А-Элита

Михаил Зайцев
 
А-ЭЛИТА

ПРЕДИСЛОВИЕ

      Вам повезло! Если вы читаете эти строки, значит, вам удалось отыскать эту уникальную КНИГУ, которая сделана из самой настоящей БУМАГИ, в полном соответствии с аналогами, каковые имели хождение в древности, на исходе второго дубля так называемой «истории человечества». Эта уникальная и по форме, и по содержанию ПОДДЕЛКА - настоящий подарок для истинных любителей старины. Наслаждайтесь!
С уважением, секретариат «Общества антропологов» при поддержке клуба «Раритет». 3017 год, стартовый дубль Эры Шестых, измерение «А»

      Любая операция должна проводиться минимальными силами,
      но с максимальными результатами.
Отто Скорцени

Глава 1 ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ГИТЛЕРА

      – Тревога!!! - заорал динамик под потолком, и казарма ожила.
      Благоприобретенные за год с небольшим службы рефлексы швырнули Андрея прочь из постели. Он еще не проснулся окончательно, а руки уже одели тело, и ноги уже нырнули в сапоги. Самое досадное во время тревожных подъемов - невозможно, ну никак, даже теоретически, успеть правильно замотать портянки и уложиться в норматив. Лоскуты портянок с вечера лежали на сапогах, спадая на голенища, Андрей смял лоскуты стопами, вмял портянки в сапоги и побежал.
      Когда плечо утяжелил «АКМ», а по бедру стукнул подсумок с противогазом, Андрей окончательно проснулся. Выбегая из казармы, невольно толкая сослуживцев плечами и получая ответные случайные толчки, топоча сапогами и протирая на бегу глаза, Андрей сумел-таки разглядеть часы над тумбочкой дневального: 04.05. Пять минут пятого.
      – Шибче, сынки! Шибче! - драл глотку старшина, выдыхая в промозглый воздух клубы пара. - Первое отделение - в кузов! Второе, стройсь, пока ваш транспорт развернется! Первый, ехай! Ехай, твою мать!
      Трясясь в кузове, рядовые и сержанты молча сбрасывали сапоги и аккуратно бинтовали голеностопы портянками. Практически их ровесник, лейтенант Саша, полгода назад окончивший военное училище, вещал нарочито бодрым голосом, то и дело срываясь на фальцет:
      – Боевая тревога, парни! Фашисты рядом с нами десантировались! С диска, с огромадного, спрыгнули гады. Идут по проспекту Смирнова, как на параде, окна огнем поливают. Смертники! Нашему взводу достался участок около кинотеатра. Стрелять в крайнем случае и только поверх голов! В самом крайнем - по ногам. Задача - обложить гадов и дождаться спецназа. Спецура их попробует взять, понятно?
      Грузовик прыгнул на рельсах, проехал мимо железнодорожной станции Новая Деревня, промчался вдоль набережной Черной речки, пересек проспект Смирнова, свернул на паралельную проспекту улицу Торжковскую.
      Тормоза завизжали подле приземистого здания колхозного рынка.
      – Вправо бежим, парни! - крикнул, первым спрыгнув на асфальт, лейтенант. - Справа от кинотеатра заляжем.
      Попрыгали из крытого брезентом кузова. Побежали. Мимо рынка, между жилой шестнадцатиэтажной башней и единственным в стране кинотеатром, названным в честь экранного героя - «Максим». Бежали и прислушивались к пока далекой стрельбе. Бежали наперерез врагу по застывшей к утру слякоти газонов, рассредоточиваясь на бегу.
      Не добежав пары метров до тротуара, залегли. Кто где. Пятна хаки на сером.
      Андрей растянулся возле чахлого шиповника. Голая колючая веточка покачивалась возле лба, локти утонули в куче последних остатков грязного снега, приклад смял щеку.
      Ленинграду в апреле еще снится зима, и холодом от почвы тянуло нешуточным. Но палец на дуге спуска мелко дрожал отнюдь не от холода. И ныло в полном с ночи мочевом пузыре. И жутко хотелось курить.
      А дробь выстрелов все громче. Ленивая такая дробь, пальба вразнобой. Вот и звон разлетающихся вдребезги оконных стекол стало слышно. А вот со стоном, нехотя, осыпалась витрина мебельного магазина, что на другой стороне проспекта, наискосок.
      Часть, в которой служил Андрей, дислоцировалась на территории Комендантского аэродрома, до проспекта Смирнова - полчаса пешком. Проспект и окрестности стали родными. В тот же кинотеатр «Максим», гуляя в увольнении, Андрей захаживал не раз и не два. На рынке, что остался за спиной, помнится, покупал цветы для девушки, проживающей на перпендикулярной к проспекту улице Омской. И, было дело, украдкой косился на стекла витрин магазина «Мебель», на свое и девушки с букетом отражения. На те стекла, которые фашисты только что превратили в осколки.
      Андрей отлепил щеку от приклада, вытянул шею, приподнялся на локте. И увидел фашистов.
      Их было немного, с десяток. Фашисты шли по самому центру проезжей части, придерживаясь белой разделительной полосы. В неоновом свете фонарей их лица казались синюшно-бледными, словно у покойников.
      Впрочем, быть может, вовсе не «казались», а действительно были бледны и синюшны их ухмыляющиеся и серьезные, молодые и старые, красивые и не совсем лица. Очень может быть, ампулы с ядом давно надкушены, и совсем скоро фашисты начнут умирать один за другим. Особый шик смертников-наци - теряя сознание навсегда, синхронно израсходовать остатки боезапаса.
      Андрей прищурился и разглядел подробнее сбившегося с шага, перезаряжающего старинный «Шмайсер» нациста.
      Погоны у наци, занятого сменой магазина девятимиллиметрового пистолета-автомата, окантованы белыми галунами с красиво вышитыми латинскими буквами GD. Рыцарский крест на шее. Нашивка на правом рукаве - самолетик посередине позолоченной полоски с черной каймой. Связка гранат приторочена к ремню.
      Заметив гроздь гранат, Андрей поежился. Пальба по окнам - пустяки, жители лягут на пол и не пострадают. Но если гад метнет в жилой дом гранаты…
      – Лосев! Куда высовываешься?! Ляжь, дубина! - Громкий шепот за спиной. Андрей оглянулся, увидел смешно семенящего на корточках, сгорбленного лейтенанта. Саша передвигался «гусиным шагом» за спинами бойцов вверенного ему отделения, проверял каждого, рискуя собой. Генеральский сынок Саша не пожелал служить Советскому Союзу в тишине сибирских медвежьих углов, с отличием окончив училище, остался в тревожном и опасном Ленинфаде.
      – Та-та-та-та-та, - веточка шиповника, срезанная пулей, упала Андрею Лосеву на нос, заставила вздрогнуть и сморгнуть. Когда веки дернулись вниз, Саша был еще невредим, когда же, спустя ничтожно малое мгновение, глаза открылись - лейтенант Саша нелепо заваливался на бок.
      Андрей резко мотнул головой, метнул злой взгляд в фашиста, успевшего перезарядить «Шмайсер», расстрелять все патроны из нового магазина одной длинной очередью, зацепить шиповник, попасть в Сашу.
      Фашист с буквами GD на погонах что-то говорил остальным гадам, тыча пальцем в сторону газона, показалось - указывая точно на него, на Андрея Лосева.
      «Шмайсер» болтался на впалой, чахоточной груди фашиста, одна рука с указующим перстом жестикулировала, свободной рукой смертник отцепил - уже отцепил! - от поясного ремня связку гранат.
      Где же спецназ?!. Где элита?… Где спецы, которые попытаются захватить хотя бы одного гада живьем…
      В прошлом году в Глазго во время точно такого же ежегодного фашистского демарша спецы из САС взяли одного гауптшарфюрера - эсэсовец, дурак, закашлялся и случайно выплюнул капсулу с ядом. Его взяли ценою дюжины жизней элитных бойцов, а что толку? Гаупт жил на наркотиках, у него был неоперабельный рак в последней стадии. Коктейль из «сыворотки правды» и обезболивающего ему, конечно, вкололи, но эсэсовец все равно ничего на сказал, сдох, сука.
