Скромное обаяние художника Яичкина

      - В чем, в конце концов, дело? - завопила я.
      - Дело в том, детка, - медленно и страшно повернулась ко мне бабуля, - что мне очень интересно, какие книги ты прочитала за последний месяц.
      - К-какие книги? - испуганно прошептала я и попятилась.
      - Перечисляй, - зарычала бабуля, и я быстро затараторила:
      - «Гиппопотам» Фрая, перечитывала «Москву и москвичей» Гиляровского, м-м-м… э-э-э-э… ну и этот, как его там… А! «Код Да Винчи» - посмотрела кино и к-кни… жку, - бабулина улыбка начала медленно превращаться в оскал, - п-рочитала, - неуверенно закончила я.
      - Шурка, гони пять рублей, я так и знала, - демонически захохотала бабуля.
      - У меня с собой нет, Муся, - сдержанно проговорила Шурочка. - Отстань от девочки, ты же и сама на это повелась.
      - Да! - продолжала хохотать бабуля, и краем глаза я увидела, как Катерина начала медленно отходить от меня в сторону, - и я, старая дура, повелась, но слышала бы ты, дорогая, как моя внучка была убедительна! Двенадцатый аркан Таро! «Повешенный»! Двенадцать тетрадей! Три года!
      - Бабуль, - смущенно сказала я, - я помню, как все было. В чем дело-то?
      - А в чем дело, я тебе сейчас расскажу, - бабуля была вне себя от ярости. - Сначала ты, детка, прочитала книжку «Код Да Винчи» и впала в литероведческий маразм. Потом пропал «Автопортрет» Яичкина, и краем глаза ты увидела, как Евгюша прыгает на одной ноге, потому что в ботинок ему попал камешек. Затем вокруг всего этого ты накрутила сорок бочек арестантов, приписала Евгюше супер-аналитический ум и даже расшифровала его телодвижения. Потом каким-то чудом мы находим в тетради, которую ты нам указала, надпись «Автопортрет» и телефон несчастного Семена Александровича, выходим на Зямочку и похищаем у него холст. Вот я сейчас почешу задницу! - бабуля и правда это сделала. - Как ты думаешь, мой дорогой Дэн Браун, что я этим сейчас хотела сказать?
      - Бабуля, - покачала головой я.
      - Муся, - схватилась за голову Шурочка.
      - Нет, Шурочка, подожди, вот я сейчас почесала задницу, - бушевала бабуля, - и хочу сразу предупредить Галку, что ничего такого в виду не имела, потому что она непременно истолкует вам мои действия, подведет под это очередную литературную базу и найдет нам очередного Рембрандта!
      - Кого? - хором выдохнули мы с Катериной.
      - Рембрандта, - выплюнула бабуля. - Десять часов назад мы с вами, девочки, развели Зямочку на «Автопортрет» Рембрандта.
      - Причем, на какой «Автопортрет», - заметила Шурочка, - очень, очень занятный «Автопортрет».
      - Насколько я помню, - подала голос я, - у него автопортретов этих было до фига.
      - Правильно, детка, - кивнула бабуля, отвозмущавшись и слегка подобрев, - у Рембрандта автопортретов было как у дурака фантиков. Но почему-то именно наш «Автопортрет» похитили из музея Изабеллы Стюарт-Гарднер в 1990 году, и именно этот «Автопортрет» находится в международном розыске. И, что интересно, сейчас этот «Автопортрет» у нас. А самое интересное то, что «Автопортрета» выдающегося художника Яичкина, который мы так бодро пообещали бандитам, у нас нет.
      Мы постояли, молча, осознавая этот неприятный факт. В самом деле, Рембрандт, тем более, ворованный - это чудесно, но где мы возьмем Яичкина?
      - Стойте, - быстро заговорила Катерина, волнуясь, - где находится музей этой Гарднер?
      - В Бостоне, - вздохнула Шурочка.
      - Как же он попал в Россию? - умно спросила я.
      - Я вот тебе сейчас дам телефон, - снова разозлилась бабуля, - ты позвонишь Зямочке и задашь этот вопрос ему. Его как раз пару часов, как отвязали от кресла.
