История русской философии (Том 1, часть I)

Этот переход Хтеократической идеи христианства от "освящения" истории и идеи "священной миссии" власти к проповеди преображения мира и выражает основную сущность того перелома в церковном сознании, какой уже в полной мере обнаружился во внутреннем pacцвете сил в XVIII-ом веке. 6. Еще дальше чем св. Тихон, идет старец Паисии Величковский (1722 1794), с именем которого связана вся история русского старчества, особенно знаменитой Оптиной пустыни (17). Не кончив Киевской Академии, он уходит в поисках руководства к иноческой жизни в Молдавские скиты, а оттуда - на Афон, где приобщается к исконной мистической традиции Афона. Уже здесь он с необычайным усердием изучает писания св. отцов на греческом языке и замышляет пересмотр старых славянских переводов тех отцов Церкви, которые остались неизвестны русским монастырям. В старце Паисии формируется настоящий ученый, тщательно изучающий разные рукописи; эта ученая добросовестность старца Паисия, - характерная черта - --------------------------------------(14) Напр., Флоровский. Ор. cit. Стр. 123. (15) Ibid. Стр. 125. (16) Отзыв архиеп. Филарета Черниговского в его "Истории русской Церкви". (17) См. о нем обстоятельный труд прот. С. Четверикова. Старец Паисии Величковский. Вып. I-II. Печеры, 1938 (та же книга в более полном издании вышла на румынском языке). [64] его духовного строя, во воем очень трезвого, вдумчивого и в то же время глубокого. Вокруг Паисия собирается на Афоне огромное количество монахов, жаждущих его духовного руководства (до 700 человек). Не имея возможности наладить на Афоне свою ученую и старческую деятельность, Паисий переселяется в Молдавию, где и остается до конца жизни. Чрезвычайные ученые заслуги Паисия как-то отступают, однако, перед исключительностью его влияния на возрождение в России монашества. С огромным педагогическим талантом Паисий соединял мудрость старца, светлый взгляд на человека и твердое сознание того, что первое дело для каждого человека есть правильное устроение его духовной жизни. От Паисия многочисленные ученики его расходились по всей России (18). Мы не раз будем встречаться в дальнейшем с главным центром русского старчества Оптиной пустыней, - и как раз ее возрождение в конце XVIII-го века, давшее исключительные плоды в XIX-ом веке, связано с учениками старца Паисия. То, что можно было бы назвать "Оптинским" движением в Православии XIX-го века и что теснейше связано с религиозным течением в русской философии, есть еще более знаменательное проявление основного сдвига в церковном сознании. Это имело свои существеннейшие проявления во всех отраслях философского исследования, но II помимо этого связано и со воем религиозным движением в России XIX-го века. Теократическая идея Церкви окончательно осознается, как идея преображения через внутреннее обновление человека. Освобождаясь окончательно от плененности мечтой о "священном царстве", церковное сознание в своих глубинах освобождает все творческие силы в человеке, но с охраной духовной целостности. Русская философская мысль XIX-го века будет еще не раз, часто с трагическим надрывом, вымучивать то, что уже оформилось в церковном сознании XVIII-го века, но благодаря тому, что в церковном сознании отошел в сторону церковно-политический соблазн, - этим открылся простор для "христианской философии" в точном смысле, т. е. для философии, вдохновленной христианством. Первое проявление этого движения находим мы в Г. С. Сковороде. 