Бродяги Хроноленда

Нострадамус открыл ящик в толе, достал пачку «Казбека», вынул одну папиросу и ловко выбил из неё табак на предварительно расстеленную газету.

– Вы идите, покурите пока на улицу. Не нужно вам лицезреть муки творчества. Заглянуть в будущее – это вам не хоккей посмотреть. Подайте только там, на серванте, блокнот и карандаш, и идите на свежий воздух. Я позову, когда закончу.

«Вот жлоб» – подумал Павел, выйдя из подъезда. – «Мог бы и поделиться парой пыхов. Ну, ничего, покурю Мальборо». Павел закурил, и тут увидел, что к нему бегут трое мужчин крепкой наружности. Один из них на бегу достаёт из кобуры пистолет. Павел, не дожидаясь неприятностей, выхватил свой «Маузер» и выстелил, не целясь в того, кто с пушкой. Пуля попала прямо в лоб. Мужчина рухнул, пробежав по инерции несколько шагов. Павел наставил ствол на оставшихся. Те остановились, и в недоумении подняли руки.

– Подошли сюда! – крикнул им Павел. – Руки не опускать! Чтобы я видел.

Не ожидавшие такого поворота, типы осторожно пошли к Павлу, держащему их на мушке.

– Кто такие? Документы! Только медленно! Что нужно?

– Да мы, собственно, по сигналу. В «Ротонде» сказали, шпион объявился, Нострадамуса спрашивал, за Ленина пить отказался, неуважительно о коммунизме отзывался. Вот мы и…

– Чекисты, что ли?

Мужики дружно кивнули.

– Честно? – Улыбнулся Павел. – С детства мечтал пару чекистов расстрелять. И не только я. Это, наверное, чаяние каждого нормального человека. Как вспомню капитана, который меня допрашивал, так каждый раз и думаю, интересно, как бы он в дуло смотрел. Вот товарищ Сталин порезвился, отомстил всем, кто революцию делал, сколько пламенных сгноил в подвалах, сколько душегубов чекистских расстрелял, а? Не скажу, что хороший человек был, но всё же.… Итак, – Павел достал из кармана корочку, ткнул им в лицо, – чтобы вы не сомневались, что имею право. С кого начнём?

Чекисты, увидев удостоверение Хранителя Устоев, побледнели и дружно указали друг на друга пальцами.

– Товарищ, может не нужно? Мы на работе. Мы же не сами, нас заставляют. А вообще-то мы.

– Паша! – на втором этаже открылось окно и оттуда показалось сияющее лицо Нострадамуса. – Всё готово! Заходи.

Лицо исчезло, но из комнаты послышался истерический хохот.

– Ладно, вольно. Пошли вон. Приказываю уволиться из органов и устроиться водителями маршрутки. Ясно? Выполняйте.

Павел исчез в подъезде. Чекисты переглянулись, и что было духу побежали прочь, оставив на тротуаре мёртвого товарища.

Глава одиннадцатая. Запределье

Фашистский бомонд уже полчаса ждал фюрера в конференц-зале. Геббельс курил, закинув ногу на ногу, сверкая надраенными сапогами, Гиммлер рассказывал анекдоты, генералы играли на телефонах в тетрис и гоночки. Борман в очередной раз хвастался Риббентропу, как смог ускользнуть из горящего Рейхстага. Гитлер собирал командование всё реже и реже, поэтому никто особо не возмущался. Хоть так могли встретиться, потрепаться о том о сём. Над Герингом кто-то злобно пошутил, прилепив на спину бумажку с нарисованным серпом и молотом и надписью «Гитлер капут».

Наконец-то дверь открылась, все вытянулись по стойке смирно, выбросив в приветствии правую руку.

Дальше случилась немая сцена. «Хайль» так и зависло на вдохе. Челюсти отвисали, брови подскакивали, а глаза выпучивались. В задних рядах кто-то не сдержался и заржал. Остальные тоже – кто прыснул в ладошку, кто с трудом сдерживал улыбку. Гитлер сел за стол, поправил микрофон.

