— Это что же выходит, — рассуждал сам с собою Данила, — что Григорий бает, будто народы заморские все в шаманах-колдунах ходят?
— Да нет, мужики, — попытался объяснить Забубённый. — Это у них как бы одежа такая из перьев, ну как у тебя штаны да рубаха. А шаманов среди них тоже немного.
— Что же за чуда в перьях такие? — опять удивился Данила. — А погоды там какие? Тепло там или холодно?
— Да по-разному, — продолжал рассказывать Забубённый. — На одном берегу жарко. Там почти все голые ходят, крокодилы плавают в речках да пираньи — рыбы такие, что людей едят. А на другом берегу той земли холодно, как на нашем Севере, все в меха завернутые живут.
— Велика, видать, та земля, — вставил слово воевода. — А прозывается она как?
— Америкой зовется, в честь одного морехода иноземного.
Путята призадумался.
— Викинга, что ли? — уточнил воевода.
— Нет, не викинга.
— Думаю я, что брешешь ты маненько, Григорий, — рассудил воевода. — Нет такой земли на свете, чтоб викинги туда не смогли доплыть. Им все ведомо. А если есть земля большая за северным морем, то там и людей быть не может, ибо никто еще оттуда к нам не доплывал. Значит, должно там быть адским местам да господним страхам. А людям там делать нечего.
Промолчал на это Григорий, не стал спорить с воеводой. Пусть себе думает, что нет Америки. Ее ведь и правда нет пока. А может, и не будет вовсе.
ГЛАВА 4
Темные люди
Тем временем ратники дожевали свою зайчатину. Трапеза закончилась, пришло время отходить ко сну. Поразмыслив о чем-то, Путята подозвал знаком помощника:
— Данила, выставь кругом крепкие дозоры. Мы еще не на своей земле, хоть и рядом, а в лесу этом, сказывают, много беглых людишек колобродит. Могут ночлег нечаянно подпортить. А нам это ни к чему.
Данила кивнул и, кликнув дюжину ратников, растворился среди деревьев в наступившей темноте. Оставшиеся бойцы, сняв седла с коней и положив мечи рядом с собой, стали прямо на земле укладываться на ночлег. У Забубённого не было ни седла, ни меча. Лежал он, завернувшись в накидку, данную ратниками, прямо на земле, на каких-то кочках и корнях у огня, но и этого ему было сейчас довольно. Главное, что бешеная скачка прекратилась хоть на время и его измученное тело не бьется поминутно о хребет Савраски.
Скоро Забубённый почувствовал признаки сытости. Тепло от костра хорошо согревало. В голове появились первые приятные за сегодняшний день мысли, хоть и не лишенные странности. О том, что завтра не надо на работу, о том, что хотя теперь он и в другом времени, но лежит сытый у костра, что не надо пока никуда скакать, что его пока не посадили на кол и это хорошо и что гори оно все огнем и можно спать. Григорий бросил мутный взгляд на Путяту, что сидел напротив у костра, вполголоса обсуждая что-то с возникшим из темноты Данилой, и провалился в глубокий заслуженный сон.
Сначала ему приснилось, что он дедушка Ленин на охоте в селе Шушенском. Кругом половодье, стихия бушует, а он бесстрашный герой с берданкой в руке. Набрел случайно на островок суши, еще недавно бывший пригорком у низкого берега, а теперь со всех сторон затопленный водой. Неглубоко вокруг пока, почти по колено, но вода все прибывает. Глядит герой, а на островке том зайцы, от суши отрезанные мечутся. И множество их там попалось, целая дюжина за раз. Обрадовался герой, вскинул берданку и давай палить по зайцам, которым деваться с острова некуда. Вот потеха началась. Почитай всех и уложил, только самые пугливые в воду бросились, да и унесло их невесть куда, а остальные все здесь остались. На мясо да шкурки пошли. Знатный трофей достался тогда Ильичу. Три дня все ссыльные товарищи в деревне гуляли, а он сам прослыл среди них первейшим охотником.
