М+Ж - Противофаза

      – Ма-а-ама-а-а! Не уезжа-а-ай!
      – Не могу, котенок. Я ненадолго. Если будет совсем плохо, просись к бабушке.
      – А дядя Сережа? Как же я его оставлю? Он же без меня пропадет!
      Как бы мне хотелось, чтобы и Сергей про Машу думал так же!
 

**

 
      Перед отъездом Катерина вела себя нервно. Постоянно писала какие-то инструкции и петиции, как будто мне предстояло управлять многофункциональным шагающим экскаватором, а не маленьким ребенком. Столько лет себя кормил-поил, а Маша, небось, меньше моего потребляет. Единственная сложность, которую я предвидел, – многочисленные тренировки-кружки. В глубине души я считал, что современная молодая леди могла бы и сама немного поездить на троллейбусе, тут всего-то пять остановок, но даже предлагать не стал. Катя и без того постоянно кусала губы.
      Видя такое дело, Машка тоже принялась скандалить. В последний вечер, придя с работы, я застал совсем неприличную картину – ребенок висит на матери, как будто ту фашисты угоняют в Германию, и вопит:
      – Мамочка, не уезжай, я не хочу!
      Я высказался в том духе, что тоже не хочу маму отпускать, но нужно понимать, что… – тут я получил кулаком в живот и переключился на Катю.
      – Так, девушка, до поезда полтора часа, а ты не умыта, не одета, и чемоданы не собраны!
      – А может, я не поеду-у-у? – по-бабьи завыла моя обрученная и нареченная.
      Машка с готовностью подхватила. Я понял, что сейчас начну применять грубую физическую силу против тонкой психической слабости.
      – Как это не поедешь? А ну марш умываться! Машка, отцепись от мамы! Ты английский сделала? И прекратите этот водопад!
      Эффект был достигнут: ребенок вцепился в мать всеми конечностями и, кажется, зубами; мать посмотрела на меня, как на гада-олигарха, и проплакала:
      – Значит, уезжать? Хорошо, только Машку я тебе не оставлю! Маме отвезу! А ты валяйся на своем диване, отдыхай от нас!
      Впервые в жизни мне захотелось отвесить будущей супруге полноценную оплеуху. Порыв так меня напугал, что я вдруг понял, что нужно делать.
      – Ах, так! – театрально прогремел я. – Тогда я вообще могу уйти! Прощайте!
      И я, гордо вскинув голову, рванул дверь и шагнул… в шкаф. С удовлетворением я услышал резко наступившую тишину снаружи. Выждав для верности пять секунд, я вывалился из шкафа с радостным: «А вот и я!» – и подхватил на руки обеих оцепеневших женщин.
      – Я передумал! – вопил я. – Мы будем жить долго и счастливо и не умрем никогда!
      Катя и в одиночку (несмотря на свои небольшие габариты) – барышня тяжелая, а в комплекте с Машей – вообще малоподъемная. Поэтому я быстренько поставил присутствующих здесь дам на пол, но объятий не ослабил.
      – Еще! – потребовал забывший о недавнем горе ребенок. – И выше!
      – Ладно, – согласился я, – но, чур, только тебя одну.
      Схватив Машку за ногу и руку, я совершил ребенком неизвестную науке фигуру высшего пилотажа, после чего перевернул визжащую девочку вниз головой. Катя по-прежнему выглядела хмурой.
      – Давай рассуждать логически, – предложил я, игнорируя радостные протесты Маши, – не хочешь ехать, так оставайся. Я смотаюсь, сдам билеты. Скажешь, что по семейным обстоятельствам. В конце концов, почему ты должна по командировкам мотаться? Что, мужиков мало?
      Тут девочка переключилась на плачущие интонации, и я сделал вид, что только что обнаружил ее наличие.
      – Оба-на! Привет! А чего ты тут висишь? На ноги? Не вопрос. Становись на ноги.
      И я плавно приземлил Машу так, что ее ноги оказались прямо на моих. Мы тут же принялись путешествовать по прихожей.
      – В крайнем случае, – продолжил я, передвигаясь по-медвежьи, – если ты мне не доверяешь, можно оставить Машу у твоей мамы. Но это глупо. Когда-нибудь все равно возникнет ситуация, при которой мне придется сидеть с этим маленьким топтуном… Нет, Маша, в кухню не пойдем, мне нужно с мамой договориться…
      – И что ты предлагаешь? – Катя все еще глядела исподлобья.
      – Сейчас ты умываешься, я в это время складываю чемодан и через… двадцать минут отвожу тебя на вокзал. Потом возвращаюсь к Марии, мы немного почитаем…
      – Спать не хочу-у-у!
      – А пока никто и не гонит тебя спать! Так вот, мы с Машкой тут сражаемся, а если будет совсем плохо, звоним тебе. Ты прилетаешь и всех спасаешь. Нормальный план?
      На том и порешили. Правда, с некоторыми исправлениями – в частности, Маша увязалась с нами на вокзал. Похоже, Катю это не очень устроило, на ее вымытом личике была написана готовность поговорить со мной в машине серьезно и без свидетелей. А так женщина моей мечты ограничилась повторением инструкций и странным вопросом:
      – А что ты имел в виду, когда говорил про Машу? Я напрягся, пытаясь вспомнить все, как Шварценеггер.
      – А что я говорил про Машу?
      – Что ты… что тебе все равно придется с ней сидеть.
      – Ну правильно! Мало ли какая ситуация возникнет. Ты куда-нибудь поедешь, мама твоя заболеет. Что тогда, в приют девушку сдавать? Девушка, в приют хочешь?
      – Я не девушка! – заявила Маша голосом, в котором уже прорезалась зевота.
      Катя промолчала до самого вокзала. Целуя ее на прощание, я обратил внимание, что обручальное колечко она не надела. Решила продемонстрировать обиду? Но на что?
 

