Охота на охотника (№3) - Правило русского спецназа

Местные прозвали зверей дикушами, поскольку не только отловить — увидеть их удавалось считанным единицам. Плато было единственным местом в горах, где не было никаких хищников: ни волков, ни лисиц, ни медведей. Снежные барсы и то обходили Змеиное плато стороной, хотя название не слишком соответствовало самому месту — змей диковинные звери вывели начисто, хотя летом гадюки, полозы, гюрзы и всякие другие твари кишмя кишели в близлежащих горах. Зато зайцам, косулям, горным баранам на плато было раздолье.

Неведомые животные сторонились людей, никогда первыми не нападали, но уж если кто-то по недосмотру или с какими другими целями вторгался на их территорию, спуску не давали.

Старожилы еще помнили, как около семидесяти лет назад два шалопая из пришлых, не сработавшись с фермерами, поскольку больше думали о самогоне, чем о работе, пошли добывать зверей на плато, чтобы поправить финансовые дела. Мол, раз зверь диковинный, так шкурки можно загнать в столице весьма прибыльно. Мужички были пришлые и, хотя местные предостерегали их от этого занятия, ушли, экипированные двумя охотничьими лучевиками, медвежьими капканами и отравой на волков. Через неделю фермер, у которого они снимали избушку для гостей, забеспокоился, а через полторы пятеро фермеров снарядились, как на войну и пошли за хребет. Горе-охотников нашли сразу, едва перешли за перевал. Мужики лежали возле палатки с разорванными глотками, и тела их уже начали разлагаться. Над лицами потрудились птицы, и определить, кто из них есть кто, не представлялось возможным. Отравы и капканов в палатке не обнаружилось — видно, успели поставить. Оба лучевика были приведены в негодность, причем таким способом, что у фермеров глаза на лоб полезли: оружие было перекушено пополам там, где начинался короткий ствол. На пластиковых ложах остались следы зубов, а металл был смят в лепешку и словно разорван. Батареи в лучевиках были наполовину разряжены, и по отметинам на каменистой почве было видно, куда пришлись заряды охотничьих «ежей». Два десятка опаленных выбоин начинались за семьдесят метров до лагеря и заканчивались перед самой палаткой. Чтобы два ушлых мужика, явно не в первый раз увидевших оружие, из двадцати выстрелов промазали по мишени на таком расстоянии — в это было трудно поверить. Обследовали следы и сошлись на том, что охотников порешил один-единственный зверь. Возле следа от последнего выстрела, у самой палатки, нашли продолговатую чешуйку, похожую на рыбью, только толстую и прочную, будто она была выкована из легированной стали. Чешуйка блестела с одной стороны, как зеркало, и была матово-синяя, под цвет прокаленного железа, с другой. Кто-то из фермеров, видевший дикушу, издали, в мощный бинокль, да и то мельком, сказал, что, по его разумению, чешуя эта сбита с тела зверя, но почему в таком случае дикуша перегрызла глотки охотникам, а не окочурилась на месте, непонятно. Выстрел из охотничьего лучевика «Еж — Т17» опрокидывал идущего в атаку подраненного кабана на двадцать пудов весом, а дикуши были размером едва с лайку, а то и меньше.

Пока четверо фермеров долбили землю под могилу, один отошел чуть в сторону и наткнулся на изломанный медвежий капкан — будто кто-то жевал его, плюща и разрывая прочнейшую сталь. В сумерках, когда мужиков похоронили и водрузили над могилой крест — люди, все ж таки, хоть и непутевые, самый зоркий и молодой из фермеров заметил в полусотне метров дикушу. Зверек стоял, чуть опустив острую морду и смотрел на людей, словно соображал, напасть на них или дать закончить работу. Парень вскинул к плечу лучевик, и дикуша будто сквозь землю провалился: только что стоял как вкопанный и вдруг обнаружился на десяток метров ближе. Всем сразу стало понятно, почему в зверя попали только один раз. Лучевик у парня выбили и, накостыляв по шее, поспешили уйти с плато.

