100 великих - 100 великих подвигов России

Вячеслав Бондаренко

100 великих подвигов России

©Бондаренко В.В., 2011

©ООО «Издательский дом «Вече», 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Доблесть родителей – наследие детей. Все тленно, все проходяще. Только доблесть остается – она бессмертна.

Надпись на памятнике 1-й конной батарее лейб-гвардии Конной артиллерии на Бородинском поле

«Это люди крылатые, не знают они смерти…»: Евпатий Коловрат

Январь 1238 г.

1237 год был одним из самых черных в истории Руси. Огромное войско хана Батыя вторглось в ее пределы, опустошая все на своем пути, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. Противостоять 300-тысячной массе отлично вооруженных и обученных монгольских всадников разрозненные дружины русских княжеств не могли. Но отдельные храбрецы, шедшие на смертный бой с врагом, все же находились…

Таким был боярин Евпатий Коловрат (в некоторых редакциях «Повести о разорении Рязани Батыем» указано его отчество – Львович), приближенный рязанского князя Юрия Ингоревича. Предвидя неизбежное столкновение с ордой захватчиков, князь отправил Евпатия в Чернигов за помощью. Правда, собрать удалось очень немногих – всего триста конных добровольцев отправились с Коловратом на помощь рязанцам. Каковы же были ужас и гнев ратников, когда вместо цветущего города-крепости, какой всегда была Рязань, они увидели дымящиеся руины, заваленные трупами!.. Во время лютого штурма, длившегося шесть дней, пришельцы из степей не пощадили ни одного горожанина. Как свидетельствует летопись, «множество народу полегшего: одни убиты, другие посечены, а иные потоплены».

^{Памятник Евпатию Коловрату в Рязани}

При виде испепеленного родного города сердца Евпатия Коловрата и его соратников облились кровью. В несколько дней к отряду черниговских добровольцев добавились еще 1400 чудом уцелевших рязанцев – те, кто во время осады по разным обстоятельствам задержался вне города. Средь них почти не оказалось профессиональных воинов, большинство были пешими. Все ратники в дружине Коловрата знали, что идут на верную смерть – ведь 1700 бойцов при любом раскладе не могли одолеть 300-тысячную рать. Но все горели желанием отомстить за погибших близких и сожженные храмы уничтоженной Рязани…

Началась погоня. Небольшая дружина с трудом настигла стремительно продвигавшуюся Батыеву орду в Суздальской земле и с яростью врубилась в боевые порядки врага. Внезапное нападение ошеломило степняков: они были уверены, что на них напали внезапно воскресшие рязанцы. Бой был таким яростным, что, по свидетельству летописца, Коловрат сломал не один меч и вынужден был сражаться вражескими… Лишь с превеликим трудом татаро-монголам удалось взять в плен пятерых израненных бойцов из отряда Коловрата. Когда их спросили, кто они, какой веры и почему так много делают зла Батыю, дружинники отвечали:

– Веры мы христианской, слуги великого князя Юрия Ингоревича Рязанского, а от полка мы Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингоревича Рязанского тебя, сильного царя, почествовать, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу-рать татарскую.

В ответ Батый повелел сразиться с Коловратом своему шурину, знаменитому богатырю Хоставрулу. Тот хвастливо заявил, что захватит русского витязя живым, и выехал сразиться с Коловратом один на один. Но славянский меч оказался прочнее: Евпатий разрубил противника надвое вплоть до седла. По преданию, после этого пораженный Батый направил к Коловрату переговорщика, который спросил у русских, чего они хотят. Ответом было одно слово: «Умереть!»

Местом последнего боя дружины Коловрата стал берег Плещеева озера. Видя, что одолеть яростно бьющихся русских они не в силах, захватчики применили против них осадные орудия, которые использовались во время штурма городов, – камнеметные пороки. Лишь таким способом им удалось убить русского витязя Евпатия Коловрата и его дружинников, до последнего мига продолжавших разить врага.

По преданию, тело погибшего богатыря принесли Батыю. Татарские мурзы, собравшись над убитым, сказали:

– Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, и отцы наши не рассказывали нам. Это люди крылатые, не знают они смерти и так крепко и мужественно, на конях разъезжая, бьются – один с тысячею, а два – со тьмою. Ни один из них не съедет живым с побоища.

Батый же отозвался о павшем противнике так:

– О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малою своею дружиной, и многих богатырей сильной орды моей побил, и много полков разбил. Если бы такой вот служил у меня – держал бы его у самого сердца своего.

