Дверь в никуда

      - Аня, а это удобно, если я буду жить в твоей квартире?
      - Неудобно было бы тебе жить одному. Ты ведь пока беспомощнее ребенка, не умеешь ничего, тебя нужно учить простейшим бытовым вещам. Когда научишься жить самостоятельно, тогда посмотрим.
      - Да я не про это. В мое время, когда мужчина и женщина жили в одной квартире...
      - Даже и не мечтай! Я про твое время знаю достаточно. Но сейчас другое время. И ты ему принадлежишь теперь.
      Вдоль коридора до высоты человеческого роста тянулась полоса толстых панелей из прозрачного материала, внутри которых переливались сложные объемные узоры и орнаменты. Краски были яркими, иногда казалось, что они сами светятся.
      Иногда там были картины или барельефы. Никита не сразу понял, что рисунок внутри панелей все-таки повторяется через пару сотен шагов.
      - Это все коридоры так украшены?
      - Называй это улицей. Не все: это зависит от возраста города и от его жителей. Местные художники время от времени делают новые рисунки для улицы.
      Тогда часть старых панелей заменяется. В старых городах украшения повторяются редко. А вообще каждой улице художники стремят придать свой стиль, разные города отличаются очень сильно.
      Линия декоративных панелей разрывалась иногда дверями с надписями над ними.
      Выше линии панелей стены были из белого полированного камня, похожего на мрамор.
      На высоте около двух человеческих ростов вдоль обеих стен тянулись балкончики со сплошным парапетом. Смысл балкончика стал ясен Никите у перекрестка, где балкончик заканчивался лестницей.
      - Прокатимся? - спросила Аня, направляясь к лестнице на другой стороне перекрестка улиц - коридоров, - крепче держись за перила.
      Когда она подошла к лестнице, ступени и перила побежали вверх: лестница оказалась обычным эскалатором. Никита ступил на эскалатор следом. Наверху ступеньки превратились в плоскую дорожку и стали ускоряться, так что не ожидавший этого Никита едва сумел удержаться на ногах. Движущаяся дорожка понеслась с приличной скоростью и затормозила у следующего перекрестка. Никита так и не понял, как была устроена эта дорожка: она казалась сплошной, но разные ее участки двигались с разной скоростью.
      Проехав еще два квартала, последний прошли пешком. Здесь было более людно:
      Никиту с Аней обогнали две девушки на роликовых коньках, навстречу прошло несколько пешеходов.
      - А на велосипедах здесь не катаются? - спросил Никита.
      - Нет, - ответила Аня, - велосипед слишком большой, с ним в лифтах неудобно. Ролики лучше.
      - А на скейтах?
      - Никита, скейт - это спортивный снаряд, а ролики - обычный внутренний транспорт.
      Улица-коридор окончилась на пересечении с очередным широким коридором. Аня свернула направо.
      - Мы вышли в жилую зону. Сейчас мы поднимемся на мой этаж. Придется делать пересадки: лифты, идущие по всей высоте, останавливаются только на каждом двадцатом этаже. А лифты, останавливающиеся на каждом этаже, ходят только в пределах своей двадцатки.
      - Лифты есть только в жилой зоне?
      - Просто это мой привычный маршрут. А лифты есть везде. Вот в подвал лифты идут только из промышленной зоны.
      Лифты мало отличались, по крайней мере внешне, от тех, что Никита помнил по своему веку: кабина побольше, освещение поярче, отделка красивее, а панель с кнопками та же. Правда Аня не нажимала кнопки, а просто называла номер этажа.
      - Лифт - не очень удобный транспорт. В часы пик бывает много народа, порой приходится ждать. Но пока никто ничего лучшего не предложил, заметила Аня.
      Когда они вышли, Аня сказала:
      - Нам еще нужно подняться на 6 этажей. Мы можем проехать на лифте, или подняться по вертикальному парку. Я часто так делаю. Ты способен подняться по скале?
      - Вообще-то я никогда не занимался альпинизмом. Со скалолазанием у меня плохо.
      - Это не скалолазание, здесь нужно только не бояться высоты.
      Аня повела Никиту не к местному лифту, а дальше по коридору. Через пару сотен метров они пришли к широкому проему в стене. За проемом был парк: под голубым небом в ярком свете солнца тропические растения были темно зелеными.
