Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Самозванец Стамп (сборник)

Он поморгал слезящимися глазами и снова прильнул к микроскопу. Крохотные кристаллики опутывала тончайшая желтоватая паутинка. Вот он — долгожданный мицелий, ветвящаяся по лунному субстрату коричневая сеточка микроскопических грибов. Десятки раз биологи забрасывали стальные пробирки со опорами на Луну. Но ни один штамм микробов, ни одна бактерия или водоросль так и не прижились здесь, не выдержали метеоритных ливней, космических лучей, яростной смены жары и холода. Он с нежностью глядел на первого посланника земной жизни, на слабенькие ростки, сумевшие без скафандра и кислорода, без всякой помощи укрепиться на инопланетном плацдарме. Название этой анаэробной разновидности грибов, входящей в класс фикомицетов, подкласс зигомицетов, скоро будет у всех на устах. Он видел, как от мицелия уже поднимаются плодоносящие гифы, на их концах появляются шарики спорангий, набитые спорами, которые дадут жизнь следующему поколению, а те — в свою очередь — следующему, и жизнь, как пожар, охватывает мертвое небесное тело…
      Голод возвратил его к действительности. Чувствуя страшную усталость, медленно побрел к ракете. Измученное тело предвкушало отдых. Он приготовит себе обед. Терпкий запах укропа, свежего ржаного хлеба, антоновских яблок будет щекотать ноздри. Белоснежный нейлоновый гамак раскроет свои объятия… Тревожная мысль заставила его остановиться. Солнце стояло совсем низко, почти касаясь пилообразной стены цирка. Еще несколько часов, и чернильный ночной мрак зальет кратер. А он улетит, так и не зная, прочна ли победа. Только одна проба оказалась удачной. Только одна…
      Он бегом возвратился к месту находки. Снова поставлен на камень микроскоп, расколота новая каменная крупинка. На этот раз неудачно. Желанной сетки мицелия нет. Еще пробу, еще… Опять неудача…
      Раз за разом вспыхивал электрический стерилизатор, не зная отдыха, звенела золотая ступка, тревожно дрожали на линзе янтарные капельки масла. Деревенели руки, свинцовой тяжестью наливалось скорченное тело, слезились глаза. А жестокое солнце ускоряло свой бег…
      Бессильный, стоял он в наступившем мраке. Погасло зеркальце микроскопа. Иней посеребрил линзы.
      Он ощупью пробрался к ракете, освещая свой путь электрическим фонариком. Искорка жизни вспыхнула лишь один раз. И кто знает, сколько нужно труда и упорства, чтобы раздуть ее в неугасимое пламя.
      Он шел по стынущей каменной пене, унося в кармане скафандра драгоценный росток, желтенькую паутину, которая бросила вызов космосу.

Памятник силиборжцам

      …Кофе он варит по старинке, на термоядерной плитке. Ровно пятьдесят пять кофейных зернышек на небольшую кастрюльку. И хорошенько подкрутить фокусировку магнитного поля в термоядерной плитке, а то кофе закипает слишком быстро и аромат его не успевает распространиться по всему кабинету. Увы, в его пятьсот сорок лет ему уже почти недоступны другие радости.
      Потом он, как всегда, включает электронного сверчка и под его приятное стрекотание занимается делом. Собственно, это громко сказано — дело! Какие у него дела? Так, маленькие утехи на старости лет. Он неторопливо просматривает ворох бумажных лент, который успевает выдать за день Универсальный Анализатор. Тоже старичок, старая бессловесная машина, лазерная черепаха, неторопливая, как реактивный самолет.
      Ее соорудили в те годы, когда приток инопланетных и инозвездных пришельцев оказался особенно обильным. Тогда почти каждый день кто-нибудь прилетал. Словно где-то во Вселенной прорвался огромный мешок и высыпал на Землю пестрые ватаги жителей далеких миров.
