Правила подводной охоты (№1) - Большая Охота

Потом мы приноровились настолько, что в трюмах полузатопленных кораблей рассказывали анекдоты про Хрюнделя и Сумасшедшего Червяка. Правда, под конец анекдота приходилось зажимать рот и нос руками, чтобы какая-нибудь кормящаяся рядом торпеда не услышала наше хихиканье, но такая игра с опасностью придавала особую соль нашим однообразным детским развлечениям. Честно говоря, я всегда считал, что отцовский ремень представляет куда большую опасность, чем твари, приплывавшие в бухту из океана. Но однажды этой иллюзии пришел конец – небольшая торпеда убила двоих мальчишек и девчонку, забравшихся на прибрежный понтон. Одним из мальчишек оказался бесстрашный узкоглазый Пак, которого мы все знали и очень любили. Так страшно закончились наши игры в разведчиков, и больше никто из нас никогда по кораблям не лазил.

Мне приходилось видеть несколько медицинских отсеков на других полузатопленных кораблях, и мы даже выламывали из щупалец операционных роботов великолепные лезвия для ножиков, но такого большого госпиталя, как на «Принцессе», я и представить не мог. Около пятидесяти коек с амортизаторами и гироскопами были пусты, и лишь на пяти отдыхали пациенты Ваксы. Несмотря на медицинское назначение помещения, здесь царило такое же запустение, как и в других отсеках – белье на кроватях сгнило, на стенах виднелись коричневые потеки ржавчины, под кроватями воняло протекшей амортизаторной жидкостью. Но несколько коек доктор привел в порядок, на них и лежали пострадавшие при взрыве мины.

Я узнал отца сразу, несмотря на забинтованное лицо, а на соседней койке посапывал пустой курительной трубкой дядя Эд. Он бросил курить, когда узнал, что вирус опустошительной материковой эпидемии гораздо чаще убивает курящих, чем всех остальных, но с трубкой так и не расстался, посасывая ее, когда одолевала депрессия.

– Андрей? – услышал отец наши с мамой шаги.

– Да, пап.

– Как ты?

Он не мог меня видеть – бинты закрывали глаза.

– Нормально. Вакса заклеил мне несколько царапин. А с мамой вообще все хорошо.

– Да, я знаю, – ответил отец.

Конечно, и о моем, и о мамином состоянии он знал еще до того, как прибежал доктор, но зачем-то он хотел узнать об этом и от меня. Ну и пусть, мне не жалко.

– Что с кораблем? – спросил я.

– Заплата на борту выдержала, – ответил дядя Эд, вынув изо рта трубку. – Лопнул один шов на днище, но мои ребята не сплоховали, не испугались, а бросились его заваривать, ныряя под воду по очереди. Правда, теперь у меня не четыре сына, а два.

Он сказал последнюю фразу с таким ледяным спокойствием, что я понял, каково ему на самом деле. Он и трубкой сопел из-за того, что едва сдерживал бушующее внутри отчаяние. Я пригляделся и увидел, как ввалились его глаза, обрамленные темными кругами.

– А что с вами?

– Со мной?.. Да какая теперь разница? – Он отвернулся и замолчал.

Мне стало так неловко, что хотелось провалиться сквозь палубу. Но самым страшным показалось мне то, что дядя Эд, по всей видимости, в смерти сыновей винил моего отца. Ведь если бы отец был осторожнее с разминированием, если бы не понадеялся на приличное расстояние до мины… Да, все могло бы быть чуть иначе, факт. И, похоже, отец с себя этой вины не снимал.

– Вакса! – позвал он.

– Да, мистер Вершинский! – отозвался доктор уже без шутливой интонации, с которой обращался ко мне.

– Помоги мне встать. Я хочу поговорить с Андреем наедине.

– Вам бы следовало лежать.

– Вакса!

Доктор вздохнул, но подчинился. Мы Ваксой взяли отца под руки, но он не дал нам поднять себя, а встал сам, опираясь на наши плечи. Ноги его сильно дрожали.

