Пояс жизни

      Денни Уилкинс достаточно хорошо знал нравы разведки. Дома он тщательно исследовал взрывной аппарат и убедился, что тот заряжен, что включать его нет надобности. Открытие это ничуть не взволновало Денни Уилкинса. Иного он и не ожидал. Даже мысль о смерти не пугала: он давно почувствовал, что начинает запутываться и никогда не сможет решить возникших перед ним проблем; порой ему казалось, что смерть - лучший выход из создавшегося положения.
      Но впервые в жизни Денни Уилкинс задумался о тех, кого он должен уничтожить... И вспомнился ему штормовой океан, роковая волна, унесшая его за борт, и Виктор, этот безумный мальчишка, бросившийся на помощь... Нет, дело не в сентиментальности и даже не в чувстве благодарности. Но было в людях, с которыми два года жил и работал Денни Уилкинс, что-то очень здоровое, чистое и смелое - словно как-то иначе жили они и как-то иначе понимали жизнь. И вот он должен уничтожить их - молодых, отважных...
      Денни Уилкинсу удалось выключить аппарат - недаром он прошел великолепную выучку в разведшколе!
      "Так лучше, - подумал Денни Уилкинс. - Включить его я всегда сумею, если захочу. А может быть, еще и не захочу. Там видно будет. В чем-то Герберштейн ошибся. Кажется, он недооценил силу этих самых коммунистических идей. Впрочем, я болтаю лишнее. Идеи, идеи! Плевать мне на идеи! Но Надя... Надю я никому не позволю задевать!"
      Список участников экспедиции был давно составлен и утвержден. Батыгин не вносил в него никаких изменений. Женщин среди участников экспедиции не было. Но Светлана продолжала надеяться, что какая-нибудь счастливая случайность поможет ей попасть в экспедицию. Когда же Батыгин в последний раз категорически отказал Светлане, - она расплакалась и убежала из его кабинета. Виктор, присутствовавший при разговоре, догнал ее на улице. Пытаясь успокоить Светлану, он в конце концов проболтался.
      - Я возьму тебя в следующую экспедицию, - пообещал он.
      - В какую это - следующую?
      Светлана перестала плакать и удивленно посмотрела на него. Виктор, сообразив, что сказал лишнее, молчал.
      - Не последняя же это космическая экспедиция, - нашелся он наконец.
      - Нет, ты что-то знаешь! - Светлана насухо вытерла глаза и спрятала носовой платок в сумочку.
      - Ничего я не знаю. Ты же сама понимаешь, что будут еще экспедиции...
      - Виктор, мы поссоримся. Совсем поссоримся!
      Виктор стоял, не решаясь произнести ни одного слова. Светлана ждала, требовательно глядя на него, но вдруг с ней что-то произошло. Виктор скорее почувствовал это, чем увидел. Неуловимо изменилось выражение Светланиных глаз, и уголки губ горестно опустились.
      - Какие же мы дураки, - сказала она. - Ведь через неделю мы расстаемся и как расстаемся! Подумать страшно! А я так люблю тебя, так люблю!
      Они стояли посреди многолюдной улицы, но Светлана, не обращая внимания на прохожих, наклонила к себе голову Виктора и поцеловала в губы.
      - Так люблю! - повторила она.
      Вот теперь Виктору тоже захотелось плакать - от счастья. Светлана взяла его под руку, и он покорно пошел рядом с ней.
      Он не спрашивал, куда они идут, ему было все равно. Лишь увидев знакомый двор, в котором бывал уже не раз, Виктор понял, что они пришли к Светлане. Она никогда раньше не приглашала Виктора к себе, а теперь они шли вдвоем под руку, шли, словно всегда ходили так вместе.
      В комнате Светланы, на небольшом туалетном столике, Виктор увидел фотопортрет Юрия Дерюгина. Почти два года прошло с тех пор, как он погиб. Тогда им было по восемнадцати лет. Сейчас Виктору двадцать, но ему казалось, что больше, гораздо больше, и он был прав, потому что возраст измеряется не только годами, но и пережитым...