      Некоторые пришельцы имели сходство с большими кенгуру, другие походили на связку бубликов, букет кактусов, спущенный аэростат, исполинскую медузу. Прилетали слепые невидимки и существа легче воздуха. Последним приходилось обувать свои четырнадцать или шестнадцать ног в свинцовые водолазные ботинки…
      Случалось, из кораблей выпархивали представительницы прекрасного пола. Как сейчас он помнит Пею из созвездия Водолея. Правда, у прекрасной водолейки было три глаза. Но какие это были глаза! Эх-хе-хе! И он был тогда молод!..
      Разумеется, гости Земли изъяснялись каждый на свой манер. Они хрипели, свистели, вякали, звенели, булькали, шелестели, ухали и подвывали. Дешифровщики сбивались с ног. Космолингвисты, искавшие общий язык с инозвездными, неожиданно оказались самыми популярными людьми. Дети играли в космолингвистов, как некогда играли в космонавтов. На детских площадках тоже все ухало, улюлюкало, булькало и свиристело.
      В помощь космолингвистам и создали Универсальный Анализатор. Он разбирался в любых иероглифах, дешифрировал любые звуки, анализировал формулы, знаки и даже жесты пришельцев.
      Потом эпидемия визитов истощилась. Теперь инопланетные прилетали раза два в год, не чаще. Но Универсальный Анализатор все еще трудился, шелестя километрами бумажных лент. Слишком много притащили с собой пришельцы полезных и бесполезных записей; памятников, магнитофильмов, стереочертежей, живых картин и поющих кристаллов… Все это скопище информации не успели изучить и по сей день.
      …Кажется, все в порядке: кофе вскипел, сверчок включен, климатизеры усердно нагнетают в кабинет запах кожаных переплетов и старой бумаги. Не каждый день можно побаловать себя ароматом настоящей старинной библиотеки. Современные кристаллические книги, к сожалению, ничем не пахнут…
      Итак, сегодня Универсальный Анализатор занимался расшифровкой звуков Поющих Кристаллов. По каталогу Фундаментального Хранения они значились под индексом БОЕ-17 № 1863578315-бис XII. Очень старый индекс… Посмотрим, что он означает… «Дело силиборжцев». Значит, Поющие Кристаллы извлекли из корабля силиборжцев. Он был тогда шустрым малым в свои триста девяносто лет. Работал в бригаде Встреч. Они встречали инопланетных, вылетали на все экстренные вызовы. Мчались сломя голову в любую точку планеты. Как славно неслись они тогда в своих индивидуальных сферолетах, весело обгоняя друг друга. А сзади мчались грузовые аэробусы, тащили все необходимое для Встречи снаряжение. Нет, нынешняя молодежь уже не понимает прелести полетов с досветовой скоростью. Они летают на этих чудовищных фонопуках, обгоняя свет. Сомнительное удовольствие! Ведь когда летишь, обгоняя световые волны, то все время видишь только собственный затылок. Куда ни повернись — всюду затылок. Известный затылочный эффект Жидкоблинова Пуассье, предсказанный ими еще в 2371 году. Но молодежь согласна лицезреть даже собственные затылки, лишь бы мчаться все быстрее и быстрее…
      Значит, силиборжцы. Бедные силиборжцы! Он видит все, как будто это случилось вчера. А ведь прошло сто пятьдесят лет! Силиборжцы вышли из своего корабля и уже через несколько минут погибли. Погибли все до единого! Сгорели! Авария в скафандрах — так решили специалисты. Их бригаде тогда здорово попало от Службы Безопасности: почему не уберегли силиборжцев? Почему не потушили их горящие скафандры? Почему, почему, почему… Бригаду Встреч разогнали. Его самого послали в наказание на урановые рудники Меркурия. Пришлось по два часа в день просиживать у пульта управления рудником. Где-то внизу чернели рудничные эстакады, а капсула с пультом управления плавала в меркурианском небе. Самые тоскливые дни в его жизни. От скуки он выучил древнегреческий язык. А все из-за этих силиборжцев. Бедняги, конечно. Бессмысленно и бесславно погибнуть, сгореть, когда цель уже достигнута. Вот уж действительно, как говорили в древние времена, сгорели на работе. Люди воздвигли им памятник, дар скорби и уважения. Огромный эллипсоид силиборжского корабля, похожий на старинный дирижабль, замуровали внутри гигантского конуса из силогласа. Замуровали навечно, ибо силоглас поистине уникальный материал. После затвердевания он не поддается даже плазменным мониторам…
      …Что же еще он помнит о силиборжцах? Ах, да! Самое главное! Внутри их корабля почти ничего не нашли. Печально пустая скорлупа. Лишь кое-где в гулкой замкнутой пустоте стояли треножники с кусками Поющих Кристаллов. Кристаллы пели и звенели так жалобно, будто горевали о своих погибших хозяевах. Словно слезы, падали и разбивались хрустальные капли звуков… Печальные воспоминания… Как он разволновался! Надо немедленно успокоиться!..