– Дальше я сам, – заявил он тоном, не терпящим возражений. – Пусть я ничего и не вижу, но ноги работают. Вакса, можно мы пройдем в изолятор?

– Да, конечно. Но я помогу.

– Нет!

Я повел отца между кроватями туда, где виднелась раздвижная дверь изолятора с красными полосами на стекле. Странно, но с каждым шагом он опирался на мое плечо все сильнее, словно силы оставляли его. Сервомотор двери вышел из строя, поэтому мне пришлось открывать ее руками, поднатужившись изо всех сил. Наконец я с ней справился и провел отца внутрь. Он был бледный, как смерть.

– Садись, тут кресло, – сказал я.

– Да. Не отходи от меня. Я должен сказать тебе нечто важное. Важное не только для тебя, но и для всех людей.

– Для всех, кто на корабле?

– Сейчас да. Но может настать такой день, когда ты сможешь помочь всем людям на свете. Ты ведь знаешь о моей тетрадке?

– Конечно.

– Она не одна. За три последних года я сделал множество записей. Не только на пластике, но и на кристаллах. Там запечатлены голоса перекрикивающихся торпед, когда они преследуют цель, и когда ищут пищу, и когда просто лежат на поверхности океана. Помнишь, море выбросило дохлую мину на берег? Я ее препарировал и сделал зарисовки внутренностей.

– Думаешь, это пригодится тем, кто живет за пределами нашего острова? Люди на материке наверняка знают все это лучше нас. На биотехнологических заводах остались чертежи всех этих тварей.

– Не все так просто. Я узнавал. Почти сразу, как только плохая управляемость биотехов стала очевидной, технологию производства искусственных организмов запретили по всему миру. Может быть, чертежи сгоряча даже уничтожили, все равно от них не было никакого проку. Они не помогали справиться с биотехами. Возможно, конечно, что их оставили, но засекретили строжайшим образом, чтобы никому в голову не пришло повторить самую страшную ошибку человечества. Но, как бы там ни было, тебе их вряд ли удастся добыть в ближайшее время.

– Мне?! – удивился я.

– Да. Конечно, тебе будут помогать и другие люди, но тетрадки и кристаллы я никому, кроме тебя, не оставлю.

– Почему?

– Потому что все, что я записал, с точки зрения закона – преступно. Фактически я изучал устройство биотехов, что запрещено напрямую.

– Дурацкий закон! – вспылил я.

– Не совсем, – вздохнул отец. – Попади эти записи в недобрые руки, и неизвестно, к чему это могло бы привести. Я, например, знаю, каким звуком можно приманить целую стаю торпед. Этого уже достаточно, чтобы упечь меня на всю жизнь в тюрьму, а записи уничтожить – все, до последнего листа. Но тебе, ребенку, проще будет сохранить их, когда мы выберемся на материк.

– Но зачем? Зачем, если даже заводские чертежи не помогли бороться с биотехами?

– А никто и не пробовал, – отец откинулся в кресле и поправил бинт на лице. – Пробовали от них защититься, но их слишком много. Пробовали их штурмовать, но их опять-таки слишком много. Они слишком умны, они с легкостью уходят от бомбардировок с воздуха, их не засекают обычные средства обнаружения, потому что не могут отличить от крупных рыб. Сражаться с биотехами – это все равно, что сражаться с самим океаном. Человечеству это пока не по силам.

– Но ты же смог… – неуверенно произнес я.