После явился ему образ красного командарма Буденного, что в туалете перед зеркалом себе усы мазал всякими примочками. Стояло перед ним много всяких баночек с пудрами и мазями. Сам командарм был облачен по случаю утреннего моциона только в белую рубаху и пролетарские штаны с лампасами, что держались благодаря кожаным ремням-подтяжкам, крест-накрест перекинутым через плечи. Рядом на походной тумбочке лежала огромная сабля командарма, внушавшая ужас всем его врагам. Буденный очень любил, когда не воевал с врагами мировой революции, бриться этой саблей по утрам. Очень уж она острая была, наточилась о вражьи головы за время боев. Вот и сейчас командарм, покончив с установкой геройских усов под правильным углом, взял саблю в руки и с удовольствием провел ногтем по краю лезвия. Видно, остался доволен, а потом вдруг наклонился к Забубённому, как толкнет его рукой в плечо да как заорет:
— Кончай спать, паря, на том свете отоспишься!
Открыл глаза механик, да не поймет спросонья, где он и что происходит. Может, опять в свое время вернулся. А может, случилось что. Протер глаза, а кругом мрак, не видать ни зги. Только уголья костра тлеют. Пригляделся кругом Забубённый, а вокруг почти потухшего костра в темноте какие-то неясные тени шмыгают, крики слышны да звон мечей. То и дело с разных сторон раздавалось бравое улюлюканье и молодецкий посвист.
Рядом с собой в неверных отсветах углей увидел он ратника Курю, который его в разговоре про шаманов нежданно поддержал. Ратник был при оружии, держал в одной руке меч, а в другой щит.
— Чего случилось-то? — спросил еще не до конца проснувшийся механик, привыкший к удобствам своего века: теплому туалету и чашечке кофе после пробуждения. А оттого, что обнаружил себя снова в лесу у потухшего костра, неизвестно в каком времени, сделалось ему снова грустно.
— Разбойнички пожаловали, — сообщил Куря, — а отроки, что стеречь должны, в драку кинулись да про тебя забыли. Не связали даже. Ну да с ними после разберемся.
— Пост, значит, покинули, — согласился Забубённый. — Только чего меня стеречь. Куда я денусь-то в лесу темном?
— А кто тебя знает, — диким шепотом проговорил Куря. — Может, то дружки твои пожаловали тебя выручать. Давай-ка я тебя пока к дереву привяжу, непонятный человек, так надежней будет.
Механик проснулся окончательно. Кругом во мгле шла настоящая сеча между ратниками и разбойниками. Сколько их было, непонятно. И чем дело кончится — тоже неясно. В этой ситуации быть привязанным к дереву совсем не улыбалось. Либо те кончат по случайности, либо эти.
Неожиданно через тлевшие уголья перепрыгнул здоровенный мужик в мешковатой одежке с кривой саблей в руке. Не успел механик опомниться, как мужик рубанул воздух над его головой. Точно, снес бы голову, если бы Куря не толкнул механика в сторону, а сам одним точным движением не всадил меч нападавшему в брюхо. Мужик тихо вскрикнул и, выронив саблю, рухнул прямо на угли костра. Запахло жареным.
— Слушай, Куря, — проговорил Забубённый, вставая, — сам видал, меня чуть не пришили сейчас. Не мои это друганы. Зачем тогда меня связывать? Они же меня первым и порешат у того дерева. А так я, может, еще пользу окажу обществу.
Куря посомневался.
— Ладно, хоронись здесь али бей разбойничков, чем сможешь. Но помни, сбежишь, — мне воевода голову с плеч. А если жив останусь, сам тебя найду и зарублю.
— И на том спасибо, — ответил Забубённый вслед исчезнувшему в темноте ратнику.
