Нимфа

— Вы хотите сказать, что в книге Тоттла есть запись о получении от меня денег? — переспросила Софи, внимание которой осталось прикованным к первой части его сообщения.

— Учитывая вашу ограниченную способность делать умозаключения самостоятельно, готов повторить, что так и есть, — ответил Криспин, сажая ее впереди себя на лошадь.

— Учитывая ваше обыкновение игнорировать законы, существующие в цивилизованном обществе, могу заметить, что вам бы следовало уяснить: силой вынуждать женщину следовать за собой, сажать ее против воли на лошадь и поминутно оскорблять недопустимо. Я требую, чтобы вы немедленно помогли мне слезть. У меня есть своя лошадь.

— Прекрасно, — сказал Криспин и крепче обхватил ее рукой за талию. — Оставив вашу лошадь здесь, мы подадим констеблям идею поискать вас поблизости, и у вас будет время уехать подальше от Лондона. — С этими словами Криспин снял дурацкую черную шляпу, которой воспользовался в кабинете Тоттла, когда услышал шаги полицейских, спрятал ее под седло и, цокнув языком, тронул лошадь.

— Что вы имеете в виду, говоря «уехать подальше от Лондона»? — повернулась к нему Софи. — Как я могу быть уверена в том, что действительно существует ордер на мой арест? Или в том, что это не вы внесли запись в книгу Тоттла, когда осматривали его кабинет? Или в том, что это не вы подложили ему в кошелек обрывок расписки, когда подошли к трупу в клубе? Может быть, все это лишь ваши ухищрения, чтобы бросить на меня тень подозрения и выиграть спор?

— Я джентльмен, — отозвался он со снисходительной усмешкой, которая косвенно ставила под сомнение ее собственное благородное происхождение. — И если я позволил себе разлить чернила на последнюю страницу бухгалтерской книги Тоттла, то лишь для того, чтобы несколько усложнить работу констеблей.

— Зачем вы это сделали? — простодушно поинтересовалась Софи, и Криспин смутился, поскольку никогда прежде не видел подобного выражения на ее лице.

— Мне бы не хотелось, чтобы обо мне говорили, что я выиграл спор нечестным путем, — ускользнул он от прямого ответа. — Однако вам все же придется покинуть Лондон.

— Я этого не сделаю, — возразила Софи.

— Но домой по крайней мере вы согласны не возвращаться? устало вздохнул он. — Вы можете пожить где-нибудь в другом месте?

Софи прищурилась, и едва забрезжившая в ее сознании мысль, что, возможно, ее недруг не так уж отвратителен, мгновенно и бесследно улетучилась.

— Надеюсь, вы не предполагаете, что я поселюсь в вашем доме?

— Не думайте, что я соглашусь на это, — в тон ей ответил Криспин. — Нет, я подумал о доме своего друга. Он владеет множеством домов в Лондоне и, без сомнения, согласится приютить вас.

— У меня самой достаточно друзей, — высокомерно отозвалась она.

— Друзей, которых вы готовы сослать на галеры за укрывательство беглого преступника?

— Нет, — вынуждена была признаться Софи. — А как же ваш друг?

— Когда-то я спас Лоуренсу жизнь, и он у меня в долгу. К тому же у него богатый опыт держаться в стороне от властей и избегать с ними конфликтов.

— У него есть свой повар? Хороший повар? — задумчиво поинтересовалась она.

Криспин готов был уже сказать: «Разумеется, не такой роскошный, как ваш», но передумал. Ему не хотелось, чтобы она догадалась, что он наводил о ней справки.

— Да, лучший в городе.

— Хорошо, я согласна, — просветлела Софи. — Но на положении пленницы я жить не собираюсь.