7. ГРИГОРИИ САВВИЧ СКОВОРОДА (1722 - 1794) примечателен, как первый философ на Руси в точном смысле слова. Изучение его философского творчества интересно и само по себе, но еще более интересно оно с исторической точки зрения. Сковорода был бы непонятен вне исторической перспективы, вне всей той философской культуры, какая слагалась на Южной Руси благодаря Киевской Академии. Появление Сковороды свидетельствует - --------------------------------------(18) См. подробности во 2-м выпуске книги прот. С. Четверикова. [65] о том, что не напрасно занимались в Академии изучением западной мысли, - в оригинальной и самостоятельной системе Сковороды надо видеть первые всходы того, что развивалось в русской религиозной душе, когда умственная энергия направлялась на вопросы философии. Сковорода был глубоко верующим человеком, но в то же время он был необычайно свободным внутренне. В этой внутренней его свободе, в смелых, иногда дерзновенных полетах его мысли, он становился в оппозицию к традиционным церковным учениям, но в своем пламенном устремлении к истине он не боялся ничего. Во внутреннем равновесии веры и разума (он сам не отделял одно от другого) Сковорода опирался на "аллегорический" метод истолкования Священного Писания. И здесь он был очень смел, доходил часто до полного отвержения буквального смысла Писания, во имя того истолкования, которое представлялось ему верным. В некотором смысле он здесь впадал в circulus vitiosus : его мысль увлекала его так далеко, что он прибегал к аллегорическому истолкованию, чтобы остаться в пределах Библейского Откровения, - в других случаях аллегорическое истолкование было у него источником вдохновения. В нем живет подлинное озарение веры, он - мистик, в лучшем смысле этого слова,, но и разум его в свободном вдохновении не знает никаких стеснений, и черты рационализма часто присущи ему. Хотя Сковорода в своем развитии чрезвычайно связан с церковной жизнью Украины, но он далеко выходит за ее пределы и по существу созвучен общерусской духовной жизни. В этом - его общерусское значение, его законное место в изложении русской философии. Религиозно-мистическое мировоззрение Сковороды воплощалось им с удивительной непосредственностью в его жизни. Его жизнь действительно чрезвычайно своеобразна, - его зовут иногда русским Сократом, желая этим подчеркнуть его сходство с греческим мудрецом. Впрочем, он и сам писал, что "замыслил умом и пожелал волею быть Сократом на Руси" (17). Личность Сковороды можно сблизить и с Л. Толстым за его стремление к опрощению, к жизни среди народа, за его морализм. Сковорода родился в Полтавской губернии в семье простого казака. С ранних лет он отличался религиозностью, охотой к учению и "твердостью духа", как говорит его биограф Ковалинский. 16-ти лет он поступил в Киевскую Академию, но учение его было скоро прервано вызовом в Петербург в придворную капеллу (у юноши Сковороды был прекрасный голос). Через два года он все же вернулся в Киев, где и окончил Академию в 28 - --------------------------------------(19) Цитирую по статье Зеленогорского. (Философия Сковороды . Вопросы философии и психологии ? 23). [66] лет. Отказавшись от духовного звания, Сковорода отправился, в качестве церковного певца, с неким генералом Вишневским, ехавшим с дипломатическим поручением в Венгрию. Сковорода посетил Венгрию, Австрию, Польшу, Германию, Италию, часто странствуя пешком. Везде, где было возможно, он внимательно присматривался к местной жизни, посещал лекции в университетах. По словам его биографа, он вполне владел латинским и немецким языками, знал хорошо греческий и еврейский языки. Образованность Сковороды была очень широка; справедливо говорит о нем Эрн, автор самой большой монографии о Сковороде (20), что его знание античных авторов "было для России ХVIII-го века совершенно исключительно". Из древних авторов Сковорода хорошо знал Платона, Аристотеля, Эпикура, Филона, Плутарха, Сенеку; очень внимательно изучил он и отцов Церкви (особенно Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника, Григория Богослова). Труднее сказать что-либо определенное о его знаний европейской философии (21), но несомненно, что он знал многих авторов, - с некоторыми из них он явно полемизирует. Без преувеличения можно сказать, что философская и богословская эрудиция Сковороды была действительно очень велика и основательна. Однако, даже при беглом ознакомлении с сочинениями Сковороды чувствуется его бесспорная оригинальность, - не в том смысле, что