      - Спасибо, я все поняла, - поспешила вставить я.
      - На самом деле эта история известна на весь мир, - снова вздохнула Шурочка. - Музей Изабеллы Стюарт-Гарднер - одно из самых знаменитых частных собраний картин и предметов искусства. Формировалась коллекция в конце XIX - начале XX века, специально для этого собрания наследница миллионного состояния выстроила потрясающее здание. В его постройке использовались фрагменты подлинных флорентийских и венецианских домов.
      - Шурочка, уволь от архитектурных подробностей, - замахала руками бабуля, - только этого нам сейчас не хватало.
      - Хорошо, - кивнула Шурочка, - дело было так: в 1990 году Бостон отмечал День Святого Патрика. Этот праздник там один из самых любимых, гуляют в этот день всерьез и надолго. Ночью в здание музея постучались двое неизвестных, сторож почему-то открыл им дверь, потом он никак не смог объяснить причину своего поступка. Злоумышленники связали охрану специальной лентой, которую используют для герметизации труб…
      - Какой-какой лентой? - оживилась бабуля. Насколько я знаю бабулю, она уже готовилась гнать в магазин, закупиться этой лентой по полной и связать ею всех негодяев.
      - Не знаю, - отмахнулась Шурочка, - но штука оказалась очень эффективной. Так вот, охрану посадили в подвал, а сами пошли воровать картины. Наворовали аж десять штук, причем, все вырезали из рам, как ты, Мусенька, правильно заметила. Прихватили какого-то бронзового орла, китайскую вазу - всего ребята порезвились на 300 миллионов долларов.
      - На сколько-на сколько? - выдохнула я.
      - На триста миллионов, детка, ты слышала, - возмущенно зыркнула на меня бабуля, - Шурка, продолжай.
      - Ну вот, до сих пор преступление не раскрыто. Трясли каких-то похитителей картин и контрабандистов, один из них сидел в тюрьме, другой прятался где-то в Европе. Какой-то умник даже показал федералам подделку нашего «Автопортрета» и пообещал вернуть все похищенное за нереальный выкуп. В качестве жеста доброй воли парню предложили вернуть «Автопортрет» бесплатно, тот отказался, тогда от его услуг вежливо отказались и продолжили искать настоящих похитителей. На сайте ФБР, я только что полюбопытствовала, оба похитителя описаны как белые, черноволосые и черноглазые, тридцати - тридцати пяти лет от роду, комплекции средней, один ростом метр восемьдесят, круглолицый, другой пониже, с лицом продолговатым и в очках в золотой квадратной оправе, с бостонским акцентом. За помощь в расследовании назначено вознаграждение - сначала оно составляло миллион долларов, но потом сумму увеличили до пяти миллионов.
      - Сдадим им Зямочку, - заявила я, потрясенная услышанным, - и получим миллион долларов.
      - Пять миллионов долларов, - поправила меня Катерина.
      - Девочки, - поглядела на нас через плечо бабуля, которая во время Шурочкиного рассказа переместилась в середину комнаты и принялась внимательно разглядывать наш холст, - вы всерьез думаете, что Зямочка - и есть тот тридцати - тридцатипятилетний белый мужчина с бостонским акцентом?
       Приложение № 25. Краткое описание Зямочки, на случай, если кто-то решит, что он - бостонский грабитель
       Тощий лысеющий старикан с черным пухом, клубящимся на голове, с вытянутой высокомерной физиономией, морщинистой, как сморчок, ростом под два метра, лет шестидесяти пяти.
       Глава двадцать пятая, в которой бабуля ругает мои литературные пристрастия, а Зямочку подозревают в бостонском акценте (окончание)
      - По крайней мере, - ответила я, - мы точно знаем, что он страдает нездоровой склонностью к запихиванию ближних в подвалы, на этом его можно поймать.
      - Ай, - поморщилась бабуля, - прекрати болтать глупости, судя по всему, все похищенное хранят где-нибудь в тайном месте и выдерживают, пока не сойдет на нет шумиха. А пока, чтобы окупить расходы, одну из картин слили глупому русскому, и он уже много лет не знает, что с ней делать. Продать - не продашь, на стену не повесишь, можно лишь держать в тайнике, доставать по праздникам, любоваться в одиночестве и убирать на место.
