Слишком много приведений

      Обнаружив преследование, мои пассажиры забеспокоились.
      - Это твои "небольшие неувязки"? - натянуто спросил Владик.
      - Можно сказать и так. Не переживайте, перестрелки не будет. Это государственная служба.
      - Что-то ты в погребке не производил впечатление крутого бизнесмена, недоверчиво проговорил Владик. - В честь чего государственной службе тобой интересоваться?
      - В честь моих парапсихологических способностей, - честно признался я.
      - Свежо предание, да верится с трудом. Наши государственные службы ничем, кроме взяток, не заинтересуешь.
      - Слова не мужа, но бармена, на которого постоянно наезжает налоговая инспекция, - процедил я, глядя на Владика в зеркальце заднего вида. Разозлил он меня до крайней степени. Благие намерения, не знакомить их с "мелкими бесами", испарились. Рано или поздно Владик со Светой о них узнают. Либо Люся расскажет, либо сами догадаются. Пусть уж сейчас увидят и... "и будь, что будет".
      И все равно я решил их подготовить.
      - Помнишь сказку об Аладдине и волшебной лампе? - спросил я.
      - Ну?
      - Баранки гну! Так вот, эта сказка имеет под собой реальную основу... Есть у меня такой джинн из бутылки.
      Владик досадливо передернул плечами и оглянулся. Вероятно, думал, заговариваю зубы, чтобы отвлечь внимание от преследователей и немного разрядить обстановку. "Волга" от нас не отставала, шла, переваливаясь на ухабах, метрах в пятнадцати позади как привязанная.
      - Раздвиньтесь на заднем сиденье, - сказал я.
      - Зачем?
      - Джинна к вам подсажу.
      Света хихикнула, отодвинулась к окну, и тотчас между ними, ввинчиваясь задом, начала умащиваться Рыжая Харя.
      Владик онемел. Света испуганно ойкнула и сжалась в комочек.
      - Не бойтесь, - сказала Люся, поворачиваясь к ним с переднего сиденья. - Это Ромкина домоправительница.
      Наверное, Рыжая Харя покопалась в их сознании, как в свое время поступила с Люсей, потому что первый испуг на заднем сиденье сменился осторожной заинтересованностью.
      - А... а он наст-тоящий? - чуть заикаясь, спросила Света.
      - Не он, а она, - назидательно заявила Рыжая Харя. - Самая что ни на есть всамделишная. Потрогай. Она подставила Свете плечо.
      - Ага... - Света осторожно погладила жесткую шерсть.
      - М-да... - оторопело протянул Владик. - Это не монету на ребро ставить... Блохи есть? - неожиданно брякнул он.
      - Обижаете, господин хороший, - надула губы Рыжая Харя. - Мы стерильны. Но ежели вам так необходимы, парочку можем организовать.
      Владик икнул.
      - Предлагаю шампанского на брудершафт за знакомство! - торжественно провозгласила Рыжая Харя.
      В ее лапах из ниоткуда возникла бутылка шампанского, а у нас - по хрустальному бокалу. Из-за бокала я не успел вовремя вывернуть руль, и машину тряхнуло на выбоине.
      - Без меня! - гаркнул я, вышвыривая бокал в открытое окно. - Пейте, а мне не мешайте.
      Как там они умудрились выпить при такой тряске, не знаю; мое внимание занимала дорога, но выпили успешно, никто не облился. Рыжая Харя благоразумно не стала приставать с поцелуями и бутылку глотать тоже. Телекинезом извлекла из багажника коробку конфет, угостила всех и вновь наполнила бокалы.
      Не доезжая до города, я свернул на проселок и выехал на объездную дорогу.
      - Куда мы едем? - спросил Владик.
      - К Сивцевой Балке, - сказал я, покосившись в боковое зеркальце. - Так ближе и проще.
      На ровной трассе серая "Волга" увеличила расстояние между нами до сорока метров - видимо, водитель опасался моего резкого торможения и столкновения. Что ж, правильно он мыслил - будь я один, обязательно попытался бы таким образом отделаться от непрошеного сопровождения.