– Вот именно. Потому что я только часть человечества. И у меня была очень маленькая цель. Я не пытался уничтожать этих тварей, мне достаточно было на время их обмануть. Но главное даже не это… Понимаешь, Андрей, у меня не было выбора. Мне надо было доставить рыбу на остров. Пусть даже ценой жизни. Просто доставить рыбу на остров. Я знал, что когда-нибудь мои наблюдения понадобятся именно для этого, потому и записывал все. А человечество имеет возможность отсидеться на материках, преодолевая океаны по воздуху, на баллистических лайнерах. Людям хотелось бы расчистить океаны, но они могут, по большому счету, не делать этого. Человечество не в состоянии победить то зло, которое оно создало. А вот человек может. Человечество слишком большое, поэтому в среднем у него выбор есть всегда. А вот с одним человеком может случиться такое, что выбора у него не будет. Вот представь, если бы вдруг перестали работать баллистические порты, а мы с мамой оказались на другом материке. Что бы нам оставалось делать? Вот и сейчас мы были вынуждены покинуть остров, потому что нас мало, и все мы попали в критическую ситуацию. И нам придется сражаться с этими тварями. Победить или погибнуть. Человечество в целом избавлено от этого. Оно может, в крайнем случае, назначить солдат, которые за деньги попробуют уничтожать биотехов. Но эта затея, я уверен, обречена на провал. Потому что сделать это могут только люди, у которых действительно нет выбора. Не те, которые могут погибнуть, если займутся этим, а те, которые умрут, если не ввяжутся в эту борьбу. Я хочу, чтобы ты собрал таких людей, когда вырастешь.

– Но ведь у меня будет выбор… – попытался возразить я. – Будет выбор не делать этого.

– Да, конечно, – с грустью ответил отец. – В этом самое слабое место моей затеи. И все же я оставлю записи именно тебе. Ослепнув, я все равно не могу их никак использовать.

– Вакса сказал, что ты не ослепнешь.

– Вакса хороший парень, хоть и черный, как сажа. Но душа у него белая, как пух – это точно. Андрей, у меня осколками полностью выбило оба глаза. Их у меня вообще нет, понимаешь? И новые не вырастут.

Я не выдержал и разревелся, как девчонка.

– Утром за нами прилетят гравилеты, – сказал отец, словно не слышал моих рыданий. – Если доживем до этого, если нас не потопят торпеды или донные установки, то тебе надо будет как-то переправить тетради на материк. Придумай. Это должна быть очень детская придумка, тогда взрослые не догадаются ни о чем. И не реви!

Я мигом заткнулся, словно вода попала мне в носоглотку.

– Хорошо, пап, я подумаю. Только мне надо найти одного человека.

– Кого?

– Девчонку. Знаешь, это ведь не я принес гвозди, когда вы достраивали мост. Это она. Она провалилась в трещину и висела на поваленной пальме, но коробку с гвоздями не выбросила. Хотя без нее могла запросто слезть сама. Я ей помог перебраться на край трещины, но потом она куда-то пропала. Она должна быть на корабле, сюда ведь все погрузились.

– Интересно… Но вообще я бы не хотел, чтобы ты кому-нибудь доверял эту тайну.

– Ей можно, – заявил я. – Пап, я знаю, о чем говорю. Если ты доверился мне, то надо довериться и ей.

– В твоем возрасте я не думал так о девчонках.

– Ты и сейчас… – начал я, но осекся. Не стоило этого говорить.

– Продолжай, – спокойно сказал отец.

– Ты никогда не считал маму равной себе. Разве не так?

– До войны именно я сдирал до мяса кожу на ладонях о рыболовные снасти. Не она.

– Но она вырастила того, кого ты сейчас просишь о помощи!

– Я ей благодарен за это, – холодно ответил отец.

– Да, я знаю, – вздохнул я. – Извини.

Но на самом деле извиняться мне не хотелось. Я вдруг понял, что если и возьмусь за дело, которое мне поручил отец, то не ради него, а ради того, чтобы матери не теряли своих детей в океане. Только ради этого. Нет, я любил отца, хотя бывало, мне доставалось от него очень крепко. Я знал, что он самый смелый на свете, что равняться стоит именно на него. И это именно он придумал, как обмануть биотехов. И он привез рыбу, когда нечего было есть. Но все же я знал, что меня он любит не так, как мама. У меня были на это причины.

– Я сохраню тетради, – твердо сказал я.

– Хорошо. Прекрасно, что на тебя можно положиться.

Я отвел его обратно в кровать.

– Вакса! – позвал отец доктора. – Помоги Андрею, пожалуйста. Он без тебя попросту заблудится. Ему надо найти какую-то девчонку неизвестно где. Но сначала проводи его в рубку. Пусть он там возьмет мой кейс.

