Час ворона

«А вдруг в камере, где Лешка Митрохин напомнил о своем однокласснике, шапочно знакомом и мне, капитане Верховском, человек со шрамом все же позаботился установить микрофоны? — мучился я невеселыми мыслями. — Заключенные трепались, а содержатель частной тюряги сидел и подслушивал? Могло такое быть? Легко. Однако не было. Не было в камере никаких микрофонов, шпионских „клопов“ и прочей подслушивающей аппаратуры! Если бы наши разговоры прослушивались, то окошко над бассейном непременно позаботились бы прикрыть. А раз окно оказалось открытым, то и фамилию Верховский никто, кроме меня и Толика, не слышал. Ну и, конечно, самого Лехи, вспомнившего о Викторе Верховском. Знай человек со шрамом фамилию Верховский, без проблем узнал бы и место службы капитана. Организовать засаду на подходе к отделению милиции, куда я спешу, — плевое дело. Но, тысячу раз „но“, окошко было открыто, и следовательно, нечего бояться засады. Бояться не нужно, но еще тысячу раз „но“, подстраховаться не повредит!»

Кольцевую дорогу «Форд» пересек на закате солнца. Не верилось, что от рассвета до заката я успел многократно спастись от... от кого только я сегодня не спасался, страшно вспомнить! Между тем я-то как раз спасся, и в этом, наверное, уже смело можно себе признаться. Осталось спасти друзей. Если они еще живы.

Я попросил Лысого довезти меня до нужного района города. Братишка-бандит охотно согласился. Узелок с грязной одеждой без всякого сожаления выбросил в окно еще на подъезде к городу и сейчас, в преддверии расставания с Лысым, разрядил пистолетную обойму на всякий случай. Патроны высыпал под ноги. Кастрированный пистолет (черт его знает какой модели, не разбираюсь я в пистолетах) небрежно бросил на сиденье рядом с лысым водителем. Лысый понятливо усмехнулся, наблюдая в зеркальце, как я выщелкиваю патроны из обоймы, но предпочел промолчать, никак не прокомментировал мои манипуляции с его оружием.

Я настолько уверовал в близкий и счастливый конец своего бегства из лап меченого злопамятного садиста, что засосало в районе желудка. Плитка шоколада да глоток жидкого коньячного янтаря для здорового и уставшего мужика пища не серьезная. Голодные спазмы в животе — первый признак стабилизации нервной системы. Аварийные системы организма самоотключились, и нутро желает жить в прежнем, обычном режиме.

За стеклом машины совсем стемнело. В ярком свете фонарей мелькали улицы родного Лешке Митрохину уголка Москвы. Ага! Вон тот садик я, кажется, помню. Точно! А вот и школьное здание, куда Леха много лет назад водил меня посмотреть тренировку под руководством тогда еще вполне штатского Витьки Верховского.

«Форд» повернул, еще повернул, мы проехали мимо двухэтажного казенного здания, подле которого стояло несколько милицейских «Луноходов».

— Братан, ты назови конкретный адрес, куда рулить, — попросил Лысый. — А так по твоему району, на глазок, до утра будем кататься.

— Не будем. Тормози, — распорядился я, когда «Форд» отъехал примерно с километр от подмеченного мною отделения милиции. Не иначе того самого, куда я так стремился.

— Не доверяешь, — обиженно вздохнул Лысый, останавливая машину.

— На хер тебе мои заморочки, братан?

— Че? И тут у тебя напряги?

— Не то чтоб напряги, а так, заморочки.

— Я думал, у тебя только с подмосковными мусорами напряженка.

— Много думать вредно. Прощевай, братишка.

— Денег дать? — Лысый полуобернулся в водительском кресле.

— Спасибо, братила, не откажусь.

Лысый достал из бардачка сотенную американскую денежку.

— Держи. Как звать-то тебя хоть скажешь?

— Билли Клинтон.

— А че? Похож! Гы-гы-гы, — заржал Лысый. — Давай, что ли. Блин Клинтон, поручкаемся напоследок. Ты смотри, как с нашим Борькой будешь на высшем уровне встречаться, много ему не наливай, лады?