К несчастью, чешуйку с тела дикуши кто-то догадался отправить в Каменный Донец — столицу планеты. Не прошло и месяца, как прибыла небольшая экспедиция. Оказалось, что дикуша нигде на планете больше не обнаружена, и отделение ксенозоологии местного института решило исследовать редкий вид. Исследовать не удалось, поскольку в первую же ночь, которую экспедиция решила провести в лагере на Змеином плато, на них напали, испортили оборудование, растерзали трех волкодавов и изорвали палатки. Ученые мужи бежали с плато кто в чем: двое без сапог, а один только в подштанниках, и с тех пор дикуш оставили в покое. Этому способствовало и то, что фермеры и сами отваживали любителей экзотики, поначалу прибывавших к Зеленому хребту поглядеть на местную диковинку. В конце концов плато объявили заповедником. Экспедиция университета Киото, состоявшая из пяти бойких ниппонцев, неведомо как получившая разрешение на отлов одного экземпляра дикуши, потеряла четырех человек, несмотря на то что в снаряжении у них были абордажные бронники, рассчитанные иа попадание из стандартного плазмобоя с расстояния в десять метров. Молоденький ниппонец со сломанными ребрами и выбитой рукой притащился на ферму к Кондрату, толком объяснить ничего не смог, но Кондрат понял, что демоны в одночасье лишили жизни подданных ниппонского императора, хотя одного из демонов удалось уничтожить. В мешке ниппонец приволок обгорелую тушку дикуши. Как впоследствии рассказал Кондрату начальник местного полицейского участка, ниппонцы умудрились в рюкзаках, в разобранном состоянии, протащить через таможню плазмобой, из которого и подстрелили дикушу. Этот инцидент был последним, когда губернатор планеты разрешил кому бы то ни было проводить исследования на Змеином плато.

— И я загорелся, — Полубой хмыкнул и долил остатки коньяка по стаканам, в которых чаю уже почти не осталось, — а что ты хочешь — во мне уже литра полтора очищенной сидело, да и Кондрат лыка не вязал. Он пьяный-пьяный, а пытался меня отговорить. Я — ни в какую. Добуду, говорю, дикушу живьем, или пусть они меня в лоскуты рвут! Ну ты знаешь, я животных всегда любил.

— Я бы и спьяну к таким тварям не полез, — сказал Небогатов, — это ж надо, из лучевика не прошибешь!

— Да-а... — протянул Полубой, возвращаясь к воспоминаниям, — взял я у Кондрата палатку, одеяло, пяток банок консервов и пошел на Зеленый хребет. Прямо ночью и пошел, и оружия не взял — только нож свой десантный. Кондрат меня остановить хотел, так я его в погребе закрыл и ушел.

Еще до рассвета Полубой добрался до предгорий. Дальше стоял хвойный лес, переходящий в кустарник. Палатку он бросил по дороге из пьяной удали: или не морпех он и на голой земле не переночует? Одеяло свернул в скатку, наподобие шинели, повесил через плечо и двинул вверх по склону, который по мере подъема становился все круче.

Хмель постепенно выветривался, и вскоре он понял, что свалял дурака, однако вернуться с пустыми руками не позволяла гордость. Как же, пальцы гнул перед другом, мол, морпех нигде не пропадет и кого хочешь добудет. На абордаж хаживали, а зверюгу тупую не взять? Да не бывать этому!

К полудню он вышел к плато. Если внизу, в долинах, стояла золотая осень, то здесь зима уже вступала в свои права: посвистывал пронизывающий ветер, летел мелкий колючий снег, мерзлая земля, и летом твердая, превратилась в камень. Полубой прошел вперед на полкилометра, развел костер и съел две банки тушенки, соображая, где искать логово зверя. Впрочем, если верить рассказам Кондрата, они сами должны были к нему выйти. Прошел час, другой, метель улеглась, выглянуло тусклое солнце, но вокруг, сколько Полубой ни напрягал зрение, не было ни следа животных. Ни косуль, ни горных баранов, ни, тем более, мифических дикуш Касьян решил, было, пройти глубже на плато, как вдруг мимолетный блеск привлек его внимание. Вытащив нож и намотав на левую руку одеяло в качестве примитивного щита, он осторожно двинулся вперед.

