Планета для робинзонов

Свежий ночной воздух вливался в окно. Из сада доносилось пенке ночных насекомых…

— Как хорошо, что это только сон! — подумала Сью.

4

— Вы играли сегодня ночью, Джо? — спросила Сью на следующий день. — Я, кажется, слышала вашу скрипку…

— Я играл, но очень тихо… Вы не могли слышать, мисс Сью, ведь людская далеко от господских комнат.

— Нет, я слышала! — упорствовала Сью.

Репетиция давно закончилась, и они втроём (Томми в углу) находились в зале.

— Кажется, что-то такое… — Сью взяла несколько аккордов, запомнившихся ей из мелодии сна.

— Нет, мисс Сью, немного не так. Я играл вот это…

— Пожалуйста, Джо, сыграйте мне.

Джо молча поднял скрипку. Медленные грустные аккорды наполнили комнату. Постепенно, по мере того, как Джо увлекался, они становились все выразительнее и богаче. И вдруг Сью услышала в них безысходную боль. Боль и тоска кричали в каждой ноте, в каждом аккорде! Боль и тоска, и ненависть волной надвигались на неё, обвиняли в чем-то, требовали что-то от неё. Ей слышался звук плетей, ударявших обнажённое тело, и стон большого сильного мужчины, и сдерживаемый плач женщины.

Все, что вошло в плоть и кровь белой девушки, дочери хозяина и будущей хозяйки, все, чему её учили с самого раннего детства, все, к чему она привыкла с пелёнок, запротестовало в ней, и она бросила свои руки на клавиши.

Мощный аккорд диссонансом ворвался в мелодию скрипки:

— Молчи, раб! — требовало пианино.

Но скрипка не поддалась, не послушалась! Скорбь и боль первоначальной мелодии сменились робким протестом. Пианино требовало послушания, а скрипка отвечала ему новым взрывом возмущения. И вот уже слабые аккорды пианино покрыты мощной волной:

— День Гнева настал! Берегитесь, хозяева!

Сью вдруг почувствовала в себе, где-то в сердце, в груди, в руках, даже в кончиках пальцев сумасшедшую радость, её тоже захватило это чувство, она забыла, что она — белая. Нет, она не забыла, что она белая, но она вдруг почувствовала себя чёрной! И аккорды скрипки и пианино слились в едином ликующем порыве!

Но вот Джо опустил смычок, и Сью бессильно бросила руки на колени. В её душе с новой силой вспыхнула борьба. Ей казалось, что все белые, которых она знала и не знала, все её. братья, мать, отец, бабушка, многочисленные дяди и тёти сейчас ворвутся в эту комнату, чтобы разделаться с отступницей!

Сью подняла голову и увидела, что из пустых глазниц Джо одна за другой катятся крупные слезы. И она почувствовала, что она должна, обязана немедленно вытереть эти слезы и утешить этого бесконечно несчастного человека, который вдруг стал для неё таким дорогим и близким!

Она снова забыла, что она — белая девушка, хозяйка. Сью вскочила со своего стульчика, подбежала к Джо… Она сама плакала и не замечала этого. Дрожащими руками она вытирала ему слезы, трепещущие губы лепетали что-то…

Левая рука Джо неуверенно поднялась в воздух и легла на её плечи. И тогда Сью вдруг поняла, что ей надо, со вздохом облегчения приникла к нему и прижалась щекой к его большой и сильной груди… Несколько минут они простояли абсолютно неподвижно.

Какой-то посторонний звук заставил её резко вырваться из объятий Джо и обернуться: в дверях стояла бабушка, старая миссис… Страх сковал сердце, и она потеряла сознание…

5

Несколько дней Сью дали поболеть.

Наконец, однажды утром в её спальне появилась бабушка. Темнокожая горничная, причёсывающая Сью, повинуясь требовательному жесту, беззвучно исчезла. Миссис Элоиза неторопливо подвинула себе стул так, чтобы солнце не падало ей в лицо, и уселась.