**

 
      Перед отъездом я находилась в истерике, переходящей в панику. Мне казалось, что я совершаю самую большую глупость в жизни. Я представляла себе Машу через неделю: голодная, нечесаная,- уроки не сделаны. И это в лучшем случае, в худшем Сергей ее забудет где-нибудь в Ледовом дворце, и она будет там ночевать в холле одна… Я, конечно, дала Маше номер мобильника Сергея, причем не просто дала, а написала карандашом на всех тетрадках, чтобы точно всегда был с собой, но у нас в городе из телефона-автомата позвонить на мобилу невозможно. Остается надеяться на окружающих Машу мам. Наверное, не дадут ребенку остаться одному, кто-нибудь пригреет, возможно, даже покормит.
      Раз пятьдесят за вечер я решала никуда не ехать, раз сто собиралась перевезти Машу к маме, и перевезла бы, если бы мама по телефону не сказала, что «я, собственно, ничего другого и не ждала, ежу понятно, что Сергей не справится». Вопрос перевоза Машки немедленно отпал.
      Каким-то чудом Сергею удалось выпереть меня из квартиры и засунуть в поезд, даже не применяя грубую физическую силу. В вагоне мне совсем поплохело. Захотелось сесть и по-бабьи завыть:
      – Ой, на кого ж я вас покидаю-у-у!
      Но пришлось взять себя в руки. На завтра портфель сложен, сумка с коньками приготовлена, завтрак есть.
      Всех делов-то не проспать школу, потом не опоздать на тренировку, а потом не забыть ребенка с этой самой тренировки забрать. А в промежутках еще покормить обедом, посадить делать уроки, отогнать от телевизора, покормить ужином (то, что ела на обед, уже есть не будет). А в полдевятого отправить мыться и спать, перед этим приготовив на завтра вещи и портфель. Интересно, а Сергей сообразит, что если будет слякоть, то нужно после прогулки высушить на батарее сапоги?
      От таких мыслей я, совершенно измученная, заснула часа в три ночи. Мне уже виделась больная, простуженная Маша и Сергей, который сообщает мне, что нам лучше, как обычно, пожить отдельно. Страшно, аж жуть.
      В Москве день не заладился. Меня раздражали все и всё. Людей толпы, все наглые, бестолковые, прутся, как стадо баранов, в метро душно. Дверь в квартиру Сергея я открыла с тридцать пятой попытки и… немедленно кинулась проветривать, потому что хозяин перед отъездом забыл выбросить мусор. С трудом дождалась девяти часов (у нас восемь) и кинулась звонить.
      – Да! – рявкнул в трубку Сергей.
      – Как вы там?
      – Нормально, – прорычала трубка.
      – Вы что, еще не в школе?
      – Слушай, я потом тебе позвоню! – раздались короткие гудки.
      Видимо, что-то у них не сложилось.
      Женщины полны противоречий, даже если только что вышли пешком из-под стола.
      Этот фундаментальный вывод я сделал в первое же утро, когда мы с Машей остались одни. Девочка, которая в выходной день просыпается около шести и начинает весело интересоваться, а чего это мы валяемся, в будний день представляет собой животное соню.
      Будильник поднял только меня. Я не поднял никого. Хотя пытался – минут пять тормошил бурчащего ребенка, стаскивал одеяло и щекотал. Маша подала несколько признаков жизни, и я посчитал миссию выполненной. Каково же было мое изумление, когда, выйдя из душа, я обнаружил, что девочка продолжает дрыхнуть! Без одеяла, наполовину свесившись с кровати и с очень несчастным видом – но спит! На часах было уже около половины восьмого. Я приступил к побудке второй степени жестокости: оттащил Машу в ванную и сунул под кран. Ребенок стал бодрым, но злым.
      Пока она ковырялась во рту зубной щеткой, я еще раз пробежал глазами памятку, составленную Катей. И еще раз подивился их бестолковости (и памятки, и Кати). Первым пунктом стояло: «Уложить учебники и тетрадки (список)», и туг же красовалась приписка: «Я уже все сложила». Чего тогда писать, раз сложила? Меню завтрака приводилось почему-то дважды. Видимо, Машина мама хотела тем самым подчеркнуть важность этого мероприятия. Затем шли сослагательные предложения («Если пойдет дождь, то… а если землетрясение, то…»), которые я даже перечитывать не стал. Пойдет – тогда и будем разбираться.