От опьянения не осталось и следа, и Полубой хорошо понимал, на что идет — в случае нападения дикуши его не спасет ничто, однако опыт общения с животными на ферме и в кинологическом центре, принадлежавшем корпусу морской пехоты, давал ему небольшой шанс. Он уже не думал о том, как поймать зверька, он хотел просто поглядеть, что же это за чудо.

Солнечный луч снова отразился от чего-то блестящего, мазнул Касьяна по глазам и внезапно он опустил нож. Впереди не было опасности. Он привык чувствовать настроение животного: раздражение, апатию, гнев или голод, но сейчас он ощущал нечто иное. Это было похоже на жалобу, на одиночество и страх перед неизведанным. Будто кто-то маленький заблудился в большом мире и ждет, когда кто-нибудь большой и сильный поможет ему выбраться на дорогу.

Полубой нахмурился и ускорил шаги. Снег быстро таял под солнечными лучами, и сначала Касьян не понял, в чем дело — в яме, едва сантиметров пятьдесят глубиной, копошились комочки грязи, чуть слышно попискивая. Полубой присел на корточки, подхватил один комок, потом второй. Оба прекрасно уместились в сложенных ковшиком ладонях, мало того, писк прекратился и Касьян почувствовал, что исходящий страх, который он ощущал, уступил место спокойствию и умиротворению. Он протер от налипшей земли зверьков. Дикуши были размером с крысу, с остренькими мордочками. Светлая, почти прозрачная чешуя была мягкой, глаз почти не было видно, так, щелочки какие-то. Они тыкались черными носами в пальцы, щекотали ладонь коготками на коротких лапах, смешно помахивали хвостами. Полубой встал во весь рост и огляделся. Мать могла находиться рядом и не потерпела бы чужака рядом со своим потомством.

Касьян аккуратно положил зверьков на землю, вернулся к костру, взял одеяло, отнес к яме и, расстелив, устроил дикуш на нем, соорудив нечто похожее на логово. Повозившись, обустраиваясь, они прижались друг к другу и уснули.

Полубой провел на плато три дня, дожидаясь, когда к зверькам выйдет мать, но так никого и не увидел. Он пытался кормить дикуш консервами, сушил подмокшее одеяло, подкладывая под дикуш на это время свою куртку. Утром третьего дня Полубой в последний раз оглядел заснеженное плато. Консервы кончились еще вчера, мороз с каждым днем усиливался, и одеяло уже не согревало зверьков — они скулили все жалобнее и даже пытались ковылять за Касьяном на слабых лапах, когда он возвращался к костру.

Полубой взял дикуш в руки, устроил их за пазухой, забросил на плечо одеяло и двинулся в обратный путь.

Возле леса у подножия Зеленого хребта его встретил Кондрат, который пошел искать то, что осталось от друга.

— Говорит: помолился, с женой простился, взял лучевик и двинул косточки мои прибрать. Ох и ругался он, — Полубой усмехнулся и покрутил головой, — ну и Таисия, жена его, дома еще мне добавила. А ночью проснулся я, а они, зверята эти, сидят возле кровати и смотрят на меня. Стало быть — глаза у них открылись.

— Так они что, слепые, что ли, были? — спросил Небогатов.

— Ну да. И все, стали за мной ходить, как на веревочке. Я ж хотел их у Кондрата оставить — лучших сторожей и не сыщешь, но он отказался, да и жена ни в какую. Того и гляди младенец народится, а тут зверюги, которые железо грызут, будто мозговую кость. Пришлось мне их с собой взять. Уж как с планеты вывез — лучше и не спрашивай. В сумку, в тряпки замотал и молился, чтобы не вякнули, а они будто почуяли, что нас разлучить могут — сидели, как мыши в подполе, когда кот рядом. Ни звука.

