Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

Забелин Игорь
Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

      И.Забелин
      ЗАГАДКИ ХАИРХАНА
      (Записки хроноскописта)
      СОДЕРЖАНИЕ
      Долина Четырех Крестов
      Легенда о "земляных людях"
      Загадки Хаирхана
      Сломанные стрелы
      Каменная баба
      Гордый знак
      Сказы о братстве
      Владислав и Пересвет
      "Третий"
      "Найти и не сдаваться"
      Устремленные к небу
      Первое признание
      Кара-Сердар
      ДОЛИНА ЧЕТЫРЕХ КРЕСТОВ
      Глава первая,
      в которой рассказывается, почему мы взялись за расследование загадочной истории, а также о том, что такое хроноскоп и что такое хроноскопия
      История, которую я собираюсь рассказать, началась, подобно десяткам или сотням других историй, со старых бумаг, найденных на чердаке старого дома. Правда, нам не пришлось подниматься за ними со свечой в руках по ветхой лестнице на ветхий захламленный чердак: мне позвонили из геолого-географического отделения Академии наук и попросили зайти вместе с моим товарищем-Березкиным.
      Во дворе президиума академии, слева от главного здания, стоит двухэтажный флигелек, окрашенный в желтый цвет. Мы вошли в него и поднялись на второй этаж. Нас принял сотрудник отделения Данилевский, уже немолодой человек, чуть располневший, с седеющими висками.
      Данилевский извлек из ящика письменного стола две тонкие, сильно потрепанные, со ржавыми подтеками на обложках тетради.
      - Вот, - сказал он и легонько пододвинул тетради к нам.-Из-за них мы вас и пригласили. Эти тетради полтора месяца назад переслали в адрес президиума из Краснодарского краеведческого музея. В сопроводительном письме директор музея сообщил, что их обнаружили на чердаке какого-то полуразрушенного дома на окраине Краснодара. Бумагам повезло: они пережили и гражданскую воину, и фашистскую оккупацию...
      - Вы полагаете, что они такие старые? - спросил я.
      - В этом нет никакого сомнения. Краснодарцы определили, что первая запись относится к дореволюционному времени, а последняя сделана в 1919 году. Разобрать, что там написано, очень трудно. Но в тетрадях содержатся сведения о полярной экспедиции Андрея Жильцова.
      - Жильцова? - удивился я. - Но эта экспедиция бесследно исчезла!
      - Вот именно. Впрочем, можете прочитать сопроводительное письмо.
      Из сопроводительного письма мы не узнали ничего нового, кроме фамилии автора записок. По предположению работников краеведческого музея, тетради эти принадлежали участнику экспедиции Зальцману. Мы с нескрываемым любопытством посматривали теперь на тетради,
      не решаясь взять их в руки.
      - Кажется, вас заинтересовало это дело,-сказал наблюдавший за нами Данилевский.- Не согласитесь ли вы
      взяться за его расследование?
      - Вы хотите сказать-за расшифровку записей?
      - Не знаю. Может быть, и не только за расшифровку. Во всяком случае, президиум академии готов помочь вам.
      - Но почему вы обратились именно к нам?
      - Для этого более чем достаточно оснований.- Данилевский улыбнулся. Насколько нам известно, в круг ваших интересов входит история освоения Сибири. Кроме того, судьба экспедиции настолько загадочна, что, конечно, заинтересует вас как писателя. Наконец, ваше с товарищем Березкиным изобретениехроноскоп...
      "В этом-то все дело, - подумал я. - Мало ли людей, занимающихся исследованием полярных стран, мало ли писателей, близких к географии! Дело прежде всего в хроноскопе, в изобретении Березкина!"
      - Будем точны, - сказал я Данилевскому. - Хроноскоп изобрел Березкин. Лишь идея хроноскопа родилась у нас одновременно... Беда же в том, что хроноскоп еще не прошел необходимых испытаний. - Тут я взглянул на Березкина, ожидая с его стороны поддержки.-Нет никакой гарантии, что он полностью оправдает надежды...