Затем Григорий попятился в темноту от костра подальше, прильнул к сосне, осмотрелся, прислушался. Темень, конечно, была кругом, хоть глаз коли. Смотри, не смотри, все одно ничего не увидишь. Только на слух приходилось полагаться. А судя по звукам, доносившимся отовсюду, основная сеча шла с той стороны потухшего костра. Звенело и орало там больше всего. Справа тоже бились круто, но народу было поменьше. А вот за спиной только отдельные крики раздавались. «И как они в темноте разбирают кто свой, кто чужой, — подумал Забубённый, — нет ведь никакой электроники, ни приборов ночного видения, ни тебе оптики. Весело живут. Мочи всех подряд, а утром разберемся, если живы будем».
Промелькнула-таки в голове мысль о побеге. Сзади бились меньше всего, может, и удалось бы прошмыгнуть, пока идет такая свалка. Только потом куда? А черт его знает, лишь бы ноги унести. В задумчивости Григорий сделал шаг назад и упал, оступившись, на спину. Земля была мягкая, но все равно что-то больно ткнуло его в спину.
«У меня же рюкзак за плечами, — вспомнил Забубённый, — а там фонарик. Жаль только, ножик потерял, когда с деревенскими бился, честь свою отстаивал. Да толку от ножика сейчас все равно нет, куда с ним против шашки».
Механик перекатился на бок, рванул застежку на груди и сдернул рюкзачок со спины. Расстегнул молнию, вытащил фонарик. Нажал на кнопку, — в землю ударил широкий луч света. «Работает», — по-детски обрадовался он. Григорий мгновенно выключил его, чтобы не светиться, но было поздно. Его засекли.
— Глянь, Косой, вон там чегой-то сверкнуло, — раздалось в десяти шагах от распластавшегося на земле механика. — Можа, злато светится у костра?
— Да где оно твое злато, Рваный, — рявкнул в ответ невидимый Косой. — Ты что говорил, что купцы одни поедут, без охраны почти. Не боле пятерых ратников обещал.
— Так и было, — ответил Рваный.
— Втихаря подойдем, говорил, тепленькими возьмем и деру. Ищи нас потом как ветра в поле.
— Говорил, — подтвердил Рваный.
— Ну, а тут что деется? Тут, рыло твое тупое, одних ратников не меньше трех дюжин, вон половина людишек наших полегла уже. А злато где, а купцы куда подевались? Ты вообще, нас на какую поляну навел, гнида?
Рваный молчал, впервые засомневавшись.
— Дело верное. Мне человечек шепнул, что поедет по дороге черниговской купчина с наваром да почти без охраны. За день до Чернигова не доберется. На ночлег встанет в лесу, а тут и мы подоспеем. Так и было, атаман. Хошь, побожусь?
— Короче, Рваный, — решил атаман, — ты мне голову свою отдашь, если мы тут ничего не найдем. А с человечка твоего кожу сниму самолично.
«Жестокие нравы, — подумал Забубённый, пытаясь отползти подальше от сходняка разбойников, — прямо Коза Ностра или «Бригада» какая-то». Но в этот момент прямо на него выскочило, судя по шуму и визгу, не меньше пятерых душегубов, то ли спасавшихся бегством, то ли заходивших в тыл ратникам Путяты. Один из них споткнулся о лежавшего на земле механика и со всего маху ударился головой о пень. Окрестности огласились диким криком и забористой руганью.
— Это че тут под ногами валяется? — вопросил темноту один из разбойников.
— Глянь, Сень, оно шевелится? — трусливо поддакнул второй. — Медведь, может? Пойдем отсюда.
— Сдурел? Медведь… — Семен наклонился и наугад схватил Забубённого за одежду, пригляделся. — Медведь поширше будет, да тихо так никогда не ползает. Это мужик какой-то не из наших. Из купеческих холуев, видно.
Спутник Семена сразу осмелел и крикнул визгливо:
— А ну вставай, злато отдавай, а то мы щас тебя решать будем.
«Ну, все, настал момент истины», — решил механик и вскочил на ноги. Бежать было некуда. Первое, что пришло в голову, это дурацкое воспоминание о детских страшилках. В детстве Григорий с друзьями любили так дурачиться в пионерлагерях и пугать вожатых и друг друга по ночам. Механик широко открыл рот, врубил фонарик и направил луч себе в рот, так что осветились только зубы. На всякий случай он даже тихонько зарычал.