Криспин должен был бы вздохнуть с облегчением, но вдруг почувствовал странную тяжесть на сердце при мысли о том, что оставит Софи наедине с Лоуренсом. Криспин пытался убедить себя, что это вовсе не ревность, и старался избавиться от этого ощущения, потому что уже много лет назад на собственном опыте убедился в том, что ревность ослабляет человека. И дело не в том, что Софи Чампьон нельзя было назвать самой неотразимой женщиной, которую ему когда-либо приходилось видеть. И не в том, что они с Лоуренсом раньше часто забавлялись, соблазняя подружек друг друга. И не в том, что лорд Пикеринг считался одним из самых соблазнительных и куртуазных мужчин Англии. Криспин тщательно проанализировал сомнения, будоражившие его сознание, и, найдя решение проблемы, испытал огромное облегчение. Суть дела заключалась вовсе не в Софи и не в Лоуренсе. У него пересохло во рту и сдавило грудь попросту от жажды. А то, что его жажда усилилась многократно, когда он случайно взглянул на затылок Софи и в глаза ему ударил сноп красных искр — отблеск ее волос в лунном свете, — ничего не значило. Криспин где-то читал, что рубиновый блеск вызывает у мужчин жажду.

Жаждущий привязан к колодцу, но к Софи это не имеет никакого отношения. Криспин нашел еще несколько записей в бухгалтерской книге Тоттла, которые потрясли его не меньше, но у него не было ни времени, ни возможности залить их чернилами. И теперь он опасался, что констебли обнаружат их и пойдут по этому следу. Прежде чем это произойдет, Криспин намеревался сам расспросить Киппера Нортона о том, почему он ежемесячно платил Тотглу сотню фунтов.

Он знал, что Киппер проводил большую часть времени в одном из лондонских закрытых заведений, пользующихся славой патриотической ассоциации, хотя патриотизм их заключался лишь в том, чтобы устраивать оргии в честь королевы по поводу ее дня рождения или других праздников. На самом же деле идея заведения заключалась в том, чтобы дать возможность благородным господам, у которых слишком бдительные жены, посещать любовниц так часто, как им заблагорассудится, не вызывая подозрений. Так что это Благородное собрание добродетельных государственных деятелей представляло собой очень дорогой дом свиданий с удобной мебелью и уютными номерами. При мысли о том, чтобы взять туда с собой Софи, жажда Криспина еще усилилась, но откладывать ее обустройство под крышей Лоуренса ему не хотелось — это могло привести к нежелательным последствиям.

— Ваш друг не может здесь жить, — полуобернулась к нему Софи, когда они въехали во двор Благородного собрания. — Это дом свиданий и… — Она вдруг осеклась и прямо взглянула ему в глаза, подозрительно прищурившись. — Не хотите же вы…

— Нет, — перебил ее Криспин, прежде чем она успела высказать предположение. — Мне нужно встретиться с одним человеком, который, по моим подсчетам, должен находиться здесь, прежде, чем до него доберутся констебли. Его имя тоже есть в книге Тоттла. Не уверен, что привозить вас сюда было разумно. Но если вы возражаете, можете подождать меня во дворе.

— Почему я должна возражать? — отозвалась Софи, слезая с лошади. — Я купила этот дом.

— Что вы сделали? — Криспин смотрел на нее сверху, почти потеряв дар речи.

— Это получилось случайно. Несколько лет назад Джудит и Делия — близнецы Круэт — попросили у меня взаймы пять тысяч фунтов. Им так нужны были деньги, что я толком не поинтересовалась зачем. А прежде чем я успела узнать, что они устроили бордель, деньги мне уже были выплачены. Они даже хотели заплатить мне процент от прибыли, но я не согласилась.

Криспин тем временем спешился и передал поводья конюшему, мальчику в ливрее, не сводя изумленных я восхищенных глаз с Софи. Никогда прежде он не встречал такой женщины.

— Должна признаться, что я еще никогда не бывала в заведениях подобного рода, — смущенно заметила Софи, доверительно склонившись к Криспину. — Мне не терпится увидеть, что это такое.

— Не терпится, — повторил Криспин и провел ее внутрь. На пороге Софи задержалась, чтобы дать глазам привыкнуть к искусственному полумраку.