      - Нет гарантии,-повторил за мной Березкин. Невысокий, широкоплечий, коренастый, с крупной головой, развитыми надбровными дугами и тяжелой нижней челюстью, он производил впечатление неповоротливого тяжелодума, не способного к быстрой и точной умственной работе; никто, взглянув на него, не подумал бы, что перед ним талантливейший математик и изобретатель.
      - Собственно говоря, нас сейчас интересует не хроноскоп, а пропавшая экспедиция,- сказал Данилевский.- Решайте сами, можете вы взяться за расследование или нет.
      Я ответил, что мы должны подумать, и Березкин, соглашаясь, слегка кивнул.
      Данилевский предложил нам взять тетради с собой, и мы, спрятав их в полевую сумку, ушли...
      Но тут, пожалуй, следует прорвать последовательное описание событий и рассказать, что такое хроноскоп и что такое хроноскопия.
      Предложение расследовать историю экспедиции совпало с окончанием предварительных работ над хроноскопом, и мы готовились подвергнуть аппарат всестороннему испытанию. В душе каждый из нас полагал, что хроноскопподлинное совершенство, но, когда Данилевский прямо предложил нам использовать его, мы немножко испугались. Это и понятно. Ведь на всем белом свете существуют пока лишь два хроноскописта-Березкин и я,-и успехи хроноскопии еще совершенно ничтожны.
      Строго говоря, история, которую я рассказываю, началась не в тот день, когда мы впервые увидели старые, потрепанные тетради, и даже не в тот день, когда их нашли на чердаке полуразрушенного дома. История хроноскопии началась значительно раньше, темной звездной ночью в глухой тайге, началась в тот час, когда родилась идея хроноскопа...
      Наша небольшая географическая экспедиция работала в Восточном Саяне. Весь день, с утра до вечера, шли мы по вьючной тропе и вели маршрутные наблюдения: описывали рельеф, растительность, изменения в характере долины реки Иркут.
      На третий день пути, покинув долину Иркут, мы стали подниматься на перевал Нуху-дабан (в переводе с бурятского это означает "перевал с дыркой"). Все мы давно уже слышали и читали об этом странном перевале, и теперь каждому хотелось поскорее увидеть его. Подъем был очень крут и труден, и, хотя через перевал шла торная, по местным понятиям, тропа, своеобразный жертвенник, находившийся у выхода на перевал, говорил нам, что даже привычные к горным условиям скотоводы и охотники относятся к перевалу с некоторой опаской. Я осмотрел этот жертвенник, расположенный под крутой скалой: жертвоприношения состояли в основном из цветных ленточек, привязанных к веткам лиственниц, а также монеток, ниточек стеклянных бус и даже рублей, свернутых в тугие трубочки. Едва ли люди, принесшие жертвы, всерьез надеялись, что они помогут им преодолеть перевал, но такова была традиция, так поступали из века в век, и обычай этот сохранился до наших дней. Мы тоже, хотя и не верили ни в какие потусторонние силы, оставили у жертвенника монетки и продолжали нелегкий подъем.
      Наконец мы увидели Нуху-дабан: справа от тропы возвышалась известняковая скала со сквозным отверстием; лишь несколько маленьких лиственниц цеплялись за ее острые зубчатые края. Я поднялся к скале и на одном из ее выступов обнаружил боевой металлический шлем- ржавый, пробитый в нескольких местах. Не знаю, кто, для чего и когда поставил его там. Но и трудный, овеянный легендами перевал, и жертвенник, и, наконец, старинный шлем - все это настраивало на романтический лад; потом, когда мы спустились в долину реки Оки и остановились на ночлег, долго еще продолжались разговоры о прошлом края, об истории вообще...
      Шлем я унес с собой. При свете костра мы с Березкиным внимательно осмотрели его. Был он непомерно велик, словно некогда принадлежал гиганту: ни одному из нас он не подходил по размеру даже приблизительно. Сделан он был из восьми склепанных стальных пластин, снизу скрепленных металлическим ободом; спереди имелся небольшой козырек, а наверху-кружок со вставленной в него трубочкой (видимо, в нее втыкались украшения - пучки конских волос или еще что-нибудь).