В воздаяние небывалого мужества и доблести Батый приказал похоронить Евпатия Коловрата с воинскими почестями, а немногочисленных уцелевших воинов его дружины отпустил из плена. По преданию, Евпатий Коловрат был погребен 11 января 1238 года в Рязанском соборе.

18 октября 2007 года в Рязани был установлен памятник легендарному герою, который погиб, но в памяти русского народа так и остался непобежденным.

Поединок с Челубеем: Александр Пересвет

8 сентября 1380 г.

Многие подробности биографии этого славного воина-святого в точности не известны. По одним сведениям, он родился на Брянщине, в селе Супоневе, в боярской семье. Однако затем Пересвет решил принять монашеский постриг. В каком монастыре произошло это событие, опять-таки не известно в точности, но, возможно, Александр стал иноком в Ростовском Борисоглебском монастыре. Известно, что к 1380 году Пересвет был монахом в Троице-Сергиевом монастыре (тогда он еще не был лаврой).

Возможно, имя монаха так и не было бы прославлено никогда в русской истории, если бы не Преподобный Сергий Радонежский. Именно он, когда к нему за благословением накануне Куликовской битвы прибыл Дмитрий Донской, предложил князю взять с собой двух иноков, которые выделялись среди прочих физической и духовной силой. Это были Александр Пересвет и Андрей Ослябя. Перед отъездом на битву Пересвет долго молился перед иконой святого воина Дмитрия Солунского, а на память о себе оставил братьям посох, сделанный из ствола яблони. Он вплоть до начала ХХ века хранился в Рязани.

Пересвету предстояло сыграть в грандиозной битве особую роль. Столкновение двух гигантских армий – 100-тысячного войска Мамая и русской дружины – должен был открыть поединок двух витязей, которому придавалось особое значение. Кто победит, на той стороне будет и удача в главном бою… Поэтому монголы выставили со своей стороны знаменитого бойца – мирзу Челубея (иногда его называют Темир-Мурзой и Таврулом). Он не проиграл еще ни одного начального поединка, и монголы были заранее уверены в своей победе.

И тогда вперед на коне выехал Александр Пересвет. Один его вид поразил противника – в отличие от защищенного доспехами Челубея Пересвет был облачен только в Великую Схиму – монашеское одеяние с большим крестом. В 11 часов утра 8 сентября 1380 года передовые линии обеих армий замерли, следя за тем, как русский воин-инок и татарский мурза стремительно понеслись навстречу друг другу с копьями в руках…

^{Поединок Пересвета с Челубеем. Художник М. Авилов}

Удары обоих оказались смертельными. Но мертвый Челубей выпал из седла, а смертельно раненного русского витязя конь примчал обратно к своим. Завершение поединка стало началом великой битвы, подвиг Пересвета – началом огромного общего подвига…

После Куликовской победы тело погибшего Пересвета (а также павшего в битве Андрея Осляби) было привезено в Москву и торжественно погребено в «каменной палатке» рядом с храмом Рождества Пресвятой Бородицы в Старом Симонове. Сейчас над предполагаемым местом захоронения Пересвета и Осляби воздвигнуто деревянное надгробие.

Русская православная церковь причислила Александра Пересвета к лику святых, его память отмечается 8 сентября. В честь легендарного богатыря назывался эскадренный броненосец русского флота, участвовавший в Русско-японской войне 1904–1905 гг., в современных ВМС России так называется большой десантный корабль Тихоокеанского флота. В Брянске установлен памятник Пересвету, а 2 мая 2000 г. название «Пересвет» получил бывший поселок Новостройка в Сергиево-Посадском районе Московской области.

Судьбищенская битва: Иван Шереметев-Большой

3–4 июля 1555 г.

Иван Васильевич Шереметев, «ужас крымцев», как называли его в свое время, по праву может быть отнесен к плеяде наиболее выдающихся полководцев России. Год его рождения неизвестен; его родители, Василий Андреевич и Евдокия Шереметевы, приняли монашество и оба скончались в 1548 году. Кроме Ивана, в семье родился еще один сын – тоже Иван, так что у братьев были еще и прозвища – Большой и Меньшой.

18 декабря 1540 г. имя Ивана Васильевича Большого было впервые упомянуто в Патриаршей (Никоновской) летописи. Из нее следует, что Шереметев в тот год служил воеводой в Муроме и участвовал в обороне города от войск казанского хана Сафа-Гирея: «Приходил под Муром казанский царь Сафа-Гирей с многими людьми казанскими и крымскими и с ногайскими, пришел безвестно под город, стоял два дня, а людей многих пораспустил около города села воевать. А воевода был в городе князь Иван Стригин Ряполовский, а вылазил из города Иван Васильевич Шереметьев да князь Петр Иванович Деев, и воевода градский, и дети боярские муромские, которые были в городе, и люди градские против татар из города выходили и с татары билися, и с Божьим милосердием под городом из пушек и из пищалей татар побивали».