— Лады! — Я не смог сдержать улыбки, пожимая руку лысому бандиту. Не таким уж кретином был Лысый, как казался с первого взгляда. А что до оборотов его речи, так и в разговоре с академиком можно услышать словечки-паразиты, правда, из иных сфер языковой культуры.

Дождавшись, пока «Форд» скроется за поворотом, я не спеша пошел в сторону отделения милиции. Сначала хотел попетлять по дворам, присмотреться, а вдруг все же подчиненные человека со шрамом устроили засаду. Подслушивать разговоры в камере они, как я уже сделал вывод, не стали, однако допрос сокамерников на предмет «куда побежал Станислав Сергеевич?» вполне вероятен. Ну и что? Неужто Леха или Толик расколются, расскажут о цели и конечной точке побега? Нет, конечно! От того, доберусь я до капитана Верховского или нет, зависит сейчас жизнь и Толика, и Лехи. А возможно, жизни их близких. Ребята будут молчать. Сто процентов. Если и устроили где засаду, так скорее всего возле моего дома, возле гаража с моей старухой «Победой», но только не рядом с тем казенным домиком, который уже виднеется впереди по курсу.

Я шел и уговаривал себя идти побыстрее. А по левую руку все тянулся и тянулся длиннющий девятиэтажный многоквартирный домина. Жилая громадина манила прямоугольными проемами-туннелями в своем каменном чреве, соблазняла свернуть во двор. Густая сирень на газоне у дома-гиганта провоцировала уподобиться Тарзану, нырнуть в гущу зеленых веток и затаиться, присмотреться, как отреагируют редкие прохожие на мое внезапное исчезновение с освещенного фонарями асфальта. (Решат, что я уединился пописать — вот и вся реакция прохожих!) Короче говоря, очень хотелось как-нибудь подстраховаться, как это делают шпионы-диверсанты в кино, и одновременно все стандартно-киношные подстраховки казались смешными и нелепыми. Служки человека со шрамом настолько обычно выглядят, что во-он те два мужика впереди, запоздалые встречные прохожие, вполне сойдут за наймитов современного Монте-Кристо, хотя скорее всего мужики просто спешат домой после тяжелого выходного дня, ишь как их мотает в разные стороны, перебрали, бедолаги.

До отделения милиции осталось пройти всего ничего, метров сорок. Я наблюдал за бредущими навстречу прохожими под мухой и дивился, как мужики в таком состоянии не боятся шастать возле ментуры, когда вдруг, неожиданно, зашуршали кусты сирени сбоку и немного сзади. Только что я прошел мимо этого сиреневого куста, нависшего над пешеходной дорожкой, и все было тихо, ни шороха. Значит, тот, кто прятался в гуще зеленых листьев, сидел практически не дыша.

Я резко обернулся, автоматически занимая оборонительную позицию, готовый убить любого, кто попробует мне помешать пройти последние сорок метров до моей цели. Я не анализировал, каким образом человек со шрамом все-таки узнал, где нужно устраивать засаду, но я знал, что это засада. Знал, и все тут! Злость на себя, размякшего идиота, злость на мракобеса, новоявленного героя из книжки Дюма, злость на весь мир, жестокий и несправедливый, захлестнула меня штормовой волной, заставив кулаки сжаться до боли в суставах. Волной-цунами хлынул в вены адреналин. Мышцы упруго напряглись. Голова прояснилась, исчезли посторонние мысли. Все мысли исчезли. Я превратился в бойца, для которого существует лишь один исход схватки — смерть. Своя смерть или смерть противника... Я слишком переоценил себя! Чересчур! Лучше бы я побежал к отделению милиции! Лучше бы я заорал: «Помогите!..»

Из зелени листьев сирени на асфальт пешеходной дорожки выпрыгнул китаец. Мастер стиля Журавля. Одет он был вполне цивильно и неприметно. Синие джинсы, темная футболка, легкие кроссовки. На голове шапочка-бейсболка. Не знаешь, что он китаец, запросто перепутаешь узкоглазого с казахом или еще с кем из Средней Азии. Но я его ни с кем не перепутал. Я сразу, в первую же секунду, узнал своего потенциального убийцу и атаковал прежде, чем кроссовки противника коснулись асфальта.