      Теплый, влажный, ароматный воздух парка резко отличался от прохладного и сухого воздуха коридора. В ветвях над головой верещали какие-то птицы, весьма экзотические, судя по громким, противным голосам. Настоящие джунгли. От входа разбегались дорожки, по одной из которых Аня повела Никиту.
      - Мы вышли из дома?
      - Нет, это внутренний парк. Солнце и небо - имитация. Все дома имеют внутренние парки, и все парки тропические или субтропические.
      - Почему? Я понимаю, если на севере. А где-нибудь в тропиках интереснее было бы иметь северный лес.
      - Так парки должны быть вечнозеленые. Не имеет смысла держать внутренний парк под снегом пол-года.
      Сбоку от дорожки Никита увидел полянку, на которой резвились несколько малышей. Их мамы оживленно беседовали, сидя тут же на траве. Дорожка привела к скале, которая стала видна из-за завесы листьев только за несколько шагов. Скала была не отвесной, с крупными выступами - почти ступеньками, поросшая кустами и деревцами. Подниматься по ней было лишь немногим сложнее, чем по лестнице, но гораздо приятнее: имитация неба и солнца была очень искусной, а растительность настоящей, что создавало полное ощущение природы. На середине подъема Аня остановилась и показала Никите висящих на невысоком деревце летучих лисиц.
      - Они часто здесь отдыхают. Я обычно ношу с собой для них манго, и они берут кусочки из рук.
      Остроухие, пушистые, почти собачьи мордочки с огромными тревожными глазами, торчащие из зловещих кожано-шипастых плащей, были очень забавны. Никита никогда не видел летучих лисиц живьем и так близко.
      - Здесь не только парк, но и зоопарк.
      - Да, в каждом таком парке собраны растения определенного района, а также мелкие звери, птицы и насекомые. Конечно только те, которые не доставляют неприятностей людям. Звери и птицы ручные. Детям очень нравится.
      - А звери не разбегаются по дому?
      - Входы пропускают только людей. Правда порой бывает, кто-то убегает. Я видела: в одном из ресторанов живет попугай какаду. Когда люди едят, он спускается на стол и требует угощения, а то и сам прямо из тарелки тащит. Очень смешной. Прижился, решили его не возвращать обратно.
      - Много таких парков?
      - В каждом доме десятки. Правда площадь каждого парка невелика - не больше гектара обычно. А по высоте такой парк занимает несколько жилых этажей, так что часто в парках делают входы на разных уровнях и скальные дорожки для спуска и подъема.
      Подъем кончился, и Никита смог увидеть сверху весь парк. Хотя даже сверху определить границу парка оказалось не так просто: стены были невидимы, создавали иллюзию простора. А вот небо и солнце уже не казались настоящими: было видно, что до них не так уж далеко. Подъем был не слишком велик, но Никита изрядно запыхался. Аня, такая же свежая и ровно дышащая, как внизу, сказала с улыбкой:
      - Тяжело? Мы сейчас выше лаборатории больше чем на километр, вот тебе воздуха и не хватает. А я здесь живу, привыкла. И ты привыкнешь к перепадам давления.
      - Хорошо, что только на километр.
      - Дома большей высоты не строились: в них пришлось бы герметизировать верхние этажи. А до двух километров ничего страшного.
      После короткого перехода по коридору Аня привела Никиту к открытой двери, над которой Никита прочитал: "Gжеlь".
      - Если дверь открыта, то войти может каждый. А если закрыта, значит в ресторане собирается группа друзей, и войти можно только приглашенным, объяснила Аня.
      Зал ресторана был ярко освещен. Стены покрывали изразцы, расписанные причудливыми птицами и цветами. По ним вился живой плющ с яркими синими и розовыми граммафончиками. Центр зала был пуст, столики стояли в нишах стен. Аня с Никитой подошли к одному из самых маленьких и сели на деревянные резные стулья.
      - В твое время праздники отмечали за столом с большим количеством еды и вина. Будем праздновать привычным тебе образом, чтобы переход к новому миру стал для тебя легче.
      - А сейчас не так?
      Аня рассмеялась: - Вообще-то точно также, люди не так и изменились. Так что давай, заказывай: что ты хотел бы получить?
      - А что можно? Здесь есть меню?
      - Меню? А, поняла. Здесь другой принцип. Ты фантазируй, скажи, чего тебе хотелось бы, а я посмотрю, что можно получить взамен того, что ты заказал.