Дальнейшая служба Ивана Васильевича также была связана с армией. В апреле 1544 г. он участвовал в походе под Казань, был пожалован в окольничие, а в феврале 1550-го снова под стенами Казани был ранен, после чего получил боярское достоинство. Весной 1551 г. Шереметев вновь отличился, разгромив между Доном и Волгой 5-тысячный отряд крымцев и взяв в плен крымского царевича Улан-Кощака. В 1552 г., во время взятия Казани Иван Васильевич состоял «дворовым воеводой» в отборном царском полку. Словом, он неизменно рекомендовал себя при дворе Ивана IV как опытный, инициативный и храбрый военачальник.

^{Памятник героям Судьбищенской битвы}

…В мае 1555 года войско крымского хана Девлет-Гирея выступило походом на Большую Кабарду. Узнав об этом, царь поручил Ивану Шереметеву-Большому не допустить боевого соприкосновения крымцев с союзниками русских – черкесами. В поход Шереметев выступил из Белева 2 июня. Однако вскоре удалось узнать, что коварный противник дезориентировал русских и направляется к Ливнам. Шереметев отреагировал быстро – послал в Москву гонцов с просьбой о помощи, а сам, совершив искусный обходной маневр, напал на тылы крымской армии и отбил у нее 60 тысяч лошадей, 80 аргамаков и 200 верблюдов.

Иван IV спешно выступил из Москвы на подмогу Шереметеву. Узнав об этом, Девлет-Гирей тут же изменил свои планы – сражение с основными русскими силами было бы для него гибельным. Он повернул назад и в 150 верстах от Тулы, у селения Судьбищи, где сливались древние Муравский и Калмыцкий шляхи, встретился с преследовавшим его по пятам отрядом Ивана Шереметева-Большого… Русских было 7 тысяч, крымцев – в девять раз больше.

Шереметев вполне мог уклониться от боя, предоставив честь разгрома Девлет-Гирея преследовавшей его армии Ивана IV. Но он мужественно встал на пути у отступавших врагов. 3 июля 1555 г. завязался яростный бой, продолжавшийся двое суток. По свидетельству Н.М. Карамзина, русские разгромили передовой крымский полк, захватили знамя ширинских князей и «ночевали на поле сражения». Наутро битва возобновилась и продолжалась без перерыва восемь часов. После тяжелого ранения И.В. Шереметева (он был ранен сразу двумя копьями) наши ратники дрогнули было, но воеводы Алексей Басманов и Стефан Сидоров сумели воодушевить воинов. Две тысячи бойцов, закрепившись в оврагах на окраинах села Судьбищи, раз за разом отбивали атаки крымцев. А с наступлением темноты израненные, обессилевшие воины с изумлением увидели… отход врага!.. Девлет-Гирей понял, что храбрецов ему не одолеть, и, дождавшись ночи, позорно бежал с остатками своего войска…

6 июля в Туле отряд Шереметева соединился с основными русскими силами. Царь щедро наградил героев за битву (награды получили и все уцелевшие рядовые участники боя, что в те времена было явлением исключительным). Но лучшей наградой И.В. Шереметеву-Большому стало прозвище, которое он заслужил у врагов: «ужас крымцев». Достаточно сказать, что в 1558 г. сын Девлет-Гирея Мехмед-Гирей планировал повторить поход на Русь во главе 100-тысячной армии, однако, узнав, что сражаться предстоит с Иваном Шереметевым, повернул назад (по слову летописца, «и Божьим милосердием прииде на них страх и трепет, и вскоре назад воротились, на бегство устремившаяся»).

Дальнейшая военная карьера героя Судьбищенской битвы Ивана Шереметева-Большого, увы, не сложилась. В 1563 г. он был ранен на Ливонской войне, а затем попал в опалу у царя, был арестован и подвергся пыткам. По-видимому, они не сломили боярина, так как он вскоре был освобожден из темницы. В 1570 г. Иван Васильевич, к тому времени овдовевший (у него были сын и две дочери), принял монашеский постриг под именем Ионы. Местом упокоения героя стал Кирилло-Белозерский монастырь, расположенный на территории нынешнего города Кириллова Вологодской области. Там И.В. Шереметев-Большой скончался 27 мая 1577 г. – через 22 года после битвы, обессмертившей его имя.

Из плена – по морю: Иван Мошкин

9 ноября 1642 г.

Об этом храбром воине известно чрезвычайно мало. Ясно только, что Иван Мошкин был незаурядным бойцом, раз его имя сохранили исторические источники.

