Одиннадцатый легион (№1) - Одиннадцатый легион

Денис Юрин

Одиннадцатый легион

Глава 1

Начало

Не каждому посчастливится выжить после косого удара махаканской секиры. Осчастлививший его гном явно был известным на всю округу рубщиком мяса или специалистом по забиванию свай. Ценный навык, особенно в военное время. Любая голова, будь она хоть из камня, разлетелась бы, как гнилая кочерыжка, но, несмотря на весьма «профессиональный» подход противника к делу, выжить все-таки удалось.

Минут пять ушло на то, чтобы просто открыть слипшиеся от запекшейся крови веки и побороть чудовищные спазмы боли, парализовавшие все тело, еще столько же, чтобы сфокусировать взгляд и осознать, что он еще жив. Левая часть головы, на которую как раз и пришелся роковой удар, была залита кровью. Неизвестно, спас ли его рост гнома, не позволивший занести секиру под более тупым углом, или крепкая лобовая кость – наследственная черта его рода, но голова выдержала смертоносный удар, и в этом ему повезло.

На лицо свисали ошметки разрубленной кожи, правый глаз распух, а левый подергивался. Но самое страшное заключалось не в этом. В результате падения он был придавлен бесформенной тушей, которая еще утром была его лошадью. Сил, чтобы освободиться, не осталось. Совершив несколько бесплодных попыток, Дарк решил расслабиться и немного прийти в себя, чтобы потом начать все заново.

Когда глаза закрылись, боль стала мягче, а затем совсем отпустила его измученное тело. В голове начали формироваться смутные образы – призраки ушедшего дня.

* * *

Горнист протрубил в три утра. Лагерь начал постепенно оживать, отходя от недолгого и тревожного сна. Между палатками суетливо забегали солдаты в черных доспехах из вороненой стали. Чистка оружия, проверка амуниции, подготовка лошадей – все, что необходимо для удачного завершения этого великого дня, дня, сулившего окончательную победу.

Война началась два месяца назад и, как всегда, внезапно для врага. Империя нуждалась в новых землях, новых ресурсах и возможностях. Три экспедиционных корпуса под личным командованием принца Вортье вторглись в Филанию, уничтожая все на своем пути, сметая гарнизоны пограничных застав и подавляя численным преимуществом все заградительные отряды армии Объединенного Королевства. Сегодня здесь, у местности под странным названием «Великие низовья», состоится последняя, решающая битва. Королю Кортелиусу удалось собрать двенадцать тысяч пехоты и две тысячи конницы. Это все их войско, все резервы, включая даже известную филанийскую гвардию. По данным имперской разведки, Махакан и Аврилия решили оказать им поддержку и направили часть своих войск для защиты соседнего государства. Их отряды были хорошо обучены, но малочисленны и поэтому не представляли серьезной угрозы для наступающих имперских корпусов. Общая численность объединенного войска трех королевств составляла всего девятнадцать тысяч, в то время как силы Империи превосходили их вдвое.

Дарк сидел на барабане у входа в палатку, наблюдая за приготовлениями своего отряда. Фортуна всегда была к нему благосклонна. Шесть лет назад наивным юнцом он приехал в столицу Великой Империи, мечтая о карьере кавалериста. Сразу удалось поступить в элитную военную академию, куда попадали только отпрыски лучших семей. Помогли военные заслуги отца, рядового алебардийца, который в битве при Ренеле защитил грудью самого императора. Лишившись руки, отец заработал дворянский титул, поместье и будущее для своих детей. Не всем солдатам так щедро платят за потерю конечностей.

«Эх, отец, отец, – думал Дарк, – как жаль, что ты не дожил до того дня, когда твоему сыну, кавалерийскому лейтенанту Дарку Аламезу, вручили капитанский патент на командование «эскадроном последней атаки», лучшей гвардейской дивизии. «Лучшим – лучшее» – вот принцип жизни в военное время, поэтому и командование известным во всей армии эскадроном поручили ему, а не сынку какого-нибудь графа или барона. За одно только это стоило любить, нет, просто обожать войну…»

– Дарк, проснись! Через полчаса выступаем, а у тебя тут порядочек, словно утром в борделе.

Рядом с палаткой стоял пехотный капитан Фламер – старый вояка с закрученными усами, командующий батальоном копейщиков принца Лондре. Как только Дарк прибыл в дивизию, так сразу же подружился с этим ворчливым воякой, уж больно много в нем было родного, знакомого с детства: крепко сбитая фигура пехотинца, седые усы и добрые, большие голубые глаза, так часто смотревшие на двадцатитрехлетнего лейтенанта по-отечески ласково и заботливо, – все напоминало Дарку отца.

Поразительное сходство с отцом было не единственной причиной их странной дружбы. Уж очень они были похожи: педантичны, ревниво относились к службе и самое главное – оба были изгоями среди родовитых дворян, которыми в основном и комплектовались гвардейские корпуса.

– А ты все ворчишь, старый вояка. Ну, чем ты недоволен в этот раз? Оружие, люди и кони в полной готовности, хоть в первом эшелоне иди.

– У колодца поймал двоих из твоего отряда. Знаешь, чем занимались?

– Не-а, наверное, кирасы чистили, – решил пошутить Дарк.

Отвращение Фламера к парадному блеску было притчей во языцех в дивизии. Когда к нему в батальон прибывали новобранцы в начищенных до блеска мундирах, капитан радостно ухмылялся и устраивал марш-броски прямо в парадном обмундировании. Только протащив ничего не понимающих солдат верст двадцать-тридцать по болотам, капитан начинал обходиться с ними более снисходительно. Вначале солдаты на него злились, и только потом приходило чувство гордости за командира, основной принцип жизни которого был банален и прост: «Война – грязь, и парадам на ней нет места».

– Жрали…

Одного слова оказалось достаточно, чтобы уничтожить, нет, просто растоптать Дарка. Есть перед боем равносильно самоубийству. Это было прописной истиной, которую вдалбливали в тупые головы деревенских олухов, как только они попадали на службу. Ранение в брюшную полость при набитом желудке – смертный приговор для солдата.

– Ну, ты скажи, Фламер, сколько можно повторять этим недотепам, чтобы не набивали брюхо перед дракой?

– Ну ладно тебе, сынок, не переживай. Мои такие же дурни, только не на конях, а с палками. Не это сейчас самое главное, не это меня беспокоит…

Фламер сел рядом и задумчиво принялся рассматривать то ли голубое небо, то ли зеленеющий на горизонте лесной массив.

– Уж больно все хорошо складывается, уж больно все просто. За неполных два месяца прошли полстраны, серьезных потерь нет, враг бежит, а города сдаются. Все как-то… просто, как на па-ра-де. Не нравится мне все это, Дарк, ох как не нравится! Поверь моему опыту и стариковскому чутью, война всегда свое берет, коль до этого дня потери малые, так, значит, сегодня и есть день жатвы.

– Да ладно, старина, что-то ты совсем расклеился. Ты же этих филанийцев лучше меня знаешь – ничего серьезного. Думаю, часа за два-три управимся. Там же одни новобранцы. Ты вон своих уже три года муштруешь, а этих только вчера от вил да сохи оторвали. Чуть-чуть нажмем – и побегут.

Во время разговора на лице капитана не происходило никаких изменений. Он просто безмолвно сидел и смотрел вдаль. Казалось, что слова Дарка так и не достигли ушей старого уставшего солдата. Прошло еще несколько минут, прежде чем Фламер тяжело встал, еще раз кинул взгляд на узкую полоску леса, видневшуюся на горизонте, и угрюмо пошел к шатрам своего отряда. Неожиданно обернувшись, он как будто невзначай произнес слова, которые Дарк запомнил на всю жизнь: «Для многих этот день последний, а для тебя, кто знает, может быть, все только начинается…»

* * *

Приказ о построении в боевой порядок пришел в четыре утра. Бой должен был состояться на холмистой местности, что было крайне выгодно для противника, так как объединенные силы трех имперских корпусов не могли в полной мере использовать преимущества первого кавалерийского натиска.

Сегодняшняя битва была последним шансом Филании, последним шансом короля Кортелиуса, который, несмотря на преклонный возраст и старческий маразм, все же оставался весьма опасным противником. Его войска удачно перекрыли узкий проход между горной грядой и лесом, отрезав тем самым единственный путь к столице. Армия неприятеля разбила лагерь около недели назад и успела хорошо окопаться. Повсюду виднелись деревянные походные укрепления и глубокие рвы, днища которых наверняка были густо усеяны острыми кольями. Несмотря на численный перевес имперских корпусов и на то, что большую часть армии Филании составляли ополченцы, лишь некоторые офицеры из имперского штаба лелеяли мечту о быстрой и легкой победе.

Дарку так и не удалось насладиться красотой фронтального движения шеренг, испытать чувство приятного возбуждения от первого залпа, увидеть красочную картину слияния двух войск в смертельной схватке. Впрочем, он уже привык находиться в резерве. Его отряд недаром носил гордое название «Эскадрон последней атаки». Как и у двух других специализированных отрядов: «Фурии» и «Мангусты», задача Эскадрона состояла в нанесении последнего, решающего удара в битве.

Вот уже два часа солдатам приходилось прислушиваться к отдаленному грохоту сражения и рисовать в воображении ужасные картины схватки. Приказа о выступлении так и не было. Это казалось странным и непонятным. В сердце каждого кавалериста жила тайная надежда, что командование решило не бросать в бой резервные подразделения.

Каждый из них томился мучительным ожиданием, испытывал страх перед предстоящим сражением, но открыто показывать свои чувства не решался. Каменные лица всадников, угрюмо смотревшие из-под забрал шлемов, не выражали никаких эмоций. В элитные отряды набирались только опытные наемники, прошедшие горнила нескольких войн. В их среде было не принято выставлять напоказ свои переживания, тем более на глазах командира.

Прошел еще час, затем другой, и наконец-то на холме появилась фигурка всадника, скачущего в расположение части. Буквально в нескольких метрах от командирских палаток конь рухнул на землю, волоча за собой мальчишку в форме вестового. Паренек был шустрым, быстро вскочил на ноги и кинулся с донесением к ближайшему офицеру, которым и оказался капитан Аламез.

– Ваше благородь… беда… разбиты!!! Прорыв конных бригад… Приказ командующего всем резервным подразделениям… Остановить любой ценой… Прикрыть отступление штаба.

Слова посыльного воспринимались с трудом, в них трудно было поверить, но приказы не обсуждаются, они выполняются автоматически. Прикрыть, значит, прикрыть, остановить, значит, остановить!

– Ну вот, ребята, и дождались! – выкрикнул солдатам Дарк, быстро вскакивая в седло. – А ну, живо по коням, штаб отступает, пора вступить в бой настоящим воякам, доказать, что не зря воруете казенные харчи, дармоеды! Не все потеряно! А ну, галопом, во всю прыть, вперед, не жалеть никого!!!

Отряд мчался во весь опор, чтобы отвлечь на себя прорвавшуюся в тыл конницу противника. От бьющего в лицо ветра слезились глаза, кровь приливала к голове и хотелось лишь одного: крушить, резать, топтать врага, пытающегося похитить у них победу.

Бой шел полным ходом, шел везде, начиная от передовых рубежей противника и до самых штабных палаток имперской гвардии. Единого фронта уже давно не было, были отдельные группки людей в черных мундирах, с отчаянием крысы, зажатой в угол, отбивающиеся от наседавшего со всех сторон врага.

Сотни полторы легких пехотинцев из дивизиона Форже пытались сдержать натиск кавалерийского эльфийского полка, прорывающегося к штабным палаткам. Пехота стояла насмерть, держа линию фронта, в которой вязла кавалерия. Отчаянно сопротивляясь, солдаты падали один за другим под ударами острых секир и конских копыт. Помочь им уже никто не мог, их гибель была лишь вопросом времени, которого оставалось все меньше и меньше. Пехотинцы понимали, что они обречены, однако держали строй. В голове каждого из них жила непреклонная, как сама правда, мысль: «Мы живы, пока держим строй, мы живы, пока вместе».

Будь Дарк немного постарше, немного поопытнее, то понял бы, что все уже давно потеряно, но… Эх, молодость, молодость!

С сумасшедшим воем, гиканьем и криками Эскадрон врезался в левый фланг противника, опрокидывая и подминая под себя застигнутых врасплох эльфов. В воздухе, заглушая шум боя, зазвенел боевой клич: «Империя!!!» Откуда-то справа прогремели кличи: «Хангаррр!!!…», «Династияяяя!!!..» Это «Мангусты» и «Фурии» ударили в центр и правый фланг кавалерии. Сыграл эффект неожиданности. Враг был парализован таким мощным напором. Повсюду раздавался звон мечей, крики, вопли умирающих под копытами лошадей эльфов. Прямо перед собой Дарк увидел полковничьи эполеты на белом мундире, рубанул наотмашь, вскользь, прикрылся щитом от удара слева и тут же контрудар – мощный, прямо в грудь врага. Кто-то пытался стащить его с лошади, но получил удар «утренней звездой» оруженосца, который с самого начала схватки неустанно следовал за командиром и прикрывал его спину. В воздухе просвистел шальной болт и впился прямо в прорезь забрала оруженосца. «Бедный мальчик, он был так предан и мечтал о карьере», – подумал Дарк, парируя очередной удар и нанося свой – смертельный.

Бой разгорался. Враг был застигнут врасплох, но быстро оправился от удивления. Эльфы всегда отличались коварством и холодным жестоким расчетом. Они продолжали сражаться, даже потеряв командиров, сражаться жестоко, отчаянно, ненавидя все человеческое. Кто знает, чем бы закончилась эта кровавая бойня, если бы не подмога, спешившая к эльфам со всех сторон. Подавив последние очаги сопротивления имперских войск, враг стекался туда, где еще кипел бой, где еще можно было убивать. Силы эскадронов быстро таяли, теперь уже они были в кольце и яростно отбивались от наседавшего со всех сторон врага.

«Еще немного, и все кончено, – подумал Дарк, – мы выполнили задачу, спасли штаб, теперь нужно подумать и о себе». На какую-то долю секунды ему показалось, что вопль, вырвавшийся из его задыхающегося горла, заглушил рев боя. Неизвестно, показалось ли ему это, или действительно было так, но по крайней мере три десятка черных всадников тут же кинулись за ним на прорыв окружения. И это им удалось. Отряд бешено мчался по полю, усеянному трупами, уходя от преследователей, лавируя между войсками противника, пытающимися перекрыть им путь к отступлению. Пролетая по полю боя, Дарк краем глаза заметил небольшую возвышенность, которую все еще удерживала кучка алебардийцев. На рукавах их мундиров виднелась красная нашивка – оскаленная морда волка. Это были остатки батальона Фламера. Солдаты дрались, несмотря на то что еще час назад отряд потерял своего командира…

В голове Дарка пульсировала всего одна мысль, всего два слова – «к лесу». Горстка всадников взлетела на последний холм перед лесом и тут же натолкнулась на отряд махаканской пехоты, устроивший здесь свой лагерь.

* * *

Дарк открыл глаза и снова встретил прилив боли. Гудела голова, ныла придавленная лошадью грудь и зудела левая нога, которую он, наверное, подвернул при падении. Собрав остаток сил, сделал рывок, чтобы освободиться из-под уже окоченевшей туши, лежавшей на нем. Бесполезно, только боль, новая боль, пронизывающая насквозь и выворачивающая наизнанку.

Совершив еще несколько усилий, он почти выбрался из-под лошади, затем, опершись на седло, Дарк начал тянуть его на себя, проволакивая ноги под мертвым животным. Наконец-то ему это удалось. Как ни странно, но в голове вертелась по-детски наивная мысль: «Это роды, я заново родился, родился другим человеком. Оно началось, началось что-то новое…»

Он жил, он даже мог думать, думать, превозмогая не только боль, но и жуткое чувство рвоты, преследующее его весь долгий и мучительный путь по оврагам, усеянным остатками изуродованных тел. Впервые он задумался о бессмысленности всего происходящего:

«Человек – странное животное, коллективное. Находясь вместе, люди могут совершенно спокойно воспринимать действительность, какой бы ужасной и отвратительной она ни была. Маршируя в колонне победителей или отступая в толпе проигравших, люди думают о будущем или о прошлом: вспоминают погибших близких и товарищей по оружию или рисуют картины будущих побед. И только когда ты остался один, ночью на поле боя, усеянном трупами, перестаешь мыслить привычными категориями и стереотипами. Исчезают все страхи и несбывшиеся мечты, и приходит только оно – холодное и абсолютно безэмоциональное осознание действительности, жизни, какой она есть. Колеса истории вращаются безмерными амбициями одних людей и безропотным послушанием других. Движение колеса приводит цивилизацию к прогрессу, развитию, а что остается позади?»

Глава 2

Передышка

И вот наконец-то наступило долгожданное утро. Дарк выбрался из долины, в которой вчера проходило сражение. Первые лучи солнца, слабо пробивающиеся сквозь дымку тумана, он встретил уже на опушке леса. Сил идти дальше просто не было, да и куда идти, он абсолютно не представлял. Присев на сломленный ствол березы, он задал себе самый извечный вопрос всех времен и народов, воспеваемый как придорожными бардами, так и учеными мужами в философских трактатах: что делать?

Ясно было только то, что прежде всего необходимо хоть как-нибудь обработать раны. Для этого, по крайней мере, были нужны чистые тряпки, которых под рукой, увы, не оказалось. Найти каких-нибудь местных жителей, добыть у них самые простейшие мази и отлежаться пару дней на теплом сеновале было самым разумным, но, с другой стороны, и самым опасным решением. Дарк просто на миг представил радостные ухмылки филанийских крестьян, увидевших израненного имперского офицера. Нет, он слишком устал, чтобы быстро бегать… Лучше посмотрим, чем сможет «одарить» поле вчерашнего боя.

А что потом? Пробиваться к своим было бы бессмысленно. После полного разгрома войска бегут, и их явно преследуют филанийские части. В захваченных городах, конечно, остались имперские гарнизоны, но будут ли они держать оборону после вчерашнего поражения? Даже если главнокомандующий войсками принц Вортье жив, он вряд ли решится удерживать полуразрушенные города, да еще когда армия походит на напуганное стадо баранов. Скорее всего, войска полностью деморализованы и бегут все дальше и дальше – к границе, под защиту пограничных укреплений. О том, чтобы попытаться догнать своих, не может быть и речи, тем более когда ты ранен и истекаешь кровью. Ну что ж, тогда попытаюсь пробиться через соседние, нейтральные, королевства.

География в военной академии была не самым любимым предметом. Преподаватели считали, что будущим офицерам не стоит забивать себе голову всякой ерундой. Лишь немногим выпускникам посчастливилось хоть раз за время пребывания в стенах «альма-матер» увидеть карту мира, а уж о том, чтобы найти на ней столицу собственного государства, и речи быть не могло. Зато каждый кадет буквально в считаные минуты мог составить полный топографический отчет о местности, на которой находился не более двух минут.

К сожалению, эти навыки были сейчас абсолютно бесполезными: Дарк видел лес, но не знал, насколько он велик, знал только, что где-то там, за ним, находится спасительный Кодвус – маленькое пограничное королевство между известным ему миром и землями легендарных орков, которыми крестьяне, толком даже не представлявшие, как эти самые орки выглядят, пугали своих детей.

Итак, план дальнейших действий был составлен и предельно прост: обработать раны, чем-нибудь перекусить, а затем – через лес в нейтральные земли, чтобы с первым же торговым караваном попасть обратно на родину.

Над полем плыла легкая дымка тумана, и видно было не более чем на сорок-пятьдесят шагов, а учитывая легкое сотрясение мозга – не более чем на тридцать. Короткими перебежками, низко прижимаясь к земле и прислушиваясь к каждому шороху, Дарк медленно пробирался вперед. Отовсюду доносились резкие, раздражающие слух крики пирующих на поле боя птиц. «Гадкие твари, жрут все подряд: и трупы, и раненых, тех, что без сознания», – промелькнуло в голове Дарка. При одной только мысли о бедолагах, которые приходят в себя от того, что их доклевывают, по коже пробежала волна отвращения и страха.

Впереди виднелось что-то большое и белое, слышались легкие шорохи. Когда он подкрался поближе, из его груди вырвался вздох облегчения: «Да, вот и оно… как раз то, что нужно…» Это была крытая телега, лежащая на боку. Порванный белый тент слегка дрожал от ветра. Рядом с фургоном по полю были хаотично разбросаны оружие, трупы и съестные припасы, в основном, вяленое мясо, хлеб и разбитые бутылки с пшеничной водкой – любимым солдатским пойлом. Заработав пару десятков порезов битым стеклом, валявшимся вокруг, ему удалось обнаружить пару целых бутылок. Водка – оптимальное средство как для обработки ран, дезинфекции живота после плохой пищи, согрева, так и просто для внутреннего потребления. Вытряхнув из валявшегося рядом мешка с крупой содержимое, Дарк доверху набил его растоптанными буханками хлеба и вяленым мясом. Ну, вот и все, почти все… Присев на мешок с припасами, Дарк вытер с изуродованного лица пот вместе с запекшейся кровью, затем, ловким движением достав походный нож из-за голенища сапога, приступил к разделке полотняного тента.

Лучшей ткани для перевязок ему просто не найти, да еще в таких количествах.

Внезапный еле уловимый шорох оторвал его от работы. Броском, которому позавидовал бы даже профессиональный разведчик, он резко отпрыгнул от телеги шагов на пять и вжался в землю. Онемевшая кисть руки автоматически перехватила рукоятку ножа в боевое положение. Он лежал на траве, пропитанной водкой и кровью, и напряженно ждал, вслушиваясь в тишину. Ждать пришлось недолго…

* * *

Детство – хорошая вещь и, как все хорошее, кончается почему-то очень быстро. У Дарка оно закончилось в двенадцать лет, когда отец решил всерьез заняться воспитанием сына. Как каждый дворянин, вышедший из низов и не умеющий даже толком читать, он не мог дать сыну не то что светского, но даже приличного по тем временам образования, зато мог хорошо подготовить к будущей карьере военного. Почти каждый день был для мальчика одинаково утомителен и скучен: бег – гимнастика – борьба – стрельба из лука и так далее, и тому подобное – до боли в суставах и полного изнеможения. Когда молодому Аламезу исполнилось пятнадцать, наступила настоящая каторга – в его жизни появилась Джер.

А дело обстояло так… Одним из обязательных вступительных экзаменов в Академию было фехтование. Знатные дворяне, герцоги да бароны, нанимали для своих отпрысков профессиональных учителей, которые стоили очень дорого и были не по карману бедному дворянину. Заполучить учителя для Дарка было большой и, пожалуй, неразрешимой проблемой, но вот однажды отец вернулся из города с высокой темноволосой эльфийкой. Ее стройная фигура, красивые черты лица и очаровательная улыбка чуть ли не явились причиной сердечного приступа матери. Такую наложницу пожелал бы иметь всякий, она могла бы стать украшением любого, даже королевского, двора. Но, как тут же выяснилось, отцом руководило не «мужское естество», а лишь забота о будущем своего несмышленого пятнадцатилетнего оболтуса. Еще до начала весенних праздников отец написал письмо своему старому полковому другу и нынешнему начальнику местной тюрьмы, в котором просил продать ему какого-нибудь заключенного, кто «поспокойнее и прекрасно владеет оружием». В тот год было большое восстание эльфов в провинции Сардок, в результате которого погибло много народу. Таким образом Джер и оказалась в поместье сеньора Аламеза.

Появление эльфской красавицы не могло остаться незамеченным в деревне. Вначале крестьянские парни боялись подходить к ней близко, думая, что она любовница сеньора, потом, разобравшись, что к чему, осмелели и были наказаны: коромыслом, ушатом, вожжами и снова коромыслом…

Она не была добрым другом и отзывчивым наставником, но была очень эффективным учителем…

* * *

– Ну, никак не могу понять, кто же из нас мальчик, а кто девочка и кто кого должен защищать? Отдыхаешь? Отдыхай, отдыхай, красавчик! Слабенький ты мой, совсем умаялся, совсем обессилел. Самое время взять тебя на ручки, отнести домой и уложить баиньки.