Похоже, Вакса сразу догадался, что лежит в кейсе. По крайней мере вид у него сделался такой, словно ему поручили принести на землю огонь, украденный у богов.

– Пойдемте, мистер Вершинский. – Он взял меня за руку.

На этот раз тон его не был таким шутливым, как раньше.

Когда мы добрались до рубки, там уже почти полностью устранили последствия взрыва. Но все были на нервах, потому что мы достаточно отошли от эпицентра извержения, чтобы ожидать нападения торпед в любую минуту. Да и на мину в темноте можно было нарваться запросто. Все это понимали прекрасно. Взорвавшийся вулкан напугал биотехов, это понятно, но одинокий корабль в океане, да еще неисправный, был слишком легкой добычей для первой же стаи торпед, которая попадется на нашем пути. К тому же всех подавила слепота моего отца. Люди надеялись на него, когда выходили в океан, а так получалось, что корабль стал не спасением, а только отсрочкой. Это многих подкосило морально, и я с удивлением заметил, что, когда мы с Ваксой оказались в рубке, меня встретили взглядами, полными робкой надежды. А что я мог, тринадцатилетний пацан?..

– Что с дядей Эдом? – спросил я у доктора. – Мне надо знать.

– У него осколочное ранение брюшной полости, очень тяжелое. Чудо, что он до сих пор в сознании. Держится только на обезболивающем. Операционный робот не работает.

– А отец?

– У него выбиты оба глаза и серьезно повреждена паховая артерия. Я не в силах остановить внутреннее кровотечение. Оба могут умереть в любую минуту. У твоего отца меньше шансов выжить, чем у Эда. Если честно.

– Понятно, – ответил я.

Я не мог представить, что отец вот так вот просто возьмет и умрет от осколка акрила, когда выжил в океане, кишащем чудовищами. Наверное, и другие не могли представить. Но все они не спускали с меня взглядов, поэтому я не мог пустить слезу.

– У нас есть десять ракетных ружей, Андрей, – сказал дядя Макс, который скорее всего был в рубке старшим. По крайней мере он тоже когда-то был моряком и мог стоять у штурвала. – Их как-то можно использовать?

Я не знал. Но после разговора с отцом интуитивно чувствовал, что с биотехами нельзя сражаться в лоб. Их надо брать хитростью, изощренной человеческой хитростью, потому что во всем остальном они нас превосходили.

– Скорее всего нет, – ответил я, присаживаясь в свободное штурманское кресло. – Но в любом случае вам надо убрать людей от уцелевших иллюминаторов, чтобы не повторилась история с моим отцом. Торпеды будут взрываться в непосредственной близости от корабля, а значит, будет много осколков. Кроме того, могут начать падать мачты, краны и другие металлические конструкции. Лучше их сейчас убрать резаками, чтобы они не грохнулись на чью-нибудь голову.

– Ясно, – кивнул дядя Макс. – Володя, Дэн, берите резаки и валите все, что может рухнуть от взрывов. Живо!

Ребят не надо было уговаривать – они подхватили распылители плазмы и покинули рубку.

– Вакса, пожалуйста, перемести людей на нижних палубах подальше от иллюминаторов, – распорядился дядя Макс.

– Не могу. Старший Вершинский велел помогать его сыну, пока нет других раненых.

– Ладно. Джон, давай ты этим займись.

Дядя Джон кивнул и тоже скрылся за дверью. В рубке остались только мы с Ваксой, дядя Макс, его двадцатилетний сын Алекс и Вадим, которому было лет восемнадцать.

Я открыл кейс и увидел там пять подписанных ячеек с кристаллами и четырнадцать пластиковых тетрадей разной толщины и расцветки. Очевидно, отец брал для записей то, что подворачивалось под руку. Это было в его духе, поэтому я не надеялся на то, что информация будет как-то систематизирована. Но, раскрыв обложку первой тетради, я ужаснулся – там были какие-то непонятные схемы, криво нарисованные отцовской рукой. Я испугался, что в этих каракулях никто, кроме отца, разобраться не в силах, а он сам ослеп, значит, тоже не сможет. Получалось, что в наследство мне досталось груда бесполезного пластика.