…В начале ноября 1642 года после неудачной попытки штурма крепости Азов, за четыре года до того захваченного донскими и запорожскими казаками, огромная турецкая флотилия – 45 галер и 150 других судов – вернулась в Константинополь. Султан Ибрагим I, которого провал азовской экспедиции вывел из себя, был скор на расправу, и командир одного из кораблей, Анти-паша Мариоли, благоразумно решил переждать гнев властителя подальше от столицы – бросил якорь на ночь в двух верстах от главной гавани. К несчастью для себя, он не учел, что корабль нагружен порохом, а среди его гребцов насчитывалось ни много ни мало 280 русских пленных. В том числе был и калужский стрелец Иван Семенович Мошкин, находившийся в плену уже семь лет. Именно в эту ночь он решил привести в исполнение давно уже созревший план дерзкого побега… Его он изложил таким же, как он, пленным землякам – Проньке Герасимову, Григорию Никитину, Ивану Игнатьеву, Юшке Михайлову, Тимофею Иванову, Назару Жилину, Лукьяну Григорьеву, Якиму Быкову и другим.

До того как попасть в плен, Мошкин нес сторожевую службу на реке Усерд. Как следует из челобитной Мошкина, поданной на имя царя Михаила Федоровича в 1643 г., «на той службе взяли меня, холопа твоего, в полон крымские люди и продали меня, холопа твоего, в Турскую землю на каторгу; и я, холоп твой, живот свой мучил на каторге за тебя, праведного государя, 7 лет, и веры христианския не забывал, и стал подговаривать своих товарыщей, всех невольников, чтоб как турок побить и в православную христианскую веру пойтить».

Еще во время осады Азова пленники, работавшие на разгрузке пороха, сумели припрятать среди сухарей примерно пуд взрывчатого вещества. Его и начал разжигать воспользовавшийся сном неприятеля Мошкин. Но отсыревший в море порох упорно не загорался. Возня разбудила одного из турок, но Мошкин на его вопрос ответил, что хочет перед сном выкурить трубку. Этот ответ успокоил охранника. На всякий случай турки удвоили караулы, но сон скоро сморил уставших янычар.

Тем временем Мошкину удалось уговорить бывшего на корабле иностранца «шпанския земли» по имени Сильвестр тайком пронести в помещение, где содержались пленники, 12 сабель и горящую головню. С помощью этого «фитиля» он наконец зажег корабельный порох, а сам смело вступил в схватку с охранниками. Раздавшийся взрыв уничтожил 28 янычар. О дальнейшем красноречиво повествует «Известие…» о подвиге русских, опубликованное в Риме: «Среди смятения и криков, поднявшихся вследствие взрыва и пожара, проснулся в тревоге Анти-паша Мариоли; он выбежал на палубу, исполненный ярости, стал громко браниться и кричать: «Ах вы, христианские собаки! Не трогаться с места, изменники! Сидеть смирно!» Но русины храбро схватили камни, сабли и другое оружие и бросились на турок с криком: “Вот, вот, сейчас овладеем галерою!” В это время капитан Симонович (так в “Известии…” назван Мошкин, отчество которого – Семенович. – Авт.) схватил саблю, напал с неотразимою отвагою на пашу и нанес ему смертельный удар со словами: “Не сносить тебе головы, проклятая собака!” Затем он бросился вместе со своими товарищами на других турок. Вся задняя часть галеры была покрыта оторванными членами и отсеченными, окровавленными головами, которые русины сбрасывали в море». Успех отважной вылазки был полный: погиб только один русский пленник и 20 были ранены, в то время как турки из 250 человек команды потеряли 210 убитыми (остальных заковали в кандалы, снятые с русских). Историк свидетельствует, что Мошкин «подавал всем пример храбрости», несмотря на полученные им тяжелые раны – «в голову и руку стрелами, в голову и живот саблей»; кроме того, от возникшего на корабля пожара Мошкин сильно обгорел «по пояс».

^{Русские стрельцы XVII в. Реконструкция}

Дальнейшие приключения героев также достойны упоминания. На захваченном корабле русские добрались за семь суток до сицилийского города Мессина (тогда он был испанской колонией). Причем по пути взяли в плен еще один турецкий корабль!.. Как свидетельствует итальянское «Известие…», «во время пути случилось, что галера встретила турецкую фелюку, в которой плыли семь человек турок; последние, увидев одну из своих галер, приблизились к ней, спрашивая, нет ли на пути христианских кораблей. Один из русинов, выдавая себя за турецкого начальника, ответил им, что кораблей христианских в море нет, и ласково пригласил их к себе, предложив угощение. Но когда они взошли на галеру, то русины разразились громким хохотом, турки же с крайним прискорбием увидели себя неожиданно в плену».