– Перестань, Джер, мне плохо…

Эльфийка, важно расхаживающая взад и вперед по поляне, неожиданно присела на корточки рядом с телом поверженного на землю ученика, запустила руку в густую копну непослушных волос и рывком поставила Дарка на четвереньки.

– Ну, ты подожди, маненький, сейчас я тебя приласкаю, тебе совсем хорошо станет!

Сильный удар острых костяшек левого кулака, пришедшийся точно под ребра, вновь повалил юношу на землю. Джер поднялась в полный рост и принялась отчищать костюм от насевшей во время занятий пыли. Движения женщины были элегантными и плавными, словно у дикой кошки.

Избитый, весь в синяках, ссадинах и кровоподтеках, он лежал на песке, сдерживая слезы, выступающие не столько от боли, сколько от ненависти. В такие минуты Дарк ненавидел себя за то, что он такой слабый и беспомощный, ненавидел Джер, избивавшую его каждый день, ненавидел отца, который сейчас спокойно стоял рядом и молча смотрел, как эльфийка измывалась над ним.

Подняться он пытался несколько раз, но безуспешно – тело как будто окаменело. Единственное, что он смог сделать, подстегиваемый злобой и ненавистью, так это встать на четвереньки и тут же шлепнуться обратно в грязь, как туша коровы на пастбище во время эпидемии ящура.

Во время этой весьма комичной, как могло показаться со стороны, процедуры жестокосердная мучительница продолжала свой монолог:

– Люди – удивительные существа: так мало живут и так долго соображают. Судя по твоим умственным способностям, общаться на равных с тобой можно будет лишь к старости, когда ты наконец-то перестанешь слушать слова, а будешь понимать их смысл. Сейчас же придется объяснить подробнее. За тот месяц, что я с тобой нянькаюсь, ты все-таки чего-то достиг; вполне сносно владеешь мечом для старого, изможденного недугами и ласками наложниц аристократа… Возможно, ты даже сможешь сдать экзамен в Академию, но ради только этой цели не стоило бренчать оружием, даже брать его в руки не имело смысла. Ты молод и беден, а впереди у тебя полная опасностей жизнь. Сносно владеть мечом – вопрос не карьеры, а элементарного выживания. Даже если ты не станешь военным и не будешь стремиться улучшить свое положение в обществе, все равно тебя встретят многие, жаждущие отнять то малое, что ты имеешь: деньги, дом, жизнь. Поверь мне, я знавала многих негодяев, не брезгавших отобрать у нищего котомку и перерезать горло ближнему своему всего за пару монет. Отселе мораль, мальчик: «На ногах нужно стоять, даже когда их нет; руками надо работать, даже когда это сложно; а головой – думать… даже в твоем случае!!!»

Неожиданно, резким рывком, Джер сама подняла его, развернула в воздухе, притянула к себе за порванные рукава камзола и злобно прошипела, скалясь мелкими эльфийскими зубами: «В следующий раз я пойду до конца, буду бить тебя до тех пор, пока не встанешь на ноги, запомни!!!»

Его не оттолкнули, а просто отпустили, но этого было достаточно. Тело снова повалилось в грязь. Отряхнувшись от брызг, Джер плавной кошачьей походкой подошла к отцу и что-то тихо сказала. Сеньор Аламез одобрительно кивнул и даже улыбнулся, как всегда немного загадочно.

* * *

Ждать пришлось действительно недолго. Вскоре шум повторился, послышался скрип колес и тихие, приглушенные голоса. Прошло еще несколько минут, и из тумана выкатилась повозка с тремя оживленно спорящими мужиками. До Дарка донеслись обрывки фраз:

– А я те, Щук, говорю, за каждый зуб по полтине…

– Брешешь, собака! Коренные дороже, в них золота больше…

– Щас по роже получишь, перстни спрятал, гад…

– Так это когда было-то?!

– Когда бы ни было, а получишь.

Все сразу стало понятно, он нарвался на хозроту. Какое-то подобие порядка существовало даже в сумбурные военные времена. Вскоре после боя на поле появлялись вспомогательные подразделения победившей армии: вначале санитары – помочь раненым, а затем хозроты – собрать трофеи и обобрать убитых. Второму занятию королевские мародеры уделяли куда больше времени и сил. Лишь потом, в лучшем случае через несколько дней, начинали сгоняться похоронные команды из военнопленных.

Повозка остановилась, издав скрипучий протяжный звук, вызвавший у Дарка новый приступ головной боли. Из телеги вывалилось трое пузатых мужиков в кожанках. В руках они держали грубые холщовые мешки и бесхитростный инструментарий для вырывания зубов и отрезания пальцев.

– Слышь, Щук, подсоби… Застрял, зараза, слезать не хочет.

Один из простолюдинов пытался стащить перстень с пальца убитого офицера.

– Уйди, тефтеля, всему учить надоть… Не лезет, так руби, чего цацкаешься?

– Да он же вроде наш, не черный…

– А кой хрен разница?!!!

– Слышь, Щук, а он вроде бы того, дышит…

Щук, явно старшой в мародерской команде, снял с пояса палицу и быстрым отточенным годами ударом раздробил голову умирающему.

– Теперича ужо нет.

Дарк еще сильнее вжался в землю, старался не шевелиться и дышать очень-очень медленно. Он не был напуган, просто не знал, как поступить: притвориться убитым или напасть?

Был шанс, что мародеры пройдут мимо, посчитав его мертвым. С другой стороны, если их не обманет его притворство, то он даже не успеет подняться. Тяжелые окованные дубинки успешно завершат дело махаканской секиры, ему не дадут встать на ноги, просто забьют, как крысу. Но в то же время, будучи сильно потрепанным, потерявшим координацию и плохо видя, трудно одолеть троих здоровых мужиков, проведших большую часть жизни на скотобойне. В любой момент он мог потерять сознание, закружившись в финте или делая выпад, могла отказать больная нога.

Как ни странно, но самое худшее – наличие выбора, а не его отсутствие. Ты знаешь, что нужно выбирать, но смертельно боишься ошибиться, принять неверное решение, выбрать не тот ответ на вопрос. Дарк колебался, а времени оставалось все меньше и меньше. Трое шли почти вплотную друг к другу, шли прямо на него и были уже совсем рядом. Чашу весов перевесил Щук. Заметив золотую серьгу в ухе убитого, он отошел от группы и наклонился над телом, чтобы содрать безделушку. Один из его товарищей оглянулся и замедлил шаг, отстав от третьего мародера буквально на пару шагов. Группа немного растянулась по полю, и этого было достаточно, чтобы начать действовать.

По-кошачьи быстро вскочив на ноги, Дарк кинулся на ближайшего мародера. Несмотря на стремительность его броска, мужик среагировал моментально и нанес косой удар дубиной снизу. Спасло то, что времени для сильного замаха у него не было, и Дарк легко парировал удар стальным наручем левой руки, тут же воткнув нож в нижнюю часть живота – как раз под кожанку. Второй быстро развернулся и кинулся на воскресшего из мертвых. Дарк сильно оттолкнул обмякшее тело и сбил с ног нападавшего. Щук был уже рядом, нанося палицей быстрые хаотичные удары то слева, то справа. Дарк отступал, то уворачиваясь, то принимая удары на стальные наручи. Времени на контратаку не было, к тому же нож остался в трупе. Дело было плохо, приятель Щука наконец-то избавился от мертвого тела и спешил на подмогу. И тут Щук допустил ошибку. Посчитав, что «черный» уже скис, он сделал широкий замах, чтобы вложить в последний удар больше силы. Это дало Дарку какую-то лишнюю долю секунды, чтобы совершить правый пируэт с полным оборотом и врезать левым наручем по лицу нападавшего. Щук присел, завалившись набок, и медленно рухнул наземь. Тут же над головой Дарка засвистела дубина, которую он принял на перекрестье рук. Используя силу инерции, рванул ее на себя и отскочил в сторону. Пока противник продолжал свой полет, юноша подхватил с земли короткий обломок меча и с силой метнул его вслед. Как ни странно, но сталь вонзилась точно между лопаток. К этому времени Щук уже пришел в себя: он стоял, широко расставив ноги и слегка наклонившись вперед. Лицо было обезображено яростью и кровавым месивом вместо левой щеки.

«Ну шо, щанок, еще поиграем?! Щас резать буду…» – При этих словах Щук достал из стоявшего рядом мешка короткий пехотный меч и стал медленно приближаться, бешено вращая обезумевшими от ярости и боли глазами. К несчастью, оружия на земле поблизости не было. В этой, кажется, полностью безнадежной ситуации Дарк решился на отчаянный поступок, поступок, граничащий с самоубийством. Он начал отступать, идя полукругом, противник побежал, сокращая дистанцию, и нанес косой рубящий удар сверху. Вместо того чтобы отскочить или отклониться, Дарк сделал встречный выпад немного вбок, высоко выставив правую руку. Меч проскрежетал по наручу и вскользь содрал кожу с локтя. Если бы Дарк встретил удар под более тупым углом, то руки уже не было бы. Порой наиболее эффективные приемы бывают и самыми опасными для тех, кто отважился их применить. Промахнувшись, Щук упал. С чувством злобы и остервенением Дарк накинулся сверху и начал бить врага по голове. Стальные армейские перчатки сделали свое дело. Страшно было смотреть, в какое кровавое месиво превратилось лицо мародера. Избиение прекратилось только после того, как враг перестал дышать.

Немного придя в себя, офицер подобрал окровавленный меч и мешок с припасами. Он сделал правильный выбор и вышел победителем. Горечь вчерашнего поражения куда-то ушла, уступив место беспредельной уверенности в себе. Это мерзкое поле осталось за ним, он победил.

Глава 3

Лесная братия

Лес оказался не просто большим, а беспредельным. Дарк шел по нему уже второй день и, кажется, окончательно заблудился. Не очень густой березняк через два часа пути сменился сосновым массивом. Деревья были высокими с густыми раскидистыми кронами, через которые с трудом пробивались лучи солнца. В конце концов он очутился в болоте, в котором и проблуждал остаток дня, утопая в трясине и кормя всевозможных местных обитателей собственной кровью. Под вечер удалось все-таки выйти на более-менее сухой участок, где Дарк и заночевал, предварительно обработав раны и напившись для согрева. Костер разводить он так и не решился. Несмотря на успокаивающую тишину и убаюкивающий шорох листьев, Лес не был таким уж безопасным местом. В течение первого же дня своих скитаний он чуть было не натолкнулся у ручья на медведя-трехлетку. Повезло, что косолапый был слишком увлечен ловлей рыбы. Много раз Дарк находил гладко обглоданные кости каких-то животных. «Черт его знает, кто или что здесь водится, – думал путник, – согреться крайне необходимо, но костер может привлечь внимание ночных тварей. Далеко не все из них боятся огня, но наверняка все обожают мясо мирно посапывающих у костра путников. Лучше не рисковать и согреться испытанным деревенским способом – пол-литра на ночь».

Новый день начался на удивление замечательно: он хорошо отдохнул, раны все еще болели, но уже не причиняли больших неудобств, не сковывали движений и не парализовывали болью при каждом неудачном шаге. Немного поблуждав, Дарк вышел на старую, заросшую травой и папоротником охотничью тропу, ведущую куда-то в глубь Леса.

Когда в Лесу находишь дорогу, не возникает сомнений, идти по ней или нет, а просто идешь и боишься ее потерять. Иногда тропа действительно пропадала, прячась за деревьями, виляя по оврагам, заставляя ходить кругами на маленьком пятачке леса, в общем, вела себя, как капризная женщина, издевающаяся над свои ухажером.

Кто знает, сколько еще пришлось бы ему вилять по оврагам и тонуть в болотах, если бы вдруг прямо перед ним не ожили два куста, которые на самом деле оказались местными жителями, вооруженными луками и длинными охотничьими ножами. Поверх легких кожаных доспехов на незнакомцах были накинуты зеленые маскировочные плащи, утыканные ветками кустарника. Рука Дарка тут же легла на рукоять меча. Достать оружие он мог в считаные доли секунды. Странно, но незнакомцы вели себя очень мирно, они даже не достали ножей. Разговор завел тот, что был поменьше и смотрел на Дарка прищуренными и хитрыми, будто у куницы, глазенками.

– Здоров будь, путник! Куда идешь, коль не секрет? Откель, не спрашиваем… и так понятно.

– А если понятно, откуда, так что, не догадываешься, куда?

– Ну как не догадываемся, это ж и бурундуку ясно. Доблестная имперская армия совсем не по-доблестному наполучала под зад от филанийских мужиков, и таперича отдельные личности поперлись в Лес, ища путь в Кодвус, где их ждут, по мнению тех же самых личностей, с распростертыми объятиями и ужо запряженными экипажами, чтобы тут же отправить обратно, в Империю то бишь. Правильно?

В словах и интонациях незнакомца чувствовалась издевка, она же отражалась и на ухмыляющейся физии его спутника. «Нарываются на драку или просто такими ехидными уродились? – подумал Дарк. – Ничего, по ходу разберемся, хуже уже не будет…»

– Правильно, правильно. А вы, стал быть, милостивые государи, сидите здесь в кустах, обвешанные ветками и репьями, брюхо чешете и ждете, когда вот энти «отдельные личности» мимо вас пройдут, чтобы направить их «на путь истинный», то бишь ко двору короля филанийского, где примут они полагающееся возмездие…

Дальше продолжить тираду не удалось, так как его собеседники повалились с хохоту.

– А ты, ваш благородь, ничего… Не только на меч, но и на язык востер. Но вот сий-туй-а-цию не совсем правильно понимаешь. На фиг ты нам здесь повстречался, и куда прешь, нам дела нет. Мы королю не служим…

– Ага, вы просто хорошие лесные парни, обдирающие до нитки прохожих и отдающие деньги бедным да обиженным. А я – офицер и дворянин, то бишь богатый сумасброд, должен поделиться с вами своими пожитками, явно у крестьян награбленными. Так, что ли?!

– Ну ты посмотри, Кучерявый, парень-то совсем зеленый, нас за бандюг принял, ну ничегошеньки о жизни лесной не знает.

Молчавший до этого момента Кучерявый поднял ладонь кверху, давая напарнику знак помолчать.

– Ты, путник, на него, того… не обижайся, он по жизни такой. А тебе мы дурного ничего не желаем, иначе еще бы там «на поле» притюкнули, да только нам это ни к чему. Давай-ка, лучше на пенек присядем, я тебе быстро всю сий-туй-а-цию изложу.

Путники устроились на привал, и Кучерявый продолжил, утопая в исторических подробностях и захлебываясь местным диалектом:

– Ну, стал быть, так, начнем изначале. Лес этот тянется отсель, то бишь от «Великих низин», до самого Кодвуса и принадлежит, как ты правильно отметил, филанийскому королю Кортелиусу и брату его принцу Генриху. Да токо это все фи-ци-аль-но, то бишь не взаправду.

– А это еще как?

– Да вот так. Лет сто назад предки покойные нынешнего короля, Узун Мрачный и жена его Рея, Лес этот к Филании присоединили. У кого завоевали и по какому случаю, я не знаю, врать не буду, да и не в этом дело, а в том, что в лесу испокон веков народцы всякие мелкие жили. Они из Леса-то и носу не казали, и до королевской власти им было… ну, как энто у вас, у образованных, говорят, а… до лампады. Когда вассалы Узуна, между которыми он лес поделил, сюда сунулись, то им, стал быть, того, под зад уж больно шибко давать начали.

– Кто, мелкие да отсталые племена? В жизни не поверю, что дикари могли оказать сопротивление регулярным частям.

– Хошь верь, хошь нет, да токо надавали… точно. Рыцари-то те все больше или строем, или на конях привыкли, а какие в лесу кони? Дело худо совсем было, да к тому ж с гор Кодвуса амазонии пришли и тож права на Лес предъявили, видите ли, когда-то давно, лет этак триста али более взад, здесь их предки жили. Да только я так сужу, какие у амазоний предки могли быть… тьфу… шалавы беспутные…

– Амазонки, что ли? Я-то думал, что это легенда, сказка.

– Ну, их всяк по-разному кличет, кто амазониями, кто духобабами, ты вона по-своему обзываешь. А что сказка, так ты у Щуплого спроси, они ему о прошлом годе стрелу так крепко в зад вогнали, что всей заставой вытаскивали. Я прав, Щуплый?!

Воспоминания о прошлогодних событиях почему-то очень сильно изменили радостное до этого момента настроение ехидного парня. Он весь сжался, и в глазах промелькнула искра ненависти. Единственное слово, которое он выдавил из себя, было: «Курвы…»

– Ну, в общем, бардаку в те времена хватало, и очень это господам не нравилось. Да кому ж понравится, когда лес твой, а сделать ты с ним ничегошеньки не могешь: ни зверя набить, ни деревцов порубить. Терпел король, терпел, а апосля того, как наемный анженер, гном из Махакана, в горной гряде, что отсель на востоке, у самого Кодвуса, алмазную жилу обнаружил, кончилось королево терпение. Скумекав, что благородные вассалы его для войн лесных не сгожи, созвал он охотничье ополчение, ну охотников, стал быть, да браконьеров, и обещал, на короне поклявшись, шо коль ополченцы лес очистют, то жить в нем свободно будут. Ну вот очистили и до сих пор живем. Жизня-то здесь хоть и опасная, да зато без хозяйских батогов и налогов. Так и началось оно, братство лесное.

– Ну вот, а кто говорил, что королю не служите?

– Конечно, не служим, нам до него дела нет, как и ему, впрочем, до лесной жизни. Он с нами торгует, дерево, меха и прочую всячину имеет. Шахоперов его мы к алмазам пускаем, даже охрану у прииска держим. Все чин по чину. Договор никто, стал быть, не нарушает. Да и как его король нарушит, коль нужны мы ему.

– Интересно только, для чего, если Лес от племен уже очистили?

– От них-то да, еще годков пятьдесят назад, да токо не они одни кровь-то портят. Амазонии те по Лесу до сих пор бродят, не переловить их зараз, сколь ни пытались.

– Курвы, мать их… – озлобленно прорычал Щуплый.

– Да к тому ж границу-то охранять надо, народец в Кодвусе бандюжный, все время наведывается. Раньше грабить ходили, а тепереча все больше торговать желают, да токмо вот беда, налогов в казну платить не хотют… как это по-вашему, по-ученому… контрабанда. Королевские людишки дороги да равнины перекрыли, таможенные посты поставили, ну те, значит, сразу сюда, через Лес поперли. Вот и ловим их, грешных, бандистов, стал быть… Коль они мирно, то бишь без драки, ловятся, обратно выпихиваем, а коль за луки да ножи хватаются, так вяжем и королевским сдаем. Договорчик об этом тоже имеется.

– Ага, так, стало быть, выдаете, а кто меня только сейчас уверял, что вам до меня дела нет, что могу куда угодно пойти?

– А ты не кипятись, я мужик темный, сам того договорчика не читал, да вообще, если честно, грамоте не обучен. Только одно знаю, мы тех ловим, кто сюда прется, а кто тудать, так то не наша забота. Пущай об этом у кодвусовских голова болит. Да и Богорт, старшой наш, указ дал, имперцев не трогать, а, наоборот, им всяко помогать да к нему на главную заставу для разговора препроваживать.

– А после беседы знакомство с батогом да шибеницей случайно не предусмотрено?!

– Не-а, не боись, мы народ простой, такой ерундой не тешимся, да и до королевских войн нам дела тоже нет, мы Лес охраняем. Зачем ваш брат Богорту понадобился и шо это за разговор такой, не спрашивай – все едино не знаю, да токмо со вчерашнего дня уж целая дюжина беглых имперцев по заставе шарахается, надоели, аж жуть… Ну шо, посидели, отдохнули, лясы поточили, пора и в путь.

– Погоди, я же вроде бы еще и не согласился с вами идти.

– А куда деться-то? Не хочешь – не иди, да только самому тебе из Леса не выбраться. Вон сам-то два дня по болотам плутал, а далеко ушел? Вон за той опушкой как раз поле начинается, где вам рога обломали… Одному тебе никак не можно: или в болоте утопнешь, или звери пожрут, так не артачьси, выбора у тебя все равно нету.

«Этот наполовину одичавший охотник действительно прав, одному не выйти, не добраться до границы, – подумал Дарк, – к тому же согреться у костра и отоспаться за надежным частоколом лесной заставы абсолютно не помешало бы».

– Ну что ж, ты прав, – сказал он уже вслух, – посмотрим, что за разговор ко мне у твоего Старшого.

* * *

До заставы, точнее, Лагеря Лесного Братства добрались быстро, еще до захода солнца, хотя путь был усеян не розами, а колючками, репейниками и прочей липучей растительностью. Порою группе приходилось пробираться через густые заросли кустарника, рвущего одежду и раздирающего в кровь лицо. Если еще в самом начале пути Дарк пытался запомнить дорогу к лагерю, то буквально через полчаса отказался от этого неблагодарного занятия. Они то петляли по оврагам, то ходили кругами по одному и тому же месту, а порою казалось, что группа идет в обратную сторону. «Наверное, они боятся, что я запомню дорогу, поэтому специально сбивают с толку… – думал Дарк. – …А если облегчить всем жизнь и честно признаться, что, несмотря на все мои познания в военной топографии, я окончательно запутался, тогда можно будет прямиком пойти на заставу, не наматывая бессмысленные версты». Немного погодя Дарк понял, насколько абсурдными были его предположения.

Большую часть пути они шли в абсолютном молчании, держась друг за другом след в след. Охотники общались между собой исключительно жестами, боясь нарушить священную тишину Леса. Это походило на какой-то причудливый язык пантомимы, так, например, когда Щуплый, идущий впереди, поднимал руку с открытой ладонью и держал ее вертикально, это означало «тише, дурни, дайте вслушаться», а когда рука горизонтально опускалась ладонью вниз – «лягте на землю и заткнитесь». Но самое худшее, когда выставлялась рука со сжатым кулаком и большим пальцем по направлению к земле, а затем разжималось определенное количество пальцев, например два. Такой знак предупреждал: «Опасность, впереди двое чужих».

Щуплый проделал это только однажды, и они с Кудрявым тут же упали на землю. Охотник прижался вплотную к Дарку и накрыл его сверху полами своего маскировочного плаща. Через минуту послышался легкий хруст сучьев, и на поляне показались две амазонки, плавно передвигающиеся пружинистой кошачьей походкой. Держа луки наготове, то есть уже со взведенной тетивой и наложенной на седловину стрелой, они медленно шли, прислушиваясь к тишине и внимательно осматриваясь по сторонам. Сомнений быть не могло: если их чуткие уши уловят хотя бы малейший шорох или глаза заметят какое-либо подобие движения, то они моментально выстрелят, а уж потом будут разбираться, кто или что это было. Путников не заметили, девицы легко закинули луки за спину и пошли дальше по своим делам. Чуть погодя продолжили путь и охотники. Дарку было интересно это происшествие, и он пытался расспросить Кудрявого, но тот, видно, исчерпал запас красноречия на этот день, ответил очень сжато и уклончиво: «Хотя у нас с ними щас мир, но встречаться неохота, мало ли шо кому примерещится…» «Ага, бывали случаи, – добавил шепотом Щуплый, – ей примерещится, шо ты за лук схватился, а потом твои кости, могет быть, через годик-другой в овраге найдут. Зверье так обгложет, шо и не поймет никто, отчегось ты копыта отбросил». Разговор был исчерпан, да и что тут можно было добавить? Лес опасен, и кто хочет выжить, должен соблюдать осторожность.

Перед самой заставой путники натолкнулись на большой отряд охотников. Судя по состоянию одежды, было видно, что группа возвращалась из продолжительного рейда, большая часть которого прошла по болотистой местности. Присоединившись к отряду, можно было уже не прятаться и громко разговаривать, чем и занялись его спутники. Дюжина вооруженных мужчин – большой отряд по меркам лесной жизни, напасть на них никто не осмелился бы. Вскоре вышли на широкую лесную тропу. Как пояснили охотники, такие «большаки» в лесу соединяют между собой заставы и основные торговые пути, по ним перевозят припасы, товары на продажу и прочие крупные грузы, сопровождаемые всегда большой охраной. Движение здесь было крайне редким, и в одиночку на большаке появляться не рекомендовалось.