Махнул ногой, подцепил китайца под коленку, он потерял равновесие. Китаец обязан был по всем законам (и всемирного тяготения, и физиологии) свалиться на спину, но на то он и Мастер, чтобы нарушать все законы. Неимоверно быстро, непостижимо как, китаец крутанулся в воздухе, выполнил заднее сальто, будто находился в невесомости, и оказался на ногах в двух шагах от меня. В воздухе мелькнула открытая ладонь Мастера. Странно, что я успел ее заметить, и ничего странного в том, что я никак не успел среагировать. Разве можно увернуться от молнии? Ладонь ударила в грудь, вышибив из меня дух. Я должен был задохнуться, но, прежде чем ощутил невозможность сделать вдох-выдох, вторая ладонь китайца коснулась подбородка.

Синхронно с ударом раздался гортанный крик рассерженного журавля. Никогда мне не верилось в байки о легком, почти неосязаемом касании Мастера, после которого мгновенно теряешь сознание. Выходит, напрасно не верилось. Ладонь китайца прикоснулась к подбородку на грани осязания. Словно крыло бабочки погладило щетину под нижней губой, и сразу в глазах потемнело, будто некто выключил свет. Свет в значении жизнь, мироздание, бытие.

Если бы я при первом же шорохе кустов сирени бросился бежать, быть может, еще и удалось бы реализовать тот единственный смехотворно малый шанс на спасение. И то вряд ли... А все же шанс был, пусть и пустячный, минимальный, но шанс, которым я не воспользовался, безвозвратно потерянный шанс на победу, свободу, отмщение. Теперь же потерян и он — подарок судьбы, крохотный шансик выжить, единственное «да» среди тысячи «нет». Один шанс из тысячи.

5. Как в плохом кино

Мир вокруг перестал существовать, как показалось, всего на одну-единственную секунду, и свет снова вернулся. Но не так быстро, как угас, а тягуче-медленно, словно тот же неведомый некто (или никто? или Создатель?) плавно перемещал ручку реостата.

Секунда небытия длилась на самом деле не менее получаса. Когда я вновь обрел способность видеть, слышать и чувствовать, обнаружил себя сидящим на заднем сиденье автомобиля. По бокам, как и утром, двое простецких мужиков. Не тех, что впервые везли меня на дачу к человеку со шрамом, других, ну да какая на фиг разница? Как известно, от перемены слагаемых сумма не меняется. Впереди вместо Альфы прикрытый бейсболкой затылок китайца. Шофер незнакомый, однако нет и капли сомнений относительно маршрута движения автомобиля.

Мужик слева наклонился, заглянул в мои открывающиеся глаза и удовлетворенно хмыкнул. Мужик справа извлек из футляра, притороченного к брючному поясу, миниатюрный мобильный телефон, отстукал пальцем по телефонным клавишам незамысловатую мелодию и молча протянул мне чудо современных средств связи.

Руки оказались свободными, но слушались плохо. Я взял мобильник, кое-как удержал его в дрожащей ладони, догадливо поднес к уху.

— Алло! Алло! Станислав Сергеевич? Откликнитесь! — Из телефонной мембраны в ушную раковину ворвался зычный и уверенный голос человека со шрамом.

— Слушаю... — прохрипели и закашлялся.

— Говорят, вы сменили форму одежды, Станислав Сергеич. Неужели раздели безобидного прохожего? Признавайтесь, кого ограбили, ха-ха-ха?..

В ответ я сумел лишь кашлянуть еще пару раз.