Сработало на все сто. В наступившей тишине послышался глухой звук падающих на землю сабель и кистеней. Разбойники на несколько секунд остолбенели, а затем из груди Семена раздался сдавленный хрип:
— Аааааа, нечистая…
На подкосившихся ногах все, кто стоял перед освещенным механиком, разбежались кто куда, огласив окрестности диким воем. «Не на того напали», — подумал им вслед Григорий, выключил фонарик и снова растворился в темноте.
Спутник Семена, трусивший больше всех, с разбега налетел на своего атамана, что стоял в десяти шагах от места событий, прислушиваясь к тому, что происходило в темноте. Косой схватил его за шиворот и рявкнул:
— Ты че орешь, дура, раньше времени смерти захотел?!
Разбойник продолжал вырываться, махать руками и орать на весь лес:
— Там, там, там… нечистая, лешак, мертвечина!!!
— Ты че несешь, дура!
— Оно светится во тьме и зубы вот такие…
— Ты че…
В этот момент Забубённый решил пойти в атаку. Он бесшумно приблизился к разбойникам, оскалил пасть и снова включил фонарик. Атаман по кличке Ванька Косой хоть и был не робкого десятка, но фонариков в своей жизни еще не видел. Эффект неожиданности снова отменно сработал.
Косой разжал пальцы, отпустил разбойника, который тут же с ревом унесся в темноту, и пробормотал:
— …И правда мертвяк…
— Светится… — подхватил Рваный и заорал вовсе горло: — Тикай, братцы, нечисто тут!!!
Бросив саблю, бравый атаман Ванька Косой, наводчик Рваный и его спутники с воплями бросились врассыпную. Бегство их добавило суматохи в сечу, которая уже близилась к своему концу. Душегубы теснили черниговских ратников повсюду, их-то ведь было втрое больше. И скоро всем воинам пришел бы конец, но, услышав крики атамана, разбойники решили, что напали на заколдованное место. Видно, проклятый клад был у купцов, и бились они с мертвецами, в которых купцы вместе с охраной превратились. То-то разбойники не могли одолеть купеческую охрану, по словам Рваного, немногочисленную.
Побросав оружие, лиходеи разбежались с криками по лесу, а через пять минут их уже и след простыл.
Увидав неожиданное бегство, ратники Путяты решили, что отбились от нападения, и стали собираться к потухшему костру. Подсчитали потери. Тяжко им пришлось, разбойников-то намного больше было. Недосчитались семерых, среди них и двух отроков: Черняя и Митяя. По неопытности погибли парнишки.
Но об этом Забубённый узнал позже, а сперва, как разбойники разбежались по лесным закоулкам, он, подивившись магической силе своего фонарика, минут пять размышлял: тикать или не тикать на свободу. Решил пока повременить, остаться с Путятой до поры до времени. Он же теперь, можно сказать, воеводе пользу принес и верность партии доказал. Может, и награда какая выйдет теперь или премия. А если так, то Путята мог при случае за него и словечко замолвить. Ведь не последний человек в местной иерархии, да и с князем тусуется. А ну как в будущем сгодится это знакомство, подумал дальновидный механик.
Принял решение и направился к костру. Особенно не скрывался, шел прямо на звук, ну и вышел на ратников, а те как раз потери считали. Услышали они, как ветка под чьей-то ногой треснула, схватились за мечи. А Забубённый сдуру решил над ними подшутить, взял и снова фокус с фонариком выкинул.
Ну, ближайших ратников как ветром сдуло. А за ними и все остальные бросились. Окрестности опять огласились дикими воплями. У костра только воевода остался да Данила, его верный помощник. Стоят, за мечи схватились, всматриваются. Сами от страха сквозь землю провалиться готовы, но с места не сдвинулись.
— Ну а вы что, служивые, честь мундира бережете? — не удержался от ерничества Забубённый. — Чего со всеми деру не дали?