он не испытал никаких влияний, а в том, что он всегда самостоятельно продумывает свои идеи (если даже они западали в его душу со стороны). Он был настоящий философ (22), впервые после 40 лет приступавший к изложению своей системы, которая, в общем, оставалась неизмененной до конца его жизни. Слог Сковороды-очень своеобразный и часто затрудняющий читателя, впрочем, не нужно этого преувеличивать, как это делает Чижевский (23). Сковорода - большой любитель символов, очень склонен к антитезам, но главная трудность его произведений связана была с невыработанностью русской - --------------------------------------(20) Эрн. Сковорода. Стр. 62. (21) См. подробнее об этом в книге Чижевского. Философия на Украине. Гл. VII. (22) Шпет. (Очерк. Стр. 69-70) высокомерно отвергает то, что Сковорода был философ, утверждая, что "в сочинениях Сковороды я нахожу предельно минимальное количество философии". Но Шпет, написавший прекрасное исследование по истории русской философии, вообще отвергает философичность мысли почти у всех русских мыслителей. Шпет - фанатический последователь Гуссерля и философично в его понимании лишь то, что соответствует взгляду Гуссерля на философию. (23) в своей ценной статье "Философия Сковороды. (Путь ? 19). [67] философской терминологии, - впрочем, очень многие, созданные им. термины не удержались в русской философии (24). Обратимся снова к биографии Сковороды. Когда он вернулся из-за границы (после почти трехлетнего пребывания там), он принял место учителя в провинции в духовном училище, но из-за мелкого конфликта с церковным начальством (по поводу читаемой им теории поэзии) должен был оставить службу и стать частным учителем у богатого помещика. Однако независимый характер, несколько резкая его прямота привели к тому, что ему пришлось бросить и это место. Оставшись на свободе, Сковорода поехал в Москву, побывал в Троицко-Сергиевской Лавре, где ему предлагали место преподавателя в Духовной Академии. Сковорода, однако, отклонил это предложение и вернулся на юг, где был снова приглашен к тому же помещику, где был раньше. Теперь отношения создались самые сердечные, и Сковорода четыре года оставался на одном месте. В это время, по-видимому, он пережил какой-то кризис, в котором окончательно установилась его религиозно-философская позиция. К этому времени относятся довольно многочисленные его поэтические произведения ("Сад божественных песней"), о которых мы будем еще иметь случай говорить. В 1759-ом году Сковорода принял приглашение быть учителем в Харьковском Коллегиуме (основанном в 1727-ом году). Тут Сковорода встретил юношу М. И. Ковалинского, которого горячо и глубоко полюбил на всю жизнь. Этот своеобразный "духовный роман" наполнил жизнь Сковороды большой духовной радостью, - до конца жизни он оставался в нежнейших отношениях со своим юношей-другом, который отвечал ему такой же привязанностью, а после смерти Сковороды написал замечательную его биографию. В Коллегиуме Сковорода оставался недолго, впрочем через некоторое время снова туда вернулся, чтобы руководить своим юным другом. Его взгляды, однако, снова возбудили против него преследование, и в 1765-ом году Сковорода навсегда покидает службу. С этого временя начинается период "странничества", - уже до конца жизни Сковорода не имеет постоянного пристанища. "Что такое жизнь?- пишет он в одном месте: - это странствие: прокладываю себе дорогу, не зная, куда идти, зачем идти". В этих странствиях Сковорода путешествует с мешком на плечах (в мешке всегда была Библия на еврейском языке), по существу, как нищий; иногда он подолгу гостит у многочисленных друзей и поклонников, иногда покидает друзей неожиданно. Его аскетизм принимает суровые формы, но тем явственнее в - --------------------------------------(24) Это относится и к философской терминологии, созданной Радищевым (см. о нем следующую главу). [68] нем духовная бодрость. Очень много времени посвящал всегда Сковорода молитве. В годы странствий расцвело философское творчество Сковороды, - именно в этот период написаны все его диалоги (все его философские произведения написаны в диалогической форме). Незадолго до смерти отправился он в Орловскую губернию, чтобы свидеться со своим другом Ковалинским, которому и отдал все свои рукописи. Вернувшись на юг, Сковорода через два месяца скончался. На его могиле была помещена сочиненная им самим эпитафия: "Мир ловил меня, но не поймал" (25). 