      Машин на дороге было немного, "Топота" шла на приличной скорости, и я прикинул, что минут через десять довезу ребят до дома. И гора с плеч. Однако моему прогнозу не суждено было сбыться.
      Свернув с объездной трассы на шоссе к Сивцевой Балке, я с удивлением обнаружил, что шоссе передо мной пустынно. Машинально глянул в боковое зеркальце и обомлел: двое дорожных рабочих споро устанавливали на перекрестке запретительный знак. Серая "Волга" лихо обогнула знак, рабочие что-то негодующе закричали вслед, но Серебро и не подумал остановиться. Нехорошее предчувствие закралось в сердце, и тогда я увидел на дороге милицейскую "Газель", стоящую на обочине метрах в трехстах впереди, возле крайних домов пригорода. Как молнией снизошло озарение, и я все понял.
      В охоту за мной включились главные силы. Ираклий Колубай, мэр Алычевска, человек с партийным прошлым, криминально-государственным настоящим и большим политическим будущим, заказавший устранение в погребке "У Еси" своих партнеров по бизнесу - полуизраильтянина Ураловича и сирийца Шерези, наконец-то прослышал о существовании этакого "непослушного винтика" по имени Роман Челышев. Очень ему не понравилось, как Грызлов попытался решить возникшую проблему, и мэр взялся за нее сам. Надо отдать ему должное - операция по моему устранению была спланирована просто до гениальности, и исполнять ее поручили бойцам ОМОНа... Известно ведь, что милиция - самая криминализированная из государственных структур. Стражам правопорядка ничего не стоило выяснить, где я был сегодня утром, кого забрал из больницы, и вычислить со стопроцентной вероятностью, куда направился. Здесь, на двух основных дорогах к Сивцевой Балке, и выставили посты, которым приказали взять особо опасного преступника живым или мертвым. Лучше мертвым, так как он-де от суда откупится и справедливость не восторжествует. То-то Серебро забеспокоился - план операции явно не прошел мимо его глаз и ушей.
      - Видишь, пост впереди? - спросил я Рыжую Харю.
      - А как же!
      - Поручаю ребят тебе. Чтобы ни один волосок с головы не упал.
      - А нам все едино. Что шампанское глотать, что пули хватать - фривольно ответила Рыжая Харя.
      - Какие пули? - насторожился Владик. Он перегнулся через спинку переднего сиденья и внимательно посмотрел в ветровое стекло. - Это же ГИБДД, с облегчением выдохнул он.
      - Такая же ГИБДД, как ты - папа римский, - процедил я сквозь зубы, сбрасывая скорость.
      От милицейской "Газели" отделился гибэдэдэшник в каске, бронежилете, с автоматом на груди и небрежно помахал жезлом, предлагая съехать на обочину. В "Газели" сидело четыре полностью экипированных для боевого захвата омоновца и ждали, когда наша машина остановится.
      "Газель" стояла поперек дороги, передними колесами на полотне, задними в кювете, и готова была в любой момент сорваться с места, чтобы ехать в любую сторону. Не очень удачный для меня вариант...
      Я стал притормаживать, прижимаясь к обочине, почти остановился метрах в десяти от "Газели", но когда липовый гибэдэдэшник не спеша направился ко мне, дал полный газ и бросил машину прямо на него.
      Омоновец отскочил, но "Тойота" все же зацепила его крылом, и он покатился по асфальту. Зато водитель "Газели" среагировал мгновенно и четко, как его и учили в спецшколе. Наращивая скорость, я уже почти проскочил мимо "Газели", но в этот момент ее бампер врезался в багажник "Тойоты", нашу машину закрутило и вынесло с шоссе на пахоту.
