Судья Струге - Жестокий наезд

Вячеслав Денисов

Жестокий наезд

Все события, герои и персонажи в романе вымышлены. Совпадения с реальными лицами случайны.

Часть I

Глава 1

Любой машины хватит до конца жизни, если ее гнать по обледеневшему шоссе со скоростью в полторы сотни километров в час. Все бы ничего, бог с ней, с машиной, и с тем, кто ее гонит. Если он принял решение, как в романе Грина, «умереть с ней в один день», то никто не вправе препятствовать исполнению его последней воли. Да еще если для этого он выбрал бы заброшенный аэродром или пустующую автомагистраль. Однако убийственная «Тойота» неслась по центральной улице города Тернова. Проспекту Ломоносова. В три часа дня. В среду. То есть в то время, когда на проспекте происходит то, для чего, собственно, проспект и существует. Обильное автомобильное движение и пеший ход сродни Крестному.

На скорости сто сорок пять километров в час (от удара спидометр заклинило, и стрелка осталась приплюснутой к шкале) «Тойота Проминент» (в милицейском протоколе так и записано: «Тойота Проминент») прошлась скользом по боку красавца «пятисотого», а затем и «Лексуса», врезалась в толпу на остановке и влетела в салон модной одежды для молодоженов. Остановился «болид» в кабинете директора салона. Должностное лицо оказалось прижатым к стене столешницей офисного стола. До расчленения управляющего по пошиву фраков на две фалды не хватило каких-то двух-трех километров в час.

Вот такой «проминет» вышел в декабре месяце прошлого года в городе Тернове. В городе, где я, в должности федерального судьи Центрального районного суда, отправляю правосудие.

Когда я получил от председателя суда пухлую папку, я пролистал ее прямо в его кабинете. Ловя краем уха рассказ Николаева о последнем совещании в областном суде, я никак не мог представить порядок событий, которые разворачивались на улице. Захлопнув корочки дела, я решил изучить его более внимательно в своем кабинете. Возможно, сказывалась усталость, накопившаяся за день, возможно, отвлекал своим красочным рассказом Виктор Аркадьевич. Как бы то ни было, я взял папку под мышку и вышел из приемной.

Но перед уходом домой решил просмотреть дело еще раз. Все было на месте. Изувеченные иномарки, разломанная остановка, два трупа, разоренный салон одежды, «Скорая помощь», увозившая директора в реанимацию... Даже не вдаваясь в подробности случившегося, мне в этот вечер захотелось задать вопрос выжившему в этом катаклизме водителю «Toyota-Prominent». Юноша, ты что, торопился, что ли? Куда? Зачем?

Крайне заинтересованный ходом расследования этого преступления, я сунул дело в портфель и вышел из суда. После командировки в Москву, куда был послан волей Лукина, председателя областного суда, мне было жаль каждой минуты, проведенной вне дома. Секретарь Алла, привыкшая к моим поздним уходам, вследствие чего была вынуждена оставаться со мной, не могла на меня насмотреться в последние дни. Она поверила в невозможное. В то, что я наконец-то стал нормальным человеком, который покидает рабочее место, как и всякий нормальный человек, в восемнадцать ноль-ноль. Бедная девочка, она не знала, что это у меня не надолго. Пройдет еще неделя, и тишину моего кабинета после шести вечера опять будут разрывать телефонные звонки ее парня. Он будет звонить и интересоваться: «Милая, зачем унылая? Тебе вчера что-то не понравилось?» Ее задержки на работе он расценивал лишь с позиции того, что вчера ночью сделал что-то не так. И моя секретарша, косясь на опять задерживающегося на работе судью, будет что-то лопотать в трубку. Алла по своей природе человек немного рассеянный и не умеющий делать логические выводы. Когда я говорю по этому телефону, я прекрасно знаю, что она, сидящая в четырех метрах от меня, хорошо слышит весь мой разговор. Наш телефон ревет, как мегафон. Поэтому я никогда не говорю при ней о личном. Однако, когда доходит очередь до нее, она шепчет в трубку, думая, что я не ловлю смысл беседы. Действительно, я не всегда четко различаю ее слова. Однако я догадываюсь об их смысле, когда ей отвечает собеседник. Получается, что Алла не понимает, что ее шептание в трубку – несуразица.

Об Алле я могу говорить бесконечно. Это своеобразный уникум, ярчайший представитель поколения «Next», «Пепси-Чарт» и прочих атрибутов новой эпохи. Она пришла работать в суд сразу после школы, провалив вступительные на юрфак. Она моя соратница почти с первого дня моей судейской деятельности, свидетельница моих взлетов и падений. В течение восьми лет, что мы работаем в одной упряжке, институт она все-таки закончила. Точнее, не институт, а академию. Когда она поступала впервые, он назывался институтом. После ее трех неудачных попыток он переименовался в университет. Когда же наконец Алла получила диплом, университет к тому времени стал Академией. Терновская юридическая академия. Однако сути дела это не изменит. Все равно в ней будут обучаться Алла и ее подруги, такие же, как она... Несмотря на свои двадцать пять, Алла Крамская притормозила в своем развитии на несколько лет. Я никогда не назову ее глупой или бездарной, просто ее неповторимый наив иногда выводит меня из себя. Кофточки, юбочки, звонки на радиостанцию с просьбой заказать песню... Я ей неделю назад сказал:

– Алла, какой любимый цвет у Шакиры?

– Голубой, Антон Павлович!.. – Она от изумления округлила глаза так, что я в них едва не захлебнулся.

– Звони быстрее на наше «Радио-Восток»! За правильный ответ дарят романтическое путешествие на двоих в Чечню.

И что вы думаете? Бросилась звонить. Пришлось останавливать.

Несмотря на имеющийся диплом юриста, уходить от меня она почему-то не торопится. Я однажды полюбопытствовал, на что получил странный ответ:

– С вами надежно, Антон Павлович. Как за каменной стеной. А выходишь на улицу после рабочего дня и сразу чувствуешь себя беззащитной...

Вот так, Струге: как хочешь, так и понимай. Можно было бы гордиться, но, с другой стороны, она меня за мужика не держит. Сядет за свой стол и в течение четверти часа, пока в коридоре формируется коллектив граждан, красит губы, выводит карандашом глаза, пудрит нос... Мне даже как-то неудобно становится в эти минуты. Однажды не выдержал и спросил:

– Алла, а нельзя накладывать грим в другом месте?

– Да вы что, Антон Павлович?! А если меня кто-то ненакрашенной увидит?! Боже, ужас какой...

А я вижу – это нормально?! Таким образом, я надежный мужик, а с другой стороны, «свой» мужик, у которого Алла без макияжа симптомов разочарования вызвать уже не может. Хотя, может, она и права. Если быть откровенным с самим собой, то мне она мила любой. С ней я «живу» дольше, чем с женой.