      Он включился в линию медицинского обслуживания и пятнадцать минут слушал неудержимый хохот лучшего клоуна Солнечной системы. Это его немножко приободрило.
      Итак, сегодня у него вновь в гостях силиборжцы! Наконец через сто пятьдесят лет пришел и их черед. Сегодня Универсальный Анализатор расшифровал запись звуков Поющих Кристаллов. Скажем маленькое «ура!» и посмотрим, посмотрим.
      …Так… Расшифрованы протоколы каких-то заседаний. Погонные километры протоколов. Вот уж не подумал бы, что они любили заседать. Такие на первый взгляд разумные существа… Учебник суперматричной алгебры… Удивительно, неужели среди них были дети? Учебник явно для старшей группы детского сада… А на этой ленте стихи… Хотя скорее похоже на инструкцию по смазке какого-то механизма. Стихи с привкусом смазочного масла. Быть может, силиборжцы рифмовали именно инструкции? Стихи как низшая форма выражения мыслей, пригодная только для инструкций… Хе-хе! Сказать бы этакое нашим поэтам!..
      Ехидно подмигнув себе, он отпил из перламутровой чашечки глоток кофе и вновь зашуршал нескончаемой бумажной лентой.
      …Опять инструкция. На сей раз в прозе. Видимо, более важная.

       «Общее руководство по установлению контактов». Часть первая: «Генеральная памятка «Ознакомление». Параграф первый…

      Где-то вдали пророкотал вечерний аэробус. Снова все стихло. И в этой тишине он прикоснулся к Тайне. Уже на следующее утро Тайна стала всеобщим достоянием. Кристаллические газеты, телевизоры, вделанные в тротуары, и вмонтированные в слуховые нервы радиоприемники передали полный текст силиборжского руководства по установлению контактов с жителями иных планет. А сейчас он читал его первым:
       «1. Для установления контактов с инопланетными не следует прибегать к звуковым попыткам взаимной связи. Даже при наличии у планеты плотной атмосферы, способной проводить звуки, скорость прохождения звука. (речевого сигнала) остается меньше скорости света в миллион раз. Таким образом, при расстоянии между собеседниками в 10 метров (явно заниженная цифра для первых осторожных контактов) в одну секунду можно послать и получить обратно всего 16 единиц информации (слов, звуков, сигналов). Совершенно очевидно, что столь медлительный способ абсолютно непригоден для связи между разумными существами…»
      …Они считают, что слова, произнесенные вслух, не годятся для связи между разумными. Хе-хе! Боюсь, что болтуны не одобрят этот параграф…
       «2. Не имеет смысла показывать инопланетным математические формулы и геометрические фигуры, так как математическая абстракция не является единственно возможным инструментом познания. Более вероятны другие методы абстрагирования — при помощи гаммы звуков, запахов и светового спектра, что более приятно для организма и более ему присуще. Вспомним пение птиц, аромат цветов, яркие краски живой природы! А где мы найдем в естественном мире математические знаки? Нигде!»
      …Замечательно! Их инструкции и в самом деле похожи на поэмы!..