8. Переходя к изучению философии Сковороды, укажем прежде всего на то, что до сих пор нет общепризнанного ее толкования. Зеленогорский (26) видит в Сковороде прежде всего. моралиста и отсюда он объясняет его систему. Эрн (27), написавший единственную до сих пор большую монографию о Сковороде, исходит в реконструкции его системы из антропологизма Сковороды. Наконец, Чижевский в своей обобщающей статье "Философия Сковороды" (28) исходит из антиномизма в учении Сковороды, из постоянных антитез, которые лежат в основании всех его взглядов. Что касается утверждения Зеленогорского, то оно решительно не отвечает тому, что дают сочинения Сковороды, - в нем, конечно, всегда наличествует моральная проблема, но, как мы дальше сами убедимся, эта проблема вовсе не стоит в центре его творчества. Чижевский, в сущности, подменяет анализ философии Сковороды характеристикой его метода, - сам Чижевский признает, что антитезы у Сковороды определяют лишь метод его мышления (29). Только у Эрна мы и находим настоящую попытку реконструировать систему Сковороды, - и если мы не примыкаем к его изложению, то потому, что антропологизм Сковороды, сам по себе бесспорный и даже центральный для Сковороды, определяется все же более общей гносеологической его позицией, которая, в свою очередь, определяется - --------------------------------------(25) Литература о Сковороде велика, но его философские произведения все еще недостаточно изучены. Обзор украинской литературы о Сковороде см. в книге Чижевского (Философия на Украине). Из русских работ наиболее ценной является монография Эрна (Сковорода. Москва, 1912. Стр. 342); см. также статьи Зеленогорского о Сковороде (Вопросы философии и психологии ?? 23 и 24) также различные работы Чижевского. Самый полным изданием сочинений Сковороды является издание Баталия (1894), написавшего также много работ о Сковороде. Более позднее, очень тщательное издание Бонч-Бруевича (1912) ограничилось лишь первым томом. - --------------------------------------(26) Цитир. статья. Стр. 197. (27) Эрн. Ор. cit. Стр. 214 и дальше. (28) Чижевский (статья в Пути ? 19. Стр. 34 и дальше). (29) Цитир. статья. Стр. 28-29. [69] его религиозным восприятием мира и человека. Поэтому надо начинать изучение Сковороды с его религиозного мира, его религиозных идей. Сковорода становится философом, потому что его религиозные переживания требуют этого, - он движется от христианского своего сознания к пониманию человека и мира. Вообще Сковорода не знает никаких стеснений в движении его мысли, дух свободы имеет в нем характер религиозного императива, а не буйства недоверчивого ума. Это сознание свободы и есть свидетельство того, как далеко пошла внутрицерковная секуляризация, вдохновлявшая разум к смелой и творческой деятельности, - без вражды иди подозрительности к Церкви. Если личные отношения Сковороды к Церкви вызывают иногда предположение, что Сковорода по существу ушел из Церкви (30), то это неверно. Сковорода был свободным церковным мыслителем, чувствовавшим себя членом Церкви, но твердо хранившим свободу мысли, - всякое же стеснение ищущей мысли казалось ему отпадением от церковной правды (31). О его чувстве к Церкви говорят решительно все его сочинения, мышление Сковороды никогда не отрывается от Библии, - и чем дальше зреет его мысль, тем глубже представляется ему смысл библейских повествований. О близости его к конкретной церковной жизни не говорит-ли достаточно одна фраза в одном из последних его диалогов: "сколько раз привязала меня к Богу тайна евхаристии" (32). Но, разумеется, напряженная, яркая