Мой секретарь относится к числу тех людей, которые достанут из-под земли таблетку цитрамона за секунду до того, как ты откроешь рот с подобной просьбой. Я никогда ее ни к чему не обязывал и не собираюсь этого делать в дальнейшем, однако она всегда приготовит утром чай и достанет из своей волшебной сумочки домашние пирожки. Всегда первой поздравит с днем рождения и последней выйдет из кабинета в конце рабочего дня. Она безалаберна в жизни, но до изумления работоспособна. Грамотна до неприличия, но у меня есть сомнения, что за свою жизнь она прочла не более десятка художественных книг. Кладезь противоречий, находящийся внутри светловолосой молодой женщины, более похожей на юную девушку. Она настолько порядочна, что при своем росте в сто шестьдесят сантиметров видится мне выше всех своих коллег в суде. По самым что ни на есть физическим параметрам.

Когда она только пришла работать в Центральный суд, я, по своей старой следственно-прокурорской привычке, дал ей месяц, чтобы прийти в себя и обжиться, после чего несколько раз проверил... Не секрет, что для граждан из криминального мира секретарь какого-нибудь судьи – источник информации. И не секрет, что некоторые из штата секретарей судов, при своей юмористической зарплате, имеют неплохой приработок на стороне, харчуясь именно у бандюков. Чего греха таить – многие из них заводят романы именно с молодыми людьми из того порочного круга. А чего не наговоришь в постели, переводя дух и затягиваясь сигаретой? Вот и пришлось мне пару раз камеру в кабинете устанавливать да домой пораньше уходить. Спички в дверцы моего, недоступного для секретаря, сейфа вставлять да старого друга Пащенко просить об организации небольшого оперативного эксперимента. Вадим Пащенко – это мой друг детства, трудящийся ныне в должности прокурора транспортной прокуратуры. «Подводили» Алле людей со стороны, на «гнилое» дело раскручивали, но, к моему великому удовольствию, девочка выдержала испытание с честью. Поэтому и работает со мной по сей день, не догадываясь о подлости и параноидальных замашках своего шефа.

Сегодня Алла отпросилась. Это случается редко, но обойтись без этого не может ни один секретарь. После очередного телефонного разговора, который я, ничтоже сумняшеся, выслушал как ни в чем не бывало, Алла расплакалась и попросила отпустить ее на час раньше.

Мне так и хотелось сказать – слушай, девочка, бросай ты этого жлоба к чертовой матери да обратись ко мне за помощью! Если уж так получилось, что я тебе совсем родной стал... Я расскажу тебе, где и как искать свою любовь и что нужно делать, чтобы в дальнейшем вот такие охранники частных фирм тебе голову не крутили и не измывались! Я поясню, что... Впрочем, Струге, что именно ты можешь пояснить, если свою собственную любовь нашел в тридцать шесть? И если в своей жизни столько ошибок совершил в личном плане, что хватит на десяток мужиков?

Может быть, именно поэтому и смогу объяснить!

Голова болит. Иду домой, на душе какая-то тревога. Причин несколько. Во-первых, захворал Рольф. Это мой кобель немецких кровей, всего за год превратившийся из лопоухого кутенка в доброкачественную, статную овчарку. В том, что он вырос и воспитался, мы с Сашей убедились неделю назад. До этого весь год приходилось защищать кобеля на улице. То у него «стайный» период, то – «пубертатный», то период «страха». Я уже начал подумывать о том, что эти периоды возмужания не закончатся до конца жизни. Во всяком случае – до конца его жизни. И придется мне его таскать на поводке до старости, защищая от наркоманов, ротвейлеров и метел дворников. А вчера наш с Сашей юноша приятно удивил. Саша пошла погулять на пустырь, а там, откуда ни возьмись, – три пьяных дегенерата после попойки. Конечно, мимо Саши не может пройти ни один мужик, чтобы не оглянуться вслед. Такова уж моя жена в своем обличье. Однако не каждый знает, что крутить с Сашей флирт позволено лишь мне. Она может и сумочкой по ранетке зарядить. В сумочке у нее газовый «вальтер», но она его использует лишь в виде гирьки, находящейся в ридикюле. Таковы уж женщины. Им почему-то приятней бить по голове, нежели плавно нажимать на курок.

И тут такая встреча... Одна и без оружия. Дело было на пустыре, на поляне, посреди маскирующих окрестность кустов волчьей ягоды. До дома – метров триста. Именно эти обстоятельства, видимо, и навели троих подонков на мысль поразвлечься с красивой женщиной. Когда Рольф зарычал своим лепечущим баском, жена решила сблефовать и предупредила, что отстегнет поводок. Она потом рассказывала, какой дружный хохот вызвала эта угроза. Как бы ни была воспитана собака, тем более немецкая овчарка, она органически не переваривает два типа людей. Во-первых, пьяных. Во-вторых, сумасшедших. И тогда у нее «падает планка». Удержать собаку в этом случае может лишь здоровый мужик. А уж когда собака чует, что угрожают любимой хозяйке...

В общем, Рольф озверел. Отстегнутый с поводка, он понял, что ему разрешили. Он рвал пьяниц с такой яростью, что Саша испугалась уже за них. Он гонял их по всему пустырю, как лев гоняет по саванне антилоп. Потом вернулся, и они, в роли победителей, направились домой. Потом Саша вспомнила о «вальтере», который все это время находился с ней, в кармане куртки, и о моей просьбе не ходить на пустырь без меня...

Итак, наш пес вырос, а мы этого не заметили. И сейчас он, с сухим носом и унылым видом, лежал в квартире и тяжело вздыхал. И я уже начинаю подумывать о том, что он отравился, укусив подонков на пустыре.

Это первая причина моей головной боли. Второй является то, что уголовное дело, покоящееся сейчас в моем портфеле, носит все признаки скандального. Как принято говорить в пресс-релизах начальников отдела по связям с общественностью – «просматриваются все признаки заказного убийства», так и в моем деле, далеком от «заказухи», просматриваются все признаки дела скандального. Водителем «Тойоты» был сын уважаемого в нашем городе человека. Артем Семенович Малыгин являлся отпрыском Семена Матвеевича Малыгина, заместителя председателя городской думы. Хозяином лакированного «Мерседеса», которому депутатский сын изуродовал внешний вид, – племянник начальника ГУВД Смышляева. А водителем «Лексуса» – Сергей Николаевич Басков... Впрочем, что это я так официально? Водителем «Лексуса» был известный в городе Бася, сменивший на посту «смотрящего» покойного Пастора.

Какие-то должности у них аховые. Сколько живу, столько диву даюсь. И в прокуратуре в свое время удивлялся, когда следаком лямку тянул, и сейчас. «Смотрящий», «держатель общака», «положенец», «центровой». Не должности, а какой-то дублирующий состав флота, раздолбанного японцами под Цусимой. Армада, плывущая в непонятном направлении...