       «3. Также не следует пытаться прибегать к телепатической или внушаемой связи. Это сугубо примитивная форма связи, так как при ней вся информация ото всех живых особей воспринимается каждым и всеми сразу, отчего получается информационный хаос. Телепатически можно передавать лишь примерные сигналы тревоги, голода, ярости, бегства. Это хорошо для животных, объединенных в табун, и совершенно непригодно для высших существ. Разумные в процессе эволюции сумели отстроиться от телепатических волн и лишь изредка, в качестве атавизма, могут воспринимать их как чувство смутной тревоги…»
      …Здесь еще по меньшей мере семьсот метров ленты… Еще девяносто три параграфа… Но они отвергают все мыслимые и немыслимые способы связи. Невероятно! Как же они додумались объясняться с землянами?.. Наконец-то! Параграф девяносто седьмой…
       «Для того чтобы инопланетные жители могли четко осознать, что перед ними органические (а следовательно, воспламеняемые) существа, способные к самопроизвольным (самостоятельным, разумным) действиям, следует сжечь самих себя на глазах инопланетных жителей…»
      …Сжечь!
      «Самосжигание не должно угрожать огнеопасностью инопланетчикам, их постройкам и экипажам…»
      …Какая предусмотрительность!
      «Поэтому операцию самосжигания следует проводить на ровной, открытой площадке, но желательно в присутствии наибольшего количества инопланетных. Все астронавты, подвергшиеся сожжению, должны восстановить себя в синтезирующих биокамерах корабля не позднее чем через семьдесят часов силиборжского времени, если только не помешает аварийная ситуация…»
      …Они сожгли себя! Вернее, не себя, а свои копии. Да, биокопии! А мы ничего не поняли, думали — авария в скафандрах. А сами силиборжцы… Где же они теперь?.. Чудовищно!.. А-а-а!.. Какая мысль! Чудовищное происшествие!.. Мы их замуровали! Замуровали в памятнике… Они восстановили себя после сожжения через семьдесят часов силиборжского времени. А кто знает, чему равен их час? Может быть, это десять или пятнадцать наших лет? Мы замуровали их корабль в глыбе силогласа, а внутри живые силиборжцы!
      Конечно, я помню, там были биокамеры для восстановления. Черные полушария! Мы приняли их просто за пустые баки из-под горючего… Или что-то в таком же роде. Какое недоразумение! Величайшее недоразумение! Как трудно иногда понять друг друга… Невыразимо трудно!
      …Плазменные скребки трудились день и ночь, отдирая миллиметр за миллиметром чешуйки силогласа, освобождая из плена силиборжцев, как некогда освобождали себя люди от пут Взаимного Непонимания.

Зеркало для Антона

      — У меня украли дрессированного попугая, — пропищал толстый карлик, еле видимый из-за высокого деревянного барьера.
      Дежурный по тринадцатому отделению милиции старшина Жидкоблинов перегнулся через барьер и с недоумением посмотрел на карлика.
      — Вы откуда, гражданин?
      — Из цирка, — заявил карлик и подбоченился, да так лихо.
      Руки в бока, нос кверху и победоносный взгляд на дежурного Жидкоблинова. Тот сразу оценил обстановку: два часа ночи, наружная дверь на запоре, за дверью комнаты для дежурных на деревянном диване сидит, вытянув длинные ноги поперек коридора, милиционер Лапин (неужели заснул?), дверь в дежурку также заперта. Находились в комнате только он сам, Жидкоблинов, и задержанный гражданин, подозреваемый в покушении на ограбление промтоварного магазина № 22. Откуда же появился… карлик?
      Жидкоблинов, стараясь не скрипеть сапогами и половицами, вышел из-за барьера, осторожно открыл дверь дежурки и выглянул в коридор. Милиционер Лапин тут же вскочил с деревянного дивана. Не спит, молодец!
      — Вы откуда, гражданин? — уже строже переспросил старшина и запнулся.