В Мессине Мошкин, два месяца полечившись от ран, начал хлопоты о возвращении на родину. Бывшим пленникам предлагали огромное жалованье (20 рублей в месяц, в то время как в России Мошкин получал 5 рублей в год!), уговаривая остаться на иностранной службе, а видя, что посулы не действуют, прибегли к угрозам – семерых из экипажа заточили в тюрьму. Но Мошкин, проявив достойную уважения настойчивость, добился аудиенции у Папы Римского Урбана VIII и в конце концов через Венецию, Вену и Варшаву вернулся в Москву. С ним родины достигли 19 человек. Известно, что по возвращении храбрецам, геройски вырвавшимся из вражеского плена, было выплачено денежное жалованье – Мошкину 2 алтына, а его соратникам, в зависимости от происхождения, по 6, 7 и 8 «денег», – а затем их на семь недель отправили «под начало к патриарху». Согласно обычаю тех лет, побывавшие в плену должны были рассказать церковным иерархам, не исправляли ли они обрядов чужой веры.

Надо сказать, что «Девятаев XVII века» Иван Мошкин был далеко не единственным, кто дерзко вырвался из турецкого плена путем побега. Так, в 1600 г. захватил вражескую галеру пленный казак Самойло Кошка, а в 1655-м таким же способом добрался до России казак Филипп Новокрещенов. Но именно подвиг Ивана Мошкина и его сотоварищей приобрел широкую известность. Уже в 1643 г. частная римская типография Людовика Гриньяни опубликовала небольшую книгу об их приключениях.

«В осаде без пяти недель полтора года…»: Даниил Мышецкий

29 апреля 1660 г. – 22 ноября 1661 г.

В свое время биографию выдающегося героя XVII века князя Даниила Ефимовича Мышецкого изучали дети в школах. Сейчас же имя этого человека, до конца исполнившего свой воинский долг перед Россией, практически забыто.

Князь Мышецкий родился в 1608 году. Он происходил из древнего и знатного рода, был прямым потомком легендарного Рюрика; его отец, князь Ефим Федорович, геройски проявил себя во время Смутного времени, а затем занимал должности воеводы в Саратове, Турухани, Мещевске, Свияжске, Великом Устюге. Происхождение обеспечило юноше Даниилу блестящую карьеру при дворе русского царя – он прошел через должности стряпчего, рынды и ухабничего и, видимо, сумел достаточно ярко себя проявить, так как в скором времени получил «перевод» на дипломатическую службу: в составе русских посольств побывал в Грузии, Литве, Шемаханском ханстве и Персии. В марте 1656 г. Д.Е. Мышецкий был назначен посланником в Бранденбурге и Дании. На этом посту он снова блеснул талантами, в частности, именно благодаря его деятельности Бранденбург (будущая Пруссия) впервые отправил своего посла в Россию, Курляндия не выступила в русско-шведской войне на стороне Швеции, а Дания, напротив, начала боевые действия в союзе с Россией. Заслуги князя были отмечены должностями стольника (1658 г.) и воеводы в Вильне (май 1659 г.), четыре года назад завоеванном Россией польском городе (ныне столица Литвы – Вильнюс).

Пост виленского воеводы был весьма ответственным и сложным. Война между Россией и Речью Посполитой продолжалась, в городе, лишь недавно присягнувшем на верность царю Алексею Михайловичу, хватало тайных союзников поляков, а русский гарнизон был очень немногочисленным. Кроме того, польские паны не оставляли надежд отбить Вильну у русских. Когда эти сведения подтвердились, Мышецкий повел себя энергично: приказал сжечь городские предместья и укрепить стены Вильны.

29 апреля 1660 г. польская армия предприняла первый штурм города, который был отбит. В июле под Вильну подступило войско под командованием самого польского короля Яна Казимира, и один за другим последовало еще четыре штурма. Но, к изумлению поляков, малочисленный гарнизон Вильны держался!.. В марте 1661 г. к польским войскам присоединились силы литовского обозного гетмана Михаила Паца. Кольцо обороны начало постепенно сужаться: русские отступали в глубь города, яростно обороняя каждый крупный храм и дом. Наконец они закрепились на Замковой горе – последнем островке русской земли, откуда отступать было некуда.