– Хайль Гитлер! Садитесь, извините за опоздание. – Сказал фюрер, налил в стакан воду, выпил и по привычке провёл ладонью по усам, но усов не было.

– Как вам моя причёска? – поинтересовался он.

Мало того, что фюрер сбрил усы, так он ещё и подстригся. Вместо знаменитой чёлки на лоб спадал жиденький мелированный чубчик. Без усов нос стал ещё больше, а с этой причёской он вообще был похож на персонажа «Ералаша», какого-нибудь бестолкового лопоухого школьника – переростка.

Смех сзади не прекращался. Смеющийся, чтоб не узнали, сполз почти на пол, и ржал он так заразительно, что весь зал не смог удержаться, и вот, смеяться стали все, поначалу сдержано, а потом, уже не в силах контролировать себя, все хохотали, скрючившись, ползая по полу и вытирая слёзы.

– Попрошу тишины! – стукнул по столу кулаком Гитлер, но никто его не слушал.

– Всем молчать! – крикнул он, но смеялись все так искренне, что и сам фюрер волей-неволей заулыбался. Хотя было ему совсем не до смеха. Он ещё несколько раз стукнул по столу. Зал немного успокоился, оставив только улыбки на лицах, все пытались сделать серьёзные физиономии, но тут снова захохотали на задних рядах. И всё началось заново.

Гитлер мотнул по привычке головой, чтобы вернуть на место чёлку, которой уже не было, постоял минуту, уперевшись руками в столешницу, и так и не дождавшись окончания массовой истерики, выскочил в коридор и побежал к Еве, размазывая по щекам слёзы позора.

Мэнсон исступлённо грыз ногти, пытаясь не обращать внимания на беснующуюся толпу снаружи. Женская агрессия всегда вызывала у него панику. Он мог справляться с ней, и переступать через страх. Он находил силы дать отпор, но оставался неприятный привкус во рту и тиски сжимали виски, руки потели и мочевой пузырь взывал о помощи. Поэтому он избегал шлюх, работниц ЖЭКов и продавщиц спиртных напитков. Особенно, если у них яркий макияж и высоки причёски. Такие женщины вводили его в ступор. Они действовали на него, как дихлофос на таракана, как удав на кролика, как «Хастлер» на прыщавого юнца.

А сейчас за тоненькой бронёй беснуется сотня разъярённых баб, с рождения считавших мужчин тухлыми слизняками Бронетранспортёр пытались перевернуть, взломать люки, даже разбить корпус, но машина стойко выдерживала натиск. Пулемёт сорвали, с одной стороны сбили гусеницу и даже пару раз плюнули в смотровую щель. В любом случае, думал Чарли, я лучше зажарюсь живьем в этой кастрюле, чем позволю разорвать меня на куски. Голова раскалывалась, и он подумал, не перерезать ли горло кому-нибудь из товарищей, но не было уже сил даже пошевелиться.

Максим сидел на полу, обхватив колени, и прощался с жизнью. Молиться он не умел, в Бога не верил, над раем и адом насмехался, но сейчас захотелось иметь хоть какое-то представление о загробной жизни. Плохо откинуть всю логику, изменить своему мировоззрению, плюнуть на всё, и поверить, что после смерти попадёшь куда-нибудь на экзотический остров, где львы пасутся рядом с антилопами, а вечно улыбающиеся интернациональные семьи на лужайке читают Библию. Почему-то такой рай придумался ему сейчас. Ему показывали подобную картинку в журнале Свидетелей Иеговы, а тётка с коровьими глазами тыкала в неё пухлым пальчиком и говорила: вот так выглядит рай. Зачем он тогда послал её матом? С такой картинкой умирать было бы не так страшно.