      - Я так понимаю, - заулыбалась Шурочка, - три года назад Василий Геннадьевич пытался пристроить «Автопортрет» через посредников, и одним из них был покойный Семен Александрович.
      - А потом Зямочке за все это вставили дыню, - злорадно потерла руки бабуля.
      - Верно, - согласилась Шурочка, - потом Василия Геннадьевича напугали, да так, что он спешно разорвал все контакты с посредниками и решил картину попридержать до лучших времен.
      - И тут появляемся мы, - мрачно объявила бабуля. - Теперь хоть понятно, что имел в виду Зямочка, когда возмущался по поводу нашей наглости. Действительно, получилось немного… э-э-э… самонадеянно, когда мы появились и стали требовать «Автопортрет» безвозмездно. А я еще удивилась, в какую беззастенчивую скотину Зямочка превратился за те годы, что мы с ним не виделись. Подумать только! Тырит у незнакомых людей из буфетов картины, а потом возмущается, что люди пытаются их получить обратно.
      - То есть, - аккуратно вставила я, - то есть, мы в этой истории выступили как бандюки?
      - Неудобно вышло, - кивнула бабуля.
      - Он убил Семена Александровича и пытался грохнуть нас, - напомнила всем Катерина.
      - Он пытался вас грохнуть? - побледнела Шурочка.
      - Был момент, - пробасила бабуля задумчиво, - был такой момент.
      Дверь Шурочкиного кабинета тихо отворилась и вошла Лариска. Она с обиженным видом толкала перед собой столик на колесиках, уставленный всякой снедью.
      - Час дня, - тихо проговорила Лариска, в голосе ее зазвенело возмущение, - а никто из вас не завтракал. Я жду вас в кафе уже полтора часа. Все остыло, повара разогрели кашу, но яичница была безвозвратно испорчена. Марья Степановна, - Лариска умильно посмотрела на бабулю, - вам надо правильно питаться, вы доведете себя до язвы желудка.
      - Лариска, - поморщилась бабуля, - прекрати заниматься ерундой. Если я до сих пор не довела себя до язвы, то думаю, мне и в будущем это не грозит.
      Лариска покачала головой и подкатила свою тележку к стеклянному кофейному столику, пристроенному у пухлого белого дивана. Расставила тонкие чашки и принялась разливать кофе.
      - Лариса, - строго сказала Шурочка, - у нас дела. Зачем ты притащила все это в мой кабинет? Нам предстоит важная работа. У нас серьезные проблемы, а ты вламываешься ко мне со своим завтраком как дикий степной гунн!
      - Дикий степной гунн не будет тихо ждать вас столько времени, а возьмет за руку и сразу отведет поесть, не разогревая по сто раз кашу, - не менее строго ответила Лариска. - Знаю я ваши дела, засядете здесь до ночи, будете курить и забудете про обед. Завтрак готов, - объявила она голосом, не терпящим возражений, разложила салфетки и выставила на пластиковую подставку скворчащую сковороду.
      - Невероятно, - закатила глаза Шурочка.
      - Ладно, Шурка, - сменила гнев на милость бабуля, - война - войной - обед по расписанию.
      - Вот именно, война! - продолжала слабо сопротивляться Шурочка.
      - Вот именно, обед! - отрезала Лариска и грохнула на кофейный столик миску с салатом.
       Глава двадцать шестая, в которой мы узнаем одну старую историю и я громко клацаю зубами
      - А теперь про Яичкина, - начала бабуля, с аппетитом уминая яичницу. Лариска с иезуитской кротостью подкладывала ей салата. - Где нам искать этого великого мастера?
      - Надо узнать, кто мог залезть в тот дом, где мы присмотрели буфет, - подала я идею, размазывая джем по мягчайшей булочке.
      - Где вы уперлибуфет, - поправила меня бабуля.
      - Не важно, - отмахнулась от нее я.
      - Верно, - покивала бабуля, - но Яичкина могли упереть еще до того, как буфет оказался в том доме.
