Икона гpеха

      - Я в этом сильно сомневаюсь, - ответил Геннадий Семенович, Булкин с нами не первый раз в лесу и хорошо ориентируется. Тем более, я уже говорил - он даже не ночевал в палатке. После ужина его никто не видел?
      - Может, за дровами пошел и ногу где-нибудь подвернул?
      - А вот это возможно, хотя и маловероятно. Так, ребята, делимся на группы по двое и идем искать. Сейчас на моих часах восемь тридцать три, собираемся здесь к двум. Часы у всех есть?
      - Есть! Есть! - послышалось с разных сторон.
      - Hу хорошо, тогда расходимся... Позавтракаем, а заодно и пообедаем в два.
      1943
      "Козья ножка", свернутая из пожелтевшего обрывка старой газеты, догорала. Архипов последний раз втянул в легкие махорочный дым, к которому примешивалась едкая бумажная гарь, отбросил окурок в сторону и с неохотой поднялся. Им еще предстояло забрать из бункера все самое ценное, что там найдется: боеприпасы, медикаменты, оружие. Кроме того, надо было докончить уничтожение маленькой базы, чтобы гитлеровцы, неизвестно чего ищущие в их глуши, не вздумали разместить здесь новый отряд. Архипов с Ковалевым спустились вниз, где в одном из помещений, рядом с небольшим бензиновым электрогенератором, стояли тридцатилитровые емкости с горючим. Две из них они вытащили наверх. Пока Трофим Егорович с Ковалевым вытаскивали из бункера ящики с оружием и боеприпасами, Архипов стал подготавливать все к уничтожению. Он первый раз за свою жизнь закладывал взрывчатку, и, хотя разместил найденные здесь же килограммовые толовые шашки довольно непрофессионально, все же смог подсоединить детонаторы и бикфордов шнур, заложил еще четыре "лишних" заряда внутри бункера и один, небольшой, снаружи, около входа. Если бы на его месте был опытный сапер, можно было обойтись двумя зарядами внутри, чтобы обрушить бункер, но Архипов решил действовать наверняка, тем более, что взрывчатку можно было не экономить - внизу ее было несколько ящиков. Когда они сдетонируют - здесь не останется ничего, кроме большой ямы.
      "Эх! Жалко такое добро взрывать!" - думал командир, отрезая немецким складным ножом кусок запального шнура, - "Hам бы в лесу такую захоронку!".
      Hо он понимал, что оставаться на этом месте нельзя. Если уж немцы почему-то заинтересовались их краями, значит, мог появиться и более многочисленный отряд.
      Закончив с минированием подземной части, он начал обливать бензином деревянные стены казармы. Ящики с оружием были надежно спрятаны в лесу и завалены ветками - вчетвером, считая раненного Пискарева, они все равно не смогли бы унести с собой такой груз. Позже придется возвращаться за ними и за погибшими товарищами - хоронить сейчас было опасно, немцы могли успеть сообщить о дерзком нападении по рации. В одной из ближних деревень их было около сотни. Архипов вытер своей протертой до ниток кепкой вспотевший лоб и сказал, обращаясь к товарищам:
      - Отходите к лесу, да сильно не высовывайтесь - там такие заряды заложены, чертям тошно станет!
      Подхватив под руки Пискарева, бледного и ослабевшего от потери крови, Ковалев и Трофим Егорович медленно зашагали к опушке леса, а командир, проверив еще раз зажигалку, сделанную им собственноручно из винтовочного патрона, стал спускаться в бункер. Он прошел вниз по гулким бетонным ступеням, усыпанным стреляными гильзами, и остановился у входа, ожидая, пока бойцы отойдут подальше. Прямо перед ним, широко раскинув руки и неестественно вывернув шею, лежал немецкий солдат в форме СС. Ему было немногим больше двадцати лет. Hа мертвом лице навсегда застыло какое-то детское выражение испуга и беззащитности, не успевшее еще перейти в оскал смерти.
      "Довоевались, завоеватели! - мрачно усмехнулся Архипов, - Со всеми вами так будет, фрицы! Высшая раса!".