      Все остальное длилось считаные секунды. Из "Газели" посыпались омоновцы в бронежилетах, затрещали автоматные очереди. Рыжая Харя в мгновение ока оказалась на дороге и словно расплылась в воздухе, превратившись в рыжеватую дымку, в которой лишь мельком удавалось разглядеть мельтешение лап. Почти одновременно с омоновцами из притормозившей "Волги" выскочил Серебро с двумя "ксенологами" и тоже открыли огонь.
      А затем все прекратилось так же внезапно, как началось. На асфальте распласталось пять трупов омоновцев в оказавшихся бесполезными для них бронежилетах. Между "Тойотой" и "Газелью" сконденсировалась из дымки Рыжая Харя; как всегда, бравируя и играя на публику, она с ухмылкой пересыпала с ладони на ладонь пойманные пули. А от "Волги" к нам широким полукольцом неторопливо подходили трое с пистолетами на изготовку. По центру шел Серебро, а по бокам и чуть впереди - Махмуд и какой-то незнакомый мужчина средних лет. Кажется, я видел его вчера во время перестрелки в кафе "Баюн". Махмуд чуть прихрамывал, но по его застывшему, суровому лицу я понял, что вчерашнее, ранение никак не отразилось на его боевых качествах.
      Я оглянулся на своих спутников. Они сидели бледные, ни живы ни мертвы. Черт попутал связаться со мной, читалось на лицах Владика и Светы.
      - Все целы? - спросил я.
      - А ты?.. - пролепетала Люся. - Рома, тебя не зацепило?
      Я рывком распахнул дверцу и выпрыгнул на землю.
      - Ну что вам от меня надо?! - запальчиво выкрикнул я. Трое "ксенологов" остановились метрах в двадцати.
      - Ты знаешь, что нам надо, - спокойно сказал Николай Иванович, не отводя глаз от Рыжей Хари.
      - Может быть, угостить их этим? - предложила Рыжая Харя, продолжая пересыпать пули с ладони на ладонь. - Горяченькие, с пылу с жару.
      Я вспомнил, как "домоправительница" "угостила" столичных киллеров позапрошлой ночью, и меня передернуло.
      - Выбрось! Выбрось на землю!!! - вне себя гаркнул я. Рыжая Харя послушно повернула ладони, и пули со звоном посыпались на асфальт.
      - Уходите! - продолжал я неистовствовать. - Уходите прочь, если не хотите стать такими же трупами!
      Я указал на мертвых омоновцев.
      - Нет, - покачал головой Серебро. - Теперь мы никуда не уйдем.
      В голове у меня совсем помутилось.
      - Да как же вы не понимаете... - Я захлебнулся от ярости. - От вас мокрого места не останется, и я буду бессилен что-то сделать!
      Глазами я поискал, но не нашел под ногами булыжника, чтобы швырнуть в них. Конечно, это был крайний жест отчаяния, почти детский, но рассудком я этого уже не понимал.
      - Да уходите же, оставьте меня в покое!
      Я зашарил по карманам, нащупал золотую монету и швырнул ее в Серебро.
      Махмуд среагировал мгновенно и выстрелил. Нет, не в меня, в монету. Не знаю, где его обучали стрельбе, но стрелок он был высококлассный и в монету попал.
      Ослепительный, как вспышка ядерного взрыва, свет полыхнул в глаза и мгновенно сменился кромешным мраком.
      Глава 18
      Среди ночи разразилась гроза, с ливнем, градом, шквалистым ветром. Ветвистые молнии с оглушительным грохотом раздирали небо, шальной ветер, хлопая незакрытой форточкой, швырял на подоконник пригоршни града, стучал по стеклам ветками канадской рябины.
      Третья гроза за неделю - редкость в середине августа для нашего засушливого края, где лето, как правило, затягивается до конца сентября, и лишь тогда начинаются монотонные, надоедливые дожди, навевающие скуку и уныние. Никогда прежде не боялся гроз, теперь же удары грома и неожиданные вспышки ослепительного света бередили душу неясной тревогой, перерастающей в безотчетный, атавистический страх. Серьезная болезнь не только подрывает здоровье, но и сказывается на психическом состоянии.