его мысль отделяла его чрезвычайно от среднего типа благочестия. От ученика его и друга Ковалинского мы знаем о том, как часто Сковорода переживал духовный подъем, своего рода экстаз. Сам Сковорода так пишет об одном таком мистическом переживании своему юному другу: "... я пошел прогуляться по саду. Первое ощущение, которое я осязал сердцем моим, была некая развязность, свободе, бодрость... Я почувствовал внутри себя чрезвычайное движение, которое преисполнило меня силы непонятной. Некое сладчайшее мгновенное излияние наполнило мою душу, от чего все внутри меня загорелось огнем. Весь мир исчез предо мною, одно чувство любви, спокойствия, вечности оживляло меня. Слезы полились из очей моих и разлили некую умилительную гармонию во весь мой состав..." В другом письме к Ковалинскому - --------------------------------------(30) Такова, наприм., точка зрения Эрна (Сковорода. Стр. 325: "принципиально не враждуя с Церковью, Сковорода тем не менее находится в какой-то глухой, бессознательной оппозиции ей"). Издатель сочинений Сковороды Бонч-Бруевич идет дальше и основываясь на отдельных выражениях Сковороды хочет представить его близким к сектантству. (31) Отсюда иногда у Сковороды резкие выражения против "школьных богословцев". насмешка над "монашеским маскарадом" и т. д. (32) Соч. Стр. 445 (цитирую всюду по изданию Бонч-Бруевича). [70] он пишет: "многие спрашивают, что делает Сковорода? Я о Господе радуюсь, веселюсь о Боге Спасителе моем. Вечная мать - святыня питает мою старость". Достаточно вчитаться в сочинения Сковороды, чтобы убедиться, что все это не риторика, не подражание какому-либо мистику, а подлинные переживания. И если сближать Сковороду с мистиками, то не западными (хотя, например, с Анг. Силезием есть у него удивительное сходство) (33), а с восточными. Сковорода жил своей верой - и ему совершенно чужда боязнь растерять веру на путях свободной мысли. "Мудрование мертвых сердец, {--} со вздохом пишет он, препятствует философствовать во Христе" (34). В одном из стихотворений он пишет:
      "Не хочу я наук новых, кроме здравого ума, Кроме {умностей Христовых}, в коих сладостна душа. ...О, свобода! В тебе я начал мудреть... До тебе моя природа, в тебе хочу и умреть".
      Сковорода убежденно говорит в одном месте, что "истина Господня, а не бесовская" (35), т. е. кто в истине, тот и в Боге. Эта идея (близкая в новой философии Мальбраншу) позволяет Сковороде почувствовать язычество так, как тогда не чувствовали его нигде (кроме, конечно, тех, кто стоял на линии релятивизма), - для Сковороды язычество имеет в себе предварение истины, в полноте раскрытой во Христе (36). В свободном стремлении к проникновению в тайну бытия, Сковорода часто кажется во власти того рационализирующего критицизма в отношении к Библии, который впервые проявился у Спинозы и столь усиленно развивается в Европе в XVIII-ом веке. Но сходство здесь лишь кажущееся, как мы увидим позже. 9. Из религиозной сосредоточенности и постоянного погружения в молитву у Сковороды складывается новое понимание жизни и мира, новое восприятие человека, - формируется его учение о путях познания. В свете мистических переживаний, Сковороде настойчиво предносится мысль, что "весь мир спит" (37). В его песнях встречаем много суждений о сокровенной жизни мира, которую можно почувствовать лишь религиозно, - Сковорода глубоко чувствует тайную печаль. - --------------------------------------(33) См. об этом специальный этюд Чижевского. "Сковорода и немецкая мистика". Труды Рус. Науч. Инст. в Праге, 1929. (34) Соч. Стр. 313. (35) Соч. Стр. 328. (36) См. особенно соч., стр. 355. Убеждение это часто высказывается Сковородой. (37) Эта мысль очень часто встречается у Сковороды. См. самое раннее его произведение и последний диалог. (Соч. Стр. 51 и 520, passim). [71] тайные слезы в мире. Задолго до Шопенгауэра, так исключительно чувствовавшего страдания мира (под влиянием индуизма), Сковорода постоянно останавливается на скорби в мире.