      Никита рассмеялся: - Вот так и заказывай. Ладно, попробую. Мне бы для начала бутылочку Дон Периньона 86-го года, омара и... не знаю. На твое усмотрение.
      - Ладно, посмотрим, что можно сделать. А что такое Дон Периньон?
      - Вино. Шампанское. Или теперь не пьют вина?
      - Пьют, пьют.
      Аня сказала несколько слов - явно код, и в ответ послышался голос Эрика.
      После короткого разговора она сказала:
      - Эрик разрешил тебе бокал вина.
      Дальше она опять стала говорить. Никита вроде узнавал отдельные слова, но ничего не понял. На поверхности стола перед ней возникло меню. Аня говорила, страницы меню менялись, голос компьютера отвечал ей. Наконец заказ был сделан.
      - Дон Периньона нет в каталоге. Я заказала другое шампанское, надеюсь тебе понравится. Целые омары бывают только в прибрежных городах. Я взамен заказала салат из омаров и жареную меч-рыбу. И фрукты. Тебе хватит, или нужно что-нибудь более существенное?
      - Не знаю. Хватит наверное.
      Откинувшись на стуле, Аня спросила: - Ну и какие у тебя первые впечатления?
      - Самое интересное, что я пока не увидел ничего необычного. Все так похоже на мой век: одежды, лифты, стулья даже. Я ожидал чего-то другого, больших признаков прогресса, что-ли...- ответил Никита.
      - Пока ты видел только бытовую сторону. А здесь особый прогресс невозможен:
      человек ведь ограничен телесно. Вот в еде прогресс стал незаметен сотни, если не тысячи лет назад. Столы и стулья тоже как были изобретены, так перестали меняться сколько-нибудь существенно. Одежде после твоего века тоже стало некуда меняться. Меняются материалы, способы изготовления. А форма уже меняться не может заметно, иначе станет просто неудобно в этом ходить. А прогресс ты еще увидишь.
      - Аня, в лаборатории ты говорила о столовой, а это место назвала рестораном. Но я здесь не вижу официантов. Чем сейчас ресторан отличается от столовой?
      - Почти ничем. Это я, говоря с тобой, различаю. Столовые в рабочей зоне, и в них в основном едят. Рестораны - в жилой, в них еще и встречаются, общаются, танцуют. Рестораны не похожи один на другой, лучше украшены, столовые более стандартные. Пожалуй и все.
      В это время середина стола ушла вниз и в сторону, из отверстия всплыл поднос с тарелками и бокалами. Из боков выскочили механические паучьи лапки и быстро расставили тарелки и приборы перед Аней и Никитой. Официанты в новом мире явно не были предусмотрены. Выглядело это несколько утилитарно. Зато, подумал Никита, робот не нахамит, да и на чай ему не надо давать. Или все-таки надо? На смазку какую-нибудь?
      Еда оказалась выше всяких похвал. То, что ел Никита в больничной палате, было неплохо, но несколько однообразно. Так что стол его порадовал. Шампанское, исходящее искрами в высоких бокалах, было совершенно потрясающим. Никита раньше не очень любил шампанское, и заказал его из принципа, по ассоциации с агентом 007. Но то, что он получил, оказалось превосходно, совершенно не похожее на прокисший квас, который Никита привык покупать в Москве конца 20-го века. Салат из смеси мяса омара и какой-то еще морской живности тоже был очень вкусен. А желто-розовый бифштекс, занимавший всю тарелку, и еще шипевший в момент появления на столе, так и таял во рту, исходя нежным ароматом. Фрукты тоже были хороши. Один из них Никита никогда не видел, и Аня показала, как разрезать огромное буро-зеленое граненое яблоко и вычерпывать из него ложечкой сладкую белую мякоть, похожую на ванильный крем, с крупными полированными черными косточками.
      - Такой фрукт я никогда не видел. Его вывели за время моего отсутствия?
      - Это анона, или чиримойя. Ее родина - Южная Америка. В 20-м веке ее выращивали в тропических странах, просто на север она редко попадала тогда.
      - Теперь бы кофе.
      - В твоем веке кажется пили кофе с мороженым?
      - Только кофе отдельно, мороженое отдельно.
      Этот заказ был выполнен очень быстро. Кофе пили молча. Аня вдруг перешла от веселья к озабоченности. Никита решил нарушить неловкое молчание:
      - Никогда еще красивая девушка не приглашала меня в ресторан. В своем веке я сам приглашал девушек. Надеюсь, когда-нибудь я и в этом веке смогу тебя пригласить.
