Хроники сексуальных неврозов

Зуфар Гареев

Хроники сексуальных неврозов

– Когда женщина моет мои кокошки, я люблю заглядывать в ее смущенное лицо…

– Я не буду мыть Ваши кокошки! Никогда!

– Но моя первая жена… Вторая тоже… Ну а третья… Мои кокошки разговаривают с женскими пальцами…

– Кокошки не могут разговаривать!

– Все зависит от собеседника. Мои кокошки рассказывают любимым женщинам о дальнем и опасном путешествии, которое называется жизнью, о трудных днях паскудного одиночества…

– Замолчите, пожалуйста!

Невроз 1, «Жизнеописание Поликарпова»

– Когда Вы случайным образом наклоняетесь… Заметьте, случайно, а не преднамеренно, – я смотрю на Вашу задницу и думаю: все тлен в этом мире, все кроме женской задницы. Она зовет, она поет жизнью, она обещает счастье, покой…

– Вы ни разу не сказали какие у меня красивые глаза?

– Глаза – лживы. А задница – никогда. Она честная. Ваша честная задница всегда у меня под рукой. И мне хорошо.

Невроз 2, «Жизнеописание Зайцева»

Ненасытна. Круглосуточно. И это я?! Похоже. И это ужасно…

Невроз 3, «Жизнеописание Риточки»

– Вы совсем непедерастичны… Вы ужасно непедерастичны, Валерий! И это мне не нравится.

– Далась Вам эта педерастичность, Юлия! Прямо как маленькая…

Невроз 4, «Жизнеописание Юлии Тополь»

1. Боже, ну какая я какафка!

Доктор Поликарпов – душка, голубчик, ангел…

Кто же из московских закоренелых невротиков не знает его частную Клинику Неврозов?

Она под Красногорском. Когда-то и я лечился у Поликарпова от панических атак на фоне потери смысла жизни, поэтому могу компетентно подтвердить: и неврозы, и навязчивые неврозоподобные состояния вполне излечимы.

Инструментарий в Клинике доктора Поликарпова весьма широк: и электросон, и нейро-лингвистические программирование, и мезодиэнцефальная модуляция коры головного мозга, и оздоровительная квантовая фотомодификация крови, и набор современных медикаментозных препаратов, и отдельные кабинеты гештальтерапии, имаготерапии, всего не перечислить.

Лечиться под наблюдением лучших врачей можно и амбулаторно, и стационарно. Здесь просторные палаты: много одноместных, есть отделение ВИП, если позволяют финансы.

Сам доктор Поликарпов, как знают все невротики Москвы, добрейшей души человек, он придерживается старинного врачебного принципа: «Не навреди!»

Этот крупный, славянского типа мужчина за 40 кроме того всегда пребывает в хорошем настроении, необычайно отзывчив к нуждам своих пациентов, приветлив с подчиненными.

Правда, Лев Александрович замечен в одной странности: у него нет автомобиля. Он всегда приезжают на работу в такси, чем и отличается как от своих коллег, так и от пациентов, разномастные авто которых с самого утра плотно забивают довольно тесную, но хорошо охраняемую парковку.

…Лев Александрович направляется к подъезду, здороваясь с дамами-пациентками разного возраста на кортах, которые раскинулись справа от входа в глубине двора.

На кортах заметна радостная (маленькая и худенькая) дама за сорок, страшненькая и расфуфыренная как обезьянка для циркового шоу. Это чудачка Рита. Рита проходит курс лечения от невроза на почве повышенной сексуальной распущенности. Кстати, пациентов, неврозы которых связаны с теми или иными сексуальными расстройствами, здесь немало. Понятно, что в основном это дамы.

Рита торопится к сетке-рабице, окликая врача.

– Лев Александвович!

– Что, милая?

– Я уве фетнадцать раф написава в дневнике наблюдений: я – какафка! Я – говняфка!

– Дрогнула ли рука, Маргарита Ивановна? Нужно мужество.

– Как ве не дрогнула? – жалеет себя Рита. – Думаете легко понизить фамооценку – вот так фразу? Это ве гвубочайший невроз! Гвубочайший квизис личности!

Поликарпов обязан ее взбодрить, поэтому произносит как военный:

– Пводолвайте! Продолжайте в том же ключе! Это даст плоды!

Рита в тон берет под козырек:

– Ефть!

Она задумчиво смотрит вслед Поликарпову. Потом одергивает себя.

– Ой, зачем смотвю? Фу, какая я какафка!

2. Что повышает прозрачность мочи?

В холле Поликарпов натыкается на сцепившихся сестер-писательниц Корнейчук. Анастасия – бойкая худышка, а Мария – пышный пончик. Они пытаются лягнуть друг друга, очки (и той, и другой) давно валяются на полу вдребезги. Между сестрами – топчется огромный Влад. Больше всего на свете он не переносит женских драк и женских слез.

– Черная, завистливая душа! – пыхтит Анастасия. – Вампирша! Это ты меня сделала невротичкой, ты! Ненавижу твои свинячьи глазки!