      - Тогда причем тут мы? - надулась я.
      - А ты пойди это кому-нибудь объясни, - фыркнула бабуля, - они тут же бросятся тебя выслушивать.
      - Мне надо отправить несколько электронных писем, - проговорила Шурочка, принялась было вставать, но наткнулась на тяжелый Ларискин взгляд. - Видишь? - Шурочка обреченно показала ей свою тарелку, - все доела. Что за напасть на мою голову?
      Лариска с достоинством промолчала, всем своим видом изображая кротость и смирение высшего порядка, когда в тебя плюют, а ты молишься за плюющего. Шурочка в сердцах швырнула на стол белоснежную салфетку и отправилась к своему компьютеру.
      - Понимаете, - начала она, - мне кажется, я знаю, какого Яичкина вы ищете.
      - С каких пор, Шурка, - добродушно пророкотала бабуля, - ты у нас заделалась знатоком искусства? То Рембрандта нашего вычислила, то Яичкина…
      - С никаких, - выглянула из-за монитора Шурочка, - но дело в том, что наша история не про искусство.
      - Не поняла, - ляпнула Катерина, до сих пор тихо уничтожавшая сырные пирожные.
      - Я говорю, что к искусству эта история не имеет никакого отношения, и все объясню. Но позже, - покачала головой Шурочка, - надо написать несколько писем, и все станет понятно.
      - Ты моя Мосгорсправка, - нежно проворковала бабуля, - при чем тут у нас тогда картина, этот «Автопортрет»?
      - Картина есть, - рассеянно пробормотала Шурочка, что-то быстро набивая на клавиатуре, - «Автопортрет» тоже, но это не совсем картина… вернее не только картина - она откинулась на спинке своего кресла, позвенела браслетами, доставая тонкую сигариллу из серебряного портсигара, закурила и закинула ноги на стол, - но не хочу впустую сотрясать воздух.
      - Ты же не будешь вот так мариновать нас здесь до вечера непонятными предисловиями? - нахмурилась бабуля.
      - До вечера не буду, - рассеянно покивала Шурочка, - надо дождаться ответа, это - минут пятнадцать.
      Бабуля мученически закатила глаза и замолчала. Если Шурочка начала добывать ценную информацию - ее лучше не сбивать. За много лет она превратила этот процесс в высокое искусство.
      - Просто для проформы, не принимай близко к сердцу, - проговорила бабуля, - мы тебя не очень стеснили?
      - Я тебя умоляю, - оторвалась от монитора Шурочка, - наконец-то в этом чертовом месяце произошло что-то интересное! Не представляешь, как мне скучно. Хуже не придумаешь месяца, чем февраль!
      - Вот тут я согласна, - обрадовалась я, что хоть кто-то меня понимает, и подобрала под себя ноги. - Скукотища, новый год кончился…
      - Все мои студенты бродят, как сонные мухи, - подхватила Шурочка, - девочки, и те в хандре.
      - А все почему? - подняла палец к потолку Лариска, до этого момента прикидывавшаяся молчаливой галлюцинацией, - авитаминоз, я давно вам говорила. Салат мы где покупаем? В Подмосковье, парниковый, а сейчас в нем сплошные пестициды и ни одного полезного витамина. Стоит чуть-чуть разориться, закупать израильский, и все преодолеют витаминное голодание.
      - Это невыносимо, - спрятала голову в ладонях Шурочка, - опомнись, - голос ее звучал глухо, как из бочки, - твой израильский салат на вес золота! Я из принципа не буду платить столько денег за какие-то зеленые листики! - судя по всему, разговор намечался долгий, но тут раздался сигнал о новом почтовом сообщении, и мы, сшибая мебель, бросились к компьютеру.
      Бабуля раздвинула бумаги и присела прямо на письменный стол, мы с Катериной почтительно замерли у Шурочки за спиной. На мониторе плясали солнечные блики, Шурочка звенела своими браслетами, покачивала серьгами и быстро щелкала мышкой.