Полубой допил то, что называлось марсофлотским чаем, разогнал перед лицом дым — Небогатов искурил полпачки «Гвардейских».

— Вот так и приобрел я этих зверушек, — сказал Касьян, поднимаясь и потягиваясь. — Однако пора и на боковую. Я ребятам сказал, что завтра тренинг устрою — хочу на аварийный выброс из подбитого модуля их погонять.

— Ты постой. А как же ты этих дикуш приручал, натаскивал?

— Да никак. Привел к кинологам, как чуть подросли — они через полгода уже с кролика были. Ребята из собачника меня на смех подняли: куда, говорят, котят этих? Ну загрузили в кибера имитацию атаки, попер он на меня. Никто и глазом моргнуть не успел, как от того кибера только потроха электронные полетели. След они держат чуть ли не полугодовой давности, команды я им не подаю, просто думаю, что хорошо бы сделать вот так, а иной раз даже и подумать не успеваю, а они уже все делают. Ну бывают накладки. Агламбу Керрора порвали прежде, чем я остановить успел — не до него мне было, а так смирные, даже ласковые, я бы сказал.

— Ты своих ласковых все-таки в каюте держи, — хмыкнул Небогатов. — Ладно, до района операции еще неделя пути. Ты во сколько завтра своих гонять начнешь?

— Думаю, с утра.

— Могу ход сбросить, могу остановиться. Ты не стесняйся, говори, что надо. Как-никак мы здесь все на тебя работаем.

— Ничего не надо, — сказал Полубой, надевая куртку и беря в руку портупею, — мы на ходу все отработаем. А чаек у тебя славный, — сказал он, уже выходя в коридор.

Вот Кайсарова возьмем — угощу еще. А пока — сухой закон.

Глава 7

— Итак, — Небогатов включил тактический тренажер и над столом повис шар проекции с точками звезд и пылевидной туманностью, — пора и делом заняться. Что видите, господин капитан третьего ранга?

Полубой сдвинул густые брови и прошелся вокруг голограммы, внимательно ее разглядывая.

— Туманность... здесь вроде астероиды. А где это?

— Туманность Серебряная Пыль. Вот это самая близкая к месту действия звезда, это — скопление астероидов, планеты и спутники планет.

— Ага, — Полубой кивнул, — теперь понял. Здесь Птолемей расшарашил Секиру Мауро и забрал «мороженое мясо», так? Вот в этом секторе.

— Хорошо, что тебе не приходится делать доклады на военном совете. «Расшарашил»! Блестяще спланированная и не менее блестяще проведенная операция по перехвату конвоя сопровождаемого почти вдвое превосходящими силами! Именно после боя у Серебряной Пыли наши аналитики насторожились. — Небогатов поиграл сенсорами клавиатуры, увеличивая масштаб. Голограмма расцветилась красными и синими точками. — Красные — конвой, синие — Птолемей. Это его флагман -«Демосфен». Вот здесь, на своей «Лилии» находился Мауро. Чтобы тебе было удобней, классифицируем его корабли по принятой в военном флоте системе.

Полубой присел на стул напротив голограммы, с комфортом вытянув нога, и зевнул, слегка прикрывшись ладонью.

Он знал за своим другом слабость — любую беседу превращать в лекцию, а уж о тактике Кирилл мог говорить часами. Небогатов подозрительно покосился на него, но промолчал. Собственно, расклад сил перед боем Касьян знал — все это подробно разбиралось в прессе, однако раз Небогатов решил уделить этому время, значит, у него были свои интересные соображения.

У гетайра было девять кораблей, в то время как Секира Мауро располагал двадцатью одним вымпелом, из которых шестнадцать были боевыми кораблями. По принятой классификации судов эти корабли были чем-то средним между корветом и фрегатом, то есть его эскадра была однородна по составу.

