал король. - Очень умный правитель. Или, скорее, хитрый. Он прекрасно понимает, что чисто по-человечески народу легче подчиняться не упырям, а своим же помещикам. Но не дай бог кому-то хоть в чем-то отойти от воли князя Григория - и в одну прекрасную ночь вся помещичья семья исчезнет без следа, а в усадьбе появится новый барин, более послушный. И не дай господь кому-то из селян залюбопытствовать, куда девались прежние хозяева!
      - Значит, донна Клара...
      - Донна Клара - это дочка одного из таких помещиков. К счастью, в ту ночь, когда исчезла ее семья, ее самой в усадьбе не было. Уж не знаю, каким чудом ей удалось добраться до моего замка, но отказать ей в приюте я никак не мог. Конечно же, я прекрасно понимал, что здесь она не может быть в полной безопасности, и собирался переправить в одно из соседних княжеств, менее зависимых от Белой Пущи, где она могла бы жить даже под своим настоящим именем, но увы - тут пошел дождь, замок затопило...
      - То есть вы, Ваше Величество, полагаете, что донна Клара стала жертвой агентов князя Григория? - спросила Чаликова.
      - Я мог бы так полагать, если бы не первые два случая, - вздохнул король. - Но Касьян - это обычный сельчанин, хотя и одаренный несомненным поэтическим даром. A вот Диоген...
      - Я так чувствую, что он тоже не совсем Диоген, - осторожно заметила Надя.
      - Вы правы, - согласился Александр, - хотя тут совсем другой случай. Я не вдавался в подробности, но он - уроженец Кислоярского царства. Начитавшись книжек заморских философов, он стал проповедовать мысли, отличные от принятых в Царь-Городе представлений о сущности христианства вообще и православия в частности. И тем самым настолько, как вы выражаетесь, "достал" царь-городских церковников, что те чуть было не отправили его на костер.
      - Неужели царь Дормидонт допустил бы такое изуверство?
      - Брат Дормидонт по своей доброте и незлобивости решил как бы опередить церковников и сослал его в один из монастырей на покаяние. Ему бы сидеть там тихо, а он бежал из обители, вернулся в столицу и продолжал свои еретические выходки пуще прежнего. Как-то раз даже встал на четвереньки перед входом в храм Ампилия Блаженного и, изображая собаку, лаял на прихожан и хватал служителей церкви за рясы. Уж не знаю, что он хотел этим сказать, но после того случая его схватили и бросили в темницу на две седмицы и еще один день. Тогда уж он понял, что житья в Царь-Городе ему не будет, и бежал сюда. Ну, я ему предоставил кров и скромное пропитание, но с условием, чтобы никаких выходок. И он эти условия соблюдал, только порой очень уж вином злоупотреблял, да тут уж чего поделаешь... Я даже подумал, что в его гибели повинны царь-городские церковники, но теперь видно, что тут все иначе.
      - A не значит ли это, что и другие поэты... - начала было Надя, но Александр быстро приложил к устам палец с перстнем - и Чаликова поняла, что дальнейшие разговоры на данную тему совершенно излишни. По крайней мере, до следующего несчастного случая.
      Выйдя из королевских покоев, Надя услышала какой-то шум, доносящийся с улицы через неплотно закрытое окно. Со свойственным ее профессии любопытством она немедленно ринулась к окну, выходящему во двор замка и, распахнув его, распласталась на широком подоконнике, рискуя вывалиться наружу. И пожалела, что при ней нет фотоаппарата. А зрелище того стоило: в ворота замка строем входил отряд королевской гвардии в полном составе - то есть все четыре солдата и их командир с лихо закрученными усами. Последний торжественно нес на бархатной подушке кота Уильяма. Вид у Уильяма был весьма потрепанный, но довольный - видимо, его похождения увенчались успехом: сердца сельских кошек были покорены, а местные коты посрамлены.
      ***
      Петрович шел по полевой дороге, радостно вжикая один о другой двумя кухонными ножами - всем, что у него осталось с тех времен, когда он был Соловьем-разбойником, Атаманом отчаянных головорезов и грозой царь-городских лесов.
      Это был первый раз, когда Петровича освободили от работ на княжеской конюшне и выпустили за пределы кремля. Конечно, не просто так прогуляться, а раздобыть с десяток девок помоложе да покрасивше для отсылки Багдадскому султану Аль-Гуссейну.
      Несколько позади плелись Глухарева с Каширским. Они совершенно не разделяли восторга Атамана и даже более того, видели в этом явную немилость князя.
      - Эх, сейчас будем грабить и убивать! - мечтательно вздохнул Петрович, завидев идущих ему навстречу двух молодых женщин. Одна, довольно полная, в цветастом сарафане, тащила коромысло с двумя ведрами, а вторая, высокая и тощая, несла в одной руке корзину, а другой придерживала острую косу, лежащую на плече.
      - Сейчас, сейчас, - сладострастно повторил Петрович и ускорил шаг навстречу своим жертвам. Анна Сергеевна лишь хмыкнула - мол вот уж плевое дело. А Каширский в угоду ей глупо хихикнул:
      - Пару внушений, и они наши.