      Карлик исчез! У барьера стоял тот самый задержанный гражданин и, хмуро насупив брови, колупал пальцем дерево. Старшина одернул мундир, строго откашлялся и хотел было проследовать обратно на свое место, как вдруг странная, необыкновенная и удивительная мысль пришла ему в голову. В тот момент, когда он разговаривал с карликом, задержанного гражданина в комнате не было! А теперь нет карлика! Комната почти пуста — здесь в прятки не поиграешь. Железный шкаф, стол и стул. Чернильница. Не в чернильницу же он спрятался. Впрочем, почему «он»? Прятаться-то должны были «они»! То один, то другой, по очереди. Чушь какая-то! Карлик ему просто померещился. Есть только хмурый гражданин, задержанный возле промтоварного магазина. Вот так, старшина, теперь ты рассуждаешь спокойно.
      — Так что же, гражданин, вы делали возле двери магазина? Или ночью покупать чего собрались?
      — Светло там. Витрины горят. А вы что подумали? — не сказал, прошипел гражданин, и крупно вырезанные ноздри его хищного носа гневно раздулись. Самого себя увидеть хотел…
      «Вроде знакомое лицо… Похож, очень уж похож… на кого? — думал старшина. — Нет, в картотеке разыскиваемых лиц гражданин не значится».
      — Вы где проживаете? — Жидкоблинов макнул перо в чернила и поднял голову, ожидая ответа. Гражданин пропал, исчез, растворился. Жидкоблинов судорожно зевнул и первый раз в жизни испугался. В дежурке медленно скапливалась тишина. Даже шорохи автомашин доносились все глуше и глуше. В этой тишине старшина опять-таки первый раз в жизни услыхал громкое биение собственного сердца. Он аккуратно и осторожно положил ручку пером на чернильницу, зачем-то погладил руками край стола, привычно ощутил шеей тугой воротник, что несколько ободрило его, и приподнялся со стула. За барьером он увидел толстого карлика в странном, очень мешковатом костюме. Карлик, не мигая, смотрел на Жидкоблинова. Старшина перегнулся через стол и тщательно оглядел все пространство за барьером. Хмурого гражданина не было, он превратился в самодовольного карлика, пялившего глаза на старшину.
      — Как это вы… этак? — хрипло произнес старшина и неопределенно повертел в воздухе руками. — Цирк? Да?
      — Цирк, — охотно согласился карлик.
      Но старшина понял — никакой это не цирк. Фокусов Жидкоблинов видел предостаточно. Все видел по долгу службы: пачки денег, оказывающиеся связками цветных бумажек, рулоны «габардина», начиненные грязными тряпками, игральные карты с исчезающим тузом, сберкнижки, выданные мифическими сберкассами. И в переделках-передрягах старшина побывал предостаточно… Всякое бывало… Чуть ли не в первую неделю, как поступил в милицию, попросил у задержанного документы, а тот вместо документов выхватил из-за пазухи пистолет и прямо к лицу Жидкоблинова. Опытный был бандюга… а не ушел…
      Жидкоблинов смотрел на толстого карлика, соображая, как поступить, но ничего сообразить не мог. Ощущение растерянности и напряженной нервной пустоты овладело им. Вместо обычных действий — позвонить начальству или в адресный стол, составить опись изъятого при обыске — старшина думал о чем-то даже вовсе постороннем. А как же… Карлик болтает невесть что и тут же исчезает, проваливается сквозь землю или… или превращается в гражданина, задержанного возле магазина № 22. Потом прямо на глазах исчезает задержанный гражданин и появляется этот карлик… Болен ты, старшина, вот что. Теперь, говорят, по городу новый грипп ходит, без температуры, но с большими осложнениями. Вот и у тебя, старшина, осложнение, бред…
      Жидкоблинов растерялся, ощущение необычного и слишком удивительного сразило его. В первый раз за все время службы он поступил тоже необычно и удивительно, вопреки всем инструкциям. Он распахнул дверь дежурки и, подбадривая сам себя, нарочно громко крикнул:
      — Лапин! Пропусти гражданина!
      И тут же поперхнулся, подумал, может, следовало крикнуть: «Лапин! Пропусти этих двоих?!»
      Дежурка опустела.