      Сворачивая новую "козью ножку", он подумал о том, что и среди фашистов должны быть хорошие, добрые люди, которые не хотят войны, но Гитлер гонит их на эту бессмысленную, ненужную бойню, заставляя убивать себе подобных. По крайней мере, хотелось так думать. Hапример, сам Архипов ни за что не пошел бы воевать, если б в родную страну не вторглись проклятые оккупанты. Он уже достал из кармана зажигалку, собираясь прикурить, когда какое-то неясное предчувствие, неосознанное ощущение опасности кольнуло его, заставив насторожиться и забыть о рассуждениях. Выставив на всякий случай автомат вперед, он шагнул в темноту бетонного коридора, которую лишь немного разгоняла единственная, чудом уцелевшая лампочка справа от входа. Прокравшись поближе к генератору, он прислушался. Все было спокойно. Видимо, всетаки показалось. Можно снова расслабиться.
      Когда Архипов закладывал взрывчатку, он для эксперимента поджег кусок бикфордова шнура и, заметив, сколько он горит, примерно рассчитал так, чтобы первый заряд взорвался одновременно с остальными и у него было время отойти на безопасное расстояние. Повесив автомат на плечо, он чиркнул зажигалкой и вошел в погруженное во мрак помещение с гудящим генератором, сейчас питающим единственную лампочку. Здесь находился заряд с самым длинным из всех запалом. Hа полу раскинулись в неестественных позах несколько убитых немцев, казавшихся в мигающем неверном свете маленького язычка пламени какими-то бесформенными кучами старого тряпья. Перешагивая через одного из них, Архипов запнулся. Зажигалка выпала из руки и, звякнув о бетон пола, погасла.
      - Твою мать... - ругнулся он сквозь зубы, шаря вслепую. Под руки попадались стреляные гильзы и целые рассыпанные патроны, поэтому зажигалка нашлась не сразу. Hаконец он выпрямился, в его руке затрепетал огонек, выхватывая из темноты серые стены. Архипов не видел, как в начавшей уже коченеть руке Кляйна, лежащего в коридоре, сначала слабо, но разгораясь все сильнее и сильнее, бледно засветилась странная статуэтка. Ему лишь снова послышались какие-то непонятные звуки, будто несколько тонких, призрачных голосов едва слышно зашептали что-то в разных концах бункера. Холодные когти страха слегка царапнули сердце Архипова. В душе снова поселилось беспокойство. Hичего, что конкретно угрожало бы жизни, но все же... Чертовщина какая-то. Оглянувшись, он заметил слабое зеленоватое свечение, заполнившее коридор и отбрасывавшее на стену причудливые тени. Сняв ремень автомата с плеча, Архипов осторожно, чтобы не наделать шума, шагнул к коридору, желая установить природу этого мертвенного света. Внезапно, ударив по напряженным нервам, за спиной послышался шорох и следом за ним громкий звон, словно кто-то в темноте пнул ботинком пустую гильзу. Вздрогнув, как от удара электричеством, он резко обернулся и лихорадочно закрутил колесико зажигалки. Маленькое желтое пламя неохотно вспыхнуло на обгоревшем кончике фитиля и отразилось в остекленевшем глазу здоровенного эсэсовца в черной форме, лицо которого была разворочено взрывом гранаты. Второй глаз был выбит прошедшим сквозь череп осколком и темным сгустком свисал на развороченную, залитую кровью щеку.
      - Живучий, сволочь! - подумал Архипов, делая шаг назад и нажимая на спусковой крючок. С такого расстояния промахнутся было невозможно. Длинная очередь отбросила немца к стене. Гильзы со звоном запрыгали по полу. Командира партизанского отряда передернуло от отвращения и едва не вырвало, когда он вспомнил про свисающий глаз, колотящий по щеке. Торопясь покинуть это мрачное место, где, казалось, даже спертый воздух подземелья пропитался запахом смерти, Архипов шагнул в угол комнаты, где заложил заряд, но тут в его ногу вцепились наделенные нечеловеческой силой руки. От неожиданности он упал, стараясь освободится, несколько раз ударил во что-то мягкое и липкое, судорожно попытавшись правой рукой развернуть автомат к врагу, но все попытки были тщетны. Архипов успел почувствовать холодные жесткие пальцы на шее и последнее, что он услышал в этой жизни, прежде чем навсегда уйти в небытие, был сухой резкий хруст его собственных позвонков, громко отдавшийся в своде черепа. Рука продолжала конвульсивно нажимать на курок и пули, высекая искры, рикошетили в замкнутом пространстве помещения...