      Окно с ответом развернулось на экране. Загадочный Шурочкин собеседник NIGHTWISHER был краток. Вместо подробного изложения истории таинственного Яичкина письмо содержало шесть коротких фраз: « Да. Именно. Вполне возможно. Скорее всего. Конечно. Вечно признателен». В общем, какая-то абракадабра.
      - Это он о чем? - тупо спросила я.
      - Это он об одной занимательнейшей истории, - заулыбалась Шурочка. Если уж ты попал в ее руки, и тебе не терпится узнать что-нибудь важное - запасись терпением. Шурочка будет говорить долго, размерено, с длинными предисловиями и лирическими отступлениями. Мы с бабулей к этому давно привыкли и терпеливо ждали, когда она насладится паузой и заговорит.
      - Все это случилось еще до бурных девяностых, - начала Шурочка голосом Сверчка из «Буратино», - в самый разгар передела собственностей и сфер влияния. Молодежь, не знавшая, что такое коммунистический испуг, - тут бабуля громко фыркнула, но Шурочка продолжала, не обращая на нее внимания, - лезла наверх, а старые авторитеты сдавали свои позиции. Говорю я, разумеется, о наших крестных отцах и их преступных синдикатах. Какое время - такие и злодеи. В советскую эпоху злодеи крепко уважали власть и боялись ее, а потому сидели ровно, тихо и не претендовали на многое. Это были по-своему идейные люди, потому что их поколение вообще из идейных. С приходом перестройки, в конце восьмидесятых, на сцену полезли господа беспредельщики и борцы с ними, сами беспредельщики, должна вам сказать, ничуть не меньшие. Эти злодеи были страшными, их мало кто понимал и все боялись.
      - А какие сейчас злодеи? - восхищенно выдохнула я и получила тычок под ребра от бабули, мол, не сбивай человека.
      - Сейчас злодеи респектабельные, - терпеливо объяснила мне она, - детка, не перебивай, а то Шурка будет крутиться вокруг да около до вечера. Мы слушаем, - кивнула она Шурочке.
      - Еще бы, - усмехнулась та, - ну так вот, как полезли беспредельщики, старые авторитеты, простите за тавтологию, стали не в авторитете. Завертелась мясорубка с переделом власти, и настоящих ветхозаветных зубров в законе остались единицы. Зато, те, кто выстоял - были настоящими, проверенными флибустьерами, пиратами, каменными сваями. Ну, «гвозди бы делать из этих людей…» и так далее. Так вот Железный был из таких. Мужчина был нас с тобой, Мусенька, постарше лет на пятнадцать, но до последнего оставался в трезвом уме и твердой памяти. Железный был…
      - Можно подумать, мы с тобой сейчас вдруг ухнули в маразм, - скривилась бабуля, - да знаю я все про Железного.
      - Девочки не знают, - Шурочка была непреклонна, - Железный был редким человеком. До определенного момента он воровал, сидел, потом снова воровал, и так бы продолжалось до бесконечности, если бы не случилось человеку прозрение. Во время облавы подстрелили нашего Железного, который тогда был никакой не Железный, а просто сявка, хоть и лет ему тогда уже было за сорок. Мужчину еле спасли, а в больнице явилось ему понимание (уж не знаю, девочки, кто по доброй душе вколол ему столько морфия). Понял он, что страха нет, есть лишь ожидание покоя. И только от тебя зависит, каким этот самый покой будет - тягостным и сумеречным, или ясным и звенящим. В этот момент он и стал Железным.
      - Развела беллетристику, - проворчала бабуля, но вполголоса, потому что всем было интересно.
      - С тех пор, - продолжала Шурочка, - Железного словно подменили. Казалось, ему дали негласный кодекс, по которому надо действовать. Его, так сказать, карьера, пошла вверх, и уже через некоторое время он стал разводящим. Очень крупным разводящим, славящимся своей честностью и справедливостью. Ему были безразличны деньги и власть, казалось, он просто занимает свое время в ожидании покоя. Железный производил впечатление человека, который ничего не боится и владеет высшим знанием. Сидит Железный на какой-нибудь стрелке, все уже за оружие похватались, а в глазах его полный штиль, как на море, когда нет ветра. Ну, такой, настоящий покой, когда вокруг тишина, где-то далеко чирикает птичка, шумят деревья, в озере плещет рыбка, если вы понимаете, о чем я говорю. И все Железного за это уважали и боялись.