– Ты что-нибудь понимаешь? – заглянул через мое плечо дядя Макс.

– Да, конечно, – как можно более уверенно ответил я. – Это же почерк отца. Он все мне объяснял на таких же схемах.

Это успокоило всех, кроме меня. Никаких схем отец мне отродясь не рисовал. Самым верным средством воспитания он считал ремень и крепкое отцовское слово, а реальным воспитанием если кто и занимался, так это мама.

– А мы поглядели и ничего не поняли, – признался дядя Макс. – Хорошо, что отец тебя подготовил.

Я молча кивнул, делая вид, что разбираюсь в отцовском наследстве. Но долго тянуть время было нельзя, поскольку все ожидали моих советов, так что надо было шевелить мозгами и как-то выкручиваться, иначе начнется паника, а на корабле нет ничего страшнее паники, я слышал это не раз, хотя никогда до этого не выходил в океан. К счастью, я вспомнил слова отца о том, что биотехи реагируют на ультразвуковые локаторы.

– Надо врубить все сонары на полную мощность, – произнес я так, словно только что вычитал это в тетрадке. – Мы тогда сможем заранее видеть мины, а они, заслышав нас, будут думать, что мы ближе, чем на самом деле, поскольку рассчитывают на среднюю мощность ультразвука.

Это была полная отсебятина, но вряд ли она могла повредить в данной ситуации.

– Умно, – улыбнулся дядя Макс.

Он переключил приборы на режим дальнего обнаружения. При этом картинка на экранах сделалась мутной – за счет увеличения дальности потерялась четкость отображения объектов. Пропали косяки рыб, а стая дельфинов в миле к югу превратилась в одно еле заметное туманное пятнышко. Понятно, что даже на среднем ходу от сонара в таком режиме нет ни малейшего проку – скалу не заметишь, не то что мину. Я уж было подумал, что погорячился, но тут случайно заметил яркие изумрудные искры, время от времени появлявшиеся на месте потускневшей стаи дельфинов. Я приподнялся в кресле, и тут до меня дошло, что эти искорки – отображения ультразвука самих дельфинов, тех писков, при помощи которых они ориентируются под водой. А ведь все биотехи тоже попискивают на дельфиний манер, потому что у большинства мин и торпед глаза недоразвитые. Кроме того, отец говорил, что торпеды, идущие стаей, перекрикиваются в глубине, подавая сигналы, необходимые для группового загона цели. Значит, на повышенной мощности сонар может обнаружить и высветить их собственный ультразвуковой свист. Это коренным образом меняло дело.

– Видите искры? – показал я пальцем на экран.

– Этот изумрудный песок? – удивился дядя Макс. – Первый раз обратил внимание.

– Просто вы никогда не врубали одновременно все сонары на полную катушку, – объяснил я. – А в таком режиме система видит ультразвуковую активность объектов. Так можно обнаружить любой биотех, ведь торпеды не ходят вслепую, да и у мин нет другого способа обнаруживать цели. Пассивные объекты так почти не видно, но они для нас сейчас не очень важны.

– Это уж точно, – напряженно усмехнулся Вадим.

– Тогда не спускайте взгляда с экрана, – сказал я. – Любой неподвижный активный объект следует считать миной, а подвижный – торпедой. Мины будем обходить, а от торпед по возможности удаляться.

– А если не будет такой возможности? – поинтересовался Алекс.

– Погоди, я об этом пока не прочел, – соврал я. – Дядя Макс, как скоро можно ждать спасателей на гравилетах?

– Не раньше, чем взойдет солнце, – ответил он. – Они обещали поспешить, но вряд ли будут особенно рисковать. Им и так для нашего спасения придется снижаться в зону действия ударной волны биотехов, это для них уже большой подвиг. Нельзя требовать от людей больше, чем они могут.

Я вспомнил слова отца о людях, для которых нет выбора, и кивнул. Взрослые знали друг друга лучше, чем знал их я, поэтому таким утверждениям следовало верить.