Уже перед самыми спасительными воротами Лагеря с Дарком поравнялся Кудрявый и дал знак остановиться. После того, как их обогнал последний охотник, попутчик заговорил: «Слышь, служивый, не знаю, как сложится у тебя разговор с Богортом, но вот те добрый совет. Если в Кодвус один пойдешь, смени одежу. Мне щас кум рассказал, они на обходе были, овраг нашли, а в овраге том десяток мертвых имперцев свалено. Раны рубленые да от стрел. Дело явно амазоний».

* * *

Несмотря на уединенность и, как следствие, техническую отсталость жизни лесного люда, в большинстве своем состоявшего из проведших в Лесу всю свою жизнь охотников да беглых крестьян, Лагерь был построен на славу. Даже самый придирчивый имперский инженер был бы удивлен изобретательности и прагматичности расчетов строителей. Имея под рукой лишь дерево, им удалось соорудить воистину чудо военно-лесной архитектуры. Со всех сторон лагерь был окружен двумя рядами высокого частокола, через каждые двести футов были установлены крытые стрелковые башни. Частокол окружен широким рвом. Перед воротами – небольшая сторожевая башня, используемая для защиты подъемного механизма перекидного моста. По внешнему периметру укрепления разбросаны смотровые посты, с которых отлично просматривалась местность перед заставой.

Внутреннее устройство лагеря ничем не отличалось от обычного поселения: деревянные домики с навесами, огромный общинный амбар, кузня, торговые ряды и двухэтажный терем старосты. Да… у присутствующего здесь вполне могло сложиться впечатление, что он находится в обычном большом поселке. Лубочную картину мирной деревенской жизни портил лишь вид людей, снующих между домами. Хотя в Лагере было много женщин, а под ногами то и дело сновала грязная полуголая детвора, большинство все равно составляли мужчины, и их нельзя было назвать мирными пахарями. Почти у каждого за спиной висел лук, а к поясу была привязана палица или длинный охотничий нож, получивший в простонародье красноречивое название «пыряло». В толпе резко выделялись стражники, одетые в усиленную кожаную броню, обшитую сверху стальными шипастыми пластинами.

Кудрявый покинул Дарка на площади у дома старосты, предупредив напоследок, чтобы тот не сильно доставал с расспросами жителей и не лез к бабам. Как он считал, лучше всего, если Дарк подождет разговора со Старшим неподалеку отсюда, вместе с другими беглыми имперцами, расположившимися рядом с кузницей.

Действительно, около кузни сидели кружком примерно двадцать солдат в знакомых черных мундирах, офицеров среди них не было. Беженцы удивленно и опасливо косились на офицерскую форму, но лишь немногие из них вскочили на ноги, отдали Дарку честь и начали поспешно очищать запыленную форму. «Поражение сильно отразилось на дисциплине… – отметил про себя Дарк, – …еще вчера организованное и боеспособное войско, а сегодня – стадо баранов с помятыми физиями». Однако приблизиться к солдатам и поднять дисциплину зуботычинами он не успел. Сзади подошел стражник и, как мог вежливо, попросил следовать за ним к Богорту.

«А какое мне дело до них теперь? Кто я – офицер побитой армии, которого самого могут вздернуть на первом же суку?» – размышлял Дарк, уверенным армейским шагом следуя за стражником.

* * *

По пути он пытался представить, как выглядит главный королевский лесничий, человек, внушающий уважение лесному люду и одновременно заставляющий считаться с собой знатных вельмож и прочих дворцовых прихвостней; человек сильной воли, звериной силы и хитрого изворотливого ума. Приложив все усилия, чтобы объединить эти весьма противоречивые черты в одном человеке, Дарк представил образ двухметрового бородача крепкого телосложения, держащего в руках огромный двуручный топор. Богорт не обманул его ожиданий, за исключением того, что топора у него в руках не было.

Он увидел Старшого сразу, как только переступил порог большой залы с высокими бревенчатыми сводами и громадными, в человеческий рост, окнами. Стены были обвешаны звериными шкурами и прочими охотничьими трофеями: головами медведей, кабанов, оленей и жуткого вида пресмыкающихся. В центре стоял широкий дубовый стол, на одном конце которого лежал недоеденный окорок и стояли кубки с вином разной степени наполненности, на другом конце была свалена куча всевозможного оружия, начиная от изящного инкрустированного кинжала и заканчивая дубиной, напоминающей по размеру таран. Как раз посередине, между остатками недавнего ужина и импровизированным арсеналом, сидел рыжий кудрявый великан, напряженно размышляющий над содержанием какого-то письма и крутящий в руке изрядно обгрызенное гусиное перо. Чуть позади стола стоял невысокий жилистый человек в мундире королевского глашатая. Увидев форму имперского офицера, он широко раскрыл рот и изумленно выпучил глаза.

Видно, на Богорта все же снизошло озарение, быстрым росчерком пера он дописал письмо и запечатал свиток сургучом. Получив долгожданный ответ, глашатай отвесил почтительный поклон Лесничему и быстро проскользнул к двери. Уже переступая порог, он был остановлен звучным басом лесного великана:

– Конрат, ты его не видел… ни его, ни тех, что у кузни… Меня знаешь, шутить не люблю!!!

Когда дверь за посыльным закрылась, великан повернулся лицом и окинул Дарка острым, оценивающим взглядом.

– А я думал, ты посолидней будешь. И как это тебе удалось – Щука с братьями завалить, да еще голыми руками? Колдун, шо ли?

– Никак нет, да и руками-то только одного, последнего…

– Чо стоишь, садись да из кувшина пивка плесни, разговорчик имеется. Токмо сразу те скажу: ты дворянин, мне тоже баронский титул пожалован, но мы в Лесу и говорить по-человечески будем, то есть просто и без выкрутасов. Хитрости, уловки и прочие реверансы для дворцов оставим. Коль чо не ясно, спроси сразу, отвечу.

Идея поговорить «по-простому» была воспринята с воодушевлением. Если честно, то «при дворцах» Дарку так и не удалось побывать, как там разговаривают, он не знал. Конечно, пару раз слышал вычурный слог заезжих в армию чиновников, но повторить эти красноречивые изъяснения он точно бы не смог. «Не ясно» ему было все, то есть сама лесная жизнь с ее странными правилами и законами. Он только соприкоснулся с ней, только начал ощущать, но вряд ли Богорт за пару минут мог бы объяснить что-то. Жизнь вообще нельзя объяснить, ее можно только прочувствовать. Поэтому, не тратя времени на напрасные разговоры ни о чем, то бишь «о жизни», Дарк напрямую задал два, как ему казалось, самых важных вопроса: «Почему возник такой живой интерес к его скромной персоне?» и «Что вообще от него надо?». На первый вопрос Богорт ответил сразу, они не успели даже осушить по одному кубку, второй – стал темой для долгого разговора.

Впервые охотники приметили его еще на поле во время драки с мародерами. Золото, украшения на убитых, брошенное оружие и раскиданное в спешке продовольствие интересовали не только армейских интендантов, и в этом не было ничего удивительного. Поразило совсем другое. В отличие от привычной для Дарка системы хозрот, входящих в состав регулярных имперских частей, интенданты филанийского короля использовали куда более простой и дешевый метод. Для сбора трофеев нанимались местные мужики с их же снаряжением. Половина добычи отдавалась армии, а вторая – тут же покупалась интендантами по очень заниженным ценам. Попытка сокрытия имущества пресекалась жестоко. Нечего и говорить, что во время войны самое ценное – продовольствие, особенно в деревнях, находящихся рядом с театром военных действий. Мужикам запрещалось забирать с собой найденную провизию, но они могли ее выкупить за деньги от продажи трофеев и тоже по «очень выгодным» ценам. Таким образом, всю прибыль получала армия, а мужики – по паре мешков картошки.

Эта на удивление простая и эффективная система обдирания крестьян и была причиной того, что на поле Дарк натолкнулся не на увальней из хозроты, а на грозу округи по кличке Щук, да еще вместе с его родными братьями. Веселая семейка не давала жить спокойно всей округе, их побаивался даже местный граф. С охотниками тоже часто возникали ссоры, до поножовщины, правда, доходило редко, но мордобой по кабакам да сеновалам был частым явлением.

Каково же было удивление охотников, в то утро после боя вышедших на сбор трофеев, когда один израненный и еле державшийся на ногах человек без оружия умудрился «успокоить» всю троицу, да еще за пару минут. Неудивительно, что весть об этом выдающемся событии в мгновение ока облетела весь Лагерь и достигла ушей самого Старшого. У Богорта тут же появились планы на этого незаурядного человека.

– Налей-ка еще, совсем пересохло, пока болтал, и себе подлей, коль здоровье позволяет. Кстати, где биться так научился?

– У меня учитель был, Джер, эльфийка…

– Не знаю, но шустрая, видать, бабенка была, навроде наших лесных девок, амазонок то бишь… Ну вот о них сейчас и поболтаем, но только учти, дело серьезное. Своих мужиков на него пускать жалко, тех увальней в черном, что во дворе – бестолково, пусть лучше в Лагере поработают – мож чё хорошее и выйдет. А за дело тебе браться придется, только учти, отказаться не можешь. Сделаешь дело – до Кодвуса доберешься, и я в жизни тебе обязан буду, а это немало. Откажешься – сразу в цепи и к филанийскому палачу на забаву, так что слушай и не перебивай по пустякам.

Мир в Лесу был хрупким, а положение Братства – весьма шатким. При дворе постоянно плелись интриги, цель которых, как нетрудно догадаться, заключалась в роспуске Лесного Братства. Оно мешало всем: подрывало устои государства, развращало крестьян и самое главное – контролировало Лес. Придворным лизоблюдам, за кознями которых явно прослеживалась рука принца Генриха, было абсолютно безразлично, сколько солдат погибнет, защищая лесную границу государства от диких племен амазонок и контрабандистов. Их интересовало другое – лесные богатства и полный контроль над приисками. Несмотря на все их усилия, король чтил традиции и занимал жесткую позицию: «Братство было, есть и будет!», поэтому прямо говорить о разгоне вольницы никто не решался, зато то и дело пытались спровоцировать все новые и новые лесные конфликты. Так, например, результатом одной из таких провокаций явилось то, что полгода назад Богорт получил королевский указ о начале очередной войны с амазонками, войны на полное уничтожение инородных племен. Амазонок Богорт не любил, но воевать с ними ему не хотелось по многим причинам: во-первых, он потеряет немало верных ему людей, во-вторых, останется без прибылей от лесных промыслов, в-третьих, необходимо будет ослабить охрану шахты и пограничных с Кодвусом участков Леса, что приведет к очередному наплыву в страну контрабандистов и уголовников прочих мастей, как следствие – обвинение лично его в грубых просчетах и бездействии в трудное для страны время, последующее снятие с должности, а возможно, и роспуск Братства. И самое главное – лесная война не битва двух армий, она может растянуться на месяцы или годы, и еще неизвестно, кто победит в ходе бесчисленных мелких стычек, засад и внезапных ночных нападений. Он не настолько глуп, чтобы ввязаться в бессмысленную бойню.

В тот же день Богорт отправил курьера обратно с письмом весьма льстивого содержания, в котором заверял короля в том, что верное ему Братство немедленно примется за уничтожение банд беспутных девиц, снующих по лесу. А через полчаса доверенный гонец вручил Агнете, предводительнице амазонок, личную просьбу Лесничего уйти из указанных в письме участков Леса. Агнета согласилась, так как разговаривала с Богортом на одном языке – языке взаимных компромиссов. Через две недели Братство доложило королю об успешном выполнении его воли: «…Лес очищен, и жалкие остатки девиц скрылись в горах Кодвуса. Просим разрешения на переход границы для дальнейшего преследования и уничтожения». Разрешения, естественно, не последовало, но в Лес прибыла специальная комиссия, чтобы убедиться в правдивости отчета. В течение целой недели королевских инспекторов водили по самым удаленным уголкам Леса, показывая захваченные стоянки противника и раненных в бою охотников, которые на самом деле получили увечья при очередной стычке с контрабандистами. Единственное, что никак не смогли показать проверяющим, так это пленных амазонок. «Ну, господа чиновники, вы же знаете… – оправдывался Богорт, – …девки-то совсем чокнутые, в плен не сдаются, дуры, а трупы в костер побросали – чего им гнить?» Никто ему не поверил, но придраться было не к чему, и комиссии пришлось признать «полное соответствие отчета действительности». Инспектора еще не успели добраться до столицы, а амазонки уже вернулись на временно покинутые стоянки.

Жизнь в Лесу – сплошной компромисс, и, чтобы просить о помощи, нужно самому помогать в меру сил и возможностей.

– Ну, так вот, – продолжил Лесничий, выпив залпом еще одну кружку пива, – а два дня назад, как раз когда вы с королем нашим лупасились, Агнета письмо прислала, просит отрядить ей двух-трех бойцов для совместной экспедиции к горе Аль-Шар, что в самой, стало быть, середке Кодвуса. Ни расспрашивать, ни отказать я ей не мог, сам понимаешь… Тебе все равно туда идти, так сделай крюк. Какая разница? Зато не один, а с отрядом пойдешь, всяк надежнее.

– А не боишься, случаем, что Агнета обидится, когда вместо трех здоровых лесных парней имперского недобитка увидит? Уж очень мне не хочется в тот овраг попасть…

– Ну, сволочи, ну, трепачи, уже рассказали… Что с теми случилось, не знаю, врать не буду, но тебя не тронут – я письмо дам да повязку посланника. В той повязке по Лесу без опаски ходить можно, коль какая зараза на тя руку подымет, так свои же прикончат – закон Леса. А что один пойдешь, так не беспокойся, я о твоих подвигах в письме расписал – обиды не будет, хотя, если хошь, двух своих возьми, чай, отберешь из двух десятков тех, что потолковей…

– Лучше б твоих взять, они и Лес знают.

– Я сам знаю, что лучше, да не дам. Каждый лук на счету. Не-а, и не проси, тем более, у моих мужиков такая, знаешь, «любовь» к лесным девкам, что лучше им уж в одном отряде не быть.

Разговор был явно окончен, дальнейшие препирания не имели смысла. Дарк встал, кивнул на прощание и направился к выходу. Богорт неожиданно окликнул:

– Переночуешь здесь, в тереме, выступаешь завтра утром, до Агнеты тебя проводят. Зайди на кузню и к лекарю, возьми, что нужно. Будут артачиться – отсылай ко мне.

Через некоторое время Богорт почему-то тихо добавил:

– И еще… вчера тут офицер был, тоже ваш, имперский, крепкий такой вояка, видно сразу – бывалый. Хотел с тобой его послать, да сбег, собака… Ты ему передай, коль пути пересекутся, ему сюда дорога заказана, увижу – сам вздерну!

– А зовут-то его хоть как?

– Не знаю. Да и не спрашивал. У него на левом рукаве эмблема такая красная, приметная – оскал волка…

Глава 4

И снова в путь…

Говорят, что день не удастся, если ты встал с левой ноги. Интересно, как начинается утро для тех, кто просыпается от тычка в бок или от того, что тебя отчаянно трясут, вкладывая в незамысловатое движение «туда-сюда» все свои силы.

Первое, что он увидел, открыв слипшиеся от сна глаза, – веснушчатое, усыпанное прыщами лицо пятнадцатилетнего подростка, остервенело трясущего его за плечи. Сначала Дарк хотел укусить нахала за нос, но только чувство брезгливости и перспектива раздавить зубами пару крупных прыщей остановили его. Пареньку повезло, словив «крендель», он отлетел в другой конец комнаты, абсолютно не повредив при этом свои назревшие «украшения». Благородный поступок имперского офицера почему-то не был оценен по достоинству, скорее наоборот. Зулик, так звали добровольца, решившегося на сие рискованное мероприятие, уселся в дальнем углу у двери и подозрительно зашмыгал носом, собираясь то ли заплакать, то ли плюнуть в обидчика. Великое раздумье было прервано по-солдатски громким: «Чо надо?»

А надо-то было подростку всего ничего: выполняя приказ Богорта, он должен был разбудить офицера и, не мешкая, отвести его к амазонкам, поведав по дороге об обычаях и порядках лесных див. Выставляя паренька из комнаты, Дарк объяснил, что обычно людей будят словами, а если уж это не помогает, то необходимо быть более предусмотрительным и, во избежание неприятностей, вовремя отскакивать от «вновь проснувшихся». Поделившись с юнцом мудростью жизни, Дарк приказал ждать его через час у ворот Лагеря и выставил нахала за дверь, с трудом поборов в себе желание дать неразумному подростку напутственного пинка.

Один час – вполне достаточно времени для посещения местного лекаря и кузнеца, чья помощь была обещана Богортом во время вчерашнего застолья. Формировать же отряд для предстоящего похода ему не хотелось по многим, казалось бы, объективным причинам: упадническое настроение солдат, их нежелание покидать только что обретенное лесное убежище, неумение воевать в лесу и т. д. и т. п. Но, прежде всего, Дарк не мог решиться на этот шаг по моральным соображениям, которые порой так трудно объяснить другим, в особенности людям, редко страдающим от угрызений совести. Служа в армии и командуя эскадроном, он всегда знал, что делает сам и что должны делать его подчиненные. Сейчас же он ничего не понимал, чувствовал себя, как новорожденный ребенок, впервые увидевший мир и только готовящийся идти по тернистому пути познания окружающего. Он не мог позволить себе учиться жить за счет других, не мог взять ответственность за чужие жизни, подвести тех, кто верит его приказам и полагается на него. Рисковать только своей жизнью было для него сейчас куда проще, куда спокойнее, чем тащить за собой в неизвестность таких же несведущих в лесной жизни солдат, как он сам. Дарку было страшно и больше не хотелось видеть трупы в черных мундирах.

* * *

– Да, молодой человек, чудненько над вами поработали. Что это было? Простите за бестактный вопрос, но у меня сложилось впечатление, что вы по пьяни положили голову под колеса разогнавшейся почтовой кареты.

Маленький толстенький доктор уверенными профессиональными движениями разматывал набухшую от крови повязку, наложенную вчера впопыхах. При этом он причудливо морщил нос и оттопыривал уши, что делало его похожим на ежика, уловившего запах только что упавшего вблизи яблока. Забавная манера разговора настроила пациента на шутливый лад.

– Вы почти угадали, доктор, пьяный кузнец спутал мою голову с наковальней… Кстати, позвольте настолько же бестактный вопрос. Судя по запаху, то, чем вы мыли руки перед тем, как лапать мое лицо, сильно напоминает…

– Мочу, – закончил фразу старичок, слегка улыбнувшись, – наверное, потому, что это и есть моча. Я рад, что вы в достаточно приличной форме и можете воспринимать ваше положение с юмором, однако шутка не удалась… Испокон веков такие вот чудаки, как я, полощут руки этой противной желтой жидкостью, прежде чем перевязывать очередной окровавленный кочан. А что делать? При тех условиях, в которых, как видите, приходится работать, моча грудного детеныша – лучшее средство дезинфекции. Я ее даже покупаю у местных баб и храню, как зеницу ока, в специальном помещении. Хотите увидеть хранилище экскрементов?

– Нет, спасибо, я уже поражен. А меня почему-то лекари убеждали, что лучше использовать спирт…

– И они совершенно правы, но только дифференция в том, что ваши армейские медики имеют этот продукт в совершенно неограниченных количествах, как для дезинфекции, так и для внутреннего потребления. А здесь, батенька, лес… и спирта нет! Использовать же местный самогон не рекомендую… В нем есть нуочень странные компоненты, – отметил доктор, задумчиво облизываясь.

Перевязка была закончена. Старичок отошел и начал суетливо убирать в мешок хитроумные инструменты и бинты, аккуратно разложенные на столе.

– Если честно, – заговорил он вновь, – я удивлен… нет, пожалуй, шокирован. Вы, молодой человек, просто растоптали и выбросили вон весь мой багаж знаний, накопленный за тридцать лет практики…

Резко развернувшись, лекарь подошел ближе. Умные, знающие глаза смотрели на Дарка в упор, пронизывая насквозь. На какое-то время в комнате воцарилась гробовая тишина, затем врач продолжил тихим вкрадчивым голосом, впечатывая слова в мозг:

– Не знаю, как выглядела рана сразу после удара, но то, что я увидел сейчас, достойно удивления. Такие глубокие и обширные разрезы мне доводилось видеть раньше только на трупах… и я не знаю, почему вы живы, не вижу для этого ни одного разумного объяснения.

* * *

Находясь уже в арсенале и занимаясь подборкой оружия для предстоящего похода, Дарк никак не мог успокоиться. Слова лекаря не столько поразили его, он и сам прекрасно знал, что был на волосок от смерти, сколько оскорбили. Впервые в жизни Аламез почувствовал себя не человеком, а беззащитным кроликом, которого любопытные крестьяне потравили протухшей капустой, а затем воодушевленно обсуждают, почему он еще не подох.

Милые, добрые доктора, насколько чутко они относятся к своим подопечным. Как старательно они пытаются спасти жизнь на операционном столе и как негодуют и даже напиваются, когда это не удается и наглый пациент «совершенно неожиданно» умирает, хотя, по их мнению, должен был выжить. А тут… пришел к лекарю, а он тебе: «Вы труп, батенька, не могли бы объяснить, как это еще ножками по земле стучите? Науке в моем лице хотелось бы это узнать!»

– Ну ладно, к черту все, – сквозь зубы прошипел Дарк, – …проехали, пора делами заняться.

А дел предстояло много. Никто из охотников, видимо, не служил в армии и не имел ни малейшего понятия, как хранить трофейное оружие. Почти трезвый кузнец долго возился со ржавым замком и наконец-то открыл дверь оружейной. Привычный к виду до блеска начищенной амуниции, расставленной в идеальном порядке по оружейным полкам, Дарк обомлел, когда увидел порядка шести-семи сотен мечей, палиц, секир, щитов и всевозможных частей лат, хаотично разбросанных по полу и покрытых толстым слоем липкой грязи. Оружие было в ужасном состоянии. Собрав урожай трофеев, охотники свезли его сюда, даже не позаботившись отчистить от крови и грязи.

Поймав первого попавшегося под руку подмастерья, Дарк направил его к воротам, предупредить Зулика, что их встреча переносится часа на два-три, а сам углубился в поиски хотя бы чего-то, что еще осталось в пригодном состоянии.

Дубины и длинные ножи были идеальным оружием для охотников, воевавших в основном «из засад», а оружие ближнего боя рассматривалось исключительно как средство добивания противника и выяснения отношений при дележе добычи. Инструментарий армейского образца вызывал, скорее всего, пренебрежение – им редко кто пользовался. Трудно представить себе охотника, крадущегося в кустах или прыгающего по оврагам с тяжелой двуручной секирой в руках – тяжело, неудобно и непрактично. Сваленный же здесь лом должен был пойти на переплавку или на продажу королевскому люду. «Так пущай они и отчищают…» – логика лесного кузнеца была проста до безобразия и в корне неверна: оружие в хорошем состоянии стоит дороже.

Пока тело ползало на четвереньках по сараю, а руки были заняты разгребанием мусора, голова усиленно размышляла о том, что он все-таки ищет. Двуручные мечи Дарк не любил. Конечно, они наносили куда больший урон и могли при точном ударе разрубить противника пополам, но в то же время имели много недостатков: медлительны, хороши лишь на длинной и средней дистанции, требуют много сил и самое главное – исключают возможность использовать в бою вторую руку, которая могла бы или держать щит, или умело использовать кинжал. Дубины или одноручные топоры тоже не подходили, так как, во-первых, ими нельзя колоть, что значительно сужает круг используемых приемов, а во-вторых, данные типы оружия дают легковооруженному противнику значительные преимущества в скорости и маневренности.

При всем богатстве выбора единственным приемлемым решением был легкий одноручный меч. Изрядно вспотев и измазавшись с ног до головы, ползая на карачках по свалке, он все-таки нашел подходящий экземпляр. Им оказался хорошо сбалансированный средней длины нордер, неизвестно по какому счастливому, нет, просто непостижимому стечению обстоятельств попавший в руки не разбирающихся в оружии лесных жителей.

