Мент (№3) - Правосудие любой ценой

– У Зеленого, – подтвердил Мастер.

Левчик задумался. Наверное, у Зеленого действительно должны быть враги. Странно было бы, что такой резкий мент не нажил себе врагов. Только… Левчик никак не мог вспомнить конкретно хотя бы одного. Более того, до него вдруг дошло, что те, с кем Гринчук мог иметь конфликт, либо уже лежали в могиле, либо пребывали неизвестно где, явно пытаясь обрубить все концы.

– Ты, Левчик, прикинь, кто мог бы хотеть Зеленого замочить, – прервал молчание Мастер. – Подумай как следует.

– Да я думаю…

– Ты не торопись, Левчик, – сказал Мастер. – Но и не тяни. Придумай все часа через три.

– И что? – спросил Левчик.

– А то, что, может, нам стоит мента этого, Зеленого, прикрыть. Типа, отмазать. И найти этого беспредельщика, который мента заказал. Наших ментов мы сами мочим только в крайнем случае. И нечего чужим в это дело лезть. А если кто из наших… – Мастер не закончил.

Все было и так понятно.

– Хорошо, – сказал Левчик.

Хрен там хорошо, подумал Левчик, положив телефонную трубку.

Мастеру легко давать такие указания. Левчик – голова. Левчик все сможет придумать и спланировать. Левчик сможет договориться с газетами и вбросить нужный слух в оборот… А тут…

Левчик достал из серванта хрустальный графин и плеснул себе в хрустальный стакан коньяку. Ленчик любил красивую жизнь и не любил суеты и крови. Деньги свои он зарабатывал чисто, поставляя идеи, разрабатывая планы и выполняя обязанности пресс-службы Мастера. Последним шедевром Левчика была организация отставки районного прокурора. Козел зажрался и стал слишком жадным.

Кто-то хотел убить Зеленого. Левчик покачал головой. Кто? Такое решение мог принять Мастер. Покойный Мехтиев тоже мог бы, но… Али, взявший азербайджанские дела в свои руки после смерти Мехтиева, такого творить не стал бы. Али очень серьезный и спокойный человек. И у него, кажется, были свои отношения с Зеленым.

Кто-то из бригадиров?

Левчик допил коньяк. Слишком мелкие для того, чтобы зацепиться с самим Зеленым. Да и кроме этого, Левчик слишком хорошо знал, что Зеленый среди братвы приобрел славу почти мистическую. Стал фигурой, приносящей несчастья.

Мастер дал всего три часа.

Левчик аккуратно поставил графин в сервант, достал из портфеля записную книжку и набрал номер на телефоне. По этому поводу стоило проконсультироваться.

* * *

– Вы хоть бы проконсультировали своего прапорщика, – закончил нравоучение Владимир Родионыч.

Все время выступления шефа Полковник внимательно рассматривал подвернувшийся под руку журнал, а Гринчук молча сидел в кресле, глядя перед собой.

– Он ведь мог все испортить, – вывел мораль Владимир Родионыч.

– Но ведь не испортил, – сказал Гринчук. – Побоев не будет, конфликт исчерпан, о нем знают только они втроем и мы с вами. И Братку на это понадобилось десять минут. Я бы разговаривал дольше. И, подозреваю, в принципе, сделал бы все точно также.

– И посоветовали бы им плодиться и размножаться, – не отрываясь от журнала, добавил Полковник.

– А почему бы и нет?

Полковник пожал плечами и промолчал.

– Вам обоим, похоже, это кажется смешным, – сказал Владимир Родионыч.

– Вы ведь хотели быстрого и чистого решения конфликта, – напомнил Гринчук.

– Но я не хотел, чтобы супругу уважаемого человека выдергивали из спальни…

– Из квартиры, она уже успела накраситься и одеться, – поправил Полковник.

– Залепливать ей рот и пристегивать наручниками к креслу, – не дал себя сбить с мысли Владимир Родионыч. – Это нормально?

Гринчук заинтересовано посмотрел на люстру.

– И нормально, что вы позволили втянуть себя и Михаила в эту глупейшую историю с уголовными разборками? – спросил Владимир Родионыч.

– Это не совсем зависело от Юрия Ивановича, – попытался вмешаться Полковник, но Владимир Родионыч пресек попытку ледяным взглядом.