      - Вот... теперь ты мой муж!
      Очень трудно сказать слово "муж" в первый раз, но Светлана все-таки сказала...
      - Ведь все может случиться, - говорила потом Светлана. - Все, даже как с Джефферсом... Но я верю, что с тобой ничего не случится. Ты вернешься ко мне. Теперь тебе нельзя не вернуться!
      Батыгин прошел перед полетом специальный профилактический курс лечения в геронтологическом институте. Препараты-интенсификаторы дали ему немалый запас бодрости и энергии, но все-таки в последние предотлетные дни он не испытывал душевного подъема, взволнованности, как это было десять с лишним лет назад, перед вылетом на Луну. Он и тогда прощался с Землей, прощался со знакомыми и родными, но прощался иначе - как перед долгой разлукой. А сейчас ему казалось, что он расстается с Землей навсегда. Он верил в успех экспедиции. И все-таки чувствовал, что едва ли вернется на Землю... Ему хотелось еще раз побывать в любимых местах, повидаться со старыми товарищами...
      К заместителю председателя Совета Министров Леонову Батыгин зашел среди дня. Они сели в машину и поехали на дачу.
      Под колеса автомобиля с огромной скоростью мчалось бетонное шоссе; отяжелевшие от плодов ветви фруктовых деревьев, росших вдоль дороги, склонялись к самой земле.
      - По-моему, теперь нет ни одного человека, который не чувствовал бы себя хоть немножко астрономом или астрогеографом, - говорил Леонов. - Уж на что, кажется, я втянулся в социальные и философские проблемы, а тоже не устоял. - Леонов улыбнулся, как бы прося снисхождения к слабости.
      Батыгин задумался, помолчал, а потом сказал:
      - Вы, остающиеся, размышляете об иных планетах, а мы, улетающие, мысленно никак не можем расстаться с Землей... Полтора года нам предстоит провести в полете и на Венере. Срок немалый.
      - Да, немалый. За это время и на Земле кое-какие изменения могут произойти. Вернетесь - увидите.
      - Если вообще вернусь.
      Леонов не стал произносить пустые слова утешения.
      - Плохо чувствуете себя?
      - Временами неважно. Устал я. И это такая усталость, что от нее не избавишься.
      - Может быть... вам лучше не лететь?
      - Экспедиция для меня сейчас - все в жизни...
      - Не имею права задерживать вас. Наверное, стоило бы, но не могу. Летите. А мы на Земле продолжим наше общее дело... Понимаете, зрим коммунизм у нас, почти ощутим. Но чуть ли не каждый день возникают все новые и новые проблемы. И очень своеобразные проблемы. Знаете, что характеризует наше время?.. Настала пора воплощать в жизнь многие теоретические положения научного коммунизма, относящиеся к высшей фазе развития общества. Так, абстрактно, все мы их давно усвоили. Но когда дело до практики доходит... Что, например, делать с элементами социализма, которые корнями своими уходят в буржуазный строй?
      - Смотря что вы имеете в виду.
      - Государственный аппарат, хотя бы. Еще Ленин писал, что при социализме сохраняется "буржуазное государство без буржуазии". Но все мы знаем, что полный коммунизм несовместим с государством, ведь государство - это все-таки форма принуждения. Сейчас мы приближаемся к высшей фазе коммунизма. Но ликвидировать государство нельзя, раз существует капитализм. Он оказался живуч, этот строй, более живуч, чем думалось первым коммунистам... Вот и приходится ломать голову в поисках правильных решений назревших проблем построения коммунизма.
      - И каковы результаты этих поисков?
      - В общих чертах они были предугаданы довольно давно. Мы осуществим коммунистический принцип - "от каждого по способности, каждому по потребности", но государственный аппарат не ликвидируем, хотя он и подвергнется изменению. А внутренние функции государства до конца рассредоточим по местным органам самоуправления, создав при центральном правительстве нечто вроде Комитета координации. Что касается внешних функций, то они останутся централизованными, иначе нельзя!