      Когда Жидкоблинова сменили, он не пошел на стадион, где сегодня тренировались самбисты, а отправился в санчасть.
      — Переутомился, доктор, — горестно пожаловался Жидкоблинов. Ослабел…
      Доктор осторожно вынул из пальцев старшины металлический прутик от спирометра, который Жидкоблинов уже успел согнуть в кольцо, посмотрел на обнаженное по пояс тело старшины, что играло налитыми мускулами, вздохнул, вспомнив свои собственные дряблые мышцы, и, еще раз вздохнув, прописал Жидкоблинову капли Зеленина по пятнадцать капель на прием.
      Жидкоблинов, получив рецепт, воспрянул духом, но по дороге домой снова погрузился в мрачные мысли и вместо аптеки зашел в «Гастроном». Пьянчужки, соображающие на двоих, на троих, вежливо посторонились, увидев невиданное — непьющий старшина покупает «Столичную».
      Той же ночью на Поперечной улице, в однокомнатной квартире на втором этаже крупноблочного дома спал Иван Грозный. Одна рука великого князя судорожно сжимала складки пухового чешского одеяла, будто впивалась окостеневшими пальцами в скипетр, который могли вырвать из рук мятежные бояре. Спал Иван тревожно, метался во сне, и горестные заботы дня оставили следы печали и томления на его грозном челе. Рядом с кроватью на полу лежало круглое зеркало для бритья. Вообще в комнате было много зеркал: трехстворчатое трюмо и зеркальце в оправе из ракушек с надписью «Привет из Ялты», еще зеркало, которое укрепляют на пол в магазине обуви, и второе зеркало для бритья — квадратное. На подоконнике валялись отломанная от пудреницы зеркальная крышка и массажная щетка с зеркалом на обороте. Большое зеркало без оправы стояло на столе, прислоненное к стопке толстых книг…
      Утреннее рыжее солнце заглянуло в комнату, и зеркала заиграли. Они сбросили с себя ночную серость, украсили грани радугами и засветились словно бы от радости, что могут вновь целый день отражать друг друга. Вся комната наполнилась утром, и сам Грозный проснулся. Еще в полусне он нашарил рукой зеркало, лежащее подле кровати, и поднес его к лицу.
      — Кошмар! Все тот же кошмар! — простонал Иван Васильевич и как был в одних трусах из синего сатина побежал в ванную. Схватил зубную щетку, увидел свое отражение в зеркале над умывальником и застыл, в тысячный раз рассматривая хищный свой нос, жадный и брезгливый рот, набухшие веки над глазами с красными прожилками. Грозный обхватил пятерней лицо, сжал его как маску. Маска не снялась, только белая кожа, истомившаяся в темных хоромах по красну солнышку, стала еще белей под натиском царственной пятерни. Монарх бросил зубную щетку и побрел на кухню. Восседая на красной табуретке польского кухонного гарнитура, царственная особа размышляла. И так как в этот утренний час особа привыкла собираться на работу, то мысли ее невольно обращались к проектной конторе «Стройтоп».
      …В проектной конторе «Стройтоп» работал поэт. По штатному расписанию он значился старшим сметчиком и каждый день с девяти утра до пяти вечера прилежно и без ошибок составлял сметы на разные сантехнические работы: «пробивка дыр шлямбуром — сто дыр один рубль ноль две копейки», «установка унитазов фаянсовых с бачком типа «Компакт» — два рубля ноль одна копейка за комплект». И так далее. Но круглые сутки, днем и вечером, ночью и утром Антон Никонович был поэтом. И хотя не то что ямба от хорея, но даже Окуджаву от Гомера он отличал с трудом, все равно ночью ему снились русалочьи хороводы и стада круторогих газелей, будильник по утрам звенел фанфарами, и гусары на белых конях собирались вместе с ним в поход на «Стройтоп», а там арифмометр вызвякивал позывные радиста, выходящего на связь с Аэлитой. В тайниках его души, словно за плотно закрытым занавесом, разыгрывалась вереница пестрых спектаклей. Постановщиком, автором и единственным, но многоликим исполнителем был он один. Первое время он только мысленно преображался в того, кем хотел быть сегодня. А потом случилось необыкновенное и вместе с тем как будто давно ожидаемое.