— Плохо себя чувствуете, Станислав Сергеевич? Мне сообщили, что вы выглядите усталым, хотя и в свежих одеждах. Невежливо с моей стороны вас беспокоить, но простите, не удержался, позвонил, так остро захотелось проконсультироваться с профессионалом. Станислав Сергеевич, как вам такой вот сценарий, слушайте... — Телефонный абонент сделал паузу и затараторил скороговоркой: — ...За то десятилетие, что вы не виделись с Анатолием Ивановичем Ивановым, последний поднялся на деловой Олимп, стал миллионером, олигархом, большим боссом в большом бизнесе. А у большого босса и проблемы большие. Случается так, что Анатолию Ивановичу срочно понадобилось уйти со сцены боевых действий за лучшее будущее. Предпочтительно самому уйти, пока его не ушли. Лучше всего моментально исчезнуть без следа. Но исчезнуть большому боссу трудно. С больших боссов и спрос большой, и внимание к ним особое. Большому боссу недостаточно просто поменять фамилию в паспорте и сделать пластическую операцию, чтобы исчезнуть. И решил тогда наш Анатолий Иванович имитировать свою собственную насильственную смерть, да так, чтобы комар носа не подточил, чтоб ни у кого никаких сомнений. Тут и вспомнил господин Иванов про «скелет в шкафу», образно говоря. Про стародавний инцидент в далеком-предалеком северном городке. Разыскал меня, нанял на работу, остальное вы знаете. Нечаянная встреча в санатории, набег омоновцев, плен, моя история, история современного графа Монте-Кристо, китайцы и ваш, Станислав Сергеевич, побег. А вот теперь слушайте особенно внимательно! Господина Митрохина специально провели мимо бассейна под открытым окошком, намекнули, как можно убежать, нарочно для того, чтобы он рассказал про бассейн и окошко вам, мон ами. Вы заглотнули приманку и прыгнули в окно. Вас не смутило, что подле ворот дежурил всего один охранник, один-одинешенек. Совсем как в голливудском кинобоевике, вы вырвались на волю и тут, ни с того ни с сего, вышли из образа героя. Ай-яй-яй, как не стыдно! Отобрали велосипед у мальчишки. Низкий, недостойный поступок, право... Усложнили мне жизнь, пришлось из-за вас с отцом мальца-велогонщика разбираться, пудрить ему мозги... Вам бы, мой милый, бежать по асфальту ножками прямо вперед. Прямо по курсу стоял «рояль в кустах» — в проулочке ждал своей минуты автомобиль с четырьмя добрыми молодцами. Вообразите: вы бежите, за вами Альфа, собака вас догоняет, вы кричите «на помощь», появляется автомобиль, из него выпрыгивают четверо хороших парней и убивают Альфу, спасают вас, милейший. Следующая сцена — со стороны дачи появляются мои люди с оружием в руках. Между вашими спасителями и преследователями завязывается перестрелка. Начинается настоящая война! Опустим детали, скажем лишь, что в итоге военных мероприятий дача-тюрьма сгорает к чертовой бабушке. И ваши спасители, хорошие парни, и ваши преследователи, плохие ребята, все куда-то исчезают. К приезду милиции вы один возле пепелища. Вы с пеной у рта рассказываете следователям историю про сумасшедшего графа Монте-Кристо, потратившего бешеные деньги ради того, чтобы упиваться местью за поросшие мхами времени обиды. Вы свято верите в то, о чем говорите. Рассказываете о своем побеге и опять верите, что окно по счастливому стечению обстоятельств оказалось открытым и что воду из бассейна не выкачали накануне вследствие все той же счастливой случайности. Вы рассказываете о гибели своих друзей, и, в подтверждение ваших слов, судмедэксперты находят среди дымящихся досок полуобгоревшие тела Сергея, Захара и Алексея, а также выдающихся размеров скелет, соответствующий конституции Анатолия Ивановича... Еще минутку внимания, Станислав Сергеевич. Вообразите последние сцены сочиненного мною сценария. Вы стоите на кладбище, под дождем, вокруг мрачные господа в дорогих костюмах. Суровые могильщики опускают в яму закрытый самшитовый гроб с останками, как все думают, Анатолия Ивановича. Семья усопшего, жена и дочка, рыдают. Монтажная склейка — и, наконец, последняя сцена, финальная точка. Живой и здоровый Анатолий Иванович в то же самое время, как первый ком земли упал на крышку гроба, в швейцарском банке набирает шифр на никелированной панели сейфа. Сейф открывается, заключительный кадр — россыпь денег и драгоценностей и довольное, улыбающееся лицо сэра Иванова!.. Нуте-с? Как вам мой сценарий? Не томите, говорите скорее!