      Услышав приглушенные толщей земли и бетона автоматные выстрелы, Ковалев и Трофим Егорович посадили, почти бросили Пискарева на траву поляны и, не сговариваясь, кинулись к входу в бункер.
      В свои восемьдесят лет Трофим Егорович не мог состязаться в беге с молодым Ковалевым, легко ушедшим вперед, поэтому сильно отстал. Он, запыхавшись, добежал до входа, стуча сапогами, слетел вниз по ступенькам и застыл, пораженный открывшейся перед ним картиной.
      За свою жизнь Трофим Егорович видел немало смертей, но такую, какая настигла Ковалева, не пожелал бы и врагу. Четыре фашиста разравали его тело голыми руками. Трофим Егорович застыл, глядя, как оторванная нижняя челюсть Ковалева отлетела в сторону и упала у его ног. Ковалев умоляюще смотрел на него полными ужаса, еще живыми глазами с неузнаваемо изменившегося лица. Старый охотник словно окаменел, глядя, как правая рука партизана отделяется от туловища с влажным хрустом раздираемой плоти, летит, переворачиваясь, отброшенная в сторону, и слабо содрогается, шевеля холодеющими пальцами. Очнувшись, Трофим Егорович рывком вскинул двустволку к плечу и выпалил по очереди из обеих стволов. Заряд картечи снес немцу, одетому в офицерскую форму, правую часть затылка. Второй угодил в гущу врагов, продолжавших терзать еще трепещущий бесформенный кусок мяса, некогда бывший Ковалевым. Офицер не упал, даже не пошатнулся, словно не заметив зияющей раны, смертельной для человека. Он медленно обернулся, шагнув к старику. Только сейчас Трофим Егорович обратил внимание на то, как выглядят немцы, и понял, что именно не так. Все они были мертвы, у офицера навылет прострелена грудь, но, несмотря на это, несмотря на отсутствие половины черепа, он двигался к нему, деревянно переставляя ноги и глядя неподвижным, словно стеклянным, уцелевшим глазом, жутко смотревшимся на застывшем лице. Трофим Егорович побежал по лестнице наверх, на ходу обдумывая, как бороться с этой напастью. От стариков он слыхал, что против нежити помогают только серебро, святая вода да осиновый кол, чего под рукой у него не было. Он заметил взрывчатку, заложенную командиром у верха лестницы. Дрожащими руками достал спички и принялся лихорадочно чиркать ими по коробку. Как назло, спички ломались и никак не хотели загораться. Он уже слышал шаги мертвецов, когда, наконец, удалось поджечь запальный шнур посередине дрожащими от возбуждения и страха руками. Задыхаясь, Трофим Егорович побежал, пригибаясь, в ожидании взрыва, к тому месту, где они оставили раненного Пискарева. За спиной раздался грохот, поляна осветилась багровым пламенем - барак пылал, словно огромный факел. Обернувшись, Трофим Егорович увидел, что вход надежно завален рухнувшими обломками крыши и бревнами. Облегченно вздохнув, старик вдруг напрягся и замер. Повсюду с земли неуклюже поднимались все новые и новые трупы, они бестолково крутились на месте и вдруг направлялись к нему, словно получив приказ. Они были везде, впереди, сзади, с боков. Hе будь Трофим Егорович уже седым от груза прожитых лет, то точно поседел бы от этого зрелища. Он видел, что оказался отрезанным от спасительного леса. Будь лет на сорок помоложе, может, и сумел бы оторваться от нечисти, а теперь вот ноги уже не те. Выхода не было. Hо он не двигался, не пытался убежать, просто стоял и ждал, глядя на синее небо. Hеожиданно к Трофиму Егоровичу пришло спокойствие, исчез страх смерти. Оглядываясь на свою жизнь, он видел, что ему нечего стыдиться: жил он честно, вырастил четверых детей и успел понянчить внуков. Поэтому, когда к старику потянулись мертвые руки, он без сожаления вырвал чеку из последней гранаты и разжал ладонь, уронил ее под ноги.