      В самоубийственных «парадах» участвовали только неизлечимо больные наци. Так было всегда и везде, однако каждый раз спецслужбы устраивали охоту на самоубийц.
      «Спецназ опаздывает, а у нас приказ - не стрелять на поражение. Меня засекли, и сейчас, вот прямо сейчас, вот он замахнулся, сейчас эта сволочь метнет сюда гранаты - и все! И конец! Всем ребятам конец!…» - ду мал Андрей Лосев, вскакивая с промозглой земли.
      – Та-та-та… - Андрей выстрелил в небо. Широкий шаг, и он на тротуаре. - Та-та-та… - Лосев побежал. Прочь от газона, на котором залегли товарищи, на который упал, дай бог, всего лишь раненый лейтенант Саша.
      «Только бы парни не обнаружили себя еще хотя бы секунду! Секунду мне! Одну-единственную! Пожалуйста!…» - умолял Андрей бога, в которого верят на войне даже атеисты, и бежал, убегал от газона, подставляя спину фашистам, отвлекая внимание врага с буквами GD на погонах.
      За спиной беглеца грохнуло. Взметнулось к хмурому ленинградскому небу крошево бордюрного камня. Взрывная волна опрокинула Андрея. И лишь пара-тройка мелких осколков просвистела над головами его друзей, над неподвижным, раненым, но живым лейтенантом Сашей…
      Андрей проснулся. Рывком сел на постели, уронив одеяло на пол. Минуту сидел неподвижно, таращился на геометрический рисунок обоев, дышал шумно, сопел носом, потом рухнул затылком на подушку, расслабился. Точнее, заставил себя расслабиться волевым усилием и закрыл глаза. Вялой рукой нашарил на прикроватной тумбочке пачку папирос и спички, поставил на голый живот пепельницу, закурил.
      Два года минуло с той страшной ночи. Ровно два года. И вот уже второй раз, аккурат накануне поганой даты, память во сне воскрешает былые события с бесстрастностью кинохроникера. Второй раз он засыпает накануне дня рождения скотины Адольфа и слышит, будто тогда, наяву - «Тревога!»…
      Андрей затянулся поглубже, еще, еще, кашлянул, затушил окурок, вернул пепельницу обратно на тумбочку, медленно приоткрыл глаза. Сизый дым плавал над кроватью слоями.
      Где сегодня высадятся смертники? Или уже высадились? Ночью, как и два года назад, в Ленинграде? Где? На Лиговке, где осенью с фашистских дисков сбрасывали листовки? В Веселом поселке, над которым ни разу не замечали диски со свастиками? На Гражданке, куда обычно стягиваются мобильные силы ПВО накануне «парада»? Снова в городе на Неве? Или «парад» запланирован гитлеровцами в Москве, как в прошлом году? Или в Лондоне? В Нью-Йорке? В Париже? На месте взорванной фашистами-камикадзе месяц тому назад башни Эйфеля?…
      Зазвонил телефон на тумбочке.
      Лосев перевернулся на бок, поморщился - спина заныла, взглянул на будильник, что стоял вплотную к телефонному аппарату. Без семи шесть.
      После третьего «дз-з-зы-ы» Андрей снял трубку.
      – Да.
      – Спишь, Шарапов?
      – Моя фамилия Лосев.
      – Ты чего такой серьезный? Обижаешься? Зря! Больно ты похож, Лосев, на Шарапова из телефильма. И внешне, и вообще.
      – Зато вы совсем не похожи на Глеба Жеглова.
      – А я знаю! Однакося внешне, только внешне, я отличаюсь от актера Высоцкого! Но вот ведь какая штука, я, как тот Глеб, - начальник убойного отдела, а ты, как тот Шарапов, - новичок в угрозыске, верно я говорю? Чего молчишь, Шарапов-Лосев?
      – Товарищ майор, не было еще сообщений, где…
      – Не в курсе! - перебил начальник другим, серьезным голосом, догадавшись, о чем спрашивает подчиненный. - Во всяком случае я не в курсе, а значит, вернее всего фашисты устроили «парад» на территории другого государства. Если уже устроили. В прошлом году, вспомни, они на проспекте Мира высадились только к вечеру.
      – Помню…
      – Отставить нюни, Андрюша! Некогда тебе, герой, нюни-то разводить - за тобой авто едет, слышь? - В голосе майора вновь появились игривые нотки. - Вместе с Панасюком подкатит прям к подъезду, слышишь? Как понял, молодой?
      – Ничего не понял, - Андрей спустил ноги с кровати, нашарил тапочки и одновременно шлепнул ладошкой по пумпочке будильника, дабы предотвратить звонкую побудку - будильник должен был зазвонить ровно в шесть.
      – В засаде вам с Панасюком, значится, судьба выпала посидеть. Панасюк объяснит детали. Ты, слышь, термос кофе покрепче сообрази, ладно? А то мы с Панасюком после ночного дежурства, он под утро зевать начал - ваще кошмар!
      – Соображу.
      – И пожрать ему сделай, лады? Поспешай, Андрюха, цигель-цигель, ай-лю-лю!
      Андрей успел принять душ и побриться, одеться и обуться, приготовить два литра кофе и залить бодрящий напиток в китайский термос, нарезать бутербродов и завернуть снедь в фольгу, проверить личное оружие и оправить лямки подмышечной кобуры-«босоножки», съесть яблоко и закурить, прежде чем во дворе призывно протрубила казенная «Волга».
      Услыхав зов служебного автомобиля, выглянув в окно и убедившись - да, это за рулем казенной «волжанки» шофер насилует клаксон, Андрей Лосев выматерился в сердцах и поспешил на выход.
      Злой, со спортивной сумкой через плечо, с дымящей беломориной в зубах, Андрей покинул однокомнатную ведомственную жилплощадь, не дожидаясь лифта, пробежался по ступенькам, выскочил во двор.
      Возле парадного дворник дядя Федя сгребал уличную слякоть в аккуратную кучу и то уважительно поглядывал в сторону черной «Волги» с буквами «ЛЕВ» на номерном знаке, то с тревогой глядел в небо, разглядывая аэростаты в утреннем сумраке.
      – С добрым утром, дядь Федь, - Андрей аккуратно придержал парадную дверь, не давая ей хлопнуть.
      – Хорошо б, чтоб доброе, - вздохнул дворник. - Видал, сколько «колбасок» к утру в небесах прибавилось? Скажи, Андрюша, разве ж хотя бы раз диск за аэростатный тросик зацеплялся? Батька мне рассказывал, в сороковых случалось, ихние самолеты цепляли тросики и подрывались на подвешенных к тросам минах, но то ж были самолеты, а диски, они…
      – Извините, дядя Федя. Спешу.
      – Ага, беги. Меня прости - старый стал, вижу, что тебя ожидают, а с разговорами лезу. Прости старика.
      – Да бросьте вы, дядя Федя! Какой же вы старик? Со службы вернусь - побеседуем, договорились?
      Андрей побежал к «Волге», ему навстречу открылась передняя дверца, и, едва бегун плюхнулся в кресло рядом с водителем, молодой вихрастый парень за рулем, трогая авто с места, пробубнил сварливо под курносый нос:
      – Как будто генерала дожидались. Бензин вхолостую переводили, пока он с дедком лясы точил. Как будто мы такси и…
      – Не «с дедком» я «лясы точил», а перекинулся парой слов с пожилым, уважаемым человеком! - строго оборвал вихрастого водителя Лосев. - Ты лучше ответь: зачем гудел, клаксон мучил? Люди спят, о них ты подумал? Ребятишки, пенсионеры, кому на работу во вторую смену! Зачем их будить? Что, трудно по лестнице подняться и в дверь позвонить?