      - Да, иначе нельзя, согласился Батыгин. - Ленин неоднократно подчеркивал, что отмирание государства будет очень медленным и постепенным процессом.
      - Вот вам второй пример, - продолжал Леонов. - Из теории давно известно, что в коммунистическом обществе не будет никаких политических партий. Действительно, в самом факте деления на партийных и беспартийных есть элемент социального неравенства; пока партия стоит у власти, она выдвигает на командные посты в первую очередь своих членов - исторически это оправдано и необходимо. При коммунизме же абсолютно все члены общества должны быть во всем равны. Значит, наступит такой момент, когда необходимость в существовании партии исчезнет...
      - Да, все это бесспорно, - кивнул Батыгин.
      - Но наступил этот момент или не наступил? - быстро спросил Леонов. Вот что вызвало дискуссию. Горячо она проходила, я бы сказал темпераментно. Одни утверждали, что пора резко увеличить прием новых членов в ряды партии. Мотивировалось это тем, что партия уже сыграла свою роль исторического вожака, подняла народ до своего уровня и, следовательно, лет через десять можно вообще ликвидировать деление общества на партийных и беспартийных... Однако против этой точки зрения выступила небольшая группа - и выступила неправильно. Как бы это выразиться поточнее?.. Ее представители усмотрели опасность для себя в уравнении с другими, потому что в своих личных планах рассчитывали не на способности и трудолюбие... Так вот, эти деятели и заявили, что партия была и останется на веки веков ведущей силой, и потребовали применить суровые меры к инакомыслящим... Не сразу, но все-таки выявилась в ходе дискуссии точка зрения большинства. И тогда первым пришлось признать, что они не учли конкретной исторической обстановки, а вторым мы доказали, что они вообще антиисторичны. Нет, до тех пор пока существуют капиталистические страны, пока продолжается идеологическая борьба, - до тех пор мы не откажемся от партии. В переходный период без нее не обойтись...
      - Лет пятьдесят назад, - задумчиво сказал Батыгин, - когда я был молод, коммунизм казался мне чем-то очень туманным и в то же время розовым, благополучно гладким, а он вот - весь в борьбе, исканиях, спорах. И конца не видно исканиям, конца не видно борьбе...
      Приехав в дачный поселок, Батыгин и Леонов оставили машину и не спеша пошли к видневшемуся вдалеке березовому леску. Стоял август, но погода была холодная, осенняя, с мелким моросящим дождем; зелень поблекла раньше времени, и первые желтые листья уже упали на землю.
      Батыгин поплотнее запахнул теплую куртку, поправил шарф, обернутый вокруг шеи.
      Впереди, по направлению к березовой роще, шли, взявшись за руки, девушка и юноша.
      Батыгин тотчас узнал их.
      - Тоже прощаются, - сказал он. - Им тяжелее. Они только-только поняли, что любят...
      - Кто это?
      - Виктор Строганов и его жена, Светлана.
      - Совсем молодые...
      - Да, совсем молодые. Им и предстоит решить, каков будет коммунизм в двадцать первом столетии...
      Батыгин окликнул их.
      - Прощаетесь? - спросил он и широко показал рукой на лес, на поле, на дома...
      - Прощаемся, - сказал Виктор.
      - А помнишь, когда мы вдвоем летели в Саяны, тебе казалось, что ты без всякого сожаления расстанешься с Землей?..
      Виктор усмехнулся.
      - Помню. Все помню. Мне кажется, что память моя сейчас обострилась до предела, что я вижу каждый день, прожитый на Земле, как видят сквозь прозрачную мелкую воду каждый голыш на дне реки. Помню и хорошее, и плохое, и глупое, и разумное, и мелкое, и большое. Все-все. И о нашем полете помню. И помню, какой была Венера - холодной, зеленой, выплывающей из черной пучины. И глупые мысли свои помню. Знаете, с ними легче жилось. Гораздо легче. Пока ничего не любишь, ничто и не волнует тебя. А вместе с любовью приходит большое беспокойство, - с ней уже ничто не чуждо тебе, все дорого, все волнует.