Потрясенный таким упорством русских, Ян Казимир предложил им почетную сдачу и свободный выход к границам Мос-ковии. Видимо, это поселило в душах некоторых защитников неуверенность и соблазн. Ведь от гарнизона к этому времени остались всего-навсего 78 израненных, бесконечно изможденных людей!.. Сам Д.Е. Мышецкий даже не помышлял о сдаче Вильны: он собирался сражаться до последнего человека. Но в гарнизоне нашлись изменники – «Ивашка Чешиха, Антошка повар да Сенька подьячий», которые «польским людям дали обо всем знать». В результате последние защитники крепости в ультимативной форме заявили своему командиру о необходимости сдать Вильну полякам.

Мышецкий, будучи в меньшинстве, пошел на военную хитрость. Для вида он согласился на требования предателей, а сам приказал верным соратникам разместить в подземелье 10 бочек с порохом, чтобы в момент «сдачи» Вильны взорвать их вместе с собой, остатками гарнизона и торжествующим врагом… К несчастью, предатели раскрыли этот план и 22 ноября 1661 г. схватили своего командира. Он был закован в цепи и выдан полякам.

^{Башня Гедимина, в которой до последнего оборонялся русский гарнизон Вильны. Фото начала XX в.}

Литовский гетман Михаил Пац спросил у князя Мышецкого, какой милости он хочет для себя. Руководитель обороны Вильны гордо ответил:

– Никакого милосердия от короля не требую, а желаю смерти.

28 ноября суд приговорил князя Д.Е. Мышецкого к смертной казни. Накануне он составил завещание, которое затем было передано его вдове Анне Кирилловне и сыну Ивану. О беспримерной обороне Вильны там было сказано скромно: «Ведайте о мне, убогом: сидел в замке от польских людей в осаде без пяти недель полтора года, принимал от неприятелей своих всякие утеснения и отстоялся от пяти приступов, а людей с нами осталось от осадной болезни только 78 человек; грехов ради моих изменили семь человек: Ивашка Чешиха, Антошка Повар да Сенька подьячий – и польским людям обо всем дали знать. От этого стала в замке между полковниками и солдатами шаткость большая, стали мне говорить шумом, чтоб город сдать; я склонился на это их прошенье, выходил к польским людям на переговоры и просил срока на один день, чтоб в то время, где из пушек разбито, позаделать; но пришли ко мне начальные люди и солдаты все гилем, взяли меня, связали, заковали в железа, рухлядь мою пограбили всю без остатка, впустили польских людей в замок, а меня выдали королю и просили казнить меня смертию, а сами все, кроме пяти человек, приняли службу королевскую. Король, мстя мне за побитие многих польских людей на приступах и за казнь изменников, велел казнить меня смертию».

Перед казнью поляки тщетно уговаривали храброго военачальника перейти в католичество. 30 ноября 1661 г. Д.Е. Мышецкий был обезглавлен предателем – поваром Антоном – в Вильне, недалеко от современной Ратушной площади. В приговоре утверждалось, что казнят его «не за то, что он был добрый кавалер и служил своему государю верно, а за то, что он был большой тиран и много людей покарал». Тело покойного героя погребли в Свято-Духовом монастыре. Однако уже в начале ХХ столетия могила Д.Е. Мышецкого была утрачена. Чтить же память русского героя в современном Вильнюсе не собираются тем более…

Царь Алексей Михайлович «за Виленское осадное сиденье» пожаловал вдове своего верного слуги деревню Жеребетово. Род героя угас на его сыне, князе Иване Даниловиче Мышецком, в 1680-х гг.

Оборона Очакова: Федор фон Штофельн

19 октября – 10 ноября 1737 г.

Город Очаков находится в 50 километрах от Николаева. Первая крепость под названием Алектор возникла на этом месте в первом столетии нашей эры. Вторая была основана великим князем Литовским Витовтом в 1396 году, она носила названием Дашев. Столетие спустя на месте Дашева уже высилась крымская твердыня Кара-Кермен, затем переименованная турками в Ачи-Кале. Отсюда и Очаков – переделанное на русский лад турецкое название.

За свою долгую историю Очаков выдержал множество испытаний, среди которых наиболее известна осада Очакова во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. Однако мало кто помнит о том, что до этого русская армия уже брала Очаков штурмом. Он произошел во время русско-турецкой войны 1735–1739 гг.

После успешного штурма в занятой крепости был размещен 8-тысячный русский гарнизон под командованием генерал-майора Федора фон Штофельна. Немец по национальности, на русскую военную службу он поступил при Петре I. В 1730 г. генерал-провиантмейстер Украинского корпуса Штофельн пережил резкий служебный «взлет» – из лейтенантов был произведен сразу в полковники и в том же году в генерал-майоры. Именно ему главнокомандующий русской армией генерал-фельдмаршал Б.Х. Миних доверил судьбу только что ставшего русским Очакова.