– Мы с вами говорили о профессионализме. И мы с вами говорили о том, что все эти уголовники не входят в сферу деятельности Юрия Ивановича. У него, как я полагаю, и так много работы. Он, на сколько мне известно от вас, уважаемый Полковник, до сих пор не разобрался с проблемами Кононовых. И должен был вчера выяснить, что там происходит вокруг лицея. Того самого, в котором учатся наши дети.

– Наши новые дворянские дети, – сказал Полковник, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да, дети наших новых дворян. И мы с вами понимаем, что это входит в прямые обязанности Юрия Ивановича. А в ваши прямые обязанности, Полковник, и в обязанности ваших людей, входит решение проблем с уголовниками. Именно вы должны сейчас понять, что именно произошло в бильярдной. И сделать так…

– Чтобы подобное не было возможно впредь, – закончил Полковник мысль шефа.

– Вот именно, – подтвердил шеф. – Отправляйтесь и работайте.

– Я, кстати, хотел с вами обсудить… – начал Полковник.

Что именно он хотел обсудить, Гринчук дослушивать не стал, а вышел в приемную.

– Все в порядке? – спросила Инга.

Гринчук механически вытер руку о джинсы.

– Все нормально.

Инга с сомнением покачала головой. Был у нее редчайший дар – понимать, когда Гринчук говорит правду, а когда, вот как сейчас, врет самым бессовестным образом. И Гринчук врал ей, скорее, по привычке.

– В тебя стреляли? – спросила Инга.

– Хуже, – ответил Гринчук и осторожно дотронулся рукой до щеки Инги. – Я стрелял.

Инга потерлась щекой о его руку.

– И убил, – добавил Гринчук.

– Но ты же…

– Да, – кивнул Гринчук. – Я защищался.

– Хочешь, я вечером к тебе приду? – спросила Инга.

– Ага, – мягко высвобождая руку, сказал Гринчук. – Грязное белье у меня на полке в ванной, грязная посуда – в мойке. А в холодильнике…

– Как всегда пусто, – сказала Инга. – Я буду часам к девяти.

– Инга… – Гринчук присел на корточки возле ее кресла. – Зачем тебе это? Ничего хорошего у нас с тобой не получается. Ты сегодня придешь меня жалеть, а завтра утром мы снова погрыземся и неделю будем говорить друг другу гадости.

– Я? Тебя? Жалеть? – сделала удивленные глаза Инга. – Гринчук, ты давно уже должен был понять, что я тебя элементарно использую. Ты, когда расстроенный, так замечательно трахаешься…

– Мерси за комплиман, – сказал Гринчук, выпрямляясь.

– Так, значит, я буду в девять, – напомнила Инга.

Из кабинета Владимира Родионыча вышел Полковник и осторожно прикрыл дверь. Даже несколько демонстративно.

– Я не помешал? – спросил Полковник.

– Ни в одном глазу, – сказал Гринчук. – Нам с Ингой помешать невозможно.

– Тогда я приглашаю вас, Юрий Иванович, отобедать со мной в «Клубе» у Графа. Сегодня он обещал нечто особенное.

– Тогда ужин можешь не готовить, – сказал Гринчук Инге. – Простирнешь, помоешь посуду и будешь меня ждать. Не забудь перебрать фасоль, посадить кусты роз и познать самое себя.

– Непременно, – язвительно улыбнулась Инга. – Особенно – самое себя. В этом случае вы рискуете опоздать к празднику.

Прикрыв дверь приемной, Полковник посмотрел в глаза Гринчуку и постучал себя пальцами по лбу.

Гринчук молча кивнул и развел руками.

– Теперь, когда мы преодолели эмоциональную часть нашего разговора, – в лифте сказал Полковник, – перейдем к прозе жизни. Как там Михаил?

– Михаил? – переспросил Гринчук.

– Именно. И не нужно мне сейчас устраивать театр одного актера.

– Не имел ни малейшего…

– Вот именно это вас и выдает, – сказал Полковник. – Вы сегодня, как актер, явно не в ударе.