      - Пригласить ты меня можешь не когда-нибудь, а в любой момент. Вопрос в том, соглашусь ли я.
      - Еще и в том, что у меня нет денег. Я не знаю даже как платить за все это.
      Интересно, дорого это стоит по сравнению с обычным заработком, например?
      Аня улыбалась, глядя на Никиту. Потом сказала:
      - Это нисколько не стоит. И обычный заработок сейчас тоже ничего не стоит.
      Сейчас все бесплатно: еда, вещи, работа квартира. Спокойнее, Никита, постарайся не упасть со стула. Ничего не случилось, все в порядке. Денег больше не существует, ну и что?
      Совет Ани был вполне к месту: Никита действительно едва не упал со стула от такого заявления.
      - Это что, получается у вас коммунизм, что-ли?
      Коммунизм Никита ненавидел страстно. За невозможность купить колбасу, о которой рассказывали ему родители, за сотни миллионов уничтоженных в лагерях, о чем он знал из книг и телепередач, за отсутствие свободы, невозможность поехать за границу, или свободно купить автомобиль, или слушать западные группы вместо коммунистических песен. Сам Никита, правда, пока еще не был за границей, он копил деньги на машину. Несмотря на приличный для Москвы заработок, дело шло туго, но почти все его друзья каждый год ездили в разные страны. Никита надеялся со временем накопить денег, завести собственное дело, и осуществить все, на что не хватало ему зарплаты программиста. Каково же было ему узнать, что теперь его мечты никогда не сбудутся? Что никогда ему не побывать уже в жарком Акапулько, или в Париже - городе русской мечты.
      - Коммунисты только в России победили, или захватили весь мир?
      - Мы не называем наше общество коммунистическим. Хотя если за признаки коммунизма считать отсутствие денег и собственности, равенство в возможностях, то, что общество управляется централизовано, можно считать весь мир единым государством, тогда да, сейчас коммунизм. Хотя никак не связанный с марксизмом.
      Никакие коммунисты не побеждали, во всяком случае те, кого ты знал в своем веке как коммунистов. Наше общество возникло совсем другим путем.
      - Раз нет денег и собственности, значит коммунизм. Но это невозможно, такого просто не может быть! Коммунисты не могли победить во всем мире!
      Аня улыбалась насмешливо: - Никита, ты похож на человека, который увидев в зоопарке жирафа, сказал, что такого не может быть. И лицо у тебя так вытянулось, что вот-вот порвется. В чем дело? Ты что, так не любишь коммунистов? За что? Что они сделали тебе плохого? Ты был владельцем крупной фирмы?
      - Да, ненавижу! Можете отправить меня теперь в лагерь! Ненавижу за все!
      Коммунисты никогда ничего хорошего не делали. Везде, где они побеждали, это приводило к нищете и голоду. Они убили сотни миллионов в своих лагерях.
      - Бедный Никита! Успокойся, никто не отправит тебя в лагерь. Даже если бы и захотелось нам такого, это невозможно: на всей Земле нет ни одного лагеря, ни одной тюрьмы.
      - Значит вы отправите меня на астероиды, или куда там... Или всех, кто с вами не согласен, вы просто убиваете?
      - Кто же пустит тебя на астероиды? Для этого надо окончить космическую академию, а туда еще сначала поступить надо. И убить тебя никто не убьет.
      Смертной казни нет уже с прошлого века, как и нераскрытых убийств. Так что если бы кто и захотел тебя убить, он не решится: придется за это отвечать.
      - Аня, зачем ты надо мной издеваешься? Ты ведь пошутила? Ну не может быть коммунистического мира. По крайней мере такого, как этот. Коммунизм это нищета, это никакого прогресса. А этот мир выглядит вполне нормально, да и наука вполне развита. Я не могу поверить, что люди в развитом и небедном мире вдруг решили пойти за коммунистами.
      - Мне твоя реакция была интересна. Но я тебя не обманываю: по терминологии твоего века наше общество действительно коммунистическое. Нет денег, частной собственности, все должны работать, каждый может иметь все, что имеют другие, и никто больше других. Почему тебе не нравится это? Почему ты не хочешь верить в такую возможность? Кем ты был в своем веке? Крупным капиталистом? Наемным убийцей?
      - Я был программистом. А не верю я... в России уже пытались строить коммунизм, и ничего хорошего из этого не вышло. Ты должна об этом знать.