      Тихая ночь, река, журчащая меж камней, холодные волны ветра, катившиеся с перевала, снопы багряных искр, летевшие в темноту, ущербная луна над горами-все это подхлестывало нашу фантазию, и уж совсем нетрудно было
      представить нам, как много лет назад проезжал по перевалу Нуху-дабан могучий монгольский витязь в полном боевом облачении, как пал он, пораженный меткой стрелой... И кто-то из нас - потом мы никак не могли вспомнить, кто именно,-пожалел о том, что нельзя воочию увидеть события, происходившие за десять, сто, триста лет до наших дней, что нельзя приблизить их, как приближают с помощью телескопа предметы, удаленные от нас на многие тысячи, а то и миллионы километров...
      Вот тогда и родилось это слово-"хроноскоп". Оно было сказано в шутку, по аналогии с телескопом. Телескоп приближает предметы, удаленные от нас в пространстве, а хроноскоп... хроноскоп мог бы приблизить предметы, удаленные во времени, сделать зримыми события, оставившие лишь смутный след.
      Мое собственное воображение сделало бывшего владельца шлема настолько реальным, что я совершенно серьезно сказал:
      - Такой прибор давным-давно существует. Все с удивлением посмотрели на меня.
      - Это мозг, - пояснил я. - Человеческий мозг. Разве он не способен проникать сквозь толщу веков и воскрешать события далекого прошлого? Разве мы не воссоздаем по сохранившимся предметам обихода быт наших предков. по их вооружению-способы ведения войны? Разве мы не верим историческим романам или картинам, в которых повествуется о делах давно минувших дней?
      - Ты не про то говоришь, - возразил мне один из наших товарищей. - Человек может представить себе, допустим, что находится на Марсе. Но это же не заменит телескопа.
      - Так же, как ни один хроноскоп не заменит "человеческого мозга, - не сдавался я. - Если речь идет о том, чтобы дополнительно вооружить мозг...
      - Не только вооружить, - вмешался в разговор молчавший до этого Березкин; в те годы он был еще студентом-математиком Московского университета и из любви к странствиям устроился к нам в экспедицию рабочим. - Не только вооружить,повторил он.- Конечно, ни телескоп, ни самый хитрый хроноскоп никогда не смогут мыслить, но разве не расширится сфера мышления человека, если в его распоряжение поступят новые неожиданные факты? Осмыслить прошлое сможет только мозг, но помочь ему в этом, воскресить ускользающие от человеческого разума и глаза факты мог бы хроноскоп. Верно, у каждого из нас в мозгу проносятся разные фантастические картины, мы можем населить Марс марсианами, объявить тектонические трещины системой орошения... В истолкование исторических событий тоже всегда вносится много домысла, много субъективного, а если бы хроноскоп смог приблизить их к нам в не искаженном историками виде...
      - Это привело бы к перевороту и в истории, и в археологии, - вырвалось у меня. - Возможности человеческого познания беспредельно расширились бы!
      - Хроноскоп, хроноскоп! - саркастически заметил кто-то. - И не надоело вам болтать? Все равно ж нельзя создать такой прибор.
      - Можно, - возразил Березкин. - Не в виде трубы с системой увеличительных стекол, но все же...
      - Что же это будет?-спросил я, почувствовав, что Березкин говорит серьезно, что идея, пришедшая нам в голову, имеет хоть и непонятную мне, но реальную основу.