— Сью, дорогая, — начала она после минутного молчания, — мы с мистером Джошуа, — она всегда так называла своего мужа, — мы с мистером Джошуа решили, что пора тебе подарить своё «Евангелие».

Каждая белая девушка собственноручно переписывала «Евангелие». В тот день, когда ей исполнилось десять лет, ей преподносили книгу с чистыми листами. В день своей свадьбы она дарила своему мужу переписанное ею «Евангелие».

— Но, бабушка… Я ещё не хочу…

— Ты закончила переписывать святую книгу?

— Да. И заставки все нарисовала.

— Значит тебе уже пора.

— Но…

— Никаких «но». Кроме всего прочего, за тобой долг. Долг белой женщины. Смотри, враждой белой семье есть дети, но, в основном, это мальчики. Господь Бог не даёт нам, белым матерям, девочек. У меня — трос сыновей и одна дочь. У твоей матери — тоже. Поэтому мы, белые, не можем допускать расточительства…

— А как же бабушка Оттилия?

— Оттилия была бы замужем… Но в детстве она упала с лошади… У неё не могло быть детей… Такова воля Господа!

Некоторое время они помолчали. Бабушка понимала, что Сью надо переварить услышанное.

— Бабушка, а как же…

— Что, «как же»?

Все события последних дней снова вспыхнули в памяти Сью:

— А как же Джо?

— Джо? — бабушка сделала вид, что удивлена, хотя давно уже ожидала этого вопроса. — Джо давно уже отвезли. Сколько же можно держать в доме чужую вещь?

— Бабушка! Он же не вещь!

— Да ты что, внучка? Ты думаешь, что говоришь? Не говоря уже о том, что по закону… Да ты ведь переписывала «Евангелие»! Ты помнишь, что за кара полагается белой женщине, если она позволит негру…

Сью молчала.

— Ну!

Кивок головой.

— Нет, ты скажи!

— Камни… — прошептала Сью.

— Вот, вот! В неё должны бросать камни до тех пор, пока се тело не скроется под ними, и камни не перестанут шевелиться. Ты этого хочешь? Отвечай!

— Нет…

— Громче!

— Нет, не хочу! — почти закричала Сью.

— А ты представь, что я расскажу мистеру Джошуа? Ты же знаешь своего деда? Для него закон — прежде всего…

Миссис Элоиза немного покривила душой перед внучкой: мистер Джошуа узнал все из её уст в тот же день, когда свершилось преступление. Но мистер Джошуа 11 сам знал, когда настаивать на выполнении закона, а тогда — забыть о его существовании.

— Бабушка, миленькая, не надо… — Сью упала на колени около бабушки и, как когда-то в детстве, уткнулась лицом в её подол.

— Не бойся, глупая, не расскажу… — сказала бабушка, поглаживая её волосы.

— Ах, если бы я была чёрной! — еле слышно прошептала Сью.

— Вот уж глупость, так глупость! — протянула миссис Элоиза. — Уж большей я ещё не слышала! Да ты давно уже была бы любовницей какого-нибудь из братьев Этвудов, а то и всех вместе! И думать бы не думала о своём Джо! И уж, наверное, не один твой ребёнок оказался бы на другой плантации!

— Как это, бабушка?

— Ну, не буду я тебе объяснять, сама не маленькая! И вообще, мне уже надоел этот разговор… Приготовься, на днях мы поедем…

— Куда? — Сью подняла голову и посмотрела снизу вверх на миссис Элоизу.

— Поедем в гости к твоему жениху.

— А кто он?

— Ну вот, это тебе и надо было спрашивать с самого начала, а не заниматься разными глупостями. Мы^с дедушкой долго думали… Мы с дедушкой хотим, чтобы ты была полной хозяйкой… Младших сыновей есть сколько угодно… Но ведь это совсем не интересно — всю жизнь в подчинении… А из старших не женатые только Говард Этвуд, мы его отвели сразу, и Питер — твой четвероюродный дядя, сын Роберта Пендергаста.