      А пока следовало согласиться с Катей, что главное – это завтрак. Все пункты я постарался выполнить максимально точно, но Маша, недовольная моим утренним поведением, нашла к чему придраться.
      – Чай слишком горячий! – заявила она, сложив руки упрямым калачиком. – Не буду.
      Я сверился с часами. Ждать, пока напиток придет в термодинамическое равновесие со средой, было некогда. К счастью, меню допускало замену. Но предложенное молоко было отвергнуто с мотивировкой:
      – Кислое! Не хочу. Вот заболит у меня живот, будешь знать!
      Тут из глубин памяти всплыл метод, которым бабушка охлаждала для меня слишком горячие жидкости. Я принялся переливать чай из кружки в кружку и в рекордно короткие сроки добился приемлемой температуры. Машка, по-прежнему недовольная, долго выбирала, из какой чашки ей приятнее пить, потянулась к обеим – и облила свою чистенькую блузку. Наверное, следовало вначале накормить ребенка, а только потом одеть. Я сверился с памяткой. Там одевание стояло до кормления. Делать было нечего, пришлось срочно искать замену. К счастью, после операции с чашкой Маша притихла. Это позволило быстренько перерыть шкаф и найти нечто подходящее. То есть то, что показалось подходящим мне.
      – Это же летнее! – сказала облитая девочка, на секунду выходя из оцепенения. – А сейчас зима.
      С этим было трудно спорить, хотя взмок я вполне по-июльски. Я снова бросился к шкафу. В самый неподходящий момент позвонила Катя, и я уже хотел проконсультироваться по поводу одежды с ней, как вдруг ожила Маша.
      – Все! Восемь часов. А в школу опаздывать нельзя.
      – Уже опоздали! – крикнул я из спальни, бросая трубку и пытаясь найти что-нибудь зимнее, но тонкое.
      – А давай сразу на второй урок пойдем! – заныли в кухне.
      На секунду я малодушно обрадовался этой идее. У нас появлялся шанс спокойно переодеться и доесть (кофе я так и не допил). Но я понимал, что в первый же день воспитательного процесса допускать подобную мягкотелость недостойно мужчины.
      – Переодевайся! – я бросил Машке блузку, почти такую же, что и залитая.
      – Это же… – снова попыталась упереться девочка, но на сей раз я просто рявкнул на нее.
      Это помогло. Через семь минут мы уже мчались к школе. Еще через пять я тащил угрюмую Машку по школьным коридорам. У дверей класса я смог вытереть пот и легонько подтолкнул школьницу в спину. Но она и тут нашла причину не идти в класс.
      – А портфель? – спросила Машка.
      Я огляделся. Портфеля не было. Насколько я помнил, не было его и в машине.
      – Иди так, – сообразил я, – а портфель я ко второму уроку привезу.
      Тут девочка набычилась, явно собираясь немного поплакать. Запихивать в класс рыдающее дитя – этого я даже представить себе не мог. Марш-бросок «школа-дом-школа» прошел в убедительном темпе. Портфель я нашел практически сразу. Правда, перед дверью класса Машка снова попыталась заартачиться, но я решил не выпускать инициативу из рук. Постучавшись, я протолкнул упрямую школьницу внутрь, а сам вызвал учительницу пошептаться в коридор.
      Наставница молодежи (с очень неплохой грудью, которую то ли скрывал, то ли подчеркивал строгий жакет) изумленно выслушала мое признание о забытом портфеле и просьбу не наказывать Машу за опоздание.
      – Я бы и так не наказывала,- пожала она плечиками,- но вы могли бы…
      Резкий, как зубная боль, звонок заставил ее сделать паузу.
      – …просто подождать второго урока, – завершила мысль учительница.
      Я все-таки вернулся домой и допил остывший кофе. Попутно еще раз изучил оставленную Катериной инструкцию. Так я и думал! Пункта «Взять с собой в школу портфель» там не было!
 