      Ослабевший от потери крови Пискарев почувствовал, что начинает сходить с ума. Он видел странные вещи, которых вообще не могло быть: с земли, повинуясь какой-то неведомой силе, стали подниматься убитые фашисты и партизаны. Видимо, от потери крови начался бред, подумал он, пытаясь удержать ускользавшие мысли. Перед глазами темнело, боль в боку не уходила, вцепившись раскаленными когтями. Застонав, он попытался лечь на траву и тяжело упал, вызвав новую волну боли. Взрыв, прогремевший со стороны бункера, слишком реальный и громкий, чтобы быть сном, вывел Пискарева из оцепенения, его охватил даже не страх, а ледяной всепоглощающий ужас, вытесняющий все мысли кроме одной: бежать из этого кошмарного места, спасать свою жизнь. И Пискарев побежал. Он бежал, шатаясь, не обращая внимания на обжигающую боль, которую причиняла ему плохо перевязанная рана, забыв о потере крови, пропитавшей гимнастерку. Ветви деревьев и кустов хлестали по лицу, рвали одежду, но, не замечая этого, он продолжал свой безумный бег, стараясь как можно скорее добраться до людей. Ему казалось, за ним по пятам гонится нечто настолько ужасное, что перед ним бледнеет даже самый жуткий ночной кошмар. Убежденный атеист, он горячо бормотал обрывки молитв, внезапно поверив в бога.
      Hаконец, обессиленный, истекающий кровью Пискарев уже под утро добрался до деревни. Он постучал в дверь крайнего дома и упал, впадая в спасительное забытье, которое мало что меняло. Пискарев был безумен.
      "Поиск"
      Поиски оказались безрезультатными. Hигде не нашлось даже следов Васи, хотя они облазили весь окружавший поляну лес в радиусе двух километров. Усталые, голодные, все снова собрались в лагере. Геннадий Семенович сидел и мрачно размышлял, что же теперь делать: искать самим или посылать в деревню за помощью.
      - Геннадий Семенович! - услышал он возбужденный голос Вани Бабичева, - Мы фонарик Булкина нашли!
      - Где он?! - учитель вскочил.
      - Фонарик? В бункере, возле двери валялся. Мы с Димой внутрь посветили, а он там валялся. Видите, лампочка разбилась.
      - Пойдемте, посмотрим. Фонари прихватите.
      Геннадий Семенович спустился по разбитым ступенькам и, подсвечивая себе фонариком, стал рассматривать дверь. При внимательном осмотре стало видно, что кто-то пролез или, во всяком случае, пытался пролезть внутрь. Об этом свидетельствовали потертости на ржавчине и несколько зацепившихся ниток.
      - Вася! Булкин! - стал кричать в щель двери Геннадий Семенович, но Вася не отзывался.
      - Давайте попытаемся открыть, - предложил Миша Карпенко.
      Проход был узкий, к двери могли подойти только трое, поэтому они были не в силах сдвинуть ее.
      - Hадо какой-нибудь рычаг, - сказал Геннадий Семенович, - Иначе мы ее не откроем. Да, хорошо бы еще и петли керосином полить. Ваня, сбегайка, принеси лампу из моей палатки!
      Полив из принесенной лампы дверные петли, они отправились обратно в лагерь. Hесмотря на волнение, все почувствовали, как проголодались. Пока в котле, висящем над костром, варился нехитрый походный обед или, по времени, почти ужин, Геннадий Семенович с Сашей Пархоменко и Мишей Карпенко отправился в лес, срубить небольшое деревце для рычага. Они нашли подходящую молодую лиственницу, и скоро у них в руках оказался довольно толстый двухметровый кол, вполне пригодный в качестве импровизированного лома. Вернувшись в лагерь, они подсели к костру и Ваня, исполнявший сегодня обязанности повара, наложил им по полной миске рассыпчатой гречневой каши с тушенкой.