      "О прелестный мир! Ты - океан, пучина, Ты мрак, вихрь, тоска, кручина"...
      И еще:
      "Мир cей являет вид благолепный, Но в нем таится {червь неусыпный}; Горе ти, мире! Смех мне являешь, Внутрь же душой {тайно рыдаешь}".
      Так, на почве религиозного ощущения, возникает в Сковороде отчуждение от мира, - жизнь мира предстает пред ним в двойном виде. Реальность бытия - разная на поверхности и в глубине, - и отсюда Сковорода приходит к центральному для его философии гносеологическому дуализму. Есть познание, скользящее по поверхности бытия, а есть познание "в Боге" (в этом пункте Сковорода снова приближается к Мальбраншу) (38). Впрочем, Сковорода настаивает на психологическом приоритете чувственного знания, от которого нужно восходить к знанию духовному. "Если хочешь что-либо узнать в истине, пишет он, усмотри сначала во плоти, т. е. в наружности и увидишь на ней следы Божии, обличающие безвестную и тайную премудрость" (39). Это высшее познание, узрение "следов Божиих" дается через озарение духа, но оно доступно всем, кто способен оторваться от плена чувственности. "Если Дух Божий (вошел в сердце), пишет он, если очи наши озарены духом истины, то все теперь видишь по двое, вся тварь у тебя разделена на две части... Когда ты новым оком узрел Бога, тогда все в Нем увидишь, как в зеркале, все то, что всегда было в Нем, но чего ты не видел никогда" (40). "Нужно везде видеть двое", утверждает Сковорода (41), -это означает взаимную несводимость, а, следовательно, и независимость чувственного и нечувственного знания. Путь к такому углубленному созерцанию бытия должен быть найден прежде всего в отношения к самому себе. Самопознание, открывающее в нас два "слоя" бытия, т. е. за телесно-психическими переживаниями открывающее духовную жизнь, позволяет - --------------------------------------(38) Нет, однако, решительно никаких данных утверждать, что Сковорода знал Мальбранша, хотя с современной французской философской литературой он был немного знаком, как это видно из его беглых критических замечаний о духе его века. (39) Соч. Стр. 309. (40) Соч. Стр. 96. (41) Ibid. Стр. 199. [72] все видеть в двойстве бытия. Гносеология здесь переходит в учение о двойстве самого бытия, - что мы увидим дальше в антропологии и метафизике Сковороды. Самопознание есть поэтому начало мудрости: "не измерив себя прежде всего, замечает Сковорода, какую пользу извлечешь из знания меры в прочих существах?" "Кто может узнать план в земных и небесных... материалах, если прежде не смог усмотреть в плоти своей"? (42). "Всех наук семена сокрыты внутри человека, тут их тайный источник, утверждает Сковорода (43). "Тело мое, знаю я, на вечном плане основано", пишет он: "ты видишь в себе одно земное тело, но не видишь тела духовного" (44). Этот тезис звучит совершенно в духе платонизма, т. 'е. признания "мира идей", "удваивающих" бытие. Однако, у Сковороды есть склонность Е мистическому истолкованию того, что открывается "духовному оку" ("познать себя и уразуметь Бога - один труд"). Однако, было бы поспешно делать такой вывод; частое отожествление "истинного" человека (открывающегося в нас при духовном ведении) и Христа сопряжено у Сковороды и с такой,, например, мыслью: "когда хорошо себя узнаешь, одним взором узнаешь {и} Христа" (45). К анализу всей этой темы мы вернемся позже. 