**

 
      Я изо всех сил пыталась чувствовать себя как дома: не раздражаться, не психовать. В конце концов, я собираюсь переехать жить в этот город и нужно потихоньку приспосабливаться: если бежать вместе со всеми, то будет казаться, что все вокруг стоят. Я бежала, но в ритм города попасть все равно не могла.
      Все не ладилось. Встречи отменялись, а если и проходили, то с совершенно неопределенным результатом. Меня в большинстве случаев устроил бы любой ответ, только четко сформулированный. «Да, мы хотим с вами работать» или «Нет, мы не будем с вами работать» практически равнозначны, но только не «Мы подумаем, не исключена возможность, что нас заинтересует ваше предложение».
      К середине недели я поняла, что больше хочу услышать отрицательный ответ. Я не хочу взваливать на себя этот объем работы! Я физически этого не выдержу! Мне сейчас тяжело, пока нет ни Маши, ни Сергея, а если в этот день еще вклинить готовку и школу…
      Когда я телепалась с утра в переполненном вагоне метро, то думала только о том, что не хочу так провести все сознательные утра моей жизни. И не просто не хочу, а НЕ ХОЧУ. Что-то мне Сергей говорил про то, что я должна дома сидеть и детьми заниматься? Я, похоже, уже согласна. Пока Сергей не передумал.
      С Машей мы общались по телефону каждый день. Ребенок был веселый и рассказывал всякие смешные истории. О том, как они не взяли портфель по дороге в школу, о том, как дядя Сережа забыл забрать ее с тренировки, о том, что он не умеет варить суп. Я смеялась, внутренне содрогаясь. Сергей же был немногословен, невнятно бурчал, раздражался из-за любого вопроса.
      – Послушай, – заявил он мне, – я завтра Машу на тренировку не поведу, это невозможно, у меня все время день разбит.
      – А куда ты ее поведешь?
      – Никуда не поведу. Один день никуда не сходит, ничего страшного не случится.
      – Хорошо, а где она будет?
      – Я тебе сказал, что если она один день не сходит на тренировку…
      – Сергей, послушай меня. На тренировку она может не сходить. Но из школы ее в час нужно забрать.
      У нее уроки заканчиваются. Понимаешь? И если ты ее не ведешь на тренировку, где она будет после часа? Ты уже придумал?
      – Дома посидит.
      – А как она домой попадет? Она дверь сама не откроет, на дороге ни перехода, ни светофора нет. Тебе гораздо проще отвезти ее в Ледовый и расслабиться еще на два часа. Или позвони моей маме…
      – Сами справимся.
      Сергей в очередной раз брякнул трубку.
      Ай-ай-ай, какие мы нежные! День у него разбит! А как я живу? А он в это время на диване валяется? У него еды полный холодильник, работы на полноги, и он еще гундит! Нет, увозить его нужно из нашего города, а то еще через месяц он станет травоядным и у него вырастут рога, как в мультике про Незнайку.
      Через три дня я понял, что дети – наше будущее. То есть в будущем я готов с ними общаться, но сейчас…