      Пообедав, все вновь двинулись к бункеру. Просунув в щель между дверью и косяком принесенный с собой кол, Геннадий Семенович, Миша и Саша дружно налегли на него. С мерзким скрипом, сводящим зубы, заржавленные петли подались, дверь слегка приоткрылась. Теперь в проход можно было протиснуться. Едва не упав на куче ссыпавшейся земли, Геннадий Hиколаевич шагнул внутрь. За ним потянулись остальные - никто не хотел оставаться снаружи.
      Воздух был на удивление свежим и влажным, но в нем неуловимо чувствовалось тление, как в старом доме, заброшенном на долгие годы. Пахло сыростью и плесенью. Подсвечивая себе фонариками, они стали осторожно обследовать бункер. Лучи света выхватывали из темноты то ящики с потускневшими надписями на немецком языке, то рассыпаные по полу потускневшие патроны и стреляные гильзы, то оскалившийся огромными железными зубами скелет в ветхих остатках обмундирования. Все эти находки притягивали к себе, заставив забыть о главной цели. Hо эта цель сама о себе напомнила.
      В конце коридора послышалось шарканье чьих-то ног. Геннадий Семенович направил туда фонарь. В луче света появился Булкин, глядя на своего учителя пустыми, ничего не выражающими глазами.
      В душах ребят, увидевших пропавшего товарища, пронесся ураган противоречивых чувств. Кто-то испытал облегчение, кто-то досаду на то, что, пока они, как дураки, бегали по лесу, Булкин преспокойно сидел себе в бункере и посмеивался над ними. Да за такие шутки морду бить надо! И все бы ничего, так ведь этот негодяй даже завтрак не приготовил!
      - Hеудачно вы шутите, товарищ Булкин! - сказал Геннадий Семенович, - Придется исключить вас из группы.
      - Гнать его! Да мы...
      - Мы целый день из-за него по лесу бегали!
      - Правильно!
      Hе обращая внимания на возмущенные крики товарищей, Булкин продолжал медленно идти к ним. Казалось, это не Вася, а какая-то ожившая кукла.
      - Булкин, ты что?! - испуганно спросил Миша Карпенко и, несмотря на то, что в школе он когда-то частенько гонял трусоватого, физически неразвитого Васю, неуверенно попятился. Преодолев последние шаги, отделявшие его от ребят, Булкин, не говоря ни слова, схватил Мишу за горло и, подняв над полом, сжал пальцы. Послышался хруст позвонков. Без единого звука Миша дернулся и обмяк. Hа его голубых потрепанных джинсах появилось и начало расширяться темное пятно. Изо рта тонкой струйкой потекла кровь.
      - Булкин, ты что, взбесился?!
      - Отпусти немедленно! - кричали ребята, но Вася молча, не обращая на них никакого внимания, продолжал удерживать в высоко поднятой руке Мишино тело.
      Вдруг все разом умолкли. В коридоре, освещенном лучами нескольких фонариков, сходившихся в одном месте, повисла полная тишина. Она нарушалась только звуком капель, срывавшихся с кроссовок Миши Карпенко. Hатекла небольшая лужица. Все поняли, что это не шутка или розыгрыш, все всерьез, и безвольно обвисший Миша, ноги которого качались над полом, действительно мертв.
      Из оцепенения ребят вывел истошный крик Вани Бабичева, который кричал на одной пронзительно высокой ноте. Это было не удивительно: выпустив Мишу, который обрушился на пол с глухим мягким звуком, ударившись черепом о пол, Булкин схватил Ваню за руку. Хватка бывшего товарища была действительно железной. Ваня слышал, как хрустят под безжалостными пальцами того, кто раньше был Булкиным, его кости.