      Коммунистический мир невозможен!
      - Это была не первая попытка в истории человечества. Такие попытки совершались и две с лишним тысячи лет назад. И никогда ничего не выходило. Да и в России это была не первая попытка: пробовали еще в 19-м веке построить коммунизм. И тоже кончилось это плохо. Потому что ничего и не могло выйти.
      Потому что ни в 19-м, ни в 20-м веке у коммунистов не было правильного понимания сущности такого общества. Стало это возможным только в 21-м веке. И я горжусь, что именно мой народ сделал первый шаг по этому пути. А попытка 20-го века...
      она была обречена. Правда, те, кто ее затеял, не знали об этом. Большинство из них были честными людьми, действительно желавшими счастья для всех. Их вина в том, что ничего не получилось, есть, но скорее их беда. И Россию 20-го века мы не рассматриваем сейчас так мрачно, как ты. Конечно, там было много плохого. Но и много хорошего тоже. В той России были разработаны многие социальные механизмы, которые потом использовали и другие страны, без которых создать наше современное общество было бы куда труднее. Никита, постарайся настроиться более конструктивно. Постарайся не отметать с ходу то, о чем я тебе говорю. Наш мир гораздо лучше, чем тот, который ты знал. Моя задача - показать тебе это.
      - То есть вести коммунистическую пропаганду?
      - Можешь рассматривать это так, - Аня улыбнулась - я тебя для этого сюда и привела. Для начала я расскажу, что происходило в период между твоей смертью и воскрешением. Конечно, рассказ можно было бы отложить, но лучше самое трудное преодолевать сразу. Зато потом ты будешь на все смотреть более осмыслено.
      - Ладно, рассказывай. Только сначала один вопрос: сейчас действительно все получают все поровну? По норме?
      - Что значит "поровну"? По норме... единственный ограниченный ресурс сегодня - территория. Мы не можем расширить Землю. Потому нормируется размер квартиры. На все остальное норма - сколько хочешь. Хотя, если например, ты каждый раз будешь брать в ресторане много еды, съедать чуть-чуть, а остальное выбрасывать, то врачи этим заинтересуются.
      - Запрещено?
      - Не в этом дело. Такое поведение, если конечно это не случай, а регулярно происходит, говорит либо о каком-то психическом отклонении, либо о том, что у тебя больной желудок, но ты себе в этом не отдаешь отчета.
      - А эта норма на квартиру, она зависит от положения человека в обществе?
      - Это в двух словах не рассказать. Но если ты имеешь ввиду, что член правительства имеет большую квартиру, чем я, то это не так. Максимальные права и возможности имеет большая часть людей, а не меньшая, как в твоем веке. Сейчас ты не равен мне, но станешь равен мне и любому в этих правах, когда начнешь работать. Но чтобы понять все это, потребуется не одна лекция. Как, ты готов к первой? Способен к конструктивному восприятию?
      - Ладно, вали, чего уж там. Раз попался, придется принимать все, что мне причитается.
      - Видишь, я все-таки была права, когда не хотела тебе рассказывать раньше о современном мире. Потрясение ты испытал сильное. От такого твое выздоровление затянулось бы надолго.
      Ладно, начну с того, что общество без денег - это общество, в котором отсутствует принуждение людей к труду, прежде всего. То есть все люди работают просто из интереса к самой работе. И уже как следствие нет собственности, потому что собственность как раз и нужна для принуждения к труду, которым люди не будут заниматься из интереса. Коммунисты твоего века этого не понимали, а потому все их попытки построить общество без собственности были обречены. В твое время из всех видов труда, необходимых людям, большинство было неинтересно, однообразно.
      По доброй воле ни один человек не стал бы такой работой заниматься всю жизнь, если бы у него был другой выход. Вот коммунисты твоего времени и пытались создать нового человека, способного всю жизнь жертвовать собой ради других, практически добровольного раба. Только ничего хорошего из этого выйти не могло.
      Это привело бы к обществу, где одни занимаются всю жизнь тем, что им нравится, а другие переделаны так, чтобы им нравилось то, чем им приходится заниматься. Я не вижу в таком обществе ничего хорошего. Простой выход: дать людям такую работу, чтобы они сами хотели работать. Такая работа была, для нее и людей переделывать не надо было. Писатели, художники, ученые еще в твое время, да и много раньше, работали не ради заработка, а потому что им это было интересно. Часто они занимались этим не просто бесплатно, но и платили свои деньги за возможность работать, а то и жизнью рисковали. Потому что иначе не могли. Только такой работы было мало, на всех не хватало. Большинство вынуждено было заниматься тем, что скучно, но нужно, а не тем, что интересно. Потому все попытки вернуться к Золотому Веку - к коммунизму первобытной охотничьей цивилизации были обречены.
