Шесть дней любви

Я стиснул зубы, приготовившись к шквалу жутких слов: сперма, эякуляция, эрекция, лобковые волосы, ночные поллюции, онанизм.

– Это страсть, – произнесла мама. – О ней постоянно умалчивают. Будто секс связан лишь с физиологией, секрецией и размножением. Про то, что при сексе чувствуешь, никогда не рассказывают.

– Хватит, хватит! – едва не закричал я.

Хотелось заткнуть маме рот, выскочить из-за стола, пойти косить лужайку, убирать старые листья, снег – оказаться где угодно, только не на этой кухне.

– Порой чувствуешь другой голод, – завела мама. Она убрала тарелки (к еде, как всегда, почти не притронулась) и налила себе вина. – Голод по ласке…

Она вздохнула так тяжело, что отпали последние сомнения: мама знала об этом не понаслышке.

Глава 6

Бывает, проснешься и целую минуту вспоминаешь, что случилось накануне. Мозг перезагружается и не сразу выдает информацию о произошедшем, иногда о хорошем, куда чаще о плохом. Вечером ты все это помнил, но на ночь мозг отключился. Именно так было наутро после ухода отца. Я открыл глаза и выглянул в окно, чувствуя: что-то стряслось, а что – сообразить не мог. Потом вдруг вспомнил.

В другой раз Джо выбрался из клетки, и целых три дня мы не знали, где он. Разбрасывали корм для хомяков по всему дому в надежде его выманить, что в конце концов и получилось. Еще так было, когда умерла бабушка, и не только из-за того, что я ее хорошо знал, а из-за того, что ее очень любила мама. Моя бедная мама осталась сиротой, то есть ей теперь было еще тоскливее. Значит, мне следовало ее обхаживать в два раза больше, играть в карты, слушать истории и так далее.

Наутро после того, как мы привезли Фрэнка из «Прайсмарта», я проснулся, забыв, что он у нас. Просто почувствовал: в доме что-то изменилось.

Первой подсказкой стал аромат кофе. Мама по утрам кофе не варит, она вообще рано не встает. По радио играла музыка. Классическая. Еще в доме что-то пекли. Булочки, как потом выяснилось.

Осенило меня через несколько секунд. В отличие от многих других пробуждений, на сей раз дурного предчувствия не возникло. Я вспомнил шелковые шарфы, слово «убийца» в сообщении дикторши. Тем не менее к мыслям о Фрэнке примешивался не страх, а скорее нервный трепет. Словно накануне я сильно устал и не смог дочитать захватывающую книгу. Или видео на самом интересном месте остановил. Хотелось вновь погрузиться в ту историю и узнать, что случилось с персонажами. Только действующими лицами этого повествования были мы сами.

Я спускался по лестнице и гадал, сидит ли мама до сих пор на стуле, связанная своими же шелковыми шарфами. Стул пустовал. У плиты возился Фрэнк. Видно, он смастерил себе шину, потому как передвигался, хотя и хромал.

– За яйцами бы съездил, но, кажется, в «Севен-илевене»[12] мне сейчас лучше не показываться, – сказал Фрэнк и кивнул на свежую газету.

Наверняка у дороги подобрал, сразу за нашими воротами, – туда рано утром их бросает разносчик. Рядом с передовицей, посвященной сильной жаре в праздничные дни, красовалась фотография человека, на вид знакомого и в то же время нет. Фотография Фрэнка.

У человека на странице газеты был тяжелый взгляд и цифры на груди, у человека на нашей кухне – тряпка за поясом, а в руке прихватка.

– Яичница к этим булочкам – самое то, – проговорил Фрэнк.

– Мы редко покупаем скоропортящееся, – сказал я. – Все больше консервы и заморозку.

– На заднем дворе у вас достаточно места, можно кур завести, – заявил Фрэнк. – Три-четыре красных род-айланда, и яичница на завтрак обеспечена. Свежеснесенное яйцо магазинным не чета – желтки золотые, упругие, как титьки танцовщицы из Лас-Вегаса. Да и цыплята – тварюшки занятные.