— Разве не прелесть? — прошептала она восхищенно, проходя в холл, стены которого были увешаны портретами британских дворян работы начала века. — Мне говорили, что все здесь устроено таким образом, чтобы случайный посетитель ни о чем не догадался по первому впечатлению. На первый взгляд это обычное патриотическое общество. Кстати, портрет короля Генриха VIII, например, стоит пятьсот фунтов.

Криспин лишь кивал, слушая вполуха, покуда Софи распространялась о достоинствах обстановки этого дома. Он размышлял о том, что могло побудить женщину, доходы которой имеют сомнительный источник, вложить деньги в такое заведение, да еще не заботясь о процентах. От этих мыслей его отвлекло появление сомнамбулического вида дворецкого.

— Я ищу Киппера Нортона, — заявил Криспин, протягивая ему серебряную монету. — Мы договорились встретиться здесь.

Дворецкий кивнул и медленно обратил полусонные глаза на Софи.

— Дамам вход сюда запрещен, — сказал он, косясь на Криспина, который полез в кошелек еще за одной монетой.

— Это правило существует для того, чтобы те члены клуба, которые захотят прийти сюда с женой или любовницей, не испытывали домогательств со стороны других дам, — объяснила Софи Криспину, следуя за дворецким. — По-моему, очень мудро.

Криспин обомлел от такого откровенного заявления, равно как и от последующего рассказа о том, как Джудит и Делия решили сделать интерьер из красного бархата, потому что, как выяснилось из опыта, этот цвет побуждает клиентов тратить больше денег. У Криспина мелькнула мысль, что красный бархат делает мужчин такими же безрассудными, как рубины. В этот момент они проходили через главный зал свиданий, и каждый из мужчин почел своим долгом проводить вожделенным взглядом Софи. Криспин почувствовал, как в горле у него вдруг пересохло. К счастью, он успел заказать и выпить кружку эля прежде, чем дворецкий провел их в темный угол, где Киппер Нортон занимался пристальным изучением декольте какой-то сильно накрашенной блондинки.

Дворецкий откашлялся, и Киппер недоуменно оглянулся. Он часто заморгал, стараясь увязать образ, возникший у него перед глазами, с теми, которые предлагала ему память, и вдруг улыбка узнавания осветила его лицо, и он приветливо кивнул Криспину:

— Сандал, как я рад снова тебя здесь видеть. — Он перевел взгляд на Софи, и его улыбка стала еще радостнее. — Приятно, что ты привел свою женщину. Терпеть не могу делиться.

Софи была настолько поражена сходством Киппера с камбалой — хотя его череп покрывали жидкие рыжие волосы, — что растерялась и не успела объяснить, в каком качестве присутствует здесь. Криспин не понял, что ее удержало, но был благодарен за молчание. Он сел на диван напротив Киппера и взглядом приказал ей сесть рядом.

Когда они сели, Киппер внимательно оглядел их и подмигнул Криспину:

— Она иностранка, да? Одна из тех, что ты привез с собой из Франции?

Криспин почувствовал, что во второй раз Софи не сдержится, и поспешил перехватить инициативу:

— Да, француженка. Она не говорит по-английски и, более того, не понимает ни слова. — Криспин доверительно склонился к собеседнику через столик, отодвинув в сторону чашу с засахаренным миндалем. — Ты же знаешь, что говорят о француженках.

— Напыщенный дурак! — полушепотом процедила Софи сквозь стиснутые зубы. Ей так нравилось пребывание в Благородном собрании, что даже Криспин особенно не раздражал ее. И вдруг он моментально испортил это ощущение.

— Что она сказала? — мгновенно отреагировал Киппер, и в его глазах блеснул скабрезный намек. — Она предложила одну из своих французских штучек? Что-то типа любви втроем?

Криспин собирался уже ответить, что она захотела остаться наедине с Киппером, как вдруг убийственный взгляд Софи разрушил его намерения.