      До 21-го века были обречены.
      Началось все в России. После антисоветского переворота, в конце 20-го начале 21-го века, произошел ряд финансовых крахов, которые привели к экономической изоляции России. Запад потерял к ней интерес: народ стал настолько беден, что Россия была потеряна для развитых стран как рынок. А промышленность была настолько разрушена, что возможность появления нового конкурента их тоже не пугала. После того, как у России за долги отобрали все зарубежное имущество, рубль упал, поездки за рубеж стали практически невозможными, хотя их никто не запрещал. Изоляция была односторонней: сырье по прежнему уходило из Росси на запад, но обратно взамен уже ничего не приходило. Правителей страны это не устраивало: им хотелось сохранить свою власть, а для этого нужно было сохранить государство. Экономика России стала полусоциалистической. Не из идеологических соображений, а просто это была единственная возможность выжить. Правительство вынуждено было выбирать: или подавлять голодные бунты силами таких же голодных солдат и офицеров, или ввести распределение по карточкам в большей части страны.
      Вид колбасы в витринах магазинов голодных насытить никак не мог. К счастью удалось избежать распада страны. Положение сложилось в России странное: с одной стороны абсолютно нищие народ и государство, деньги не имеют никакой ценности. С другой стороны предприятия хоть и разрушены, но не полностью, есть и ученые, и инженеры, и квалифицированные рабочие. Но рыночная система мешает запустить эти предприятия: для этого нужны деньги у самого предприятия и деньги у потребителей продукции. А денег нет. Тогда вся крупная промышленность была национализирована, большинство владельцев крупных состояний или сбежали, или были посажены и расстреляны.
      - И Америка не заступилась за них?
      - Не только не заступилась. Оттуда выдали сбежавших владельцев. И даже вернули часть украденных денег.
      - Не понимаю.
      - Ничего странного нет. У России еще оставалось ядерное оружие. Затевать войну в такой стране, даже гражданскую, было для запада опасно. А насчет владельцев... На западе ведь были свои владельцы. И они хорошо понимали, что составить огромные состояния за несколько лет на фоне общего распада экономики можно только одним путем: ограбив народ и государство. И относились к российским владельцам соответственно, то есть презирали их как бандитов и воров. И боялись:
      сами они давно забыли, или делали вид, что забыли, как их предки положили начало их состояниям. Их вовсе не радовало, что им придется жить в одном государстве с бандитами, да еще владеющими миллиардными капиталами. Так что они поступили в соответствие с тогдашними принципами: использовали этих людей для своих целей, а потом устранили, как потенциальных конкурентов. Да им по-настоящему даже сырье из России было не особенно нужно, тем более что для восстановления полностью изношенного сырьевого производства пришлось бы вкладывать большие деньги. Вот они и показали свою принципиальность и справедливость с выгодой для себя.
      Правители России решили наконец сделать ставку не на экспорт сырья, а на экспорт оружия. Для экспорта сырья требовалось лишь десятая часть населения страны. И правители понимали, что устранить больше ста миллионов человек в короткий срок, не разрушив страну и не потеряв власть, им не удастся. А оставить их голодающими и безработными тоже было рискованно. А оружейный комплекс требовал работы всего населения, да и его не хватало. Шаг этот был правильным:
      страна начала потихоньку выходить из кризиса.
      - И американцы позволили России торговать оружием?
      - Конечно они пытались не допустить этого. Но Российское оружие действительно было тогда лучшим. Особенно по сравнению цены и качества. И многим странам не нравилось, как Америка правит миром. Покупатель оружия попадает в зависимость от продавца: оружие ведь надо еще обслуживать и непрерывно модернизировать. А Россия была слишком слабой, чтобы ставить условия своим покупателям и пытаться давить на них. Она сама отчаянно нуждалась в помощи и союзниках, просто чтобы сохранить свою независимость.