Путята и Данила переглянулись. Воевода сплюнул, опустил меч, воткнул в землю.
— А нам нечисти не пристало бояться, — ответил Путята. — Так это ты по лесу шатаешься да огонь из руки выпускаешь? А я-то думаю, чего это разбойничков Ваньки Косого как ветром сдуло. Не резон им было дело бросать посередке. Еще чуток — и порубили бы нас подчистую.
Григорий подошел поближе и сел на пенек, оставшийся от поваленного дерева. Выключил фонарик.
— Это точно, господа ратники, так что цените — это я вас спас. С помощью своего огненного друга. Так что с вас причитается. Минимум пол-литра.
Путята с Данилой хоть и храбрились, но приближаться к механику пока не спешили.
— Так ты, паря, колдун, что ли? — раздался закономерный вопрос.
Над поляной повисла тишина. Забубённый призадумался: «Вопрос, конечно, политический. Скажу — колдун, а вдруг здесь колдунов тоже на кол сажают. Хотя, с другой стороны, если скажу, что не колдун, все равно не поверят. Я же с фонариком по лесу шатался, разбойников разогнал да своих распугал. Народ-то темный. Физики с математикой не знают, про электричество и слыхом не слышали. Эти любого фокусника в колдуны запишут». Рассудив так, Забубённый ответил:
— Нет, не колдун я. Так, умею кое-чего сотворить, да фокусы показывать. Такой же мужик я, как и вы, в общем.
А поскольку ситуация позволяла, то на всякий случай Забубённый пригрозил:
— Но если кто меня решит обидеть, того враз обращу в придорожный валун.
Путята присел на поваленное дерево. Данила опустился с ним рядом и подкинул сучьев на почти потухшие угли. Сучья, весело потрескивая, загорелись. Поляна осветилась, темнота отступила за ближайшие деревья.
— Я сразу смекнул, что не так ты прост, как кажешься, паря, — после долго молчания произнес, наконец, воевода. — А что это у тебя за посох, из коего свет исходит?
— Да это фонарик «Варта» на двух батарейках, — просто ответил Григорий, снова нажал на кнопку и скользнул лучом по деревьям.
Воевода с Данилой вздрогнули, потянувшись к оружию.
— Хорошая вещь. Не раз выручала в походах. Подсветить, где темно. Вот и теперь пригодилась. Жаль только, батарейки не вечные. Не придумали таких еще.
Ратники сидели насупившись. Смотрели в костер.
— Опять ты чудно заговорил, — сказал Путята. — Не новгородец ты, паря, ой не новгородец. Чует мое сердце, что не отсюда ты. Больно уж чудной. Уже решил я, что разгадал тебя, а теперь опять, что думать, не знаю.
— Да новгородец я, новгородец. Не загружайтесь, гражданин начальник, на эту тему, — успокоил его Забубённый. — Просто я новгородец с фонариком. Если хотите, черт с вами, буду колдуном. Но недолго.
Ничего не ответил Путята, снова замолк. А когда дар речи к нему вернулся, то интересовало его только одно:
— Так ты с нами в Чернигов-то поедешь, по своей воле? Или заколдуешь всех придорожными пнями?
Ободренный действием своей угрозы, механик понял, что и в этом мире можно устроиться, если вовремя подсуетиться. Повезло ему с фонариком, что ни говори. Приятно иметь дело с темными людьми, и на них можно управу найти, даже если они кое в чем сильнее.
— Подумаю, — медленно и со значением протянул Забубённый. — Мне торопиться теперь некуда. Так что, может, и поеду. Надо же как-то развлекаться. Только зачем я вам сдался? На кол, что ли, сажать некого?
— На кол никогда не опоздаешь, — вставил слово добрый Данила.
— А вы меня там со своим черниговским князем познакомите? — поинтересовался Григорий, пропустив мимо ушей Данилову присказку.
Путята снова переглянулся с помощником.
— А зачем тебе? Порчу наводить?