— Особенно мне понравилась оговорка, дескать, граф Монте-Кристо — сумасшедший, — честно признался я.

— Ах-ха-ха!!! — Он засмеялся так громко, что я вынужденно мотнул головой, уводя ухо из-под звуковой атаки барабанных перепонок. — Ха! Ха! Ха-ха... А если серьезно, Станислав Сергеевич? Мне, как дилетанту, интересно мнение человека, не чуждого кинодраматургии.

— Почему в вашем сценарии главная роль отведена Станиславу Луневу, а не Алексею Митрохину, например?

— О-о! Неужели сами не догадались? Стас Лунев единственный, кто способен поверить во все несуразности и преувеличения плана Анатолия Иванова. Я же прямо об этом говорил, когда пересказывал сюжет. Повторю еще раз, вы, мой милый, доверчивый вы мой, вы — киношник до мозга костей! Только вы, и никто другой, удайся задуманный сценарий, с пеной у рта убеждали бы следователей в том, что все действительно произошло так, как вам показалось, а говоря правду, так, как вам все показали!.. Что на это скажете?

— Скажу, что говно ваш сценарий! Чем устраивать войну возле дачи, логичней дать мне спокойно добраться до капитана Верховского, а потом...

— А потом — суп с котом! — перебила телефонная трубка. — Достаточно обсуждать то, чему не суждено сбыться! Давайте я лучше расскажу вам о том, что сбылось! Слушаете?

— Валяйте, рассказывайте.

— Вы клюнули на приманку с открытым окном над водами бассейна, как я и планировал. Далее, в соответствии с моими планами вы напали на охранника у ворот и изувечили его. Видеокамера бесстрастно зафиксировала вашу драку возле калитки. Да будет вам известно, Станислав Сергеевич, охранник, лишившийся зрения вашими стараниями, ко мне и моим людям имел опосредованное отношение. Я нанял его стеречь дачу через официальное охранное агентство. Ни в чем не повинный парень, лопушок, скучал на воротах. Сегодня, в субботу, у него был первый рабочий день. Сторожа предупредили — днем приедут гости поиграть в карты, а потом побегать, забавляясь пейнтболом. Лопушку велели никого не впускать во двор, беречь покой картежников... Легенда такая — вы проигрались и пустились в бега, между делом выколов глаза хорошему, честному молодому человеку, имеющему трудовую книжку во вполне официальном отделе кадров зарегистрированной фирмы, с которой у меня заключен договор на охрану. Видеокассета — вещественное доказательство. Свидетелей вашего проигрыша — хоть отбавляй. Вы преступник, мой милый. За рукоприкладство с отягчающими последствиями вам светит червонец строгого режима!..

Черт побери, а это похоже на правду! В историю про олигарха и миллионера Толика Иванова я, естественно, не поверил. Однако для себя отметил — человек со шрамом обожает поумничать. Вот бы знать — рассказ о невинно пострадавшем охраннике у калитки — опять упражнения в сочинительстве шибко остроумного садиста или же все-таки правда?

А похоже, блин, на правду! Толика шантажировали семьей, Лешку мамой, Захару, наверное, тоже нашлось чем пригрозить. Меня шантажировать было нечем, а теперь можно угрожать уголовной статьей. Не отними я велосипед у пацана, не повстречайся семья с бультерьерами, Альфа догнала бы беглеца, и буквально через минуты я снова в тюрьме, но уже не такой чистенький, как раньше, а с окровавленными после удара по глазам охранника пальцами. Непонятно одно — на фига меня и моих друзей вообще шантажировать перед смертью? Чтобы окончательно загнать в угол? Создать условия, когда очень хочется убежать, а убегать нельзя, убежишь из заточения, и станет еще хуже?.. Похоже, именно этого добивается сволочь со шрамом. Физического унижения и уничтожения ему мало, возжелал раздавить свои жертвы еще и морально, гадина! Оторвать крылья мухе, прежде чем размазать ее пальцем по стеклу, за которым свобода... Почему же тогда так быстро убили Толика Иванова? Или Толик все-таки жив? Его, выскочившего из камеры, мгновенно вырубили, дабы еще больше меня напугать, стопроцентно спровоцировать на побег? Да, похоже, что так! Именно так!