      В 20-е годы 21-го века произошло очень важное для современного мира событие: руководители оружейного комплекса, аэрокосмической и атомной отраслей заключили между собой тайное соглашение о взаимной поддержке и совместных действиях. Так родилось то, что впоследствии стали называть Фирмой - с большой буквы. У них были общие интересы, одинаковые проблемы с выходом на рынок, общая высокая технология. Соглашение оказалось эффективным, Фирма начала быстро богатеть. Одним из направлений работы Фирмы было общее финансирование науки.
      Вскоре после этого произошло другое важное событие: ученые Фирмы создали новые принципы программирования. Интересно, что нам так и не удалось узнать, когда точно произошли эти два события. Мы куда больше знаем о 19-м и 20-м веках, чем о 21-м.
      - Это совершенно непонятно, Аня. Я всегда считал, что чем ближе время, тем легче историкам его изучать.
      - На самом деле это не так. В 19-м и 20-м веках все происходящее отмечалось в документах. Документы хранили. Даже секретные события оставили следы в архивах: правители этой эпохи, по крайней мере до второй половины 20-го века, хотели остаться в истории. В общем, материалов сохранилось много. А с конца 20-го века бумага стала заменяться записями в памяти компьютера. В 21-м веке бумажные архивы уже не появлялись. И еще после середины 20-го века наступила Эпоха Великой Лжи - так называют ее сейчас историки, которая продолжалась почти до конца 21-го века. Правители и политики врали и раньше, договоры нарушались и раньше. Но ложь и нарушение данного слова хотя бы считались чем-то плохим, это осуждали, этого стыдились. Государственный деятель, пойманный на лжи, подавал в отставку, потому что с ним просто никто уже не хотел иметь дел. А в ту эпоху ложь стала таким обычным явлением, что политики вообще перестали говорить правду на публике. Если политик даже и говорил правду публично, так только с целью обмануть. И никто не считал уже обман чем-то неприличным, недостойным. К концу 20-го века дошло до того, что никто уже не знал даже, кто на самом деле правит государствами. Те, кого знали как правителей, были в большинстве своем просто актерами, играющими предписанные роли. А режиссеры этих спектаклей сидели за кулисами и никогда не выходили на аплодисменты.
      В Эпоху Лжи истинные дела держались в глубокой тайне, документы стали уничтожать, а не хранить. Государственные деятели больше уже не желали остаться в памяти потомков, дать им понять, почему они принимали то или иное решение. Для современной психоистории этот психологический феномен загадка. Но даже для конца 20-го века данные еще удается получать. Потому что бумаги стали производиться в чудовищном количестве. Если даже уничтожали главные документы, тайные приказы государственных деятелей, оставались периферийные, косвенные.
      Вроде каких-нибудь отчетов отделов материально-технического снабжения, по которым удается восстановить ход событий, вычислить, кто принимал решение. А в последнее десятилетие 20-го века и в 21-м компьютеры начали вытеснять людей из системы управления. В результате и самих документов стало меньше, и уничтожать архивы стало проще. Ты сам представь, что сложнее: сжечь сотни папок с документами, или уничтожить один компакт-диск, их заменяющий. Вот поэтому многие события 21-го века не оставили никаких следов. О них можно догадываться только по их последствиям.
      Ладно, возвращаюсь к истории. Для Америки Россия становилась основным конкурентом в торговле оружием. Так что на Россию было наложено эмбарго:
      новейшие разработки компьютерной техники были недоступны для Фирмы. И по тогдашней пословице: "голь на выдумки хитра", ученые Фирмы разработали новые принципы, позволявшие использовать устаревшие процессоры более эффективно, чем новые. Сейчас даже установили, что сделали это не непосредственно те, кто разрабатывал компьютеры, а другое подразделение. Но кто конкретно, и когда - неизвестно. Фирма уже тогда финансировала многие области науки, даже не имеющие непосредственного отношения к ее производству. Под новые принципы стали разрабатываться новые процессоры. И уже в начале 30-х годов компьютеры Фирмы научились ориентироваться в окружающем мире на уровне насекомых.
      - Подожди, Аня, но даже в мое время компьютеры были куда умнее насекомых.
      - Это не совсем так. Конечно и в твое время компьютеры уже решали сложные задачи. Но компьютер не мог управлять, например, боевым вертолетом так, как стрекоза управляет своим телом. А ведь задачи очень сходные: стрекоза тоже нападает на одних насекомых и спасается от других, летает среди ветвей деревьев, взлетает и садится. Стрекозе даже сложнее. Да и движется она много быстрее, чем мог двигаться вертолет в твоем веке.