Глаза Дарка широко открылись от удивления и восторга. Меч был редким, и знающий боец заплатил бы за него целое состояние, да что деньги, отдал душу нечистому…

Тонкий слой покрывающей извилистое лезвие ржавчины походил на таинственный покров многовековой пыли, скрывающей от алчных глаз проходимцев настоящую реликвию, артефакт прошлого, о котором было сложено немало легенд.

В далекие времена становления Империи на северной границе разразилась череда длительных и кровопролитных войн с отсталыми племенами тугусов и магрилов. Их орды были плохо организованы, и победа была бы быстрой, если бы не одно обстоятельство, над которым до сих пор ломают голову лучшие ученые мужи цивилизованного мира: «Откуда у прозябающих во тьме невежества, не знающих ремесел дикарей появилось оружие, значительно превосходящее по боевым качествам лучшие образцы имперского вооружения?» Ответ не удалось найти даже после подавления последнего очага сопротивления и проведения ревностных пыток выживших вождей. Загадка осталась неразгаданной, а уникальные экземпляры трофеев обрели новых хозяев в лице имперской знати и высокооплачиваемых наемных убийц, которыми испокон веков кишела Столица и богатые купеческие города.

В отличие от университетской профессуры, новых владельцев прельстили в оружии северян, конечно же, не мистическое происхождение и не уникальность композитных сплавов, а весьма «прикладные», в полном смысле этого слова, свойства.

Относясь к разряду прямых мечей, нордеры были не только надежны и прочны, но и имели ряд качеств, обычно характерных для косых сабель. Ими можно было наносить более сильные косые удары как сверху, так и снизу при гораздо меньшем замахе, чем у обычных мечей. Нордер был лучше управляем во время инерционного движения, что позволяло неожиданно для противника прервать атаку, перейдя к обороне, или быстро нанести удар под совершенно другим углом. Длинный, волнистый по краям клинок был достаточно прочен, чтобы принять на себя сильный удар двуручного меча, и в то же время легок и гибок, что позволяло вести бой маневренно и на хорошей скорости.

Капитан осторожно взял в руки ценную находку и принялся внимательно изучать извилистое лезвие и узкую рукоять. На него нахлынули воспоминания из сказочно безоблачных дней обучения в Академии…

– Господа, позвольте вам напомнить, что вы будущие имперские офицеры! – грозно поправив съехавшие на кончик носа очки, начал очередное наставление профессор Отарий Татьеро, один из лучших экспертов по оружию Имперской Академии Наук. – Предупреждаю, что впредь не желаю слышать от вас дилетантские словечки типа «нордер», возникающие в обиходе из-за нежелания или потенциальной неспособности некоторых влиятельных при дворе особ выговорить полное и точное название этих великолепных образцов вооружения. Вы не ленивые придворные и не подзаборный наемный сброд, вы профессиональные военные, которые просто обязаны знать, что у них в руках!

Лектор сделал многозначительную паузу и внимательно обвел взглядом притихший зал, пытаясь понять, дошла ли до сонных кадетов хотя бы половина его слов, прониклись ли беспечные юнцы глубиной его мысли.

– Итак, – сурово продолжил Отарий, переходя от убеждения к более эффективному инструменту воздействия, запугиванию, – на предстоящем экзамене я не желаю слышать ни о каких нордерах. Есть только общепринятые в Империи термины для наименования данного класса вооружения: нордхенкер, нордблитцер и норддоннер…

Дарк всматривался в клинок, пытаясь вспомнить уроки профессора Татьеро и определить, что же у него в руках: «Северный палач», «Молния Севера» или «Гроза Севера»? Усилия были тщетны, память отказывалась воспроизводить точные критерии идентификации, наспех зазубренные перед выпускными экзаменами.

«Разве сейчас это важно? – наконец-то прекратил ломать голову Дарк. – Пускай будет нордер, опущусь на время до уровня темного и невежественного дилетанта».

Умело закрепив меч на поясе, Дарк направился к выходу. Найдя такое сокровище, можно было не тратить время на дальнейшие поиски. Дополнением к экипировке стали круглый кавалерийский щит, лихо перекинутый за спину, и длинный узкий кинжал за голенищем сапога. Ну, вот и все. Солдат снова готов к действиям.

* * *

В отличие от того, как скрытно, пугаясь каждого шороха, он с охотниками пробирался в Лесной Лагерь, дорога к стоянке амазонок казалась легкой увеселительной прогулкой после сытного обеда. Посланники Богорта шли совершено открыто. Зулик все время забегал вперед, покачивая на ходу длинным тонким шестом, на самом конце которого была намотана желтая тряпка, выполняющая роль флага посланника. Говорят, что раньше, еще лет двадцать-тридцать назад флаг был общепринято белым, но многочисленные несчастные случаи заставили лесной люд сменить его на желтый, который резко выделялся на фоне зеленой листвы и коричневых стволов деревьев. Кроме флага, на рукаве каждого из них красовалась такого же ядовито-желтого цвета повязка, делавшая их неприкосновенными для обитателей Леса.

Несмотря на столь завидное положение, тревожное чувство не покидало Дарка, он был напряжен и постоянно оглядывался по сторонам, ища хоть малейшие признаки угрозы, притаившейся поблизости. Несколько раз парнишка пытался объяснить офицеру, что бояться им абсолютно нечего, но Дарк все равно не терял бдительности и вздрагивал при каждом подозрительном шорохе, к сожалению, контрабандисты и звери не понимают языка дипломатии.

Во время долгого пути он пытался разузнать как можно больше о порядках и обычаях племени амазонок, к которому они направлялись. Но, к сожалению, оказалось, что сам паренек знал о них крайне мало. Все, что рассказал Зулик, было или уже известно Дарку, или об этом можно было догадаться: воительницы жили замкнуто, презирали мужчин и редко разговаривали с незнакомцами. За свою бытность посланником Зулик многократно бывал в лагере амазонок, но знакомыми, кроме Агнеты и двух стражниц, так и не обзавелся, несмотря на его выдающуюся непосредственность, энергию молодости и общительность.

Сама процедура посещения лагеря была на удивление проста и не занимала много времени. По прибытии его сразу же препровождали под конвоем в палатку предводительницы и по окончании разговора так же быстро выставляли обратно. Только один раз он побыл в лагере немного дольше, и то потому, что у амазонок был какой-то праздник и его решили покормить. Единственно ценное, что узнал паренек, заключалось в том, что девицы в последние месяцы постоянно тренируются, совершенствуясь как во владении оружием, так и в рукопашном бою. По его словам, с начала лета весь лагерь походил на одну большую арену, на которой места для зрителей не были предусмотрены. Лишь однажды он ненадолго задержался после разговора с Агнетой, чтобы понаблюдать за состязанием лучниц. Огромных размеров стражница тут же подскочила к нему, схватила за шиворот и, не говоря ни слова, вышвырнула за ворота лагеря.

Время шло, солнце садилось, а дорога становилась все безлюднее и безлюднее. Поначалу им часто попадались навстречу разношерстные группы поселенцев: бортники, бредущие на пасеку; охотники, возвращающиеся в лагерь с промысла; усталые дровосеки; пограничники с рейдов, конвоирующие пленных контрабандистов; затем встречи стали все реже и реже.

Наконец-то они увидели первый патруль амазонок. Девицы спокойно сидели на поляне, поправляя луки и прочее обмундирование, представляющее собой дикое сочетание кольчуг, укороченных меховых шкур и набедренных повязок. Путники прошли буквально в двух шагах, но ни одна из представительниц «слабого пола» даже не оглянулась в их сторону, им не было до посланников никакого дела.

До лагеря добраться в этот же день так и не удалось. По словам Зулика, до главной стоянки оставалось еще шесть часов ходу, а солнце уже село. Бродить ночью по лесу – дело неблагодарное, и путники устроили привал.

Костер разгорелся быстро, а приготовление незамысловатого ужина из скудных припасов, полученных «на дорогу», тем более не заняло много времени. За едой разговор не клеился. Зулик был весьма смышленым парнишкой, но рассказать ничего толком не мог, то постоянно вдаваясь в ненужные подробности, уводя тем самым разговор в сторону, то забрасывая не посвященного в лесную жизнь слушателя местными словечками, смысл которых был трудноуловим. Зато все в корне изменилось, когда Дарк решил больше не мучить спутника расспросами и, наверное, просто от скуки начал рассказывать сам.

Зулику, родившемуся и выросшему в лесу, было ничего не известно о большом мире и его обитателях. Он сидел у костра и слушал, широко открыв от удивления рот и выпучив глаза, слушал о Великой Империи, о ее до этого непобедимой армии, о войнах прошлого, о горах Махакана и их странных обитателях – гномах, об эльфах, с трудом уживающихся с людьми, слушал, пока не заснул, убаюканный монотонно тихим, успокаивающим голосом рассказчика.

«Ну, вот и все. Спекся малый. Сейчас посижу немного, часа два-три, и разбужу, – размышлял Дарк, устраиваясь на траве. – Дипломатия вещь, конечно, хорошая, но спать без караула не стоит, тем более ночью и в Лесу, который кишит всевозможными тварями». Почему-то вспомнился зал, в котором состоялся разговор с Богортом, и стены, увешанные головами животных. Хотя охота с детства была любимым развлечением Дарка, но многих тварей из тех, чьи головы демонстрировала эта «коллекция», он не знал. Зато догадывался, что именно здесь они и водятся. Предчувствуя возможную перспективу встречи с одной из таких зверушек, Дарк поудобнее устроился на пеньке и принялся за чистку оружия, которая к тому же позволяла незаметно скоротать время дежурства.

Очистив от ржавчины щит и подтянув потуже кожаные поручни, Дарк остро заточил лезвие стилета, прокрутил его в руке, проверяя правильность балансировки и одновременно привыкая к новому оружию.

Наступила очередь привести в порядок нордер. Взяв меч и кресало в руки, он уж было начал заточку, но вдруг заметил что-то странное в блеске стали, ощутил легкую дрожь клинка и зуд ладони, державшей рукоять.

Внезапно меч засверкал в пламени костра. Яркие отблески плясали на нем, оставляя на гладко отшлифованной голубоватой поверхности причудливые узоры, которые, казалось, жили своей жизнью, двигались, перемещались, уходя по острию в черное звездное небо. Волнистая форма клинка усиливала эффект пляски и чаровала смотревшего, не позволяя отвести глаз от этого изумительного зрелища, рожденного блеском стали, огнем и звездным небом.

Вскоре Дарк перестал различать отдельные всполохи, перед глазами была единая картина из постоянно меняющихся, движущихся цветовых форм. Картина росла, занимая все больше и больше пространства в его сознании, росла, входя в него, сливаясь с ним. Сквозь треск костра и шепот листвы стали проступать отдаленные звуки, послышался шум бушевавшего когда-то и где-то сражения. Усиливаясь, звук начал распадаться… Теперь это был не шум, а крики, тяжелое дыхание, звон стали, стоны, грохот падения… предсмертный крик…

Боль, чудовищная боль разорвала голову, вдавила глаза и сжала костлявой рукой горло.

Дарк лежал на траве без сознания, судорожно вцепившись в рукоять меча. Кровь сочилась через свежую повязку на голове и узкой извилистой струйкой текла по лицу.

* * *

Среди основных инстинктов любого живого существа голод по праву занимает почетное место. Именно он заставляет медведя-шатуна выползти из теплой норы в лютый мороз, лисицу прорываться к курятнику через стаю сторожевых собак, а человека – есть все, что движется, не брезгуя и себе подобными. Голод пожирает тебя изнутри, сводит с ума и убивает.

Волк был стар, он устал и не ел уже целую неделю. Большая стая вооруженных людей устроилась на привал прямо у входа в его нору. Люди были сильными хищниками, тем более когда носили железные шкуры и длинные острые когти. Он не мог справиться даже с одним, не говоря уже о целой дюжине. Четыре долгих дня он ждал, ждал, когда уйдут. И они ушли, как всегда, не оставив после себя ничего съестного. Два дня обессиленное животное пыталось поймать хоть какую-нибудь дичь, но старания не увенчались успехом. С каждым разом волк все раньше и раньше прекращал преследование жертвы и валился на траву, чувствуя, как медленно, но неумолимо силы покидают его тело.

Волк готовился к долгой и мучительной смерти, но вдруг ему повезло… Болезненно обостренный нюх учуял запах дыма и живой плоти. С трудом перебирая лапами по мокрому мху, он шел на запах человека и обнаружил пару больших кусков мяса, мирно спящих у костра.

Огонь факела и красные тряпки – оружие человека на малолетних щенков и вечно осторожных самок, но не против матерых волков, как он. Он уже давно переступил этот порог, поборол страх, прыгая через костры и охотничьи флажки.

В желтых глазах зверя отражались отблески пламени, кровь вновь побежала по уставшему телу, оживляя одрябшие мышцы. Волк крался к огню осторожно, понемногу ускоряя темп и готовясь к смертельному прыжку. На морде животного заиграл оскал хищника.

Вначале он прыгнет на ближайшего, того, что постарше и явно сильнее, одним точным движением вонзит свои острые зубы в его горло, разрывая артерии и кроша зубами шейные позвонки, затем быстро переметнется ко второму… Если повезет, то тот даже не успеет проснуться. А потом – есть… рвать зубами свежее и теплое от крови мясо…

Волк уже был готов к прыжку, как вдруг что-то насторожило его. В ночном воздухе повеяло опасностью, и он почувствовал, как страх начал проникать внутрь, заполняя все тело. Что-то странное витало в воздухе над поляной. Зверь остановился и принюхался – пахла кровь, кровь того, что постарше. В ней был какой-то давно знакомый, настораживающий, едва уловимый аромат. Но какой? Запах усиливался по мере приближения к жертве, теперь уже он не настораживал, а внушал зверю первородный страх. Волк застыл в нерешительности, быстро перебирая лапами на одном и том же месте и оборонительно щерясь. Он не понимал, что происходит. Внутри его проходила борьба, нет, бушевало сражение голода со страхом. Победил инстинкт самосохранения. Животное, обойдя кругом странного человека, с двойной яростью кинулось на его попутчика. Мечты о жизни, мечты о мясе стали реальностью.

Спустя десять дней стая под его предводительством загоняла пятилетнего лося. Испуганная жертва неслась по лесу, ломая на ходу кусты и сшибая молодые деревья, бежала, напрягая все силы, гонимая страхом и преследуемая многочисленными хищниками. И вот наступил решающий момент – вожак прыгнул на шею жертвы. Лось быстро остановился и поддел на рога летящего в воздухе волка. Распоров вожаку брюхо и раскроив грудную клетку, сохатый побежал дальше, уводя за собою стаю.

Волк лежал на траве, ощущая, как жизнь покидает его через пролом ребер. С каждой потерянной каплей крови приближаясь все ближе и ближе к концу, он снова почувствовал тот странный, едва уловимый аромат, так напугавший его недавно. Но теперь запах исходил от него самого, так пахла его собственная кровь. В последний раз закрывая глаза, волк вдруг понял: «Это был аромат смерти… так пахнет вечность…»

Глава 5

Страна Амазония

Дарк пришел в себя с первыми лучами солнца, безжалостно бьющего по глазам даже сквозь закрытые веки. Наступило утро. Он лежал у давно потухшего костра и пытался понять, что же с ним все-таки произошло. Открыть глаза не решался, боялся боли, которая, скорее всего, хлынет в голову сквозь прорези глаз вместе с солнечным светом. Так уже было в прошлый раз, там, на поле. Боль – злая сторожевая собака, которая не нападает сразу, а загоняет прокравшегося в дом воришку в самый далекий угол жилища и ждет возвращения хозяев. Когда Дарк лежал зажмурившись, то чувствовал лишь легкое покалывание в висках и затылке, но как только открыл глаза, так сразу же ощутил сильные спазмы лопающихся в голове сосудов и нестерпимую резь вновь кровоточащей раны. Кожа лица ощущала остатки запекшейся крови, руки тоже были в чем-то вязком и липком. Медленно и как бы с неохотой он начал шевелиться, сел на траву. Через пару минут боль, как ни странно, ушла, и Дарк решился открыть глаза.

«О боже… лучше бы я этого не делал!» – просвистела в мозгу полная ужаса и отчаяния мысль. То, что предстало перед его глазами, было отвратительной картинкой ночного кошмара. Вся поляна была залита кровью, уже собравшейся в омерзительно липкие сгустки. В двух метрах перед ним в странной, неестественной позе лежало обезображенное, полусъеденное тело Зулика. Лица не было, с верхней части черепа еще свисала пара ошметков мяса и кожи. Правая рука была оторвана по локоть и валялась неподалеку, прямо в костре, источая аромат подгорелого мяса. Вместо ног – до блеска обглоданные кости, заканчивающиеся короткими кожаными сапогами с кусками мяса внутри.

Минут пять Дарк сидел без движения, шокированный увиденным. Он не был изнеженным белоручкой и за свою службу в армии повидал многое. Как говорится: «Кто хоть раз в жизни увидел последствия удара двуручной секирой, уже не заплачет при виде отрубленного пальца…» Привыкший к сценам насилия и убийства, к виду обезображенных трупов, распоротых животов и отрубленных конечностей, сейчас он был не испуган, а растерян. После любого сражения на поле можно увидеть и не такое, но там все было понятно и закономерно, там оставила свои следы война, и любой солдат, не считая наивных новобранцев, был морально готов увидеть или превратиться в подобное. Сейчас же он был застигнут врасплох и подавлен бессмысленной жестокостью происходящего. Казалось, только что сидел и болтал с пареньком, закрываешь глаза, открываешь их вновь и видишь, что собеседником позавтракали.

Немного отойдя от шока, Дарк осмотрел поляну, пытаясь воссоздать картину ночных событий, ответить на вопрос, что же здесь все-таки произошло, пока он был без сознания.

Напавшее животное было одно и не очень крупных размеров. Большой хищник или стая сглодали бы труп полностью, не оставив даже костей. Судя по неестественному извороту головы, первый удар был нанесен в шею, точно в сонную артерию. Удар оказался смертельным, и мальчишка умер мгновенно, даже не почувствовав боли, – «Хоть это утешает!» Тварь не боялась огня, чтобы напасть, ей пришлось подойти вплотную к костру и, возможно, даже опалить шкуру. Скорее всего, это был старый матерый волк, хотя сказать с уверенностью нельзя – в лесу водилось слишком много хищников, которых Дарк не знал.

Единственное, что он так и не смог понять, почему тварь не тронула его? Даже если бы волк сразу понял, что обоих ему не съесть, то наверняка бы перегрыз глотку второму, обезопасив тем самым себя от внезапного нападения во время кормежки.

Последующие раздумья так ни к чему и не привели, зато помогли скоротать время, пока он мечом ковырял землю, роя могилу для своего так бессмысленно и по-глупому погибшего товарища. Именно за этим занятием его и застал патрулирующий окрестности отряд амазонок.

* * *

Если бы не повязка посланника, то его пристрелили бы сразу, даже не позволив сказать хоть слово в свое оправдание. Главная в группе приказала помочь похоронить тело, что, однако, не являлось жестом доброй воли, а было вызвано желанием сэкономить время и быстрее доставить преступника в лагерь. Несмотря на неожиданный поворот событий, сопротивляться было бесполезно. Одно резкое движение, и Дарк был бы утыкан стрелами, как еж иголками.

Разоружив и раздев по пояс «черного», его крепко связали веревкой и без дальнейших расспросов волокли в таком виде часов шесть, аж до самой стоянки.

И вот теперь, связанный и униженный, он стоял на коленях посреди большого зала, пока Агнета и две ее помощницы в который раз перечитывали письмо Богорта, задавая пленному время от времени одни и те же бессмысленные вопросы.

– Благородная Агнета! К сожалению, не могу добавить ничего нового к тому, что уже сказал. Я – капитан имперской кавалерии Дарк Аламез. После поражения в долине «Великих низин» иду в Кодвус, чтобы оттуда вернуться к своим. Два дня назад Богорт предложил мне принять участие в вашей экспедиции к горе Аль-Шар. Я согласился, так как до Кодвуса одному не добраться. Шел с Зуликом к вам в лагерь, что указано в том письме, которое у вас в руках. Мальчика не убивал, как он погиб, не видел, но, скорее всего, его ночью загрыз волк.

Во время монотонной тирады, повторяемой уже раз шесть-семь, Агнета смотрела на пленного ничего не выражающими, холодными глазами. На ее некрасивом, но приятном лице пожилой женщины не дрогнул ни один мускул, хотя Дарк мог поклясться, что предводительница амазонок сейчас в бешенстве. Последствия несчастного случая, происшедшего прошлой ночью, могли быть ужасными. Охотники могли обвинить амазонок в хладнокровном убийстве подростка, который к тому же был посланником. Такое вот случайное событие способно отбросить дипломатические отношения между амазонками и охотниками далеко назад, или, что еще хуже, привести к возобновлению кровопролитных лесных конфликтов.

Любой правитель, будь он сейчас на ее месте, метался бы в бешенстве, истерично стуча ножкой по полу, и бил бы всех слуг, начиная с казначея и заканчивая младшей прачкой. Нечего и говорить, что стало бы с персоной, обвиняемой в создании инцидента – в лучшем случае четвертование.

Несмотря на бурю эмоций, бушевавших в груди амазонки, женщина сидела на троне спокойно и гордо, сохраняя во время допроса абсолютную хладность в голосе. Рядом с нею, по обе стороны трона, стояли две амазонки, занимавшие очевидно в женском обществе весьма высокое положение. Это сразу бросалось в глаза не только по богатству одежд и качеству оружия, но и по тому уважению и благоговению, с которым остальные обращались к ним. Девушки явно были командирами высшего звена этой импровизированной женской армии.

Во время допроса, пока Агнета и ее приближенные обсуждали что-то вполголоса, у Дарка было достаточно времени, чтобы присмотреться к ним повнимательнее.

Воительницу по правую руку от трона звали Гертой, хотя ей больше подошло бы имя Гермендильда, Брунгильда и так далее, со всевозможными вариациями на тему сказаний северных народов об островитянах-богатырях. В ее двухметровой фигуре, приковывающей взгляд буграми мышц и шрамами, не было ничего женского. Даже чисто женские аксессуары, по-богатырски возвышающиеся на груди, походили скорее на дополнительный слой брони, а не на то, чем они в действительности являлись. Наверное, в бою она никогда не пользовалась оружием, ей это было просто незачем. Короче говоря: родители хотели мальчика, а получилась Герта…

Стоявшая поодаль Ильза была ее полной противоположностью. Немного повыше среднего роста, длинные русые волосы, изящно завивающиеся на концах, прекрасная фигура, которую не укрывали, а, наоборот, подчеркивали грубые военные одеяния. Несмотря на природную красоту, в глазах девицы прослеживался интеллект – редкое явление среди красивых женщин, по крайней мере тех, что встречались Дарку.

– Меня интересует не тот бред на лужайке, который ты здесь несешь, а кто твой настоящий хозяин и кто послал тебя в Лес: имперская разведка, принц Генрих или еще кто-нибудь? Какова цель твоей миссии и зачем понадобилось убивать Зулика? – произнесла все так же спокойно Агнета, пронизывая его бесстрастными, ледяными глазами.

– Единственно, кто меня послал, так это Богорт. А с чем, так про то в письме написано, если хотите – дайте мне, прочитаю медленно вслух, – пытался проявить сарказм пленник, за что и получил удар древком копья от стоявшей позади стражницы.

– Наглые речи – не самое большое преступление, но будь уверен, за них ты тоже будешь наказан. Я знаю, что тебе удалось втереться в доверие к Богорту, но как ты этого достиг – мне абсолютно безразлично. Отвечай прямо на мои вопросы, или мы будем разговаривать по-другому.

– Уважаемая Агнета, я действительно не знаю, что добавить. Я не служу благородному делу шпионажа, а просто пробирался к своим, не имея никакого злого умысла в отношении вас или охотников.

– Допустим, ты обычный беженец, зачем же тогда ты убил мальчика?