      - Да, с любовью в сердце тревожней живется, - согласился Леонов. - Но разве не любовь во все века вела людей на подвиги?
      - Хочется что-нибудь сделать сегодня, - продолжал Виктор, - сделать такое, чтобы день этот запомнился навсегда, чтобы там, куда мы полетим, он воскресал в памяти всякий раз, когда станет уж очень тоскливо.
      - Я придумал, - сказал Батыгин. - Придумал, что мы будем делать. Мы пойдем искать грибы!
      Это прозвучало так неожиданно, что все засмеялись, и день словно посветлел - последний день на Земле, который они проводили все вместе.
      - Нет, в самом деле, - развивал свою мысль Батыгин, и черные, глубоко спрятанные под густыми седыми бровями глаза его задорно заблестели. - Уж сколько лет я собираюсь пойти в лес за грибами, да разве выкроишь время! Вы согласны? - спросил он у Леонова.
      - Да-а, - не очень уверенно ответил тот. - Согласен. А мы найдем?
      - Должны найти!
      С листьев берез тихо стекали капли дождя, падали на сырую землю. Легкий непрерывный шорох стоял в лесу. Батыгин, Леонов, Виктор, Светлана добросовестно шарили под березами, раздвигали высокую посветлевшую траву... От земли пахло грибами, но грибов не было. Батыгин, обнаружив, что они - не единственные грибники в лесу, хитро подмигнул своим спутникам.
      - Сейчас мы всех обманем!
      - Каким же образом? - спросил Леонов, у которого с непривычки уже начинала болеть спина.
      - Очень просто. Есть два способа искать грибы, - Батыгин назидательно поднял указательный палец. - Первый применяется, когда, кроме вас, в лесу никого нет. Вы ищете и находите (заметьте - находите) грибы под деревьями и кустами. Второй способ применяется, когда до вас по лесу прошла сотня грибников. Для Подмосковья, как вы сами понимаете, типичен второй случай. Будьте уверены: все, кто прошел до нас, искали грибы под деревьями и кустами. Значит, нам нужно искать грибы на открытых местах. Логично?
      - Я нашел, - сказал Виктор. Он держал в руке маленький, с коричневой шляпкой и серой заштрихованной ножкой грибок; с клейкой шляпки гриба свисала длинная желтая травинка, а к самому основанию ножки прилипла зеленая веточка моха...
      Все смотрели на этот грибок, и у всех вдруг пропало желание продолжать поиски, словно Виктор за всех нашел именно то, что они хотели.
      - Видите, способ сразу же оправдал себя, - пошутил Батыгин, но в голосе его не слышалось прежней веселости. - Жаль, что грибок нельзя взять с собой. Экий крепыш!..
      Все молчали, и Батыгин торопливо попрощался.
      - Вы гуляйте, а я пойду...
      Леонов, Виктор и Светлана смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду. Они знали, что в той стороне находится кладбище, на котором похоронена жена Батыгина...
      - Берегите его, - сказал Леонов Виктору. - Берегите. Нелегко ему...
      - Будем беречь, - сказал Виктор. - Обязательно будем беречь...
      - А теперь идите. Вам - в другую сторону...
      Виктор и Светлана медленно пошли обратно к поселку, а Леонов еще долго стоял один, смотрел им вслед. Ему было грустно и радостно. Грустно потому что всегда нелегко расставаться с хорошими людьми; радостно потому что он верил в них, верил, что они примут эстафету из рук состарившегося Батыгина и доведут начатое им дело до конца...
      Утром Виктор не узнал Батыгина - тот словно сбросил два десятка лет и выглядел помолодевшим, энергичным, - именно таким помнили его старые товарищи по институту, многие годы проработавшие вместе с ним.