— Бабушка, но он же старый!

— Ему всего тридцать. Подумаешь — пятнадцать лет разницы! Это совсем немного! Больше будет тебя любить.

6

38 февраля 203 года эры Пендергастов на флагштоке Истпендергастхилла взвились два флага: флаг старших Пендергастов под флагом младшей ветви рода.

Сигнал отрепетировали на плантациях, расположенных справа и слева, затем далее… Буквально через час вся Река знала, что мистер Джошуа Пендергаст 11 собрался в гости к своим родственникам.

Все понимали в чем дело и стали готовить свои парадные одеяния в ожидании того момента, когда на флагштоке Вестпендергастхилла взовьётся флаг общего сбора, под которым повиснет голубой флаг, что будет означать приглашение на свадьбу.

ДОЧЬ ТЕРРЫ

У общественной формации, основанной потомками экипажа «Ласточки», были свои трудности, скорее биологического плана, которые не могли не сказаться — на её социальных особенностях.

Т. Маттикайнен

1

Вайлит проснулась как обычно — с первыми лучами. В раскрытое окно вливалась утренняя прохлада. Привычным движением сбросила одеяло и побежала умываться, делать зарядку и готовить завтрак. Словом, начинался обычный, ничем не примечательный день.

Как только за ней захлопнулась дверь, из ниши в стене над кроватью выскользнули две механические руки, собрали простыни и одеяло, встряхнули, сложили и убрали на место. Теперь из другой ниши выскочили похожие на больших мышей уборщики и кинулись собирать накопившуюся за ночь пыль. К приходу Вайлит все было окончено: стандартная программа не предусматривала участия хозяйки в уборке.

Мурлыкая себе под нос весёлую песенку о тетрагоне, вздумавшем покататься на автомобиле, она уверенно набрала код записи намеченных на сегодня дел. Ничего необычного экран ей не сообщил: до конца месячного медицинского дежурства оставалось ещё три дня. На первую половину дня записана работа в поле с тетрагонами, на вторую — подготовка к передаче дежурства, в три часа — общепланетная лекция по детским болезням, запись которой уже две недели находится в памяти, на вечер — приглашение к соседям на семейное торжество.

Теперь Вайлит приступила к своим обязанностям дежурного врача. Данные утренних анализов уже поступили. Никаких резких отклонений от нормы ожидать не приходилось, срочного вызова не было. Только у одного маленького мальчика с другого конца посёлка наблюдалось отклонение, но система уже сама проверила, что он вчера ел, и пришла к выводу, что вмешательство врача не требуется. Несколько человек получили ограничения в пище…

— Безобразие, — ворчала Вайлит, — месяц прошёл и ни одного вызова! Так можно окончательно забыть все, чему училась!

Оставались только домашние заботы: просмотреть меню на ужин и завтрак следующего дня, проверить есть ли в памяти интересная книжка — и молено выходить.

2

Тетрагоны уже ждали. Со всех концов просторного вольера неслись щёлкающие звуки проголодавшихся за ночь существ. Самые нетерпеливые и молодые плавали в воздухе под верхней сеткой взад и вперёд. Взрослые оставались на своих местах. Маленькие кишмя кишели около входа.

Вайлит вывела из гаража садовый трактор, посмотрела на табло у входа, какие поля намечены на сегодня, и открыла дверь вольера. Маленькие немедленно выпорхнули и застыли неподвижной стайкой над трактором, старики неторопливо выплыли из вольера и устроились на прицепе. Несмотря на то, что она наблюдала эту картину очень часто: раз в неделю ей обязательно выпадала работа с ними, Вайлит каждый раз с интересом смотрела, как тетрагоны неторопливо устраивались на узких продольных досках, обшитых мягким материалом, свешивая по сторонам все четыре перепончатые лапы Летательные бугры опали, Вайлит предусмотрительно держалась с наветреной стороны, — запах газа, обеспечивавшего тетрагонам возможность держаться в воздухе, никак нельзя было отнести к ароматам, — ив сотый раз удивилась тому, как быстро они поменяли свой цвет. Теперь они слились с материалом, покрывавшим доски.