– Я не убивал и как он погиб, не знаю. Очнулся утром – парень мертв, стал хоронить, тут ваши…

– И ты хочешь сказать… – в разговор вмешалась Герта, – …что кадровый имперский офицер в чине аж целого капитана способен на такую глупость, как спать ночью в Лесу, оставив дежурным пятнадцатилетнего подростка?

– Я не спал, а потерял сознание. Если еще не заметили, то посмотрите внимательнее на мою голову. Если хотите, то могу и повязку снять… полюбуйтесь!

При этих словах Дарк рывком сорвал с головы повязку, что тут же привело к новому обильному кровотечению. От вида раны у амазонок расширились глаза, а у Агнеты вырвался даже вздох изумления.

– Неужели вы думаете, что от такой «царапины» нельзя потерять сознание? А если я вру и действительно убил парня, так зачем же мне потом труп разделывать? Ваши же видели, в каком он был состоянии, вместе хоронили…

– Как раз это мы тоже хотели узнать, – прервала паузу замешательства Ильза. – Может быть, ты колдун или просто больной придурок. Зачем руку в костер бросил? Я слышала, что колдуны часто используют в своих чарах части человеческого тела… Что же касается раны, то она впечатляет, однако не помешала тебе без оружия расправиться с тремя вооруженными мужиками. Не думается мне, что Богорт такой болван, чтобы послать к нам вместо отряда охотников полудохлого недобитка, теряющего сознание под каждым кустом, и надеяться, что мы не заметим различия. Так что не прикидывайся овечкой!

– Да не прикидываюсь я! Просто устал от вашего неверия, устал оправдываться.

– Тогда объясни, невинная душа… – продолжила Агнета, немного наклонившись вперед и пронизывая глазами собеседника, – объясни нам, непонятливым бабам, почему зверь спутника твоего сожрал, а тебя самого не тронул?

Аргумент попал в точку, на это действительно нельзя было ничего возразить.

– Не знаю, меня это удивляет не менее вас.

– Ну а ты подумай, тем более что у нас разговор «по-хорошему» все равно не получится. Твоя изобретательность и искусство притворства достойны похвалы, но и мы не дурочки болотные, языки умеем развязывать…

Затем, повернувшись вполоборота к Герте, Агнета отдала приказ о проведении допроса с пристрастием. По мнению атаманши, к вечеру Дарк должен был «запеть»…

* * *

Стражницы схватили его за руки и потащили к выходу, накинув на шею дополнительную меру предосторожности в виде тонкого шнура-удавки. «Страховка» была совершенно излишней, только полному идиоту могла прийти в голову мысль вырваться и бежать. Когда ты связан, трудно справиться с двумя натасканными охранницами, а если вдруг побег и удастся, то прорываться к лесу пришлось бы через поляну, на которой находилось не менее сорока-пятидесяти амазонок, а лук для них был естественным продолжением руки.

Его, конечно же, не убили бы, в этом не было необходимости, но девицы прекрасно бы повеселились, утыкав ноги беглеца стрелами. Изображать бегущего кабана почему-то не хотелось.

Любой уважающий себя дворянин средней руки строит замок. Дворян везде было много, а следовательно, и замки можно было встретить на каждом шагу: большие и маленькие, высокие и не очень, пугающие и комичные – в общем, всевозможные. Однако у всех них были две общие черты – большой зал для проведения бесчисленных разгульных пьянок и подземелье, где пытали разбойный люд и неверных жен. Замок, не имеющий данных атрибутов, считался ущербным и незаконченным. Амазонки были более практичным народом и испытывали тягу к подобным развлечениям. В центре лагеря находилась большая поляна, на которой и проходила вся общественная жизнь племени: там ели, упражнялись с оружием, занимались выделкой шкур и починкой, а также пытали пленных.

Дарка привели к большому, наверное, двухсот-трехсотлетнему дубу и подвесили на нем за руки. Ноги беспомощно болтались в воздухе в каком-нибудь метре от земли. Подошедшая Герта изысканно вежливо попросила его никуда не уходить и дождаться прибытия ее «девочек», которые уделят ему максимум внимания в этот вечер.

Он висел, ощущая всем телом падение мелких капель едва накрапывающего дождя. Вокруг дерева начали рассаживаться девушки с мисками мутной похлебки в руках, пахнущей непонятно чем. Вечер, скоро ко сну, почему бы им не совместить ужин с приятным для глаз зрелищем?

Вскоре появилась Герта с двумя ее любимицами, тащившими плети и бочонок с водой. Девушки были эффектными. Обтягивающие кожаные одежды и высокие сапоги из дубленой кожи плотно облегали их стройные, загорелые фигуры, удачно сочетающие в себе женские формы и натренированность мышц. Блондинка с длинными кудрявыми волосами звалась Реей, а брюнетка с короткой стрижкой – Леей.

То, что вскоре должно произойти на поляне, напомнило Дарку сюжетцы мерзких книжонок барона Садо де Марко, которыми сопливые кадеты зачитывались в Военной Академии. Творения барона открывали юнцам безграничные горизонты фантазий. Он считался кумиром, сильным мужчиной, умеющим обольщать и держать «в узде» женщин. Уже потом, как-то во время маневров, судьба свела его с бароном. Встреча принесла лишь разочарование. Де Марко оказался мерзким толстеньким старикашкой, пускающим ветры при каждом удобном случае, да к тому же импотентом, которым стал благодаря неустанным стараниям бесчисленных наложниц.

Прежде чем начать действо, Герта обратилась с речью, адресованной то ли к нему, то ли к многочисленным зрителям:

– По повелению верховной предводительницы свободных амазонок, благородной Агнеты, сегодня и здесь проводится не экзекуция, а допрос имперского офицера, повинного в убийстве посланника лесничего Богорта! Тебе, ублюдок, сильно повезло, по приказу Агнеты запрещено бить по голове и по… мужскому достоинству!

– Наверное, благородная воительница посчитала это ниже своего достоинства, – пытался отшутиться язвительным каламбуром Дарк, однако шутка осталась без внимания. Уж слишком неподходящей была аудитория.

По голове и другому месту действительно не били, зато в остальном оторвались на славу. Разминку начали с плетей, которыми девицы орудовали достаточно бойко, по схеме: два-три удара, затем плети в воду, и еще два-три удара… С лиц прелестных мучительниц не сходили загадочные ухмылки, глазки весело горели. Картина избиения сопровождалась веселым улюлюканьем толпы. Краем глаза Дарк заметил, что на него делают ставки. «Интересно, какова система – через сколько времени расколюсь или на чем: на плетях, батогах или на еще каком инструментарии?»

К сожалению, он не мог присоединиться к общему веселью. Каждый новый удар обжигал грудь, словно укус дикой осы, боль накапливалась, становилась все сильнее и сильнее. Хотелось кричать, орать, выть и кусаться от ярости. Ни того, ни другого он позволить себе не мог: до мучительниц было слишком далеко, а кричать и плакать запрещал офицерский кодекс чести. К тому же почему-то до сих пор он считал амазонок женщинами, при которых показывать слезы было позором. В конце концов, Дарк нашел достойный выход из ситуации – начал ругаться.

Бесившийся в агонии мозг обострился беспредельно, и по поляне разносился богатый арсенал армейского фольклора, который очаровал публику. Улюлюканье затихло, сменилось хохотом и одобрительными выкриками. В толпе, как всегда, нашлись любительницы, которые быстро записывали вылетающие из его рта междометия, словосочетания, а порой и целые предложения.

К этому моменту Рея и Лея наконец-то устали, и Герта опять начала задавать те же самые, наскучившие ему вопросы. Отвечать на них абсолютно не хотелось, и вместо этого Дарк разразился сложносочиненной тирадой, смысл которой сводился к тому, что мамочка Герты очень любила прогулки по лесу, где паслось стадо озабоченных горилл.

Он, конечно же, отдавал себе отчет, что злить палача не рекомендуется, но, к сожалению, эмоции взяли верх. К счастью, Герта не разозлилась и отреагировала весьма спокойно, видно, кто-то из ее «клиентов» уже выдвигал эту гипотезу, или предположение было действительно правдой, на которую, как известно, не обижаются.

Подойдя поближе, она ослабила веревку, чтобы спустить висящего пленника. Его ступни болтались теперь гораздо ниже, от поверхности их отделяли каких-то десять-двадцать сантиметров. Такое положение тела было гораздо удобнее для использования батогов.

«О бедные мои ребра, как мне вас жаль!» – прошептал Дарк, увидев, что поклонницы Садо де Марко отдохнули и направлялись в его сторону с длинными дубовыми шестами.

Девицы уже смекнули, что их подопечный – крепкий орешек, и решили подойти к экипировке серьезнее: надели на кисти кожаные фиксаторы и избавились от дублетов, обнажив тем самым торсы, которые при других обстоятельствах можно было бы назвать весьма привлекательными. Герта приблизилась к нему вплотную и злобно прошипела в ухо: «Что, нравятся девочки?! На сегодня они твои, доставят тебе незабываемое удовольствие…»

Терять офицеру было уже нечего, а чувствовать себя беспомощной жертвой не хотелось. Сопротивляться он не мог, и единственное, что оставалось – огрызаться. Картинно развернув голову к собравшейся публике, он нарочито громко произнес: «Не извиняйся, Герта! Я служу в кавалерии, там лошади так смердят, что запах вспотевших баб меня не пугает…» Добавить ничего не успел, девки остервенело накинулись на него и начали дубасить с двойной скоростью. Ругаться больше не мог, перерывов между ударами едва хватало, чтобы вздохнуть. Ему так хотелось отключиться, потерять сознание. «Ну почему, почему этого не происходит… только б скорее все закончилось…» – постоянно вертелось в его голове.

Болтаясь на веревке в состоянии странного полузабытья, он видел, что Рея разводит костер, а Лея готовится калить железо. Спектакль близился к завершению, и публика уже покидала поляну, бурно обмениваясь между собой впечатлениями. Сквозь гул в ушах, он расслышал скомканные обрывки фраз: «…Агнета приказала… прекратить… на сегодня все». Веревка ослабла, и он рухнул на землю; потом почувствовал, как кто-то тащит его за ноги.

* * *

Говорят, что люди во сне часто видят будущее, точнее, один из вариантов его реализации, но к Дарку почему-то приходили только призраки прошлого…

– Совсем другое дело. Ты больше не похож на беззащитного ягненка. Немного отдохнешь, и продолжим, только запомни, фиксировать руку надо менее твердо… чуть-чуть помягче.

Наконец-то Джер была довольна, наконец-то занятия перестали быть сплошным избиением. Дарк преуспел во владении мечом и уже мог продержаться на ногах целый час, упражняясь со своей строгой учительницей. Она больше не травила его и разговаривала, как с равным, ну почти как с равным. Вот и сейчас они вместе сидели на длинной дубовой скамье и обтирались водой из одного чана. Пить во время занятий Джер запрещала.

– Фехтование – это не только умелые руки, сильные ноги и отменная реакция. Чтобы хорошо владеть мечом и победить врага, нужно еще и думать, просчитывать возможные варианты действий, как свои, так и противника. Начиная бой, не забудь, что его обязательно нужно закончить, и закончит его только смерть.

– Странный вы народ, эльфы, мудрые, но так сумбурно говорите, что хоть удавись.

Джер загадочно улыбнулась, отчего тень грусти пробежала по ее лицу.

– Возможно, ты и прав. Наверное, мы слишком долго живем, чтобы говорить просто, и слишком ненавидим людей… Ты никогда не обращал внимания на то, что старшие братья часто издеваются над младшими? Как ты думаешь, почему?

– Ну, не знаю…

– Они видят в них себя, таких, какими они сами были несколько лет назад: глупыми, неуклюжими, наивными, не понимающими, казалось бы, простых вещей. Вот тебе и описание в двух словах проблемы «человеко-эльфских отношений», а ваши ученые мужи пишут трактаты на эту тему.

– А меня убеждали, что основная причина в территориях.

– И в этом тоже, но я говорю не в государственном масштабе, а про обычную жизнь, про таких эльфов, как я, которые уже многие годы живут среди людей, в их городах, но продолжают в глубине сердца ненавидеть своих младших братьев.

– Разве ты ненавидишь меня… или моего отца?

– Когда вырастешь, поймешь, мой младший брат!

Джер улыбнулась и впервые ласково погладила волосы на его голове. Очнувшись от приступа сентиментальности, она продолжила наставление:

– Так, вернемся к тому, чего ты не понял. Постараюсь выразиться попроще. Во время боя нет сильных и слабых, нет добрых и злых, женщин и детей, есть только ты и враг. Один из вас должен умереть, третьего не дано.

Джер ненадолго замолчала, тень грусти снова омрачила ее лицо.

– Два года назад один близкий мне человек пытался пойти по третьему пути, и был убит. Он мастерски владел мечом и быстро расправился с противником, но проявил милосердие – не стал добивать, просто отвернулся и пошел прочь. Тот, кого он пощадил, хладнокровно вонзил вилы ему в спину. Дело надо всегда доводить до конца. Если ты вынул меч, то убей врага, и пускай тебя не мучают сомнения, называемые вами, людьми, совестью.

Прервав философские размышления, они вновь обратились к практике меча. Дарк отрабатывал нападение, и у него уже хорошо получалось. Выбрав правильную позицию и темп ведения боя, он теснил противницу. Нанося быстрые и легкие удары, принуждал Джер к постоянной обороне, не оставляя шанса для контратаки. Вдруг произошло нечто странное. Защищаясь, Джер внезапно сорвала жилет, обнажив красивую упругую грудь, призывно колышущуюся при каждом вздохе. Дарк обомлел и застыл на какую-то долю секунды. Воспользовавшись замешательством, Джер сделала резкий глубокий выпад, сильно ударив его мечом прямо в висок. Не успевший отойти от изумления паренек рухнул на колени, обхватив руками разбитую голову.

Джер подошла, внимательно осмотрела рану и, убедившись, что ничего страшного не произошло, снова обратилась к нему менторским тоном:

– Ты плохо усвоил урок. В бою нет мужчин и женщин, есть лишь ты и враг. Откинь все чувства, забудь, что ты мужчина! Враг должен всегда оставаться врагом и должен быть уничтожен.

* * *

За всю неделю не было ни одного дня, когда бы ему удалось нормально выспаться. Дарк уже привык просыпаться по утрам то от головной боли, то оттого, что его нещадно трясли. Это утро не было исключением, но на сей раз его вполне деликатно пинали в живот.

Действия стражницы объяснялись просто, пленного пришли допросить, а дотрагиваться до его грязного, в кровоподтеках и ссадинах тела рукой амазонке явно не хотелось из эстетических соображений.

Он лежал на липком от грязи полу в узкой и темной землянке, в которой пахло сыростью и перегноем. Посреди комнаты стояла Агнета. Судя по гримасе на ее лице, затхлый воздух темницы ей тоже не нравился.

Жестом указав стражнице на дверь, предводительница присела на узкую скамью – единственно чистый предмет в помещении.

– У тебя есть сказать что-то новое? – прозвучал ее лаконичный вопрос.

– Конечно, есть. Я жалуюсь на условия заключения, требую просторную светлую темницу и теплую постель. А еще… не мешало бы пожрать.

– Заткнись! Неужели твои мозги настолько недоделаны, что не боятся смерти? Тебя могут убить по одному моему слову, а ты продолжаешь дерзить, ничтожество!

– Благородная Агнета, за последние несколько дней меня столько били и жизнь столько раз висела на волоске, что я перестал обращать внимание на подобные мелочи. Если вас интересует, убивал ли я Зулика или нет, то мне нечего добавить к уже сказанному. Можете сделать со мной, что хотите, но сказать мне действительно нечего.

В комнате воцарилось гнетущее молчание, но, к несчастью, продлилось оно недолго.

– Жаль, что все так обернулось. Ты стойкий, волевой человек и мог бы нам пригодиться. Как ни странно, но теперь я тебе верю; верю, несмотря на полное отсутствие логики в твоих оправданиях. Но, к сожалению, это уже не имеет значения. Зулик – не просто мальчишка на побегушках, он был единственным наследником Богорта.

Слова Агнеты прозвучали, словно гром среди ясного неба. Только теперь до Дарка дошло, насколько безвыходна ситуация, в которую он попал.

– Богорт хотел обучить сына искусству дипломатии, поэтому и посылал к нам с донесениями. Парень подрос бы, и ему пришлось бы общаться не только с простыми людьми, но и уметь хитроумно обходить ловушки дворцовых интриганов. Прозорливости ума нужно учиться с детства, вот отец и пристроил паренька к делу…

– И что же теперь?

– А что теперь. Вчера я отправила письмо к Богорту, написав про смерть сына. До правды докапываться больше не буду, теперь не мое это дело, пускай Богорт и разбирается. За тобой уже выслали конвой, мои люди отведут тебя в нейтральный сектор Леса, где и передадут в руки охотников, только, как понимаешь, радоваться тебе нечему, быстро не умрешь.

В избушке опять воцарилось молчание. Дарку хотелось что-то сказать, но сказать было нечего. Картина будущего была безнадежна и ужасна. Охотники вывернут его наизнанку, мстя за смерть сына Лесничего, вчерашнее «приключение» у дерева покажется детской забавой, по сравнению с теми муками, что ожидали впереди.

Будь у него поменьше житейского опыта, он тут же рухнул бы на колени, умоляя пристрелить его на месте или отпустить в Лес. К сожалению, он знал, что это ни к чему не приведет. Даже если амазонка сжалится над ним, то отпустить не сможет. Единственный способ обуздать и отвести от себя гнев Лесничего – выдать убийцу сына, и непременно живым…

Рисуя в воображении ужасные картины ожидающих его мучений, Дарк не заметил, как Агнета ушла. Вскоре пришла стража.

* * *

Шествие по лагерю амазонок напоминало похоронную процессию, за исключением того, что труп еще был жив и передвигался самостоятельно. Конвоируемый четырьмя стражницами, две из которых несли его оружие, Дарк совершенно не ощущал на себе взгляды окружающих. Находившиеся вокруг амазонки занимались своими делами, не обращая на него никакого внимания: ни сочувствия, ни ненависти – одно сплошное холодное безразличие.

Миновав поляну, процессия подошла к воротам лагеря, где их уже ожидала Рея, нетерпеливо расхаживая взад и вперед. Девушка выглядела хорошо отдохнувшей после вчерашних «трудов праведных», на лице сияла задорная обольстительная улыбка. Привычный костюм «а-ля сама жестокость» уступил место коротким охотничьим сапогам с отворотами, меховому подобию набедренной повязки, открывающей на всеобщее обозрение длинные стройные ноги и… о боже… его кавалерийскому дублету, свежевыкрашенному в непонятное сочетание зеленых и коричневых цветов, которое спустя много веков будет названо потомками цветом «хаки».

Понятно, что привлекло внимание девицы к армейскому обмундированию. Куртка была очень легкой, но, благодаря вшитым внутрь стальным пластинам, хорошо защищала владельца как от стрел, так и от рубящих ударов. Кроме того, прикрепленные поверх рукавов наручи не только защищали руки, но и, как показала недавняя практика, могли быть эффективно использованы в нападении. Нашивки и прочие знаки различия были аккуратно срезаны, а на левом рукаве красовалась желтая повязка.

– О боже, только не это, – прошептал Дарк, осознав, что именно Рея будет командовать конвоем, – я не выдержу еще шесть-семь часов издевательств.

Отчитав подошедших стражниц за нерасторопность, мучительница кошачьей походкой приблизилась к Дарку. Кокетливо улыбаясь, ласково положила руки на плечи, а затем резко прижалась к его груди, нежно обхватив голову.

– Привет, солдатик. Ну, как ты после вчерашнего? Курточку узнаешь? Хорошааа, да? А самое главное – «потной бабе» пришлась как раз впору!

При слове «бабе» девица сильно сжала его шею руками, так что края наручей чуть было не раздавили артерию. Кровь прилила в голову и бешено стучала в висках, дышать было нечем, и Дарк почувствовал, что теряет сознание. Неожиданно Рея ослабила хватку и тихо прошептала ему на ухо, как будто делилась с ним заветной тайной:

– Герта просила передать тебе привет, мнооого приветов, котенок…

Наконец-то Рея потеряла к нему интерес. Подозвав одну из стражниц, она приказала покрепче связать пленного и захватить его амуницию, которую тоже передадут охотникам. Через пять-десять минут, ушедших на последние приготовления, отряд двинулся в путь.

Вскоре лагерь скрылся из виду, и у Реи снова улучшилось настроение. Вооружившись уже знакомым ему дубовым шестом, она шла в двух-трех шагах позади заключенного и методично, через равные интервалы времени, наносила резкие тычковые удары в затылок, бок, икры, позвоночник, которые непременно сопровождались всевозможными шутливыми комментариями и одобрительным хохотом стражниц. В общем, девчонки веселились на славу.

Вначале издевательства бесили Дарка, пару раз он даже прикусил губу, сдерживая вырывающиеся крики боли и ярости, но потом, как ни странно, привык. Что-то притупилось и в измученном теле, и в оскорбленном сознании. В конце концов «игра с телом» наскучила, и его оставили в покое.

Он не помнил, сколько они пробрели, пока Рея не отдала отряду приказ остановиться и приготовить оружие.

– Ну, вот, кажется, и все, пришли. Знаешь, я хотела бы довести тебя до охотников, а потом пойти с ними и насладиться, наблюдая, как медленно-медленно из тебя вынимают кишки. Возможно, мы бы обменялись опытом, я могла бы показать им пару интересных трюков. Но, к сожалению, моему сожалению, нашу великую воительницу Агнету на старости лет мучают приступы доброты… Да, да, она вдруг решила облегчить тебе участь и пристрелить по дороге, якобы при попытке к бегству. О, я вижу радость в твоих глазах, радость и облегчение. Ты прав, если думаешь, что я не осмелюсь нарушить приказа. Я выполняю указания точь-в-точь, как велит мне мой долг, но до этого… я немного отведу душу, пройдясь напоследок по твоей спине еще пару раз за оскорбления, нанесенные лично мне и наставнице Герте. На колени, мразь!

Весть о решении Агнеты действительно обрадовала Дарка, обрадовала как помилование. Обнадеженный хорошим известием разум усиленно начал просчитывать варианты, как избежать «прощальных поцелуев», и, кажется, нашел решение.

Медленно встав на колени, Дарк гордо вскинул голову и обратился с последней речью к своим мучителям:

– Давай, выполняй свой долг, хотя, если честно, то меня тошнит, насколько вы, девки, глупы и спесивы. Мелете языками направо да налево, словами красивыми кидаетесь: свободные воительницы, благородная предводительница, долг, честь, свобода… тьфу, да вы даже смысл этих слов понять не в состоянии. Не влезают понятия энти в ваш куриный рассудок, так вы их под свой бабий лад приспособить пытаетесь.

Поскольку его до сих пор еще не прервали ударами палок, шанс выкрутиться все-таки был.

– Мужиков вон терпеть не можете, их грязными похотливыми свиньями называете, а вот ни одному мужику в голову не придет так за честь свою бороться – безоружного, связанного человека палками бить. У нас, грязных мужланов, по-другому за честь поруганную да оскорбленную мстят – на поединок вызывают… Ну что ж, бей! Видно, мне на роду такой позор написан, от бабья неотесанного смерть принять.

Как ни абсурден был план спасения, как ни наивен, но он сработал. Злобно сузив глаза, Рея отбросила шест прочь и выхватила из-за пояса ятаган. Одним прыжком оказалась рядом с пленным и разрубила путы.

– Марса, дай меч подонку!

– Но как же, Агнета…

Амазонка не успела продолжить, получив по лицу стальными наручами.

– Не смей перечить, дрянь, меч, говорю!!!

Нордер снова вернулся к своему хозяину. Как приятно было ощущать ладонью его мягкую кожаную рукоять, смотреть на ровное, полированное лезвие. Права, ох права была древняя поговорка: «Коль меч в руке, не все потеряно».

Рея яростно кинулась в бой, нанося обидчику молниеносные и сильные удары, крутясь в пируэтах и сбивая противника с толку. Она была хороша: напориста, энергична и непредсказуема. С первой же секунды схватки смотревшим со стороны амазонкам стало ясно, что Дарк разозлил зверя, которого вряд ли сможет обуздать.