      Батыгина и его спутников провожали без пышных речей. Все слишком хорошо помнили о трагедии Джефферса и понимали, что Батыгин идет на такой же или даже больший риск. Многие думали, что он рискует зря - ведь Марс теперь значительно дальше от Земли, чем в те дни, когда к нему полетел Джефферс...
      Виктор, вскоре после возвращения из экспедиции на Амазонку помирившийся с родителями, заходил к ним вместе со Светланой сегодня утром. И мать и отец показались ему старыми, дряхлыми, словно борьба за Виктора отняла у них последние силы. Андрей Тимофеевич больше не читал ему нравоучений, хотя по-прежнему не одобрял выбора профессии. А мать - она была озабочена только его судьбой, уговаривала беречь себя, потеплей одеваться и даже заставила взять с собою толстые шерстяные носки, многие годы где-то хранившиеся у нее...
      Светлану вместе с Виктором пропустили на астродром. Посреди огромного зеленого поля они увидели два сигарообразных звездолета; титановая броня их была обработана потоком нейтронов, и надежность ее не вызывала сомнений. На одном из звездолетов предстояло лететь участникам экспедиции; второй вез грузы, в том числе и необходимые для успешного старта при возвращении на Землю... Звездолеты уже были нацелены таким образом, чтобы войти в верхние слои земной атмосферы над северным полюсом - там разомкнуты кольца смертельно опасной радиации, открытые еще с помощью первых искусственных спутников, и этой самой безопасной дорогой уходили и будут уходить в просторы вселенной все космические корабли...
      Светлана держала Виктора за руку, словно боялась, что он немедленно исчезнет, если она отпустит его.
      - Страшно, - сказала она. - А тебе не страшно?
      - Немножко страшно, - признался Виктор.
      Мимо них прошел Денни Уилкинс - бледный, взволнованный.
      - Ты что? - спросил его Виктор и постарался улыбнуться. Но Виктору и самому было не до веселья.
      Денни Уилкинс куда-то исчез, потом появился снова.
      - К астроплану не подпускают! - сказал он.
      - А что тебе там делать?
      - Хотелось посмотреть...
      - Надоест еще.
      Посторонних уже начали удалять с астродрома, но Светлана по-прежнему крепко держала Виктора за руку.
      - Если б мы летели вместе - я бы не боялась за тебя, - сказала она.
      Потом они попрощались. Светлана уходила, все время оборачиваясь, а сильный ветер рвал платье, волосы...
      Участники полета, после того как вещи их подверглись специальной дезинфекции, прошли в звездолет N_1, и титановые раздвижные двери закрылись за ними.
      Виктору было безразлично, полетят ли они немедленно, или несколько суток проведут на астродроме. После колоссального напряжения последних дней наступила реакция. Ему хотелось отдохнуть, хотелось ни о чем не думать. Но он не мог не думать о Светлане, и она стояла у него перед глазами... Она молодец - она старалась казаться спокойной, и это почти удалось ей...
      И Денни Уилкинс мысленно еще раз прощался с Надей и с тем уже живым, но еще не появившимся на свет существом, которое он никогда не увидит. Надя не пошла на астродром - они попрощались дома, и сейчас она, конечно, сидит у экрана телевизора, ждет, когда дадут старт звездолетам, и желает ему, Денни Уилкинсу, скорого счастливого возвращения... И Денни Уилкинс думал, что Виктору лучше - тот еще надеется вернуться на Землю и встретиться со Светланой. А он-то знает, что никому из них не доведется вновь увидеть любимых, потому что маленькая черная коробочка - мина замедленного действия - находится на борту звездолета...
      Включилось внутреннее радио, и Батыгин распорядился, чтобы все заняли свои места.
      "Все, - подумал Денни Уилкинс. - Сейчас - старт".
      После короткой паузы вновь заговорил Батыгин.
      - Товарищи! - сказал он. - На звездолете включена вся переговорочная сеть, и каждый из вас может услышать не только меня, но и любого из участников экспедиции. Перед вылетом я должен сообщить вам нечто важное...