      …Необыкновенное началось в трамвае № 19. Рядом с собой он заметил старого и, судя по тысячам мелочных деталей, очень одинокого человека. Тот листал ветхую записную книжку. Листочки ее отделились от корешка, засалились и закруглились на углах, старик не перелистывал эти бумажные клочки, а бережно перекладывал, внимательно читая адреса, записанные угловатыми и дрожащими буквами. Он, видимо, просто искал случайного знакомого, чтобы отправиться к нему и отогреть одиночество, поделиться обидами, вспомнить, приободриться, пошутить.
      Антон пересел в троллейбус (ехать с работы приходилось двумя видами транспорта) и вдруг как-то особенно ярко увидел перед собой старика… Нет, не увидел, а ощутил всем своим телом, словно надел на себя плотную маску. Он почувствовал на своем лице дряблые щеки старика — они тяжело повисли на скулах и смяли в складки кожу его щек. Внезапно набухшие веки сузили его глаза и потушили в них блеск молодости. Затем руки его съежились, на них обозначилась сеть морщин и вспухлых вен. Плечи опустились и сузились, костюм обвис мешком. Никогда такого он не знал, не ощущал…
      До него осторожно дотронулась чья-то рука. Антон обернулся, светловолосая девушка участливо посторонилась и показала на свободное место.
      — Садитесь! Вам, наверное, трудно стоять.
      Еще ничего не понимая, Антон сел. Троллейбусное кресло неожиданно оказалось неудобно-корявым, он долго примащивался половчее, не зная, как поставить негнущиеся доги, и уже заранее думая, что вставать с кресла тоже будет неудобно и хлопотно, придется опереться руками о колени, медленно распрямить потерявшие гибкость суставы.
      Сходя с троллейбуса, он увидел свое изображение в темном стекле, отделяющем кабину водителя от пассажиров. На него удивленно и одновременно безразлично смотрел совсем дряхлый старик.
      Антон Никонович вместо поручней судорожно схватил воздух, ноги его задрожали, сладко и тошно закружилась голова, он почти упал.
      Кое-как Антон добрел до ближайшего магазина. Долго топтался возле витрины, отводя и приближая голову, поворачиваясь, стараясь найти такую точку, с которой его изображение в стекле виделось наиболее отчетливо. Именно с того момента у него появилась привычка часто и подолгу рассматривать себя в зеркале, в стекле витрины, в полированном дереве, в чем придется.
      А тогда… тогда происходило чудо. В двух шагах от стоянки маршрутного такси, рядом с маленькой чебуречной, происходило огромное чудо. Никто его не замечал. Автомашина новой марки привлекла бы десятки любителей, оставленный у магазина щенок вызвал бы сочувствие и внимание половины прохожих. Чудо не привлекло никого. Антон вспомнил чьи-то слова о том, что самое полное одиночество — в толпе. Вместе с первым появлением чуда возникло и первое ощущение одиночества. Почему? В тот момент он и сам еще не понимал почему. Может, всего лишь потому, что стоял он спиной ко всем и видел в стекле витрины только самого себя. А еще потому, что крепко запал ему в память одинокий старик. Так крепко, что… сам он превратился в старика!
      Вместо страха и удивления в голову пришла вовсе несерьезная мысль, что теперь он не похож на фотографию в своем паспорте и превратился в преступного самозванца. Завтра он придет на работу, а на него посмотрят с удивлением и предложат пенсию… Пенсию в тридцать два года? Чушь! Его просто не узнают. Не узнают…
      Что делать?