10. От гносеологии у Сковороды надо идти прежде всего к его антропологии. Проблема человека, его сущности и судьбы, смысла его жизни стояла в самом фокусе его размышлений. Основное понятие, которое со всех сторон анализирует Сковорода в своем учении о человеке, есть понятие сердца, - и здесь Сковорода более, чем где-либо, остается на почве библейского учения о сердце (46). Центрально и существенно в человеке, по мысли Сковороды, его сердце. "Всяк есть то), каково сердце в нем", говорит он; всему в человеке глава есть сердце - оно и есть истинный человек" (47). Сердце есть настолько средоточие в человеке, что "все наши члены имеют в сердце свою сущность" (48). Сковорода идет даже дальше: "вся внешняя наружность в человеке есть не что иное, как маска, прикрывающая каждый член, сокровенный в сердце будто в семени" (49). Это слегка напоминает оккультные учения, - но не - --------------------------------------(42) Ibid. Стр. 88. (43) Ibid. Стр,257. (44) Ibid. Стр. 89, 91. (45) Ibid. Стр. 131. (46) Библейская психология анализирована, насколько мне известно, {лишь} в старой, но до сих пор единственной работе Delitsch. System d. biblischen Psychologie, 1856 (у меня под руками английский перевод Edimbourg, 1875). См. также 1-ю главу в книге Wheeler Robinson. The Christian doctrine of Man - --------------------------------------(47) Соч. Стр. 238. (48) Ibid. Стр. 94. (49) Ibid. Стр. 171. [73] надо забывать, что, согласно принципу "видеть вcе вдвое" Сковорода учит, что "есть тело земляное и есть тело духовное, тайное сокровенное, вечное", и соответственно есть и два сердца. Именно о "духовном" сердце и говорит Сковорода, что оно есть "бездна, которая вое объемлет и содержит", ее же ничто вместить не может. Приведем из многочисленных высказываний по этому вопросу Сковороды еще одно место: "Что есть сердца, если не душа? Что есть душа, если не бездонная мыслей бездна? Что есть мысль, если не корень, семя и зерно всея нашей плоти-крови, и прочей наружности?" "Мысль есть тайна пружина всей нашей телесной машины" (50). Все это есть своеобразная метафизика человека, чрезвычайно близкая к библейской антропологии с несомненными отзвуками антропологии Филона (51), но близкая и к тем учениям XVIII-го века, которые завершились построением понятия "бессознательной" сферы в человеке (52). Сковорода здесь исследователь природы человека, хотя в его различных утверждениях постоянно можно находить отзвуки других мыслителей. Так, у Сковороды есть отзвуки платоновской антропологии - в частности учения об "эротической" природе стремлений наших. "Не любит сердце, не видя красоты", замечает в одном месте Сковорода (53). К этой эстетической формуле присоединяется учение, которое легло в основу этики Сковороды, - что мы любим в своей глубине лишь то, что нам "сродно", ---------------------------------------- в следовании "тайно-пишемому закону естества человека", заключается, как увидим, этика Сковороды, очень приближающаяся к стоическому принципу "жить согласно природе". Но в антропологии Сковороды есть мотивы, уводящие его от изначальной библейской базы. При характеристике "сердца" Сковорода употребляет понятие, вошедшее в употребление (в мистической, а позже общей литературе) от Мейстера Экгардта, - а именно понятие "искры Божией", "погребенной в человеке" (54). В антропологии и онтологии Экгардта это не была про стая maniere de parler, а было связано со всем его учением о бытии, с тем Seinsmonismus, который таил в себе роковые черты для богословия Экгардта (55). Сковорода утверждает дальше, что в человеке есть не только "искра Божия" ("Funklein" М. Экгардта), но "таится Дух Божий". Еще в первом диалоге - --------------------------------------(50) Ibid. Стр. 238-9. (51) {См}. подробный анализ антропологии Филона в монографии Helmuth Schmidt (1933). (52) См. {замечания} Чижевского об этом, "Философия Сковороды". Стр.
      44.