      - Электронная машина, - ответил Березкин. - Да, обыкновенная электронная машина.-Он подумал и поправился:-Не совсем обыкновенная, конечно, но все же сделанная по типу вычислительных машин, машин-переводчиков и тому подобных. Вы же знаете, что они решают сложнейшие математические задачи, переводят с иностранного языка тексты, "запоминают" множество самых разнообразных вещей... Достижения науки уже настолько велики, что можно представить себе и такую электронную машину- хроноскоп. Допустим, на шлеме имеется пробоина. Мы помещаем шлем в хроноскоп и формулируем требование- объяснить происхождение пробоины. С колоссальной быстротой, в течение нескольких секунд, машина перебирает сотни, тысячи, а если нужно, и десятки тысяч вариантов и останавливается на одном из них, самом вероятном. С помощью фотоэлементов этот вариант переснимается, а затем проецируется на экран. И тогда...
      - И тогда на экране ожило бы прошлое! - прервал я Березкина. - Мы увидели бы монгольского богатыря, медленно поднимающегося на перевал Нуху-дабан, увидели бы, как, притаившись среди скал, поджидает его враг, как мгновенным рывком выгибает он лук и метко посланная каленая стрела поражает беззаботного богатыря!..
      Все сидевшие у костра засмеялись, и даже мы с Березкиным не выдержали так фантастично все это прозвучало. ...Немало лет прошло с того вечера.
      И вот хроноскоп готов. Едва ли стоит сейчас подробно рассказывать, каким долгим и трудным путем шли мы к своему изобретению, сколько пришлось пережить неудач и разочарований, сколько раз одолевали нас сомнения. Теперь все это в прошлом, и, как это обычно бывает после благополучного завершения долгих трудов, все пережитое кажется нам окрашенным в розовые тона. Нами двигала большая идея, мы хотели создать прибор, способный служить окном и в далекое, и в близкое прошлое, прибор, с помощью которого по мельчайшим вещественным доказательствам можно быстро и точно восстановить картину человеческого подвига или преступления, восстановить честь оклеветанного и разоблачить клеветника. Мы еще не знаем всех возможностей нашего детища. Может быть, со временем он позволит палеонтологам воочию увидеть давно вымерших обитателей нашей планеты; может быть, с его помощью археологи сумеют изучить трудовые навыки первобытных людей, а историки-восстановить эпизоды Бородинского сражения или "битвы народов" под Лейпцигом...
      Короче говоря, мы верили, верим и будем верить, что хроноскопии искусству видеть прошлое - принадлежит великое будущее!
      Но для начала нам следовало испытать хроноскоп при расследовании загадочных историй или происшествий. И тетради Зальцмана попали к нам вовремя.
      Сейчас, когда я пишу эти строки, работа наша уже закончена, картины прошлого восстановлены и запечатлены в нестареющей памяти хроноскопа; если потребуется, они вновь воскреснут на экране. Разумеется, я прекрасно помню, как шла наша работа, как настойчиво распутывали мы с Березкиным сложно переплетенный узел человеческих судеб. И вот теперь, когда обо всем этом нужно написать, передо мной встает вопрос: о чем писать?
      Не удивляйтесь.
      Ведь можно написать о том, как мы испытывали хроноскоп, рассказать о некоторой нашей неудовлетворенности испытанием - читатель убедится, что не всегда хроноскоп был действительно незаменим при нашем первом расследовании...
      А можно написать о людях, судьбы которых воскресли перед нами на экране хроноскопа, да и не только на экране...
      Мы с Березкиным очень любим наше детище - хроноскоп. Но еще дороже нам люди, их горе и их радости. Чем дальше продвигалось наше расследование, тем меньше мы думали об испытании хроноскопа и тем настойчивее стремились до конца раскрыть тайну исчезнувшей экспедиции.
      Вот об этом, пожалуй, я и буду рассказывать - о том, что мы узнали. А хроноскоп... Но дело в конце концов не в хроноскопе.
      Глава вторая,
      в которой сообщается все, что было известно нам об экспедиции Жильцова до начала расследования, а также проводится первое серьезное испытание хроноскопа
      Вернувшись из президиума Академии наук ко мне домой, мы с Березкиным решили все трезво взвесить, прежде чем принять окончательное решение: ведь неудача с расследованием могла бросить тень и на самую идею хроноскопа. О нем и так уж давно ходили различные слухи, и почти все относились к нашему изобретению с явным недоверием.