      Неделю назад, когда я вышел из коматозного состояния во время первой грозы, мне показалось, что я очнулся на полу загородного дома господина Популенкова. Увы, дела обстояли значительно хуже - весь временной промежуток между той, майской сухой грозой и первой августовской полностью выпал из памяти. Я помнил, как очнулся на вилле Популенкова от почти нечувствительных пощечин и открыл глаза.
      Надо мной склонилось встревоженное широкоскулое лицо незнакомого человека; он что-то говорил, но я не слышал. На этом давнее воспоминание обрывалось, я снова открывал глаза и снова видел озабоченное лицо все того же человека, но теперь на нем была не клетчатая рубашка с высоко закатанными рукавами, а белый медицинский халат. И комната была совсем иная - та, в которой я лежал сейчас, вздрагивая от раскатов грома...
      Речь у меня отнялась, правую половину тела парализовало, левой только-только начинал учиться двигать, поэтому ни позвать на помощь, ни добраться до окна, чтобы наглухо закрыть форточку, был не в состоянии. Единственное, что смог - непослушной левой рукой натянуть на голову одеяло. Психика была расшатана совершенно, я лежал, безуспешно пытаясь сжаться в комочек, дрожал и чувствовал, как по левой щеке непрерывно сбегают слезы. Возможно, слезы катились и из правого глаза, но я этого не ощущал. Чувство полной беспомощности, помноженное на общую слабость, вызывали глубокую, почти детскую, обиду на весь мир, и хотя где-то на периферии сознания брезжила рассудочная мысль, что такое отношение к происходящему находится за гранью нормального состояния, перебороть страх перед грозой и взять себя в руки я не мог.
      Только когда гроза стала удаляться, я начал понемногу успокаиваться. Ветер стих, шум ливня сменился шорохом редкого дождя. Не знаю, гроза ли, мой страх, либо подействовали время и лекарства, но туман, окутывавший до сих пор рассудок, начал рассеиваться. И я решил с завтрашнего дня активно включиться в борьбу с недугом, психологически настраивая себя на выздоровление. Если этого страстно не захочу, говорил доктор, то навсегда останусь прикованным к постели. Правда, говорил он не мне, будучи уверенным, что я еще ничего не способен воспринимать.
      Утвердившись в этом решении, я окончательно успокоился и, наконец, уснул.
      С утра начались ежедневные утомительные процедуры. Первой у койки появилась медсестра, строгая женщина средних лет, с постным лицом манекена. Она никогда не разговаривала со мной и обходилась с моим телом так, будто оно не живое, а муляж для обучения медперсонала. Сделала пару уколов, накормила с ложечки жидкой сладковатой кашицей и ушла. Следующим меня посетил массажист белокурый улыбчивый парень. В отличие от медсестры, болтал он без умолку: обрабатывая мое тело, как отбивную, парень вел бесконечный монолог почему-то по большей части на тему конного спорта. Рассказчик он был умелый, говорил увлекательно, с юмором, и мне, ранее равнодушно относившемуся к лошадям, было интересно. При этом чем больше я узнавал о конном спорте, тем крепче становилась уверенность, что имею к нему какое-то отношение. Быть может, я жокей, получивший травму при падении с лошади во время скачек, а воспоминания о себе как о программисте являются ложной памятью, и массажист пытается своими рассказами пробудить настоящую? Через полчаса, закончив практически нечувствительную для меня экзекуцию, массажист пожелал скорейшего выздоровления и ушел.
      Затем у койки появился лечащий врач - коренастый мужчина мощного телосложения. Как всегда, его сопровождал сухопарый, подтянутый человек с седым ежиком коротких волос и в неизменных, закрывавших половину лица зеркальных очках-консервах. На враче был не очень свежий, мятый халат, зато его спутник всегда щеголял в безукоризненно выглаженной рубашке цвета хаки и таких же брюках с идеальными стрелками. Пока врач опутывал меня проводами, прикрепляя к телу датчики, где на присосках, а где лейкопластырем, включал диагностическую аппаратуру, стоящую в углу комнаты, седовласый, по своему обыкновению, приступил к вопросам.