      – Не ругайся, Лосев, - примирительно пробасил с заднего сиденья толстяк Панасюк. - Моя вина, задремал я, а как тормознули, с дури, с дремы и рявкнул - гуди, мол.
      – Ой, извините, Тарас Борисович! Забыл с вами поздороваться.
      – Извиняю. Долго мы до тебя добирались, Андрейка, а я две ночи не спал, и на дорогах сплошные объезды. Туда-сюда, вправо-влево, все перекрыто, болтанка, как на корабле. Сморило меня, раскис совершенно - ох-хо-хошеньки-хо-хо… - Панасюк смачно зевнул и по-собачьи замотал лобастой головой. - Бр-р… совсем развезло, будто спьяну.
      – Тарас Борисыч, - Андрей расстегнул сумку, достал термос. - Возьмите, - повернулся к Панасюку. - Черный кофе, без сахара, как вы любите.
      – О!… - Могучая пятерня Панасюка схватила термос. - От удружил, Андрейка! - Мясистые пальцы ловко открутили колпачок-чашечку, торопясь вытащили пробку из зеркального горлышка. - О, как пахнет! Амброзия! Небось майор надоумил допингом затариться?
      – Он.
      – Ты его, Андрейка… ох! Ох, горячий!… Ты его, Андрейка, майора нашего, недооцениваешь. Он мужик сложный, и ты с характером. Ты, герой-комсомолец, к нам попал по протекции, и он, майор наш…
      – Не будем о грустном, - перебил старшего по возрасту и по званию Лосев, смягчив сию легкую разговорную вольность слегка виноватой полуулыбкой. - Майор сказал, что нам с вами судьба коротать день в какой-то засаде, что вы объясните детали.
      – Объясню, - кивнул Панасюк, заодно вроде как соглашаясь замять тему о сложностях во взаимоотношениях молодого сотрудника с матерым начальником. - Глотну разок амброзии и объясню. Ох… х-х-хороший напиток придумали индейцы Южной Америки!… Помнишь, Андрейка, стародавнее дело об убийстве инженера Миронова?
      – Это которого… - Андрей сморщил лоб.
      – Предположительно непреднамеренное убийство, - помог Тарас Борисович. - Предположительно с выпившего Миронова сорвали шапку из ондатры, он побежал за похитителем, догнал, получил удар в челюсть и неудачно упал виском о болт на крышке канализационного люка. Свидетелей - ноль целых пять десятых. Подслеповатая старушка выводила Тузика, которому ночью приспичило на мороз погулять, она и обнаружила инженера с непокрытой головой и вроде бы видела удаляющиеся от места преступления следы на свежем снегу, каковых мы не обнаружили, - то ли Тузик со старушкой да с врачами «Скорой помощи» их затоптали, то ли померещилось бабушке… Едрить твою налево! Эй! Шофер-автогонщик! Куда рулишь, малой?! Нам здесь прямо!
      – Поедем прямо - опять на патруль нарвемся, и снова в объезд пошлют, - огрызнулся вихрастый паренек за баранкой. - Вы своей профессией занимаетесь, я - своей. Я до армии в такси работал. Я Ленинград как свои пять пальцев знаю.
      – Неужто сразу после школы и в таксисты взяли?
      – Я в пятнадцать лет сдал норматив мастера спорта по авторалли.
      – Ух ты! Ух, какой ты серьезный пацан, оказывается. Чего ж раньше молчал про такси и спортивные достижения?
      – А чего хвастаться?
      – Молодчина, сынок! Прости, коль обидел. Рули, как считаешь нужным, а мы с Андрейкой тебя разговорами развлечем.
      – Я к вашим служебным разговорам не прислушиваюсь, я за дорогой слежу.
      – Молодец! Следи, сынок, за маршрутом, а ты, Андрейка, внимательно слушай дальше. - Панасюк с удовольствием отхлебнул еще кофе и продолжил: - Вчера под вечер коллеги из ГБ проверяли нежилые помещения, и в Автово, куда нас с тобой сейчас везет кандидат в мастера спорта, специальную группу гэбистов водил на экскурсию участковый уполномоченный милиционер, поскольку местный знаток развалин из местного накануне заболел желудочным гриппом. Помнишь, как осенью нас всех гоняли на прививки от гриппа?… О! Нам с тобой уколы, выходит, помогли, а тому голубчику ни черта. - Панасюк в очередной раз хлебнул кофе, сощурился, будто кот на солнышке, облизнул толстые губы. - И, представь себе, в одном строении, предназначенном к сносу, сто раз до того проверенном-перепроверенном тем участковым, обнаружилась свежеоборудованная лежка предположительно гражданина без определенного места жительства и занятий. Сам БОМЖ и З, как ты понял, в берлоге отсутствовал. Ничего особенного на месте ночевки бродяги не отыскали. Обычный набор - пластмасса из-под политуры, пустые склянки тройного одеколона, запасы тряпья. Самая приличная вещь - ондатровая шапка. Участковому коллеги устроили выволочку за то, что на его земле прячется от ЛТП больной алкоголизмом бродяга, а наш несчастный уполномоченный полночи голову ломал - по какому делу, вспоминал, проходила ориентировка на зимнюю шапку из меха ондатры. Под утро участковый вспомнил про висяк по делу Миронова, созвонился со своим непосредственным начальством, оно с нашим, и майор решил оперативно отреагировать засадой на бомжа. Вопросы есть?
      – Почему в засаду сажают вас и меня?
      – Ты прав, негоже центровым операм тратить время в засаде на алкоголика, но день сегодня, сам понимаешь, особенный. Все, понимаешь, на рогах, в том числе и ребята из местного отделения. Однако к вечеру товарищи из Автово обещали разобраться с кадровой проблемой. К вечеру, в крайнем случае к ночи, местные нас с тобой сменят.
      – Я о другом спрашивал: почему из всех ему подчиненных майор выбрал вас и меня?
      – Ах, вот ты о чем… На-ка, спрячь термос обратно в сумку… Майор, само собой, после ночи дежурства домой сегодня не пойдет. Не тот сегодня день, чтоб расслабляться, сам знаешь. Но текущую рутину никто не отменял, засаду устраивать приходится, реагировать на сигнал. У меня, ты будешь смеяться, позавчера снова зуб прихватило. Прошлую ночь ни грамма не спал, шалфеем рот полоскал. Днем сбегал к стоматологу, вырвал его к ядреной матери. Весь день во рту ныло, только к девяти прошло. Посмотрел программу «Время», поужинал и на дежурство. Две ночи, понимаешь, без сна, какой я боец? Только и осталось - бомжа караулить.
      – А я?
      – А ты, Андрейка, дублером ко мне приставлен. В одиночку засады устраивать не положено. Ты, герой, не обижайся, но ты у нас в отделе самый молодой и, следовательно, самый малоопытный. Терпи, Андрейка. Еще всеми нами покомандуешь, дай срок!
      – Ясно, - Андрей изо всех сил старался не обижаться. Во всяком случае не показывать виду. - Разрешите, я закурю?
      – Дыми пока. В засаде, хоть она и на больного алкоголика, придется воздерживаться.
      – Стекло опусти, - процедил сквозь зубы курносый водитель и забубнил чуть слышно: - Генерал какой, двое некурящих в салоне, а он, фон-барон, развалился в кресле с папироской и воздух портит…
      В районе Автово аэростатов почему-то было больше, чем в центре. Андрей подчеркнуто игнорировал вихрастого брюзгу за баранкой, курил и смотрел в небо.
      Правильно соображал дворник дядя Федя - реального толку от аэростатов заграждения с гулькин клюв, меж тем, вопреки всякой логике, чем их больше появлялось над головой, тем Андрею Лосеву становилось спокойнее. Создавалась иллюзия защищенности, господства в небе и скорой победы над фашистскими недобитками.