«Демосфен» Птолемея по вооружению, энергетической установке и численности экипажа подходил под определение эсминца, но с некоторыми оговорками: на нем почти не было противоабордажных орудийных установок, однако три «Онагра» и двенадцать «тарантулов» могли пресечь любую попытку выйти на дистанцию выброса абордажных команд. К тому же, видимо, предполагалось, что «Демосфен» сам будет нападать и ему не придется отбиваться от чужого десанта. Из восьми кораблей три были фрегатами, а пять подходили под определение тяжелых «дестроеров» — перехватчиков дальнего радиуса действия.

Мауро издалека обнаружил противника и выдвинул вперед кулак из семи корветов, два оставил при себе, непосредственно в ордере транспортников, приказав остальным прикрывать фланги — пользуясь численным превосходством, он решил прорваться сквозь строй противника с ходу.

Птолемей начал бой, расставив свои силы по классической схеме, принятой Александром Македонским: фалангой являлся «Демосфен», конницу слева заменяли «дестроеры», а фрегаты выполняли роль малой фаланги и агироспидов.

Секира Мауро ввязался в бой без разведки, и это было его главной ошибкой — он принял за фрегат прикрывшийся полем отражения «Демосфен». У Мауро был шанс победить, если бы он попытался охватить группу гетайра с флангов, однако он атаковал в лоб.

Конвой торговцев «мясом» сблизился с Птолемеем на дистанцию выстрела его главного калибра, но гетайр не открывал огня, скрывая до поры свое преимущество. Лишь когда корветы авангарда Мауро вступили в бой, «Демосфен» открыл свою сущность самым печальным для пиратов образом. Ответный залп трех «онагров» был ужасен: один корвет мгновенно превратился в небольшую звезду, еще два окутались клубами пара и застопорили ход, а на четыре оставшихся обрушились фрегаты, поддерживаемые огнем с «Демосфена».

«Дестроеры» тем временем навалились на корветы правого фланга, терзая их, словно катафракты персидскую пехоту. Мауро, который не знал, то ли идти на помощь авангарду, то ли отбиваться от перехватчиков, заметался. Он двинул вперед силы левого фланга, однако «Демосфен» даже не позволил им приблизиться на дистанцию прицельного выстрела — его орудия поставили перед корветами непроницаемую стену гравитационных возмущений, подобную стене копий сарисфоров фаланги Александра Македонского.

В создавшейся ситуации Секира Мауро принял единственно верное решение: приказал транспортам уходить, надеясь задержать противника оставшимися кораблями. Он хорошо понимал, что потерю сорока с лишним тысяч рабов ему не простят, однако было уже поздно — флагман Птолемея двинулся вперед и, ворвавшись в ордер транспортников, выбросил абордажные боты.

Бой превратился в свалку, «Лилия» получила серьезные повреждения, из прикрывавших ее корветов один разваливался на глазах Мауро, а на втором шла абордажная схватка, в исходе которой сомнений не было — к корвету присосалось сразу два абордажных бота.

Пираты бросились врассыпную, четырем удалось уйти, но один из «дестроеров», которым командовал, как оказалось впоследствии, сам Птолемей, догнал и добил поврежденную «Лилию» Секиры Мауро. Пленных Птолемей не брал.

— Тебе ничего не показалось странным в тактике гетайра? — спросил Небогатое.

Полубой глубокомысленно кашлянул. На самом деле ему совсем не хотелось размышлять о тактических схемах, тем более флотских сражений, но, чтобы не обидеть Кирилла, он принял задумчивый вид.

— Ну то, что он не брал пленных? Так я на его месте поступил бы так же — ненавижу торговцев «мясом».

— Я не о том, — нетерпеливо отмахнулся Небогатов, — после этого боя в нашей разведке и заподозрили, что под именем Птолемея скрывается кто-то, служивший в русском флоте, причем не на последних ролях.

— Он стал преследовать Мауро до уничтожения? — озарило Полубоя.

— Нет. Думай, Касьян! Чему тебя учили? Ну!