      - Добрый день, Роман Анатольевич, - сказал он. - Вы меня узнаете?
      Я медленно закрыл и открыл левый глаз.
      - Вы помните меня по предыдущим посещениям?
      Я опять медленно мигнул.
      - А до полученной вами травмы мы нигде не встречались?
      Смотреть не мигая в зеркальные очки, в которых, уродливо искажаясь, в двух экземплярах отражалось мое лицо, было неприятно. К тому же, как всегда, когда я пытался напрячь работу мозга, меня начинало клонить в сон. Однако, стараясь следовать своему ночному решению, я пересилил обволакивающую сонливость и не опустил веко.
      - Вы помните, что с вами произошло?
      "Да", - мигнул я.
      - Вы пострадали во время изотопного взрыва на загородном шоссе?
      "Что за изотопный взрыв? - вяло проплыло в голове. - Каждый раз он о нем спрашивает..." Голова начала кружиться, но я стоически, не опуская веко, смотрел в зеркальные очки.
      - Вы считаете, что очутились здесь после взрыва шаровой молнии?
      "Да".
      Глаз устало закрылся, но я, преодолевая слабость, вновь открыл его. Склоненное надо мной лицо в громадных зеркальных очках подернулось легким туманом, голос седовласого начал отдаляться.
      - Вы помните перестрелку в погребке "У Еси"?
      "Нет", - ответил я, с трудом удерживая веко.
      - Вы были когда-нибудь на ипподроме?
      "Нет".
      Веко все сильнее наливалось свинцовой тяжестью, и удерживать его не было никакой возможности.
      - Вы знакомы с Людмилой Карташовой?
      "Не-ет..."
      Окружающее медленно погрузилось в мерцающий туман, и веко наконец опустилось. Откуда-то издалека, словно из соседней комнаты, донесся голос врача:
      - Все. Он нас еще слышит, но уже не понимает.
      Прав был доктор на все сто процентов. Его аппаратура точно регистрировала мое состояние. Одного она не фиксировала: все, что улавливали уши, пока я пребывал в бессознательном состоянии, отпечатывалось в голове, как на магнитофонной ленте. Среди ночи я просыпался, и тогда все разговоры возле моего полутрупа воспроизводились в сознании. Наверное, с гораздо меньшей скоростью в соответствии с заторможенной работой увечного мозга, но благодаря столь странному функционированию сознания я имел хоть какое-то представление о том, что происходит вокруг.
      Три дня назад между доктором и седовласым состоялся весьма любопытный разговор у моей койки, когда я после нескольких вопросов в очередной раз выключился из реальности.
      - Есть надежда, что память восстановится? - спросил седовласый доктора.
      -Да, с большой долей вероятности.
      - На чем основывается ваша уверенность?
      - На результатах тестирования. У него частичная амнезия, когда в результате травмы выпадает из памяти определенный временной отрезок. От одного события - чаще всего травмы до другого - либо тоже травмы, либо психического потрясения. Такая амнезия рано или поздно проходит. Иногда через годы, но в данном случае, надеюсь, речь идет максимум о нескольких месяцах.
      - Почему вы так думаете?
      - При долгосрочной частичной амнезии у Челышева должна была наступить полная потеря памяти о временном отрезке между поражением шаровой молнией и взрывом изотопного золота на шоссе. Однако кое-что из этого времени он все-таки помнит, и это вселяет надежду на скорое восстановление памяти. Он помнит, как очнулся на загородной вилле Популенкова и увидел меня.
      - А вы что, действительно там были?
      - Моя дача по соседству с виллой Популенковых. Когда случилось это происшествие, меня сразу пригласили. Поражение электрическим разрядом редко встречается в практике нейрохирурга, но я единственный врач в дачном поселке.