Спасибо, Виктор Аркадьевич, за дело. Только у меня есть вполне обоснованные подозрения, что это дельце велел подкинуть мне Лукин, председатель Терновского областного суда. За тот месяц, что я был в Москве, мой непосредственный начальник, председатель районного суда Николаев Виктор Аркадьевич, изменился, и, как мне кажется, не в лучшую сторону. Ранее он мало обращал внимания на указания Лукина, если они не связаны с организационной деятельностью. Сейчас же я наблюдаю, как Николаев исполняет любую прихоть Лукина Игоря Матвеевича, чего бы она ни касалась. Месяц моего отсутствия не позволял мне проследить всю эволюцию таких отношений. Но особой причины для удивлений я не нахожу. Чего у Игоря Матвеевича Лукина не отнять, так это умения подминать под себя людей...

Поэтому я и не сомневаюсь, что отдать дело Малыгина мне посоветовал именно Лукин. Таких фигурантов, которые отсвечивают на каждой странице, нужно еще поискать. Каждый судья в кошмарном сне видит таких представителей сторон на процессе. А уж вспоминать фамилии тех, кого Артошка Малыгин сбил на остановке, вообще не хочется...

– Кто?

– Сашенька, это я.

Глава 2

Рольф болен, сомнений нет. А я даже не знаю, как вызывать собачью «неотложку». Саша садится за телефон и начинает обзванивать ветеринарные клиники.

Рольф по привычке лежит на кухне, хотя уже второй день ничего не ест. Однако собачья жадность, свойственная в равной степени как бродячим «метисам», так и чистокровным «немцам», заставляет его лежать там, где вкусно пахнет и можно что-нибудь украсть. Справедливости ради нужно заметить, что воспитание Рольфа не позволяет ему красть со стола или выпрашивать куски, наблюдая мутными от голода глазами за каждым пельменем, исчезающим в твоем рту. Я не виновен в том, что его глаза становятся мутными, едва он завидит что-то съестное. В эти моменты он вздыхает, как человек, потерявший близкого, и уходит в зал смотреть телевизор. После вылизывания миски просмотр телепередач занимает у нас второе место. Однако все это уходит на задний план, когда овчар слышит команду «Гулять?». Не – «Гулять!», а именно – «Гулять?». Сумасшествие от счастья – вот как это можно назвать.

Однако сегодня нам не до «Вестей», перловки с мясом и даже не до улицы. Рольф лежит в кухне, у батареи, и вздыхает, как перепивший мужик. Такое может случиться, и случается, с каждым. И ничего в этом страшного нет. Я почти уверен, что он во время гуляния с Сашей выкопал из-под снега какого-нибудь прошлогоднего воробья и... Что поделать, даже «голубая кровь» не в силах подавить волчьи инстинкты.

Саша до кого-то дозвонилась. Наверное, это кто-то из ее знакомых по банку юристов. И сейчас, если прислушаться, можно услышать, как он советует ей поступить. Женщины, юристы они, доктора наук или мойщицы посуды, всегда сделают то, что советует им близкий человек. Закон, знания и опыт уходят на задний план.

Я почесал Рольфа за ухом и направился в комнату. Сейчас вклинюсь всей своей массой в очередное уголовное тело, вынесу постановления о подготовке дела к судебному разбирательству, о его назначении... Все это приходится делать дома, потому что на работе времени нет. Так поступает каждый судья, если он волнуется за исход дела и за качество своей работы. Мы, судьи, несовершенны, как все остальные представители человечества и как закон, который управляет нашим поведением.

Я не успел как следует разместиться за компьютером, как зазвонил телефон. Он у нас спаренный. Один аппарат стоит в зале, где я и нахожусь, а второй в прихожей.

– Это по Рольфу! – крикнула из кухни Саша, однако я уже поднял трубку.

Голос не принадлежал Вадиму и тем более не мог принадлежать Насте. Хриплый, придавленный обстоятельствами голос спросил:

– Как мне услышать Антона Павловича Струге?

– Кто интересуется?

– Это Малыгин. Семен Матвеевич.

Каждый раз, когда под моим председательством рассматриваются дела с участием высокопоставленных лиц города, я попадаю под пресс. Меня поймет каждый судья. Именно по этой причине рассмотрение проступков членов семей шишек на теле городской жизни относится к особой категории. С того момента, как ты берешься за такое дело, весь мир сходится клином в той точке, где в данный момент расположен судья Струге Антон Павлович. От этого тошнит, такое внимание вызывает изжогу, а за настойчивость и нахальство порою хочется не по-судейски, а по-пацански выйти на улицу и набить морду обалдевшим от наглости скотам. Сегодняшний случай из таких. Я не успел дойти до дома, а уже звонят. И не кто-то, а заместитель председателя городской думы.

– Чем обязан, Семен Матвеевич?

– Понимаете, Антон Павлович, вы рассматриваете дело по факту неприятного поступка моего родственника. Сына, если так можно выразиться точнее.

– Семен Матвеевич, вы не могли бы выражаться еще точнее? Яснее, если так можно выразиться.

– Я хотел узнать о перспективах, Антон Павлович.

С одной стороны, почти за девять лет работы это все должно до смерти надоесть. Однако если посмотреть на это с другой позиции, то можно давно привыкнуть. У меня эти два противоположных ощущения находились в стадии равновесия. То есть мне до смерти надоело все то, к чему я давно привык.

– Семен Матвеевич, как бы вы отнеслись к тому, если какой-нибудь судья позвонил вам домой около семи вечера и попросил вас похлопотать за свои личные проблемы? Думается, последовал бы ваш звонок Лукину с просьбой усмирить зарвавшегося наглеца-судью. Или второй вариант – вы просите звонить не домой, а прибыть в гордуму, в мэрию в приемные часы. При этом зная, что времени для этого приема у вас все равно не найдется. Так как?

Но логика бонз непробиваема. В смысле, ее невозможно пробить, когда речь идет о них самих. Политика двойных стандартов действует везде. За это я и ненавижу скандальные дела.

– Как вы понимаете, я не последнее лицо в городе. Меня не может не заботить, чем наполняется атмосфера, которая расположена вокруг меня.

Теперь вы понимаете, чем отличается последний человек в городе от «не последнего»? Первый расположен внутри атмосферы, а в случае со вторым атмосфера располагается вокруг объекта.

– Семен Матвеевич, если быть откровенным, мне совершенно безразлично, чем вокруг вас наполняется атмосфера. Я не работаю в Госкомэкологии. Вы взрослый человек, и мне не хотелось бы объяснять вам простые истины... – Я на мгновение задумался, пытаясь сформулировать мысль о том, что расспрашивать судью о его намерениях человеку, который не имеет на то никаких прав, по меньшей мере несерьезно.

Однако Малыгин оказался проворнее, чем я ожидал.