— Чему учили — все забыл, — буркнул Полубой и поднял глаза к потолку каюты, — м-м... э-э...

— Что ты блеешь, как баран стреноженный? — осерчал Небогатое.

— Баранов не треножат, — поправил его Касьян. — Чего ты пристал? Сдались мне твои загадки!

— Эх.. — Небогатов переключил проекцию, — посмотри, он же вломился в середину ордера! Ни в одном флоте этому не учат, только у нас и только на курсах по каперской тактике.

Полубой встал и шагнул ближе к голограмме. Широкой как лопата ладонью он отсек на проекции отметки транспортов от корветов Мауро и ухмыльнулся.

— А ведь верно. Молодец парень!

— О чем и речь, — кивнул Небогатов, — в противном случае, какое у Птолемея ни было бы преимущество в орудиях, в конце концов к нему подобрались бы вплотную, связали ближним боем, а транспорты тем временем ушли. Парни из разведки выяснили, кто из офицеров состава флота, окончивших курсы каперов в последние пять лет, находится вне пределов русского сектора, и в результате проверки вышли на сына Великого Князя. Полубой опять плюхнулся в кресло и пожал плечами.

— А нам-то это каким боком поможет? Мы и так знаем, кого надо ловить.

— Тебе, может, и не поможет, но мне — еще как. Его «Демосфен» и мой «Дерзкий» почти однотипные корабли, но у меня преимущество в вооружении, значит, на лобовое столкновение он не пойдет.

— Это если данные разведки верны и на «Демосфене» только три «онагра».

— Верно, однако вот здесь у меня, — Кирилл постучал пальцем по пульту тренажера, — все операции, в которых участвовал капитан третьего ранга Кайсаров и если придется брать его с боя, то лучше знать, чего можно от него ожидать. Согласен?

— Согласен. Еще бы выяснить, сколько у него людей в экипаже и сколько из них абордажников с опытом боевых действий, а больше нечего и пожелать.

— С опытом — все. У Александра новичков нет, но количество придется определять на месте. А «Демосфен» придется уничтожить.

Полубой хмуро взглянул на Небогатова.

— Угу. Вместе с командой. Насколько я понял Константина, наверху сильно озабочены, чтобы все, близко знавшие гетайра Птолемея, хранили молчание.

— Ты правильно его понял. Ладно, не будем о грустном. Абордаж я обеспечу, твое дело — захватить и вывезти Кайсарова. — Кирилл помолчал и добавил многозначительно. — Или его тело.

Глава 8

Кэптен Мэтью Рендал, коренастый, плотный, с массивной челюстью, выдающей упрямый нрав своего обладателя, проводил взглядом долговязую фигуру контрадмирала, дождался, пока створки лифта сомкнутся за ним, и перевел дух. Присутствие начальства на вверенном ему корабле всегда раздражало Рендала, но только в дурном сне могло присниться, что командовать операцией назначат Стивена Хаксли и что он пожелает поднять флаг на «Тихуане». Второй помощник, Анхель Субисаретта, чья вахта подходила к концу, с пониманием взглянул на кэптена.

— Кофе, сэр?

— Неплохо бы, — согласился Рендал, — вызови-ка «Юкон».

Субисаретта отдал распоряжение, и через несколько секунд на экране возникло спокойное загорелое лицо Кристофера Макензи — командира крейсера «Форт Юкон», который висел над Нойрадисом в переделах прямой видимости с «Тихуаны». Под немного насмешливым взглядом Макензи Рендал отхлебнул кофе и поморщился. Обычно для вахты заваривали натуральный кофе, но в присутствии контр-адмирала, по молчаливому одобрению кэптена, кок стал варить бурду, которая входила в рацион команды согласно принятым во флоте стандартам. Всем было известно, что Хаксли строг до анекдотичности в том, что касалось устава и порядка, и потому кок решил попусту не рисковать.

— Тяжело? — участливо спросил Макензи.