      - Вот что, Вербинин, - сказал мне Березкин, устраиваясь на своем любимом месте у края письменного стола.- Риск, конечно, благородное дело. Но сначала расскажи, что тебе известно об этой экспедиции. Ты сам знаешь, я не очень силен в истории географических открытий, а браться за дело, о котором не имеешь представления...
      Не отвечая Березкину, я встал и прошелся по комнате, точнее, сделал три шага в одну сторону и три в другую, потому что комната, служившая мне и спальней и кабинетом, была совсем невелика.
      Уже вечерело, за день мы оба устали, и я попросил жену заварить нам крепкого чаю. Пока она возилась на кухне, я достал с полки несколько книг и сложил их стопкой на письменном столе.
      - Видишь ли, - сказал я Березкину, - об этой экспедиции достоверно известно лишь то, что она была организована, ушла на Север и бесследно исчезла...
      - Немного, - усмехнулся Березкин. - Но все-таки почему экспедицию организовали, кто такой Жильцов - неужели это нельзя узнать?
      - Можно. Андрей Жильцов - наш крупный гидрограф-полярник, участник знаменитой экспедиции Толля на "Заре".
      - Рассказывай все по порядку, - перебил меня Березкин.-О Толле я слышал, знаю, что он погиб, но подробностями не интересовался. А сейчас как раз нужны подробности, без них нам не обойтись.
      - Да, без подробностей не обойтись, и об одном любопытном обстоятельстве я вспомнил. Но сначала об экспедиции на шхуне "Заря". Ее организовала Академия наук для исследования Новосибирских островов и поисков Земли Санникова. Теперь ты спросишь, что такое Земля Санникова?
      - Не спрошу.-Березкин чуточку обиделся.-Сто раз писалось, что в начале прошлого века эту землю будто бы увидел с острова Котельного промышленник Санников. Потом ее искали, искали, но так и не нашли.
      - Верно, не нашли. Но землю эту видел не только Санников. Ее несколько раз видел эвенк Джергели, да и сам Толль. В 1886 году он вместе с полярным исследователем Бунге изучал Новосибирские острова и так же, как Санников, заметил землю к северу от острова Котельного. Толль был настолько уверен в существовании Земли Санникова, что даже сделал попытку по форме гор предсказать ее геологическое строение. Открытие этой земли стало для Толля главной целью в жизни. Вот почему экспедиция на "Заре" в 1900 году отправилась к Новосибирским островам. А через два года Толль погиб вместе с астрономом Зебергом и двумя промышленниками-эвенком Дьяконовым и якутом Гороховым. Толль работал на острове Беннета в архипелаге Де Лонга, и туда за ним и его спутниками должна была зайти "Заря". Однако шхуна, сделав две попытки пробиться к острову, вернулась в устье Лены, Ледовые условия в тот год были тяжелыми, но иэвестно, что гидрограф Жильцов требовал продолжать попытки пробиться к острову Беннета, а командир "Зари" Матисен не рискнул пойти на еще один штурм. Кто из них был прав - теперь трудно судить. Но отступление "Зари" стоило жизни Толлю и его товарищам. Жильцов позднее писал, что гибель Толля произвела на него очень тяжелое впечатление и он твердо решил завершить дело, начатое трагически погибшим исследователем. Вот причина организации экспедиции Жильцова. Ей поручалось найти и описать Землю Санникова, а затем выйти через Берингов пролив в Тихий океан. Экспедиция началась в канун первой мировой войны, она вышла из Якутска и..,
      - Бесследно исчезла, - закончил Березкин.
      - Да, бесследно исчезла. До сих пор самым вероятным считалось предположение, что экспедиция в полном составе погибла либо во льдах Северного Ледовитого океана, либо на пустынном побережье. Подобных случаев известно немало. Так пропала экспедиция Брусилова на "Святой Анне", экспедиция Русанова на "Геркулесе", одна из партий экспедиции Де Лонга после гибели "Жаннеты". Но если Зальцман спасся и в девятнадцатом году жил в Краснодаре, значит, не вся экспедиция погибла. Один он спастись не мог, это почти исключается.