      Денни Уилкинс, невольно насторожившись, нажал клавиш телефона, как будто хотел поторопить Батыгина.
      - Цель полета официально не была объявлена, - продолжал Батыгин, - но большинство из вас убеждено, что мы летим на Марс... На самом деле мы полетим к другой, менее известной, и потому более опасной планете. Все, что удалось нам узнать о ней с помощью межпланетных станций, не приоткрыло до конца ее загадок. Поэтому в теории, положенной в основу замысла, возможны ошибки, и тогда экспедиция встретится с непредвиденными трудностями... Любой из вас может еще отказаться от участия в экспедиции и покинуть звездолет... Прошу каждого еще раз все продумать и сообщить мне о своем решении...
      "Вот! - Денни Уилкинс даже привстал со своего места. - Вот последний шанс на спасение! Он может отказаться лететь и выйти из звездолета..." Он протянул руку к клавишу, но не тронул его... Лучше подождать, когда кто-нибудь откажется от полета первым. Его отказ прозвучит тогда естественнее, - а выходить из игры нужно осторожно, очень осторожно...
      Через несколько мгновений переговорочная сеть ожила. Участники экспедиции называли свою фамилию и один за другим подтверждали, что согласны лететь к неизвестной планете... Денни Уилкинс напряженно вслушивался в спокойные голоса... Свирилин, Громов, Костик Курбатов ("Даже он", - почему-то подумал Денни Уилкинс), Шатков, Строганов, Безликов, Нилин, Вершинин, Кривцов... Они все оставались на своих местах, но Денни Уилкинсу казалось, что они встали и сходятся к нему, окружают и ждут, что он скажет...
      "Что он скажет?" Он должен спастись, бросить всех, потому что все они полетят с Батыгиным, и бежать... "Бросить всех, бросить всех", - несколько раз мысленно повторил Денни Уилкинс, с удивлением чувствуя, что ему трудно расстаться с ними, что ему будет одиноко без них, хотя он же готовит им гибель... Впрочем, мина выключена... Значит, он хозяин положения...
      Денни Уилкинс медленно поднял руку и нажал на клавиш.
      - Согласен участвовать в полете, - сказал он.
      - Кто это говорит? - спросил. Батыгин.
      - Крестовин...
      Когда закончился опрос, Батыгин сказал только одно слово:
      - Спасибо.
      А потом прозвучала команда:
      - Приготовиться к старту!
      ...Никто не почувствовал толчка, но огромная тяжесть, вызванная быстрым ускорением, придавила людей к лежакам. Полет начался...
      Через несколько дней жизнь экипажа звездолета вошла в норму. Все постепенно стали привыкать к необычному состоянию полувзвешенности в воздухе, когда все сложившиеся у людей представления о тяжести, расстоянии, энергии вдруг утратили прежнее значение: специальная аппаратура не могла создать в звездолете такую же силу тяжести, как на Земле.
      Три раза в день весь экипаж собирался в кают-компании звездолета на завтрак, обед и ужин, а каждый вечер старший пилот, старший техник и руководители групп заходили к Батыгину докладывать о событиях минувшего дня. Батыгин чувствовал себя великолепно и неутомимо расхаживал по звездолету, заглядывал в служебные помещения, в каюты.
      Звездолет летел навстречу Солнцу, и это затрудняло наблюдение за Венерой. Но Землю было видно отлично. В один из первых дней после вылета, когда звездолет удалился от Земли на добрый миллион километров, Батыгин пригласил к себе Виктора.
      Как и московская квартира, каюта Батыгина была обставлена экономно и просто - подвесная жесткая койка, привинченный вертящийся стул, небольшой стол, сидя за которым можно было и писать и вести наблюдения в телескоп; сигнальный пульт связывал Батыгина со всеми важнейшими секциями звездолета... Осматриваясь в каюте, Виктор впервые подумал, как хорошо соответствует характерное для эпохи освобождение от власти вещей, привычка пользоваться лишь самым необходимым тем условиям, в которые попадают космические путешественники - знаменосцы своего времени.