Теперь и молодые спикировали на оставшиеся места. Эти устраивались не так степенно и неторопливо, как старики. Толкались, прищёлкивали, в одном месте даже вспыхнуло нечто вроде потасовки. Но стоило кому-то из вожаков сердито щёлкнуть — и все успокоилось. Вайлит села на сиденье и повезла свой живой груз с поле.

За всю дорогу она ни разу не оглянулась: знала, что тетрагоны не двинутся с места, пока трактор не остановится. Несмотря на многолетнюю привычку, она недолюбливала этих представителей класса пресмыкающихся, их гладкая кожа вызывала у неё неприятное чувство.

«А ведь есть люди, которым они нравятся, — думала она, — Эстелла даже позволяет им ездить у неё —на плече. И дома держит нескольких. Конечно, они ей очень помогают, но лично я предпочитаю хорошего робота!»

Как только трактор остановился у назначенного на сегодня поля, вся стая дружно взмыла вверх. Сразу же полностью наполнились летательные бугры, и тетрагоны стали похожи на многолапых зверей: четыре перепончатые лапы неторопливо разгребали воздух, а шесть бугров торчали вверх как дополнительные конечности. За те четыре дня, что тетрагоны работали на других полях, здесь уже накопилось достаточно насекомых. Прищёлкивая языком, чтобы они плыли за нею, Вайлит двинулась вдоль поля. Тетрагоны неторопливо подплывали к очередному растению, и их длинные языки слизывали и взрослых насекомых, и личинок, и яйца.

Эту картину Вайлит любила. Вот громадный жук, почуяв опасность, взлетел вверх, вслед ему метнулся полутораметровый язык, и жук навсегда скрылся в пасти прожорливого существа. Вот маленький, наверное двухнедельный, тетрагончик сосредоточенно извлекает своим ещё сравнительно коротким язычком личинку, забившуюся в пазуху листа…

Так, медленно передвигаясь, Вайлит и её стадо обошли все поле и перед самым полуднем вернулись к трактору. Тетрагоны раздулись от съеденной пищи. Их бугры теперь торчали вертикально вверх: они стали тяжелее, и нужно было гораздо больше газа, чтобы держать в воздухе это объёмное тело. С лёгким шипеньем устраивались они в прицепе. Теперь уже не было ни толкотни, ни потасовок: сытые, они теряли половину подвижности, даже самые маленькие.

И в вольер они вплывали также неторопливо и степенно, укладывались на своих местах. Вайлит закрыла вольер, переключила табло указателя полей и удалилась; теперь до завтрашнего утра тетрагоны будут переваривать съеденное, и сдвинуть с места их не смогут никакие силы.

3

В доме Эстеллы Вайлит встретил многоголосый детский крик: семейное торжество оказалось днём рождения одного из многочисленных сыновей Эстеллы. На лужайке перед домом происходила охота на медведя. Сам виновник торжества и его сверстники, вооружившись палками, подступали к кустам, из которых доносилось страшное рычание: медведя изображал муж Эстеллы — Большой Билл. На Вайлит ни охотники, ни сам медведь не обратили никакого внимания.

Но вот со страшным рёвом медведь выскочил из кустов, охотники побросали свои палки и кинулись хватать медведя руками, чтобы связать его и отвести в зоопарк. В мгновенье ока все смешалось в одну визжащую, смеющуюся и катающуюся по траве кучу.

Прислонившись к притолоке двери, Эстелла с улыбкой наблюдала за этой картиной. Вайлит остановилась около неё. Наконец вся куча распалась на отдельных, визжащих и плачущих от хохота ребятишек. У них уже не оставалось никаких сил бороться с медведем. Да и сам медведь, вытирая с лица крупные капли пота, хохотал довольным басом.

— Ещё! Ещё! — закричал кто-то из ребятишек. Его поддержали, но не очень дружно — все уже устали.