– Не мой сегодня день, – кивнул Гринчук. – То есть – абсолютно. Все меня видят насквозь, и каждый при этом норовит уколоть побольнее. Опера каждый обидеть может. А понять его…

– Оценить по достоинству, – подхватил Полковник. – Что там с Михаилом. Он, как я понял, сегодня убил двоих.

– А что Михаил… – вздохнул Гринчук. – Михаил говорит, что у него все нормально. Немного пожелтел после стрельбы, но в пределах нормы. Сами понимаете, как оно – убить.

– Не понимаю, – тихо сказал Полковник. – Представить – могу. Понять… К счастью, не имею подобного опыта.

Лифт открылся, и они вышли в холл.

Охранник открыл перед ними дверь.

– Черт, – спохватился Гринчук, – нужно предупредить Братка, где меня искать, если что. И машину чтобы подогнал.

– По дороге и позвоните, – Полковник жестом пригласил Гринчука в свою машину.

Подождал, пока Гринчук давал по телефону указания Братку. Потом продолжил разговор:

– Михаил говорит – все нормально. А что говорите вы?

Гринчук задумчиво покрутил в руке телефон.

– Не знаю, – наконец сказал Гринчук. – Не знаю. Похоже – он не сорвался, хотя я и не знаю, как бы это выглядело. Но…

Гринчук спрятал в карман телефон и зачем-то отряхнул руки.

– Но? – напомнил Полковник.

– Он сегодня стрелял в безоружного, – Гринчук отвернулся к окну.

Полковник поправил галстук. Кашлянул, словно прочищая голос перед репликой, но промолчал.

– Нет, все правильно, – продолжая смотреть в окно, сказал Гринчук. – Пристрелил он водилу тех залетных уродов. Ствол у него был, но в кобуре, под курткой. Я вовремя заметил и совершил преступление.

Гринчук обернулся к Полковнику.

– Представляете? Я достал у покойника ствол и вложил его ему в руку. Иначе Миша уже сегодня вполне мог…

Гринчук оборвал фразу и посмотрел в глаза Полковнику.

– Что вы на меня уставились? – грубовато спросил Полковник. – Ждете, что я вам стану сопли вытирать? Вы это сделали?

– Сделал.

– Посчитали это правильным?

– Да.

– И еще раз сделали бы?

– Да, – после секундной паузы ответил Гринчук.

– Если бы Михаил не пристрелил того водителя, тот за оружие взялся бы или нет?

– Однозначно, – кивнул Гринчук.

– Ну, и пошли вы к чертовой бабушке со своими нежными нервами. Сами бы, небось, тоже вначале стрельнули бы, а потом…

– Нет, – сказал Гринчук. – не стрельнул бы. И дело тут не в моих нежных нервах. Михаил после всего даже не подошел к машине, чтобы проверить. Если бы не я… Он просто стоял и… И приходил в себя.

Машина свернула к «Клубу».

– Что вы собираетесь делать в связи со всем этим?

– Не знаю, – пожал плечами Гринчук. – Пока вот поговорю с Доктором и Ириной, что они скажут. А там… Мне нужно найти хоть кого-то из тех, кто Мишку уродовал в той программе.

Машина остановилась возле дубовой двери «Клуба», но Полковник продолжал сидеть, словно этого не заметил.

– Я ищу, Юрий Иванович. Честное слово. Я поднял все свои связи. Тогдашние и нынешние. И пока… Слишком тщательно чистили – вот в чем беда. Но я найду.

– Я найду, – поправил Гринчук. – Мне для этого нужно будет просто все бросить и заняться этим вопросом.

– Не думаю, что вам кто-то позволит…

– А мне плевать! – отрезал Гринчук. – Я просто все брошу и уйду. И мне…

– Давайте на этой высокой ноте прервемся, – сказал Полковник, – и все-таки пообедаем. Граф, наверное, уже ждет и волнуется. Я его предупреждал.

Граф действительно ждал.

Волновался ли он при этом, знал только Граф. По внешнему виду этого определить было нельзя. Как всегда – безукоризненный костюм, безукоризненная прическа и безукоризненная улыбка.

– Прошу, – сказал Граф, широким жестом приглашая войти.

Полковник вошел первым. За ним двинулся Гринчук. Граф закрыл за ним дверь на засов.

– Проходите в кабинет, – сказал Граф.