      Участковый уполномоченный поджидал «Волгу» в условленном месте у светофора. Автомашина притормозила, опера выбрались из салона, и «волжанка» лихо крутанулась на зебре пешеходного перехода и умчалась, превышая допустимую скорость для транспортных средств без аббревиатуры «ЛЕВ» на номерных знаках. А оперработники в штатском, строго соблюдая формальности, предъявили милиционеру в форме служебные удостоверения. Участковый козырнул, и трое мужчин - двое в возрасте, один заметно моложе - двинулись от оживленной автотрассы в глубь новостроек.
      Панасюк с участковым шли чуть впереди. Одетый по форме сотрудник милиции докладывал на ходу про шапку - дескать, ондатра вся в целлофане, в сейфе, дожидается дактилоскопии. Тарас Борисович не удержался, спросил едко: как же такое могло случиться, что берлогу бродяги раньше не обнаружили? Участковый начал оправдываться, но Панасюк только рукой махнул, мол, стыдно ему, сотруднику центрального аппарата МВД, перед коллегами из КГБ за некоторых нерадивых товарищей, скверно работающих на местах. Собеседник в долгу не остался, с деланым простодушием поинтересовался общим ходом следственно-разыскных мероприятий по убийству Миронова. Как там оно? Продвигается «Дело о непреднамеренном убийстве»? Или с зимы застыло на мертвой точке?
      Старший опер с участковым обменивались колкостями, а Лосев шагал, отстав на полкорпуса от разговорчивой парочки, и курил папиросы одну за другой, насыщал организм никотином впрок.
      Предназначенное на снос строение, в коем отыскалась лежка гражданина БОМЖ и З, представляло собой бывший жилой дом в три этажа с одной парадной, с дюжиной дыр - оконных проемов на обветшалом фасаде, с рыжей от ржавчины мятой крышей. Заброшенный дом стоял на отшибе, в окружении луж и лужиц, прошлогоднего сухого бурьяна и свежего мусора.
      – Бардак! - походя пнул ботинком мусорную кучу участковый. - Найду, который ЖЭК сюда это сгрузил - всю контору на пятнадцать суток посажу.
      – Недавно загадили, - принюхался Панасюк. - Недельки полторы назад.
      – Пахнет от мусора отвратительно, - поморщился Лосев. - Запашок отпугивает юных тимуровцев, вот бомж и владеет безраздельно помещением.
      – Правильно мыслишь, Андрейка, - похвалил Тарас Борисович, шурша прошлогодней травой и обходя краем примкнувшую к куче мусора лужицу.
      У порога заброшенного дома участковый уполномоченный опустился на корточки.
      – Вчера я тут, на видном месте, мелочь разбросал, - объяснил участковый. - Гривенник, пятак, вон - копейка валяется, - участковый собирал монеты с изувеченного трещинами асфальта. - Все деньги целы, значит, алкаш не возвращался.
      – Или вернулся ночью, - выдвинул версию Лосев. - Мог заметить изменения в своей берлоге, а именно - исчезновение предназначенной для продажи ондатровой шапки, и ночью же уйти. Деньги в темноте мог и не заметить.
      – Правильно мыслишь, - кивнул Панасюк. Гуськом вошли в сумрак подъезда. Гуськом поднялись на третий этаж, свернули к перекошенной двери.
      – Прошу, - участковый пнул дверную панель ногой, заскрипели, застонали дверные петли.
      Первым шагнул в помещение Панасюк, за ним Лосев. Проводник остался у входа.
      Коридор. Широкий, двое взрослых мужчин разойдутся, не коснувшись плечами. В паре метров от входа ответвление на кухню и к удобствам (Андрей заглянул: плиты на кухне давно нет, в удобствах лишь дырки в пору да обрубки водопроводных труб). На полпути к тупику, которым заканчивается основной коридор, пустой прямоугольник дверного проема в единственную комнату (Андрей сунул нос: окно без стекол, щербатый паркет, лоскуты обоев, завиток проволоки вместо люстры). Прямоугольник дверного косяка с отметинами от петель - источник свежего воздуха и света. В коридорном тупичке поместился, встал поперек к стенке с осыпавшейся штукатуркой драный полосатый матрац. На нем валяется неопределенно тусклого цвета зимнее пальто с облезлым кроличьим воротником, с надорванным по шву рукавом, без пуговиц. Надо полагать, пальто бомж пользовал вместо одеяла. Подушку заменял комок ветоши, в коем угадывались фрагменты бывших рубашек и тельника. У изножья лежанки нестройный ряд пустых, но все еще ощутимо благоухающих баночек да скляночек. Аромат парфюмерии и спиртосодержащих технических жидкостей перебивает застарелое амбре пота и аммиака. Особняком стоят жеваные, стоптанные, однако вполне еще годные к носке кирзовые сапоги.
      – М-да… - пройдясь туда-сюда по коридору, поскрипев досками пола, Тарас Борисович без всякой брезгливости присел на матрац. - М-да, натюрморт с пейзажем. - Панасюк приподнял тугой зад, вытянул из-под себя пальто-одеяло, швырнул драповое безобразие с кроличьим воротником Лосеву. - Постели под попу, Андрейка. Садись, к стеночке прислоняйся и пошуруй в сумочке своей. Сдается мне, там у тебя не только кофий, а и покушать припасено.
      – Я свободен? - спросил участковый в дверях.
      – Понимаю, - кивнул в ответ Панасюк. - День сегодня особый, дел невпроворот. Понимаю. Иди, друг, но помни - мы с Андрейкой остаемся без связи. Режим полного радиомолчания сегодня, сам знаешь. Ты, друг, не поленись, будь ласка, напомни своим сослуживцам лишний раз, чтоб не забыли прислать нам смену, как только представится таковая возможность, сердечно тебя прошу.
      Пообещав напомнить, прикрыв за собой кособокую дверь, участковый ушел.
      – Тарас Борисович, а если мы поймаем бомжа, как мы без связи вызовем транспорт? - вскинул брови Лосев, глядя на Панасюка снизу вверх.
      Сидеть на сложенном вчетверо пальто со спортивной сумкой промеж коленок не особо удобно, меж тем рядом с Тарас Борисовичем ну никак не получилось бы примоститься - уж больно толст Панасюк, усевшийся по центру лежанки, а по краям из матраца выглядывают пружины.
      – Телефонные кабели функционируют. В соседние дома сбегаешь, Андрейка, попросишь у жильцов воспользоваться телефоном. - Панасюк смахнул на дощатый пол кучку цветного тряпья, поерзал задницей. Жалобно скрипнули пружины. - Только вряд ли, Андрейка, мы с тобой его поймаем.
      – Думаете, патрули его сцапают? - Андрей привстал, протянул Тарасу Борисовичу бутерброд с колбасой.
      – Ежели уже не сцапали, - кивнул Панасюк, принимая бутерброд, вкусно откусил кусок хлеба с маслом, накрытый кругляшками «докторской», прожевал, проглотил. -… А может, его уже и съели.
      – Кого? - не понял Андрей, занятый отвинчиванием колпачка термоса. На донышке еще плескался кофе.
      – Бомжа съели, - Панасюк кусанул бутерброд, улыбнулся набитым ртом, - раж-ж н-н ш-лы-ы-ал?
      – Чего?
      Панасюк дожевал кусок, повторил внятно:
      – Разве не слышал? В управлении фантазеры брешут - людоеды в городе завелись. - Панасюк смахнул крошку с уголка губ и заодно улыбку. - Кстати, Андрейка, ты молодой, наверное, не слыхал, как во время ленинградской блокады в городе, случалось, ели людей. И после блокады, в сытные времена, некоторые продолжили заниматься каннибализмом. Целую группу поймали убежденных каннибалов. Между прочим - солидных людей, с положением. Мне очевидец рассказывал, как обвиняемый в каннибализме директор крупного завода спросил на суде государственного обвинителя: «Вы сами-то мясо человеческое пробовали? Нет? Вот попробовали бы разок, тогда б и меня поняли»… М-да… История… - Панасюк тряхнул головой. - Бр-р-р… Отвратительная история, - Панасюк отправил в рот остатки бутерброда.