И только солдат-водитель чему-то тихо радовался, насвистывая марш гитлерюнгера. Он или был идиотом всегда, или стал им сейчас. Что уже не важно. Фриц, так звали паренька, получил за эту ночь всё, что ему хотелось от жизни, и решил, что уже можно умирать. Увидеть п….и умереть. Париж, конечно же.

Вдруг шум на улице сменил тональность. Крики злобы перешли в возгласы удивления и вопли ужаса. Машину оставили в покое – никто не стучал и не царапал. Раздались автоматные очереди, взорвалась граната, задрожала земля, словно забивали сваи, и в нос ударил аромат тухлой кильки.

Грмнпу с высоты своего роста первым заметил город и разбудил Бориса, который спал на передних лапах динозавра. Тот нёс его как младенца. На Борисе спала белка. Небо посерело – скоро рассвет. Шли всю ночь и вот до цели пара километров. Зрение у профессора было отменное и он чётко различал контуры пожарной каланчи и водонапорной башни. Остальной город скрывался за лесом.

Борис спросонья чуть не свалился на землю с шестиметровой высоты, но вовремя вцепился в шершавую лапу ящера. Грмнпу осторожно поставил его на землю. Белку будить не стали и Боря понёс её, держа на ладонях.

– Борь, у тебя план есть?

– План чего? Или тебе покурить?

– План, как друга твоего спасать будем.

– Конечно, есть. План очень простой – ты заходишь в город, говоришь, что ищешь одного своего друга. И всё. Тебе выводят Максима, и мы уходим.

– А если они его не отдадут?

– Профессор, увидев тебя, они с перепуга не только Максима отдадут, но и отдадутся всем городом, чтобы ты только ушёл и не появлялся никогда. Можешь для острастки пару халуп развалить. И ещё – дыши на них. Клянусь, против химической атаки они не устоят.

– Пленных брать будем? – пробормотала, проснувшись, белка и снова закрыла глаза и засопела.

– Нужно было её где-нибудь под кустом оставить.

– Так вот вы как? – Белка заворочалась и опять уснула.

– Просыпайся, а то всю месть проспишь.

– Да пусть спит, намаялся, небось. – Динозавр нежно посмотрел на спящего зверька. – Ты думаешь, Боря, что это сработает? А если они мне скажут, мол, вали отсюда по добру, по здорову? Что мне с ними делать? Не драться же с женщинами?

– Профессор, пойдём уже быстрее, а то светает. На месте сориентируемся.

Амазонки, первыми заметившие динозавра, подумали, что это просто туча на небе. И только, когда почувствовали дрожь земли и учуяли амбре, поняли, что это не тучка, и даже не медведь. На фоне предрассветного неба появилась туша гигантских размеров, с пастью, полной зубов. Ящер, будто не заметив, развалил кусок городской стены, проходя, задел хвостом будку пограничного поста, оставив от неё кучу кирпичей. Увидев женщин, столпившихся возле бронетранспортера, динозавр улыбнулся и пошёл к ним. Что-то взорвалось у его ног, слегка ободрав кожу. Не обратив на это внимания, профессор остановился на расстоянии от визжащих женщин и поздоровался. Амазонки закричали ещё громче и бросились врассыпную.

– Ну, и с кем мне разговаривать? – пробормотал динозавр. – Эй, люди, не убегайте. Тут у вас где-то….. Ну, вот…, все смылись. Боря, заходи, – махнул лапой Борис в сторону дыры в стене.

Оттуда высунулась голова, увидев, что улица пуста, вышел Борис.

– О! Броневичок здесь! – обрадовался он, увидел бронетранспортёр. Борис подбежал и постучал по корпусу. – Есть кто живой?

– Боря! – раздалось из машины, – Боря! Мы тут! Сейчас открою!

– Я тебе открою! – крикнул чей-то голос внутри. – Там крокодилище!