Полковник пошел, не оборачиваясь. Гринчук тоже. Он не обернулся даже когда Граф без взмаха, коротко ударил его кулаком в спину. Гринчук чуть качнулся в сторону, пропуская удар, потом зажал руку Графа у себя подмышкой. И продолжил свое движение к кабинету.

– Руку отдай, – попросил Граф.

Гринчук не ответил.

– Не позорь перед посетителями, – снова попросил Граф.

– Бутылка коньяку, – сказал Гринчук, не останавливаясь.

– Прошлый раз была бутылка водки.

– Две бутылки коньяку, – сказал Гринчук и что-то там сделал с рукой Графа.

Граф зашипел от боли.

– Ручка бо-бо? – спросил Гринчук.

– Сволочь ты все-таки, – простонал Граф. – Хорошо, две бутылки.

– Армянского, из того самого ящика… – продолжил выдвигать требования Гринчук.

– Хорошо, – сказал Граф и стал растирать отпущенную на свободу руку.

В кабинете было прохладно и очень респектабельно. Кожаные кресла, дубовые панели на стенах, медные канделябры и тяжелые темно-красные шторы на окне. Хотя окна-то как раз и не было. «Клуб» сообщался с окружающим миром только через входную дверь, вход на кухню и через заднюю дверь, о существовании которой знали далеко не все.

Вместо окон в клубе были светильники, спрятанные за матовыми стеклами ложных рам.

– Вам не надоело еще играться с Графом в эти детские игры? – осведомился Полковник, усевшись за стол.

Голос его прозвучал как-то особенно респектабельно, под стать кабинету, и Гринчук поймал себя на том, что хочет ответить таким же аккуратным джентльменским тоном.

– Это традиция, Полковник, – сказал Гринчук. – И заодно – тест. В тот день, когда Граф меня подловит, я подам в отставку. И уйду на пенсию. Буду разводить клубнику и продавать ее на базаре.

– На Канарских островах, – закончил Полковник.

Гринчук подождал, не напомнит ли Полковник о нежданном богатстве Гринчука, но Полковник напоминать не стал. Только тонко улыбнулся.

Открылась дверь, и в кабинет вошел Граф.

– Что у нас сегодня на обед? – спросил Гринчук.

– Полковник заказал на мое усмотрение. Поэтому он сейчас будет ждать первого блюда, а ты прогуляешься со мной в соседний кабинет, – сказал Граф.

– Как я хочу быть полковником, – сказал, вставая из-за стола Гринчук, – он может носить папаху и может оставаться на стуле, когда подполковника гоняют с места на место.

– Что случилось? – спросил Гринчук, когда дверь кабинета закрылась.

– Понимаешь, – немного растеряно сказал Граф. – Полковник меня предупредил еще два часа назад, что будет с тобой…

– Ну?

– А час назад ко мне обратился один… э-э… мой знакомый. И попросил его проконсультировать. И я решил… – Граф отвел взгляд. – Я решил пригласить его сюда…

– В «Клуб»? – изумился Гринчук. – Тут же везде написано «Посторонним В.» Или это очень большой человек?

– Большой, – кивнул Граф. – В своем роде.

Граф открыл дверь соседнего кабинета.

– Знакомьтесь, – сказал Граф, – это Левчик.

Левчик действительно был большим человеком. В свои пятьдесят пять лет при росте метр шестьдесят он имел вес сто двадцать килограммов и привычку вкусно есть. Иногда он оказывал Графу консультационные услуги и за это получил право вкушать от изысков «Клуба». А еще он иногда умудрялся обменять свою информацию на информацию Графа.

Получив задание Мастера, Левчик решил позвонить Графу. Тот пригласил Левчика на обед, одновременно пообещав, что познакомит с очень информированным по затронутому вопросу человеком.

Увидев Гринчука, Левчик побледнел, выронил вилку и, нашарив галстук, стащил его с шеи.

Пока Граф коротко объяснял Гринчуку, что именно интересует уважаемого Левчика, уважаемый Левчик пытался восстановить дыхание и вытереть с лица и лысины пот.

– Такие, значит, дела? – сказал Гринчук, усаживаясь за стол, напротив Левчика. – Значит, это меня хотели грохнуть. А Атамана так просто, за компанию?

