— А теперь глядите, что будет, — сказал Рыжий.

Едва карета въехала на лужайку и остановилась неподалеку от царского экипажа, из терема выскочили с десяток людей, вооруженных дубинками и секирами, и в черных платках, натянутых на лица.

— Все ясно, спецназ, — со знанием дела прокомментировал майор Селезень.

— Руки за голову! — скомандовал главный «спецназовец», у которого из-под повязки пробивались темные кудри.

— Борька?! — неуверенно спросил Василий. — Ваш помощник?

— Этого я не говорил, — ухмыльнулся Рыжий. — Вы сами догадались.

Тем временем люди в повязках, ласково подталкивая царевну и ее сопровождающих дубинками в спину, увели их в дом.

— На расстрел? — ужаснулась баронесса, вспомнив трагическую судьбу семьи Николая Второго.

— Переодеваться, — успокоил ее Рыжий. — Им выдадут другую одежку, а вы облачитесь в ихнюю.

— Но они же все расскажут царю! — удивленно воскликнул Василий.

— Разумеется, расскажут, — удовлетворенно кивнул Рыжий, — но не сегодня и даже не завтра. Придется им побыть, так сказать, под домашним арестом до вашего возвращения из Белой Пущи. И тогда Дормидонт Петрович обнимет свою ненаглядную Танюшку, а вас по-царски наградит. Уж об этом-то я позабочусь.

— Мы согласились на эту авантюру вовсе не ради денег, — чуть обиженно заметила Чаликова.

— Да-да, конечно, — поспешно согласился Рыжий. — Однако всякий труд… Ага, вот и одежда.

Действительно, Борька и его архаровцы вынесли из терема и сложили прямо перед царской каретой одеяния Танюшки и ее придворных.

— Ну что ж, милости прошу в карету… Ваше Высочество! — широким жестом пригласил Рыжий Чаликову. Надя, Василий, баронесса и майор пересели в роскошную карету царевны, колдун Чумичка занял место кучера, а «спецназовцы» подали путешественникам их новые платья.

— Переоденетесь по дороге, — дал последние торопливые напутствия Рыжий. — Во всем полагайтесь на Чумичку, он человек верный — и все будет в ажуре.

— Н-но, эх, залетные! — будто заправский ямщик, прокричал Чумичка, и царская карета легко стронулась с места. И уже через несколько минут лихая тройка несла ее по большой дороге — навстречу новым неизведанным приключениям.

Когда стрелки на «Командирских» часах Селезня доползли до часу пополудни, майор предложил:

— Давайте сделаем привал. Заодно и переоденемся.

— Но ненадолго, — с опаской покачала головой баронесса фон Ачкасофф. — Не нравятся мне эти леса, больно уж дремучие.

— А мы далеко в лес не полезем, — ответил майор. — Мальчики направо, девочки налево…

Через несколько минут путешественники смогли по достоинству оценить свои новые наряды: бравый майор красовался в красно-синем мундире царь-городского воеводы, баронесса Хелен фон Ачкасофф удивленно оправляла на себе пышное платье придворной статс-дамы с многочисленными оборками и рюшами, а детектив Дубов гляделся, может быть, и не совсем естественно, но весьма живописно в ярком камзоле Государева тайного советника. Лишь Чаликова переоделась в скромное походное платье, которое ей, впрочем, шло, как будто специально по ней было шито.

— Подвенечное я решила оставить до свадьбы, — как бы оправдываясь, пояснила Надя.

Однако презентацию модных показов пришлось прервать — со стороны кареты явственно донесся сдавленный стон. Мгновенно обернувшись, Василий увидел, что связанный по рукам и ногам Чумичка с кляпом во рту лежит прямо на дороге, а в карете хозяйничают какие-то наглые оборванцы.

— Эй вы там, кыш отсюда, пока я добрый! — гаркнул майор, да так, что у его спутников аж уши заложило.

Из кареты вылез какой-то совсем уж задрипанный мужичок — маленький, лысенький, с выступающими вперед кривыми зубами.