— Поиграйте пока сами в спокойные игры, — сказала Эстелла. — Билл! Ты мне нужен, иди помоги Медж.

Поздоровавшись с Вайлит, Билл скрылся в доме.

— Медж затеяла какой-то пирог и не хочет со мной советоваться, только с папой, — пожаловалась на дочь Эстелла.

— Пускай её, — ответила Вайлит. — Она и сама у тебя готовит неплохо. Да и Билл разбирается в этом.

— А я что! — с гордостью произнесла Эстелла. — Конечно, пусть старается. А как тебе эти? — она указала на детей, сидевших кружком на траве.

— Растут ребята, — неопределённо заметила Вайлит. — А как твоя малышка?

— У нас уже есть зубки! Мы уже умеем кусаться, — пропела Эстелла. — Пойдём, ей уже пора просыпаться.

В спальне Эстелла перепеленала младшую дочь.

— Ну, не правда ли: мы красавицы? Посмотри, тётя Вайлит, какие мы красавицы!

Из кухни высунулся Билл и позвал её: что-то они там с Медж не могли прийти к согласию и им требовался третейский судья. Эстелла сунула малышку Вайлит и скрылась в дверях.

Когда через несколько минут она снова появилась в спальне, Вайлит бережно покачивала на руках девочку, что-то ласково ей говорила, а та радостно гулькала ей в ответ. Эстелла подошла и обняла за плечи младшую подругу:

— Ну вот, я всегда говорила, что тебе пора уже и своих иметь. Ведь прелесть, правда же?

— Конечно, прелесть, — ответила Вайлит. — И своих мне пора иметь, знаю я все это. Знаю! — почти закричала она. — Надоело мне все это. Туда ни ступи, это не съешь, с тем не ходи, у него генетический код не тот! Ух, эта мне Система! И зачем её только выдумали?

— Но, Вайлит…

— Не надо! Не надо меня уговаривать! Я, как и все наши женщины, — врач, понимаю, зачем все это… Умом понимаю… Понимаешь? Умом, а не сердцем…

Эстелла издала какой-то неопределённый звук: она не могла никак найти слова, чтобы успокоить подругу, и молча положила ей на плечо руку. Вайлит неожиданно расплакалась:

— Ты прости меня, это все пройдёт…

— Какая же ты глупая, — говорила Эстелла, нежно поглаживая её волосы и плечи. — Престо тебе действительно пора замуж…

— Конечно, пора, — согласилась Вайлит. — Только нет его… Того, единственного, которого сразу видишь, — это — мой!

— Ну жди-жди… Тебе специально с Земли пришлют принца…

— А может и пришлют… — сквозь слезы улыбнулась Вайлит.

4

Последние несколько дней Вайлит не покидало хорошее настроение. Все ладилось, любая работа получалась хорошо… И в то же время где-то в глубине души поселилось чувство, что обязательно должна случиться какая-то неприятность. Она ещё не знала, что именно должно случиться, это было что-то неясное, подсознательное, но оно вызывало внутреннее напряжение. В часы, занятые работой, это ощущение притуплялось, временами исчезало совсем, но стоило ей расслабиться и остаться одной, как оно вспыхивало с новой силой.

Вернувшись из гостей, Вайлит по привычке запросила Систему. Вызова не было, никто се не искал, никто не записал никаких вестей для неё. Наскоро переодевшись, она вызвала из памяти отложенную на её, чер книжку и улеглась, предвкушая предстоящее наслаждение.

Неожиданный вызов прервал её на самом интересном месте. Буквы расплылись, и вместо текста книги на экране появилось такое знакомое лицо.

— Мама! — обрадованно воскликнула Вайлит.

— Я, дочка, — улыбнулась с экрана мать. — Я у вас в посёлке.

— Вот хорошо! И давно?

— Да уже несколько часов. Сейчас я к тебе приду.

— Конечно, мама! Я так тебе рада.

— Только я не одна. Я приду с подругами.