— А ты как думаешь? — огрызнулся Рендал. — Господи, есть на свете справедливость или ее вовсе нет? Почему все проверяющие прутся ко мне, почему как ни парад, так именно «Тихуана» должна представлять Четвертый флот, почему, наконец, тебя посылают для ремонта в Голдбей, а меня в гнилую дыру, где пиво варят из кукурузы, а виски пахнет мочой?

— Потому, что твой корабль самый лучший на флоте, — серьезно ответил Макензи и прикусил губу, чтобы не улыбнуться. Рендал мог и обидеться, а кто тогда составит еженедельную пару для партии в бридж Макензи и его жене?

Рендал взглянул в обзорный экран на планету, опостылевшую за пять дней ожидания. Как обычно экваториальная часть была скрыта темными облаками, отчего Нойрадис казался разделенным на два полушария, висящих в пространстве независимо друг от друга. Кэптен прихлебнул из кружки и с досадой поставил ее на пульт.

— Что от Петерсона и Намиена?

Две группы фрегатов под командованием коммандеров Петерсона и Намиена прятались за лунами Нойрадиса в готовности по зеленому коду. Им было запрещено вести радиообмен и поэтому переговариваться они могли только световым кодом.

— Ничего, — пожал плечами Макензи, — сидят в радиомолчании, энергетические установки держат в одной десятой — только для прикрытия. «Москиты» молчат?

Рендал угрюмо кивнул. «Москиты» — беспилотные разведчики, выброшенные за двести тысяч миль от Нойрадиса, должны были предупредить основные силы о появлении противника.

А противник ожидался серьезный.

Месяц назад министр обороны Содружества созвал совещание высшего командного состава флота с участием представителей разведки. Встреча продолжалась более полутора часов. Через сутки после совещания из состава Четвертого флота была создана ударная группа кораблей в составе тяжелых крейсеров «Тихуана», «Форт Юкон» и приданных им двух флотилий фрегатов под общим командованием контр-адмирала Стивена Хаксли по прозвищу «сарыч».

Командующий флотом Содружества четырехзвездный адмирал Контениус в коротком приказе поставил ударной группе задачу: предотвратить нападение гетайров Александра Великого на рудники компании «Макнамара инк.» на планете Нойрадис. Разработка операции не заняла много времени и проводилась в глубочайшей тайне, что было вполне объяснимо — во-первых, общественное мнение, управляемое Средствами Массовой Информации, успело сделать из Александра защитника обездоленных, объявив его чуть ли не посланником самого Господа. А во-вторых, флот посчитал, что Госдепартамент, согласившийся на наглое требование русских о передаче им верховного командования объединенными силами, умалил честь Вооруженных сил Содружества. Так что успешная (первая успешная!) операция против гетайров Александра должна была не только реабилитировать флот, но и заставить русских слегка поумерить амбиции. Поэтому операции и придавалось столь большое значение, и ее подготовка была окутана столь большой секретностью. Даже семьи офицеров и старшин не знали, в какой сектор космоса следуют корабли их мужей и отцов.

План операции базировался на том, что разведка впервые получила абсолютно достоверные сведения о планах Александра (желание успеха было столь велико, что редкие голоса сомневающихся были отметены как голоса паникеров и гипертрофированных скептиков). Штабом было решено организовать засаду, и при выходе кораблей гетайров к Нойрадису, пользуясь преимуществом в вооружении, нанести им как можно больший урон. Остатки пиратов должны были предстать перед судом, на котором наконец-то можно было бы развенчать Александра Великого, показав народу Содружества его истинное лицо. Даже не лицо, а личину обыкновенного бандита, скрывающегося под маской освободителя и защитника, призывающего людей в лучезарное справедливое будущее.

Ударная группа прибыла к Нойрадису пять суток назад.