Левчик что-то простонал совершенно задавлено, что, по-видимому, означало согласие.

– Вы тут пообщайтесь, – сказал Граф, – а я пойду займусь делами.

Возле двери Граф остановился и, будто что-то внезапно вспомнив, оглянулся на Гринчука:

– Юра, в случае возникновения разногласий, вспомни, что старше тебя на двадцать лет, у него трое детей и нездоровое сердце. Поэтому, если надумаешь, лучше сразу бей в голову.

Левчик икнул. Граф вышел.

– Я слушаю, – сказал Гринчук.

И пока Левчик, продираясь сквозь испуг и икоту, излагал позицию Мастера по этому вопросу, Гринчук обдумывал новый вариант.

А если это правда?

Кто-то решил замочить Гринчука. Прислал команду. И все должно было выглядеть так, будто это мочили Атамана. Нет, Мастер таки действительно мастер. Большая умница.

Вопрос только в том, что не понятно, кто мог Гринчука заказать.

Разве что… Гринчук задумался.

В разговоре с Атаманом прозвучала кликуха Гири. Старого закадычного врага. Мог он? Подсказал Атаману идею встречи с Гринчуком, а сам прислал людей.

Полутемный зал, вспомнил Гринчук, испуганный Атаман, силуэт убийцы и огненные светлячки пуль.

– Я не смог ничего припомнить и поэтому обратился к Графу, – сказал Левчик.

– А он обратился куда нужно, – ответил Гринчук.

Взял со стола чистый стакан, налил в него газировки из сифона, и медленно выпил.

– Плохой у меня сегодня день, – выпив воду и поставив стакан на место, сказал Гринчук. – Последние четыре часа я только и думаю, на ком бы сорвать злость.

Левчик побледнел еще сильнее и вжался в спинку стула.

– У вас действительно больное сердце? – спросил Гринчук.

Рука Левчика привычно легла на левую сторону груди:

– С-сердечная недостаточность.

– Плохо. Длинный разговор может не получиться. К сожалению.

Нехорошо улыбаясь, Гринчук взял со стола нож, попробовал лезвие большим пальцем и удовлетворенно кивнул.

Левчик часто задышал, не сводя взгляда с ножа.

Гринчук взял с вазы яблоко и стал медленно срезать с него шкурку. Длинными аккуратными полосками.

– Удивляюсь, – сказал Гринчук, как мы раньше с вами не пересеклись. Вы такой интересный собеседник.

Левчик смотрел только на нож.

– Честно говоря, меня не слишком интересовал Мастер. И он меня, честно говоря, до сих пор мало интересует. Но меня начинает раздражать его интерес к моей скромной и, в общем, не слишком значимой фигуре. Мне казалось, что в личной беседе мы с ним уже все обсудили. А теперь, оказывается, он еще решил, что мне может понадобиться его помощь.

Левчик продолжал смотреть на лезвие, поблескивающее в свете ламп.

– Так что мы будем делать? – спросил Гринчук.

– А что-то нужно делать? – выдавил из себя Левчик.

– Всенепременно, – обворожительно улыбнулся Гринчук. – Обязательно. И, как можно, быстрее.

– Я не знаю…

– А если пальцы в дверь зажать? – самым доброжелательным образом поинтересовался Гринчук.

– Не надо, – слабым голосом произнес Левчик.

– Сам не хочу, – заверил его Гринчук. – Книжку «Хождение по мукам» читали?

– Нет. Да. В школе. Давно.

– Там есть прекрасная фраза. «Если они виноваты, то будут расстреляны. Но без этих буржуазных издевательств».

– Не надо, – простонал Левчик.

– Что «не надо»? «Расстрелян» или «буржуазных издевательств»?

– Ничего не нужно. Ни того, ни другого. Пожалуйста, – попросил Левчик.

– Тогда нам придется подружиться, – сказал Гринчук решительным тоном. – Да?

Глава 3

Мастер ложился спать рано. Как только начинало темнеть, он прерывал любые, даже самые важные дела, и отправлялся в постель. Мастер совершенно здраво полагал, что за день можно переделать любые дела. И горе было тому, кто решался нарушить его сон.