      Весь день оказался посвящен тому, чтобы перемещать по городу Машу, готовить еду для Маши, выбирать Маше чистую и подходящую по цвету одежду, а также выслушивать Машины рассказы о школе, катке и девчонках во дворе. Попытался обратиться за поддержкой к Кате, но нарвался на шантаж.
      – Если тебе так тяжело,- прощебетала командировочная, – попрошу помочь маму.
      Хорошо ей там, в Москве! Начальства никакого, рабочий день сама себе планирует, вечера свободные! А тут вертишься, как стая белок в колесе, и все равно ничего не успеваешь. Организация филиала спотыкалась о каждую кочку, а темпы производства макетов вызывали изжогу. Хуже всего то, что не было времени остановиться и подумать, разложить все по полочкам, найти правильное решение. Сосредоточиться не давал страх что-нибудь не так сделать в отношении непоседливого ребенка. Один раз отвлекся, не услышал звонок напоминателя, и бац – Машку привозит с тренировки какая-то посторонняя мама. Как она меня нашла? По визитке, что ли, которую я ребенку вручил на всякий пожарный? В общем, ехидных замечаний я наслушался на две жизни вперед.
      Когда до приезда Кати остался всего день, я решил собраться с мыслями и понять, что все-таки происходит. Подходящий момент выдался только в час ночи, когда вымытый ребенок уже дрых, а одежда, еда и учебники были подготовлены к завтрашнему утреннему бою.
      – И что мы имеем? – я торжественно вылил в здоровенный бокал целую бутылку нефильтрованного пива (первую за неделю!). – Местные специалисты работать не хотят, продажи мизерные, накладные расходы непропорциональные. Тупик.
      Я отхлебнул из бокала, и тупик показался мне не таким тупиковым.
      – Можно, конечно, продолжать биться головой о здешнюю стену. Но это ж не стена! Это болото! Его пробить невозможно! Еще немного, и мне популярно объяснят, что зарплату свою я получаю зря, и нюх потерял, и нечего мне делать с такой «деловой хваткой» в Москве.
      Я представил, что навеки застрял в провинциальном хилом филиале, и торопливо отхлебнул еще. А потом еще. Видение не отступало.
      – Следовательно, – сказал я себе строго, – нужно срочно что-то менять. Либо сворачивать филиал… за это точно убьют… либо оставлять все на Василия. И чего же я жду? С ним уже договорено, начальство предупреждено.
      Чтобы освежить память, я освежил содержимое бокала, а затем – собственное горло.
      – А! Вспомнил! Я жду Катю! Послезавтра она вернется, я сдам ей ребенка по описи, а сам брошусь восстанавливать пошатнувшийся авторитет!
      Делая обильный глоток, я подивился, как быстро в суете забываются самые толковые планы.
      – Осталось дождаться послезавтрева! – отсалютовал я себе пегим от пены бокалом.
      Но вместо «послезавтрева» я дождался завтрашнего дня, а вместе с ним – Катиного звонка:
      – Как вы там? Справляетесь? Вот и хорошо. Я еще на пару дней задержусь!
      Это означало, что и на выходных придется бегать по тренировкам, готовить еду и стирать одежду.
      «Вернется, – подумал я, сдерживая ярость, – целый день буду бездельничать!»
 