— Ну что, гости дорогие, — ехидно ухмыляясь, заговорил он высоким скрипучим фальцетом, — добро пожаловать в наши леса-лесочки. Много мы богатеньких пограбили, но таких, как вы — в первый раз. Да не пужайтесь, убивать не будем, если, хе-хе-хе, прилично себя поведете, а вот имуществом, пограбленным у бедного люда, поделиться придется!

— Знаете ли вы, кто мы такие?! — возмутилась баронесса.

— Знаем-знаем, угнетатели трудового народа! — с пафосом заявил задрипанный мужичок. — Ну ничего, поделитесь как миленькие, никуда не денетесь…

— Да знаешь ли ты, подонок, с кем разговариваешь! — не выдержала и Чаликова. — С царевной Татьяной Дормидонтовной, невежа, пес смердячий! Да стоит мне сказать батюшке…

— Ах, дорогая царевнушка! — с шутовской фамильярностью полураскланялся мужичок. — Боже правый, кого мы видим, кого лицезреем… Да ваш тятенька и есть главный мироед и угнетатель. Так что стоять и не вякать! А не то отдам Ваше Высочество на поруганьице своим молодцам…

— Двум поруганиям не бывать, а одному не миновать, — философски вздохнула Чаликова.

Тем временем молодцы тоже выбрались из кареты и стали подтягиваться ближе к тому месту, где их атаман вел задушевную беседу со своими жертвами. «Молодцы» гляделись весьма живописно и напоминали скорее бродячих актеров, наряженных в костюмы из разных спектаклей. Поверх рваных рубах были одеты как тулупы, так и боярские шубы, а на ногах — от лаптей до женских сапожек. Хотя при ближайшем рассмотрении один из молодцев, в кожаном армяке и с самокруткой в зубах, оказался дамой — правда, очень уж грубого вида. На вооружении этой освободительной от имущества армии имелось всевозможное оружие: ржавые сабли, серпы, самострелы и вилы. У атамана же за широким поясом были заткнуты два большущих кухонных ножа. Для солидности.

— Ни хрена нет, Петрович, — сообщил один из них, самый оборванный, но в новых сапогах явно не со своего плеча, — разве что колымага из чистого золота.

— Будем изымать колымагу! — решительно заявил главарь. — Кстати, позвольте представиться: Соловей Петрович, потомственный лиходей и душегуб, заступник всех бедных и угнетенных.

— «Все поделить» и «грабь награбленное», — печально констатировала баронесса. — Ничего нового история изобрести так и не смогла.

Между тем Василий заметил, что предоставленный самому себе Чумичка, каким-то образом высвободив одну руку и вынув изо рта кляп, пытается делать какие-то жесты и что-то шептать. Эти колдовские манипуляции вскоре привели к тому, что в самый разгар политэкономической дискуссии раздался душераздирающий гром, а с безоблачных небес изверглась громадная молния, которая тут же испепелила в прах одного из разбойников-экспроприаторов. Остальные тут же бросились врассыпную и исчезли в густом лесу — кроме самого Соловья Петровича, которого Дубов схватил в охапку и держал намертво. А баронесса с Надей тут же кинулись развязывать Чумичку.

— Василий Николаевич, вам помочь? — как ни в чем не бывало спросил майор.

— Спасибо, Александр Иваныч, сам справлюсь, — ответил Дубов. — А вы покамест проверьте, все ли приданое на месте.

— Эй вы тут, полегче! — вдруг захорохорился Петрович, оклемавшись от громового потрясения. — А то я сейчас как свистну…

— Я те свистну! — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, произнес майор Селезень. — Я те щас так свистну, что света белого невзвидишь! — И вместо собственных пальцев Соловей Петрович ощутил во рту здоровенный майорский кулак — предмет, мало приспособленный для извлечения свистящих звуков.

— Я старый больной человек, — заныл Петрович, изымая изо рта нечаянно выбитый майорским кулаком зуб, — зачем вы со мною так?! Я ведь хотел как лучше, чтобы всем все поровну…

— А вышло как всегда, — перебил Дубов. — Александр Иваныч, а ну его к лешему, нам пора ехать.