Послышался шум возни, ругань, потом внезапно всё утихло.

– Максим! – позвал Борис.

– Он в нокауте. Идите в жопу! Оставьте меня в покое! Уберите крокодила! Уберите шлюх! Идите в жопу! – даже через металл брони голос звучал выразительно и истерично. – Что вам нужно?! Уходите все! Я хочу спать! Я хочу умереть, но только не от шлюх и не от крокодила! Я хочу умереть…умереть, – крик перешел в рыдания, – умереть от…, от…, умереть от…!

– От чего? – рявкнул профессор.

– А ты как думаешь, от чего? От старости, конечно! Уходи, оставь меня, говорящий крокодил!

Грмнпу вопросительно посмотрел на Бориса. Тот всё понял и кивнул. Профессор наклонился, схватил бронемашину передними лапами, вскинул на грудь и пошёл с ней в сторону леса.

– Тяжёлая? – спросил бегущий следом Боря.

– Есть малость.

Внутри орал Мэнсон.

Павел сидел напротив Нострадамуса и листал исписанный вкривь и вкось блокнот. Великий провидец улыбался во весь рот.

– Вот. Вот тебе центурии, читай, ищи зерно. Зерно! Прикинь, в блокноте зерно! – Мишель захохотал, схватившись за живот. Из глаз текли слёзы. – Я уже смеяться не могу скулы болят! – И снова залился смехом.

– Миша, что это ты мне дал? – Павел наконец-то разобрал корявый почерк и прочитал:

– В траве сидел кузнечик, совсем как огуречик… музыка Шаинского… Миша, это что за фигня?

– Я не знаю, – еле сдерживая очередной приступ смеха, ответил Мишель. – Я так все предсказания писал. Куришь, потом пишешь. Такие откровения приходят в голову, особенно, если измена.

– Миша, при чём здесь кузнечик?

– Ты смотри шире, может это кузнец.

– В траве сидел?

– В траве… На траве…На траве он сидел!!! Га-га-га!!! Точно! Кузнец на траве. Зелёный такой! Ой, сейчас у меня от смеха рот треснет! Читай дальше…

– И снится мне не рокот космодрома…эта…тишина…снится мне трава у дома… опять трава! Миша, тебе лечиться надо…

– Нет-нет, ищи…, где-то точно есть предсказание, Клянусь, сегодня для такого случая, я дозу увеличил.

– Ладно, поехали…на траве дрова…травы, травы, травы не успели.… Это что-то, это звук под крышей, Это то, что никому не слышно. Это голос высокой травы. В точку…

Нострадамус снова залился смехом.

– Миша, иди лучше, гадай на рынке. Жулик ты, а не провидец.

– Ты давай читай, – вдруг резко посерьёзнел Нострадамус, – я сегодня такой портал открыл. Фух, вроде отпустило. Там колбаса оставалась? Пожрать хочется. А ты ищи. Отделяй зерна от плевел.

– Так, подорожник-трава, мне бы…, ну у тебя и почерк…

– Я же алхимик, я должен так записать свои рецепты, чтоб конкуренты не разгадали.

– Так вот почему врачи так пишут…алхимики. Понятно. Ага, вот что-то не про траву – Часы огромной пчелы пройду через миры, бродяги найдут и потеряют, трещины шире, ветер выжимает траву. Тьфу, и тут трава. Но хоть бродяги есть и часы. Ну, и что это значит? Пчела, оса – колбаса, трещины. В чём смысл?

– Видите ли, Павел, я не знаю смысла. Но пока не произойдёт предсказанное, разгадать центурии невозможно. А может, там и смысла нет, а люди подгоняют под события мои видения. Паша, я ведь обычный карточный шулер, но когда передо мной закрылись двери всех казино, мне пришлось переквалифицироваться. Жить-то нужно как-то. Но мои растаманские видения даже меня пугают.

– Я возьму блокнотик…

– Да, конечно. Счастливого вам пути, юный друг.