      Соловей ничего этого не слышал, потому что был полностью поглощен предвкушением грабежа. И его совершенно не волновало, что эта операция идет несколько вразрез с его убеждениями защитника всех угнетенных и униженных, а также врага всех богатеев, пьющих (в данном случае - почти буквально) кровушку бедного трудового люда. Как истинный художник, Петрович творил очередной шедевр. И в порыве вдохновения он заверещал фальцетом:
      - Всех зарежу! Всем кровь пущу! - И, чуть сбавив обороты, уточнил: - Кто будет рыпаться.
      Бабы остолбенели от такого лихого наскока и "не рыпались".
      - А теперь вы пойдете со мной, - зловеще поигрывая кухонными ножами, продолжал Петрович. - И без глупостей!
      Совершенно очумев от такой наглости, бабы стояли, разинув рты и не двигаясь с места.
      - А может, установочку дать? - шепотом спросил у Анны Сергеевны Каширский.
      - Не надо, - отрезала та. Ей явно начинали нравиться лихие "наезды" Петровича. Плешивый и плюгавый в обыденной жизни, Соловей сейчас казался почти орлом. Или даже коршуном, упавшим с небес на глупых куриц.
      - А потом я вас отправлю в гарем к моему приятелю султану, - продолжал вещать Соловей, явно войдя в раж.
      Но тут одна из баб, та, что с косой и корзинкой, вдруг спросила:
      - Куды?
      Своим глупым вопросом она явно сбила Петровича с мысли, и он, запнувшись, остановился на полуслове и, мучительно напрягая мозги, пытался понять, что она имела в виду. Анна Сергеевна решила прийти ему на помощь.
      - К султану, дура. В гарем, - строго сказала она и уже от себя добавила: - Вас там будут насиловать злые евнухи.
      А вот этого явно говорить не надо было. Потому как бабы резко посуровели лицами, а Каширский покачал головой.
      - Ах, Анна Сергевна, Анна Сергевна, - пробормотал он, - похоже, вы весь налет испортили. Надо было установочку дать...
      - А иди ты знаешь куда, - взвилась Глухарева. - Гренделя надо было лучше своими установками потчевать. Тогда бы мы не оказались здесь, в компании плешивого душегуба и этих деревенских дурех.
      - Да что вы понимаете! - возмутился Каширский. - Вы сами-то...
      Петрович, видя, что все начинает идти наперекосяк, попытался выправить положение.
      - Всем стоять! - взвизгнул он. - Не то горло перережу!
      Но было уже поздно - как говорят в таких случаях, "ситуация вышла из под контроля". Бабы грозно двинулись на него. Что было дальше, Грозный Атаман так и не понял - он весь мокрый бежал по раскисшему осеннему полю и пытался стащить с головы ведро. Когда это наконец ему удалось, то он увидел, что далеко впереди вприпрыжку несутся Глухарева с Каширским. Петрович обернулся на бегу, и душа его с грохотом рухнула в пятки - следом за ним бежала высокая девица и размахивала косой.
      - Я те покажу насильничать! - кричала она. - Я те щас срам-то отрежу, шоб не повадно было!..
      "Все, пришла моя смертушка", - промелькнуло в голове Петровича, и он припустил во всю мочь. Так на одном дыхании он влетел в ворота замка, где с лету напоролся на борона Альберта.
      - Эй, Соловей, что случилось? - спросил тот, удерживая конвульсивно дергающегося душегуба за шиворот. - Анна Сергеевна тут с Каширским пронеслись как угорелые. Может, ты мне в конце концов объяснишь, что все это значит?
      - Там... Бабы... - задыхаясь, проговорил Петрович.
      - Вообще-то они должны были бы быть здесь, а не там.
      - Бегут... Сюда... - выдохнул Соловей.
      - Это хорошо, - повеселел Альберт. - И чем это ты их приманил, плешивый гуляка?
      - Они... Меня... Убить хотят! - выкрикнул Петрович.
      - Что-то я не... - насупился Альберт.
      - Спасите меня, - взвыл Грозный Атаман. - Порешат ведь не за грош!
      - Да ты совсем очумел, - уже разозлился барон. - Хватит тут дурака валять - ступай и приведи девок!
      - Не губите, - взмолился Петрович, - лучше на конюшню дерьмо выгребать!
      И тут их препирательства прервал стражник, который стоял у ворот:
      - Господин барон, там за воротами целая толпа баб...
      - А-а-а! - закричал в ужасе Соловей и попытался бежать, но цепкие пальцы Альберта продолжали удерживать его за воротник. - Это за мной! Господин барон, не выдавайте меня им! Лучше повесьте на кремлевской стене! Но только не снаружи...
      - Чего им надо? - не обращая внимания на стенания Петровича, спросил Альберт.
      - Хотят, чтобы их отправили в гарем к султану. - ответил стражник.
      Альберт удовлетворенно хмыкнул и отпустил кафтан Петровича. Душегуб и лиходей, гроза царь-городских лесов упал на холодные камни двора, как мешок с овсом.
      - Скажи, сейчас будем отбирать лучших, пусть в очередь выстраиваются, весело крикнул барон и, поправляя на ходу белоснежное жабо, переступил через Петровича и поспешил к воротам.