Давая указание Левчику все подготовить через три часа, Мастер не учел, что это не укладывалось в светлое время суток. Когда же это обнаружилось, Мастер понял, что в любом случае Левчик сообщит свой вариант только утром, поэтому, традиционно постояв на крыльце минут пять, Мастер пошел в спальню.

Кровать у него была широкая, металлическая, с никелированными шариками. Мастер испытывал странную тягу к таким вот морально устаревшим сооружениям, и его пацанам пришлось здорово побегать, прежде чем был найден этот шедевр. Кровать привез Атаман.

Мастер разделся и лег в постель.

Он не любил компаний, семьи не завел, поэтому в доме обитал один. Утром приходила пожилая женщина, жившая по соседству. Она готовила еду, прибирала в доме и стирала.

Еще возле дома постоянно топталось четыре крепких парня.

В принципе, Мастер мог обойтись и совсем без охраны. Никто из нормальных его побеспокоить не решился бы, но отморозки… Или просто мелкая шелупонь, не знающая, что творит.

На этот случай пришлось поставить охрану.

Все четверо были надежны, все четверо знали, что их может ожидать в случае ошибки, поэтому всю ночь службу несли бдительно, не отвлекаясь. Всю ночь.

Вот здесь и таилась возможность ошибки.

Ночь, это когда все спят. Ночь начинается где-то между двадцатью тремя часами и полуночью. А девять часов – это вечер. Это время, когда люди смотрят телевизор, пьют чай или ходят в кабак.

Поэтому охранники после наступления темноты пару часов позволяли себе спокойно посидеть в машине возле дома, поглядывая на входную дверь и на дорогу.

А вот с двадцати трех…

В ту ночь с двадцати трех часов дом охранять было уже несколько поздно.

Нет, Мастер был в доме, продолжал лежать на своей старомодной кровати с панцирной сеткой. И даже лежал живой. И, в принципе, мог бы даже позвать охранников. Но не звал.

То, что Гринчук мент, вовсе не значило, что он не воспользуется в этом случае пистолетом, который держал, уперев ствол в бок Мастера.

Как Гринчук попал в дом, Мастер даже не стал прикидывать. Через минуту после своего пробуждения, Мастер понял, что ситуация совершенно однозначная.

– Еще раз – здравствуйте, – сказал Гринчук.

– Привет, – ответил Мастер.

– Сразу определимся, – сказал Гринчук. – Я – Зеленый, это пистолет. В нем двенадцать патронов и он не на предохранителе. Кроме этого, пистолет нигде не зарегистрирован, поэтому на спуск я нажму не задумываясь. Понятно?

– И мочить ты меня пока не собираешься, – констатировал Мастер.

– Верно, иначе не будил бы.

– Тогда что тебе нужно? – спросил Мастер.

– Оставь меня в покое. Возьми и забудь про меня. Насовсем. Фамилию забудь, имя и звание. А я забуду о тебе.

– Что так?

– Времени у меня на тебя нет. Я занимаюсь совершенно другими делами, – сказал Гринчук, – ни к тебе, ни к Атаману я дел не имею и не собираюсь иметь. И мне насрать на то, что его замочили. И мне совершенно не интересно, за что. Я хочу просто жить, а не узнавать время от времени, что кто-то хочет меня или убить или защитить.

– Левчик сболтнул, – странным тоном произнес Мастер.

– У него выбора не было. Он, бедняга, почесал-почесал в голове, не смог придумать, кто же это на Гринчука мог выписать заказ, да и отправился наводить справки. А дальше уже дело техники и моих источников информации.

– Левчик сболтнул, – повторил Мастер.

– Называй, как хочешь. Только отцепись от меня.

– Ладно, Левчика я не трону. Он бедняга и так, небось, весь обгадился.

– Не знаю, памперсов ему не менял.

– А вот ты, Гринчук…

На стене тикали часы. Гринчук ждал, как именно закончит фразу хозяин дома, а хозяин дома все ее не заканчивал. А потом решил вообще перейти к другому вопросу.

– Тебе чего здесь нужно? – спросил Мастер.

– Я хочу предупредить, – сказал Гринчук. – В эти игры я с тобой не играю. Упаси тебя боже, начать трепаться по поводу заказа на меня…

– А что? Убьешь меня?

– Может быть.