– Вот вы заговорили о своих личных проблемах, Антон Павлович. Говорите о них смело. Судья имеет право обращаться за помощью. Серьезные люди должны помогать друг другу. Еще не известно, где, когда и кому из нас она понадобится, поэтому всегда нужно быть уверенным в том, что помощь будет оказана. Как у вас в плане жилищного устройства?

Комментировать эту речь не имеет смысла. Даже если бы она была завуалирована, что, кстати, встречается гораздо чаще. И где был этот Малыгин в прошлом году? Когда я написал мэру, что жилищный комитет не выполняет решения районного суда о предоставлении судье Струге отдельной комнаты для улучшения жилищных условий. Попросил выяснить причину этого недоразумения, которое юридическим языком трактуется как «злостное неисполнение решения суда». И за это «недоразумение», между прочим, предусмотрена вполне реальная, а не виртуальная уголовная ответственность. Тишина длится уже пятый месяц. И вот тут, как черт из табакерки, появляется Малыгин. Человек, который к исполнению судебного решения имеет такое же отношение, какое я имею к клонированию овцы Долли. Конечно, мне нужно решить проблему его сына, а он решит все мои проблемы. Причем решит не на словах и без всякого судебного решения. Он сделает все, о чем я его ни попрошу. Купит мне квартиру, замучит на десять лет вперед турпоездками на Средиземноморье, подгонит к подъезду машину и вообще превратит мое дальнейшее существование в земной рай. Может даже прямо сейчас пригнать табор цыган с их «Драда-нуда-нуда-най». Или... Или прямо сейчас доставит в мою квартиру двоих докторов наук, которые со стетоскопами в ушах зависнут над моей любимой овчаркой.

– Закончим этот разговор. У меня есть приемные часы, в которые ко мне волен обращаться каждый. Всего хорошего.

– Струге... Вы, по-моему, не понимаете...

– Дело в том, что как раз именно я все очень хорошо понимаю. В этом проблема моего существования.

Я повесил трубку. В списке «Мои враги» еще одной строчкой стало больше. Подойдя к окну, я закурил и распахнул форточку. Саша опять выскажет недовольство, хотя и сама не прочь иногда выкурить сигарету. Впрочем, она сейчас занята Рольфом, который, по моему мнению, больше симулирует, чтобы привлечь внимание, чем по-настоящему страдает.

Итак, процесс пошел. Точнее, он еще и не начинался. Зато начались движения – неотъемлемая часть каждого мало-мальски серьезного дела. Если бы Артем Малыгин своей «Тойотой» не зашиб насмерть сына владельца всех казино города Альберта Андреевича Измайлова да еще вместе с его девушкой, то все могло быть иначе. Я уверен в том, что если бы после происшествия хоронили бы не Вадика Измайлова с подругой, а среднестатистических терновцев, то Малыгин-папа уже давно все бы сделал. Заплатил родителям потерпевших, как это бывает всегда, огромные отступные, те пришли бы к следователю ГИБДД и сделали заявление о том, что их дети сами нечаянно прыгнули под колеса. Они-де давно высказывали мысли о коллективном суициде. Я это заявляю так уверенно и ответственно: девять лет назад сам был прокурорским следаком. Первое время меня такие поступки шокировали, а потом ничего, привык. Привыкаешь ко всему, когда это у тебя перед глазами каждый день. Не шокируют же прозектора выпотрошенные трупы? Почему же следователя прокуратуры или судью должны потрясать выпотрошенные человеческие души? Это что касается убитых. А что касаемо директора салона по пошиву спецодежды для молодоженов... Тут и говорить нечего. Суперъевроремонт помещения, реабилитирующая поездка на Сардинию и пресс купюр в качестве компенсации за моральный ущерб. После такого финала директор сам бы встречал Малыгина-младшего у дверей своей конторы «Рога и амуры».

Но все оказалось не так просто. Папа покойного Вадика Измайлова объявил клану Малыгиных вендетту, сказав, что будущее решение суда для него ничего не значит. Он потерял единственного сына, и теперь игорный бизнес Тернова остался без наследника. У владельцев игорного бизнеса, по статистике отдела по расследованию заказных убийств, самый короткий век. Случись что – кому принимать дела?

А Малыгин нанял охрану, как видно из материалов дела, и теперь сокрушается по поводу случившегося. Сокрушаться-то сокрушается, однако параллельным курсом делает все возможное, чтобы без наследника не остался его бизнес. А бизнес Семена Матвеевича известен каждому уважающему себя терновцу. Огромная строительная корпорация, точечно застраивающая старый город новыми жилыми комплексами, разрасталась невиданными темпами. Именно организацию «Стройкомплекс-Азия» должен был унаследовать Малыгин-младший. Он уже три месяца, несмотря на все законные и незаконные протесты противной стороны, находится на подписке о невыезде.

Вот и хочется спросить – что соединило судьбы этих людей в одном месте в один час? Ну, Измайлов с невестой понятно, что делали у салона. Допустим, объяснить можно и присутствие там Малыгина. Но как там могли оказаться Ваня Сериков, племянник начальника ГУВД, и Сергей Басков, именуемый Басей?

Я листаю материалы дела, морщусь от сигаретного дыма и понимаю – последние двое были совсем не рядом с салоном модной одежды. Они находились в добрых пяти сотнях метров от него и остановки. Сколько времени нужно «Тойоте», чтобы на скорости в сто сорок пять километров в час проехать пятьсот метров? Десять секунд. Это ровно столько, чтобы приложить к губам бутылку пива, которую зоркие гаишники нашли в салоне иномарки. Вот и получается, что все связалось воедино посредством одной бутылки пива «Клинское». Если верить наркологу, то, кроме пива, Малыгин в тот день выпил никак не меньше литра водки. Мне бы такое здоровье...

Не стоит всерьез думать о его здоровье, ибо это кощунственно. Не покрыто гипсом у Малыгина-младшего сейчас только лицо. Это единственная поверхность на его теле, которая не почувствовала в момент столкновения встречного удара. Спасателей, которые его вынимали из салона, нужно награждать орденом имени «Кубика Рубика», а врачей больницы представлять к медали «Вышивание крестиком».

Я читаю и читаю объемное дело. Справки, протоколы допроса, ордера адвокатов, постановления... Ходатайства, жалобы и характеристики. Интересно, зачем следователь приобщал их к делу? Потому что ему их несли и несли. Оп-па! Какой уникальный документ! «Характеристика на Малыгина Артема Семеновича. Дана в суд от средней школы № 19». Бьюсь об заклад – он пел в хоре и активно участвовал в спортивной жизни школы. Так пишут всем убийцам, разбойникам и грабителям. Я читал в одной характеристике рассказ о том, как однажды Костя Костин нашел в школе кошелек с деньгами и целый день ходил на переменах по классам и искал хозяина. Нашел и получил за свой человечный поступок грамоту. В качестве вещественного доказательства прилагалась грамота с печатью школы и подписью директора. Подвиг Кости обозначен восьмым февраля 1985 года, а строчка внизу документа своими крошечными буквами предательски «стучала» мне о том, что сей бланк исполнен на Гознаке тиражом аж в двадцать тысяч экземпляров в 2000 году. Я понимаю учителей, им тоже как-то выживать нужно...