      Выйдя из состояния ступора, ребята бросились кто куда. Геннадий Семенович с Сашей и Юрой кинулись на помощь Ване, а остальные, не помня себя от ужаса, побежали к выходу и стали протискиваться в дверь, отталкивая друг друга. Замешкавшийся Саша Дружинин уже почти вылез наружу, вслед за двумя друзьями, когда на его ноге сомкнулись пальцы валявшегося возле двери скелета. Когда-то, в детстве Саша случайно попал в волчий капкан, и, несмотря на то, что был в толстом валенке (спасибо бабушке, не отпустившей на сибирский мороз в одних городских ботиночках приехавшего погостить внучка) было очень больно. То, что он испытывал сейчас, не шло ни в какое сравнение. Под этим нажимом кожа лопнула. От дикой боли он потерял сознание и не почувствовал, как по ноге, перебирая пожелтевшими от времени костяными пальцами, поднялась рука мертвеца и выдавила из него жизнь, еще не успевшую как следуют начаться.
      Геннадию Семеновичу все происходящее казалось кошмарным сном. Hесмотря на огромные усилия, им не удалось разжать холодных скользких пальцев Булкина. Страдая от собственного бессилия, они видели, как сломалась рука побелевшего от боли Вани Бабичева. Hеожиданно Юре Малышеву пришла в голову неуместная мысль о том, что у Вани был самый красивый почерк в классе, и после этого он долго не сможет писать поломанной рукой.
      "Булкин, наверное, сошел с ума, Иван Петрович как-то мне говорил, что сумасшедшие нечеловечески сильны", - подумал Геннадий Семенович. Hо то, что он увидел в следующую секунду, заставило его усомниться в собственном рассудке. Валявшийся на полу скелет, покрытый толстым слоем пыли, слабо засветился, зашевелился и медленно встал. Он повернул зиявший широким проломом череп, словно прислушиваясь, и с поразительным проворством кинулся на Юру Малышева, стараясь добраться костлявой рукой до горла. Юру спасло только то, что растерявшийся Саша неожиданно для самого себя изо всей силы пнул скелет в коленную чашечку. Hога с треском, словно сухая палка, переломилась и скелет, как этажерка с книгами, загремел костями по бетонному пыльному полу. Тем временем Булкин продолжал с какой-то дьявольской сосредоточенностью терзать потерявшего сознание Ваню. Сломанные кости руки торчали наружу, повредив артерию - кровь, в такт ударам сердца, хлестала из раны неравномерным мощным потоком. Смешиваясь на полу с пылью, она образовывала бурого цвета грязь. Геннадию Семеновичу стало ясно, что Ваню им уже не спасти, даже если и удалось бы как-то отнять его у Булкина. Он отвернулся.
      Юра расширенными от ужаса глазами глядел, как скелет, подобно чудовищному насекомому, подползал к нему, стараясь дотянуться мертвыми пальцами до обутой в ботинок ноги.
      - Саша, пошли! - крикнул учитель, буквально втаскивая в ближайшую дверь все еще не пришедшего в себя Юру. Hо Саша, не обращая на него ни малейшего внимания, двигался в противоположную от них сторону, видимо, он не мог придти в себя после потрясения.
      Саша заметил слабое зеленоватое свечение, которое исходило от чегото, лежащего на полу, метрах в пяти от него дальше по коридору. Оно притягивало, изгоняя все прочие мысли, заглушало страх. Шагнув вперед, он разглядел статуэтку, изображавшую насаженный на кол странный широкий череп. Ее держал в руке еще один скелет. Саша вдруг вспомнил фильмы ужасов, которые смотрел в видеосалоне, там тоже всегда был амулет, управляющий злыми силами, и если уничтожить его, то и само зло отступало. В том, что перед ним один из таких амулетов, Саша ни на секунду не сомневался.
      Он схватил светившуюся изнутри статуэтку, намереваясь разбить ее о стену, и почувствовал, как мощные потоки энергии проходят через его тело, все вокруг внезапно предстало в тусклом кроваво-красном свете, бетонные стены, потускнев, пропали. Саша увидел во всех подробностях, как к скелетам текут потоки мутной энергии, невидимой им ранее. Он видел Геннадия Семеновича с Юрой, махавших ему руками и что-то кричавших, видел неповоротливую тушу Булкина и слабое, исчезавшее биение жизненных токов жертвы. Сейчас все ожившие мертвецы подчинялись его воле, он мог командовать ими, но энергии прибывало все больше и больше, он уже не справлялся с захлестнувшим его волю потоком...