— И то правда, — согласился майор и, дав Петровичу дружеского пинка, от которого тот с диким воплем полетел в чащобу, Александр Иваныч двинулся вослед за Василием к изрядно пограбленной карете.

Вскоре удалая тройка вновь мчала золотую карету сквозь густые леса. Колдун Чумичка затянул какую-то заунывную песню, а пассажиры обсуждали последнее происшествие.

— Кого-то мне этот Соловей Петрович напоминает, — неуверенно произнесла Надя. — Вот только никак не припомню, кого.

— Всех экстремистов, вместе взятых, — подсказала баронесса.

— Ну, их-то уж своим путем… Что это?

— А что? — насторожился майор. — Опять разбойники?

— Да нет, прислушайтесь, что поет наш Чумичка.

Пассажиры прислушались — и действительно, голос Чумички не очень музыкально, но старательно выводил песню, слова и мелодия которой показались им очень знакомыми:

— Странно, — покачал головой Василий. — Неужели здесь известны наши песни?

— Да-да, — подхватила Надя, — ведь это же стихи ирландского поэта первой половины девятнадцатого века Томаса Мура в переводе, кажется, Ивана Козлова. А вот чья музыка, не припомню.

— Да, но ведь контакты между нашими «параллельными мирами» прекратились, согласно выводам уважаемой баронессы, где-то в пятнадцатом или шестнадцатом веке, — заметил детектив. — Откуда же здесь знают песню, созданную гораздо позже?

— Нет, ну это как раз не удивительно, — заявил Селезень. — Вот ведь мы же сюда попали, а аферист Каширский так и вообще туда-сюда шастает. Возможно, и раньше кто-то проникал от нас к ним или наоборот. Например, этот студент, как его, Толя Шнурков…

— Веревкин, — поправила баронесса.

— Да хоть Бечевкин. Так и «Вечерний звон» сюда попал, да и мало ли что еще…

«К примеру, пластмассовый крест боярина Андрея», — припомнил Василий, но вслух об этом говорить не стал.

— А неплохо бы, однако, отобедать, — предложил майор. — Как говорится, соловья баснями не кормят. А то этот Соловей Петрович нам всю обедню обгадил.

— А здорово вы его, однако, в лес закинули, — сказал Дубов. — Я бы эдак не сумел.

— Пустяки, — небрежно махнул Селезень рукавом кафтана. — Просто двое пернатых в одной берлоге не живут, ха-ха-ха!

— Надо глянуть, вся ли еда на месте, — озабоченно заметила Чаликова. — Похоже, что эти бедные люди первым делом набросились именно на провиант…

Но тут Чумичка и сам остановил лошадей, так как слева от дороги на краю леса показался теремок с узорной надписью над входом — «КОРЧМА».

— Очень кстати! — обрадовался майор.

— Уж слишком кстати, — с подозрением покачал головой Дубов.

Собственно, харчевня представляла собой довольно ветхую избушку с трубой, из которой валом валил дым. Сие архитектурное сооружение покоилось на сваях, торчащих из земли.

— Ничего удивительного, местность-то болотистая, — прокомментировал майор, и путники отважно поднялись по шаткому крылечку. Правда, дверь оказалась столь низкой, что Дубов едва не стукнулся головой о притолоку.

Внутри общепитовская избушка оказалась весьма обширным помещением, заставленным аккуратными деревянными столиками и табуретками. Других посетителей в корчме не было.

— Очень уж тут просторно, — скептически заметила баронесса. — С виду — ветхая старая избенка, а тут…

— Специфика дизайна, — откликнулась Надя. — Видела я как-то маленькие «вольксвагенчики» в форме жука — снаружи и смотреть не на что, а в салон пять человек запросто садятся.

— Не то что мой «Джипик», — тяжело вздохнул Селезень.

Тут из-за стойки появилась барменша, или кабатчица — моложавая блондинка с густыми черными бровями. Одета она была в цветастый халат с накинутым поверх фартуком, а на плече у нее сидел сытого вида черный кот, лениво поглядывающий на гостей зеленым глазом.