И еще одна важная деталь в пользу правдивости провокации моего побега. В камере были микрофоны! По-прежнему уверен — ни Леха, ни Толик не могли рассказать про капитана Верховского. Нас подслушивали, отсюда и знали, куда я побегу и как побегу. Вот ведь хренотень какая! Я боюсь облавы, которая ловит не меня, я рискую жизнью, рвусь в Москву на рандеву с капитаном Верховским, а там, куда я так стремлюсь, преспокойно ждет засада! Блин горелый! Чувствую себя полным кретином! Противно, сил нет...

— Алло-у! Станислав Сергеевич! А я знаю, о чем вы сейчас думаете. Вы предсказуемы, мон ами. О-о, как вы предсказуемы! Хотите, угадаю ваши мысли?

— Пошел ты на хер, урод!!!

В глазах потемнело, крик сорвался на хрип, потеряв всякий самоконтроль, я попытался швырнуть трубку мобильного телефона через головы впереди сидящих в ветровое стекло. Едва успел размахнуться, мужики с боков вцепились в меня, как те давнишние бультерьеры в Альфу. Китаец повернулся на шум, и его сухая ладошка шлепнула по моей щеке. Вроде бы и не сильно шлепнула, а в ушах завизжала низкая протяжная нота, и темнота в глазах рассыпалась искрами. Тело перестало слушаться, мужики-бультерьеры отобрали телефонную трубку, и каждый счел своим долгом угостить меня ударом локтя под ребра. Я согнулся пополам, уронил голову на колени, крепко стиснул зубы. Эмаль на левом резце треснула. О, как я ненавидел человека со шрамом! Я не знал доселе, что одно человеческое существо до такой степени способно ненавидеть другое. О, как я его ненавидел!!!

* * *

Долгую дорогу до дачи-тюрьмы я просидел скрючившись, уткнувшись лицом в коленки. Первый раунд проигран подчистую и совсем не из-за того, что побег не удался, нет! Противник сломал мою волю. Вот сейчас, только что, он предложил угадать, о чем я думал (он знал, о чем я думаю!), решил меня взбесить, и я взбесился! Еще немного, и я стану марионеткой в его руках. Выход один — превратить свою злость и ненависть в сжатую пружину под контролем трезвого рассудка и реализовать только что оформившуюся в сознании мечту — убить человека со шрамом, уничтожить, пусть и ценою собственной жизни! Впервые я понял, что чувствовали, о чем думали и как радовались смерти пилоты-камикадзе, когда шли на таран вражеских кораблей. Я больше не человек, я — живая мина. Пружина взведена, и в подходящий момент сработает детонатор.

Глубокое, размеренное дыхание успокоило сердцебиение. Принятое решение прояснило разум. Мне стало хорошо и спокойно. Я, и только я, сам, осознанно решился сделаться камикадзе. Я контролирую ситуацию. Я пишу сценарий собственной жизни! Я, а не эта гадина со шрамом. Я сам себе и сценарист, и режиссер! Аминь!

Вплоть до того, как машина въехала в подземный гараж резиденции моего смертельного врага, я старательно дышал, восстанавливал силы. Европейцы недооценивали и недооценивают дыхательную гимнастику, между тем наставник Ван привил мне умение правильно дышать и понимание важности правильного дыхания в обычной жизни. Большинство людей дышат грудью, и лишь немногие обучены дышать животом. А это, кстати, совсем просто — достаточно представить, что живот вроде как мячик, который сдувается — раздувается, сдувается — раздувается. К брюшному дыханию я привык со времен серьезных занятий гунфу, а посему достаточно легко перешел к более сложным дыхательным упражнениям и с их помощью довольно быстро вернул силу мускулам и эластичность мышцам.

Когда замолчал мотор автомобиля, что вез пленника и сопровождающих, когда я вылез из машины, выпрямил спину, расправил плечи и сделал первые несколько шагов, подталкиваемый конвоирами, вдруг остро почувствовал сверлящий затылок взгляд. Я обернулся. Китаец не отвел глаз, смотрел на меня внимательно и заинтересованно.