**

 
      В неделю я не уложилась. То есть для себя самой я все решила, осталось только убедить в этом окружающих.
      Основной вывод: никому мы не нужны! Нужно сидеть тихо у себя дома и максимум, что делать в Москве, – охмурять крупных книжных оптовиков. Но для этого вполне достаточно трех выставок в год с представительскими расходами в пару ящиков коньяка или, еще лучше, в пару ящиков нашей местной водки. В любом случае это обойдется дешевле, чем содержание постоянного работника в столице.
      Но шеф у меня въедливый, он потребует обосновать свой ответ, а для этого мне придется встретиться еще с десятком человек, хотя разговоры получаются очень смешные.
      – Здравствуйте, я из регионального издательства. А правда вам не выгодно с нами напрямую работать? Вы ведь предпочтете закупать книги в больших книготорговых фирмах, потому что там дешевле и быстрее, а не возиться с мелкими партиями, тем более что неизвестно, продадутся они или нет? Спасибо, я так и думала.
      Вот такой вот маркетинг.
      С Сергеем общение совсем не складывалось. Если бы он жаловался, если бы он хотя бы внятно объяснил свои проблемы, я бы ему посочувствовала и попыталась помочь, но он же со мной не разговаривает. Он на меня только рычит!
      Я же ему не жалуюсь, что устала, как собака, что меня тошнит от людей и машин, что я по Машке соскучилась и очень хочу домой. В конце концов, я все это для него затеяла. Ради него я решила переехать в этот город, ради него пыталась найти себе здесь какое-нибудь применение. Конечно, с ребенком тяжело, кто спорит. А на что он рассчитывал, когда примчался ко мне, думая, что я беременная? Машка уже взрослая девица, к ней по ночам вставать не нужно, из ложечки кормить не нужно, гулять по нескольку раз в день не нужно. А как он собирался растить младенца?
      К середине второй недели я поняла, что вместо сочувствия ощущаю злость. В принципе, я могла уехать в среду, но из вредности задержалась до четверга. Накануне Маша мне сообщила, что покупные пельмени не все гадость, есть и съедобные. Я ужаснулась, но успокоила себя тем, что здоровый детский желудок за неделю не испортишь.
      Сергей встретил меня на вокзале раздраженный.
      – Давай быстрее, я опаздываю на работу.
      – С каких это пор ты к девяти на работу ходишь? До моего отъезда ты в это время только вставал.
      Ответом было угрюмое молчание. Мы подъехали к дому.
      – Давай быстрее, я занесу сумку и поеду.
      – Езжай. Только машину оставь мне, у Маши сегодня английский.
      – А как я поеду? Ты не могла мне раньше сказать? Я же без машины ничего не успею!
      – А ты не мог сам догадаться? Ты вообще можешь хоть чуть-чуть вперед думать? И желательно не только о себе?
      Мы вошли в квартиру.
      – Боже! – вырвалось у меня, – а нельзя было за две недели хотя бы пропылесосить?
      Сергей ушел, хлопнув дверью.
 