Гитлер уже третий час сидел перед трильяжем и мерил парики.

– Ни одного нормального, – возмущался он. – То на Кобзона похож, то на Пугачёву. Это же ужас, зачем я только чёлку обрезал?

Он поднял с земли шиньон – рыжий, с длинной косой. Приложил к макушке, поглядел в зеркало, швырнул волосы обратно на пол и разрыдался. Его авторитет подорван. Подчинённые и верноподданные рассмеялись прямо в лицо. Иногда совершаешь такие ошибки, которые выливаются потом в крах всей жизни. Казалось бы – новая причёска, а последствия могут быть плачевными и необратимыми.

В дверь постучали. Фюрер вытер платочком покрасневшие глаза, высморкался в тот же платок и крикнул:

– Кто там?

– Усы принесли на примерку.

– Оставьте под дверью.

Гитлер подождал, пока шаги удалятся, и приоткрыл дверь. В конце коридора кто-то негромко разговаривал, затем грохнул дружный хохот. Фюрер схватил тазик с усами и захлопнул дверь.

Усы тоже оказались самые разнообразные. Гитлер даже повеселел. То он представлял себя Чапаевым в папахе, то Будённым с шашкой в руке, то сицилийским мафиози. Очень понравились а ля Дали, прямо залюбовался.

Но всё равно это было не его образ. Всё равно, будут смеяться, и шушукаться за спиной. Свиньи фашистские!

И тут он понял, что может его спасти. Гитлер набрал номер на телефоне.

– Алло, это Гитлер. Вам поручается задание государственной важности. Немедленно отыскать Чарли Чаплина. Да-да, того самого актёришка и снять у него скальп с верхней губы. Вместе с усами, конечно. Выполняйте. С меня премия, звание и бутылка. Командировочные получите в бухгалтерии. Рейх надеется на вас. Целую, милая, я верю в тебя.

Не успел он отключить телефон, как в комнату ворвалась Ева.

– Подонок, ты опять звонил этой шлюхе, стриптизёрше, да? – набросилась она на Гитлера.

– Евочка, ты о чём?

– Да всё о том! Думаешь, я глухая? Я всё слышала! Не смей трогать Чарли. Он святой, он символ кинематографа! Как ты мог поднять руку на идола, на бога? Дрянь! Немедленно всё отмени!

– Евочка, не кипятись. Ты сама виновата. Сбрей усы, сними трусы.… Вот я и сбрил, и оказался на краю пропасти. И ты тоже, кстати. Мне нужны усы. А такие есть только у этого…, как его…

– У Чаплина.

– Да, у него. Посмотри, я все гримёрки переворошил, ничего не подходит.

– Ничего святого! Сплошной цинизм и нацизм. Ради усов погубить такого человека…

– Дорогая, ну кто сказал погубить? Мне только губа нужна. Одна. Верхняя. Без губы ещё никто не умирал. Ну, зачем ему две губы? Сама подумай.

– Хорошо, чёрт с тобой, но зачем ты опять связываешься с этой танцовщицей? Почему бы не послать Канариса? Или Штирлица. Штирлиц – профессиональный шпион, он бы всё сделал как надо. А эта погремушка опять всё испортит.

– Штирлиц мне не подчиняется, да и его Москва не отпустит. Ему не за это деньги платят. А Мата опытная и напористая.

– Опытная она вокруг шеста без трусов вертеться. И напористая – мужиков в постель затаскивать. А ты тоже хорош, так себя изуродовал.

– Так ты ж сама …

– Мало ли, что женщина сказала. У нас же, баб, язык думает, а не мозги. Ладно, я пошла на кастинг.

Грмнпу поставил бронемашину посреди поляны и постучал ногтем по корпусу.

– Эй, вы там живы? – рявкнул он. – Не сильно укачало? Выходите, вы спасены.