Положение Штофельна было не из легких. В разрушенной крепости не было ни домов для зимовки, ни материала для их постройки. Все это приходилось доставлять из России на кораблях. Кроме того, все окрестности Очакова были буквально завалены 40 тысячами (!) трупов убитых турок и павшего скота. В крепости начались болезни, от которых гарнизон начал таять на глазах: уже к концу сентября 1737 г. от 8 тысяч солдат оставалось всего 5 тысяч, из которых полностью боеспособными были 4.

Между тем турки не собирались мириться с потерей Очакова. Стоило лишь основным русским силам покинуть район крепости, как неприятель начал готовиться к отвоеванию твердыни.

^{Осада Очакова. Гравюра XVIII в.}

В полночь 19 октября 1737 г. мощный конный отряд турок скрытно подошел к Очакову и попытался застигнуть гарнизон врасплох. Но караульная служба у педантичного Штофельна была поставлена отменно: нападение встретили огнем, и турки отступили. Тем не менее генерал понял, что это «первый звонок», и приказал готовиться к обороне. На военном совете старшие офицеры крепости единодушно решили защищать Очаков до последней возможности.

Ночью 26 октября к Очакову приблизился турецкий авангард, обложивший крепость с суши. На следующий день у крепости уже была вся соединенная крымско-турецкая армия – 50 тысяч человек (из них 30 тысяч крымских татар и 20 тысяч турок), вдесятеро больше, чем русских. Командовали этой армадой Иенч-Али-паша и крымский хан Бегли-Гирей.

28 октября в 8 часов утра неприятель предпринял попытку первого штурма. Она была отбита, причем русский отряд численностью в 400 человек перешел в контратаку и захватил 4 турецких знамени и 2 бочонка с порохом. Потери турок составили 400 человек. В тот же день на помощь к защитникам Очакова из Кинбурна подошел отряд полковника Веделя численностью 800 бойцов.

29 октября неприятель начал штурмовать Измайловские ворота Очакова. Бой закипел уже в самих воротах, но инициатива все же перешла к русским, и турки снова отступили, потеряв 500 человек и 3 знамени. К этому времени осаждающие начали массированный обстрел Очакова из тяжелых орудий. 31 октября вражеский снаряд взорвал в крепости бочонок с порохом, еще через два дня взлетел на воздух уже пороховой склад, от чего погибли трое солдат.

Массированный штурм Очакова пришелся на 4 ноября. За два часа до рассвета турки начали мощную артподготовку, после которой 6 тысяч янычар устремились к русским редутам. После яростной часовой схватки они выбили защитников из укреплений. Однако генерал Штофельн отрядил на вылазку группу из тысячи добровольцев под командой бригадира Братке. Этот отряд яростной штыковой атакой буквально отшвырнул штурмующих от стен крепости, причем турки потеряли 2 тысячи человек убитыми, а потери русских составили только 150 человек. Последующие несколько дней турки беспрерывно обстреливали крепость из пушек разных калибров. Впрочем, и без того разрушенному Очакову особого вреда бомбардировка не причиняла.

На рассвете 8 ноября осаждающие пошли на военную хит-рость – предприняли демонстрацию атаки на редут, после чего внезапно атаковали Измайловские ворота. 300 янычар сумели прорваться на территорию крепости. Судьба Очакова повисла на волоске, однако генерал Штофельн, не теряя хладнокровия, ввел в бой резервы и лично принял участие в сражении. Приступ был отражен, потери турок составили около 400 человек, а трофеями русских стало множество знамен и осадных лестниц.

Неудача, по-видимому, подорвала веру противника в то, что Очаков можно взять штурмом. Вечером 9 ноября наблюдатели сообщили, что турки убирают с позиций осадную артиллерию, а на другой день конная разведка доложила, что неприятель находится уже в 14 верстах от Очакова. Сомнений не было – русская крепость выстояла!.. Громкое «ура» огласило Очаков…

Потери крымско-турецкой армии под стенами Очакова историки оценивают в 20 тысяч убитыми и ранеными. Героический русский гарнизон сократился ровно наполовину – до 2 тысяч…

Мужественный комендант Очакова генерал-майор Фридрих фон Штофельн был щедро награжден императрицей Анной Иоанновной. Он был произведен в чин генерал-лейтенанта и получил в награду дворец. Дальнейшая военная карьера очаковского героя сложилась вполне успешно. В 1741 г. он был переведен из Украинского корпуса в Выборг, затем служил в Финляндии. Штофельн был одним из немногих русских военачальников XVIII столетия, награжденных шпагой, украшенной бриллиантами. Скончался генерал-лейтенант Ф. фон Штофельн в 1747 г. Два его сына – Христофор и Карл – тоже дослужились в русской армии до генеральских чинов.