Количество служащих компании «Макнамара инк.» на планете не превышало трех тысяч человек, включая сотню вооруженную легким оружием охрану. Четыре рудника, расположенные на архипелаге, протянувшемся по экватору с севера на юг, добывали тридцать процентов френиума от общего мирового объема. Орбитальной защиты планета не имела. Над экваториальной зоной висели два огромных терминала, с которых грузовые суда забирали добытую и переработанную на планете руду. Обычно грузовики Макнамары забирали френиум раз в два месяца, и по данным, источник которых разведка, как обычно, не назвала, гетайры Александра должны были перехватить ценнейшее сырье. Если учесть недавнее нападение гетайров (в чем аналитики разведуправления флота ничуть не сомневались) на рудники компании «Юниверсити Маунтейн», то четко прослеживался интерес Александра к мировой добыче френиума. Правительство Содружества никак не могло допустить, чтобы промышленность испытывала недостаток редкого минерала, а потому было решено преподать Александру наглядный урок: одно дело пиратствовать на пассажирских линиях и совсем другое затронуть интересы могущественных компаний, поддерживаемых государством...

Контр-адмирал Хаксли прибыл на «Тихуану», выслушал рапорт Рендала и немедленно сделал ему строгое замечание по поводу отсутствия двух световых элементов в ограждении причальной платформы.

За время полета к Нойрадису три раза в сутки, точно по уставу, играли боевую тревогу, ежедневные проверки боеготовности всех помещений корабля от орудийных постов до гальюнов довели команду до тихого бешенства, вахты боялись больше, чем противника, поскольку контр-адмирал мог нагрянуть в рубку или на боевые посты в любую минуту. Рендал, опасаясь, что кто-то из команды сорвется, попытался переговорить с Хаксли, как офицер с офицером, однако получил очередное замечание по поводу неправильно пришитой эмблемы, плюнул и отступился. Оставалось только надеяться, что нападение гетайров не заставит себя ждать и операция, под названием «Королевский горностай», прозванная командами кораблей ударной группы «Е..й хорек», наконец закончится.

Сегодня Хаксли, ко всему прочему, обнаружил погрешность в наведении «баллист» — главного калибра «Тихуаны», превышающую стандартную на ноль целых сколько-то там тысячных и заставил Рендала начать корректировку орудий. Возражения кэптена, что в случае огневого контакта придется ограничиться стрельбой из средних орудий, в расчет приняты не были. Хаксли заявил, что он отвечает за все, но рапорт о низкой боеготовности крейсера будет подан в любом случае. Скрипя зубами Рендал начал корректировку.

Доклад оператора «москитов» прозвучал для кэптена как глас свыше.

— Контакт с группой неопознанных объектов. Поле отражения третьего класса, силовое поле — ноль пять, идут в походном ордере э-э... двумя колоннами. Время до огневого контакта — двадцать семь минут.

— Наконец-то! —воскликнул Рендал, считывая с дисплея данные. — Боевая тревога. Это по-вашему ордер две колонны? Куча-мала какая-то. Крис, как насчет бриджа?

— Ждем вас с Элионор в субботу, как обычно, — улыбнулся Макензи, кивнул и отключился.

Баззеры боевой тревоги прозвучали в отсеках небесной музыкой, означающей конец тоскливому ожиданию.

Сцепившиеся силовыми каркасами с терминалами крейсера были невидимы для постов обнаружения кораблей гетайров, что позволяло им подпустить противника на расстояние «пистолетного выстрела». Кэптен Рендал рассчитывал показать пиратам, что игра проиграна, первым же залпом отсекая гетайрам пути отхода. Флотилии фрегатов высадят на корабли пиратов призовые команды, после чего останется только отконвоировать пленных и получить заслуженные награды. В том, что наградами не обойдут никого, Рендал не сомневался. Конечно, больше всех поздравлений придется на долю Хаксли, но кэптена это не огорчало. Главное, чтобы контр-адмирал как можно быстрее оставил мостик «Тихуаны».

Хаксли, как выяснилось, имел на предстоящие события свою точку зрения. Появившись на мостике он первым делом занял место Рендала, заставив того пересесть в кресло первого помощника.

— Не слышу доклада, — проскрипел «сарыч», устраиваясь тощим задом в кресле командира крейсера.