— Нет, она предлагала не любовь втроем. Она просто сказала, что мой друг показался ей очень привлекательным.

— Скажи ей, что я очень, очень хорош, — осклабился Киппер. — И к тому же очень богат. У моей жены золотые горы. — Он жестом попробовал объяснить это Софи, но добился от нее лишь равнодушного взгляда, зато его белокурая спутница оживилась.

Криспин между тем наклонился к уху Софи и прошептал:

— Если вы сию секунду не перестанете хмуриться, я оставлю вас наедине с ним. Вам понятно? Если да, то кивните, улыбнитесь и проворкуйте что-нибудь по-французски.

— Vous etes un bastard[1], — процедила Софи сквозь зубы, но зато с милой улыбкой на лице.

— Она сказала, что запомнит это, — перевел Криспин. Заметив, что блондинка, воодушевленная заявлением Киппера о своем богатстве, приступила к активным действиям, угрожающим вскоре полностью завладеть его мозгами, Криспин решил незамедлительно приступить к расспросам. — Послушай, Киппер, я хотел узнать, ты когда-нибудь имел дела с Дики Тоттлом?

— Дики Тоттл? — Киппер в задумчивости округлил свои рыбьи глазки. — Никогда не слышал. — Он отправил в рот засахаренный миндальный орешек. — Попробуй, они очень хороши. Это фирменное блюдо клуба. — Он протянул чашу Криспину.

— Нет, спасибо, — слегка нахмурился Криспин. — Странно, что ты никогда о нем не слышал. Он говорил мне, что ты был одним из его основных инвесторов. Ты платил ему по двенадцать сотен фунтов за то, чтобы быть в курсе дела. Эта сумма не такова, чтобы ее можно было так легко выкинуть из головы.

— Тебе Тоттл сказал об этом? — парировал Киппер. — Скотина! Он обещал мне… — Киппер осекся. Его рот открывался и закрывался, придавая ему сходство с рыбой, выброшенной на берег. — Да, я вспомнил. Это было пожертвование. Ты же знаешь, что стоит только старушке Бесс придумать новый закон или постановление, как она велит его отпечатать и разослать. Равно как и все главные новости Двора. Это очень удобно. Такие новости стоит принимать в расчет.

— Могу себе представить, — отозвался Криспин. — И какие же сведения пришли последними? Что-нибудь о войне с Неаполем?

Киппер закивал головой так энергично, что Софи испугалась, как бы не выпали его рыбьи глазки.

— Да, именно Неаполь. Этот парень из Неаполя занимается грязными делами. Слушай, ты уверен, что не хочешь орешков?

Криспин уголком глаза с удовольствием заметил, что Софи сидит, не раскрывая рта, понимая, что сейчас ей лучше помолчать.

— А как ты узнал об этой патриотической службе? — спросил Криспин.

— Как узнал? — переспросил Киппер, раскладывая на столе орешки в форме звезды. — Знаешь, я плохо помню. Наверное, жена что-то такое сказала дома. — Он поднял глаза от своего произведения искусства и посмотрел на Криспина. — А почему ты об этом спрашиваешь? Какое тебе дело, Сандал, если я хочу немного заняться своим образованием? Что плохого, если я несколько расширю свои представления о том, что происходит в государстве? — Киппер, сев на своего конька, прицепился к прежним словам Криспина. — Это патриотический долг каждого англичанина. Если эти неаполитанцы восстанут против нас, то каждый готов будет отдать свой долг за Англию и за нашу Бесс, крикнув: «Смерть Неаполю, злейшему врагу нашей королевы!»

Софи почувствовала, что чаша ее терпения переполнена. Она раскрыла рот, потому что из глубины ее души рвалась обличительная речь, но рука Криспина на колене удержала ее от безумства. Софи замерла, и тут Криспин наклонился к ней и сказал:

— Если вы еще хоть раз раскроете рот, я удостою вас страстным, всепоглощающим, глубочайшим поцелуем, равного которому вы никогда в жизни не испытывали.