      И только цветы, зеленые растения - их много было и в каюте Батыгина, и в служебных, и в жилых помещениях звездолета - смягчали суровость обстановки, радовали глаз, напоминая о покинутой Земле... Виктор знал, что цветы взяты в полет не только для украшения, не только потому, что Батыгин любил зелень вокруг себя... В специальных резервуарах звездолета хранились запасы тяжелой воды; в электролизной камере она разлагалась на тяжелый водород - он поступал в двигатели - и на кислород, необходимый для дыхания... Растения, поглощая углекислоту, тоже способствовали очищению воздуха... Все-таки Виктору подумалось сейчас, что есть еще какая-то непонятная ему причина столь постоянной любви Батыгина к растениям - к тем же бамбуковым пальмам, что стояли у него в кабинете в Москве, а теперь сопровождают в полете...
      - Полюбуйся, - сказал Батыгин Виктору. - Земля...
      Виктор приник к телескопу и увидел Землю - большой диск в причудливых узорах из беловатых и темных полос, и неподалеку от него - другой диск, поменьше. Виктор сначала не поверил, что это Земля: он надеялся увидеть нечто вроде глобуса с хорошо знакомыми очертаниями материков и не узнал родную планету. Он оглянулся, ища разъяснения у Батыгина, но тотчас сам сообразил, что Земля прикрыта облаками. Всмотревшись внимательнее, он понял, что темные полосы - это и есть материки, просвечивающие сквозь голубоватую дымку атмосферы. Облака все время меняли очертания, и вдруг, в разрыве между ними, ярко загорелась золотая искра.
      - Что это? - удивился Виктор.
      Батыгин заглянул в телескоп и улыбнулся.
      - Солнце.
      Виктор не понимал.
      - Ну да - Солнце, отраженное в океане. Если бы на Марсе были моря, то такую же золотую искру мы увидели бы на поверхности его диска в телескопы. Но ее нет, и поэтому ученые давно заключили, что на Марсе отсутствуют сколько-нибудь значительные открытые водоемы, а марсианские "моря" - это лишь более темные участки суши. Совсем недавно мы убедились в справедливости этого заключения, "проехав" на звездоходе по одному из "морей".
      Батыгин закрыл телескоп.
      - Ровно в три часа состоится общее собрание участников экспедиции. Я расскажу о целях экспедиции.
      Все, кто мог оставить свои рабочие места, собрались к трем часам в кают-компании.
      - Мы летим на Венеру, товарищи, - без всяких предисловий сказал Батыгин. - Судя по всему, жизнь там только-только начала суровую борьбу за существование. Мы поддержим эту неокрепшую жизнь и создадим новый форпост жизни во вселенной. Как видите, задача и простая и очень сложная. Мы завезем на Венеру земную растительность, и она преобразует планету, сделает ее такой же пригодной для обитания людей, как пригодна сейчас Земля. Просто?
      - Просто, - ответил за всех Денни Уилкинс; он ожидал чего угодно, но не этого и теперь был поражен до глубины души. - Почему же вы нам сразу, еще на Земле, не сказали о цели экспедиции?
      - Разумный вопрос, и я отвечу на него. Но не сейчас. Немножко погодя. Прежде всего разберемся в другом - не авантюра ли это?..
      - Мы верим вам! - сказал за всех Виктор.
      - Конечно верим! - поддержали его.
      Но Батыгин движением руки потребовал тишины.
      - Мне мало, что вы верите в добросовестность своего начальника. Я хочу, чтобы вы "заболели" этой идеей, чтобы она стала дорога вам так же, как дорога мне, чтобы каждый из вас посвятил ей всю свою жизнь! Вот чего я хочу. И поэтому я должен перед вами оправдаться. Даже если мы возьмем это слово в кавычки - все равно оправдаться.