Мария, перетаптываясь как Винни-Пух, вторит:

– Как я отупела от тебя, как я отупела!

Доктор Поликарпов тоже бросается разнимать. Он хватает в охапку Марию и бравурно напевая «пам-па-пам-па-пам-па-па» танцует с ней что-то вроде танго.

– Танцуйте, Влад, дамы любят танцы! Не стойте как вкопанный! Пам-пам-па-па-пам-па-ра!

Влад, подражая Поликарпову, хватает в охапку Анастасию и тоже трясет ее движениях танго.

Мария заметно успокоилась, по телу ее разливается что-то.

– Внешне я, конечно, свинюшка, как Вы знаете… Но при этом у меня такой острый язвительный мозг, что я просто не знаю…

– Классический случай горя от ума, – кивает Поликарпов.

– Как страшна энциклопедичность Ваших знаний! – заявляет Мария.

Мимо проходит медсестра Вера – старая дева в толстых очках, добрейшей души человек. Вторые очки (еще толще и страшнее) болтаются спереди на цепочке.

Вера негромко поучает Марию:

– Маша, получайте больше положительных эмоций. Это повышает прозрачность мочи.

– Давно доказано, – подтверждает Поликарпов.

Анастасия тоже обмякает в крепких руках Влада:

– В чем же здесь дело? Просто я офигительно удачливая писательница, а ее круглые сутки гложет червь зависти! Я же как Моцарт, видите! Я и внешне на Моцарта похожа, видите?

Влад тупо кружит:

– Да. Трам-па-па-па-рам…

– У меня и походка как у Моцарта… А она – вылитый Сальери! Она весит 96 кило, когда покакает. Разве это гламурно?

Мария с обожанием говорит Поликарпову:

– Кстати, я всегда думала, что Вы психолог. А вы психиатр?

– Пра-па-па-па-рам-ту-ту! Психолог – это разве профессия? Ну, пойдемте ко мне в кабинет, – будем разговаривать, разговаривать и разговаривать… Правда?

Они мирно удаляются, держась за руки.

3. Признаки сучки

Через полчаса после задушевной беседы доктор Поликарпов тепло прощается с Марией на пороге кабинета.

– Помните упомянутый Пушкин писал про горе от ума: и дернул же меня черт родиться в России… С такими мозгами… Хотя, между нами, говнюк был еще тот. Не находите?

– Да нет, что вы! Такая душка!

– Какому количеству женщин засрал он мозги, никто не знает… Это я как психиатр Вам говорю. Всего доброго, милая.

Поликарпов закрыл дверь, прошел за ширму. Слышны нежные звуки: буль-буль. Поликарпов, осушив добрую стопку коньяка, разговаривает на разные лады сам с собой. Да и то сказать, порой не с кем поговорить в Клинике на актуальные темы новейшей поступи России.

– Лимон, Лев Александрович? Нет, что Вы! Зачем русскому человеку лимон? Смотрим китайцев? Конечно, смотрим китайцев. Ни дня без китайцев.

Поликарпов выходит из-за ширмочки и садится за компьютер.

– Китай наступает? Китай наступает. Еще как наступает!

А вот и блог его в ЖЖ, здесь он под ником Петров-Рюмкин.

– Друзья ли нам китайцы? А это как посмотреть, товарищ Петров-Рюмкин…

Пора включаться в жизнь!

И вот Поликарпов яростно стучит по клавиатуре, его мысли спешат, а в его блог торопятся такие же виртуальные безумцы со всех концов света, которые только и ждут политических, да и всяких других схваток как клопы крови.

– Друзья ли нам китайцы, товарищ Петров-Рюмкин?

Интернет-жизнь Поликарпова прерывает звон разбитого стекла на третьем этаже, затем истеричные крики.

Заполошный женский голос:

– Это кто у нас стекла бьет? Стекло чем виновато?

Истеричный мужской крик:

– Она делала это всем, только не мне! Сучка! Семшову делала? Делала! Зимину делала? Делала! А мне – своему бойфренду шиш?!

Поликарпов вздыхает и отправляется за родимую ширму. Снова мелодичные звуки: буль-буль. Осушив стопку, он патетично воздевает руки.

– Господи, хорошо-то как! Хорошо!

Истеричный голос сменяется всхлипами:

– Ханаеву делала… Мелик-Пашаеву, значит, тоже…

Потом натурально верещит:

– А почему не мне? Как можно это делать Мелик-Пашаеву?! Этой обезьяне?! Этому лоху?!

Громкие женские голоса проясняют ситуацию:

– Рожков опять чудит. Где Стас? Марина, давайте сюда Стаса или Влада!

Голос не унимается:

– Я хочу сказать все на камеру! На всю эту гребаную страну! Позвоните телевизионщикам! Пусть знают нормальные пацаны, кто она!

И снова всхлипы:

– Ну, тварь! Тварь, и нет других слов! В хлам тварь!