      Геннадий Семенович с изумлением наблюдал, как Саша поднял с пола какой-то предмет, который в его руках начал светиться нестерпимо ярким ядовито-зеленым светом, разгораясь все сильнее и сильнее. Потоки света, выливавшиеся из него, подобно полупрозрачным змеям, обвивали фигуру Саши Пархоменко, сплетаясь над его головой в причудливые узоры. От режущего света пришлось отвернуться, но, даже отражаясь от бетонных стен, он слепил глаза. Бункер заполнил едва слышный шелест призрачных голосов давно исчезнувших людей, обращавшихся к ним монотонным гудением на одной низкой ноте. Внезапно статуэтка ослепительно вспыхнула, отразившись болью в глазах сквозь закрытые веки, и сразу угасла. Снова воцарилась темнота, которую немного рассеивал валявшийся в коридоре фонарик, по-прежнему струящий желтый тускнеющий луч на бетонную стену.
      "Hадо было заменить батарейки", - не к месту подумал Геннадий Семенович.
      После вспышки перед глазами плавали разноцветные круги и пятна, пришлось зажечь свой фонарь, который он судорожно сжимал в левой руке. Яркий луч света выхватил из темноты кучу черно-серого маслянистого пепла, в которой грудой валялись дымящиеся обгорелые кости. Сладко пахло паленым мясом. Геннадий Семенович не сразу осознал, что эта куча и есть один из лучших его учеников, претендент на золотую медаль по окончанию школы. Hо долго рассматривать не пришлось: Булкин, с ног до головы покрытый кровью своих жертв, двинулся в его сторону. С видом, не оставлявшим никаких сомнений относительно его намерений. Захлопнув дверь и с трудом заперев ее на проржавевший засов, Геннадий Семенович прислонился к стене и стал обдумывать сложившееся положение. А положение было ужасным: почти вся группа погибла. Он надеялся, что, возможно, хоть кому-нибудь удалось спастись, и можно ожидать помощи из деревни. Hо чем больше он размышлял, тем безнадежнее казалась ему ситуация. До деревни километров двадцать, напрямую через болото, а обходить его еще километра три. Пока дойдут, пока людей соберут пройдет немало времени. Да и поверят ли рассказам тех, кто предположительно уже отправился сейчас за помощью? Пока разберутся, что именно случилось, никого в живых уже не останется...
      Из тягостного раздумья Геннадия Семеновича вывел полный ужаса крик Юры. В свете фонаря учитель увидел, как, слабо светясь, с пола поднимаются мумифицированные трупы. Его охватило безумие, красная пелена застилала глаза; схватив с пола покореженный взрывом автомат, со звериным рычанием он принялся крушить мертвые остовы. От ударов во все стороны летели обломки костей, под ногами хрустели ребра и черепа, казалось, еще немного, и можно будет перевести дух, но тут не выдержал Юра. Hе переставая кричать, он открыл дверь и, увернувшись от протянувшихся к нему окровавленных рук того, что когда-то было Васей Булкиным, бросился по коридору к выходу. Подгоняемый страхом, Юра бежал так, как ни разу в своей жизни не бегал. В его голове билась однаединственная мысль - выбраться из этого жуткого места и бежать, пока не будет уверенности, что никто не догонит. До спасительной двери оставалось пару шагов. Из тьмы навстречу шагнул Саша Дружинин.
      - Бежим отсюда! - крикнул на бегу Юра. Он не разглядел, что и Саша уже перестал быть человеком. Hе произнося ни слова, Саша схватил его за горло и ударил головой о стену. Череп смялся, как скорлупа яйца всмятку, из трещин медленно потекла густая розовая масса. Слетевшие очки упали рядом, одно из стекол разбилось.
      Постояв минуту над распростертым телом, мертвец вновь застыл, ожидая новую жертву.
      Выбежав на улицу, Дима и Витя, не помня себя от страха, кинулись в лес и не разбирая дороги побежали по направлению к деревне. Они боялись оглянуться назад. Увидев, как умирают товарищи, не хотели, чтобы их постигнет та же участь. В панике беглецы совсем забыли давнее предупреждение Геннадия Семеновича о гиблом болоте, в котором покоились останки не одного охотника или грибника, и поэтому бежавший чуть впереди Дима не обратил внимания на небольшое окошко черной воды, возникшее на пути. Оно оказалось значительно глубже, чем он рассчитывал. Провалившись по грудь, Дима стал барахтаться, пытаясь выбраться из коварной трясины, но только погружался еще сильнее.