— Да ну, что вы, граждане, — успокоил их Григорий. — Порчу только на плохих людей наводить можно. А ежели ваш князь мужик хороший, то все будет о'кей. Обойдемся без порчи. Да я, может, ему службу еще какую сослужу.
— Князь у нас на то и князь, чтоб решать, кто плох, а кто хорош, кого на службу брать, а кого метлой гнать, — ответил воевода. — А я его верный пес и оборонить его должен ото всех врагов. И от нечисти, если придется. А то сейчас время темное, всякое может случиться.
Забубённый, заинтригованный недомолвками воеводы, спросил напрямую:
— Да что происходит-то вокруг, мил человек, расскажи. А то схватили меня, везете куда-то супротив воли. Я вас от смерти спас, можно сказать. А сам, как ты понимаешь, даже не в курсе.
Воевода вздохнул и нехотя проговорил:
— Думал я тебя обспросить, может, что знаешь о черных делах, что ныне творятся в половецких землях, — сказал воевода. — Что за дикие люди с гор спустились да начали по степям колобродить. Да, видать, зря хотел, ты не половчанин, это ясно теперь. Так что и не знаю, нужно тебя в Чернигов теперь везти али нет. Непонятен ты мне по-прежнему.
— Надо бы, — снова вмешался Данила. — Ратники такого теперь болтать будут, что без него мы от князя не отговоримся. Слухи пойдут. Надо его хоть показать Мстиславу, а там пусть князь сам решает. Что хочет, то и делает с ним.
— Данила, — напомнил Забубённый, — ты забыл, что я теперь вольный человек. Хочу еду, хочу — нет. Про пень придорожный помни.
Данила осекся. Но потом все-таки проговорил:
— Да князь у нас мудрый. Зазря не обидит. Поехали с нами. А за то, что помог нам от разбойников отбиться да воеводу спас, может, и взаправду тебе награда выйдет.
Путята молча посмотрел на механика, как бы подтверждая взглядом слова своего помощника.
— Ну ладно, уломали, — кивнул Забубённый. — Поехали в ваш Чернигов. Я вообще-то люблю путешествия, туризм, горные лыжи. Но, думаю, у вас этого нет еще. Для начала ограничимся осмотром местных достопримечательностей. Только дайте мне седло или коня нормального.
— Ты ж их боишься, — подивился Данила.
— Ничего, я за этот долгий день уже научился, так что как-нибудь справлюсь.
Григорий осмотрелся по сторонам. Уже почти рассвело. Между деревьями сгустился утренний туман, корни сосен как будто тонули в нем, а стволы казались висевшими в воздухе. Скоро из-за соседних деревьев стали по одному появляться разбежавшиеся в ужасе ратники. Увидев мирно сидевших у костра воеводу, Данилу и Забубённого, они осмелели и приблизились. Воевода рассказал всем рабочую версию последних событий. Дескать, Григорий оказался добрым колдуном, и благодаря его чарам была одержана победа над разбойниками атамана Ваньки Косого.
Приняв все это на веру, успокоенные ратники стали собирать разбросанное в панике оружие. Одного из коней Путята велел отдать Забубённому. Приказал также рук колдуну не вязать и впредь считать его свободным. Но на всякий случай велел Изяславу, что чудом выжил в бою, рядом ехать. Вдруг конь взбрыкнет, ведь это уже не Савраска, а боевой скакун, хоть и не из самых резвых.
Похоронив погибших, черниговский отряд собрался в путь. Путята обещал, что после полудня они прибудут под городские стены да пред очи светлые князя Мстислава ответ держать.
ГЛАВА 5
Во Чернигове
От места ночевки лесная тропа пошла сначала вниз с холма, а потом опять круто вверх. Ехали почти в том же порядке, впереди воевода со знаменосцем, а позади Забубённый с Изяславом. Только количество ратников поубавилось после нападения разбойников.