– Думаешь меня испугать, мент?

– Думаю тебя предупредить.

– Я ж тебя защитить хотел, – сказал Мастер. – Тебе ж Левчик сказал, что я хотел тебя отмазать…

– Сказал. Только фигня все это. Слышал я, что ты головастый мужик, только на этот раз ты облажался.

Мастер почувствовал, что Гринчук убрал пистолет. Щелкнул предохранитель.

– Отчего это ты так решил? – спросил Мастер.

Ему действительно стало интересно, что именно усмотрел мент в его идее.

– Ты стрелял когда-нибудь в темноте? – спросил Гринчук. – Или в сумерках?

– Не люблю стволы, – сказал Мастер. – То ли дело перо…

– А я стрелял. Не видно мушки ни хрена. И не видно, куда попадаешь. Есть выход – взять трассирующие пули. Вот там раздолье. Можно даже не целится. Управляй струей, как в сортире.

– Атамана так струей и замочили. И вот что это значит, – сказал Гринчук.

Мастер видел только его силуэт на фоне окна. И еще слышал голос. И Мастеру показалось, что Гринчук отвернулся от кровати.

– Меня можно было грохнуть где угодно. Просто на улице, из машины. И для этого не нужно было бы снаряжать автомат трассерами. А вот Атаман почти все время торчал в своем клубе. А там – освещение специфическое. И там можно было подумать о трассерах.

Мастер опустил руку с кровати и на внутренней стороне ножки кровати нащупал нож.

– Так что мочить шли Атамана. И я подозреваю, что мочили его по твоему приказу.

– Что ты говоришь? – удивился Мастер.

Рукоятка ножа удобно легла в руку. Силуэт Гринчука четко выделялся на фоне окна. Словно вырезанный из черной бумаги.

– По-твоему, – повторил Гринчук.

– Это тебе Атаман сказал? – спросил Мастер.

– Что-то вроде того. Сказал, что ты от него там чего-то хочешь, а он…

– Что он?

– Не хотел этого делать. Боялся Атаман. Так боялся, что даже руки тряслись.

– Не хотел… – со странной интонацией протянул Мастер. – Жаль.

– Что жаль?

– Чего ж он, козел, просто не сказал? – будто сам у себя спросил Мастер.

– И тогда остался бы жив?

– Тебе-то какая разница? – взорвался Мастер. – Тебе-то что, мент поганый? Что ты понимаешь? Мне Атаман как сын был.

– Как сын! – выкрикнул Мастер, приподнимаясь на локтях.

– А сына ты не замочил бы никогда? – спросил Гринчук.

Он отошел от окна и почти исчез на фоне стены.

Мастер рывком сел на кровати:

– Ты почему решил, что это я его замочил? Почему?

– Атаман сказал, что, либо выполнит приказ, либо его убьют. А выполнять он не хотел.

– Мне не нужно было подсылать убийц, – почти закричал Мастер. – Я мог его грохнуть при всех, спокойно. Предъявить ему… Да что угодно! Ты думаешь, кто-нибудь стал бы по этому поводу со мной цапаться? Они же друг другу готовы глотки перегрызть. Отдать любому из них дело Атамана. Просто пообещать, и любой из них его бы на вилы поставил. Не понял? А еще умный!

– Не нужно мне ничего придумывать. Не нужно! – голос Мастер вдруг стих, превратившись в шепот.

Словно песок пересыпался из одной стеклянной чаши в другую.

– Тебя это мочили, мусорок. За тобой приходили. И если мы не найдем заказчика…

– То меня могут грохнуть, – глухо сказал Гринчук. – Типа, вы ищите, кто-то стреляет в меня из машины, и вы все разводите руками. Жаль мента, не уберегли. И это ты прикажешь меня замочить. На всякий случай. Вот это меня и не устраивает. Совершенно.

– Ни чем не могу помочь, – прошелестел Мастер.

Подменили его, сказал Атаман.

— Можешь. Забудь обо мне. И я забуду о тебе.

– Заказчика искать нужно.

– Нет. Не нужно. Ты заказывал. Именно ты и заказал Атамана. Ты просто не хочешь, чтобы узнали об этом.