      - Ах да, припоминаю... - пробормотал седовласый. - Это было в вашем отчете... Собственно, с этого момента вы и повели за ним наблюдение. Один из тех редких случаев, когда наш резидент становится очевидцем проявления необычных способностей.
      - Да. Мне повезло: я услышал предсказание Челышева о гибели Популенкова, а затем увидел и само происшествие.
      - Вам повезло, чего не скажешь о Популенкове... По вашему мнению, Челышев утратил свои паранормальные способности?
      - Скорее всего да. Аппаратура не регистрирует никаких аномалий. Но сейчас меня в гораздо большей степени беспокоит другое... Общее состояние организма. Точнее, правосторонний паралич.
      - Вы полагаете, что двигательные функции не восстановятся?
      - Не знаю, - вздохнул врач. - После знакомства с вами я многого понять не могу. Не могу понять и этого. Если бы передо мной лежал обычный пациент, я бы сказал, что случай довольно запущенный, и параличу, как минимум, три месяца - посмотрите, как атрофировались мышцы правой ноги и правой руки. То есть паралич наступил не три недели назад, в результате облучения при спонтанном распаде изотопа золота, а в мае, во время поражения шаровой молнией. И в то же время я не раз видел его в городе живого и здорового, прекрасно владеющего телом и речью... В общем, я в полном замешательстве. Эх, если бы у меня тогда была возможность врачебного осмотра...
      - Вы предполагаете, что человек с правосторонним параличом почти два месяца спокойно гулял по городу и ничего такого за собой не замечал?
      - Именно так я и думаю, учитывая его паранормальные способности. Вероятно, при поражении Челышева шаровой молнией в его мозгу, в результате микротравм и микроспаек нервных волокон, возникли новые нейронные связи, благодаря которым он и приобрел необычный дар. Такие случаи известны и документально зафиксированы. Эффект же ядерно-магнитного резонанса, возникший при взрыве изотопного золота, разрушил эти связи и вернул Челышева в его первоначальное состояние. Точнее, не совсем в первоначальное, а в то, в котором Челышев оказался после поражения шаровой молнией. Иначе никак не объяснишь, что во время изотопного взрыва никто из присутствующих, кроме него, не пострадал.
      - Как это - никто? А мои глаза?
      - Кхм... - Доктор стушевался. - Я имею в виду людей. Ваши органы зрения по своему строению сильно отличаются от человеческих.
      - Оставим это, - оборвал его седовласый. - Ваши выводы о способностях Челышева основываются на аналогии с феноменом татуировки Куцейко?
      - Не уверен, но другого объяснения пока не нахожу. Вам известно, что все попытки каким-либо образом проанализировать эффект "оживания" татуировки Куцейко дают отрицательный результат. В момент "оживания" змея видима, осязаема, но приборы ее не регистрируют. Возникающие незначительные возмущения электростатического поля находятся на пределе разрешающей способности аппаратуры и сравнимы с перепадами биоэнергетических потенциалов на коже любого человека. Такое ощущение, что мы наяву сталкиваемся с проявлением виртуальной реальности. Глаза видят, прикосновение к змее подтверждает ее материальность, а по показаниям приборов ее вроде бы и нет.
      - Не видели вы эту "виртуальную реальность" в действии, - глухо пробурчал седовласый. - Я воочию наблюдал, как один из монстров Челышева ловил пули.
      - Почему же не видел? Показывали мне видеосъемку. Рыжая, лохматая, одноглазая обезьяна. Жаль, что после взрыва она исчезла и мы не можем подвергнуть ее всестороннему обследованию. Неужели никаких других вещественных проявлений дара Челышева не сохранилось?
      - Есть один... - пробурчал седовласый. - Крабоид, величиной с хорошую сковородку. Потеряв своего хозяина, он сейчас квартирует у Карташовой-младшей.
      - Вы не пробовали его поймать?