      Жена налила нам крепкого, почти черного чаю и, чтобы не мешать, устроилась в сторонке на тахте. Мы выпили по стакану и продолжали разговор.
      - По твоему тону я догадываюсь, что ты склонен взяться за расследование, сказал мне Березкин. - Точнее, уже начал расследовать. У меня тоже не осталось сомнений.
      - И очень хорошо. Не думаю, чтобы этой экспедиции удалось совершить крупные открытия, но что мы имеем дело с актом высокого мужества-это бесспорно. Если эти люди пали в неравной борьбе с природой, а может быть, и не только с природой, наш с тобой долг - рассказать об их подвиге!
      - А не проще ли взяться за тетради?-спросила меня жена. - Вдруг ваш хроноскоп не потребуется?
      Однажды в виде опыта мы подвергли хроноскопии ее старое письмо, и с тех пор она относилась к хроноскопу с некоторым предубеждением...
      Мы последовали ее совету и бережно, страничку за страничкой перелистали обе тетради. Попорчены они были действительно очень сильно, и не случайно работникам Краснодарского краеведческого музея удалось узнать из них лишь немногое. Мы могли поступить двояко: или, прибегнув к помощи криминалистов, заняться кропотливой расшифровкой и восстановить в тетрадях все, что поддается восстановлению, или довериться хроноскопу. Совсем отказываться ют первого пути мы не собирались, но все-таки больше устраивал нас второй.
      Начать хроноскопию мы решили с последних страниц второй тетради. Эти почти не пострадавшие страницы были исписаны крайне неразборчиво, рукой слабеющего, быть может умирающего, человека. Строки часто прерывались, потом Зальцман, словно собравшись с силами, возвращался к ним опять. У нас создалось впечатление, что на этих последних страницах Зальцман, теряя остатки сил, стремился записать нечто очень важное, такое, что он ни в коем случае не имел права унести с собой в могилу. Мы не сомневались, что расшифровка этих страниц позволит узнать главное: что случилось с экспедицией и сохранились ли результаты ее исследований.
      ...Уже собираясь уходить в институт к Березкину, я вспомнил, что в одной из книг имеется список участников экспедиции Жильцова.
      Я быстро нашел его и прочитал:
      "I) Жильцов-начальник экспедиции, гидрограф;
      2) Черкешин-командир корабля, лейтенант;
      3) Мазурин - научный сотрудник, астроном;
      4) Коноплев-научный сотрудник, этнограф и зоолог;
      5) Десницкий-врач;
      6) Говоров-помощник командира корабля".
      - Забавно, - сказал Березкин. - Зальцмана нет и в помине!
      Березкин смотрел на меня, очевидно, полагая, что я должен немедленно все объяснить, но я сам ничего не понимал.
      - Вот что, не будем зря ломать голову,-предложил я. - Хроноскоп чем-нибудь да поможет нам. Пошли в институт.
      Хроноскоп стоял в кабинете Березкина. Как всегда в нерабочее время, прочный светлый футляр его был закрыт. Березкин нажал кнопку, и футляр распахнулся, открыв овальный экран и сложную систему настройки и программирования, так и оставшуюся для меня загадочной.
      Подготовить хроноскоп к работе было для Березкина делом нескольких минут. Я устроился напротив экрана и приготовился смотреть. Немножко нервничая, я хотел, чтобы Березкин как можно быстрее дал задание хроноскопу. Но Березкин, как назло, медлил; видимо, он тоже волновался и в десятый раз проверял самого себя. Наконец он тяжело опустился на стул.
      - Посидим.-Березкин улыбнулся чуть смущенной улыбкой и добавил: - Как перед дальней дорогой.