– Я тебе уже сказал… Эти уроды…

– А я не об этих уродах, – сказал Гринчук. – Я о другом. Ты боишься, что об этом узнают там…

И что-то в голосе Гринчука прозвучало такое, что Мастер напрягся.

– Ты о чем?

– Атаман сказал, что готов был за тебя жизнь отдать. До сентября. А потом перестал относиться к тебе, как к отцу. С чего бы это? – спросил Гринчук.

– Откуда мне знать?

– Вот и я не знаю. И еще он что-то бормотал о погибших и убитых. О твоих ребятах. Доверенных.

Голос Гринчука звучал спокойно и размеренно, словно говорил Гринчук под метроном. Или под громкое тиканье настенных часов.

Тик-так. Тик-так. Погибших – убитых. Тик-так.

– И что еще тебе говорил Атаман?

– Еще? Еще он говорил о том, что ты вернулся с моря странным. Не таким, как уезжал. Боялся, что тебя подменили. Загипнотизировали…

– Подменили? Загипнотизировали? – Мастер вдруг захохотал.

Громко, со всхлипами и стонами. Он хохотал так, будто услышал самую смешную вещь в мире. Будто услышал самую несусветную глупость.

– За… загипнотизировали! – крикнул Мастер. – Подменили!

Он хохотал, но Гринчуку вдруг показалось, что Мастер плачет. Рыдает. Словно…

– Если бы, – всхлипнул Мастер. – Если бы меня подменили! Господи… Если бы загипнотизировали!

Гринчук молчал.

Мастер встал с кровати, отшвырнул в сторону нож и подошел к Гринчуку. Взял его за отворот куртки и встряхнул.

– Что вы можете знать, уроды! Что он мог знать! Ехать он не хотел! Не хотел! Не хотел…

Голос Мастера снова сполз к шепоту.

Мастер потянул к себе Гринчука и шепнул ему на ухо:

– А ты ему поверил?

Гринчук снова промолчал.

– Думаешь, подменили и все? Думаешь, загипнотизировали? Хрен вам. Это слишком просто. Он тебе про Приморск говорил? Да? И туда ехать не хотел? Козел. Что, помощи у тебя просил?

– Просил, – сказал Гринчук и попытался отодвинуть от себя Мастера, но тот держал куртку крепко.

– А что ты можешь сделать? Никто ничего не может сделать! Я ничего сделать не могу! Понял? Я! Не могу! Понимаешь? Нет? Тогда съезди туда! – сказал Мастер, обдавая горячим дыханием лицо Гринчука. – Возьми и поедь. Может, узнаешь чего… Или тебе повезет, и тебя…

Мастер оттолкнул Гринчука и снова засмеялся:

– И тебя не подменят. И не загипнотизируют. И…

Мастер оборвал себя. Вернулся к кровати и сел на нее, тяжело дыша.

Гринчук брезгливо отер с лица следы его дыхания.

– Отгадай загадку, мент, – прошипел Мастер. – Я заставлял Атамана ехать в Приморск, и я его замочил, не дожидаясь отказа. Я мог убить Атамана просто так, но сделал, чтобы никто этого со мной не связал. Почему? Отгадай, мент! Отгадай, кто вернулся вместо меня из Приморска? Отгадаешь – я…

Мастер замолчал, словно пытаясь придумать ставку, приз Гринчуку за догадливость. Но не придумал.

– Ничего у тебя не получится, – прошипел Мастер. – Ничего ты не узнаешь. А если узнаешь…

– Подменят тебя! – сказал Мастер. – Подменят!

Гринчук вздрогнул, словно его лица коснулась холодная липкая лапа.

– Хорошо, – сказал Мастер. – Тебя больше не тронут. И не вспомнят. Если ты надумаешь болтать о том, что здесь услышал и о том, что тебе сказал Атаман – подохнешь. Даже если тебе никто не поверит – все равно подохнешь. Если тебе поверят, и что-то случится со мной – подохнешь. Или будет еще хуже – останешься жить. Вот так, как я.

– Иди, – прошептал Мастер и замолчал.

Словно высыпался весь песок.

Гринчук не ответил ничего. Он молча вышел из спальни. Выскользнул из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Хлопнула дверца в машине – охранник отправился в первый обход.

Гринчук легко перепрыгнул через забор и замер, чтобы не шуметь.