Он отступал, отступал, постоянно ставя блоки и пропуская скользящие удары. На его голом торсе уже краснело несколько свежих порезов. В голове капитана крутилась навязчивая мысль: «Продержаться, главное, продержаться, хотя бы минуту… еще чуть-чуть, пока не отойдут от оцепенения руки, пока кровь не разольется по онемевшему от двухдневных пут телу…» И Дарк продержался. Он вновь почувствовал силу рук и гибкость суставов, почувствовал, как проходят боль и усталость, как нормализуется учащенное дыхание.

Рея продолжала наступать, тесня противника к краю бездонного оврага, ей осталось совсем немного. Бой проходил в таком диком темпе, что казалось, противник вот-вот совершит ошибку, вот-вот неправильно среагирует на безумный полет ятагана и не успеет отразить последний, решающий удар. Но ошибку совершила она: увлекшись нападением, не заметила, что противник уже вошел в темп боя и теперь просто ждал удобного момента для контратаки.

Совершив ряд обманных ударов, Рея сильно рубанула с пятой позиции, сверху вниз, надеясь разрубить пополам голову врага, который не успел бы ни быстро отпрыгнуть, ни поднять меч для блока. Неожиданно Дарк резко ушел вниз, присев на корточки и подняв обеими руками меч над головой. Ятаган наткнулся на нордер всего в метре от земли. Сила инерции потащила Рею за рукой, вперед. На какую-то долю секунды амазонка нависла над противником, оставив незащищенной нижнюю часть тела. Резким боковым разворотом меча Дарк перерубил икроножную мышцу на ее правой ноге и тут же кувырком ушел вбок. Быстро поднявшись, он кинулся на свою мучительницу, прибивая ее сильными ударами к земле и не позволяя встать в полный рост.

Рея слабела, из разрубленной ноги хлестала кровь. Стоя на одном колене, ей с каждой секундой было все труднее и труднее сопротивляться. И вот наступил момент, когда рука ослабла и выронила меч, глаза закатились, и беспомощное тело воительницы пало на землю.

Подойдя ближе, Дарк занес руку для последнего удара. «…И каждый бой завершает смерть…» – пульсировало в голове. Но добить ее так и не удалось. Не вмешивающиеся до этого момента в бой стражницы встали на защиту своей предводительницы.

«А ну отойди и положь меч!» – послышался за спиной голос. Обернувшись, Дарк увидел четыре лука, нацеленных ему в голову.

Командовала амазонка с окровавленным лицом, та самая, что получила от своей подруги наручем: «Карпа, Инга, помогите Рее, быстро! Нома, свяжи ублюдка!»

Отданным приказаниям не суждено было сбыться, впрочем, так же, как Марсе стать главной в группе. Из кустов, находившихся всего в двадцати метрах от места схватки, с шумом вылетел болт и вонзился прямо в лоб командующей амазонке. Нома, все еще державшая на прицеле Дарка, отпустила тетиву. Он инстинктивно пытался парировать стрелу мечом, но не успел, уж слишком близким было расстояние, зато инерция финта отклонила тело немного вбок, и стрела пролетела мимо, содрав лишь кусок кожи над ухом.

Тем временем кусты снова зашевелились, и послышался грозный свист еще одного болта, перешедший в душераздирающий женский крик.

Абсолютно не задумываясь над возможными последствиями своего поступка, Дарк рванулся к краю оврага и «ласточкой» прыгнул вниз. Сильно ударившись о землю в конце полета, он еще долго катился кубарем по пологому скату, сшибая сучья деревьев и подминая под себя кустарники, пока не достиг дна. Немного отдышавшись и проверив целостность костей, медленно полез вверх. Раза три-четыре он падал и скатывался обратно, но все же вставал и упорно продолжал попытки выбраться, пока одна из них не увенчалась успехом.

Вновь оказавшись на поверхности, Дарк увидел поляну, усеянную телами амазонок. Во всех трупах, даже в голове Реи, торчали одинаковые, как братья-близнецы, арбалетные болты. Кусты больше не шевелились, видно, тайный доброжелатель по каким-то причинам пожелал остаться неизвестным. Тишину леса нарушали лишь пение птиц да успокаивающий шепот деревьев.

«Ну вот и все. Я снова один, снова не знаю, куда идти и что делать, – вертелось в голове Дарка. – Хотя нет, что делать, я, пожалуй, знаю – немного поспать, часов двенадцать, не больше…»

Глава 6

Джентльмены удачи

– Одна, две, три, четыре… девять и еще три в палатке, итого двенадцать. Плохо, как плохо, – тихо шептали губы Дарка, внимательно следившего за перемещением амазонок по стоянке. Уже три часа он лежал посреди разросшегося до неимоверных размеров куста дикой смородины и наблюдал за отрядом, на который наткнулся совершенно случайно. Шансов обнаружить его у амазонок почти не было, уж больно крупным был куст, а снятый с одной из убитых стражниц маскировочный плащ делал его абсолютно невидимым посреди зелени.

Вначале он лежал без движения, боясь выдать свое присутствие малейшим звуком или треском сучьев, однако хороший камуфляж и ветреная погода, постоянно приводившая в движение ветки, внушили Дарку мысль о полной безнаказанности его действий. Теперь он много возился, часто меняя положение затекших рук и ног, и даже прихлопывал порою назойливых комаров, пытающихся пировать на открытых участках его тела.

В принципе, он мог уже давно и совершенно безнаказанно потихоньку выбраться из-под куста, отползти на безопасное расстояние и пойти своей дорогой. Однако лежать посреди колющейся смородины его заставлял не страх быть обнаруженным при отходном маневре, а иное, не менее важное обстоятельство.

Проснувшись после спокойного и продолжительного сна, он впервые за несколько дней почувствовал себя счастливым и отдохнувшим. Логика подсказывала вернуться на место боя и собрать амуницию с убитых; и он решил последовать гласу рассудка, несмотря на полную темень вокруг.

Обшаривать трупы пришлось впотьмах, почти на ощупь. Стащив с Реи свою же когда-то черную куртку, он прихватил лук с полным колчаном стрел, а затем собрал полупустые фляги с водой. Провизии, к сожалению, не было. Амазонки шли недалеко и рассчитывали обернуться всего за один день, так что тащить с собой лишний груз не видели смысла. На следующий день, ощущая потребность утолить разбушевавшийся желудок, он пытался охотиться, но его старания скорее походили на подвиги слона в посудной лавке…

И вот он лежал под этим проклятым кустом в надежде украсть провизию. Начинать действовать можно было лишь с наступлением темноты, когда отряд заснет, а на часах останется лишь пара полудремлющих амазонок. Сейчас же он коротал время, наблюдая за происходящим.

Припасы были сложены прямо у костра, так что долгих поисков в потемках не предвиделось. Тюков с едой было много, значит, до конечной цели путешествия отряду еще далеко. Возможно, это именно та экспедиция, к которой он должен был присоединиться по желанию Богорта. Если так, то ему крупно повезло. Украсть провизии надо немного, чтобы никто не заметил, затем можно будет осторожно следовать за отрядом, прячась по кустам и оврагам. Они идут к горе Аль-Шар, что в Кодвусе, лучших проводников ему не найти. Главное – действовать скрытно и не теряя бдительности.

Последние сомнения насчет цели экспедиции были внезапно развеяны. Вышедшая из палатки амазонка откинула капюшон плаща, и он увидел длинные русые волосы с кудряшками на концах. «Ильза, ну конечно же, такую важную и рискованную экспедицию должен был возглавить кто-то пользующийся личным расположением и доверием Агнеты. Они точно идут к Аль-Шар!» – обрадовался Дарк, одновременно морщась от очередного укуса представителя семейства комариных.

* * *

Небо в эту ночь было на удивление ясным, и звезды ярко мерцали в просветах между густыми кронами деревьев. Ничто не нарушало полный спокойный сон лагеря. Караульных было всего трое: одна амазонка сидела у костра, подкидывая дрова, а две другие прохаживались вокруг палаток, изредка подходя к своей более удачливой подруге и обмениваясь парой слов о чем-то о своем, о женском… Смена троицы подходила к концу, стражниц уже клонило в сон, и они потеряли бдительность. Наступило самое удачное время для ночных деяний.

Осторожно передвигая конечностями и прижимаясь как можно плотнее к земле, Дарк медленно выполз из своего колючего укрытия. Глаза неусыпно следили за воительницами, мирно беседующими у костра, ловили каждый их жест, пытаясь предугадать их дальнейшие поступки. И вот две из них снова ушли на обход палаток, медлить было нельзя. Стараясь не шелестеть травой и не задевать особо трескучих сучьев, он прополз метров пять и скатился в неглубокую яму, где и застыл, внимательно вслушиваясь в тишину.

Казалось, что первая перебежка удалась, по крайней мере, со стороны часовых не последовало никаких действий. До заветных мешков с провизией оставалось еще пять-шесть шагов, то есть еще один короткий бросок. Перегруппировавшись и собравшись с духом, Дарк начал медленно ползти, прислушиваясь к приглушенным голосам часовых после каждого неловкого, как ему казалось, движения.

Порой излишняя осторожность еще хуже, чем беспечная невнимательность. Боясь быть обнаруженным, он двигался слишком медленно и не успел пробраться к мешкам до прихода стражницы.

Она была всего шагах в десяти и ничего пока не заметила, но шла точно в его направлении и через несколько секунд обязательно увидела бы распластанный на земле силуэт вора.

И снова в голове возник извечный вопрос: «Что делать?» Отползти назад он уже не успевал. Чтобы спастись, надо было быстро принять не какое-нибудь, а единственно верное решение, сделать правильный выбор. К счастью, решение приняли за него.

Когда силуэт стражницы приблизился почти вплотную, сзади нее неожиданно выросла тень. Нападавший схватил амазонку за голову и резким движением переломил ей шею, до Дарка донесся тихий хруст позвонков. Осторожно опустив тело убитой на землю, тень быстро проскользнула к нему. Неизвестный лег рядом, прошептав офицеру в ухо: «Лежи тихо… и без глупостей». Видя, как «тень» шустро расправилась с недругом, глупости совершать не хотелось, шуметь было тоже не в его интересах.

Вскоре из-за ближайшей палатки к костру выскользнула такая же тень в черном плаще с глухим капюшоном, быстро обхватила сзади сидевшую стражницу и вонзила кинжал ей в сердце.

Амазонка повалилась назад, издав приглушенный предсмертный крик. Операция по ночному захвату лагеря была сорвана. Палатки тут же зашевелились, что-то внутри пришло в движение, и на поляну начали выскакивать полуголые, но вооруженные амазонки. Двое девиц из ближайшей палатки тут же накинулись на неудачливого диверсанта. Третья напасть не успела, свалилась наземь прямо на бегу. Чуть ниже левой лопатки торчал черенок стрелы с ярко-красным оперением.

Лежавший рядом с Дарком человек в черном быстро вскочил и кинулся на подмогу своему товарищу. Выбора не было. Втянутому в конфликт волею судьбы и своими неумелыми действиями, Дарку оставалось лишь прийти на помощь неизвестным союзникам.

Застигнутые врасплох амазонки были обречены. Тот, что у костра, быстрым движением откинул полы плаща и выхватил два длинных остроконечных кинжала. Лихо крутя ими, он умело защищался от наседавших амазонок. Вскоре к нему подоспела помощь: бойцы в черных плащах тут же заняли самую выгодную в данных условиях позицию «спина к спине» и отчаянно отбивались от превосходящего по численности противника. Изредка то один, то другой делали выпады, благодаря которым ряды амазонок редели. Тем временем невидимый лучник продолжал отстреливать одну за другой выбегающих из палаток воительниц.

Дарка теснили двое: одна с боевым шестом, а в руках другой с изумительной быстротой сверкал легкий топор. Наверное, они обе хорошо владели оружием, но после упражнений с Реей он этого не заметил. Низкий выпад, сопровождаемый прямым уколом в грудь, уложил на землю девицу с шестом. Амазонка, ударившая сбоку топором, промахнулась, потеряла равновесие и повалилась на землю. Добить ее было несложно и не заняло много времени.

Выскочившая на поляну Ильза тут же оценила ситуацию. Отбив маленьким круглым щитом выпущенную в нее стрелу, кинулась в кусты на поиск лучника. Вернувшись буквально через минуту с окровавленным мечом в руках, она ринулась в гущу боя на помощь своим, что, однако, никак не повлияло на общий ход событий.

Расправившись с последней из нападавших, Дарк увидел, как двое незнакомцев атакуют единственную оставшуюся в живых – Ильзу. Вмешиваться было бессмысленно. Все трое одинаково искусно владели оружием, но «тени», имея численный перевес, легко справлялись с жертвой. Говоря проще, они уже давно могли бы прикончить ее, но по каким-то непонятным причинам пытались взять живьем. Тот, что был справа, отвлек внимание девушки на себя, и в тот же миг его напарник кинулся, сбил с ног и прижал ее к земле грудью. «Бои в партере», видимо, не входили в программу обучения свободных воительниц. Через пару минут все было кончено, пленница лежала крепко связанной.

«Тени» поднялись с земли и откинули глухие капюшоны. Голова ближнего к Дарку была густо покрыта растительностью. Незнакомец вспотел, видимо, сильно устав после ночного «веселья», его длинные черные волосы, борода, усы и даже брови были обильно покрыты капельками пота. Отерев лицо, он обратился к своему товарищу:

– Профессор, сколь те говорить, шоб с ножичком не выпендривался. Брось чудаковать – башку ломай, вернее будет! А уж если руки к ножу боле привыкли, так бей точно в сердце!

Профессор оказался щуплым, низкого роста мужиком с маленькими, хитренькими глазками и с седыми, коротко стриженными волосами. Он смотрел на мир сквозь линзы узких продолговатых очков в бесцветной оправе, нацепленных на самый кончик носа. Как догадался Дарк, прозвище было получено благодаря не только странным очкам, но и заумной манере разговора.

– Да я ж точно в сердце… – запыхавшись, бормотал псевдоученый муж, пытаясь оправдаться перед соратником, – но это ж фемина обыкновениус, вид, от человека конструктивно отличающийся. На груди, значит, у нее большие отложения жировых тканей имеются, которые и смягчили удар.

– Какие еще ткани, ты чего несешь, плесень очкастая?!

– Ну, груди, сиськи, по-простому, значит. Вот они-то удар и смягчили. Он у меня на мужиков поставлен, а баб, значит, необходимо бить сильнее.

– Ох, мудрый, ох, мудрый, зараза! Ты мне из-за своей мудрености чуть ли все дело не споганил, заморыш. А ну, сгоняй-ка лучше в кусты, посмотри, что там Серафим застрял? А мы тут пока с незнакомцем чуток потолкуем.

Отослав профессора, бородач развернулся к Дарку и, снимая черный, застегивающийся до груди плащ, задал неожиданный вопрос: «Водки бушь?» Получив утвердительный ответ, достал из бездонных пол балдахина плоскую железную флягу, немного отпил и протянул ее собеседнику.

– Кто таков и куда прешь, коль не секрет?

– Человек божий, а иду в Кодвус… – В свете последних событий называть свое имя как-то не хотелось. Незнакомцы могли оказаться охотниками или просто недолюбливать имперских офицеров.

– Угу, ясно дело. А меня вот, человек божий, Гаврием кличут, и направляемся мы прямехонько в Кодвус, то бишь, значит, нам с тобой по пути. Коль с нами идти хошь, так хоть как-нибудь да назовись, а то кликать трудно…

На поляне вновь появился профессор, подойдя к Гаврию, он угрюмо опустил голову, чтобы не смотреть в глаза старшему:

– Серафим мертв… зарезан… сзади по горлу…

Оцепенение продлилось недолго. Крепко стиснув зубы и сжав кулаки, Гаврий с остервенением набросился на связанную Ильзу. Успокаивая душу пинками в живот пленной, бородач не произнес ни слова, лишь потом, уже отойдя от нее, тихо процедил сквозь зубы: «Курва, мать твою…»

* * *

Маг нервно постукивал сухими костяшками изящных пальцев по подлокотнику замысловатого кресла, обтянутого, если верить россказням пропойцы-мастера, кожей предводителя орков, погибшего лет сорок назад при очередном неудачном штурме «Великой Стены». В принципе, ему было абсолютно безразлично, была ли это действительно кожа свирепого Урс-Хора или обычной свиньи, украденной из соседского хлева. Главное, что в это свято верил сам мастер, его многочисленные подмастерья, а следовательно, и половина населения Кодвуса. Такие нелепые слухи были чародею весьма на руку.

Мантия мага-некроманта обязывала к всевозможным чудачествам и непонятным действиям, создающим вокруг него загадочную атмосферу таинственности и страха. Если он заказывал кресло, так из кожи орков, стулья – из костей мифического урдона, который вряд ли вообще существовал на самом деле, а камин – только из панциря гигантской черепахи-людоеда. Маг уже давно устал пускать пыль в глаза окружающим, но, к сожалению, обман был суровой необходимостью.

Долгая жизнь привела его к весьма парадоксальному заключению: люди, в большинстве своем, уважают лишь грубую силу и то, чего боятся, что непонятно и внушает отвращение, граничащее с ужасом. Итак, основными ингредиентами зелья нормальных взаимоотношений с людьми являлись: сила, загадочность, страх и непредсказуемость поступков. Отсутствие или слишком малая доля любой из составляющих в этой гремучей смеси могли привести к летальным последствиям в буквальном смысле слова. Недавно, лет так двадцать назад, гильдия магов была потрясена известием о массовом сожжении ученых мужей королем Эдвином в далекой Виверии. Не вдаваясь в отвратительные подробности сего акта первобытного вандализма, можно сказать лишь, что тамошние маги поплатились за чрезмерную доверчивость к светским властям, немного приоткрыв завесу таинственности над истинной сущностью своих деяний. Зелье успеха потеряло всего один компонент, а маги – свои головы, как, впрочем, и остальные части тела.

С другой стороны, когда нет страха и силы, загадочность переходит в непонимание, затем в отторжение и наконец-то входит в заключительную стадию плачевной метаморфозы – костер, огонь, уничтожающий все непонятное, чужеродное и потенциально опасное.

Наглядным примером сего утверждения был благородный барон фон Вильд, как раз сидевший сейчас напротив мага. Еще полгода назад он кричал, что уничтожит цитадель сатаны, воздвигнутую бесовским отродьем на его землях, что очистит именем божьим и силой святой веры это проклятое место от скверны. В пламенных речах необузданного по молодости лет и невежественного с рождения барона цитаделью, естественно, называлась башня мага, а скверной, наверное, сам некромант.

Однажды юный ревнитель Истинной Веры даже решился на штурм, но после легкой демонстрации возможностей прикладной магии святое войско разбежалось, а праведный гнев властителя местных земель поутих. Побочным и совершенно неожиданным эффектом действия магических чар явилось истинное расположение феодала к своему «ученому, мудрому, снизошедшему до общения с ним другу», которое выражалось в частых дружеских визитах с нижайшими просьбами о мелких одолжениях.

– Благородный барон, к сожалению, не могу удовлетворить вашу просьбу и оживить умерших в прошлом году во время мора крестьян. Да, я прекрасно понимаю, что у вас трудности со сбором урожая, что половина мужиков перемерла, а оставшиеся разбежались, но давайте не будем превращать великое таинство смерти в неиссякаемый источник бесплатной рабочей силы. К тому же, не противоречит ли сама эта мысль вашим святым помыслам?

– Но, мэтр, я как истинный верующий готов везде и всяко бороться с любыми деяниями сатаны, биться насмерть за правое дело веры! Однако в данном случае мною движет лишь желание помочь семьям усопших. Если вы не сочтете возможным удовлетворить мою просьбу, то урожай может остаться неубранным, и крестьянам зимой нечего будет есть. Задача всякого истинного верующего состоит в том, чтобы заботиться, прежде всего, о благе живых, а потом уже о спокойствии усопших и прочих этических вопросах.

– Сожалею, но я вам действительно откажу. Мне не хотелось бы портить отношения с вашей церковью и другими ее преданными вассалами, которые, скорее всего, истолкуют назначение моих чар совсем по-иному. Некому убирать урожай – наймите батраков! Придется раскошелиться, но ничего, думаю, ваша бездонная казна выдержит потерю нескольких десятков динаров. А сейчас прошу простить стариковскую бестактность, мой юный друг, но меня ждут дела. Я не успел завершить пару важных экспериментов для герцога Уильфорда.

Маг откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, давая понять пронырливому феодалу, что разговор завершен. Наконец-то услышав долгожданный скрип тяжелой скамьи и тяжелую поступь удаляющихся шагов, маг снова открыл глаза. Некромант достал из потаенного шкафа со снадобьями и приворотными зельями небольшой хрустальный шар и начал быстро тереть его, тихо бормоча непонятные заклинания. Шар засверкал, по гладкой поверхности побежали голубоватые искры, послышался какой-то странный булькающе-шуршащий шум.

Осторожно положив шар на стол, маг подвинул кресло поближе и, закрыв глаза, начал монотонно повторять один и тот же загадочный призыв:

– Люпус, отзовись! – Так прошло минут пять, а может быть, десять, прежде чем шуршание в шаре прекратилось, и до мага донесся тихий, но отчетливый голос:

– Если это ты мне, то с каких это пор, ерш твою медь, я стал Люпусом?!

Маг открыл глаза и облегченно вздохнул. Не удававшийся в течение последней недели сеанс наконец-то состоялся.

– Уже давно, с тех пор, как ты пропал, а у моих добрых соседей-магов появилась дурная привычка без устали болтать по переговорным каналам. Спасу нет, какой белиберды только ни наслушаешься. Некоторые бездельники торчат там целыми сутками, так что давай говорить осторожно, без имен и конкретных фактов.

– И как же мне тебя величать: Ваше могущество, великий и ужасный или еще как?

– Да как хочешь, лишь бы никто ничего не понял.

– Ну, тогда будешь «Фабулес»…

– А это еще почему?

– Трепаться уж больно любишь, сказки рассказывать да морды загадочные строить, пока настоящие мужики делом заняты и по лесам комарье кормят.

Неясно, что так сильно разозлило мага в вольных речах его собеседника, наверное, замечание о комарах, но тон беседы сразу перестал быть дружеским. Насупившись и по-детски оттопырив нижнюю губу, маг раскраснелся, как рак, и заорал в шар, потряхивая при каждом вздохе щуплой козлиной бородкой:

– Эй ты, мужик деловой! Совсем обнаглел? Чем сам месяц назад занимался, гад?! По борделям мотался да собутыльникам рожи от скуки бил, дармоед, пока я тут в поте лица зельями травился, деньги зарабатывая!

– Ух ты, ух ты, как разошелся. Жаль, не видно, поди и пар из ушей уж валит, и морда от натуги красная?!

Маг посмотрел в зеркало и с ужасом заметил, что полностью, за исключением пара, соответствует услышанному. Тем временем собеседник продолжил:

– Ну чо, остыл, что ли, говорить-то можно? Палку-то не перегибай, я свое дело знаю… и делаю. А что насчет борделей, так да – мотаюсь. Я человек простой, приходится общественными, так сказать, девками пользоваться. Это вы, Ваше могущество, с герцогами да баронами якшаетесь и от них баб в дар принимаете. Сколько у тя там сейчас в гареме? Десять али двадцать?

– Не важно. Ладно, давай к делу, потом наши облики моральные сравним.

– Ну к делу так к делу.

– Надеюсь, ты с ним?

Возникшая в разговоре пауза, казалось, тянулась целую вечность.

– Я знаю, где он и с кем он, знаю, куда и зачем идет. Пока что все складывается хорошо.

– Ты что, обалдел? Неужели с ним еще не говорил?

– Пока нет, еще рано.

– Люпус, у нас мало времени. Колесо уже завертелось, я почувствовал. Скоро дойдет до тебя и остальных. У нас о-чень ма-ло вре-ме-ни!!!

Последняя фраза нарочно была произнесена по складам и медленно, чтобы донести до собеседника всю серьезность происходящего. Несмотря на убедительность голоса мага, его партнер «по шару» был абсолютно спокоен.

– Знаю, мой друг, знаю, но говорить пока все равно не буду.

– Что-то не так?