— О, кто к нам пожаловал! — тихим страстным голосом с артистическими придыханиями воскликнула чернобровая шинкарка. — Что будем кушать?

— Обедать, — коротко заказал майор Селезень.

— А, ну ясно, — и с этими словами трактирщица неслышной походкой удалилась за стойку.

— А что, очень уютный шалманчик, — заметил Дубов. — Удивительно только, как это он до сих пор не прогорел: уже сколько едем, а никого не встретили. Разве что Соловья-Разбойника с его камрадами.

— Да уж, начало какое-то не того, — глубокомысленно протянул майор.

— А дальше, чует моя душенька, еще похлеще того будет, — эхом отозвалась Чаликова.

— Что-то все приуныли, — с деланной бодростью сказала баронесса. -Ничего, сейчас я вас поразвлеку малость. — И она, лихо задрав верхнюю юбку, принялась усердно шуровать в многочисленных нижних.

— Во дает! — удивленно и в то же время смущенно пробасил майор Селезень.

— Ага, нашла! — издала радостный клич баронесса и извлекла из каких-то только ей ведомых тайников своих одежд некую бумагу, сложенную трубочкой. — Это документ, — гордо потрясая бумажкой, заявила она, -который я, так сказать, позаимствовала из хранилища. Точнее, не один документ, а несколько, связанных между собой общей темой. Датируются девятым годом правления царя Дормидонта, то есть пятнадцать-шестнадцать лет назад.

Баронесса развернула бумажку и начала деловито зачитывать:

— «По поводу продажи пик, мечей и щитов посланцам князя Григория имею сообщить: причитающаяся плата была получена сполна и в золотой монете. Подпись — боярин Куняев».

— Не понял? — подал голос майор.

— Сейчас поймете, — кивнула баронесса и продолжала: — Следующий документ. «Председатель боярской думы со товарищами обсудил продажу оружия посланцам князя Григория. И, изрядно поразмыслив, порешил, что старое и ветхое оружие продавать можно и должно, для пополнения казны». Печати, подписи — все как положено. Следующий документ: «При самой передаче оружия я не присутствовал, так как необходимости в том никоей не видел. Как мне было наказано, деньги получил с посланцев и в казну немедля передал, оставив себе токмо за труды одну десятую долю. Потому мне не ведомо, каким образом посланцам князя Григория было продано цельное оружие. Боярин Куняев».

— Ничего не понимаю, — удивленно покачал головой Селезень.

Василий же с Надей слушали внимательно и сосредоточенно. А баронесса с азартом продолжала:

— Так вот еще документик: «Бояре Голованов, Губин и Стежков побывали на оружейном подворье и опросили тамошних писцов на предмет продажи оружия посланцам князя Григория. Писцы те аки ужи на сковородке вились, но все же сознались, что от боярина Куняева имели приказ отдать оружие исправное вместо ветхого». Подписи и так далее. А вот еще бумаженция: «Прошу принять от меня нижайший дар в виде Заливного луга с отменными покосами, что на дороге в Волчанку расположен. С одной лишь просьбой нижайшей — отвести от меня наветы, возводимые по поводу оружия ветхого, к подмене коего я никакого отношения не имею. Боярин Куняев».

Баронесса, оторвавшись от чтения, обвела всех победным взором:

— Ну и как вы думаете, кому это Куняев взятку сует? Правильно -председателю Боярской Думы. И чем это кончилось?

— Ему башку отрубили! — прорычал майор.

— Вот и не угадали! — радостно захлопала в ладоши баронесса. -Читаем еще один документик: «До общего сведения довожу, что с продажей оружия вышла накладка, в коей боярин Куняев неповинен, а повинны писцы оружейного подворья, кои за свои злые дела и отменно наказаны будут». Подпись и печать председателя Боярской Думы князя Устинова.

— Бардак, — угрюмо подвел черту майор Селезень. Василий же, почесав в затылке, задумчиво спросил:

— Госпожа баронесса, а почему вы раньше не ознакомили нас с этими документами?