Софи закрыла рот и сжала губы. Ей не терпелось сказать все, что она думает о его угрозах и особенно о перспективах описанного им поцелуя. Тем более что Софи Чампьон привыкла избегать мужских поцелуев с такой же яростью, с какой она готова была избегать смерти.

Киппер переместил внимание с орешков на собственное лицо, которое покрылось испариной, правда, не от патриотического ажиотажа, а от дыхания белокурой красотки. Он не сомневался, что его речь удержит Криспина от дальнейших расспросов, и победоносно взглянул на него.

Однако триумф обернулся трагедией, когда Криспин поинтересовался:

— Ты находишься под чьим-то влиянием, Киппер. Ты должен устроить мне встречу с этим человеком.

— Говорю тебе, я ничего не знаю, — нахмурился Киппер. — И мне бы хотелось, чтобы ты перестал допрашивать меня, Сандал. Я пришел сюда, чтобы избавиться от преследования леди Нортон и насладиться приятной компанией, раз в жизни… — Он кивнул на блондинку. — А ты мне мешаешь. У нас приятная компания англичан. — Он покосился на Софи, словно подозревал в ней одного из неаполитанских генералов.

— Ты вчера не встречался с Дики Тоттлом? — спросил Криспин, не поддавшись на хитрость собеседника.

— Я вообще никогда с ним не виделся, — ответил Киппер, подцепив еще одну пригоршню орешков и отправив ее в рот, после чего продолжил уже с набитым ртом: — С какой стати я буду проводить вечер с мужчиной, если могу развлечься в обществе хорошенькой женщины? Вчера я весь вечер просидел на этом самом диване точно в такой же позе.

— Ну не совсем в такой, — шепнула ему на ухо блондинка. Она сладострастно облизнулась и потянулась к шнуровке на его лосинах. От этого многообещающего напоминания Киппер еще сильнее выпучил глаза, проглотил орешки и устроился поудобнее, предвкушая захватывающее путешествие по насыщенному выпуклостями и впадинами ландшафту тела прекрасной англичанки. Он был так поглощен этим в высшей степени патриотическим занятием, что не заметил, как Криспин потихоньку вытащил Софи из-за стола.

Криспин чувствовал, что Софи кипела от негодования, с трудом поспевая за ним, но не останавливался ни на миг, пока не вывел ее на улицу. Слова Киппера натолкнули его на одну мысль, которую он хотел теперь обдумать в спокойной тишине.

Однако Софи решила дать волю своему гневу. Ей не удалось как следует рассмотреть обстановку Благородного собрания, когда они с Криспином выходили, — настолько раздражена она была вызывающим, низким и наглым поведением своего спутника. Он заставил ее замолчать, угрожал ей, оскорблял, и она не собиралась спускать ему такой выходки. Стоило им переступить порог патриотической ассоциации и свернуть на задний двор к стойлам, как она вывернулась из его рук и бросила ему вызов прямо в лицо:

— Вы — чудови…

Криспин притянул ее к себе и прервал поток гневных ругательств поцелуем.

— Я предупреждал вас о том, что это обязательно произойдет.

Софи хотелось оттолкнуть его, убежать, растаять, провалиться сквозь землю или хотя бы просто отвернуться. Сколько еще она будет вести себя как последняя дура! Пора показать ему, что она достаточно сильна и самостоятельна, чтобы обойтись без его помощи. Но вместо этого она продолжала молча стоять и позволяла целовать себя — сначала нежно и осторожно, затем все более настойчиво.

Когда их губы слились, Софи ощутила, как в глубине ее чрева зародился жар, который стал быстро распространяться по всему телу до тех пор, пока она не перестала владеть руками и ногами. Это было лучше, чем опьянение терпким горячим вином, слаще, чем апельсиновое пирожное, и она хотела пробовать еще и еще — что за кощунственная мысль! Софи показалось, что она растворилась в этом поцелуе. Она почувствовала, что не может остановить себя, и издала сладостный стон, когда языком ощутила его язык.