– Возможно, пока еще не понял. Развитие чрезвычайно замедлено, никаких существенных проявлений. Он до сих пор смотрит на мир прежними глазами. Поспешное вмешательство может только все испортить, натворить много бед.

– Ты думаешь, что он не успеет?

– Кто знает, но нужно быть готовым к самому худшему – бороться с бедой собственными силами.

– А может быть, все-таки рискнуть?!

– Не иметь сильного союзника гораздо лучше, чем получить слабого, но врага. Пока не могу ничего сказать точно, буду ориентироваться по ситуации. Готовьтесь к худшему и… на связь больше не выходи, у меня тут тоже соседи – не сахар…

Связь прервалась так же неожиданно, как началась. Мерцание шара погасло, оставив некроманта в полной темноте посреди большой пустынной залы. Где-то выл ветер, играя с оконными ставнями, словно мир с человеческой судьбой. Маг чувствовал – что-то движется и уходит из его понимания, жизнь меняется, а он остается прежним, обреченным на вымирание. Грядущая смерть его не страшила, пугало лишь бессилие и незнание, как сопротивляться наступающим событиям. В ту ночь он впервые за пятьсот лет своей долгой жизни во сне не увидел будущего. Ему явились лишь призраки прошлого…

* * *

Ильза крутилась по земле, конвульсивно содрогаясь от удушья. Засунутый ей в рот кляп и так уже сильно затруднил дыхание, а удары Гаврия довершили дело, приведя к спазмам дыхательных путей. Возможно, она бы совсем задохнулась, если б не молниеносная реакция Дарка, успевшего вовремя подскочить и вытащить кляп. Агония прекратилась, рот девушки жадно, глубокими шумными вдохами глотал воздух. Оклемавшись, амазонка не придумала ничего лучше, как разразиться изысканной бранью, так что кляп был поспешно возвращен на свое законное место.

Осмотр пострадавшей полностью удовлетворил даже такого опытного спеца в военной травматологии, как Дарк. На груди и животе выступали красные пятна, пара ссадин и пара отеков.

Парни были профессионалами. Буря эмоций, бушевавшая в их сердцах из-за смерти боевого товарища, с которым они, наверное, прошли бок о бок много миль и много боев, не ввергла их в пучину безумного бешенства и не заставила выместить гнев на связанной женщине. Пара пинков не в счет, это пустяки, от этого не умирают.

Буквально через минуту после экзекуции Гаврий уже был абсолютно спокоен. Вместе с Профессором они занялись сбором и осмотром трофеев, забыв на какое-то время о своем новом спутнике.

Предоставленный сам себе офицер занялся самым важным, как ему тогда показалось, делом – рытьем общей могилы. К счастью, в инвентаре отряда нашлась довольно удобная лопата, и мучиться с мечом, как в прошлый раз, не пришлось. Когда работа была наполовину выполнена, Дарк почувствовал на себе удивленные взгляды.

– Эй, паря, я, конечно, понимаю, что эти заразы тебя тоже достали, но закапывать живьем, это уж слишком! – послышался возмущенный голос Гаврия. Какое-то время они стояли и тупо смотрели друг на друга, и только потом до Дарка дошло, что его благие намерения были неправильно истолкованы. Там, где вырос он, трупы закапывали в соответствии с канонами Единой Церкви, здесь же в лесу просто сжигали.

Как известно, нет правил без исключений. В местном церемониале похорон их было два. Трупы закапывались, если потом их нужно переносить, например, как в случае с Зуликом, тело которого закопали и, скорее всего, на следующий день достали вновь, чтобы передать отцу. Второе исключение применялось только к трупам кровных врагов, их специально оставляли на съедение животным или бросали в болото.

Ему сразу же вспомнился рассказ Кудрявого об овраге, доверху набитом телами бежавших имперских солдат. Интересно, чем беглые солдаты досадили лесным воительницам, что с ними поступили, как с кровниками?

Похороны амазонок были короткими. Их окровавленные тела кое-как свалили в еще горевший костер, предварительно сняв амуницию и подбросив в огонь пару новых поленьев. Затем «тени» ушли в лес, откуда вскоре вернулись, осторожно неся на руках тело убитого друга. Серафима сожгли отдельно, с почестями, разложив вокруг его костровища трофеи, снятые с амазонок.

Закончив траурный ритуал, мужчины распределили добытое продовольствие по мешкам с поклажей и тронулись в путь. Дарку досталось самое неблагодарное занятие, тащить за собой на веревке связанную Ильзу. Амазонка была норовистой, постоянно упиралась ногами в землю, моталась из стороны в сторону, яростно пытаясь освободиться от пут, в общем, доставляла начинающему конвоиру массу неудобств. Вскоре ему надоело терпеть капризное поведение пленницы. Резким рывком на себя он повалил Ильзу на землю, а затем, подойдя вплотную к пытающейся подняться девице, сильно сдавил правой рукой ее горло.

– Послушай, ты меня знаешь, ты меня помнишь. Я имперский офицер и остаюсь им даже в вашем богом забытом лесу. Все, что я делаю, делаю в соответствии с кодексом чести, о котором ты, скорее всего, даже и понятия не имеешь. Так вот, этот кодекс заставляет меня относиться к женщине, как к женщине, даже если она амазонка, а к пленному, как к пленному, то есть уважительно, коль его все-таки взяли в плен, а не вздернули на первом попавшемся суку. Если ты хочешь, чтобы я помнил о своих принципах, веди себя спокойно. Если же нет, то ты пройдешь через все, что прошел я, благодаря стараниям твоих падких на издевательства подруг.

Рука разжалась, отпустив горло. Неизвестно, подействовала ли на Ильзу пламенная речь или сила руки, сдавившей горло, но девушка больше не сопротивлялась и покорно побрела за своим конвоиром.

* * *

Находясь на «спорных» участках леса, как выражался ведущий группу Профессор, нужно было сохранять бдительность и по возможности избегать встреч, любая из которых могла оказаться последней, в особенности, когда ведешь на привязи сильно помятую и растрепанную предводительницу отряда амазонок. Нападения стоило ожидать не только со стороны воительниц, случайно наткнувшихся на разгромленную стоянку подруг и пошедших по следу обидчика, но и охотников, не любящих праздно мотающихся по их владениям чужаков.

Естественно, в такой ситуации путники шли осторожно, внимательно осматриваясь и прислушиваясь; часто петляли, заметая следы, указывающие на истинное направление их движения. Группа кралась по дебрям леса, избегая не только попадавшихся на пути большаков, но и обычных троп. Профессор, бывавший когда-то в этих местах, весьма логично и доходчиво объяснял цель их хитроумных маневров:

– Тропы называются тропами, потому что их протоптали, значит, иногда кто-нибудь по ним да бродит. Есть вероятность на этих топтателей натолкнуться, а лучший способ выиграть бой, как известно, – избежать его…

Дарк отметил, что, несмотря на свой чудаковатый вид, Профессор был совсем не глупым малым.

Тревожное чувство подозрительности появилось сразу, как только они тронулись в путь. Мозг Дарка отошел от шока после неожиданного боя и тут же начал посылать сигналы потенциальной опасности своему беспечному хозяину. Глас рассудка бесновался в голове и громко орал: «Очнись, дурак, что ты делаешь? Ты идешь по дремучему лесу с людьми, о которых ничего не знаешь!!!» – Действительно, офицер не знал, ни кто его попутчики, ни зачем они пришли в лес. Цель же их нападения на превосходящие в четыре раза силы амазонок вообще оставалась загадкой.

Логичнее всего было предположить, что они обычные контрабандисты, отбившиеся от каравана, но в этом случае слишком уж много оставалось непонятных моментов. Ни Гаврий, ни Серафим, ни тем более Профессор не были похожи на тех пленных бандюг, которых он несколько раз встречал еще по дороге в охотничий лагерь. Уж больно дорогая одежда и амуниция, да к тому же оружием все трое владели, как закаленные в боях, хорошо обученные наемники, а не деревенские лопухи.

Граница была далеко на северо-востоке, дня три-четыре пути от того места, где они впервые встретились. Сейчас же, как ему удалось определить, они шли точно на север, то есть немного не в том направлении. Если его попутчики просто так сильно заплутали и теперь специально петляют, ища безопасный обратный путь, то где их поклажа? Контрабандисты обычно носят товары в обе стороны, иначе это невыгодно… И, наконец, почему напали на лагерь и перебили амазонок, зачем тащат с собой Ильзу?

Вопросов было много, и на них следовало получить ответы как можно скорее, желательно до наступления темноты, в которой куда легче напасть и вонзить кинжал в спину. До сих пор его попутчики вели себя дружелюбно, пожалуй, чересчур дружелюбно. Кто знает, каковы их истинные намерения?

Как будто прочитав полные сомнений и беспокойства мысли Дарка, Гаврий неожиданно остановился и сбросил свою поклажу на землю.

– Ну все, Профи, хватит на сегодня, давай огонь разводить. А ты, паря, стреножь-ка принцессу, пока мы по-шустрому привал организуем. Чую по твоему озабоченному виду, поболтать хочешь. Так всяко лучше трепаться за жрачкой да выпивкой, чем на ходу мух глотая.

* * *

Гаврий оказался прав, накалившаяся атмосфера взаимного недоверия начала быстро разряжаться по мере опустошения мисок с бобовой похлебкой и трофейных кувшинов с вином. Утолив голод, спутник Дарка решил начать разговор первым:

– Кажется, парень, тебя больше не устраивает видеть в нас случайных попутчиков, просто людей, с которыми идешь в Кодвус. Мучают сомнения, ту ли компанию ты выбрал. Ну что ж, вполне нормальная ситуация: у тебя есть вопросы, а у нас, возможно, найдутся ответы. Может, начнешь?

– Не люблю лезть в чужие дела, Гаврий, но согласись, что, пока мы вместе, они и меня касаются. Если постоянно грозит опасность, то хотелось бы знать простые, даже скажу так, элементарные вещи: кто твои попутчики, чем занимаются, что делают на чужой территории? Прикроют ли они тебе спину в бою или нет? Мне необходимо знать это, в свою очередь тоже готов все рассказать о себе.

– Угу, совершенно точно, расскажешь… Я хочу наконец-то услышать твое имя, остальные подробности ни для меня, ни для Профи не имеют никакого значения. Мы знаем о тебе достаточно, чтобы сидеть у одного костра и пить эту омерзительную кислятину; достаточно, чтобы не прибить тебя еще там, на стоянке; достаточно, чтобы позволить целый день идти позади нас и не оглядываться при каждом шорохе.

На суровом, густо покрытом растительностью лице Гаврия промелькнула загадочная ухмылка, затем он весело подмигнул Дарку:

– Хочешь послушать твою историю, паря?

– Валяй, обожаю беседовать с прорицателями.

– Я не прорицатель, не маг и не сумасшедший, просто сорок лет топчу эту поганую землю и порою кой-чему да учусь, например, быстро разбираться в людях. Поправь, если в чем вдруг не прав!

Он зажмурил глаза и сидел молча минуты две-три, не более, затем быстро выпалил на одном дыхании:

– Ты офицер имперской кавалерии, попал в Лес после недавнего поражения вашей армии, идешь в Кодвус, причем по пути успел подружиться с охотниками настолько, что они направили тебя с поручением к амазонкам. Девицам ты чем-то не понравился, и они решили тебя прикончить, но ты сбег. Все верно?

– Но как, как ты узнал?!

– Я бы мог, конечно, притвориться ясновидящим, колдуном и т. д. и т. п., как это делают бродячие шарлатаны различных мастей, но все просто… – Гаврий улыбнулся еще раз. – Наблюдательность и никакой мистики, никакой… Что ты имперский офицер, сразу заметно по одежде, хотя она и перекрашена. Кавалерист, так как сапоги мало сбиты и ранее часто чистились, в то время как у пехтуры подошвы стерты и пыль обычно въедается в кожу. Кроме того, во время боя заметил, что ты активно передвигаешься по полю, в то время как пехотинцы привыкли к другому стилю – драться в куче, то есть когда мало места и передвижения затруднены. Насчет Кодвуса? А куда тебе еще идти?

– Поразительно, но остальное как ты узнал?

– Охотники собирали имперских по всему лесу, видно, для какого-то дела, ты был в Лагере и достал свой щит там. Это, наверное, единственное место в мире, где так небрежно относятся к оружию – щит ржавел несколько месяцев, прежде чем попал к тебе. Сбежать из Лагеря, да еще с оружием ты бы никогда не смог, следовательно, тебя добровольно вооружили и отпустили. Приступов щедрости у Лесничего не бывает, значит, тебя послали с поручением к девицам. Если набрел бы на них случайно, то так глубоко на их территорию не прошел бы. С девицами ты повздорил, они тебя долго били, а потом связали.

Дарк бросил мимолетный взгляд на свои руки. На кистях были кровоподтеки и еле заметные следы веревок.

– Даже если не брать во внимание следы на руках, – продолжал Гаврий, деловито опрокинув очередной стакан с «кислятиной» в рот, – … то выдает тебя, как ни странно, куртка. Она явно меняла хозяина, что возможно или при крупном проигрыше в кости, или если тебя посчитали трупом, а куртку – трофеем. Вторая версия более вероятна, поскольку в азартные игры амазонки не играют. Вряд ли ты стал бы перекрашивать обмундирование – имперские офицеры уважают свою форму, к тому же за короткие сроки и так качественно сработать мог только профессиональный ремесленник, которым ты не являешься. Достаточно или продолжать?

Ответить Дарк не успел, внимание собеседников было внезапно привлечено чудачествами Профессора.

Покончив с едой и уже изрядно набравшись, ученый муж уселся напротив связанной Ильзы, достал из походного мешка большую лупу с красивой, инкрустированной ручкой и начал внимательно изучать интереснейший образец «Фемина Обыкновениус», порою сопровождая осмотр восхищенными выкриками: «Великолепно!», «Чудеснейший экземпляр!», «Какие длинные и ровные конечности!» Чем чаще он отхлебывал из стоявшего рядом кувшина, тем изысканнее были выкрики.

Положение объекта изучения, а если точнее – рассмотрения, явно не устраивало девушку. Злоба и ненависть сверкали в глазах. Она начала судорожно дергаться, пытаясь освободиться в порыве гнева. Попытки не удавались, и это бесило ее еще больше. В конце концов, Гаврию надоело наблюдать этот странный трагифарс с лупой, и он цыкнул на своего компаньона:

– Профессор, заткнись, надоел! И девку не трожь, она нам еще пригодится.

– А я и не трогал, мой мозг без-эмо-цио-нанально изучает образец этого вида и раз-раз-мыш-ля-ет над возможным пррррактическим применением.

– Я те покажу применение! Сказал, заткни пасть!

Обидевшись, что его в очередной раз не поняли, Профессор, сопя, лег на землю, развернувшись к костру своим вторым и, наверное, истинным лицом. Через минуту по поляне уже разносился мощный, богатырский храп, в унисон которому порой звучали другие, менее приятные для слуха и обоняния мелодии.

Обсудив потенциальную опасность взрыва костра, путники отсели немного в сторону и продолжили прерванный разговор.

– Меня зовут Дарк… Дарк Аламез, и я действительно капитан имперской кавалерии. А с кем имею честь, кто мой умудренный жизненным опытом собеседник?

– Гаврий, а точнее – Габриэль эль Сорано, бывший капитан пиратского корвета «Улыбка фортуны» и уже лет десять, как старший офицер спецслужбы Кодвуса. А тот чудак, что пытается храпом да… сапом разметать костер по поляне, – продолжил Гаврий с легким оттенком грусти в голосе, – бывший лучший канонир во всех водах от мыса Мортана до Эльсоры, а ныне – мой близкий друг и помощник.

* * *

Кодвус – загадочное, таинственное королевство, и представлялся каждому стремившемуся попасть туда путнику по-своему. Некоторые, как, например, Дарк, перекладывали на пограничье привычные для них этические и социальные стереотипы общественных устоев и государственного устройства, считая, что в стране, находящейся по соседству с очагом постоянной угрозы, просто обязана быть сильная королевская власть и жесткая военная дисциплина. Другие, например, беглые каторжники – товарищи Гаврия, вспоминая темные торговые махинации с кодвусовскими контрабандистами и купцами, разница между которыми едва прослеживалась, считали его островком вольности и беспредельной свободы на отдаленном пустыре цивилизации. И те и другие были правы; и те и другие ошибались.

Кодвус был странным порождением человеческой культуры, сочетающим в себе жесткую деспотию монархии и неограниченную свободу предпринимательства во всех его порой негативных проявлениях. Случаи, когда в сложном механизме государственного устройства «не тот шарик залезал на не тот ролик», были не то чтобы частыми, скорее периодичными. В эти моменты Кодвус походил на один большой объятый пламенем бордель, в котором бесполезно пытаться тушить пожар или прыгать в окно, а нужно только найти безопасное местечко и ждать, когда все успокоится само по себе.

Государство было слабым и раздираемым внутренними противоречиями, регулярно возникающими из-за различий интересов отдельных политических группировок, экономических кланов, религиозных сект и прочих банд. Вряд ли оно могло бы сопротивляться вторжению внешнего агрессора. Однако, несмотря на непомерные амбиции правителей соседних королевств, Кодвус был в абсолютной безопасности. Никому бы и в голову не пришло вешать на себя такую обузу, как защита границ от орков. Короли предпочитали воевать между собой, отгородившись от нависшей проблемы удобным и, как ни странно, надежным буфером.

Кодвус стал королевством всего лет сто назад, а до этого был лишь удаленной, затхлой провинцией некогда сильного государства Морении, переставшего существовать в результате внезапного наступления многочисленных полчищ кровожадных орков. Хорошо обученная регулярная армия сдерживала натиск диких племен и, медленно отступая, дала возможность мирным жителям бежать далеко на юг, за горный хребет, где наконец-то и удалось окончательно остановить агрессора. Маленький сторожевой пост, перекрывающий узкий проход, был основательно укреплен по последнему слову военной инженерии. Впоследствии он получил громкое название «Великая Стена». Орки дальше пройти не смогли, а отсталая провинция с бесчисленным количеством беженцев в своих рядах стала именоваться королевством Кодвус, во главе которого встал герцогский дом Уильфордов.

Соседи доброжелательно отнеслись к новоиспеченному правителю и вскоре подписали с ним протекционный договор. Условия данного акта были беспрецедентны по тем временам. Короли обязались каждый год выделять крупную сумму денег из своей казны в качестве безвозмездной помощи Кодвусу, а герцог за это должен был обеспечивать незыблемость горных рубежей.

Первые тридцать лет все было великолепно, страна процветала. Трудности начались потом, когда постоянные атаки орковских орд наконец-то окончательно истощили людские ресурсы. Ослабевший гарнизон крепости уже с трудом сдерживал все новые и новые атаки. Положение было критическим, катастрофа могла произойти в любой день. И тогда герцог принял удивительное по прозорливости и рискованности решение – провозгласил республику и гарантировал всем ее гражданам полную свободу во всем. Двадцатишестилетний герцог передал бразды правления избираемому из числа граждан Совету, оставив за собой лишь отдельные права и функции: защита границы, обеспечение внутреннего правопорядка и, конечно же, право на распределение «субсидий», регулярно получаемых от других государств.

Обещанное было выполнено, и в страну хлынули реки многочисленных беженцев: бывшие крестьяне, утомленные беспределом самодуров-хозяев, беглые каторжники, диссиденты, спекулянты; короче говоря, все те, кто плохо ладил с властями или кому надоело «рвать пупок», батрача на ненасытных господ. Вскоре, привлеченные полной свободой и тем, что даже Единая Церковь здесь не смела совать свой длинный нос в их дела, в страну переселились маги, ученые, медики.

Основной принцип жизни в Кодвусе был банален и прост: «Занимайся, чем хочешь, только не паскудь у всех на виду. Как зарабатываешь на жизнь, никого не касается». Естественно, что страна стала раем для контрабандистов, спекулянтов, воров, наемных убийц и, само собой разумеется, для посредников нечистых на руку крупных политических фигур и финансовых магнатов, совершающих здесь «левые» операции.

Именно благодаря этим, так сказать, «сливкам» общества в Кодвус и хлынула очередная волна эмиграции, состоящая, в основном, из агентов всех существующих в мире разведок, начиная от самой могущественной – имперской и заканчивая таинственным эльфийским сообществом Шараэль-Джабон.

Разумеется, герцог не возражал, когда разведки выслеживали своих же соотечественников, совершающих нелегальные сделки на его территории, или когда мимоходом шпионили друг за другом, абсолютно не нарушая спокойствия окружающих. Но его политика нейтралитета и невмешательства в эти пикантные дела была почему-то расценена как признак слабости. С каждым годом жизнь становилась все хуже и хуже, а поведение шпионов все наглее и развязнее. Уильфорд не обращал внимания, когда агенты начали подрабатывать на торговые гильдии, шпионя за кодвусовскими контрабандистами; закрывал глаза на караваны фальшивомонетчиков, направляемых имперской разведкой через его владения в Филанию; и даже мирился со шпионами при своем дворе; но однажды его терпение лопнуло. Случилось это после того, как сотрудники враждующих служб устроили средь бела дня открытую потасовку прямо на центральных улицах города. Во время массовой поножовщины погибло более тысячи мирных, ни в чем не повинных граждан.

На следующий день после бойни правитель подписал два указа: первый – о казни всех оставшихся в живых зачинщиков беспорядков, а второй – о создании специальной службы безопасности Кодвуса. Во главе нового формирования встал двоюродный брат герцога, барон Рональд Диверто, который, несмотря на молодость лет, оказался талантливым руководителем и сумел в краткие сроки подобрать нужных людей. Служба не занималась шпионажем в привычном смысле этого слова, ее деятельность сводилась к борьбе против других разведок, и то только в том случае, если их деятельность ущемляла интересы самого Кодвуса. В течение первого же года существования эффект от работы был потрясающим, шпионы не на шутку испугались и ушли в глубокое подполье. Борьба велась скрытно и нестандартными методами. Напакостившего чем-то властям шпиона официально не преследовали, не пытались допросить или перевербовать, но совершенно случайно находили в сточной канаве с перерезанной глоткой, а его посыльный неожиданно пропадал по дороге домой, так и не успев ничего передать своим хозяевам. Популярность службы среди народа была просто невероятной, ее сотрудников считали колдунами или иными мистическими личностями. Дело в том, что их никто никогда не видел, кроме, конечно, самого барона и ближайшего к нему окружения. Само бюрократическое название «Специальная служба Кодвуса по обеспечению внутреннего правопорядка и воспрепятствованию попыток государственного и торгового шпионажа» навсегда ушло из обихода, уступив место новому бойкому народному названию «Бригада Рональда».

* * *

– Ну, вот, пожалуй, и все. Краткий очерк истории Государства Кодвусийского считаю оконченным, – со вздохом облегчения произнес Гаврий. – Уж извини, что вокруг да около ходил, но ты ж совсем зеленый, без предисловия ничего бы и не понял. Еще посчитал бы обычным убийцей.

– А ты, стало быть, не обычный, а благородный идейный борец за свободу личности и прочие права человека, – ехидно ответил Дарк, с усмешкой глядя в глаза собеседника, – а то, что ты за эти права людей режешь, так это всего ничего, побочный эффект.

– Не смейся, паря, и не считай себя таким правильным! Людей-то я режу, да только не невинных овечек, а шпионов, вымогателей, стукачей, диверсантов, то бишь тех, кто такие же, как я, профессиональные убийцы. Отличие лишь в том, что я на обычного человека руки не подниму, а они – да! Они волки, а я волкодав. Оба хищники, но один всех без разбору грызет, а второго родители дома оставляют детей охранять. Разницу чуешь?!

– Чую… – понурившись, выдавил из себя Дарк. Умел же Гаврий правильно подбирать слова. Образ волка сразу расставил все на свои места в его сознании. Капитану вспомнились недавно происшедшие с ним события в лесу и изгрызенное тело Зулика.

– А как же ты с каторги да сразу в бригаду попал? Как тебя приняли? – уже примирительно обратился он к Гаврию.