Лучше всего представить, чего хотят стороны, удается из протоколов допроса и справок с места работы фигурантов дела. И если Иван Сериков, племянник начальника милиции Терновской области, как бы между прочим определяет ущерб в триста тысяч, то Бася в деле фигурирует лишь эпизодически, как статист. Участник того ДТП, из-за которого все, собственно, и случилось. Я знаю, что заявлять ущерб ему в падлу. Он растрясет Малыгиных, младшего и старшего, не мытьем, так катаньем. Не хватало ему помощи в суде искать... Он же не чмо какое. Сам разберется. Вот это меня и тревожит. Его целенаправленная деятельность может привести к тому, что мое дело из одного дела с тремя статьями трансформируется, словно мутант, в какой-нибудь триптих с упоминанием всей особенной части Уголовного кодекса. Отпадут лишь «Нарушения правил международных полетов» и «Незаконная охота». Впрочем, насчет последнего еще можно поспорить. Одним словом, не удивлюсь, если откуда ни возьмись Бася все-таки появится. Причем в самый ненужный момент.

В прихожей раздается звонок. Это прибыла на тревожный зов Настя. Понятно, что не приехать она не могла. Рольф болен?! Какой ужас?! А Рольфик мяса не хочет? Хочет? Нет, Рольфик, только теплое молочко и таблеточку ампициллина в ротик.

– Антон! Иди заставь Рольфа таблетку проглотить!

Ветеринары... Что пихать в пасть сорокакилограммовой собаки, они знают. А как – нет.

Отмыв от слюней руки, возвращаюсь к делу.

Все предельно ясно. В деле четыре адвоката, которые со всем рвением будут пить друг из друга кровь на протяжении всего процесса. Вплоть до объявления приговора. Стараясь доказать самому неподкупному из всех неподкупных судей свою правоту, они начнут впрягать в одну повозку коня и трепетную лань. Мне только одно интересно – кто из этих четверых «возьмет» «под меня» первым? Мэтры и стряпчие всей области знают, что подкупать меня бесполезно. Попытки предыдущих экспериментаторов получили такой сокрушительный отпор, что повторять эти подвиги теперь никто из адвокатов не решается. Первый год они говорили, что, пока Струге молодой, нужно брать его за жабры – потом будет легче договориться. Следующие несколько лет рассказывали своим клиентам о том, что «Струге давать деньги бесполезно – подлец, и деньги берет, и «садит». И вот уже три года как нет никаких разговоров. Поступки предыдущих адвокатов разобраны самими потерпевшими и обвиняемыми: выяснилось, кому на самом деле пошли суммы, «передаваемые Струге», уже давно набиты морды и сделаны выводы. Теперь все знают, что судье Струге давать бесполезно лишь по одной причине. Он не берет.

Но это не исключает того, что не возьмут «под него». Об этом я узнаю в первом же заседании. Через час станет ясно, кто из этих стряпчих «взял», сколько и подо что. Обычно эти адвокаты занимаются очковтирательством, и первым шагом в этом направлении является убеждение подсудимой стороны в том, что их жизнь закончена, если они не прислушаются к голосу разума. Голос разума, по их мнению, – это голос их, адвокатов. И они с тревогой в этом голосе рисуют самые страшные картины, называют ужасные сроки, лет эдак в восемь, склоняя подсудимых и их родственников к мысли о том, что самое лучшее, «если удастся договориться с судьей года на четыре». А судья по закону не может «дать» больше четырех! И счастливые родственники с легким сердцем «разгружаются» еще на пару-тройку сотен тысяч, молясь на своего адвоката и с трепетом принимая из его рук его визитную карточку. Вы позволите к вам обратиться еще раз в случае беды?! Боже, какое великодушие! Есть еще в стране честные адвокаты!

Ладно, пора на сегодня ставить точку. Дело изучено. Хоть не со всею скрупулезностью, но все-таки прочитано. Углубиться в него все равно удастся лишь в начале заседания. Вот теперь вопрос – на какой день его ставить?

Я полистал свой календарь. Через десять дней у меня освобождается «окно». Сегодня останется написать постановление о подготовке дела к судебному заседанию, завтра дать Алле указания на рассылку всех необходимых запросов и... И – поехали, Ваша Честь. Процесс долгий и, как я понимаю ситуацию, не самый простой в психологическом плане. Первый звоночек поступил уже сегодня. Если начать считать все подсечки, которые я почувствую до начала первого заседания, то собьюсь со счета.

Итак, что там у нас происходит на кухне? Так... Находящийся в коматозном состоянии Рольф с присвистом жрет мясо.

– Антоша, ну он же голодный... Двое суток ничего не ел. – Глаза Саши настолько наивны, что я на мгновение даже сам поверил в то, что мой овчар не прикидывался больным.

– Саша, ты, наверное, помнишь, что этот лохматый негодяй делает так всегда, когда чувствует одиночество?..

– Господи, Антон! Посмотри, как он оголодал! На этот раз он и вправду болен!

Я с сомнением посмотрел на кобеля. Хитрая бестия всегда таким способом вымогает ласку, а взрослая женщина идет у него на поводу. Это происходит всегда. И я точно знаю, что, заглотив все мясо, «немец» разыграется и вновь превратится в здоровяка.

Но пес поел, оставив в миске несколько кусков жилки, и улегся рядом все с тем же стоном. Кажется, он и вправду приболел. Накапав ему в пасть, по совету Насти, какого-то «иммунала», я отправился в душ. Буду очень признателен подруге жены, если та уйдет до того, как я выйду из ванной.

А завтра у меня очень трудный день. Он труден тем, что во вторник у меня приемные часы.

Глава 3

У меня хорошая жена. Никогда не вмешивается в мои дела, рассказывает о своих только тогда, когда я готов ее выслушать, и, что самое главное, готовит по утрам завтрак. Нам нечего с Сашей делить, потому что мы уже давно разделили пополам главное – любовь. С судьей очень трудно жить человеку, не понимающему внутреннюю жизнь своей второй половинки. Раздоры в таких семьях возникают по причине того, что судьи, приходя домой, продолжают переживать прошедший день острее, нежели кто-либо другой. Тяжелейшая ответственность, покоящаяся на их плечах, продолжает давить и тогда, когда они возвращаются в семью. Многие к этому оказываются не готовы. И судья остается один. И, поверьте мне на слово, при данных обстоятельствах он начинает чувствовать себя гораздо лучше. Я прошел эту школу от начала до конца. С Сашей все оказалось гораздо проще, чем я себе представлял. Обжегшись раз на молоке, потом всю жизнь будешь дуть на холодную воду. Однако в тот день, когда спустя много лет я встретил свою бывшую сокурсницу Сашу Евсееву, ныне – Струге, я опроверг эту народную мудрость.