– Пока не видно опасных целей, – сказал я, вставая с кресла, – мне надо найти среди пассажиров одного важного человека. Так велел отец. Да, дядя Вакса?

– Да, мистер Вершинский, – серьезно ответил доктор. – Нам надо найти девчонку и кое-что выспросить у нее. Надо спешить. Кто знает, сколько у нас времени?

– Никто, – развел руками дядя Макс. Он достал из капитанского ящика горошинку рации и сунул мне в ухо. – Будь на связи. Если что случится, дуй сюда.

– Есть, капитан! – ответил я.

Вакса взял меня за руку, я подхватил кейс, и мы с ним покинули рубку.

Глава 3

Загнанные

На поиски неуловимой девчонки мы с Ваксой потратили не менее часа. Наконец она обнаружилась в игровом зале, вместе с двумя десятками других пассажиров, укрывшихся там из-за отсутствия иллюминаторов.

– Привет! – незнакомка первой узнала меня. – Что у тебя с лицом?

– Повредило взрывом, – с гордостью ответил я. – Мы с отцом были в рубке, когда шарахнула мина.

– Ты сын Вершинского?

– Да. Андрей.

– А я Оля.

– Очень приятно. Вообще-то я именно тебя искал.

– Вот как? – усмехнулась она.

– Да. Где твои родители?

Я задал этот вопрос, чтобы знать, с кем договариваться и на каких условиях можно забрать Олю в рубку. Ну не мог же я знать, что для этой бесстрашной девчонки вопрос окажется таким острым! А он оказался острым, как лезвие операционного робота.

– Дурак! – выдохнула она после короткой паузы. И отвернулась, заплакав.

Я понял, что она сирота, но было поздно. Я уже резанул ей по душе, и теперь, сколько ни пытайся заклеить рану, она все равно будет заживать какое-то время. Хотя мог бы догадаться, честное слово. По тому, как она сообщила о гибели тети Анны. Только человек, в детстве переживший смерть родителей, может с таким ледяным спокойствием говорить о смерти других людей. Ну, если не мог догадаться, то должен был хотя бы заподозрить.

– Извини… – Я осторожно шагнул к ней.

– Отвали.

– Оль, я не знал, честно. Мне нужно было с кем-то договориться, чтобы тебя отпустили в рубку.

– Зачем? – покосилась она на меня.

– Мне нужна твоя помощь. Одному мне не справиться. Но я не могу здесь говорить, давай выйдем.

Она недобро сощурилась, но все же направилась вслед за мной. Мы выбрались из игрового зала в небольшую комнату, бывшую когда-то курительной. Вакса остался у дверей, чтобы нам никто не мешал. К детям многие относятся пренебрежительно даже в экстренной обстановке, но у доктора было достаточно авторитета, чтобы убедить любого в важности нашей с Олей беседы.

– Мой отец скоро умрет, – коротко сообщил я, стараясь, чтобы не дрогнул голос. – Его сильно ранило взрывом.

– Извини, что я тебя дураком обозвала, – негромко сказала она. – Твой отец всех нас спас.

– Да. Но теперь он ничего не может, ему выбило оба глаза. И он передал мне тетрадки с записями о биотехах. Вот, смотри. – Я открыл кейс. – Можешь полистать, если хочешь.

– Трудно будет в этом разобраться, – вздохнула она, открыв первую попавшуюся тетрадь.

– Да, у меня с ходу не получилось. Только никто об этом не знает. И лучше, если не узнает, а то начнется паника. В рубке уверены, что я получил от отца все секреты в наследство. Но это не так.

– Значит, мы умрем, – грустно вздохнула Оля.

– Нет. Я случайно заметил, что на самой высокой мощности сонары обнаруживают ультразвук биотехов на очень большом расстоянии. Это поможет дяде Максу какое-то время уходить хотя бы от неподвижных мин.

– А что делать с торпедами?