Криспин потерял контроль над собой. Он упивался стоном, сорвавшимся с ее губ, открытых для чувственного исследования, трепещущих в ответ, соблазнительно приоткрытых настолько, чтобы его язык мог проникнуть внутрь. Криспин в жизни не слышал звука восхитительнее, оглушенный им, он по капле впитывал аромат ее тела, сладкий сок ее губ и языка. Они соприкоснулись кончиками языков, и ей передался жар его возбужденного тела. Софи жаждала ощутить его не только языком, но и всем телом, которое изнемогало от то и дело набегающих раскаленных волн страсти, наполняющей ее, приближающей к оргазму. Она никогда раньше никого так не целовала, и ей не хотелось, чтобы этот поцелуй закончился. Прижавшись к Криспину всем телом, она теребила пальцами его густую шевелюру, требуя больше и больше нежности, побуждая его осыпать ее все более страстными поцелуями.

Руки Софи скользнули по его щекам к шее, отчего у Криспина закружилась голова и перехватило дыхание. Должно быть, она действительно обладает чарами сирены, если производит на него такое действие, что его прекрасно натренированное, спокойно воспринимающее женскую ласку тело стало совершенно неуправляемым. Он думал сейчас лишь об одном — как бы поскорее убраться с этого скотного двора, сорвать с нее платье и ощутить наконец жар ее обнаженных бедер, вкус каждого уголка ее тела, узнать, как быстро он сможет заставить ее не закрывать глаза, какова она в момент оргазма, как звучит его имя в ее устах, какие перемены привнесет она в его жизнь. И вдруг Криспин отпрянул, сделав глубокий вдох. Когда он снова взглянул на Софи, в его глазах не было ни боли, ни желания, ни благоговейного страха, ни осуждения себя самого за то, что он допустил такую вольность в мыслях и поступках. Сейчас он чувствовал себя по отношению к себе самому предателем, поставившим под угрозу собственную жизнь. А вдруг ее подослали враги? Что, если это искусная ловушка, поставленная недругами, чтобы ослабить его, выбить из колеи, вынудить отказаться от одиночества, которое всегда спасало его, и таким образом сделать уязвимым? Криспин подумал, что то, что ему известно о Софи, не противоречит таким предположениям. Значит, ему необходимо держаться от нее на безопасном расстоянии, если он хочет выжить.

Но когда Криспин взглянул на нее, Софи ничего этого не увидела, потому что ему это не было нужно. Напротив, она прочла нескрываемый триумф в его глазах.

— Я рад, что вам это понравилось, — заявил он снисходительно.

У Софи было такое чувство, словно она получила жесточайший удар под ложечку. Она вспыхнула от стыда и сжала кулаки, чтобы сдержать дрожь в теле, в котором каждый мускул напрягся от нестерпимой, почти физической боли. Криспин приблизил ее к себе, чтобы унизить и посмеяться над ее чувствами. Он притворился, что ему это нравится, что он испытывает то же, что и она, только для того, чтобы оскорбить и уничтожить ее.

Софи вдруг захотелось окунуться в воду, чтобы смыть с губ его вкус, с пальцев — запах его волос, с тела — само воспоминание о постыдной близости. Криспин заставил ее почувствовать себя глупой, навязчивой, нежеланной и к тому же возродил в ее сознании внутренний голос, от которого она так долго пыталась избавиться. «Ты грязная, похотливая и испорченная. Ты должна понести наказание», — донеслось откуда-то из темноты. Софи вздрогнула и невольно вернулась к привычному состоянию злобной раздражительности, как бывало всегда, когда ненавистный голос одолевал ее. Она порвала с прежней жизнью, отвернулась от всего, что когда-то было ей дорого, с единственной целью — скрыться от этого голоса. Но ей никогда не удавалось совсем забыть о нем.