Завтрак, как обычно, был готов без четверти восемь. У нас ровно пятнадцать минут на то, чтобы между глотками горячего кофе и уничтожением бутербродов наметить план на сегодняшний день. Она заплатит за квартиру и переговорит в своем банке о враче для Рольфа, я вечером, по приходе домой, размораживаю мясо. От каждого по уму и способностям, каждому – по потребностям.

Уже у лифта я вспомнил, что забыл сигареты. Привычка дурная, но, если не вернуться, я до обеда останусь без своих «Кэмел». Сегодня у меня приемный день, и посылать Аллу за сигаретами в киоск – моветон. Она не денщик, а сотрудница. И я вернулся, чмокнув Сашу у самых дверей лифта. Теперь мы увидим друг друга лишь вечером.

Сунув в карман пачку и зажигалку, я направился в прихожую. Как и любой человек в такой ситуации, я раздумывал над тем, что я мог позабыть еще. Эти размышления прервала резкая телефонная трель. Никто из знакомых и близких мне людей в это время звонить не станет. Им очень хорошо известно, что в эти минуты меня в квартире уже нет.

Поднять трубку? Любопытство победило. Я бросил на коридорную тумбочку сумку с делами и прошел в комнату.

– Слушаю вас.

– Антон Павлович?.. Здравствуйте. Я прошу прощение за столь ранний звонок. Это начальник ГУВД Смышляев.

Расплата за любопытство. Она всегда приходит тогда, когда не хочешь что-то делать, но вопреки здравому смыслу все-таки делаешь. Все идет по накатанной, давно знакомой мне колее. Я не предполагал лишь, что все папы мне начнут звонить именно домой. Вероятно, их логика позволяет сделать вывод о том, что если я разговариваю в домашней обстановке, то из «судьи Струге» преобразуюсь в «своего судью Струге». Это неверно. Но многие этого не понимают.

– Доброе утро, Алексей Петрович. Слушаю вас внимательно.

– Тут такое дело...

– Уголовное, – подсказал я.

– Да! Я бы хотел переговорить с вами.

– Пожалуйста. У меня как раз сегодня часы приема. До шестнадцати. Позже я не могу, у меня работа.

– Антон Павлович, я бы хотел поговорить во внеслужебной обстановке. В спокойной, так сказать...

– Вы полагаете, что я в кабинете корчу рожи и бью в бубен?

«Ха-ха» в трубке – это вынужденная реакция на мою реплику. Однако не только я в городе знаю, что у Алексея Петровича большая проблема с чувством юмора. Тем не менее проблема у него не только с этим. Читая документы отдельных своих подчиненных и встречая в протоколах фразы наподобие – «пнул пинком под зад» или – «трахнул поллитрой о калган», Алексей Петрович воспринимает их как естественные и подчиненных не журит. Многого стоит и его уличное интервью телевизионщикам после убийства одного из местных бизнесменов. Кто-то из столичных репортеров, кто знать Алексея Петровича в лицо вовсе не обязан, попросил Смышляева представиться. И на всю Россию-матушку Алексей Петрович, наш первый в области милиционер, выдал:

– А ты меня что, не знаешь?! Едрена мать!!

Поэтому судьи в райсудах, получая материалы о мелком хулиганстве граждан, уже не удивляются, когда подчиненные начальнику ГУВД милиционеры приносят в суд документы, в которых говорится, что «гражданин Фунтиков стоял выпимши и ссал на угол здания Биржи труда, оскорбляя тем самым человеческое достоинство».

Кое-как распрощавшись, понимая, что этот звонок Смышляева далеко не последний, я положил трубку и поспешил на работу. Интересно, а в каком таком «тихом» месте предлагал встретиться Смышляев? И не хотел ли он, как бы между прочим, судью к себе в кабинет вызвать? А что, такой случай на моей памяти есть. Один из представителей «Единства» мне так и сказал: «Ладно, это не телефонный разговор. Давайте подъезжайте ко мне, на месте и определимся». Я и определился. На месте. В соответствии с ныне действующим законодательством.

Когда в Тернове метро построят? Наверное, начнут тогда, когда население перевалит за миллион.

Поэтому все девять лет – только автобусом. Коммерческим, где тариф за проезд пять рублей. В тот момент, когда передо мной распахиваются его двери, мое служебное удостоверение теряет последнюю ценность. Я уже даже не помню, когда, кому и по какому случаю я предъявлял сей мандат. Кажется, это было в Москве, в тот день, когда я прибыл в командировку. Удостоверение понадобилось, чтобы получить забронированный на меня номер в гостинице «Комета». А в целом это совершенно бессмысленный и ненужный документ. Ни для меня, ни для окружающих.

Транспортный прокурор Вадим Пащенко последние два года журит меня за то, что я не покупаю себе машину, а езжу и толкаюсь с теми, кто приходит ко мне на процессы. В чем-то он, конечно, прав. С одной стороны, это мало приемлемо по той причине, что в представлении большинства граждан судьи – неприкосновенная элита общества. И трудно к судье относиться как к человеку, способному свысока решить твою проблему, если в автобусе одни и те же ноги топчут обувь тебе и судье. Как может правильно рассудить человек, ущемленный в том же самом месте, что и ты? Однако эти посылы Пащенко следует направлять не в мою сторону, а в сторону тех, кто заставляет судей ездить в автобусах. Хотя я в этом ничего предосудительного не вижу. Вместе с тем, едва представлю себе судью из штата Вашингтон, следующего на работу в подземке, становится смешно. Я могу позволить себе купить сносную по качеству «шестерку» и правами на ее вождение обладаю. Однако едва подумаю о проблемах, которые свалятся на мою голову, как сразу же отбрасываю эту идею в сторону. Видно, мой час еще не пробил.

Эту дорогу до суда я знаю до мелочей. Сейчас появится плакат с уверениями в том, что «Орифлэйм» – это кратчайший путь к красоте. Сразу за ним откроется широкая панорама остановки «ДК имени Свердлова». Широкая в том смысле, что не хватает взгляда, без поворота головы, чтобы охватить всю массу людей, ожидающую транспорт. Потом, едва автобус оторвется от этого грибка, наступит пора продвигаться к выходу. Ровно через три минуты двери откроются и знакомая кондукторша голосом известной эстрадной дивы нараспев пропоет – «А-астановка «Районный суд»! Ра-асплачиваемся на выходе!»