      - Пробовали. Результат тот же, что при ловле солнечных зайчиков... Если желаете, могу показать видеосъемку наших попыток
      Я долго пытался понять, о чем говорили доктор с седовласым, но ни в какие разумные рамки их диалог не вписывался и реалистическому объяснению не поддавался. Сплошная чертовщина. Выходило, что после поражения шаровой молнией я был парализован, но в то же время продолжал жить нормальной человеческой жизнью, не подозревая о своем серьезном увечье. Мало того - являлся обладателем сверхъестественных способностей, и меня окружали бесплотные, но одновременно и материальные твари. "Оживающая" змея, какой-то крабоид "размером со сковородку", рыжая одноглазая обезьяна, "хватающая пули"... И уж совсем ни в какие ворота не лезли "изотопный взрыв" и "отличающиеся от человеческих" глаза седовласого. Сплошной бред. Напрасно я приписывал своему сознанию качества идеального магнитофона. Такой диалог мог родиться только в больном воображении травмированного мозга и не имел никакого отношения к действительности. За исключением того, что я в самом деле не помнил, как жил с мая по август. Хотя, пожалуй, под вопросом правдоподобности оставались и "нечеловеческие" глаза седовласого. Почему-то, когда я, не мигая, смотрел в зеркальные стекла его очков, меня охватывала непонятная апатия и сонливость, словно под действием гипноза. Ничего "нечеловеческого" в гипнозе нет, зато больное сознание во время сна могло трансформировать реальные события в сюрреалистические.
      "Меньше надо читать фантастики, - подвел я итог аналитическому разбору услышанного разговора. - Тогда бы никакие пришельцы не мерещились..."
      Проспал я до полудня, когда снова явилась медсестра-манекен и разбудила меня. Сделала уколы, накормила с ложечки творожистой массой, а на десерт ломтиками арбуза. Когда она ушла, дверь открылась, и коренастый узбек в тюбетейке и спортивном костюме вкатил в комнату инвалидное кресло.
      При виде кресла на велосипедных колесах я чуть не расплакался. С тех пор как пришел в сознание и неделю пластом лежал в постели между четырьмя стенами, комната успела настолько опостылеть, что нестерпимо хотелось на волю. Имей я голос, волком бы завыл. Окно регулярно открывали, свежий воздух постоянно циркулировал в комнате, но этого было мало. Страстно хотелось на простор, пусть даже в инвалидном кресле и с чужой помощью. Никогда не страдал клаустрофобией, но, неподвижно пролежав неделю в постели, понял, насколько страшна боязнь замкнутого пространства и как угнетает она рассудок. До слез. А слезливым я стал сверх всякой меры.
      Узбек молча (наверное, приехал из нищей Средней Азии в полунищую Россию на заработки и по-русски знал только "моя твоя не понимай") подошел ко мне, легко, как перышко, поднял с койки, усадил в кресло и повез на прогулку. Проехав по широкому коридору с многочисленными закрытыми дверями, мы свернули за угол и, спустившись по пандусу, неожиданно оказались в тропическом лесу под громадным сферическим куполом с крупными застекленными ячейками. Здесь было влажно и жарко, но экзотическая флора выглядела на удивление ухоженно. Раскидистые деревья с тонкими, причудливо изогнутыми стволами стояли свободно, свешивающиеся с веток лианы не душили растения, травянистый покров земли был разбит на участки, и возле каждого растения на колышке, вбитом в землю, была прикреплена табличка.
      "Триходиадема звездчатая", "Филодендрон двуперистолистый", "Монстера привлекательная"... - читал я надписи на табличках, пока узбек катил кресло по выложенной плитами дорожке вдоль периметра купола. В центре, у высокого дерева с пышной кроной больших, кожистых, темно-зеленых листьев, стояла стремянка, с которой женщина в синем рабочем халате обстоятельно обирала с дерева небольшие, похожие на вишню плоды и складывала их в лукошко.
      "Псидиум прибрежный", - прочитал я табличку под деревом. - Неужели его плоды едят? И что это за больница такая, где разводят тропические растения?"