– Ну, как, как? Просто. Пришли мы с товарищами в Кодвус, еще помню – кандалами по мостовой звенели, а на нас прохожие таращились… Осмотрелись немного, недели две-три. Ну, чем нам заниматься, коль моря поблизости нет. В контрабандисты идти – надоело, пять лет со всяким барахлом на борту плавал, да к тому же в тюрьму возвращаться неохота. В батраки наняться – та же самая каторга, только без кандалов, да в похлебке иногда мясо плавает. Торговать или ремесленничать я не мог – капиталу не было на расходы начальные. Единственное, что оставалось – в отряд на «Стену» вербоваться. Пошли туда, офицер, как имя мое услышал, так сразу за рукав схватил да к командиру поволок. У того тоже глаза на лоб полезли, в кандалы снова заковал и к Рональду отправил, думал, дурачина, что шпион я, Империей посланный. Ну, а Рональд умным мужиком оказался. Вот так странно судьба нами кидается: пришел к нему в цепях, а вышел десятником спецслужбы. Ребят моих тут же вытащил, так вместе десять лет уж как работаем. Только учти, об этом никто знать не должен, для всех остальных в городе я Гаврий-бондарь, а Профи у меня в подмастерьях.

– Понятно, конспирация, что же ты мне, непосвященному, так много о себе рассказываешь. Я уж за жизнь свою опасаться начинаю.

– Не боись, рассказываю, значит, надо так, потом сам поймешь. Ну, вопросы-то у тя еще есть, а то ведь время уже позднее, спать вроде бы пора? Вон, глянь, амазонка глазки закатила и спящей прикидывается. Хитра девка, ничего не попишешь, хитра… да мечом классно рубится.

– Вот как раз насчет нее спросить-то и хотел. Зачем девиц перебили, а ее с собой тащите?

– Задание такое было. Понимаешь, как ты правильно сказал, работаем мы конспиративно. Штаб-квартира службы в центре Кодвуса все ерунда, бутафория, там только мелкие служки сидят да писарчуки. Встречаемся же мы, старшие офицеры, в другом месте. Так вот представь, приходишь ты на секретный сбор, а там толпа амазонок ночью с факелами чего-то ищет. Ну, перебили мы девиц, тех, что живьем взяли, пытать начали – молчат, стервы. Плюнули мы да разошлись, наблюдателей оставив. Через месяц опять отряд девиц, опять все то же самое. Вычислили приблизительно интервал их движения, да и послал нас Рональд навстречу, чтобы до Кодвуса перехватить. Пленных приказал к нему доставить. Тем более, если что, и с Агнетой уже разговаривать можно будет, девчонка, видать сразу, не из простых, наверное, у них в Совете заседает. За ее выдачу любую информацию потребовать можно будет.

– Извини, Гаврий, но ты меня обидел. Мы вроде бы начистоту говорить хотели, а ты меня за дурака держишь. Если б вы обратно торопились, то пошли бы сразу к границе, а мы целый день на север тащились, зачем, спрашивается?

– А ты молодец, молодец, паря. Не думал, что заметишь. Как раз насчет этого поболтать-то с тобой и хотелось, да только вначале давай нашу прекрасную притворщицу подальше оттащим. Не хочу, чтобы она болтовню нашу слышала.

Одновременно, как по команде, мужчины встали и направились к девушке. Она притворялась спящей до самого последнего момента, пока ее не взяли за руки и ноги и не потащили в кусты. Ильза не брыкалась, только смотрела на них широко открытыми, прекрасными глазами. Гаврий был прав, она не спала и слышала их разговор и поэтому была абсолютно спокойна. Если бы было иначе, то обязательно бы сопротивлялась, думая, что ее сейчас будут насиловать.

Размявшись с переноской тяжестей, путники снова вернулись к костру, прихватив по дороге единственный оставшийся бурдюк с вином из рук спящего Профессора. Бывший канонир даже не проснулся.

– Ушли мы, значит, втроем в Лес, – продолжил Гаврий, – а тут промашка вышла, слишком рано прибыли, девиц все нет и нет. Целую неделю ждали, как вдруг видим, наши по кустам мотаются. Обычно по трое ходим, а тут целая дюжина. И все какие-то нервные. Оказалось, что беда в Кодвусе приключилась, пока мы в лесу прохлаждались. Есть такой маркиз Норик, что торговое представительство Филании у нас возглавляет, да только из него торгаш, как из меня эльф. Шпион он, притом именитый, за ним много всяких грязных делишек числится. В конторе на него досье лежит, тома три с лихвой будет. Кто его первым завербовал, ужо никто не помнит, а на кого теперь работает, никто не знает.

– Так если вы знали, что он опасный агент, почему не прихлопнули?

– Эх, парень, всех нюхачей убивать, так пол-Кодвуса опустеет. Приказа на него не было, не делал он ничего супротив нас до этих пор. А тут, говорят, бумаги важные у самого герцога похитил. Он же благородный, аж целый маркиз. Во дворец вхож, когда приемы всякие да балы, вот во время очередного празднества добычу и умыкнул. Хватились-то быстро, но все равно опоздали. В Лес он ушел, да здесь и пропал…

– Заплутал, что ли?

– Не такой это человек, чтоб заплутать. Просто понял, что по следу идут, и схоронился где-то до времени, пока погоня ни с чем уйдет. Ну, покумекали мы с коллегами, да так порешили: шестеро подходы к Филании да к лагерю Лесничего перекроют, а остальные Лес прочешут. Вот и пошли мы втроем старый храм на севере проверить, на амазонок-то плюнули, не до них стало, а они, сволочи, тут как тут – по дороге попались. Так и решили мы сдуру двух кроликов одним топором пришлепнуть, но просчитались.

– Как это так «просчитались», одного-то уже уложили, – перебил Гаврия Дарк.

– Серафима потеряли, а вдвоем маркиза трудно взять, хитрый гад да мечом побойчее любого из нас владеет. Я его год назад на дуэли видел, любо-дорого посмотреть было, как он противника разделал, а тот тоже не лопух лесной был.

– Ага, вот зачем я вам понадобился, с маркизом помочь. А если бы не это, так сразу бы убили…

– Дурень, зачем нам это. Я же сказал, что просто так людей не трожем. Ты человек простой, с разведками не связан. До Кодвуса дойдешь, а там к своим дернешь, больше здесь и не появишься. Зачем убивать? Незачем.

– То есть я от твоего лестного предложения отказаться все-таки могу, и без всякого ущерба для моего здоровья?

– Конечно, можешь, но только не станешь, ибо не глуп и сам рассудишь, что к своим тебе идти не след. Опасно уж больно…

– Поясни непутевому!

– А что тут пояснять, дело и так ясное. Придешь в Кодвус, примкнешь к торговому каравану. Обозы нынче долго тащатся, месяца через два только в Империи будешь. А там тя сразу в тюрьму до выяснения, кто ты таков на самом деле: шпион или действительно офицер. Ну, докажешь, что не стукач, тебя в штрафные роты за, как это у вас называется, подозрение в дезертирстве.

– Возможное дезертирство.

– Вот-вот. Если штрафником не подохнешь, так погоны, конечно же, вернут, но карьера накрылась. В лучшем случае отправят помощником коменданта в какую-нибудь дыру, где и будешь куковать до скончания века.

«Как ни странно, но бородач прав. Мое появление в Империи не будет воспринято с радостью. Чиновники военной жандармерии, чертовы тыловые крысы, не смогут понять, зачем был нужен такой большой обходной маневр через нейтральные земли. В лучшем случае, перспективы наглядно описал Гаврий, вариант похуже – быстрая казнь за дезертирство, а в самом худшем – гнить в подземелье до скончания века, как всякому шпиону-неудачнику. Нет, пожалуй, бородач действительно прав…»

– Ага, засомневался, малый! Расхотелось, что ли, к своим торопиться? Так послушай, что я скажу. Парень ты толковый, мечом хорошо владеешь, да и нашему делу тебя обучить несложно будет. Мы ведь за стоянкой девиц полдня наблюдали, а тебя так и не заметили, пока из-под куста не выполз. Коль пойдешь с нами, рыцарских почестей не обещаю, но жить богато будешь. Решайся, пока место Серафима свободно!

Решиться было трудно; чудовищно трудно и страшно вот так вдруг взять и резко изменить свою жизнь, понимание своего места в ней. Гаврий смотрел на него и ждал, пауза затянулась до размеров вечности. Наконец-то Дарк выдавил из себя:

– Давай поступим так: с маркизом я вам помогу, а там посмотрим… не могу вот так сразу, не обдумав.

– Ну что ж, сойдемся на этом, а теперь пора спать, завтра трудный день, – промолвил Гаврий, дружески похлопав его по плечу, – только вначале девицу нашу из кустов вытащим, а то не ровен час, сожрет еще кто…

Глава 7

Секрет маркиза Норика

Дождь барабанил по лобовому стеклу энергомобиля, настраивая сидевшего в машине частного детектива на меланхоличный лад. Говорят, охота – удивительно захватывающая вещь, а преследование жертвы будоражит кровь и доставляет массу удовольствия, массу острых ощущений. Он так не считал, наверное, потому, что был лучшим «охотником за головами» на всем Юго-Западном Континенте, уже многие столетия называемом «Старым Светом» или «Колыбелью Цивилизации».

Чуть теплый кофе в одноразовом пластике и две-три пачки дешевых сигарет в бардачке помогали скоротать долгие минуты ожидания перед тем, как он, полусонный и утомленный многочасовым сидением, наконец-то увидит жертву. А пока… пока он смотрел на дождь, орошающий булыжную мостовую старого квартала небольшого филанийского городка.

Объект не появлялся, а капли, с громким чмоканьем падающие с неба, усыпляли его бдительность. Мозг засыпал, чтобы разбудить его, нужно было заставить себя сконцентрироваться на чем-то, хоть что-то проанализировать, например, попытаться определить год постройки вон того двухэтажного дома с ярко-синей черепичной крышей или угадать, куда спешила та молодая симпатичная девушка, пока ливень бесцеремонно не нарушил ее планы и не загнал в подворотню. После недолгих размышлений выбор пал, как всегда, на девушку:

– Чуть-чуть повыше среднего роста, длинные светлые волосы. Судя по остаткам кудряшек, то мокрое нечто, что сейчас на голове, было когда-то прической…

Стандартная процедура составления портрета объекта наблюдения неожиданно была прервана шальной мыслью: «Кого-то она мне напоминает, но кого? Я уже видел когда-то похожую точеную фигуру и этот гордый, независимый профиль. Но когда и где, черт возьми?!»

Мозг судорожно заработал, прокручивая сотни мегабайт информации и разархивируя старые, почти забытые и потерянные файлы памяти, пока наконец-то не выдал единственно верный вариант. «О боже, как похожа она на Ильзу, на ту сильную и гордую амазонку, с которой я более тысячи лет назад брел по унылому и полному опасностей лесу. Как давно это было, и неужели все это действительно случилось со мной?»

Воспоминания о лесной воительнице наполнили его сердце нежностью и приятной, томной грустью. Мозг продолжал работать дальше, воспроизводя отдельные картинки происшедших когда-то с ним событий.

Первую встречу с Ильзой вспомнить так и не удалось, видимо, позднее он пытался вычеркнуть ее из своего сознания. Но по каким причинам? Возможно, с ней было связано другое, не очень существенное, но весьма неприятное воспоминание. Зато он отчетливо помнил тот день, когда впервые держал ее упругое и нежное тело в объятиях; день, принесший много впечатлений и потерь; день, окончательно изменивший его жизнь.

* * *

Они сменились поздней ночью или, точнее, ранним-ранним утром, когда сумерки отступают, и все вокруг покрывается белесой пеленой густого тумана. Сонный Гаврий, чей черед караулить выпал первым, тут же плюхнулся на большой черный плащ и моментально заснул, оставив нехотя протирающего заспанные глаза Дарка одного бодрствовать на поляне.

Выспаться как следует так и не удалось и уже не получится до следующей ночи. Вспоминая все известные междометия, он проклинал пропойцу Профессора, из-за чрезмерного пристрастия к вину которого ночное дежурство пришлось поделить на двоих.

Медленно встав с импровизированной кровати, собранной из полупустых походных мешков и имеющегося под рукой тряпья, он сделал несколько приседаний и простейших упражнений для рук, чтобы слегка снять онемение мышц и отогнать сонливость. Окончательно привести себя в порядок помогло полное ведро холодной воды, опрокинутое на голову. При этом Дарк издал звук, отдаленно напоминающий то ли победный крик боевого слона, то ли одурелый визг кота, которому наступили на хвост кованым башмаком. Ни на Гаврия, ни на Профессора свободная звуковая импровизация не произвела никакого впечатления, зато Ильза подняла опухшие веки.

На пленницу было страшно смотреть, ее трясло от холода, голода и недосыпа одновременно. Увлекшись вчера разговором, путники не только забыли ослабить веревки и покормить женщину, но и не потрудились хотя бы на время вытащить кляп изо рта. На свете много чудаков, но ни одному из них как-то не приходило в голову попытаться уснуть с туго забитой в рот тряпкой. Если бы любитель острых ощущений все-таки и нашелся, то попытка обязательно провалилась бы.

Пошарив в мешке, Дарк достал краюху хлеба, сыр и флягу с водой. Минуту поколебавшись, стоит ли идти на риск или нет, подошел к девушке, вынул кляп и развязал руки. Поставив еду перед ней, отошел и встал с обнаженным мечом метрах в двух за ее спиной.

– Прежде чем есть, советую как следует размять рот и не осложнять никому жизнь ненужными фокусами. Я слежу за тобой и если почувствую, что что-то не так, то колебаться не буду.

– С чего это ты вдруг снизошел? – с трудом шевеля губами, выдавила из себя Ильза. – Боишься, что окочурюсь, или надеешься, что в благодарность за жрачку я с тобой расплачусь?

– Ни то, ни другое. Стало скучно, и я решил немного развлечься кормлением диких амазонок.

Шутка не удалась, резким движением Ильза схватила флягу с водой и кинула ее назад, через голову, пытаясь, видимо, попасть в обидчика. Бросок был неточным, фляжка пролетела мимо и глухо ударилась о стоявшее рядом дерево. Неожиданный шум разбудил Гаврия. Он открыл узкие щелочки глаз и удивленно посмотрел на происходящее. Промямлив что-то типа: «Побалуешься, не забудь связать…», перевернулся на другой бок и снова уснул.

– Ты всегда так благодаришь людей, кормящих тебя, или только я удостоен такой чести?

– Ты оскорбил меня, ты умрешь! – тихо, сквозь зубы процедила она.

– Ну, во-первых, я тебя развязал и дал поесть, а во-вторых, именно вы, сударыня, начали парад оскорблений, предположив, что за свой бескорыстный поступок я что-то там потребую.

– А разве нет?!

– Конечно, я ведь такой простофиля, что буду пытаться склонить амазонку к противным ее сущности действиям, да еще уповая на сомнительное чувство благодарности с ее стороны. Я, конечно, мужчина и, следовательно, дурак, но не настолько же… Было бы мне нужно «это», я развязал бы не руки, а ноги. Вот о чем я действительно жалею, так о том, что вытащил кляп.

Ответа не последовало, и на поляне вновь воцарилась тишина, изредка прерываемая звуками леса. От еды девица все-таки не отказалась, уплетала за милую душу, видимо, оскорбление ближнего своего было у амазонок обычным предобеденным ритуалом для поднятия аппетита. Как бы то ни было, а через пять минут еды уже не осталось. Дарк встал на ноги и подошел почти вплотную к Ильзе.

– Теперь без глупостей, руки медленно за спину и постарайся не делать резких движений.

Инстинктивно отведя немного руки назад, девушка вдруг остановила движение и нерешительно произнесла:

– Слушай, мне нужно… в кусты… срочно.

Проблема была тривиальной. Дарк сразу вспомнил уроки в Академии. Старичок-преподаватель, захлебываясь от негодования слюной, убежденно доказывал хохочущей аудитории, что больше половины побегов военнопленных происходит именно при этих, так сказать, житейских обстоятельствах. Сейчас почему-то смеяться не хотелось. Опустившись на колени, он снова взял меч и разрезал веревки на ногах.

– Давай, только быстро и здесь!

– Тогда лучше убей.

– Ишь размечталась, давай живо!

– Ты не понимаешь, это позор!

– Слышь, девица-красавица, неужели ты думаешь, что я, наивный, сам тебя в кусты отпущу, а потом по лесу до утра ловить буду?

– Не убегу я, слово амазонки.

– Для меня оно пустой звук. Как понимаешь, имел лишь негативный опыт общения с вами. Смотри на это проще: я не мужчина, я солдат, а ты не женщина, а пленный. Если тебя это успокоит, то созерцание сей захватывающей дух сцены не доставит мне ни малейшего чувства эстетического наслаждения. А ну, давай живо!

Через пару минут ситуация была успешно разрешена, а пленница снова связана. Рот затыкать он все-таки не стал. Конечно же, существовала опасность, что Ильза закричит, призывая на помощь, если ее соратницы окажутся поблизости, или, что еще хуже, на его и так больную голову вновь польется поток ругательств, адресованных и лично ему, и всей мужской части человечества, но, слава богу, ни того, ни другого не случилось.

Отойдя к костру, Дарк решил заняться тем, что уже давно стоило сделать – сменить повязку. Пропитанные кровью и потом бинты удалялись с трудом. Порой приходилось обрывать их или, предварительно смочив теплой водой, осторожно соскребать острием кинжала. Наконец-то титанический труд по санации поверхности головы был завершен, и рана предстала в своей обнаженной красе. К счастью, он ощущал ее только на ощупь, в то время как Ильзе, сидевшей как раз напротив, повезло меньше. Не имея моральных сил смотреть на уродливый, покрытый запекшейся кровью и остатками мази рубец, девушка отвернулась и сидела, искривив шею набок, до тех пор, пока перевязка не была окончена.

– И чем это? – спросила она нерешительно.

– Секирой. Добили, когда упал вместе с лошадью и пытался из-под нее выползти. Потом не помню, но, может быть, еще чем добрые гномы попотчевали.

– Выглядит паршиво, как только выжил?

– Да для меня это раз плюнуть, я же колдун! А еще я «больной ублюдок», – со злостью процитировал он слова Ильзы на Совете, – расчленяющий трупы детей и обожающий бросать отрубленные конечности в костер. Неужели забыла?

– Помню и от слов своих не отрекаюсь. Что сказала, то сказала. А на что еще подумать можно было? Поставь себя на наше место и попробуй разберись, что к чему!

– На твоем месте я вряд ли когда-нибудь буду, а вот тебе на мое встать, к сожалению, придется. Не думаю я, что ребята Рональда менее искусны в вопросах дознания, чем ваши «сестренки». Кстати, коль доведется вернуться к своим, в чем искренне сомневаюсь, то передай Лее от меня всего три слова: «Мне было приятно…» Она поймет.

– Тогда поделись опытом, как от конвоя сбег. Мне как раз сейчас пригодится.

– А я и не сбегал, неужели до сих пор не поняла?

– Так ты что, всех пятерых?!

– Нет, одну только Рею… с остальными мне помогли, но кто, не знаю.

Неизвестно почему, но Дарк стал подробно рассказывать, что с ним произошло после того, как конвой, ведший его для передачи охотникам, покинул ворота лагеря. Ильза слушала его молча, не перебивая и не пытаясь хоть как-то оправдать действия своих подруг. Он был ей благодарен за это молчание, за то, что она вообще была здесь. Порою наступают минуты слабости, когда человек больше не может нести тяжкую ношу событий, и ему нужен кто-то, кто облегчит ее хотя бы тем, что будет молча сидеть у костра и слушать…

– Эй, – прервала рассказ Ильза уже почти в самом конце, – а может, плюнешь на них?! Пойдем со мной к Аль-Шар, выполним задание и обратно, в лагерь. Я объясню все Агнете, а она Богорту… Ты ведь совсем другой, чем эти… Нельзя тебе с ними, пропадешь!

– Сам виноват, идиот, разболтался. А ты полагаешь, что если меня на откровение вызвала, а теперь улыбки строишь, так я уже готов попутчикам своим глотки во сне перерезать да с тобой пойти?! Можешь свои женские чары на других испытывать. Хитра ты, вправду… – уже почти кричал Дарк, полный обиды, прежде всего на самого себя, расслабившегося перед человеком, готовым хладнокровно и безжалостно использовать его ради достижения своих интересов. – Сначала хочешь шкуру свою спасти, задание выполнить, а по дороге в лагерь ваш меня и пришить?! Хотя нет, до этого тебе и опускаться-то не надо. Все проще, гораздо проще – ты меня своим сдашь. Нате, девоньки, смотрите и учитесь уму-разуму, как мужиками тупыми пользоваться надо и их грубыми руками горячие угли таскать!

– Эх, и дурак ты, однако, – спокойно ответила Ильза, отворачиваясь от него, – делай, что хочешь, слова больше не скажу.

И действительно, до самого утра они просидели молча, иногда тайком косясь друг на друга.

* * *

На этот раз группа шла быстро, точнее, они бежали по лесу, торопясь попасть в район нахождения конечной цели путешествия еще до захода солнца. Суматоха началась часа два назад, когда с трудом отошедшему от похмелья Профессору все-таки удалось узнать местность и вспомнить дорогу к заброшенному храму, который как-то раз был удостоен чести принять визит «ученого мужа». Потеряв слишком много ценного времени на бесцельные скитания по лесной чащобе, теперь приходилось торопиться.

Солдаты удачи бежали быстро, ловко лавируя между густыми кустарниками и умело перепрыгивая через стволы поваленных деревьев. Казалось, что возникающие на пути природные преграды не только не снижали темп их передвижения, но наоборот – ускоряли его. К сожалению, о Дарке того же сказать было нельзя. Бег утомил его и почти совсем задушил. С гораздо большим удовольствием он проскакал бы целых два дня в седле, чем пробежал бы еще несколько метров. Учитывая то, что раньше ему столько никогда бегать не приходилось, он держался неплохо и, возможно, даже не отстал бы от группы, если бы не Ильза, которую он до сих пор так и тащил за собой на привязи. Несколько раз девушка падала, и приходилось возвращаться, чтобы поднять ее или вытащить ободранное сучками тело из очередного оврага. Порою он проклинал амазонку, порой сочувствовал ей: не каждому выпадает в жизни счастье – бежать лесной марафон со связанными руками и кляпом во рту. Как бы там ни было, но вскоре их мучениям пришел конец. В очередной раз ставя девушку на ноги, Дарк услышал окрик знакомого голоса. Обернувшись, увидел Гаврия, спокойно бредущего им навстречу.

– Можешь не торопиться, мы нашли храм, шагов двести – двести пятьдесят отсюда. Профессор остался следить за входом. Пока все тихо.

– И что теперь? – стараясь не захлебываться воздухом, произнес изможденный бегом Дарк. – Что делать надо?

– А ничего, пошли. И вынь девице кляп изо рта, ужо можно. Сам бы достал, да боюсь, пальцы откусит. Уууу, злюка! – скорчил испуганную рожу Гаврий, находившийся явно в хорошем расположении духа. – На помощь-то звать она уже не будет, амазонок поблизости нет. Единственно, кто вопли услышать может, так это маркиз, коли он действительно там, но это ей ничего не даст, а на «угощения» нарвется.

Группа устроилась среди деревьев на пригорке, с которого отлично просматривалась местность перед храмом, конечно, если так можно было назвать полузасыпанный щебнем проход в пещеру, напоминающий скорее вход в давным-давно заброшенную угольную шахту. Единственное, что еще наводило на мысль о том, что когда-то пещера имела культовое значение, были две поваленные и полуразрушенные колонны, на верху которых некогда красовалась пара каменных идолов. Мелкие осколки и отдельные фрагменты, наверное, величественных в прошлом статуй были теперь хаотично разбросаны перед входом.

– Так проходит слава мира, – задумчиво морща лоб и качая головой, продекламировал Профессор. – Когда-то этим статуям божеств ноги языками вылизывали, а теперича скунсье всякое задами о них трется, территорию метит…

– Профессор, опять дурь лепишь, – прервал напарника Гаврий, – я, конечно, понимаю, ты о повадках сородичей больше знаешь, но кажется мне, что не настолько уж они глупы, чтобы об острые осколки тереться.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.