      В сущности, мы даже сами до сих пор не подозревали, до какой степени мы неопытные хроноскописты. Сидя в абсолютной тишине в кабинете Березкина, я вдруг подумал, что мы хотим выпусить из бутылки джина, который потом закабалит нас, привяжет к себе, а то и поставит перед нами неразрешимые задачи. В самом деле, нельзя же было надеяться, что хроноскоп самостоятельно развернет этакую киноленту событий, избавит нас от анализа, и нам останется лишь роль пассивных наблюдателей. Плохо ли, хорошо ли, на хроноскопия потребует от нас полного напряжения умственных и духовных сил, полного раскрытия отпущенного нам исследовательского дара...
      - С чего начнем? - спросил Березкин, вставая, спросил, хотя только и думал об этом последнее время.
      - Посмотрим, как он писал, - имея в виду Зальцмана, предложил я.
      Березкин безропотно согласился.
      Он включил хроноскоп, сформулировав задание. Несколько мгновений, показавшихся нам бесконечно долгими, экран оставался совершенно темным, затем он посветлел, но изображение получилось не сразу, а когда получилось, мы увидели ту самую тетрадь, что подвергли хроноскопии, плохо заточенный карандаш и худые, изможденные руки.
      Мы еще плохо знали свой аппарат, и потому не смогли бы сразу сказать, как хроноскоп определил, что руки принадлежали человеку, не занимавшемуся физическим трудом. Последнее обстоятельство не вызывало, однако, никаких сомнений, и тем неожиданней было какое-то неумелое обращение рук с карандашом и тетрадью.
      - В неудобной позе лежит, наверное,-предположил Березкин и внес в задание уточнение.
      Сразу же после этого на экране появилась условная человеческая фигура, неудобно полулежавшая на чем-то жестком - на досках, так решили мы.
      Березкин снова подошел к хроноскопу.
      - И болен, наверное, Зальцман, - сказал я. - Гражданская война все-таки, разруха...
      Про себя я подумал: "Тиф" - и хотел сказать это вслух, но внезапно раздался глухой голос. Он прозвучал так неожиданно, что я невольно вздрогнул. У меня создалась полная иллюзия, что говорит больной, но говорил, конечно, не он: выполняя новое задание Березкина, хроноскоп произносил расшифрованные строчки.
      "Нельзя предать забвению... Мучения... Совесть... Все должны знать... Обрекли на гибель... Спаситель...-равнодушно выговаривал металлический голос хроноскопа, и снова: - Совесть... Совесть... Правы или нет? Кто скажет?..Так нельзя дальше жить... Правы или нет?.. Спас, он же всех спас..." Пока хроноскоп старательно выговаривал последние слова, за которыми скрывалась какая-то трагедия, не высказанная ранее боль, измучившая душу, изможденные руки человека на экране еще продолжали что-то писать, но движения их слабели с каждой секундой...
      Равнодушный голос хроноскопа еще раз повторил: "Правы или нет?" И вдруг после короткого перерыва произнес имя: "Черкешин", и звукоусилительная установка выключилась... Руки на экране с трудом сложили тетрадь и сделали слабую попытку засунуть ее под что-то плотное. Потом руки замерли. Все проблемы, даже последняя, самая жгучая, перестали существовать для Зальцмана.
      Изображение на экране исчезло. Хроноскоп сделал все, что мог.
      Некоторое время мы с Березкиным продолжали сидеть в темноте. Нам приходилось в какой-то степени домысливать за хроноскоп, и я, как живого, видел перед собою исхудавшего, измученного болезнями и сомнениями человека с тонким лицом, растрепанной седеющей бородкой...
      Я спросил Березкина, нельзя ли уточнить портретную характеристику Зальцмана, и сказал, каким вижу его.
      Березкин пожал плечами. Он еще раз подошел к хроноскопу, поколдовал около него некоторое время, и тогда на экране появился тот Зальцман, которого я представил себе мысленно.
      - Уточнение произошло за счет дополнительных формулировок задания,- сказал Березкин.- Так что портрет Зальцмана - на твою ответственность.
      А новый, уточненный Зальцман проделал на экране то же, что и его условный предшественник: руки на экране, после неудачной попытки запрятать тетрадь под нечто плотное, беспомощно замерли.