      Тем временем коляска выкатилась в широкие стеклянные двери, и я очутился в хорошо спланированном декоративном парке под открытым небом. В парке было свежо, прохладно; над кронами деревьев гулял шальной ветер, трепал листву, сбрасывая на лицо морось недавнего дождя; по небу мчались низкие рваные облака. Объезжая большие лужи, коляска катилась по асфальтовой дорожке, а я с изумлением читал надписи на табличках под деревьями: "Ель Глена", "Тополь бальзамический", "Дзельква граболистная", "Сикомора"... Это никак не могло быть больничным парком. Где же я нахожусь, и почему?!
      Дорожка привела на берег большого озера, и я наконец понял, куда меня занесла судьба. Сильный ветер рябил поверхность озера, от низких облаков вода казалась свинцовой, но я все равно узнал местность, несмотря на то что прежде видел эту панораму только с противоположного берега. По ту сторону километрового водораздела в Павловой роще раскинулся дачный поселок, а по эту Ботанический сад. Странное место для больницы, однако, если учесть, что шаровая молния ударила меня именно в элитном поселке, можно предположить, что в Ботаническом саду организован оздоровительный комплекс для власть имущих, и меня поместили сюда по протекции господина Популенкова. Но с чем связана такая благотворительность? Господин Популенков не производил впечатления филантропа. Отнюдь.
      Узбек остановил коляску у кромки воды, отошел в сторону, присел на корточки и закурил.
      До рези в левом глазу я вглядывался в далекие особняки на противоположном берегу, пытаясь разглядеть среди них виллу господина Популенкова. И, кажется, разглядел. Даже представил, как в комнате на втором этаже, где я монтировал компьютерную систему, сидит отпрыск Популенковых, этакая уменьшенная копия рыхлого папаши, и гоняет на дорогостоящем оборудовании самые низкопробные аркадные игры, молотя солдат противника в мясной фарш из виртуального лазерного оружия. А сам господин Популенков сидит со своей дражайшей половиной на веранде и потягивает коньячок... Картинка из цикла "современный буржуй в семейном кругу" получилась что надо, но в нее почему-то не верилось. К тому же из фантасмагорического разговора доктора с седовласым выходило, что старший Популенков погиб, хотя достоверность подобных сведений тоже была под вопросом. Но как раз этим сведениям хотелось верить.
      Краем глаза я заметил, что к узбеку подошла женщина в синем халате с лукошком и о чем-то заговорила. Повернуть голову я не мог, и, как ни напрягал слух, расслышать что-нибудь не удавалось. Мешали порывы ветра и частые всплески мелких волн, накатывавшихся на песчаный берег.
      Узбек взял женщину под локоть, подвел к коляске.
      - Хотите попробовать плоды псидиума? - спросила она. Лицо у женщины было доброе, карие глаза смотрели на меня с состраданием.
      - Он парализован и ответить не может, - неожиданно без какого-либо акцента сказал узбек. - Положите ягоду ему в рот. Захочет - съест, не захочет вытолкнет языком.
      Ошибся я. Никакой он не нищий полуграмотный азиат, подрабатывающий санитаром ради куска хлеба. И даже не санитар, скорее охранник.
      Женщина взяла из лукошка темно-вишневую ягоду, приоткрыла мне губы и протолкнула ее между зубов. Ягода была мягкая, таяла во рту и имела вкус земляники.
      От беспомощности и унизительного положения на глаза навернулись слезы.
      Узбек внимательно посмотрел мне в лицо, его губы презрительно дернулись.
      - Мужчины никогда не плачут, - произнес он с восточным апломбом. - Ни при каких обстоятельствах.
      Его слова ударили хлеще пощечины. Слезы мгновенно высохли, зубы сцепились так, что заболели скулы. Счастье узбека, что не он совал мне ягоду в рот. Откусил бы палец... И вдруг я осознал, что в ярости впервые сумел стиснуть зубы. Силы возвращались!
      - Так-то лучше, - с кривой усмешкой процедил узбек, оценив мою реакцию.