      - Короче, - прервала Шурочку бабуля, которая просто на стенку от нетерпения лезла во время Шурочкиных рассказов, - чтобы он там себе не придумал, и кто бы на это сдуру не повелся, но к концу восьмидесятых Железный стоял столбом, и все к нему на поклон ходили. Пока не случилась та история.
      - Пока не случилась та история, - покивала Шурочка. - Девочки, в конце восьмидесятых, когда вы ходили пешком под стол, ели первые «Сникерсы» и смотрели «Ну, погоди!», народ друг друга кидал так по-крупному, причем, совершенно официально, что большие деньги никого уже не удивляли. Но наша история про деньги невероятные. Речь идет про общак зубров. Самых старых, и самых уважаемых людей. Хранился этот общак по-пещерному. Это сейчас злодей перевел денежки на швейцарский счет, предварительно отмыв их в парочке оффшорных зон, и дело с концом. А тогда этот общак держал самый уважаемый (а самым уважаемым был Железный), да не в деньгах (деньги - пыль и мусор), а в бриллиантах. Много, много бриллиантов. Нечеловеческое количество.
      - Извините, что перебиваю, не хочу показаться невоспитанной, - вставила я, волнуясь, - но у Зямочки я видела много бриллиантов.
      - Много? Это сколько? - живо заинтересовалась бабуля.
      - Почти горсть, - гордо объявила я. Бабуля с Шурочкой переглянулись, покачали головами (мол, девочка у нас немного того), а потом начали улыбаться. Получилось довольно обидно. Я приношу им ценную информацию, а меня никто всерьез не принимает.
      - Что смешного? - надулась я.
      - Ничего, Галочка, - взяла себя в руки Шурочка. - Ничего смешного. Но общак, про который говорим мы, это примерно в тысячу раз больше. Ну, милая, что-то вроде мешка из-под картошки, полного бриллиантов.
      - Насколько я помню, - сообщила бабуля, - потом этот мешок у них пропал.
      - Темная история, - покивала Шурочка, - Из-за этого общака начался новый передел сфер влияния, грозящий вылиться в очередную бандитскую войну, по масштабу сопоставимую с небольшой революцией.
      - Да ладно, - выдохнула я.
      - Не ладно. Мы говорим тебе, детка, о бандитской революции, - возмутилась темноте своей внучки бабуля. - При том, насколько слабо отличимы наши бандиты от наших властителей, и в каком симбиозе они существуют, волнения ожидались бы нешуточные. Мы, простые обыватели, увидели бы всю эту колбасню в виде народных выступлений, свержения власти и тому подобных вещей. Чудных вещей.
      - И все из-за какого-то мешка бриллиантов? - нахмурилась Катерина, - вы меня извините, но не надо пудрить мозги экономисту. В конце восьмидесятых, а, тем более, в начале девяностых, у нас проворачивали такие дела, по сравнению с которыми ваш мешок - плюнуть и растереть, сущая безделица.
      - Ну и молодежь пошла, а, Шурка? - не выдержала бабуля, - мешок бриллиантов им - сущая безделица!
      - Не говори, Мусенька, - покивала Шурочка, - слов нет. Во-первых, к мешку бриллиантов прилагалось еще чуть-чуть ценностей, а во-вторых, мешок этот был своеобразным символом власти.
      - Зачем стигматы святой Терезе? - весело проговорила бабуля, - они ей не нужны, но они ей приятны!
      - Что-то вроде того, - повела плечом Шурочка, - короче, назревала буря, и тут наш мешок, вернее, их общак, просто пропал.
      - Как это - пропал? - изумилась я, - они там революцию из-за него собирались мутить, а теперь - что, даже не искали?