— А куда нам было спешить? — засмеялась в ответ Хелен фон Ачкасофф и вдруг резко посерьезнела. — Что я, сумасшедшая, что ли — такие бумаги в городе на свет божий вытаскивать. Я еще жить хочу, знаете ли. Да и вообще…

Но договорить баронесса не успела, так как в этот момент пол под ногами заметно покачнулся.

— Землетрясение?! — встревожился Дубов.

— Да нет, сваи оседают, — невозмутимо пробасил майор, стараясь удержать на столе салфетку и солонку.

— Топчутся, — немногословно возразила Надя.

— Кто, сваи?

— Вот именно. Или вы не догадались, куда мы попали? В избушку на курьих сваях!

— Да, лопухнулись мы, однако, — спокойно констатировал Селезень. — И как это наш Чумичка так прошляпил?

— Значит, они и его охмурить успели. — С этими словами Василий глянул через маленькое подслеповатое окошко на улицу. Там Чумичка потчевал царских рысаков сеном и овсом. — Надо бы ему как-то дать знать, чтобы находился в готовности…

— А давайте смоемся, пока она там кухарничает, — предложила Чаликова.

— Бежать с поля боя? Никогда! — заявил майор. — Будем организованно отступать.

Однако организованное отступление не удалось бы в любом случае: из-под стойки выскочил хозяйкин кот и, прямо на ходу вырастая до размеров огромной пантеры, кинулся к выходу. Там он лег поперек дверей и, глядя на гостей, сладко замурлыкал.

— Отступление затрудняется, — оглядев поле предстоящей битвы, констатировал Селезень. — Эх, жаль, не прихватил я с собой «Дегтярева»…

Тут в зал вернулась чернобровая хозяйка.

— Ну, что там наш обед? — как ни в чем не бывало спросила баронесса.

— Ах, извините, гости дорогие, придется малость подождать, — с глубоким сожалением ответила хозяйка. — Змей Горыныч прилетит только через час.

— Змей Горыныч? — удивилась Надя. — Не слишком ли это острое и горячее блюдо?

Кривая ухмылка тронула тонкие губы хозяйки:

— Да нет, касатики мои, не Змей Горынычем я буду вас потчевать, а его — вами!

— Чего?! — загремел майор, решительно вставая из-за стола. Хозяйка невольно чуть-чуть попятилась:

— Да ты не кипятись, добрый молодец, надо же мне кем-то Змеюшку угостить? Правда, он всего двести лет как Змей, не обвыкся еще и шибко пьет от дурного настроения. Но закусывать-то хоть иногда надо? Так что ты, милок, первым в печку и полезешь.

— Еще чего! — возмутился Селезень. — Да где это видано, чтобы порядочный офицер…

— Полезеш-ш-шь! — зашипел кот, делая угрожающее движение в сторону майора. Тут уж и остальные гости вскочили из-за стола.

— Не надо, Мурзик, — остановила кота хозяйка. — Наши гости и так в печку полезут. Это ведь такое блюдо получится — «Селезень в мундире и в яблоках».

— Откуда вы взяли, что я — Селезень? — удивился майор.

— Не знаю я, какой ты селезень, а что гусь лапчатый — это точно, -ухмыльнулась хозяйка. — Ну что, гости разлюбезные, сами на кухню пойдете, или попросить Мурзика, чтобы вас проводил?

Однако в этот миг за окном раздалось оглушительное кудахтанье, и пол затрясся пуще прежнего.

— Эй, кто там балует? — Хозяйка бросилась к окну. За окном колдун Чумичка, вооружившись огромной пилой, деловито пилил избушкины куриные ноги. — Что ж ты делаешь, ирод проклятый?! — заорала она через окно. Чумичка оторвался от своей работы и спокойно ответил:

— И тебе, старая карга, костяную ногу перепилю, ежели свои бесчинства не прекратишь!

— Мурзик, уйми его! — приказала хозяйка. Мурзик выскочил во двор и бросился было на Чумичку, но тот сотворил руками некий жест и тут же обернулся в огромного льва, против которого даже пантерообразный Мурзик как-то стушевался и принялся отступать назад к избушке. А путешественники под шумок стали пробираться к выходу. Оказавшись за пределами негостеприимного трактира, они быстро влезли в карету, Чумичка, на ходу возвращаясь в прежний облик, вскочил на кучерское место, и тройка понеслась вдаль по дороге. А вослед ей по воздуху летела ступа, из которой чернобровая хозяйка, ловко орудуя метлой, истошно вопила:

— От меня не убежите, гости дорогие! Подам я вас на обед Горынычу, помянете мое слово!..