**

 
      Как в хорошем… или плохом?., как в типичном любовном романе, я считал дни до встречи с любимой. И каждый день случалась какая-нибудь непредвиденная гадость. Первыми кончились продукты. Как человек давно холостой, я прекрасно понимаю, что холодильник – не скатерть-самобранка, еда в ней сама не появляется. При опустошении следует сходить в магазин (местный вариант – на рынок) и затариться поплотнее. Поэтому я и не паниковал. Но тут выяснилось, что холодильник пуст, хотя и полон.
      Парадокс объяснялся просто: Машка не хотела есть те продукты, которые у нас еще были. Чаще всего ей хотелось «чего-нибудь вкусненького», а в стандартные пищевые термины она это словосочетание переводить отказывалась. Я купил два килограмма апельсинов. Она с удовольствием съела один. Не килограмм, а апельсин. На мое предложение продолжить искренне удивилась:
      – Я же их уже ела! А есть у нас что-нибудь вкусненькое?
      В результате каждый вечер приходилось приносить домой по чуть-чуть киви, бананов, винограда и прочей витаминосодержащей еды. Сам я этим питаться не мог и потому добавлял в нашу потребительскую корзину пачку пельменей. Пельмени Машку заинтересовали, и она потребовала порцию и себе. Съела два, надулась и ушла в комнату читать.
      Утром, правда, попросила еще. То ли за ночь пельмени повкуснели, то ли ребенок проголодался, но на сей раз была съедена целая тарелка. А когда вечером я предложил Машке вареники, она даже добавки попросила. И правильно! Пища должна быть грубой и простой!
      С Машей мы ладили неплохо. Единственное, что меня не устраивало – это необходимость участия в подвижных забавах. В конце концов мы пришли к соглашению: я отвечаю на все вопросы и играю во все игры, но лежу при этом на диване. Я даже научился смотреть телевизор под веселое детское щебетание. Человек ко всему привыкает.
      Единственное, что расстраивало девочку – это телефонные разговоры с мамой. Она тут же начинала плакать. Я разделял Машину обиду, но старался не давать воли чувствам. Катю уверял, что все нормально, а не требовал ее немедленного возвращения к семье, как это сделал бы любой нормальный мужчина.
      В последнюю ночь перед возвращением мамы ребенок устроил жуткую истерику. Не помню, что послужило поводом, но Маша рыдала в голос и требовала маму немедленно. Какая Катерина все-таки легкомысленная! Утром истерика почти повторилась, но я успел задавить скандал в зародыше, сдал ребенка учителям и помчался на вокзал.
      Видно было, что Катя не слишком рада возвращению в пенаты. Она всю дорогу брюзжала, вытребовала машину на весь день (хотя я опаздывал на встречу), а дома еще и принялась пилить меня за якобы беспорядок.
      С трудом не сорвавшись на банальную ругань, я отправился на работу на общественном транспорте. Жуткое ощущение! Трясясь на задней площадке троллейбуса, я размышлял о причинах Катиной холодности. Может, она нашла там кого-нибудь? Вряд ли. Таких дураков, как я, еще поискать. А потом выставить на Красной площади с табличкой на груди: «Он связался с провинциалкой, у которой есть ребенок и нет совести».
      Весь рабочий день я копил злобу и подбирал нужные слова для холодных ироничных упреков. Перебрав ряд убийственных вариантов, остановился на таком начале разговора: «Теперь понятно, почему ты не надела обручальное кольцо!» – «Почему?» – спросит она. Дальше я не придумал, но все равно эффектное начало.
      С работы специально вернулся попозже. Если спросит, скажу, что за эти две недели накопилась критическая масса нерешенных проблем. Думаю, намек очень прозрачный. Но начну все-таки с обручального кольца.
      Дверь я открыл своим ключом – было уже время укладывания Маши. Ступил в прихожую и остановился. Наверное, у меня действительно был бардак. А теперь стал порядок и уют. Или это Катины духи создают такую атмосферу? Подумать я не успел. Из Машиной спальни выскользнуло мое чудо в желтом халате и беззвучно прижалось ко мне.
      Вместо убийственной фразы про кольцо я – совершенно неожиданно для себя – прошептал:
      – Как я по тебе соскучился!
      – И я! – Кошка уткнулась носом промеж моих ключиц. – И я тоже! Мяу! Какой ты небритый!
 