      - Умер он или впал в забытье? - спросил Березкин, зажигая свет.
      - Сыпняк, наверное,-ответил я.-Штука серьезная... Каждый из нас в этот момент думал не только о самом Зальцмане, не только о первом удачном испытании хроноскопа. Нас волновала тайна, которую стремился передать людям тяжелобольной человек, но мы были сломлены колоссальным нервным напряжением, понимали, что так, сразу, не сможем ее разгадать, и разговор скользил по поверхности, не затрагивая самого главного.
      - Все-таки выживали,-не согласился со мной Березкин . - Кто был в девятнадцатом году в Краснодаре? Деникин? Что там мог делать Зальцман?
      - Все что угодно.- Я пожал плечами.- И жить, и воевать, и скрываться...
      - Да мы ж ничего не знаем о нем... А вдруг он жив? Ведь тетради могли пропасть!
      - Зальцмана нет в живых. К сожалению, это бесспорно. Иначе он рассказал бы про экспедицию.
      Березкин согласился со мной.
      Мы ушли из института и по тихим ночным улицам Москвы побрели домой.
      - А хроноскоп здорово сработал! - с гордостью сказал Березкин.
      - Здорово, - подтвердил я.
      Когда мы прощалисъ, Березкин спросил:
      - Почему он вспомнил одного Черкешина?
      - Постараемся выяснить это завтра, - ответил я. - Видимо, история исчезнувшей экспедиции сложнее, чем я думал. Во всяком случае, последние страницы дневника Зальцмана ровным счетом ничего не прояснили,
      - Запутали даже.
      - Придется нам, не откладывая, браться за расшифровку записей в первой тетрадке. Мы с тобой немножко погорячились. Нужно идти по цепи последовательно, не пропуская ни одного звена..,
      Глава третья"
      в которой рассказывается, что удалось узнать из тетрадей Зальцмана, какие новые разочарования поджидали нас, а также приводятся некоторые сведения исторического характера
      Дней через пять, когда значительная часть записей Зальцмана была уже прочитана, позвонил Данилевский. Его-интересовало, беремся ли мы за расследование. Я ответил, что беремся и постараемся выяснить судьбу экспедиции. Я сказал это бодрым тоном, но оснований для оптимизма было пока очень мало.
      Расшифровка тетрадей Зальцмана продвигалась сравнительно успешно, количество карточек с прочитанными и перепечатанными строками непрерывно возрастало, но и меня и Березкина не покидало странное чувство неудовлетворенности: словно мы читали не то, что надеялись прочитать. Это было тем более необъяснимо, что наши сведения об экспедиции постепенно пополнялись. Мы уже знали, как попал в экспедицию Зальцман, что сталось с доктором Десницким, что делала экспедиция в Якутске, кто такой Розанов, и все-таки...
      - Как-то неконкретно он пишет, - сказал мне однажды Березкин. - Будто с чужих слов. Может быть, прихвастнул он? Услышал от кого-нибудь и записал?
      Березкин сам тут же отказался от этого предположения - оно было слишком неправдоподобно.
      - Вот что,-не выдержал я.-Пусть хроноскоп проиллюстрирует нам записи. Зрительное восприятие, знаешь ли. И потом, раз уж аппарат существует...
      Березкина не пришлось уговаривать. Мы опять заперлись у него в кабинете, и хроноскоп получил задание. В ожидании новых волнующих сцен мы пристально вглядывались в экран, но... хроноскоп отказался иллюстрировать записи, "окно в прошлое" упорно не открывалось. Впрочем, это не совсем точно: "окно в прошлое" приоткрылось, но не так широко, как мы рассчитывали. Записи, которые должен был оживить хроноскоп, рассказывали о разных событиях, а на экране сидел и неторопливо писал худой человек с острыми локтями. Березкин вновь и вновь повторял задание хроноскопу, вкладывал новые страницы, десятки раз производил настройку, но результат получался один и тот же. Мы промучились до вечера, и в конце концов Березкин сдался.