И она отключилась. Вайлит вскочила и принялась срочно вызывать Дом питания: надо, же было чем-нибудь угостить нежданных гостей. По-видимому, мать была где-то недалеко: Вайлит только-только успела приготовиться, когда дверь хлопнула и в комнату вошли четыре пожилые женщины.

Вайлит расцеловалась с матерью, приветствовала её подруг и пригласила их к столу. Они неторопливо расселись вокруг стола, попробовали того и другого, похвалили местный Дом питания, но все это как бы по обязанности, чтобы не обидеть хозяйку Чувствовалось, что пришли они не в гости.

Это внутреннее напряжение передалось и Вайлит. И вдруг она поняла, что именно этого она ожидала все эти дни, что это и есть та самая неприятность… Но она ещё старалась как-то оттянуть этот тяжёлый момент — начало разговора…

Мать первой отодвинула чашку.

— Вот что, дочка, мы пришли к тебе не просто в гости…

Вайлит молча кивнула.

— Пришла пора тебе подумать о выполнении своего долга…

— Но, мама…

— К сожалению, пора всяких «но» уже прошла. Мы, матери, пришли тебе сказать, что не можем допустить, чтобы ты оставалась пустоцветом. Пора подумать о детях…

Одна из женщин достала листок бумаги:

— Вот что выдала Система. Через месяц ты достигнешь эмоционального и физиологического максимума. Следующий такой период в твоей жизни наступит только через три-четыре года…

— Я и сама все это знаю…

— Вот и хорошо, что знаешь. Значит понимаешь, что ты должна сделать…

— Понимать-то я понимаю…

— А если понимаешь, то почему ничего не предпринимаешь? Через месяц ты уже должна быть на острове…

— Я принесла список личных кодов, — вмешалась в разговор другая женщина. — Хочешь, сейчас покажу тебе всех? Их не так много — всего восемь человек…

— Ну что я могу сделать? — воскликнула Вайлит.

— Если ни один из них мне не нравится? Знаю я их всех, и коды у меня записаны, и разглядывала я их не один раз!.. Неужели нельзя без этого? Я стараюсь хорошо работать… И в поле, и как врач… Согласна на любую другую работу…

— Девочка, да разве же назначение женщины — только работа? Ты же сама знаешь, что тебя всегда есть кем заменить. Если бы все женщины рассуждали так, мы давно уже вымерли бы… Каждая из нас должна родить хотя бы троих, чтобы количество людей на планете не уменьшалось. В этом наше главное назначение…

— Мама, но я не хочу ни за одного из этих восьми… Ни одного из них я не могу представить моим мужем…

— Ну что ж… Это тоже бывает… Сразу же после острова ты с ним можешь расстаться… Если захочешь, конечно.

— Ой, как же мне не везёт! И почему это? Почему у других все так хорошо? Вот у Эстеллы, например?

— К сожалению, далеко не всем так везёт, как твоей подруге… Большинство из нас прошли через это, девочка… Мы все тебя понимаем. Но и ты должна нас понять…

— Я понимаю… Ладно, не уговаривайте меня больше! Я исполню свой долг.

Мать что-то пыталась ещё ей сказать, но Вайлит уже ничего не хотела слушать. Она молча встала из-за стола и ушла в спальню. Женщины переглянулись и покинули её дом.

В спальне Вайлит бросилась на кровать. Слезы и злость душили её. Потом она несколько успокоилась и стала вызывать на экран портреты восьмерых кандидатов.

— Пусть будет так, — сказала она про себя, — но сегодня я ничего решать не буду! Подумаю… Месяц у меня ещё есть!

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ДЖОШУА

В общественных формациях, стоящих на низких ступенях развитие, независимо от того, возникла ли она естественным путём или создана искусственно, всегда использовались предрассудки и суеверия… для подчинения эксплуатируемого большинства не только физически, по и морально.