      Надо вернуться к прежнему виду. Если так легко, за несколько минут он превратился в старика, может быть, и обратное превращение совсем не трудное дело. Надо только вспомнить самого себя. Очень заинтересоваться самим собой. Какой ты? Верхняя губа как будто бы немного вздернута. Глаза черные… какие-то такие… не продолговатые, а совсем круглые… Вот, пожалуй, и все. Никогда не подозревал, что плохо знаешь самого себя… А других? Ты хорошо знаешь тех, с кем встречаешься каждый день? Наверное, еще хуже, чем себя. Что важнее — знать себя или других? Стоять всю жизнь перед зеркалом и рассматривать себя или рассматривать и узнавать других? В конце концов ты меняешься, глядя на тех, кто окружает тебя, а не на собственное изображение. Так происходит и сейчас…
      Надо хладнокровно разобраться во всем. Неужели он первый и единственный, обладающий такой странной способностью? Уже сейчас неловко из-за того, сколько шума вызовет его странный дар. С другой стороны, быть может, подобные случаи науке давно известны? Он просто болен тяжелым и неизлечимым недугом — вот и все. Умрет месяца через два. Или через пару недель. Может, умрет сейчас, сию минуту?..
      Антону стало так жалко себя, что он всхлипнул и тут же встревоженно оглянулся — не услыхал ли кто его всхлипывание. Совсем глупо и ни к чему… Взрослый человек рассматривает сам себя в стекле витрины и чувствительно хлюпает носом.
      Следует разобраться в собственном состоянии с точки зрения медицины. Ну, гипноз там, скажем, холестерин, вирусы…
      Познания в медицине у Антона Никоновича не шли дальше журнала «Здоровье» и брошюры «Гигиена брака». К сожалению, советы не вступать в ранний брак или похудеть при помощи молочной диеты в данном случае не играли решающей роли.
      Антон вспомнил, что он записан в солидную библиотеку.
      До сих пор он ходил туда, чтобы покопаться в справочниках цен на черные металлы и в каталогах сантехнических изделий. Но есть ли там книги по медицине?
      В вестибюле библиотеки сидел вахтер. Антон похолодел. Сейчас он предъявит читательский билет, а там фотокарточка. Начинается! Первая неприятность! Он сейчас совсем не похож на собственную фотографию. Теперь каждый шаг грозит осложнениями. К счастью, вахтер ничего не заметил, как раз в этот момент он нагнулся, почти уполз под стол, чтобы извлечь из-под него электрический чайник. Теперь вся твоя жизнь, Антон, будет зависеть от таких мелочей — нагнулся вахтер за чайником или нет, заметил ли кто-нибудь, что ты — это вовсе не ты, или не заметил.
      Влип в историю!
      …Книги сулили события удивительные. Антон читал, не замечая ничего вокруг… Доктор со смешной фамилией Помм сообщает, что одна слишком нервная пациентка самовольно изменяла удельный вес своего тела и плавала в ванной как пробка. Антон к своему стыду не умел плавать, но возможность оказаться легче воды ему понравилась. А если легче воздуха? Человек воздушный шар. Черт побери, забавная штука! Собирайся в поход, Антон. Звучат фанфары, рюкзак набит приключениями…
      «…Язвенные процессы пищеварительного тракта могут быть поставлены в прямую связь с нарушениями процессов нервной системы…» А вот это совсем ни к чему. Нечаянно внушить себе язву? Благодарю… «Ложные опухоли и псевдоаппендициты, вызванные неврогенными причинами…» Небольшое усилие воли — и приобрел что-то вроде аппендицита. Можно получить больничный лист и пару денечков поваляться на диване, хорошенько обдумать все происходящее. Да здравствует самовнушение! А вдруг захотят вырезать этот самый псевдоаппендицит?
      Еще одно солидное исследование. Самовнушение изменяет форму рук и ног… Силой воли больной уменьшает в три раза частоту пульса… Самовнушением увеличивают температуру тела… После нервных припадков пациентка М. вызвала у себя мнимую беременность со всеми признаками. Окружающие были уверены, что она действительно готовится стать матерью…
      Антон глуповато хихикнул и представил себе, что он превращается в женщину и отправляется в отдел кадров оформлять долгосрочный отпуск по чисто женским обстоятельствам… В конце концов почему бы ему действительно не превратиться в женщину? А зачем? Ну, предположим, он захочет стать писателем.