В самом деле, это чудит пациент Максим Рожков. Его одноместная палата располагается на третьем этаже. Не прошло и пяти минут, как явились сюда бравые парни Стас и Влад. Дверь в палату открыта настежь, дверь в туалете высажена. Крепкие ребята выводят из номера полного молодого человека со слипшимися волосами.

Максим Рожков безутешно всхлипывает:

– Нету других слов, нету!

Стас рассуждает:

– Макс, е-мое, ну будь ты мужиком! Забей – понял?

Влад успокаивает:

– Все в жизни бывает, не парься! Чего ты с этой лахудрой связался?

– В сердце она у меня была! Вот тут!

К ним торопится психолог – молодая девушка-практикантка.

– Макс, бежим? Бежим, мой хороший?

Максим безнадежно машет рукой:

– Бежим… А что еще остается?

Дорожка в парке полита дворником, бежать по ней – милое дело. Впереди бежит психолог, сзади Макс.

Макс вдруг свирепеет:

– Почему кому угодно, а не мне – близкому человеку?

Он нервно взвинчивает темп бега и устремляется вперед, психолог испуганно пытается не отставать.

И вот по парку летит дикий крик Макса, кровоточащая рана оскорбленного сердца:

– Она сосала всем втихаря! Втихаря от меня!

На кортах оживляется Рита, заслышав довольно знакомые слова.

– Девочки, Вы флыфали? Флыфали?

Но никто не откликается. Теннисный мяч опускается ей на голову, Рита падает от неожиданности.

Садится.

– Да я же пвосто так сказала! Пвосто! Уве и сказать ничего нельзя!

4. Маленькая анальная тряпочка

В Безбожном переулке глубокая ночь, хотя освещен он хорошо. По переулку поднимается пара – плотный мужчина Зайцев Валерий Романович и Юлия Петровна Тополь. Похоже, они возвращаются из ресторана, во всяком случае, они в приподнятом настроении.

– Мы не виделись семь лет… – с умилением бормочет Валерий Романович. – Целых семь лет… Где Вы были, Юлия все это время? Что вы делали?

– Отвечайте прямо на поставленный вопрос! – перебивает Тополь.

– Какой вопрос?

– Если Вы хотите хоть чем-то заинтересовать меня, расскажите самую постыдную тайну, которую Вы носите в душе. Которую никому и никогда не расскажете, только мне!

– Но семь лет назад я был интересен и без тайн!

– Глупая я была… Итак, ждем-с!

– Ну что за привычка копаться в грязном белье?

– Я такая. Все остальное – ложь. Про чистое белье – не ко мне.

– Есть у меня одна тайна, которую никто не знает. Она вполне педерастичная.

Тополь смеется, не верит:

– Это непедерастично, Зайчик. Я уверена! Ничего педерастичного Вы не можете мне рассказать. Ни-че-го!

Зайцев обижается:

– Ну, почему сразу непедерастично? Почему?

– Непедерастично – и все!

– Далась Вам эта педерастичность! Вы как ребенок, Юлия Петровна!

– Держите!

Она оставляет ему свою сумку и кружится.

– Да, я влюблена! Как последняя тварь дрожащая… Как драная кошка на исходе своей жизни!

– Кто он?

– Не скажу, зачем Вам это?

Остановившись, спрашивает:

– Это бешенство климакса? Ну, скажите, как бывший психиатр.

– Психиатры не занимаются климаксом. Тем более, его бешенством.

Тополь снова кружит:

– А в 41 год бывает климакс?

– Бывает и раньше. Подождите Тополь, ну что Вы порхаете прямо как девочка!

Его душа опять наполняется пафосом:

– Посмотрите на наш Безбожный переулок. По этому тротуару ходил Бог – Окуджава… Вас здесь не было семь с половиной лет.

– А почему меня сюда занесло снова, я не знаю. Это мистика. Но я чувствую – не зря.

– За это время я снял несколько дерьмовеньких сериалов, и ни одного полного метра. Снимаю седьмой.

– Зачем?

– Такова доля продюсера, долго объяснять.Между прочим, я думал все эти годы о Вас… И эта случайная встреча…

– Бросьте, Зайчик… соловейчиком… бросьте…

Зайцев поет, его душу в самом деле теснят сентиментальные воспоминания, что тут сделаешь:

– …Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…

Тополь раздражена, она не верит ни единому слову Зайцева.

– Какой у Вас противный чувственный голос… Окуджава так не пел.

Так они поднимаются до трамвайной остановки.

– Окуджава был маленький, сухой, как листик… – вздыхает мечтательно Тополь, помахав вслед синим окнам полупустого трамвая.

– Иногда из этого трамвая он выпархивал как птичка… Нет, как мышка… И быстрей к подъезду…

– Сегодня я влюблена и в этот трамвай, и в этот тротуар, по которому летел Окуджава, и в дождь, который падал ему на плечи… Прошу все это не путать с Вашим пенисом, Зайчик.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.