Забубённый после ночных происшествий смотрел гордо, словно ему только что присвоили внеочередное звание генерала армии, сразу после младшего лейтенанта. А поскольку новый конь ему попался тоже относительно смирный, из тех, что везли ранее отроков, то новоиспеченный генерал армии весело болтал со своим бывшим конвоиром о всякой всячине, предоставив коню самому идти вперед. Лишь изредка ему приходилось дергать за примитивную уздечку, поскольку жеребец так и норовил сойти с дистанции и не торопясь пожевать травы в свое удовольствие на какой-нибудь полянке. Нового коня Забубённого звали Жорик. Имя механику понравилось, напомнив народную кличку «Запорожца» среди работников автосервиса и простых автолюбителей.
Но когда был сыт, Жорик четко шел по тропе, которая здесь считалась лесной дорогой, давая хозяину возможность пообщаться с Изяславом. Отрок, как скоро выяснилось, довольно спокойно отнесся к смерти своих друзей. Мол, нечего в боевом походе клювом щелкать. Сами виноваты. А смерть — она любого ратника ждет, из-за каждого дерева таращится. Да и пожить успели, не младенцами этот мир покинули. Отроки уже.
Забубённый, конечно, согласился, что не младенцами, да только торопиться все равно не стоило. Лет им было в лучшем случае по семнадцать. Хотя, по местным меркам, действительно выходило, что уже не дети. Вспомнились механику всякие книжки, читанные в своем времени, где писали историки о времени этом. Говорилось в них, что в тридцать лет мужик здесь считался старым стариком. Редко кому удавалось прожить так долго. Неизлечимые болезни, дикие звери и постоянные войны укорачивали век человеческий очень сильно. И даже сам обычай уважать старших пошел из этих древнейших времен. Поскольку если ты умудрился не умереть от болезней, холеры или чумы, что свирепствовали повсюду; шатаясь с утра до ночи по лесам избежать встречи со свирепыми хищниками; да проведя полжизни в боевом седле не сгинуть от ран, то, дожив до старости, ты действительно мог быть только мудрым и сильным. А потому тебя стоило уважать.
Григорий вообще был большой любитель истории, особенно про русичей читал много. Но только был у него один недостаток при этом: избирательная память насчет событий и дат. То есть, прочитав о чем-то, он вроде бы суть дела запоминал, но вот где это было, с кем и когда, в точности сказать не мог. Забывал детали. За это его в школе учителя бранили и ставили двойки по истории, хотя он старался изо всех сил. А вот с языками было наоборот. К иностранным словам Забубённый имел явную склонность и запоминал целые страницы текста очень быстро и без напряга.
Вспоминая, Забубённый подумал о своих родных временах, в которых любой, даже никчемный человек, сторонясь тяжелой работы да периодически заходя в аптеку, имел все шансы дожить до глубокой старости. А человек смелый и работящий мог сгинуть раньше времени. Обычай же уважать старших оставался в неизменном виде. Древний взгляд на жизнь был Григорию больше по сердцу. Ведь если родился ты дураком, повзрослел, а ума не набрался, ничему не научился — стал зрелым дураком. Ну, а постарел — стал старым дураком. Ну, за что тебя уважать? Только за возраст? Неправильно это выходило. Нет, место в троллейбусе, конечно, уступать стоит, но уважать по полной программе можно только за заслуги настоящие, а их подтверждать надо.
— А почему поход-то боевой, а Изя? — спросил механик-новатор, зацепившись за сказанное отроком слово и решив, пользуясь случаем, разузнать побольше о ситуации. — Вроде не на войну идем. Али кроме разбойничков какие регулярные враги имеются?
— Враги вокруг всегда имеются, куда ж без них, — нехотя пробасил отрок. — Только это я так сказал, к слову пришлось.
— Ой, что-то ты темнишь, паря, — проговорил Забубенный тоном воеводы и дернул за уздечку Жорика, который в очередной раз направился влево от основной тропы, заприметив полянку со свежей травкой.
Вернув коня на основной курс, Григорий скосил взгляд назад, на Савраску, тащившую арсенал из копий, и продолжил информационную беседу.
— Значит, говоришь, войны сейчас нет, и копья эти мы так с собой везем, поохотиться, — заметил он. — А что за дела срочные у воеводы в Чернигове? Может, рать собирается идти куда?