Фрэнк сказал, что вырос на ферме. Он и нам поможет хозяйство завести, объяснит что и как. Фрэнк говорил, а я смотрел на газету, хотя понимал: если смотреть слишком заинтересованно, он обидится.

– Где мама? – спросил я и вдруг забеспокоился.

Садистом Фрэнк не казался, но я неожиданно представил ее в подвале, прикованную к мазутной горелке, с шелковым шарфом уже не на запястьях, а во рту, чтобы не кричала. Или мама могла оказаться в багажнике нашего автомобиля. Или в реке.

– Пусть поспит, – сказал Фрэнк. – Мы вчера поздно легли – все сидели и разговаривали. Впрочем, завтраку она, наверное, обрадуется. Она любит кофе в постель?

Откуда мне знать? Прежде это никого не интересовало.

– Пусть еще поспит, – повторил Фрэнк. Он вытащил булочки из духовки и накрыл полотняной салфеткой, чтобы не остыли. – Генри, мой тебе совет, – продолжал он, – никогда не режь булочки. Их нужно ломать – лишь тогда мякиш раскроет весь вкус и аромат. Нужны неровности, горы и долины. Представь свежевспаханную землю в саду. Чем больше неровностей, тем лучше впитается масло.

– Мы редко покупаем масло, – сказал я. – В основном маргарин.

– А вот это самое настоящее преступление, – отозвался Фрэнк.

Он налил себе кофе. Газета так и лежала на столе, но ни один из нас за ней не потянулся.

– Понимаю, у тебя есть вопросы, – проговорил Фрэнк. – Они у любого здравомыслящего человека возникли бы. Скажу лишь одно: в газете далеко не все.

Я не знал, что ответить, и налил апельсиновый сок.

– Какие у вас планы на праздничный уик-энд? – спросил Фрэнк. – Пикник, или бейсбольный матч, или еще что-то? Похоже, намечается жара. Самое время поехать на пляж.

– Ничего особенного. В субботу папа, как обычно, повезет меня ужинать во «Френдлис», и все.

– Что у них стряслось? – полюбопытствовал Фрэнк. – Не представляю, как можно отказаться от женщины вроде твоей мамы.

– Он ушел к своей секретарше, – пояснил я.

Сказал и, даже в свои тринадцать, почувствовал пошлость этих слов. Будто признался, что хожу под себя или ворую в магазинах. История не слишком интересная. Скорее жалкая.

– Без обид, сынок, но в этом случае, как говорится, скатертью дорожка. Такой человек не достоин твоей матери.

* * *

Давно мама не выглядела так чудесно, как тем утром. Волосы она обычно собирает в хвост, а сегодня они были распущены и казались пышнее, чем накануне, словно мама спала на облаке. Белую, в мелкий цветочек блузку я видел впервые. Верхняя пуговица не застегнута – получилось не вызывающе (я до сих пор думал о танцовщицах из Лас-Вегаса), а задорно и игриво. Помимо новой блузки я отметил серьги, помаду, а когда мама приблизилась, учуял духи, легкие, с цитрусовой ноткой.

– Как вы спали? – спросил Фрэнк.

– Как младенец, – ответила мама и засмеялась. – Не понимаю, почему так говорят. Младенцы ведь то и дело просыпаются. А у вас есть дети?

– Сыну, Фрэнсису-младшему, сейчас было бы девятнадцать.

Некоторые, например такие, как моя мачеха Марджори, обязательно выразили бы сочувствие, спросили, что случилось, или, будучи верующими, утешили тем, что сын Фрэнка сейчас в лучшем мире. Возможно, они вспомнили бы знакомых, тоже потерявших ребенка. Люди то и дело этим пользуются – присваивают чужие проблемы, обращают их на себя.