      – Вы не дорассказали про сегодняшних болтунов из управления, - напомнил Лосев, разливая кофе. Тарасу Борисовичу в колпачок-чашечку, себе в раскладной пластмассовый стаканчик.
      – Ерунду брешут. Будто бы опять в городе людоеды завелись. Будто ими ГБ занимается. По слухам, каннибалы стали умней и выбирают жертву среди одиноких граждан, бомжей, приезжих. Тех, которых сразу не хватятся, они ищут и жрут втихаря.
      – Втихаря… - повторил задумчиво Лосев. - То есть в укромном месте. А бомжи выбирают для ночевок как раз такие, как это помещение, укромные места. Следовательно, логично предположить… Ой!… - Андрей замер. Застыл в неудобной позе с порцией кофе в руке на отлете.
      – Ты чего, Андрейка?
      – Не знаю… - Лосев зябко поежился, словно ему за шиворот бросили льдинку. - Ой, расплескалось… - дрогнувшей рукой поставил миниатюрную емкость с кофе на пол и тут же забыл о ней. Вытянул шею, наклонил голову. - Слышите, Тарас Борисович?!.
      Скрипнули пружины матраца, Панасюк повернулся ухом к входной двери, затаил дыхание.
      Секунд тридцать оба сидели неподвижно.
      – Ничего не слышу, - вновь заскрипели пружины. Ерзая задом, Панасюк осторожно улыбнулся, открыл было рот, но Лосев его опередил, заговорил первый:
      – Я неверно выразился! - Андрей затравленно оглядывался по сторонам, как будто только сейчас, секунду назад, очутился в незнакомом помещении. - Я не слышу, я чувствую, как кто-то приближается, кто-то чужой, какая-то тварь.
      – Шуткуешь, Андрейка? - улыбнулся шире Тарас Борисович. - Артист эстрады в тебе умирает. Максим Галкин! Не замечал раньше за тобой та…
      – Тише! - Пачкая спину о штукатурку, опрокидывая термос, Андрей резко вскочил. - А теперь я и чувствую и слышу.
      Теперь услышал и Панасюк: шаги внизу, у порога заброшенного дома, там, где участковый разбрасывал мелочь.
      – Андрейка, - шепотом позвал Панасюк. - Чего ты распсиховался-то? Мало ли…
      Закончить фразу Панасюк не сумел. Язык вдруг ни с того ни с сего отказался ворочаться во рту, в глазах все смешалось, в голове закружилось, и Тарас Борисович, стремительно бледнея, рухнул ничком на пол, к ногам Андрея Лосева.

Глава 2 ДАР

      Чернила закончились, будто нарочно, едва Лосев поставил последнюю точку, дописав до конца рапорт. Андрей хмыкнул, матюкнулся беззвучно, одними губами, и аккуратно спрятал золотое перо под колпачок. Дорогая ручка - «Паркер».
      Андрей положил «вечное перо» на пухлую пачку писчей бумаги. Собрал исписанные листочки, подровнял.
      И чего дальше? Встать, подойти к двери и постучать?
      Лосев посмотрел на дверь. Заперта или нет?
      Андрей переместился с краешка табуретки на середину жесткого сиденья. Табуретку привинтили к полу далековато от стола. Балансируя на табуретном ребре, писать было неудобно.
      Эх, покурить бы, унять нервный озноб.
      Андрей в который раз огляделся.
      Глазу зацепиться особенно не за что. Стены белые, потолок белый, линолеум на полу без рисунка, окон нету, матовый плафон торчит шариком над монолитом стола, дверь точно напротив табуретки, замочная скважина целится в седока.
      Дверь открылась. Шагов за дверью Андрей не слышал, она распахнулась внезапно, Лосев вздрогнул.
      В комнату вошел незнакомый Лосеву полковник госбезопасности. Андрей вскочил, с трудом поместившись между табуреткой и столом, вытянулся в струнку.
      – Садитесь, Лосев. Вольно. - Полковник подошел к столу, взял умеренно волосатой рукой с «командирскими» часами на запястье стопочку исписанных листиков и, забыв на время про Лосева, приступил к чтению его писанины.
      Читал полковник, прогуливаясь по периметру комнаты. Мотал круги, срезая углы, и на каждом витке бросал один, а то и два прочитанных листочка обратно на стол.
      Андрей сидел пеньком, ждал.
      – Как прикажете понимать… вот вы пишете: «ощутил тревогу», а ниже… ниже написано: «испугался». Это синонимы?
      – Никак нет. Там написано: «ощутил беспричинную тревогу». Выражение «ощутил тревогу» я не писал. А ниже написано: «испугался за жизнь старшего товарища».
      – Ершистый вы, как я погляжу, молодой человек. Теперь понятно, отчего у вас возникали трения с бывшим начальством.
      – Почему «бывшим»?
      – Встать!!! - заорал полковник и сам остановился напротив Лосева, навис над разделяющим его и Андрея столом. - Смирно!
      Полковничий рык оглушил Лосева, рефлексы катапультировали Андрея с табуретки, ноги больно ударились о край столешницы, позвоночник с хрустом выпрямился.
      – Вопросы здесь задаю я! Вам понятно, Лосев?!
      – Так точно!
      – Вольно. Садитесь, - и полковник, абсолютно прежний, будто и не багровел только что, надрываясь в крике, продолжил тусоваться у стеночки. - А теперь я хочу услышать ваше мнение об убитом.
      Андрей помедлил с ответом, правда, самую малость.
      На Лосева, случалось, орали старшие по званию, однако не столь яростно, как этот полковник. Отбив зад о табуретку, выполнив приказ «садитесь», Андрей сосчитал в уме до десяти, успокоился малость и только потом ответил:
      – Я считаю, что парень был болен. Его надо было посадить в психушку и лечить.
      – Почему вы его застрелили? Объясните внятно, без всяких «испугался» и «беспричинно». Сумеете?
      Вопросик не в бровь, а в глаз. Причем не кулаком, а шилом.
      – Мне тоже, наверное, не помешает провериться у психиатра, - мужественно признался Лосев, опуская глаза, проклиная запылавшие уши, незаметно сжимая кулаки до боли в суставах. - Затрудняюсь объяснить, чего на меня нашло. Затмение какое-то, животный какой-то страх.
      – Ни один сумасшедший не скажет: я сошел с ума, - назидательно изрек полковник, сопроводив назидание смутным намеком на улыбку. Но жидкая тень наметившейся было улыбки мгновенно растаяла в суровых морщинах. - Вы почувствовали нечто, ваш напарник упал, вы взяли личное оружие на изготовку, и, как только дверь скрипнула, открываясь, вы произвели выстрел. Так?
      – Так точно.
      – А что было дальше?
      – Вы же читали рапорт.
      – Опять дерзите, Лосев?
      – Никак нет. Дальше я кинулся к Тарасу Борисовичу, он начал приходить в себя помаленьку, и я побежал за дверь. Парнишка лежал за дверью с пулевым отверстием во лбу. Панасюк окончательно вернулся в нормальное состояние, отобрал у меня «Макаров» и осмотрел труп. Убитый держал в руке нож. В кармане убитого Тарас Борисович обнаружил… фалангу человеческого пальца… Меня вырвало. Тарас Борисыч послал меня на поиски телефона. Потом приехали наши из угрозыска и труповозка. Из управления меня увезли ваши гэбисты. Рапорт я дописывал у вас. Все.
      – Вы опустили эпизод с медиками. И в рапорте, между прочим, ни слова о том, что по приезде в управление вас пользовали местные врачи-психологи. А мы вам велели, между прочим, заканчивая рапорт, описать все эпизоды, вплоть до того момента, когда вы оказались здесь, в этой комнате.
      – Виноват, - Лосев опустил голову. В этой комнате, на жестком табурете, он сидел уже часа три. Странно, что мышцы совсем не устали и желудок не требовал пищи, и в мочевом пузыре терпимо, и пить совершенно не хочется. Только курить охота до жути.