Долго еще их сопровождали угрозы разгневанной дамы, но лес становился все гуще, и в конце концов ветви деревьев сомкнулись прямо над крышей кареты. И лишь тогда трактирщица, напоследок плюнув Селезню на воеводничью шапку, завернула назад.

Неожиданно вынырнув из леса, дорога устремилась по зеленым лугам, среди которых змейкой вилась узкая речушка. Вдали, на небольшом возвышении,виднелось село.

— Пожалуй, тут где-нибудь и остановимся, — предложила Надя. — Уж здесь-то нечистая сила, должно быть, не орудует?

— Какая еще нечистая сила? — пренебрежительно переспросил майор. -Брехня все это.

— Как — брехня! — возмутилась баронесса. — А избушка на курьих ножках, Змей Горыныч, ступа с метлой?..

— Змея Горыныча лично я не встречал, — спокойно парировал Селезень, — а что касаемо ступы, так я видел по телевизору выступление фокусника Давида Копперфильда, он еще и не такое вытворял!

Баронесса хотела было возразить, но поняв, что майора ничем не прошибешь, только махнула рукой.

— Предлагаю остановиться возле речки, — сказал Василий. — Заодно и умоемся, и пообедаем, чем бог послал.

— Это уже больше похоже на ранний ужин, — уточнил майор, сверившись с «Командирскими» часами.

Переехав мостик, карета остановилась на прибрежной лужайке, и путники удобно расположились на травке, подстелив предусмотрительно захваченные из Царь-Города шали и пледы. Да и провиант, как оказалось, был пограблен далеко не весь — так что если не на полноценный обед, то на полдник вполне хватало.

— Чумичка, елки-палки, — покачал головой майор, — ну мы-то лопухи, ясное дело, но ты-то куда смотрел? С этой чертовой избой и Бабой Ягой?

— Извиняюсь, конечно, — с досадой в голосе отвечал Чумичка, — но я и впрямь ничего такого-эдакого не заметил. А во-вторых, никакая это не Баба Яга, а просто колдунья. И, кстати сказать, бывшая зазноба князя Григория. Сейчас, правда, отлученная от двора. Но милость правителей непостоянна, как и их немилость. Сегодня прогнал, а завтра, глядишь, опять вспомнит и призовет к себе. Ну да это все пустяки. — Чумичка поскреб в затылке. -Меня вот что смущает: никаких Змеев Горынычей в природе не бывает.

— Во-во, — пробасил Селезень, — на пушку она нас брала!

— А я уже не удивлюсь, — грустно заметила Чаликова, — если мы этого гада повстречаем.

— Но вот Чумичка ж говорит — их быть не может! — радостно гаркнул майор.

— Э нет, — покачал головой тот, — я сказал: в природе быть не может. А вот создать можно любую тварь.

— Генная инженерия, — кивнула баронесса.

— Да-да, — согласился Чумичка, похоже, по-своему поняв слова баронессы, — все дело в заклинаниях. Хотя все равно тут что-то нечисто. -Чумичка умолк и уставился долгим туманным взглядом вдаль.

Неподалеку мирно паслось с десяток козочек, а традиционный деревенский пейзаж довершал пастушок — мальчишка лет тринадцати-четырнадцати в светлой холщовой рубашке и таких же штанах до колен, в глубокой задумчивости сидящий на берегу речки.

Ржание царственных рысаков оторвало юного мыслителя от его дум, он вскочил и подошел к обедающим:

— Господа хорошие, можно вас попросить об одной маленькой помощи?

— Конечно, можно! — весело откликнулась Чаликова. — Но кто ты?

— Да Васятка я, — смущаясь, представился пастушок. — Тут у меня Танька убежала, ну, коза то есть, так не могли бы вы остальных посторожить, покамест я ее найду?