Т. Маттикайнен

1

Умиротворённые только что поглощённым обедом, отяжелевшие от выпитого вина и съеденной пищи, мужчины обеих ветвей рода удобно расположились в креслах, положив ноги на ближайшие столы, столики или стулья. Если бы не клубы пряного сигарного дыма, извергаемые то одним, то другим из лежащих, можно было бы подумать, что кабинет превратился в сонное царство.

Даже с первого, самого беглого взгляда, было видно, что в кабинете собрались родственники. За исключением молодого Теодора, известного своей излишней полнотой, все они, начиная с самого мистера Джошуа и кончая самым молодым — Ричардом, отличались высоким ростом и поджарой фигурой. Удлинённые лица, крупные носы и широко расставленные глаза подчёркивали семейное сходство.

— Ваш повар, дядюшка, превзошёл сегодня самого себя, — нарушил общее молчание молодой Теодор, выпуская клуб дыма, — бифштекс по-чикагски прожарен изумительно, как раз так, как надо.

— Тебе бы только поесть, — отозвался его отец, — ты у нас известный чревоугодник. Что касается меня, то мне гораздо больше понравился цыплёнок. Наш Джо никак не научится его вовремя снимать с решётки. Вечно он у него или чуть-чуть недожарен, или чуть-чуть пережарен.

— Зато никто на всей Реке не умеет так бесподобно готовить голландский соус с каперсами, как ваш Джо, — отозвался хозяин дома.

— А какой прекрасный салат из спаржевой фасоли вы нам сегодня преподнесли, — включился в разговор кто-то ещё, — положительно только из-за этого салата стоило ехать к вам!

— Да, дядюшка, — вмешался мистер Джошуа-младший, — сегодня вы нас угостили на славу!

— Ещё бы, — отозвался польщённый хозяин дома, мистер Роберт Пендергаст, — после прошлого вашего приезда, когда обед так не удался, бездельник получил пятьдесят плетей! Так что теперь-то уж он постарался!

— Вообще, такая мера всегда приносит нужные результаты. Лично я считаю, что время от времени, примерно раз в году, следует прописывать плети в виде профилактики…

— Ну, не говорите, — возразил мистер Джошуа-младший, — это уже не по-христиански. Нет, я не спорю, наказания необходимы… Но негр должен знать, за что его наказывают. Нельзя же так, как Герберт Этвуд.

— А что сделал молодой Этвуд? — спросил Ричард.

— Как? Вы не знаете? Говорят, он откусил пол-уха своему конюху, потому что лошадь была плохо вычищена!

— А тётя Оттилия, — вставил свою реплику Теодор, — спросила, а мыл ли конюх уши перед этим, или нет?!

Старшие заулыбались, молодые дружно засмеялись — пристрастие тёти Оттилии к чистоте было хорошо всем известно. Все время молчавший мистер. Джошуа Пендергаст-старший решил, что настало время и ему сказать своё слово:

— Вот это уже никуда не годится, мальчики… Это просто… Просто недостойно джентльмена. Ну, я ещё понимаю: в порыве гнева собственноручно отхлестать кнутом, ударить негра по лицу… Но ухо?!! Вы меня извините! Джентльмен должен быть выдержанным. Что толку кричать, ругаться? Эти толстокожие все равно ничего не понимают. Вы должны спокойно, абсолютно ровным голосом сказать: «Сегодня вечером получишь двадцать пять плетей. Или десять…» Как вы расцените тяжесть проступка. Главное же — не забыть, что вы назначили наказание. Господь Бог, вручая нам этих детей своих, повелел, чтобы мы заботились об их душах, а по сему каждый грех должен быть наказан…

— Дядюшка, вы ведь не на воскресной проповеди! — воскликнул Теодор.

— Кстати, о проповедях, — обратился к мистеру Пендергасту глава младшей ветви рода, — разве уж так необходимо мне лично читать каждую воскресную проповедь? Может быть можно это поручать и младшим?

— Не только можно, но и должно. Помнишь, как об этом говорит закон: «Надлежит главе дома или кому-либо из домочадцев его каждый седьмой день недели проповедывать малым сим Слово Господне. А также не утруждать их работой, кроме самой необходимой, и не назначать в этот день наказаний».