      – Около двух минут тому назад вы, Лосев, заявили, цитирую: «Мне тоже, наверное, не помешает провериться у психиатра». Вы кокетка, Лосев. Психологи вас добросовестно протестировали на компьютере, я смотрел распечатки. Зафиксировали стресс, серьезные отклонения в психике отсутствуют. Вы вменяемы, Лосев.
      – Меня проверяли психологи, - Лосев опустил голову ниже, - а не психиатры. Выбрал цветной квадратик, кликнул мышкой. Выбрал загогулину - кликнул. Навел курсор на лишнюю геометрическую фигуру в орнаменте. Как-то все несерьезно… Меня контузило, когда в армии служил. Обошлось без последствий, и совсем недавно я прошел плановый медосмотр, но… но, чем черт не шутит.
      – Что? Так охота в дурку, да?
      – Я человека убил, - Лосев поднял голову. Попытался взглянуть прямо в глаза тусующемуся полковнику. Не получилось. - Я выстрелил без всяких на то объективных оснований. Ножа я не видел, я стрелял в открывающуюся дверь.
      – Человека? - Опять тень улыбки чуть наметилась и стремительно исчезла с лица полковника. - Пусть так. Пускай вы безосновательно выстрелили в дверь, за которой оказался человек. Пусть. Зачем же тогда, как вы считаете, вас под конвоем доставили на Литейный? В святая святых КГБ, в «Большой дом»? С какой такой радости, как вы думаете, с вами беседую я, полковник госбезопасности Павел Стрельников?… Молчите?… Ну-ну… В рапорте вы складно и доходчиво описываете, как почувствовали приближение твари, правильно?… Отвечайте, Лосев!
      – Нет, неправильно. В моем рапорте нет слова «тварь».
      – А в рапорте Панасюка такое слово есть и оно приписано вам, Лосев!… Что, Лосев? Проще числить себя среди сумасшедших людей, чем признаться себе, что ты столкнулся с квиттером? Что квиттеры существуют.
      – Кто?
      – Гм-м… А мне докладывали, что в вашу бывшую епархию из нашей конторы просочилась информация про квиттеров.
      – Про кого?
      – Туго соображаете, Лосев. Про тварей, для которых люди всего лишь самый обильный пищевой ресурс на планете. Вам повезло столкнуться с подростком, находившимся в процессе трансформации в полноценного квиттера и оттого еще сохранявшим человеческий облик. Далеко не все антиподы остаются похожими на людей, и это сильно облегчает нашу работу. Убитая вами тварь в образе безобидного мальчишки учуяла человечину в укромном месте, дистанционно отключила двигательные функции у потенциальной жертвы и… Почему вы на меня так странно смотрите, Лосев?… Ха-а, вы и меня тоже подозреваете в сумасшествии, я угадал?… Нет, Лосев, мы с вами оба нормальные люди. Только я, увы, просто человек, а вы еще и антипат. Вы способны чувствовать антиподов. У вас дар. Нам повезло, что мы вас нашли.

Глава 3 КУЗНИЦА КАДРОВ

      Бывало, летом, получив увольнительную, рядовой Лосев сначала отправлялся на почту позвонить родителям в Уфу, а потом садился на трамвай и ехал до улицы Савушкина. Близ павильона станции метро «Черная речка» Андрей пересаживался на автобус, на четыреста семнадцатый. За полчаса максимум автобус № 417 доставлял праздных пассажиров до сестрорецкого курорта.
      Ах, как хорошо в местечке под названием «Курорт», что в окрестностях славного городишки Сестрорецк! Сосны, волейбольные и танцплощадки, дореволюционные и новейшие корпуса санатория. Добрая бабушка покупает капризному внуку мороженое. «Хочу трубочку за пятнадцать», - хнычет упитанный карапуз, отказываясь наотрез от фруктового лакомства за семь копеек. Парень, косая сажень в плечах, предвкушая удовольствие, расплачивается у ларька «Пиво» за «большую с прицепом», отсчитывает тридцать четыре медных копейки за кружечку ноль-пять и кружку ноль-двадцать пять вкуснейшего бархатного напитка. А мимо любителя пива и бабушки с капризным внуком спешат к заливу отдыхающие с автобуса № 417. И на заезжих торопыг лениво поглядывают с белых скамеек пациенты санатория, люди самых разных возрастов, профессий и должностей, коих объединили общие болячки. И привинченный к фонарному столбу серебряный колокольчик громкоговорителя хрипит бравурно: «… фашисты считают последние дни», а ветер с залива шумит прибоем, глушит патриотический запев, но колокольчик не сдается, поет, старается: «… а в чистом поле система «Град», и старую песню невольно подхватывает, тихо подпевает радиотрансляции рядовой в увольнении, отличник боевой и политической подготовки Андрей Лосев.
      Ах, как славно в окрестностях Сестрорецка! Многовато, правда, агитационных плакатов Минздрава по обочинам тенистых аллей, однако всерьез о том, чтобы завязать с курением, не задумываешься и на красочные фото раковых опухолей особенного внимания не обращаешь. И силуэт авианосца у светлой линии горизонта не пугает, ибо к опасности воздушной атаки фашистских дисков давно привык. И не ты один, а все привыкли, свыклись, все радуются жизни назло недобитым гадам, радуются каждому спокойному дню, неделе, месяцу, году, часу…
      Дойдя до зализанного волной берега, Лосев сворачивал направо. Переходил по железным мосткам впадающую в Маркизову лужу речку Сестру и долго-долго-долго шел по пескам вдоль кромки воды. Далеко от Курорта, ближе к пляжу «Ласковый», есть участок, где залив расщедрился на глубины, необычайно близкие к берегу. Всего каких-то полторы сотни шагов по мягкому илу наперекор волнам - и уже с головкой. Для Финского залива этакая близость комфортной для купальщиков глубины, поверьте, приятное исключение.
      Каждый раз, спеша к исключительному участку акватории, рядовой-срочник Лосев проходил мимо пансионата «Дюны». Не знал Андрей и знать не мог, и никто из отдыхающей пляжной публики не догадывался, что на самом деле «Дюны» вовсе никакой не пансионат, а первая, подготовительная ступень конвейера, штампующего суперменов.
      С виду - обычное учреждение для отдыха советских граждан по профсоюзным и прочим путевкам. Столовка, спортзал, парковка, залив - рукой подать, пляж - вплотную, заборов никаких. Ну, чуть особняком стоят «Дюны» на берегу, так и чего? Пожалуйста, сворачивайте с песка пляжей, кому охота, и гуляйте меж корпусов «Дюны», никаких запретов! Ну, детей на территории не видать, и что? Возрастные ограничения для постояльцев пансионатов дело обычное. А то, что двери корпусов открываются перед и закрываются за молодцеватыми молодые людьми в основном, так этого можно и не заметить, ибо в обслуге полно среднего, пред- и пенсионного возраста мужиков плюс совершенно древний хромой дед, истопник при котельной. Кстати, и женщины не такая уж редкость на территории «Дюны» - горничные, прачки, дворничиха, официантки, повариха, медсестры. Разумеется, в корпуса любопытного туриста не пустят, ВОХР не дремлет, а в стоящий обособленно домик администрации - милости просим. Можно даже оставить свои координаты старшему администратору в обмен на вежливое обещание, мол, с вами свяжутся, ежели появится возможность приобрести горящую путевку в «Дюны».
      Гром, курсант подготовительных спецкурсов в спецучреждении под вывеской «Дюны», частенько вспоминал, как, будучи рядовым Лосевым, проходил, бывалоча, мимо лжепансионата, мечтая поскорее нырнуть в эксклюзивную глубину.
      Курсанту присвоили псевдоним «Гром», хотя он ожидал, что его обзовут «Лось». Совсем недавно пластический хирург снял бинты с головы новоиспеченного курсанта. Гром еще не привык видеть в зеркале горбинку на ранее прямой переносице и улыбаться чужими тонкими губами. До сих пор не свыкся Гром и с запретом на телефонные звонки родителям, и с тем фактом, что его письма маме с папой из мнимого далека, из придуманной командировки, штудируют внимательные цензоры.