— Посторожим, конечно, — успокоил пастушка Дубов. А Селезень вдобавок удивился:

— Что ж ты, дурья башка, тут сидишь, а Таньку не ищешь?

— Так ведь все надо с умом делать, — возразил Васятка. — Зато теперь я почти точно знаю, где ее искать. В лес она побежать не могла — речку вброд не перейдешь, а на мост она боится. В деревню — тоже нет, здесь земля ровная, я бы ее увидел. Остается вон туда, — пастушок указал на небольшой пригорок, — наверняка она там. — С этими словами Васятка побежал в указанном направлении, только пятки засверкали. И действительно, через пару минут он уже возвращался из-за пригорка, погоняя хворостинкой серую козу.

— Верно я всегда говорил: логика — великая сила! — произнес Дубов с некоторым удивлением. — Да ты присаживайся, Васятка, раздели нашу скромную трапезу.

Однако Васятка остался стоять.

— Ну садись, не стесняйся, — пригласила и Надя.

— Нет-нет, разве я могу садиться, если передо мной сама царевна Татьяна Дормидонтовна! — уважительно ответил Васятка, низко поклонившись Чаликовой.

— А с чего ты взял, что я — царевна? — удивилась Надя. — На мне вроде бы этого не написано.

— Карета, — пояснил Васятка. — Такая богатая может быть только царской. А поскольку царя Дормидонта Петровича среди вас нет, то я решил, что едет царевна.

— Почему это нет? — с хитрецой заявил майор. — А может, я царь? Или вот Василий Николаич.

— Не, — уверенно ответил Васятка. — Дормидонт Петрович, как говорят, горький пьяница, совсем как наш Пахомыч. А ни один из вас на Пахомыча ничуть не похож.

Услышав такое от простого деревенского паренька, Дубов восхищенно покачал головой. Однако Чаликова не сдавалась:

— Погоди, Васятка, но с чего ты решил, что царевна — я, а не вот эта дама? — Надя указала на госпожу Хелену.

— Нет, сударыня, вы слишком нарядно одеты, — ответил пастушок, оглядев баронессу. — А настоящей царевне совсем не нужно наряжаться, чтобы подтверждать свое положение при царском дворе. — Васятка перевел взгляд на Чаликову. — Только сдается мне, Татьяна Дормидонтовна, что не настоящая вы царевна…

— Почему это? — слегка нахмурилась Надежда.

— Когда я назвал имя козы — Танька — вы никак на это не откликнулись, даже бровью не повели, будто это и не ваше имя.

Надя смутилась, но тут же нашлась:

— Ну да, меня же никто Танькой не называет, я ведь все-таки царская дочка. Батюшка всегда зовет меня Танюшкой, а все остальные Татьяной Дормидонтовной кличут… Но ты, Васятка, все-таки присаживайся, угощайся!

Повеление царевны Васятка исполнил, но видно было, что последнее объяснение его не очень-то убедило.

За разговором с Васяткой никто и не заметил, как майор Селезень отошел к карете и стал о чем-то шептаться с Чумичкой, а потом они оба подошли к обедо-ужинающим, причем майор бережно нес в руках бутыль с какой-то мутноватой жидкостью.

— Самогонка, — пояснил Селезень. — Я ее так запрятал, что никакие Соловьи-разбойники не найдут. А теперь, как я ощущаю, настал оптимальный момент ее «раздавить»… Не возражаете, Ваше Высочество?

— Не возражаю, — милостиво дозволила питие царевна. — После всех передряг не мешает маленько расслабиться. Вот, помню, как-то в Карабахе… — Надя осеклась, услышав нарочитое покашливание Дубова.

— Да, можно и выпить, — поспешно сказала баронесса. — Но только в меру.

— Чисто символически, — успокоил ее Селезень.

— Нет-нет, мне не наливайте, — решительно отказался детектив. — Да и сами, господа, не очень увлекайтесь — нам еще ехать и ехать.

Однако майор уже разливал самогонку по серебряным стаканам с царским вензелем. А Дубов вместе с Васяткой устроился чуть в сторонке на травке и завел с ним беседу вполголоса. Очевидно, двум специалистам в области дедукции было о чем поговорить.