– Отойди на три километра, тогда выйду, – закричал Мэнсон.

– Да ладно тебе, я не ем людей. Я разумное существо.

– Да? Я тоже разумное существо, но это ещё не значит, что я не ем людей. Что тебе нужно?

Динозавр оглянулся, но рядом не было ни Бориса, ни белки. Они отстали, так как профессор не рассчитал свою скорость и в пылу забыл, что человеку и белке не угнаться за ним. А этот безумец в машине начинал раздражать. Профессор был неважным психологом, и всякие споры и недоразумения утомляли и раздражали. Поэтому он оставил в покое людей в броневике и решил подкрепиться. Живность копошилась под ногами, Динозавр сел поудобнее и принялся ловить всяких мелких зверушек и, насобирав полную горсть, отправлял в пасть.

– Эй! – донеслось из машины.

– Чего нужно? – Грмнпу пытался выковырять из земли кролика.

– Ты ещё тут?

– Тут, выходи, не бойся.

Люк осторожно открылся, и ил него выглянуло испуганное румяное лицо. Увидев динозавра, лицо исказилось гримасой ужаса и попыталось скрыться обратно, но его уже не пускали и, даже наоборот, помогали выбраться наружу, несмотря на сопротивление.

– Вылезай, – добродушно сказал профессор, размахивая лапой.

Человек видя, что чудовище не пытается его есть и даже улыбается, немного успокоился и выбрался наружу. Солдат спрыгнул на землю, и стал медленно отходить к лесу, приготовившись сразу бежать в случае угрозы.

– Тебя как зовут? – поинтересовался динозавр.

– Фриц.

– Дурацкое имя.

– Немецкое.

– Нашёл, чем гордиться. Там кто ещё внутри?

– Там господин Мэнсон и ещё один, не знаю, как зовут.

– Почему они не выходят?

– Господин Мэнсон боится, а другой спит. Без сознания, то есть. Выходите, – вдруг крикнул Фриц в сторону машины. – Тут нормально, не бойтесь.

– Я стесняюсь. – Крикнул Мэнсон. – Я голый. Отвернитесь.

Фриц удивлённо пожал плечами. Грмнпу развернулся спиной к машине:

– Пожалуйста. Что я голых людей не видел? У нас в лаборатории человек восемь в пробирках заспиртованы. Голые. И ничего.

Мэнсон выглянул, увидел, что чудовище не смотрит на него, пулей выскочил из люка и побежал в лес, даже не оглядываясь, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, на рвущие одежду колючки, на чавкающую жижу под ногами. Он мчал изо всех сил, словно за ним гналась сама смерть. Но никто за ним не гнался. Он оказался никому неинтересен.

– Он убежал, – сказал Фриц динозавру.

– А я никого и не держал. Посмотри, что там с третьим. Его Максим зовут, да?

– Вроде бы да.

И тут из броневика выглянул Максим с чёрно-жёлто-зелёным синяком вокруг правого глаза. Увидев профессора, он заулыбался, кряхтя, стал выбираться из люка. И как раз в это время на опушку выбежал Борис. Увидев друга, бросился ему помогать.

Следом появилась запыхавшаяся белка.

– Ребята, ну вы и бегаете. – Пожаловалась она, положив лапу на грудь. – А ещё разумные. Разве разумно так бегать. И я, как дура, за ними. Подумать вот, нужны вы мне и гонки эти. Слыш, вонючка, – крикнула белка ящеру, – а как мы им наваляли, а! Враз все разбежались. Жаль, подраться не удалось. Так лапы чесались!

– Что ты говоришь? – наконец, услышал её профессор, залюбовавшийся встречей друзей. – Не услышал.

– Ничего, – обиделась белка, – это так по разумному, не слушать других, и даже не замечать. Хам!