– Пока не знаю. Но дело не только в этом. Надо как-то провезти тетрадки на материк, когда нас будут снимать с борта гравилетами. Любое изучение биотехов, оказывается, нарушает закон, значит, все эти записи запрещены. У нас их отнимут, если найдут.

– Ну, провезти их несложно. – Оля наморщила лоб в задумчивости. – Надо зарисовать все листы пастельными мелками.

– Много времени уйдет.

– Это если бы ты один рисовал. Но я тебе помогу, получится по семь тетрадок на каждого. Не так много. А мелков для грифельных досок в игровом зале тьма-тьмущая. Тогда можно будет уже в гравилете раздать по тетрадке всем детям, которые там будут. А когда сядем, можно разыграть сцену – мол, на прощание все друзья дарят тебе свои рисунки. Взрослые не воспринимают детей всерьез, они ничего даже не заподозрят. Потом отмоешь мел с пластика, и все дела.

– Я знал, что ты придумаешь что-нибудь толковое, – улыбнулся я.

– Почему?

– Не знаю. Там, на бревне, я понял, что ты взрослее меня, хотя лет нам, похоже, одинаково.

– Редкому мальчишке приходят подобные мысли в голову. – Она прищурилась, но уже не сердито. – Ладно. Раз ты в тетрадках все равно разобраться не можешь, можно сразу начать их разрисовывать.

– Не все. Надо оставить штуки три, а то дядя Макс поймет, что я ему лапши на уши навешал.

– Конечно. Тогда возьми мелки и сам разрисуй листы, когда надо будет.

– Лучше нам вместе быть в рубке, Оль. А то, когда прилетят гравилеты, можем потеряться.

– Думаешь, меня пустят в рубку?

– Еще бы! – усмехнулся я. – Со мной теперь кого угодно и куда угодно пустят. Все думают, что я могу спасти корабль.

– Мне кажется, что они в этом не ошибаются, – спокойно ответила Оля.

– С чего ты взяла? Я и сам не уверен.

– А я уверена. Мальчишка, который не побежал за взрослыми, а сам полез спасать незнакомую девчонку, способен спасти не только корабль.

– Но я не могу ничего понять в этих записях!

– Это не имеет значения. Ты же обнаружил новое свойство сонара. Может быть, у тебя интуиция, может, ты бессознательно складываешь в голове обрывки фраз, сказанные в разное время отцом. Он ведь не мог не говорить о том, чем занимался.

– Говорил иногда…

– Вот видишь. Пойдем в рубку.

– Ладно, – неуверенно произнес я. – Вакса, отведи нас обратно.

Когда мы, прихватив цветные мелки, втроем появились в ходовой рубке, оказалось, что благодаря моей наблюдательности дядя Макс ушел уже от двух мощных мин.

– Отличный способ, – оценил он. – Молодец твой отец. Получается отвернуть раньше, чем мина взрывается.

Я усадил Олю в штурманское кресло, а сам перебрался поближе к штурвалу, чтобы привлечь к себе все внимание, а от нее, напротив, отвлечь. Делая вид, что делаю пометки в тетрадках, я начал густо замазывать отцовские записи. Но не успел я разделаться и с десятком листов, как появилась первая стая торпед.

– Андрей! – встревоженно позвал меня дядя Макс. – Тут очень подозрительная цель на сонаре. Не похоже на стаю дельфинов. И идет прямо на нас, почти встречным курсом.

Я вскочил с кресла и уперся взглядом в экран. Сильно растянутое светло-зеленое пятно, похожее на стекающую по стеклу каплю, стремительно приближалось к нам. Фронт капли переливался изумрудными искрами ультразвука.

– Какая у них скорость, можно определить? – спросил я.

У меня не было никакого опыта работы с сонаром, поэтому максимум, на что я был способен, – это отличать объекты от фона, но ни скорость, ни расстояние рассчитать не мог.

– Встречный курс. Скорость почти тридцать узлов, – ответил дядя Макс.

– А мы сколько можем выдать?

– В таком состоянии судна максимум пятнадцать узлов. И то опасно, может посрывать заплаты с пробоин. Из трюма постоянно откачивают воду и усиливают сварные швы, поэтому ход становится с каждым часом лучше, но больше двадцати узлов мы все равно не выжмем, потому что половина турбин не работает.