Софи Чампьон следовало наградить подлого графа Сандала пощечиной. Ей следовало заявить ему, что она уж скорее поцелует китайскую ядовитую змею — даже двадцать штук, — чем его; ей следовало рассмеяться ему в лицо, развернуться и уйти, чтобы никогда больше его не видеть, не слышать и не думать о нем. Однако она — та женщина, которая теперь мало напоминала прежнюю Софи Чампьон, потому что действительно стала развратной и похотливой, — не могла так поступить.

Вместо этого она растерянно смотрела на свои руки и недоумевала, откуда взялась мучительная боль где-то внутри. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла тихо вымолвить:

— Не пора ли нам ехать?

При этих ее словах от его снисходительности и надменности не осталось и следа. Он взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза. Злость на себя самого мгновенно улетучилась, и это ощущение оказалось едва ли не еще более восхитительным, чем поцелуй. Их взгляды встретились, Криспин испытывал глубочайшее раскаяние и нежность.

— Мне тоже очень понравилось, — сказал он, откашлявшись. — Сказать по чести, мисс Чампьон, я не припомню, чтобы мне это так нравилось.

Софи похолодела. Она нерешительно бросила на него пытливый взгляд, осмотрительность и недоверие боролись в ее душе с тайной радостью. Она боялась расплакаться. Отвернувшись на мгновение, она коснулась рукавом лица, чтобы незаметно смахнуть одинокую слезинку, скатившуюся по щеке.

— Я в жизни не встречала мужчину более странного, нежели вы, лорд Сандал. Если вы еще раз позволите себе подобную выходку, клянусь, что отвечу вам таким жестоким и непримиримым образом, что вы об этом пожалеете.

— Не могу дождаться, — широко улыбнулся Криспин и взял Софи за еле заметно дрожащую руку, чтобы помочь сесть в седло. Устроившись позади нее, Криспин почувствовал, как Софи приникла к нему всем телом, и ее дрожь передалась ему.

Позднее Софи долго ломала голову над тем, что послужило причиной такой развязки. Не успела лошадь тронуться с места, как из темноты раздался выстрел, а за ним резкий окрик:

— Приказываю остановиться именем ее величества королевы Елизаветы! У нас есть приказ арестовать мисс Софи Чампьон.

Без тени удивления или колебания Криспин направил коня к кучке вооруженных стражников, перекрывших выезд с заднего двора.

— Наконец-то, — обратился он к ним, негодуя на опоздание. Долго же вы добирались. Представить трудно, чего я только не делал, чтобы задержать ее.

Глава 7

— Мерзавец! — процедила сквозь зубы Софи.

— Видите, какой у нее характер, — доверительно обратился Криспин к капитану гвардейцев. — Я сегодня уже говорил с ней о том, как принято разговаривать в приличном обществе, да все без толку.

— Понятно, — кивнул капитан, внимательно разглядывая Софи, словно желал найти в ней подтверждение народной мудрости, гласящей, что острый язык у женщины является свидетельством ее распущенности. — Она, похоже, не из покладистых.

— Еще бы. — Криспин крепче обнял ее за талию. Впрочем, в этом не было необходимости, поскольку Софи охватило такое бессилие и безразличие к своей судьбе, что она вряд ли была способна на сопротивление. — Если вы с вашими людьми очистите улицу, я готов сам отвезти ее в Ньюгейт.

— Да, но у меня приказ надеть на пленницу наручники и сопроводить ее в тюрьму под охраной восьмерых солдат, — покачал головой капитан.

— Как угодно, — пожал плечами Криспин. — Но я ничего не могу гарантировать, если позволю ей слезть с лошади. Она на редкость коварна. — С этими словами он так сильно сжал талию Софи, что вывел ее из оцепенения и вынудил заерзать в седле и продемонстрировать несговорчивый нрав.

Капитан понаблюдал за проявлением строптивости и решил пересмотреть приказ.