— Иди, не зыркай по сторонам, — стиснул пальцами мой локоть один из надзирателей. — К лестнице иди и наверх, дорогу знаешь.

Я покорно побрел к лестнице, ведущей в солярий, а взгляд китайца продолжал обжигать затылок. Он — единственный, этот китайский Мастер, заметил произошедшие во мне изменения, обратил внимание на гордо выпрямленную спину и обманчиво расслабленную походку, распознал во мне человека, победившего природный инстинкт самосохранения, а следовательно, смертельно опасного даже для него. Мастера.

Ступеньки под ногами поскрипывали. Я шел, зажатый с боков конвоирами-надзирателями, китаец контролировал меня сзади. Руки на этот раз не сковали наручниками, и Альфа резвится где-то на небесах в собачьем раю, но присутствие китайского Мастера опаснее дюжины овчарок. Однако я больше не боюсь гостя с Востока. Он мне безразличен. Моя цель — человек со шрамом. Скорей бы оказаться на расстоянии прыжка от цели. Я сумею прыгнуть как надо и вцепиться зубами в глотку врага. Достаточно секунды, чтобы перекусить его горло. Я еще успею почувствовать вкус его крови, прежде чем умру!

Перед входом в солярий оба русскоязычных конвоира отстали, втолкнули меня в дверной проем, следом вошел китаец, и дверь, щелкнув замком, захлопнулась.

На лестнице царил полумрак, а солярий оказался залит ярким электрическим светом. Я зажмурился на мгновение, проморгался, открыл глаза и осмотрелся по сторонам.

Четыре мощных прожектора освещали помещение. Прожектора висели под потолком. Потолок стеклянный, многосекционный, думаю, отдельные секции — съемные. Вот и сняли четыре секции по углам, сунули в прорехи прожектора, и четыре ярких искусственных солнца затмили бледную ночную луну.

Два часа ночи, по моим прикидкам. Подходящее время для кончины самоубийцы-камикадзе.

...Черт! А ведь человек со шрамом совсем не зря подозревал меня в тяге к самоубийству! Впервые захотелось сдохнуть, когда по моей вине чуть не умер пенсионер-сердечник, и вот опять мечтаю о вечном покое! Помнится, перед прыжком в окно меченый Монте-Кристо говорил, что знает о моих замыслах, что я ищу легкой смерти, что я предсказуем... Черт! Тысяча чертей!!!

Человека со шрамом НЕ БЫЛО в солярии! Не было!!! В огромном для восьми человек помещении находились лишь пятеро китайцев, я, Захар и Лешка! И никого больше! По одному китайцу на троих пленников, плюс двое желтых в резерве, и все! Все! Конец дикой жажде убить врага ценою собственной жизни! Он снова переиграл меня, опять предугадал мои чаяния и цели!!!

С невероятным трудом я удержал в груди истошный звериный вопль, сдержал готовую сорваться пружину злобы в сердце. Нет, нет и нет! Я не позволю кому бы то ни было наслаждаться видом моей беспомощной ярости! Я не упаду на пол и не буду биться затылком о деревянные доски, выкрикивая проклятия. Достоинство — вот последнее, что у меня осталось! Достоинство и мечта о вкусе теплой вражеской крови на губах, несбыточная мечта...

— Наконец-то все в сборе, господа... — Голос человека со шрамом раздался откуда-то сверху. Тихий спокойный голос, усиленный какой-то электроникой типа мегафона. Я запрокинул голову, прищурился. Свет прожекторов все равно ослеплял, и единственное, что я увидел, — черные провалы в блеске стеклянного потолка.