— Про то мне неведомо, у воеводы спроси, — отрезал Изяслав и замолчал, словно не хотел более говорить об этом.
Любопытный механик и сам решил не расспрашивать больше Изю. Подумает еще, что шпион засланный. Хоть он теперь и обладал статусом колдуна, но кто их знает, надолго ли хватит этого впечатления. Вдруг решат, что вся его сила в фонарике, украдут ночью или отберут, а там и на кол недолго посадить. Тут, похоже, с этим тянуть не станут. Кому нужен засланный колдун. Так что лучше сохранять вооруженный нейтралитет, вдруг сойдет за своего и без фонарика. А как батарейки сядут, что тогда делать? Но об этом механик решил пока не думать. Доберемся до Чернигова, осмотрим город, с князем пообщаемся, а там видно будет, что дальше делать.
Затяжной подъем понемногу заканчивался. Растянувшийся по тропе отряд остановился на вершине лесного холма, поджидая последних, то есть Забубённого с Изяславом. По мере подъема механику все слышнее становился какой-то монотонный шум или рокот, явно естественного происхождения. А когда дюжий Жорик взобрался на самый верх и остановился, рокот усилился многократно. Бросив взгляд в ту сторону, откуда доносился шум, Забубённый увидел внизу между деревьев широкую синюю ленту реки.
— Где это мы? — спросил механик у воеводы.
— А ты сам не знаешь? — попытался в очередной раз выведать географические познания непонятного путника Путята.
— Да откуда, — отмахнулся механик. — Я же говорил, что сами мы не местные, из Новагорода. Тамошние речки знаю, Волхов там течет. Еще Неву знаю, Москву-реку и Черное море. А это что за речка, мне неведомо. Много их на Руси по лесам-полям течет.
— Это, брат, Десна, — ответил за воеводу Данила, с радостью рассматривавший реку, блестевшую внизу под холмом. — Наша родная река. Кормилица наша. Есть-пить дает. Мы тут все почитай и выросли.
— Так ты что, из рыбаков, что ли? — уточнил Забубённый. — Тут на мормышку зимой окунь берет?
— Хватит болтать, — перебил его воевода. — Князь ждет, поскакали быстрее.
И направил коня по тропе, что спускалась с холма вниз, теряясь среди деревьев.
— А долго еще ехать-то? — попытался разузнать Забубённый. — Есть уже охота. Хорошо бы второй завтрак устроить. Привал там, перекур.
Но Путята не удостоил его ответом.
— После полудня будем, — опять ответил за него Данила. — Там тебя и накормят.
— Звучит угрожающе, — пробормотал механик, но больше вопросов задавать не стал.
Ратники один за другим снова растянулись по тропе, что вела с холма вниз, а потом вверх по течению Десны. Забубённый с Изяславом и верной Савраской замкнули строй и потрусили следом за основными силами отряда. Похоже, ждать действительно оставалось недолго.
Скоро даже не обученный всяким охотничьим премудростям Забубённый стал отмечать присутствие в здешних местах людей. Раза два попались небольшие костровища справа и слева от тропы, словно кто-то очень аккуратный выезжал на шашлыки и не оставил после себя ни соринки, только пару поваленных сосен. Еще через сотню метров увидел механик небольшой шалаш из веток березы, что стоял притулившись у дерева метрах в пятидесяти от воды. Григорий решил, что это рыбаки местные соорудили на случай непогоды. А рыбы здесь должно было быть видимо-невидимо.
То тут, то там попадались пни от свежесрубленных деревьев. Кучки конского навоза. Скоро сама тропа расширилась и стала походить на проселочную дорогу. А когда отряд Путяты обогнал телегу с двумя мужиками, что тащилась в том же направлении, Забубённый ощутил приближение местной цивилизации. Казалось, еще чуть-чуть — и возникнет из-за угла разлинованный черно-белыми полосами шлагбаум, а за ним пост ДПС при въезде в город.