— Ну, за успех нашего предприятия! — провозгласил между тем майор и тут же опрокинул символическое содержимое стакана в свою луженую глотку. -Ух, гадость какая, но хорошо пошла! — Александр Иваныч забросил в рот соленый огурец. — Как говорят господа офицеры, между первой и второй перерывчик небольшой. — Вдруг майор резко повернулся к Чумичке, который скромно закусывал балыком. — А скажи мне, друг разлюбезный, что ты знаешь об этом злодее Каширском?

— Ну вот, — с сожалением протянула баронесса, уже малость захмелевшая «после первой», — так хорошо сидим, и вдруг — Каширский…

Однако Чумичка, видимо, был в настроении поговорить и о Каширском:

— Сволочь он. Примазался ко мне в ученики, мое ремесло выведал, книгу спер — и удрапал. Встречу — не знаю что с ним сделаю! — Произнеся столь содержательный монолог, Чумичка вновь замолк и уставился в землю.

— Это опасный человек, — покачала головой Надя.

— Кто будет опасен, так это я, когда его повстречаю! — заявил Селезень и разлил по второй…

Неприязнь Чумички к Каширскому определяли не только разница в воззрениях на цели и задачи колдовства, но и чисто личные мотивы.

Несколько лет назад, во время одного из длительных визитов в параллельную действительность, Каширский сумел каким-то образом втереться в доверие к Чумичке, и тот взял его к себе в ученики. Однако почуяв, что ученик собирается использовать его науку не на благо людям, а в лучшем случае лишь на благо себе, Чумичка объявил Каширскому, что отказывается его обучать. Тот воспринял это решение внешне спокойно и лишь попросил день на сборы. И когда хозяин после недолгой отлучки вернулся в свое скромное жилище, то обнаружил, что его ученик исчез, прихватив с собой колдовскую книгу, куда Чумичка записывал плоды своего жизненного и колдовского опыта. Чумичка не очень горевал о потере книги — она была написана таким образом, что воспользоваться ею в полном объеме Каширский все равно не смог бы — но честного колдуна потрясло то коварство, которого он никак не ожидал, как бы плохо ни думал о своем бывшем ученике.

— Ах, доверчивый ты дурень, Чумичка, — бранил себя чародей, — постиг тайны волшебства, а в людях так и не научился разбираться!

И, горестно вздохнув, Чумичка опустился на табуретку. Но, к собственному удивлению, оказался на полу.

— Что я, уже совсем того… — раздраженно бормотал он, поднимаясь и потирая зад. — Мимо табуреток промахиваюсь. Дожил!

И Чумичка с досады хлопнул кулаком по столу, но стол, сорвавшись с места, понесся, ловко перебирая всеми четырьмя ногами, в другой конец просторной горницы.

— Ах вы так!.. — крикнул Чумичка, почему-то обращаясь к табуретке. А та попятилась от него, поскрипывая деревянными ножками. — Значит, бунт?! -топнул он ногой. — Супротив своего хозяина!?

И мебель, будто только того и ждавшая, рванула по горнице врассыпную.

Табуретки неслись вприпрыжку, пытаясь спрятаться под столом. Умывальный столик, гремя медным тазом, бегал вокруг печи. А солидный шкаф бочком пробирался вдоль стенки в дальний угол. Посреди этого мебельного сумасшествия стоял Чумичка и топал ногами:

— Пройдоха! Змей скользкий! Обстановку мою заколдовал. Вот ужо я до тебя доберусь! — выкрикивал чародей и вдруг… засмеялся. Жутковатым смехом, от которого становится вовсе не смешно. Мебель вздрогнула и испуганно замерла. А хохот волшебника нарастал, как грозная лавина, готовая в любой момент обрушиться на голову всякого, вставшего на ее пути. Жалобно задребезжали стекла. И… и все внезапно стихло. В пронзительной тишине было слышно, как испуганная муха бьется в окно, видимо, давая себе зарок больше никогда не залетать в жилища чародеев.