      - Почему же, - улыбнулась Шурочка, - почему же не искали? Землю носом рыли, так сказать, но подробности никому не известны. Известен странный факт: напрямую Железного никто не обвинял, но все знали, что общак увел он. Народ прекрасно понимал, что Железному ни деньги, ни власть не нужны. К тому моменту он уже превратился в бандитского Далай Ламу, слово которого - закон. Одевался он просто, дворцов себе не строил, управлять человеками не стремился, никого не пугал, не убивал - святее Папы Римского. Но почему-то, (в глаза ему этого, конечно, никто не говорил), подозревал Железного каждый, посвященный в эту историю. После того, как народ уверился в пропаже, сотворилось что-то невероятное. Когда же муть осела, оказалось, что все только и ждали, когда этот общак сгинет. Бандитской войны, как вы понимаете, не случилось, но небольшую волну к нам все же принесло.
      - В девяносто третьем, когда по парламенту стреляли, - подала голос бабуля.
      - В девяносто третьем, - согласилась Шурочка, - но это уже была малюсенькая волна, взамен того цунами, который грозил всех накрыть.
      - Неприятно, - скривилась Катерина.
      - Да уж, - согласилась Шурочка. - Впрочем, согласитесь, к лучшему. Так вот, как я уже говорила, все вокруг знали, что общак увел Железный, но никто не мог этого доказать. Увел - значит, надо было, вот в каком авторитете был мужчина.
      - Я тебя умоляю, Шурка, - ухмыльнулась бабуля, - его трясли как грушу, но ничего не добились.
      - После этой истории Железный удалился на покой, - вздохнула Шурочка, - и со временем страну (и братву в частности) перетрясло сами знаете как, а вся колода перетасовалась до такой степени, что непонятно стало, где туз - а где шестерки. Несмотря на то, что история, по большому счету, недавняя, все стали воспринимать ее как легенду. Эдакое преданье старины суровой: где-то там, на заре разгульных девяностых, большой авторитет Железный припрятал большой клад (сами понимаете, что за это время общак превратился в простой клад, ничего ни для кого не значащий). А Железный тем временем сидел где-то на Волге, ловил рыбку, смотрел закаты, слушал тишину и потихоньку упражнялся в рисовании.
      - Рисовании? - выдохнула бабуля. Кажется, этой части истории Железного она не знала.
      - Рисовании, - сложила руки на груди невероятно довольная произведенным эффектом Шурочка, - причем, упражнялся весьма неумело. Художник он был, должна я тебе сказать, похуже нашего Евгюши. Рисовал, рисовал, а потом взял, да и умер. Все чин по чину, даже медицинское заключение имеется: классический сердечный приступ, питался всю жизнь Железный неважно, сало любил, тушенку…
      - Вот и я говорю, - вставила Лариска с воодушевлением, - а вы как сделаете себе бутерброды с этим карбонадом, так я не знаю куда себя деть. Что у нас карбонад? Гольная соль!
      - Лариса, - прошипела сквозь зубы Шурочка.
      - Вот вы всегда так говорите, - смиренно опустила глаза Лариса, - а когда поймете, что я права, поздно будет.
      - Лариса, - страшный Шурочкин шепот медленно перешел в свист.
      - Молчу-молчу, - заверила хозяйку Лариса, но по одному ее виду было понятно, что ей есть, что сказать.
      Я отвела глаза, чтобы не заржать. Судя по всему, Лариска взялась за Шурочку всерьез. Бабуля покраснела, зашарила глазами по кабинету, чтобы удержаться от смеха, но не подала виду, что еще чуть-чуть и она повалится на пол в истерике. Шурочка сделала вид, что ничего не заметила, некоторое время помолчала, настраиваясь, потом откашлялась и продолжила:
      - Картины свои, которых к тому времени накопилось около пятнадцати штук, - проговорила она ровным голосом, - Железный завещал местному краеведческому музею. Тот с благодарностью принял этот дар от своего земляка, благо, что в их коллекции и не такое встречалось. А полгода назад в этом музее случился пожар.
      - И? - холодея спросила я, когда Шурочка замолчала, погрузившись в письмо неизвестного NIGHTWISHERа.