Утро нашего судейского коллектива расписано по минутам. Мы прибываем в суд в одно и то же время. Сейчас я выйду и тотчас увижу спину Марии Антоновны Розановой – главного специалиста нашей канцелярии. Она с ног до головы покрыта какой-то тайной. Мало этого, она и жизнь других пытается обволочь пеленой загадки. Причем там, где это совершенно не нужно. Перед нашим ежемесячным денежным вознаграждением за труды она подходит к каждому судье и говорит:

– Завтра после обеда будет зарплата. Вы только никому не говорите.

Я ей обещаю не говорить и никому не говорю. Потому что не вижу в этом смысла. Зарплату нам выдают каждый месяц пятого и двадцатого числа. Об этом знает каждый судья, и я выглядел бы полным идиотом, если бы кому-то из них об этом сказал.

Когда я подойду к крыльцу, то обязательно услышу за спиной голос – «Здравствуйте, Антон Павлович!». Это Алла. Я ей в очередной раз напомню о том, что прибывать на работу после судьи – признак невоспитанности и наследия дурных генов. А она в очередной раз поклянется больше этого не делать.

Однако сегодня никого из упомянутых лиц я на улице не увижу. Я опоздал к действу, но не опоздал на работу. Стрелки моих часов указывают на то, что до начала моего рабочего дня еще десять минут. В девять начнется самый нелюбимый день недели. Вторник. Прием граждан и выслушивание жалоб.

Алла уже закончила ежедневный церемониал покраски и вполне служебным голосом сообщила мне, что за дверями кабинета «толпа» жаждущих встречи со мной граждан. Складывается впечатление, что я не вошел через эти самые двери, а проник в кабинет через наше окно третьего этажа. «Толпу» я различил очень хорошо. Более того, она сама о себе напомнила, двинув свою массу в мою сторону. Но больше всего меня интересовали не шесть первых граждан, которые хотели пообщаться со мной с утра пораньше, а две фигуры, «отсвечивающие» в коридоре всем своим великолепием. Эти фигуры считали невозможным для себя тусоваться среди обычных граждан, но и стоять рядом друг с другом также не могли. Поэтому, что свойственно антагонистам, находились в противоположных концах коридора. У окна, подавляя унижение и скорбь от того, что ему приходится быть со всеми в очереди, стоял Семен Матвеевич Малыгин. Не заметить его громоздкую фигуру на фоне начинающего голубеть неба было просто невозможно. А с другой стороны коридора мерил шагами пространство полковник милиции Владимир Сергеевич, первый заместитель Смышляева.

Эти двое посетят мой кабинет первыми. В этом сомнений нет. Оставалось лишь гадать на гуще приготовленного Аллой кофе – кто первым из них. Я поставил на Семена Матвеевича и проиграл. Ровно без трех минут девять в кабинет вошел полковник. Мне интересно, как Владимир Сергеевич Пермитин, первый заместитель начальника ГУВД Смышляева, умудряется сдавать ежегодно принимаемые зачеты по физической подготовке среди руководящего состава? И как ему удается подтянуться на перекладине положенные десять раз и пробежать километр асфальтовой дороги за четыре минуты? Я как-то раз попал на эти зачеты и проводимые параллельно с ними соревнования по рукопашному бою. Оказался я там совершенно случайно. Меня затащил туда Пащенко. Затащил и попросил посмотреть у ринга на бои, пока он выясняет у председателя ДСО «Динамо», как в малокалиберной винтовке отморозка, расстрелявшего локомотив электрички, оказались патроны этого милицейского добровольного спортивного общества.

А мне эти старательные попытки искалечить коллег по работе никогда наслаждения не доставляли. Боксеру с десятилетним стажем, мне всегда претило участие в соревнованиях подобного рода дилетантов, вытолканных на ринг силой приказа. В таких соревнованиях грамоты достаются всегда одним и тем же. И одни и те же, в свою очередь, отправляются лечить свои покалеченные организмы на «больничные». Ничего хорошего, кроме разочарования, эти соревнования не приносят.

На третьем по счету бое я вяло махнул рукой и пошел к выходу, искать Пащенко. Оказавшийся свидетелем моего откровенного жеста Пермитин Владимир Сергеевич, которого я, собственно, сейчас и вижу в своем кабинете, воспринял мое движение по-своему.

– А что, районным судьям слабо сразиться? Или мы для вас недостаточно подготовлены? Вне конкурса, Антон Павлович, а?

Я просто ответил, что не хочу участвовать в избиении младенцев. И это вызвало среди милиционеров такую бурю негодования и свиста, что я остановился. Милиционеры не любят судей. Они их считают по меньшей мере предателями. Милиционеры всю свою жизнь и здоровье вкладывают в поиск бандитов, а судьи потом тех отпускают. С данным заявлением я согласен лишь отчасти. Да, продажные судьи есть, и отрицать это бессмысленно. Точно так же, как есть и продажные милиционеры. Но в основном ответственность за такие казусы лежит на самих стражах порядка. Поймать могут. Доказать вину – не всегда.

Я тогда вздохнул и попросил добровольца. Понятно, что вызвался не тот, кому грозило прерывание практики службы в связи с «больничным». Пришлось выйти на ринг и научить юношу уважать возраст и ветеранов бокса. Через две минуты собровец остался лежать на ринге с подвернутыми ногами, а я снимал перчатки. А что делать? Нужно же как-то рядовому судье зарабатывать авторитет у силовых структур! Одними приговорами сыт не будешь... Зато теперь мне достоверно известно, что бойцы СОБРа именуют меня не иначе как Антоныч. Не бог весть, конечно, какая заслуга, зато зримо поубавилось пересмешников. Комментариев после столь короткой схватки не последовало, как не последовало и желания взять реванш. С тех пор, думается, Владимир Сергеевич меня очень хорошо запомнил.

– Я прошу прощения, Антон Павлович, позвольте на минуту? – Это уважение в глазах мне импонирует. – Меня Алексей Петрович Смышляев попросил подъехать к вам.

Я же говорил...

– Понимаете, в чем дело, Антон Павлович... – Полковник молниеносно расстегнул пуговицы служебного бушлата и так же молниеносно сел на стул. – Дело в том, что ГИБДД ГУВД в ДТП на проспекте Ломоносова признало виновным гражданина Малыгина...

Однако каковы обороты речи?! Прелесть. Уважаю людей, экономящих время собеседника.

– ...а тот за время следствия успел переоформить все свое имущество на посторонних лиц. Таким образом получается, что возмещение ущерба в триста тысяч рублей, заявленное гражданином Сериковым, ставится под вопрос.

Я покачал головой: «Ставится».

– Рассмотрение иска, заявленного гражданином Сериковым в гражданском порядке, приостановлено в связи с рассмотрением дела вами.

Я мотнул: «Приостановлено». Видя визуальные признаки понимания проблемы, полковник Владимир Сергеевич Пермитин воодушевился.

– Таким образом, виновник аварии Малыгин может запросто не понести гражданскую ответственность в виде компенсации ущерба. Получается, что он не имеет никакого имущества, которое могло бы быть арестовано! Он не хочет платить! И по закону может не заплатить!