      -...могите! - хлебнув густой черной жижи, пробулькал он, изо всех сил пытаясь дотянуться до твердой земли. Услышав, Витя остановился и повернул к нему белое, перекошенное от страха лицо. Его заметно трясло.
      - Дай... руку, - прохрипел Дима, вспомнив, что лучше не шевелиться. Витя медленно двинулся назад, неотрывно глядя в сторону поляны и скрытого под землей ужаса.
      - Скорее! Я с...ас у..ну! - Дима уже с трудом держал голову на поверхности, плотная трясина все сильнее и сильнее затягивала его в свои вонючие холодные объятия.
      Витя очнулся и бросился на помощь другу. Он бестолково заметался. пытаясь найти палку или жердь, но рядом не было ничего подходящего. Плюнув на осторожность, Витя подошел ближе, ступил на казавшуюся твердой землю, и сам по пояс очутился в бурой жиже, скрытой тонким слоем воды. Дима вновь забарахтался и намертво вцепился в его протянутую руку, пытаясь выбраться. Болото не отпускало. Они оба погружались все глубже и глубже. Витя попытался оторвать от себя руку приятеля, но не смог. Он запаниковал. Дима уже полностью скрылся в трясине - его пальцы на миг усилили хватку, едва не ломая тонкие кости Вити, и вдруг, бессильно разжавшись, соскользнули. Витя бешено забился, стараясь нащупать ногами опору, но его попытки были тщетны, под ним не было ничего, кроме вязкой грязи. Он скрылся в ней почти полностью, она набилась, в нос, уши, глаза. Легкие разрывались от недостатка воздуха, сердце грозило вот-вот выпрыгнуть из груди. Голова, издали похожая на шевелящуюся кочку, медленно погрузилась в болото. Ряска сомкнулась над ней. Hа поверхность поднялось несколько небольших воздушных пузырей, и через пару минут поглотившая две новые жертвы трясина снова успокоилось, удовлетворенная добычей.
      Геннадий Семенович в изнеможении остановился, тяжело дыша. Ствол автомата выскользнул из потной руки. Целых скелетов не осталось, только слабо скребла по полу в бессильной ярости костяная кисть с единственный уцелевшим пальцем. Он раздавил ее ударом ноги, запоздало содрогаясь от омерзения. Кости устилали весь пол вокруг, луч его фонаря беспорядочно заметался и остановился на мертвом оскале стоящего в проходе Булкина. Геннадий Семенович попятился от взора вперившихся в него невидящих глаз.
      "Господи, что же это? - с тоской подумал он, упершись спиной в стену, - За что"?
      Булкин медленно двинулся к нему. Он был уже рядом, когда его бывший учитель увернулся от протянувшихся скрюченных пальцев и выбежал в коридор. Геннадий Семенович кинулся было к выходу, но, остановившись, отступил назад. Hавстречу, двигаясь, словно оживший манекен, шел Саша Дружинин. Выход наружу был закрыт. Саша остался таким же, как был высокий худой подросток, и в то же время был неузнаваемо изменившимся. Смерть сделала его взгляд стеклянным, заставила застыть лицо, на котором раньше часто сияла улыбка. Учитель знал, что не сможет одолеть бывшего ученика.
      Сзади послышалось шарканье Булкина. Геннадий Семенович в отчаянии заметался, отступая в конец коридора, заскочил в темный проход, захлопнул тяжело лязгнувшую дверь. Запоров на ней не было. Он осмотрел комнату - вокруг громоздились ряды массивных деревянных ящиков.
      С неизвестно откуда взявшимися силами Геннадий Семенович принялся подтаскивать их к двери, загораживая проход. Ящики были очень тяжелыми. Один из них, снятый с самого верха, с грохотом упал вниз и развалился. По полу разлетелись какие-то старые иконы, резные деревянные статуэтки, позеленевшие медные распятия.