      За две неполные недели в «Дюнах» курсант Гром прослушал цикл очень интересных лекций, извел в подвальном тире немереное количество патронов и разбил колено до крови на автотренажере. И треть примерно каждого дня шлялся по пляжу, кадрил прохожих девушек, старательно изображая досужего отдыхающего. Этот обязательный ежедневный цирк тоже почему-то считался частью спецпредподготовки.
      Лекции - это дело, это серьезно. Погонять на автотренажере - тоже, наверное, полезно, однако более похоже на развлечение между лекциями. Пострелять ночью в тире - и полезно, и увлекательно. Но притворяться отдыхающим - просто издевательство, насмешка какая-то, неизвестно зачем и кем придуманная, и, по мнению Грома, занятие бесполезное совершенно.
      «Скорей бы закончился месяц предподготовки», - думал Гром, шлепая босыми стопами по выложенной кирпичом тропинке к пляжу.
      Краснокирпичная тропка виляла меж рыжих с проседью стволов вечнозеленых сосен, огибала пышные кусты сирени, не спешила вывести к песку, и Гром тоже не спешил, волочил ноги в шортах, опустил скрытые под хэбэ футболки расслабленные плечи, болтал вяло рукой с махровым полотенцем в неплотно сжатом кулаке.
      Из-за куста сирени появилась, вышла навстречу девушка. Курсант автоматически выпрямил спину, расправил плечи, подобрал живот. Расхлябанности как не бывало. Красивая девушка - катализатор мужественности, половозрелый молодой организм при появлении красивой девушки реагирует практически рефлекторно.
      Вчера, кажется… Нет, не кажется - именно ее Гром уже видел вчера в столовой. Девушка одиноко сидела за столиком у стеклянной стены, подчеркнуто игнорируя быстрые заинтересованные взгляды жующих салаты мужчин. Вчера ее русые волосы были стянуты в тугую косу, а светло-голубое воздушное платье, под цвет глаз, скрывало изгибы фигуры. Сейчас на девушке так называемый открытый купальник. Мужскому взгляду демонстрируются идеально стройные ноги, осиная талия с маленькой вмятиной пупка, твердые полушария грудей. Колышется водопад распущенных волос, взлетают к ниточкам бровей черные ресницы, веселые голубые глаза перехватывают изучающий взгляд Грома.
      Курсант смутился. Переориентировал взгляд, уставился в небо над ее головой, будто его вдруг крайне озаботила погода, а именно - во-о-он то облако, подозрительно похожее на грозовое. Озабоченно, с прищуром глядя в небесные выси, курсант Гром зашагал быстрее, не забыв сместиться правее, к самому краю тропинки, уступив девушке, так сказать, кирпичную магистраль.
      Девушка и курсант поравнялись. Он почувствовал запах ее тела, волос и… неожиданно острую боль в печени.
      Девушка ударила курсанта острым локотком в живот резко и безжалостно. Гром удивленно охнул, а девица ловко крутанулась, оказалась у него за спиной и врезала обоими кулаками по единственной почке.
      Сложная гамма ощущений, предваряющая потерю сознания вследствие болевого шока, не поддается описанию. Чтобы понять, что творилось в организме курсанта, надобно пережить нечто подобное. А лучше не надо, потому как можно и не пережить…
      … Очнулся Гром в медкабинете, на низкой кушетке, обитой оранжевым дерматином, стоявшей вплотную к уныло-фисташковой стенке. Пахло лекарствами. Мухой жужжал вентилятор в углу. Блестели стекла металлического шкафа с прозрачными створками, поблескивали врачебные аксессуары на стеклянных полках. Однажды Гром уже побывал в этом кабинете - в день приезда заходил отметиться.
      За белоснежным двухтумбовым столом, спиной к марлевым занавескам на зарешеченном окне сидела русоволосая девушка со светло-голубыми глазами. Волосы она собрала в пучок на затылке, загорелую кожу спрятала под складками накрахмаленного докторского халата.
      – Как самочувствие? - сухо поинтересовалась русоволосая.
      – Жив… ой!… Живой… - Гром попробовал перевернуться с живота на спину. Не получилось, в пояснице вспыхнули угольки боли. - Как вы меня сюда дотащили. В смысле, кто дотащил? Сколько я валялся в отключке, а?…
      – Не имеет значения, - девушка выдвинула ящик стола, порылась в нем, достала и водрузила на очаровательный носик очки в толстой черепаховой оправе. - Когда вам удалили почку?
      – Почку?… - переспросил Гром. Он еще плохо соображал, в голове еще кружилось, еще подташнивало. - Когда удалили, спрашиваете? Когда в армии служил. Гранаты, целая связка, за спиной рванули. Далеко за спиной. Фашист метнул их хрено… ой, извините, слабо метнул, хилый был фриц, больной. Бордюрный камень немного помог - его разворотило здорово, а меня терпимо. Мне фантастически повезло - гранаты закатились под крепкий бордюр, в ложбинку на асфальте. Главный хирург Военно-медицинской академии поставил редкий диагноз - везунчик.
      – Вас комиссовали?
      – Из армии? Да, конечно, - Гром отвечал охотно, многословно и машинально. Говорил и одновременно боролся с головокружением, пересиливал тошноту. - Мне, когда комиссовали, советовали восстановиться в университете. Я в армию с третьего курса ушел, я в Свердловске учился. Три года проучился и понял - зря трачу время свое и преподавателей. Возвращаться в Свердловск я не стал, подал документы в ЛГУ на юрфак и схлопотал три балла за сочинение. А конкурс - девять абитуриентов на место. Собрался домой ехать, в Уфу, раскис, и тут мне, везунчику, снова повезло - так сложились обстоятельства, что меня взяли в МВД, в угрозыск.
      – По блату?
      – Раз вы… - Гром таки победил головокружение с тошнотой, поднатужился, прогоняя боль из поясницы, и перевернулся с живота на спину. - Раз вы в «Дюнах» работаете, раз вам позволено задавать вопросы, значит, я обязан отвечать. Однако… - Гром вздохнул глубоко, задержал дыхание и рывком перевел себя из лежачего в сидячее положение. - Фу-у-у… - выдохнул шумно, прислонился спиной к стенке. - Однако сильно подозреваю, что все мои ответы вам заранее известны.
      – Да, я читала ваше досье. В угро вас устроил генерал ВВС. Герой Советского Союза. Вы отвлекли фашистов от товарищей по взводу и от раненого командира. Отец вашего командира счел должным принять участие в судьбе человека, который спас его единственного наследника.
      – За что я генералу по гроб жизни обязан. Чтоб вы знали - отсутствие почки ничуть не мешало работе в угрозыске. Еще меня контузило взрывом - последствий никаких, у меня и справка есть. В этом году я бы обязательно поступил на юрфак, на вечернее отделение, если бы… Если бы да кабы… Короче говоря: я прекрасно жил с одной почкой.
      – Ничего удивительного. Вы молоды, организм адаптировался, оставшаяся почка справляется с двойной нагрузкой, и слава богу. Но подставлять спину под удар я вам настоятельно не рекомендую.
      – Разве я подставлял спину?
      – Выход за спину у меня получился без всяких проблем. Ребенку бесполезно объяснять нюансы повседневных опасностей, дети приобретают опыт, набивая шишки. Вы, курсант Гром, начинаете новую жизнь. Вы, в некотором смысле, дитя малое. Думайте, учитесь на ошибках, пока не поздно, и делайте выводы.
      – Вы - инструктор рукопашного боя?
      – Я - ваш первый экзамен. От вас всего-то и требовалось - хоть как-то отреагировать на нападение. Между тычком в печень и атакой поясницы времени было вагон.
      – Меня не предупреждали, что на подготовительном этапе будут экзамены.