      (53) Соч. Стр. 75. (54) ibid. Стр. 75. (55) См. об этом недавнее исследование Ebeling об Мейстере Экгардте. [74] "Нарцисс" он утверждает, что эмпирический человек есть "тень" и "сон" истинного" человека. В каждом человеке "таится Дух Божий", "божественная сила", - и часто при чтении Сковороды кажется, что "истинный" человек (которого мы все имеем в своей глубине) "один" во всех людях, как едина "идея" человека по отношению ко многим отдельным людям. Если бы это толкование, - для которого есть немало данных у Сковороды, - было верно, это означало бы феноменальность индивидуального человеческого бытия. То подлинное, "истинное", что есть "сущность" всякого человека, будучи нумерически единым во всех, лишало бы индивидуальность всякого значения за пределами феноменальной сферы. "Истинный человек (к которому мы восходим в духовном нашем зрении) один во всех нас и в каждом целый", говорит Сковорода (56). Все это должно быть надлежаще истолковано, чтобы не впасть уже в антропологии Сковороды в искушение увидеть здесь уклон в сторону пантеизма. Между WM, Сковорода совсем не учит о том, что Бог есть "субстанция" в каждом человеке. Приведенные выше слова относятся ко воплотившемуся и вочеловечившемуся Сыну Божию - Логосу. Логос и индивидуален в своем человеческом бытии и вместе с тем Он "всечеловек". "Истинный человек" в каждом из нас есть залог нашей индивидуальности, но он неотделим уже от "небесного человека" - от Господа. Сковорода, однако, почти не входит в анализ того, как соотносятся между собой индивидуальное и всечеловеческое в том, что есть "истинный человек" в каждом из нас. Когда Сковорода касался, особенно в последних диалогах, проблемы зла (см. об этом дальше), он твердо учил, что в глубине каждого человека есть "Царство Божие" и "царство зла". "Сии два царства, пишет он, в каждом человеке создают вечную борьбу" (57). Но это и не позволяет выключать момент индивидуальности из понятия "истинного человека", ибо каждый, "приобщаясь" к единому Царству Божию, может уходить от него в "царство зла", чем удостоверяет надэмпирическую стойкость индивидуального начала. Надо это иметь в виду, чтобы правильно истолковать такую, например, формулу Сковороды: "Древо жизни находится посреди нашей плоти" (58). "Древо жизни", это - Господь Иисус Христос; Боговоплощение связывает все человечество с Богом, и потому после Боговоплощения "истинный человек" "един во всех и целый в каждом". Господь не разделяется, хотя Он во всех, Он остается "целым" в каждом и в то же время Он и во - --------------------------------------(56) Соч. Стр. 112. (57) Ibid. Ст.р. 417. (58) Ibid. Стр. 442. [75] всех. Сковорода подходит здесь к труднейшей проблеме не только антропологии но и метафизики - о соотношении индивидуального и универсального момента в бытии, - но Сковорода лишь подходит, но не разрешает проблемы. Однако, если исходить из принятого нами истолкования антропологии Сковороды, исчезают всякие подозрения о том, что мысль его заходила в антропологии в тупик пантеизма. Существенная двойственность в человеке проходит по Сковороде, через всю его индивидуальность, т.е. вмещается в пределы индивидуальности; индивидуальность м есть реальность лишь в эмпирическом плане, но сохраняет свою силу и за пределами его. 11. Обратимся теперь к метафизике Сковороды. Здесь он также защищает дуализм, но призрак пантеизма получает здесь более определенный характер. "Весь мир, пишет Сковорода, состоит из двух натур: одна видимая - тварь, другая невидимая - Бог; Бог всю тварь проницает и содержит". И в другом месте читаем: "Бог есть бытие всему: в дереве Он есть истинное дерево, в траве - трава... в теле нашем перстном есть новое тело... Он есть во всем..." (59). Бог есть "основание и вечный план нашей плоти" (60), есть "две натуры во всем - божественная и телесная" (61), поэтому "ничто погибнуть не может, но все является вечным в своем начале и пребывает невредимо" (62).