Мама, услышав, что сын Фрэнка умер, промолчала, но выражение ее лица изменилось, и слова не потребовались. Так же было накануне, когда Фрэнк кормил ее чили, поил вином, а я чувствовал, что они разговаривают на особом языке. Фрэнк без слов понимал, что маме очень жаль, а мама понимала, что он это понимает. Слова оказались излишни и когда мама села на тот же самый стул, что вчера, и протянула руки, чтобы Фрэнк связал их шарфами. Они общались на особом языке, понятном лишь им двоим. Мне оставалось только наблюдать.

– Адель, вряд ли они нам понадобятся, – сказал Фрэнк, аккуратно свернул шарфы и демонстративно положил их на банки с консервированным тунцом. Так, наверное, папа римский, переодеваясь, убирает торжественное облачение. – С меня веревок хватит, но, если возникнет повод сказать, что я вас связывал, тест на детекторе лжи вы пройдете.

У меня была куча вопросов. Какой повод? Кто устроит этот тест? Куда денется Фрэнк, когда мама будет его проходить? О чем спросят меня?

Мама кивнула.

– Кто научил вас печь такие булочки? – спросила она.

– Бабушка, – ответил Фрэнк. – Она растила меня после гибели родителей.

* * *

Семья Фрэнка попала в аварию, ему в ту пору едва исполнилось семь. Поздно вечером они возвращались из Пенсильвании, где навещали родственников, и угодили на обледенелый участок дороги. «Шевроле» врезался в дерево. Родители, сидевшие впереди, погибли, хотя мать еще стонала, когда спасатели пытались ее вытащить. Отец умер мгновенно, он лежал на пассажирском сиденье, и мама держала его голову. Фрэнк все это видел. Он был на заднем сиденье и отделался переломом запястья. Его младшая сестренка тоже погибла. В ту пору детей часто возили на коленях…

Целую минуту мы не говорили ни слова. Возможно, мама просто потянулась за салфеткой, но на миг ее рука накрыла руку Фрэнка.

– В жизни не ела таких вкусных булочек! – похвалила мама. – Расскажете, как их печь?

– Адель, да я все вам расскажу, – заверил он. – Если успею.

* * *

Фрэнк спросил, играю ли я в бейсбол. Точнее, он поинтересовался, где мне больше нравится играть: в защите или в нападении? Ответ «нигде» он назвал уму непостижимым.

Я объяснил, что играл в Малой лиге один сезон, это было ужасно, ни одного мяча не поймал. Когда бросил, все только обрадовались.

– Почти уверен, проблема в том, что тебя никто не тренировал, – предположил Фрэнк. – Твоя мама – женщина талантливая, но, боюсь, в бейсболе не сильна.

– Папа любит спорт, софтболом увлекается.

– Софтболом, угу, понятно, – отозвался Фрэнк.

– Сын его нынешней жены – питчер, – продолжал я. – Они с папой часто тренируются. Когда-то брали и меня, но я не дружу с мячом и битами.

– Давай сегодня поиграем, если выкроишь свободную минутку? – предложил Фрэнк. – У тебя перчатка есть?

У самого Фрэнка перчатки не было, но он заявил, что это не проблема. За нашим домом он заметил пустырь, где можно учиться отбивать мяч.

– Вам аппендицит позавчера удалили, – напомнил я. – Вы нас в заложниках удерживаете. Не боитесь, что сбежим?

– Тогда вы сами себя накажете, – отозвался Фрэнк. – Вернетесь в общество, во внешний мир.

* * *

Фрэнк осмотрел двор, чтобы наметить место для курятника. Холода, мол, не за горами, но цыплятам они не страшны, была бы солома и кто-то теплый, чтобы ночью грел, – это как всем нам.

Он проверил поленницу. Узнав, что целый корд[13] дров только привезли, сказал маме, что ее обманули: нет там корда.

– Я бы разобрался с ними, да, боюсь, шов разойдется, – посетовал он. – Уверен, зимой у вас очень уютно: за окном сугробы, а в доме печь растоплена.

Фрэнк прочистил фильтры в системе отопления, заменил масло в машине и предохранитель поворотника.