      - Ну и я задала одному осведомленному человеку несколько вопросов, - Шурочка извлекла откуда-то очки-половинки и массивной черной оправе и нацепила их на нос. - На один из них: «Правда ли, что началась охота за картинами Железного?» он ответил «Да». На вопрос: «Вдохновляются ли охотники за картинами историей про захоронку общака?» он ответил «Именно». На вопрос: «Неужели они поверили, что Железный зашифровал в одной из своих картин место расположения тайника?» он ответил: «Вполне возможно». Когда я поинтересовалась: «Причастны ли эти люди к пожару в краеведческом музее, где хранились картины Железного?», мне ответили: «Скорее всего». Последний мой вопрос звучал так: «Настоящее имя Железного - Петр Николаевич Яичкин?», и мне ответили: «Конечно». Слова «Вечно признателен» к делу отношения не имеют, это старая история, думаю, вам она будет совершенно не интересна.
      Наступила жуткая тишина. Потом раздалось громкое клацанье - это я со всего размаху захлопнула отвисшую челюсть.
       Приложение № 26. Что привиделось Петру Николаевичу Яичкину в больнице
       Огромный склад. На длинных, уходящий в темноту стеллажах стоят батареи тушенки, лежат шматы сала, завернутые в марлю, банки с кабачковой икрой, тонны макарон, маринованных огурцов, консервированные ананасы, болгарский кетчуп с красной крышечкой, гречка, сахар, масло, детское питание, ватники, бумага, спички, теплые штаны, кальсоны, алюминиевые чайники… Все богатства не принадлежат Петру Николаевичу, только это совсем не важно. Потому что он тут - кладовщик. И что захочет, то гражданам и выдаст.
       Глава двадцать седьмая, в которой бабуля ломает голову над тем, как заставить бандитов пойти на неравноценный обмен
      - Кстати, - невозмутимо проговорила Шурочка, закидывая ногу на ногу, - про ваш буфет я тоже кое-что нарыла.
      - Говори, Шурка, - махнула рукой бабуля, пребывавшая последние сорок минут в глубокой задумчивости.
      Огорошив нас историей про дзен-буддистскую природу художника Яичкина, Шурочка заявила, что пора переместиться в зимний сад, иначе оно сойдет с ума. Поскольку до встречи с бандитами оставалось еще полтора часа, бабуля, странно притихшая в последние двадцать минут, первой встала и побрела из Шурочкиного кабинета. Катерининого Женю решили с собой не брать, чтобы не нагружать его нежные уши ненужными подробностями, хотя он рвался к Катерине как лев и кричал что-то из-за закрытой двери.
      - Должна сказать тебе, Галка, - покачала головой Шурочка, - что, тиснув тот буфет, вы с твоим супругом поступили неосмотрительно.
      Я надулась и промолчала. Суля по последним событиям, за последние три дня мы вообще ни разу не поступили осмотрительно.
      - Ку-ку, - добавила Ксюша. Тут надо поподробнее про Ксюшу.
      Зимний сад Шурочки - это отдельная песня. В особнячке, в котором располагается ее заведение, есть стеклянная галерея, расположенная рядом с мансардными номерами. В ней Лариска, вернее, садовница под управлением Лариски, развела настоящую оранжерею. Там цветут карликовые апельсиновые деревья, источают невообразимый аромат орхидеи и плодоносят лимоны. Там торчат во все стороны пальмы, и по углам стелется разноцветный, безумно дорогой и прихотливый в обращении мох. А хозяйничает среди всего этого импровизированного Эдема попугай одной из Шурочкиных девочек, Маринки.
      Это здоровенный серый жако по имени Ксюша. Ксюша - красавица с розовым хохолком, могучим клювом, морщинистыми лапами и отвратительным характером. Водворена в оранжерею она была за предательскую склонность вмешиваться в чужие разговоры и вставлять после каждой фразы собеседников «Ку-ку». Больше Ксюша не говорит ни слова, но этого Маринке, а также ее гостям, оказалось вполне достаточно. На самом деле, Маринка, а как и ее клиенты - святые, потому что до изгнания в оранжерею Ксюша прожила у Маринки два года. Представить себе жизнь, делящуюся на равные отрезки монотонным Ксюшиным «ку-ку» невозможно, а если подобное и удастся представить, становится страшно.