Называю потолок стеклянным по инерции. Стеклом в быту принято обзывать обязательно прозрачный, но совершенно не обязательно хрупкий материал. Конечно, кристально прозрачные плиты на потолке сделаны из чего-то особо прочного. Фиг знает из чего, материаловедение не мой конек. Уверен, по потолку можно ходить. Наверное, неподражаемое ощущение, прогуливаться над головами узников-букашек. Человеку со шрамом это должно быть в кайф. Представляет себя, полагаю, чуть ли не богом, небожителем, вершителем судеб. Попирает ногами хрустальный свод рукотворных небес и при помощи «матюгальника» через специально оставленные проруби-прорехи снисходит до беседы с нами, копошащимися внизу в деревянной яме. В выгребной яме сломанных судеб. В преисподней.

— Господа! — грянул «с небес» ненавистный голос. — Вы полностью свободны, господа, в объеме окружающего вас пространства. В принципе, вы, мои братья по расе, вольны сейчас объединиться, выстроиться «свиньей» и с криком «ура» напасть на желтокожих супостатов. Ну же, господа...

Я опустил голову, устав щуриться. Сморгнул. Посмотрел на своих друзей по несчастью. Друзей по беде, по горю, по нерастраченной яростной злобе. Впрочем, из двоих старинных дружков, что стояли недалече, только Захар, похоже, сохранил самообладание. Лешка Митрохин сгорбился, уставился себе под ноги и лишь изредка воровато зыркал по сторонам, словно затравленный зверек. Захар же внешне оставался спокойным, как всегда. Недаром Захара Смирнова называли Захарка Смирный. Захар встретился со мною глазами, сразу отвел взгляд, внимательно посмотрел на Леху, повернул шею, оглядел китайцев у себя за спиной.

Пятеро китайцев, будто статуи, выстроились вдоль одной из стен. Кроме Мастера стиля Журавля, приехавшего со мной, остальные китаезы одеты, как и давеча, лишь в штаны на резинке. Узкие глаза не выражали никаких эмоций. Расслабленные тела в любой момент готовы преобразиться в жесткую конструкцию из мышц и костей. В конструкцию, приспособленную для убийства. Биороботы-терминаторы, жутковатое зрелище.

— Вижу, господа, вы не желаете объединяться, — констатировал голос свыше. — Что ж, раз вы так решили, пусть воцарится закон джунглей — каждый за себя! Мне достаточно хлопнуть в ладоши, господа, и на каждого из вас нападет китайский Мастер. Алексею Владимировичу придется противостоять Мастеру стиля Змеи. Захар Семенович потягается мастерством со специалистом стиля Дракона. А Станислав Сергеевич поборется с Журавлем, еще раз попытает счастья после недавнего поражения. Но, господа, мне бы все-таки хотелось, чтобы один из вас вышел победителем в схватке с басурманами. Поэтому я дам вам небольшую поблажку, скромную фору. К сожалению, не всем, а кому-нибудь одному. Скоро мы узнаем, в чьих руках будет фора в виде...

Голос под потолком замолчал, не договорив предложение. Вместо слов, объясняющих, в виде чего будет предоставлена пресловутая фора, сверху свалился некий блестящий предмет. Человек со шрамом швырнул в прореху прозрачного потолка длинный, блестящий, остро отточенный нож.

Тесак гулко стукнулся об пол, подпрыгнул и лег посередине прямоугольника солярия мертвой металлической рыбиной. Хороший тесак. Длинный, длиннее стандартного охотничьего ножа. Широкое лезвие, маленькая гарда для защиты кулака, сжимающего костяную рукоятку, односторонняя заточка острая как бритва. С таким ножом в руке действительно получаешь хоть маленькую, но фору в борьбе с китайским Мастером. Ведь это только в кино Джеки Чаны и Чаки Норрисы лихо вышибают одним небрежным движением ножи и прочую смертельно опасную утварь из рук злодеев. В реальной жизни защититься от длинных, секущих махов клинка крайне тяжело, почти невозможно. Вооруженный соперник никогда не ударит ножом сверху вниз, как воображаемый хулиган на картинке в учебнике по самообороне. И хрестоматийного тычка лезвия, от которого можно уйти в сторону в настоящей схватке, фиг дождешься. Спору нет, для китайских Мастеров клинок не представляет такой же опасности, как, скажем, для меня, однако сейчас нож в моей руке стал бы той надеждой на победу, которую я давно утратил, а честно говоря, которой никогда и не было.