      Мы уже немало говорили о нашей науке - о физической географии, о ее истории. Мы с вами продолжаем творить эту историю. Вот и нужно разобраться - не противоречат ли наши действия общим закономерностям развития географии.
      Каждая наука - это "дитя своего времени", она не может "выскочить" за рамки тех требований, которые ставит перед ней эпоха. Если же кому-то из ученых и посчастливится "выскочить", то особых результатов это, как правило, не дает. Еще древние греки знали, что пар способен приводить в движение машины, но "изобрели" паровую машину все-таки лишь в восемнадцатом столетии, когда промышленность созрела для этого изобретения. Но нам нет нужды забираться в историю техники. Вот вам пример из истории географии.
      Около тысячного года нашей эры викинг Лейф открыл Америку. Но ведь его открытие не пригодилось. Колумбу через пятьсот лет пришлось заново открывать Америку.
      Так вот, _пригодится_ ли наше дело, нужно ли оно нашим ближайшим потомкам, или будет забыто так же, как открытие викингов?.. Не придется ли после нас ожидать новых Колумбов?..
      Я утверждаю, что наше предприятие _своевременно_. Пока Земля была не заселена, люди исследовали и осваивали Землю. Теперь все материки обжиты и наступила пора освоения "пояса жизни". Да! Человек должен стать хозяином "пояса жизни", должен заселять другие планеты так же, как раньше заселял другие материки! А если эти планеты не очень пригодны для заселения значит, думая о будущем, их нужно сделать пригодными. И эта задача тоже соответствует сегодняшнему дню нашей науки. Раньше географы описывали Землю, потом объясняли развитие биогеносферы, а теперь наступила пора преобразования природы.
      Стало быть - мы не авантюристы.
      Но есть еще один вопрос, на который нам сейчас предстоит ответить. Могут ли люди вообще переселиться с одной планеты на другую?..
      В самом деле, ведь земная биогеносфера - это та среда, которая вскормила и взрастила человечество. И вдруг людям предлагают переселиться на другую планету!.. Вот это, должно быть, и есть настоящий авантюризм!
      Нет, отвечу я вам. Это не авантюризм. Если бы я звал людей на Меркурий, на Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон, - на любую из этих планет, - я был бы не только авантюристом, но и безумцем. Но я призываю часть людей сменить один дом на другой, предварительно "обставив новую квартиру". Это почти в буквальном смысле. Я призываю переселиться из одной биогеносферы в другую, заранее подготовленную, сменить земную среду на подобную ей и столь же пригодную для жизни. Это естественно, это не противоречит природе. Вы согласны со мной?
      - Согласны! - единодушно ответили участники экспедиции. А Виктор, не находя слов, молча кивнул. Он смотрел на Батыгина с нескрываемым восхищением. Да! Такому делу он готов посвятить всю свою жизнь, отдать все силы, всю энергию!
      - А Джефферс хотел лишь долететь до Марса и вернуться, - сказал Денни Уилкинс.
      - Это не так уж мало - долететь до Марса! - возразил Батыгин. - Но не будем отвлекаться. Итак, мы договорились, что наш замысел соответствует нынешнему состоянию науки и требованиям эпохи, - проблема освоения космоса включена человечеством в повестку дня!.. Но удастся ли нам преобразовать Венеру?.. И почему Венеру, а не Марс?.. Вопрос серьезный, товарищи. Не так-то просто управиться с планетарными процессами!.. Если бы мы с вами с этой же целью отправились на Марс, затею нашу пришлось бы расценить как утопическую. Вы спросите - почему?.. Потому что на Марсе нам пришлось бы идти _против_ естественного хода развития планеты: биогеносфера там гибнет, разрушается, а мы прилетели бы ее оживлять! Это людям пока не под силу. Но на Венере мы лишь _ускорим_ естественный процесс развития, мы будем действовать _в том же_ направлении, в котором развивается биогеносфера. И поэтому я абсолютно уверен в успехе. Мы с вами уже говорили, что неравномерность развития - это закон природы, но изменить скорость развития - вполне во власти человека.