Мне вновь пришлось отхлебнуть кофе и качнуть головой – «может и не заплатить». Я обожаю людей, которые сами ставят вслух проблему, задают себе вопросы и сами находят на них ответы.

– Поэтому Алексей Петрович хотел узнать, что вы намерены предпринять, чтобы не допустить этого вопиющего факта попытки уйти от ответственности.

Я поставил кружку на стол.

– Владимир Сергеевич, я давно хочу у вас справиться. Вы, собственно, кем приходитесь Ивану Александровичу Серикову?

– Понимаете, Алексей Петрович попросил меня узнать, как обстоят...

– А Алексей Петрович Смышляев кем приходится Ивану Александровичу? – Этот вопрос родился автоматически, когда я догадался, что Пермитин совершенно не врубается в смысл моего первого вопроса.

– Как кем?! – отшатнулся от меня, как от чумного, полковник. – Дядей!..

Последнее слово он произнес с таким шипением, что я побоялся, что на меня сейчас выплеснется яд.

– А Иван Александрович что, недееспособный?

– В смысле?

– Я спрашиваю – Иван Александрович что, не в силах самостоятельно прибыть в суд, чтобы обратиться к судье с вопросом? Он не в силах ходить, он потерял рассудок и не может оценивать ситуацию реально? Почему за него ходят хлопотать люди, которые не имеют к уголовному делу никакого отношения? Мне вот этот нюанс неясен.

– Антон Павлович... – Видя, как Алла вострит ушки, полковник перешел на заговорщический шепот. – Вы поймите, Алексей Петрович Смышляев человек положения, которое обязывает его...

– А при чем тут начальник ГУВД? – зашептал я. – Мы ведь о «Мерседесе» Ивана Александровича Серикова говорим. А он не начальник ГУВД. А если бы он был им, меня его положение все равно бы ни к чему не обязывало.

Очевидно, Пермитин был предупрежден о моей «отмороженности», поэтому разозлился не сразу. Он еще некоторое время пытался меня образумить. В ход пошли испытанные методы, как то: предупреждение о том, что все мои последующие проблемы, связанные с линией ГУВД, будут решаться быстро, в один час, и, естественно, в мою пользу: напоминание о том, что Алексей Петрович не из тех, кто забывает о долге; и, наконец, открытое предложение вознаграждения. Алла к этому моменту, повинуясь моему жесту, вышла, поэтому она не могла стать свидетельницей того, как ее шефу предлагают трехкомнатную квартиру в центре Тернова. Как раз на проспекте Ломоносова.

– Откуда такое несоответствие? – изумился я. – Ущерб составляет триста тысяч, а награда за его возмещение – около миллиона?!

На лице Пермитина застыла гримаса мучительного молчания. Понятно... К Семену Матвеевичу Малыгину, зампредседателя законотворческого вече Тернова, у Алексея Петровича Смышляева, начальника ГУВД области, имеется свой счет. Интересно, в чем он измеряется? Рублями, равновесием сил в думе или обидой из далекого детства, когда Семка отобрал у Лешки совок и дал ему того самого «пинка под зад»?

– Сожалею, что разговор не состоялся.

Я выпрямился в кресле, а полковник озадаченно посмотрел на Георгия Победоносца, колющего змея на гербе за моей спиной. Кажется, он тоже о чем-то сожалел.

Как-то многозначительно произнеся «до свидания», хотя я его не ждал в ближайшем будущем, он медленно поднялся и так же медленно вышел. Обещая неприятности судье, некоторые хлопают дверью так, что осыпается известка, а другие нарочито аккуратно щелкают замком. Владимир Сергеевич Пермитин, заместитель начальника ГУВД Терновской области, относился ко второй категории. Он обиделся не потому, что я ему отказал. Он обиделся, потому что я не воспринял его как сторону, допустимую для подобных переговоров.

Вторым посетителем был, понятно, Семен Матвеевич Малыгин, отец человека, который, напившись до скотского вида, убил двух молодых людей. Он вошел враскачку, как и положено высокому гостю. И, как и положено мужчине, занимающему высокий пост, он не счел нужным пропустить вперед себя женщину. Секретаря Аллу, которая по привычке хотела проскользнуть впереди него. По ее слегка растерянному взгляду я догадался, что она в полном недоумении. Она не могла вспомнить ни единого случая, чтобы судья-мужчина не пропустил бы ее вперед себя...

Глава 4

Ну, в самом деле, чего я так напрягаюсь? Кто в здании мэрии секретарь? Пустышка и подсобный рабочий, на которую и внимание-то обращать грех. Секретарши в мэрии нужны для различного рода услуг, связанных с их функциональными обязанностями лишь на треть. Колбаски порезать, чаек заварить. Алла тоже это делает, однако я ее никогда не прошу об этом. И если она этого не сделает, то этот поступок я не восприму как чудовищное неуважение. А еще секретарши в градоуправлении Тернова нужны для того, чтобы отвечать по телефону и говорить, что «Иван Иванович занят», на выезде, на совещании и т.п. Я так смело рассуждаю, потому что не далее, чем полгода назад, обегал все кабинеты мэрии в поисках справедливости. Все с той же квартирой. Меня отсылали из кабинета в кабинет, просили посидеть в коридоре на стуле. И я сидел. Иногда по два-три часа. Здоровался со знакомыми гражданами, которые изумлялись, видя судью Струге с бумажкой в руке в очереди. В этом, кстати, я ничего унизительного не вижу. Мне не зазорно посидеть на стуле перед дверями очередного бюрократа. Унизительно становится тогда, когда слышишь, как в одиннадцать часов дня через дверь доносится хлюпанье. Это чиновник пьет чай. Между тем его секретарь раздраженно поясняет, что у «Ивана Ивановича совещание и таких, как вы, у него сотни». Потом Иван Иванович выходит и скользяще-осовевшим взглядом окидывает коридор. Именно – «скользяще-осовевшим», выражающим максимум презрения к любому, кто находится под его дверями. Если ему не позвонили и не сказали, что прибудет важный гость, Иван Иванович будет хлебать чай и бродить по мэрии весь день. Я его понимаю. Каждая бумажка, принесенная Ивану Ивановичу, председателю комитета по жилищным вопросам, является судебным решением. И если принимать всех, то всем нужно выделять жилье. А такого распоряжения мэр не давал.

Я отбыл этот номер от начала до конца, чтобы впитать в себя все чувства, которые впитывает «кидаемый» таким образом гражданин. В конце концов, при принятии того или иного решения судья не только обязан руководствоваться Законом, но еще имеет право проявлять собственное волеизъявление. Главное, чтобы оно не расходилось с тем самым законом. Вот такие сидения под кабинетами и ходьба по коридорам в достаточной степени могут выработать у судьи определенное мнение в принятии тех или иных решений.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.