**

 
      Оставшись одна в пустой квартире, я несколько поостыла. Чего это я в самом деле с порога на человека кидаюсь? Он и так герой, почти две недели с ребенком сражался! Подумаешь, не пропылесосил!
      На кухне на тарелочке лежали запеченные бутерброды с сыром. Сергей мне даже завтрак приготовил! Я просто свинья…
      С такими невеселыми мыслями я потащилась в магазин, чтобы загладить вину вкусным ужином.
      Стандартный набор действий – уборка, закупка, готовка – занял стандартные три часа. В двенадцать я логично рассудила, что если нужно в час забрать из школы Машу (а просить об этом бабушку в день приезда просто преступление по отношению к ребенку), то идти сейчас на работу глупо. Я ограничилась телефонным звонком.
      – Я одного не понимаю, – сказал директор, выслушав мой пятнадцатиминутный отчет о поездке, – почему ты радуешься? Работа ведь планировалась для тебя лично. А если ее не будет, то что ты собираешься делать в Москве?
      – Ничего.
      – И что, в сентябре на выставку не придешь?
      – Приду. Посмотреть.
      – А на «Non fiction» уже приплетешься, обливаясь слезами, и я буду в буфете отпаивать тебя дорогущим кофе? А ты мне будешь рассказывать, что дома сидеть не можешь.
      – А вдруг могу?
      – Ладно, у тебя есть еще немного времени на раздумья. На работу придешь?
      – Не-а.
      – Ну и не надо… Не больно-то и хотелось… Завтра в девять, как штык. Будем план на выставку писать. Нужно тебя использовать, пока ты еще здесь.
      – Есть, шеф!
      Я забрала из школы Машу, которая приклеилась ко мне, как обезьянка, и расплакалась.
      – Ой, мамочка, я так соскучилась. Ты же обещала больше не уезжать! Давай сегодня никуда не пойдем, я хочу с тобой.
      – Давай. Только зачем я тогда забрала у дяди Сергея машину?
      Весь день мы провисели друг на друге. Маша рассказывала мне «смешные» истории про то, как они жили с дядей Сергеем, я потихоньку наводила порядок в квартире.
      – Представляешь, мама, он мне с утра дает одежду. Вот эту блузку и синие колготки. Я ему говорю, что здесь пуговки красненькие, значит и колготки должны быть красненькие. Ведь правда?
      – Бедный дядя Сергей!
      – Не бедный. Я ему во всем помогала. Я посуду мыла два раза… Просто чистой не было… А еще он сказал, что на восьмое марта подарит мне телефон! Чтобы я больше не терялась.
      – А ты терялась?
      – Так… Чуть-чуть. Пару раз. Ну я же не могу стоять на месте и ждать, пока он приедет!
      Сергей пришел поздно – холодный, небритый, голодный. Сразу захотелось его накормить и согреть. И рассказать, что он у меня самый лучший… И еще много чего захотелось.
 

**

 
      Вот так они – в смысле женщины – и правят миром. Подластятся, поплачут, прижмутся к тебе… А потом оказывается, что все вышло по щучьему велению, по женскому хотению. Есть у меня друг, который недавно отметил десятую годовщину утраты независимости. Сидят они с супругой, вспоминают, как оно было все эти десять лет, и вдруг он напрягается и заявляет:
      – Слушай! Мы же все время живем так, как тебе хочется!
      – Конечно, – отвечает жена. – Это же нормально. А помнишь, как мы…
      Мой друг (между прочим, человек напористый и топ-менеджер) устроил тогда жуткую истерику. Но потом они быстро помирились и стали жить по прежнему сценарию, в угоду слабой половине семьи.
      Все это я вспоминал, добираясь на следующее утро на работу. Постепенно стали всплывать подробности вчерашнего вечера. Например, я совершенно не разозлился, когда выяснилось, что машину я Кате оставлял зря – ни на какую работу она не ездила, а просидела с Машкой дома. А как было злиться, если мне сообщили об этом в такой момент, когда… Словом, в этот момент я был со многим согласен. Я даже признал себя виновным в наведении внутриквартирного бардака. И опять забыл сообщить, что сворачиваю свой эксперимент в провинции и возвращаюсь в Москву.
      По работе я бродил, флегматично выслушивая новости и проблемы. На большую часть сообщений реагировал вялым пожатием плечами. Чего напрягаться, если меня здесь не будет через… А когда я собираюсь валить отсюда? Я даже остановился посреди офиса, пытаясь увидеть ответ на белоснежном потолке. Когда этот испытанный способ ответа не дал, пришлось звонить руководству и обсудить сценарий возвращения с ним.