      – Ути-пуси, как мы щечки-то надули! - Бесстрастная до этой минуты девушка скорчила презабавную рожицу. - У-ти, гляньте-ка, маленький обиделся. Поверь тете, малыш, отныне вся твоя жизнь - один сплошной экзамен. Курить хочется крохе? Дать маленькому сигаретку-сосочку?
      Ужасно неприятно быть избитым до потери сознания очаровательной девушкой. Терпимо, когда красотка говорит с тобой официально сухим тоном. И совершенно невыносимо, когда она над тобой откровенно насмехается.
      А вдруг это очередной экзамен? Проверка на вспыльчивость, например?
      К тому же курить охота, сил нет.
      – Беломор, если можно, - попросил Гром, стараясь говорить прежним голосом и сохранить на лице прежнее выражение.
      – Можно, - из верхнего ящика стола на белоснежную столешницу перекочевали пепельница, спички и пачка папирос. - Курсант Гром предпочитает «Беломорканал» фабрики Урицкого, я права?
      – Так точно, - Гром вздохнул, собираясь с силами, чтобы встать с кушетки. В пояснице все еще тлели угольки боли.
      – С компьютером работать приходилось? - Из нижнего ящика девушка вытащила похожий на чемоданчик портативный компьютер «Минск».
      – Естественно, двадцать первый век на дворе.
      – Требуется: кликнуть иконку со значком вопроса. - Девушка откинула пластмассовую крышку, наманикюренный ноготок клацкнул о клавишу, и в линзах очков на очаровательном носике отразилось мягкое зеленое свечение плазменного экрана.
      – Еще один экзамен? - Гром тяжело, тяжелее, чем хотелось бы, поднялся с кушетки.
      – Тест. На уровень интеллекта. - Девушка сняла очки, спрятала их в нагрудном кармашке докторского халата. Она вновь была суха и серьезна. - Даю подсказку: краткость и лаконичность зачтутся в плюс.
      – Значит, надо будет чего-то писать, а не тыкать курсором в цветные квадратики, да? В таком случае я бы предпочел писать ручкой по бумаге. Я пишу быстрее, чем печатаю.
      – Образцы и анализ почерка курсантов учебную часть не интересуют, - девушка встала, обошла столешницу. - Из любопытства я заглянула в заключение графологов. Курсант Гром охарактеризован как весьма мелочный и склочный субъект.
      «Опять издевается! - подумал Гром, осторожно шагнув к столу. - Если тест на интеллект завалю, еще и в дебилы запишут, тогда все, тогда можно вешаться».
      Их пути снова пересеклись посередине медицинского кабинета.
      – Ни пуха ни пера, Гром, - пожелала девушка в то время, как курсант старательно обходил ее стороной, бочком-бочком, не спеша поворачиваться к чаровнице спиной.
      – Спасибо… тетя. За соску - особенно большое. - Наконец-то они разминулись.
      – Да! Чуть не забыла, - девушка взялась было за дверную ручку, помедлила у порога, повернулась к курсанту возле стола. - Привычки, вызывающие зависимость, недопустимы. Пачка на столе - прощальный подарок. С табаком придется кончать, договорились?
      – А разве у меня есть выбор?
      – Не-а, - и девушка упорхнула за дверь. «Никогда не женюсь!» - твердо решил Гром, выщелкивая папиросу из «прощальной» пачки.
      Он привычно смял бумажную гильзу, сунул папиросу в зубы, чиркнул спичкой о коричневый бок коробка. Спичка сломалась - плохая примета. Гром прикурил со второй попытки, устроился за столом поудобнее, подвинул компьютер поближе, кликнул на иконку с вопросительным знаком, и на экране возникло белое поле, на нем заголовок: «Главное о дисках».
      – Ши-ши-ши-и… - сипло присвистнул Гром сквозь зубы и затянулся во всю мощь легких.
      Ничего себе, формулировочка - «Главное о дисках»! Как раз о дисках курсантам и читали цикл лекций, засыпали информацией, откровенно говоря, по самую макушку, и поди сообрази, что считать главным, а что второстепенным.
      Гром выпустил дым струйками из ноздрей, а в правом верхнем углу белого экрана возник прямоугольник с цифрами: «01.00». Что это значит? Ну конечно же, время! Один час ровно отводится на экзамен. То есть на тест. Девушка подсказала: «краткость и лаконичность зачтутся», следовательно, нет нужды колотить в экстазе по клавишам, стараясь набить за час максимальное количество знаков. Нужно сначала подумать, и хорошенько. И есть о чем, ядрена кочерыжка…
      00.59. Когда впервые диски стали главной темой для всего прогрессивного (и не очень) человечества? Очевидно, утром 9 мая 1945 года, когда над Нью-Йорком завис дискообразный летательный аппарат с матово-черной свастикой на серебристой обшивке. Когда невидимый для радаров диск со свастикой уничтожил звено перехватчиков ВВС США и с небывалой скоростью скрылся в недосягаемых для авиации союзников высотах. А 10 мая в готовой отпраздновать победу над рейхом столице СССР ровно в 18 часов 00 минут по московскому времени на Ордынке с диска десантировались фашисты - участники первого парада смертников. А через несколько месяцев диск сбил американский бомбардировщик с ядерной бомбой на борту над японским городом Нагасаки. Таким образом, диски стали главной темой с 9 мая 45-го, а главной проблемой - во время войны с Японией, логично?…
      – Главной проблемой… - прошептал Гром, щурясь от едкого табачного дыма.
      00.57. Главная проблема в том, что по сию пору неизвестно местонахождение баз фашистских дисков, не найдено логово нацистских недобитков. Где они прячутся? Под землей? Под водой? На - ха! - Луне?…
      – Или в том, что до сих пор ни одного диска не удалось захватить и ни черта достоверно не узнали про их устройство, - произнес Гром задумчиво, достал из пачки новую папиросу, прикурил от хабарика.
      00.55. А это что такое? Гром затушил тлеющей хабарик о донышко фарфоровой пепельницы, нагнулся к компьютеру - в левом нижнем углу экрана возникла иконка, стилизованное изображение раскрытой книжки.
      Глубоко затягиваясь, щурясь, роняя пепел на клавиатуру, Гром сместил курсор к иконке-книжке, кликнул.
      Прежний заголовок исчез, возник новый: «Справка» - и под ним столбцы цифр - от единицы в начале первого столбика до сотни в конце последнего.
      Гром кликнул единичку, появился текст:
      «Первые документально зафиксированные сообщения о встрече с неизвестными летательными аппаратами, имевшими разнообразную форму (диска, тарелки, треугольника, сигары и т. д.), появились в 1942 г.
      25 марта 1942 г. командир экипажа английского бомбардировщика в своем послеполетном рапорте доложил о том, что его самолет был атакован над немецкой территорией дискообразным летательным аппаратом…»
      Прочитав полтора абзаца в начале текстового массива. Гром посмотрел ссылку на источник - В. М. Козырев, М. Е. Козырев, «Неизвестные летательные аппараты Третьего рейха». Москва. 2002 г. - и вернул на экран столбики цифирей. Стряхнул сизый столбик с кончика папиросы в пепельницу, не глядя, сместил курсор, кликнул наобум и прочел предпоследний абзац из возникших на экране:
      «Идея постройки летательного аппарата в виде диска возникла еще в начале XX в. Известен самолет с дисковым крылом конструкции русского изобретателя А. Г. Уфимцеви, так называемый сфероплан, построенный в 1909 г.».
      Очередной клик, и Гром опять видит цифры под заголовком «Справки». Многое было рассказано о дисках на лекциях, упоминались и реже встречающиеся сигары, и треугольники, и прочие подозрительные объекты, и про идеи авиаконструкторов говорилось, однако только что прочитанное было для Грома новостью, об этом лектор умалчивал.
      Гром кликнул номер 66, прочитал:
      «Существует гипотеза, что в проектах «Haunebu» и «Vrill» предполагалось использование в качестве силовых установок электромагнитных и антигравитационных двигателей…»

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.