Рииль смотрела в сторону леса, куда чудовище унесло машину с человеком, приговорённым ею к смерти. Шансы, что он останется в живых, совсем минимальны. Но, пока Рииль не найдёт останки того, кто убил Зору, она не прекратит поиск. Найти будет просто. Нужно идти по просеке, вытоптанной динозавром, и найдётся и машина, и кровь, и части одежды, и какая-нибудь деталь в помёте монстра. Очень важно знать, что убийца наказан. Убийца должен умереть. Вор должен быть лишён всего имущества, насильник изнасилован, а убийца убит. Таковы законы. Око за око.

А пока она стояла, ещё не совсем оправившись от шока после увиденной картины. Вдруг чья-то рука легла на плечо. Рииль оглянулась и увидела Литу. Та тоже была одета по-походному – джинсы, куртка с капюшоном, сапоги-казаки. За плечами рюкзак и винтовка.

– Я с тобой, – сказала Лита.

– Вот ещё. Это моё дело.

– Как хочешь. Тогда я иду одна. И ты одна. Думаешь, это лучше, что мы будем не вместе, а порознь?

– Хорошо, ты готова идти прямо сейчас?

Лита кивнула и пошла к дыре в заборе. Рииль последовала за ней, подумав о том, что конь убежал, и прийдётся идти пешком.

– И как тебе? – спросила Лита, когда они вошли в лес. – Понравилось? Я всё понимаю, что Зора.… Но мне просто интересно, как у тебя всё прошло.

– Я не помню, – улыбнулась Рииль, – у меня поплавились мозги. Мужчины, оказывается, могут быть полезны. И приятны. Я ожидала совсем другого – боли, стыда, грязи. А получилось всё очень здорово. Почему это можно только раз в год? А твой как?

– Не знаю. У нас ничего не было. То есть, было, но совсем другое. Мы разговаривали. Он мне рассказал о себе. Он такой смешной, весёлый и умный….

– Это ты о ком? О мужчине?

– Да, его зовут Максим.

– Ты что, поддалась на его грязные чары? Тебя же предупреждали…

– Нет, Рииль, совсем нет. Я иду, чтобы убить его. Я его ненавижу.

– За что? За то, что он разговаривал, а не делом занимался?

– Нет, за то, что он ушёл, не попрощавшись. Я хочу вернуть своё сердце, которое он унёс.

– Мой тоже сбежал. Но я совсем не хочу его убивать. Если я его найду, он сам умрёт. На мне. Клянусь.

Стоило поезду покинуть коммунистический Париж, как вагон сразу преобразился. Проводники переоделись в голубые сорочки, галстуки и форменные кители. Сырое, серое постельное бельё сменили на накрахмаленное, сияющее девственной белизной. Чай стали носить не из отжатых отрубей и не в залапанных стаканах.

Да и пассажиры как-то изменились. Из развязных пролетариев превратились в сдержанных, интеллигентных буржуа. Самогон, сало и копчёные курицы на столиках в купе сменились коньяком, хорошим вином, устрицами, икрой и печеньем в жестяных коробках. В тамбуре аромат махорки сменился на амбре дорогого табака.

В купе к Павлу постучали и, не дожидаясь ответа, открыли дверь. В проёме появился приятный мужчина в дорожном костюме, со сталинским носом и сталинскими усами, с пробковым шлемом на голове. За спиной висел рюкзак, выглядывал ствол ружья и сачок. Он настолько был похож на Иосифа Виссарионовича, что Павлику стало не по себе.

– Позволите присоединиться? Не помешаю? – спросил гость. – У меня билет на это место.

Павел жестом предложил войти и продолжил читать газету.

– Академик Пржевальский, – представился новый пассажир. – К вашим услугам.

– Очень приятно. Павел.

– Наконец-то, я добрался до цивилизации. – академик сел, открыл рюкзак и достал оттуда бутылку водки, баночку корнишонов и варёные яйца. – Не откажете отметить моё возвращение из дальних странствий по захолустьям цивилизации.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.