– Адель, когда в последний раз колеса местами меняли? – спросил он.

В ответ мама лишь глаза вытаращила.

– Раз занимаемся машиной, скажи, ты умеешь менять колеса? – Это Фрэнк уже у меня поинтересовался. – Ясно, что научиться лучше заранее. Представь, на заднем сиденье молодая особа, на которую нужно произвести впечатление. Ты же вот-вот за руль сядешь, да и вообще…

Фрэнк выстирал и выгладил белье, вымыл и натер воском полы, потом заглянул в кладовую, решая, что приготовить на обед. Суп.

– Приготовим «Кэмпбелл», – предложил он, – но чуток облагородим. Жаль, вы базилик не выращиваете. Ладно, может, весной посадите. На худой конец, есть сушеное орегано.

Потом мы вышли во двор, захватив мяч, купленный накануне в «Прайсмарте».

– Перво-наперво покажи, как ты держишь мяч, – велел Фрэнк.

Он наклонился, большая ладонь легла поверх моей.

– Неправильно держишь, отсюда твоя беда номер один. Бить по мячу сегодня не будем, – объявил он, показав, как надо держать мяч. – Шов еще слишком тянет.

В любом случае привыкнуть к новому положению рук мне совсем не мешало. Так же как и хорошо ощупать мяч, походить туда-сюда, легонько его подбрасывая.

– На ночь сунь перчатку под подушку, – порекомендовал Фрэнк. – Прочувствуй ее запах. Не представляешь, как это на игру заряжает!

* * *

Мы вернулись на кухню. Мама превратилась в жену покорителя Дикого Запада или героя вестерна – чинила Фрэнку штаны. Она бы и постирала их, но что тогда ему надеть? Пока она штопала, а потом замывала самые заметные пятна, Фрэнк сидел, обернувшись полотенцем.

– Адель, ты в курсе, что закусываешь губу, когда шьешь? – спросил он. – Тебе говорили об этом?

В тот день Фрэнк отметил не только закушенную губу. Он восторгался маминой шеей, пальцами – «у тебя прелестные ручки; жаль, украшений не носишь!» – даже шрамом на ее колене, которого я прежде не замечал.

– Милая, откуда он у тебя? – поинтересовался он таким тоном, будто подобная фамильярность была в порядке вещей.

– Это мы под «Звезды и полосы навсегда»[14] танцевали. Ну, в школе танцев. Я упала прямо на сцене, – ответила мама, а Фрэнк взял и поцеловал ее шрам.

Ближе к вечеру, когда брюки были зашиты, суп съеден, сыграна партия в карты и Фрэнк научил меня фокусу – вытаскивать зубочистку из носа, – в дверь постучали. У него тотчас напряглись жилы на шее, а мама глянула в окно: машины не было, значит незваный гость пришел пешком.

– Генри, иди скажи, что я занята, – велела мама.

На крыльце стоял мистер Джервис, наш сосед, с ведром поздних персиков.

Примечания

1

«Мэд» – американский юмористический журнал комиксов. (Здесь и далее примеч. перев.)

2

Стол (исп.).

3

Стул (исп.).

4

Вода (исп.).

5

Мусор (исп.).

6

Где находится туалет? Сколько стоит гостиница? (исп.)

7

Малая лига – бейсбольная лига для мальчиков и девочек 8–12 лет.

8

Ред Скелтон – американский актер, комик, клоун.

9

«Лайонс-клуб» – сеть благотворительных клубов в США.

10

Манчкины (munch – жевать, чавкать; kin – семейство) – «жующий народец» из книги Фрэнка Баума «Волшебная страна Оз».

11

«Компания трех» – американский сериал, транслировался с 1977 по 1985 г.

12

«Севен-илевен» – сеть однотипных продовольственных магазинов, работающих круглосуточно.

13

Корд – мера объема, 3,63 куб. м.

14

«Звезды и полосы навсегда» – патриотический американский марш композитора Дж. Ф. Сузы, по акту конгресса является национальным маршем США.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.