– Тогда отворачивайте, – сказал я.

– Это бессмысленно, – угрюмо произнес дядя Макс. – С таким преимуществом в ходе они нас и с кормы догонят в два счета.

– Все равно нельзя идти прямо на них! – Я сжал кулаки, чтобы голос мой звучал тверже. – Лево руля!

И дядя Макс послушался. Он раскрутил штурвал так, что судно накренилось, меняя курс на девяносто градусов. Еще не утихший шторм ударил в борта волнами, от чего корабль затрясся крупной дрожью, словно его килем спустили по гигантскому трапу.

– У нас назначена точка встречи с гравилетами? – спросил я.

– В точности нет. Мы выставили на мостик маяк, по которому гравилетчики возьмут пеленг.

– Отлично! Тогда надо подставить торпедам корму!

– Зачем? – поразился Алекс.

– Затем! – Я вспомнил, что отец говорил о спасательных ботах. – Готовьте к спуску еще одну шлюпку. Но спускать только по моей команде!

Я боялся, что перегнул со словом «команда», ведь за штурвалом был не просто взрослый, а моряк, выходивший в океан до войны. Но дядя Макс и бровью не повел.

– Внимание палубной команде! – сказал он в селектор. – Приготовить спасательный бот к спуску кормовым краном!

В этот момент я придумал название для маневра, который нам предстояло совершить: «выставить ложную цель». Наверняка это придумывали и до меня, но мне неоткуда было почерпнуть подобную информацию, поэтому приходилось руководствоваться только обрывками фраз отца.

Я снова сел в кресло, трясясь от напряжения и неожиданно свалившейся на меня ответственности. Мутная зеленая капля, стекавшая по экрану, приближалась к янтарной искорке корабля, но теперь она догоняла нас куда медленнее, поскольку от ее скорости отнималась наша.

– Мина прямо по курсу. – Дядя Макс ткнул пальцем в экран. – Это та, которую мы обогнули двадцать минут назад.

– Придется снова обходить, – вздохнул я. – Выхода нет.

Это было плохо – любое изменение курса позволит торпедам снова зайти не с кормы, а чуть сбоку, что помешает выставить ложную цель.

– Если после обхода будем двигаться тем же курсом, там будет еще одна мина, – сообщил дядя Макс. – Я думал, что нам удалось их обойти, а тут снова…

– Торпеды страшнее, – вспомнил я слова дяди Эда.

– С этим трудно спорить.

Пока мы принимали решение, Оля бесстрастно рисовала мелками в тетрадях, словно все происходящее никак ее не касалось, словно ее жизнь не зависела от наших действий. Мне показалось, что она совсем, ну ничуточки не боится смерти. Она была далека от того, чтобы намеренно искать ее, но и приход смерти не вызывал у нее ужаса. Наверное, смерть родителей она пережила как свою собственную, а разве может бояться смерти человек, который уже один раз умер? Честно говоря, я ей даже позавидовал. Я чувствовал, какую неимоверную силу может дать человеку отсутствие страха смерти, но сам боялся. И хуже того, я знал, что даже после смерти отца буду бояться, потому что не мог пережить его смерть как свою. Вот если бы мама… Но такое я бы вряд ли вообще смог пережить.

– Вы зря удираете от торпед, подставив корму, – негромко сказала Оля, не отрываясь от рисунка. – Глупо возвращаться в то же место, откуда мы начали, заново преодолевая те же опасности, которые уже удалось миновать. Надо потихоньку отклоняться, но так, чтобы не давать торпедам зайти сбоку, иначе вы не сможете спустить ботик с кормы. Лучше всего описывать круг большого радиуса. Вот такой. – Она встала с кресла и описала пальцем круг на экране сонара. – Тогда мы сможем обогнуть обе мины. Главное, не менять курс под очень большими углами.

– Верно, – кивнул я.

Моего слова оказалось достаточно, чтобы дядя Макс заложил штурвал чуть вправо.