— Вот, вот… А какую работу считать самой необходимой? Вон, Эллингтоны заставляют и хлопок убирать в воскресенье…

— Ну не каждое же. Конечно, время от времени отдых давать им надо. А то они начинают совсем плохо работать, даже плети не всегда помогают. Вообще, надо беречь негров, уже сейчас прирост слишком мал. Раньше негритянка рожала пять—шесть ребятишек. А теперь в среднем получается два—три. А почему? Многие из нас стали забывать законы. Аллисоны отменили трехмесячное освобождение негритянки от работ, у них почти нет детей. А без негров все наши плантации ничего не стоят. Вот твой прадед, Роберт, когда выделялся из рода, сколько получил негров?

— Что-то около ста пятидесяти. Ещё мой дед обижался на вас, что мало выделили…

— Зато мы помогали вам очень долго и пшеницей, и скотом.

— Конечно, помогали… Так ведь не за здорово живёшь? Теперь-то вы получаете с меня табаком! Я бы за этот табак теперь сколько всего получил бы…

— Только не негров. «Негр есть неотъемлемая часть плантации и не может быть обменён ни на какой другой продукт, а только на негра». Так гласит закон. Но мы отвлеклись. А сколько у тебя сейчас негров?

— Около пятисот.

— Вот видишь, а прапрадед наш, Джошуа Седьмой, когда выделял твоего прадеда, тоже имел всего пятьсот тридцать негров! А было это почти сто лет назад, а точнее — ровно сто один год!

— Да мне, собственно, больше и не надо. У меня ведь только табак и скот. А все остальное я получаю в обмен на табак: и пшеницу, и рис, и хлопок… Вся Река курит мои сигары!

— Сигары действительно превосходные!

— Дядюшка, — Включился в разговор Джошуа-младший, — а почему нет с нами Питера?

— Питер сейчас навещает нас редко. Он все на дальней усадьбе скотом занимается. С утра до ночи на коне. Я давно уже туда не мешаюсь. Наезжает сюда раза четыре в год: пригоняет скот, сыры привозит… Да вы сегодня пробовали его сыр…

— Так это его сыр? Изумительный! — восхитился Теодор. — Так и тает во рту!

— Наверное, уже пора его выделять, — сказал Роберт, — дальняя усадьба — вполне самостоятельное хозяйство.

— Чтобы его выделить, тебе потребуется согласие Совета Старейшин…

— Я думаю, что в этом не будет затруднений.

— Как сказать! Питер — холостяк, а закон запрещает холостяку владеть плантацией.

— Да ведь он может ещё жениться, ему ведь только тридцать? Вот только девушек у нас маловато… Раньше было больше… Но я думаю, за хозяина отдельной усадьбы любая семья отдаст девушку…

— Да, — протянул Джошуа-старший, — е девушками в наших семьях плохо… Вёз больше мальчишки рождаются… Слушай, брат, давай нагрянем к твоему Питеру в гости, всей компанией. Завтра же!

— Завтра не получится — до него почти пятьдесят миль. Сегодня отправим негров. Они приготовят ночлег на полпути. А завтра тронемся и мы. Договорились?

— Конечно! — воскликнул Теодор. — Питер давно хвастался, что его повариха бесподобно, — и он поцеловал кончики пальцев, — готовит цыплёнка по-пиратски!

2

В этот же самый день, возможно даже, что и в это же время, в двухстах милях вниз по Реке происходил другой обед. Мэри Куам, господская повариха в усадьбе старых Пендергастов, угощала своего сына Джо, приехавшего с дальних пастбищ. Здесъ не подавался салат из спаржевой фасоли и, тем более, цыплёнок, жареный на решётке. Такие вкусные вещи даже в Истпендергастхилле, как называл свою резиденцию мистер Джошуа Пендергаст Одиннадцатый, или в «Гнезде старого Пендергаста», как называли его по всей Реке, готовились только по торжественным дням.