— Хорошо, ваша светлость, я думаю, если вы возьмете на себя труд доставить ее в тюрьму лично, никто не поставит мне это в вину. К тому же мои люди будут охранять вас, так что сопровождение восьми солдат ей будет обеспечено.

— Это лишь та малость, которую я с радостью сделаю для своей страны, — поощрительно улыбнулся Криспин и исподтишка причинил Софи такую боль, что она взъярилась не на шутку. — Я очень благодарен вам за эскорт, поскольку от нее можно каждую минуту ожидать какой-нибудь подлости.

— Да уж, — согласился капитан и приказал своим людям выстроиться в боевой порядок вокруг лошади Криспина. Только двое из них были на конях, они заняли место в авангарде. Остальные шестеро взяли пленницу в кольцо, чтобы помешать ей ускользнуть в темноте, если бы ей вдруг удалось соскочить с лошади.

От вялости Софи не осталось и следа, тем более что Криспин не давал ей расслабиться, крепко обхватив за талию. Когда они выехали с заднего двора, его хватка еще более усилилась, и она обернулась к нему, чтобы возмутиться.

— Нет необходимости причинять мне еще большую боль, чем вы уже сделали! — сердито прошипела она. — Вы…

— Тихо, — перебил ее Криспин, даже не глядя в ее сторону. Все его внимание было сосредоточено на троих стражниках, прикрывающих правый бок лошади.

— И у вас хватает наглости затыкать мне рот после всего, что вы сделали… — захлебнулась от негодования Софи.

Криспину достаточно было еще сильнее стиснуть ее, чтобы заставить замолчать, однако последовавшие события усмирили ее сами собой. Еще секунду назад они размеренным шагом ехали в окружении стражников и вдруг стремительно выскочили из их кольца. Редкие прохожие остолбенели на тротуаре, наблюдая, как летящая лошадь очутилась на грязной обочине, даже не сбившись с шага. Грязная жижа фонтаном разлетелась в стороны, и зеваки невольно расступились, давая дорогу сказочному Пегасу и его двум всадникам.

Когда они не только оставили далеко позади пеших стражников, но могли не опасаться и преследования всадников, Криспин нагнулся и ласково потрепал лошадь по гриве:

— Молодец, Фортуна, хорошая работа.

— Это невероятно, — задыхаясь от восторга, промолвила Софи, но ее слова заглушил звон подкованных копыт по мостовой.

— Рано торжествовать, — мрачно покачал головой Криспин. Словно в подтверждение его слов, за спиной у них раздался отчетливый топот копыт.

Софи приникла к гриве лошади и обернулась. Только у одного из стражников был хороший скакун, чтобы продолжать погоню. Криспин с облегчением вздохнул, когда понял, что шансы равны, однако облегчение тут же сменилось досадой. Они были уже в конце аллеи, и Криспин собирался резко свернуть в боковую улочку, как вдруг увидел прямо перед собой второго всадника. Криспин одной рукой прижал к себе Софи, а другой так сильно натянул поводья, что лошадь встала на дыбы и снова продемонстрировала чудеса воздушной эквилибристики. Но на этот раз прыжок Фортуны был не так безупречен — задним копытом она угодила в шлем стражника, преграждавшего аллею, в результате чего он оказался выбитым из седла, а Фортуна сбилась с шага.

Криспин испугался, что им придется спешиться, но Фортуна обрела равновесие прежде, чем второй всадник их нагнал. Они оказались в другой аллее, длинной и кривой, так что Софи, как ни старалась, не могла увидеть ее конца. Вернее, она видела, что аллея заканчивается глухой стеной, наступающей на них с огромной скоростью. Однако ее не оставляла надежда, что если бы это было так, то Криспин не стал бы пришпоривать коня изо всех сил.

Софи ошиблась. Грохот копыт позади, эхом отражающийся от стен домов, стал оглушительным, когда они достигли препятствия, представлявшегося ей смертоносным.