Герой Чесменского боя: Дмитрий Ильин

26 июня 1770 г.

Дмитрий Сергеевич Ильин родился в 1737 г. далеко от моря – в селе Демидиха Весьегонского уезда Новгородской губернии. В 1764 г. закончил Морской корпус в чине мичмана. К 1770 г. Дмитрий Ильин был уже в чине лейтенанта и служил артиллерийским офицером на бомбардирском корабле «Гром». Именно этому скромному, ничем не примечательному флотскому офицеру было суждено совершить блистательный подвиг, который, в сущности, решил исход грандиозного Чесменского боя…

В конце июня 1770 г. весь турецкий флот был сосредоточен в небольшой Чесменской бухте. Русская эскадра адмирала Г.А. Спиридова перекрыла противнику выход из бухты, а отряд кораблей под командованием контр-адмирала С.К. Грейга атаковал турок. Артиллерийская дуэль длилась с переменным успехом, и тогда командование решило направить на турок брандеры – пожалуй, самое опасное оружие ближнего боя на тогдашнем флоте. Брандер представлял собой небольшое деревянное судно, нагруженное порохом. Подходя вплотную к вражеским кораблям, он зажигал их и уничтожал.

Четыре русских брандера повели в атаку добровольцы – князь Василий Гагарин, капитан-лейтенанты Дугдаль и Макензи (оба – англичане на русской службе) и Дмитрий Ильин. Турки вовремя заметили перегруженные, медленно двигающиеся по бухте корабли и сосредоточили на них артиллерийский огонь. Брандеры Дугдаля и Макензи вскоре взорвались, не дойдя до цели, а корабль под командованием Гагарина поджег уже горящий турецкий линкор. Оставался брандер Дмитрия Ильина. Лейтенант, искусно лавируя под огнем противника, подвел свой корабль к борту огромного турецкого 84-пушечного линкора и с помощью абордажных крючьев сцепился с ним. Ильин собственноручно прибил горящий кранец к борту линкора. Теперь уже ничто не могло спасти «турка» от скорой гибели…

^{Чесменский бой. Неизвестный художник}

От летящих во все стороны искр на брандере занялся порох. Мгновенно загорелись снасти и паруса вражеского корабля, начали рваться запасы пороха у пушек. Через несколько минут турецкий линкор уже напоминал огромный костер, освещавший собой большую часть бухты.

Лейтенант Ильин с экипажем брандера успел вовремя отойти от горящего корабля. Но вряд ли он ожидал, что результат атаки на один из турецких линкоров окажется таким блестящим. Пламя с пылающего «турка» через несколько минут перекинулось на другие корабли. Вражеские моряки пытались тушить пожары, но все было тщетно. Один за другим гремели оглушительные взрывы, превращавшие турецкий флот в груду горящих обломков…

Разгром был неслыханным – в Чесменской бухте было сожжено и взорвано 14 линейных кораблей, 6 фрегатов, около 40 других кораблей, погибло 11 тысяч турецких моряков. Недаром на памятной медали в честь Чесменского боя, отчеканенной в России, выбита лаконичная надпись: «Былъ». Судьбу турецкого флота трудно описать точнее и лучше. И решили эту судьбу во многом мужество и храбрость 32-летнего лейтенанта Ильина.

За свой подвиг Д.С. Ильин был награжден недавно учрежденным в России орденом Святого Георгия IV степени (он стал 137-м кавалером ордена). В дальнейшем офицер-герой командовал бомбардирским кораблем «Молния», в 1774 г. по состоянию здоровья был переведен в Петербург и три года спустя вышел в отставку в чине капитана 1-го ранга. Умер герой Чесмы в своем поместье Демидиха 19 июля 1802 г. и был похоронен рядом с храмом Успения Пресвятой Богородицы села Застижье Весьегонского уезда Тверской губернии.

Память о Дмитрии Ильине бережно сохранялась в русском флоте. Название «Лейтенант Ильин» носили два эскадренных миноносца (1887, 1916), а в 2000 г. это название было присвоено одному из тральщиков Черноморского флота. На могиле Д.С. Ильина еще в 1895 г. был установлен величественный надгробный памятник, который в 2002–2003 гг. был отреставрирован. А в 2005 г. имя лейтенанта Ильина присвоено одной из улиц Твери.

«Нам нужно биться с этой силой – и победить ее…»: Матвей Платов

13 апреля 1774 г.

Сейчас имя героя Отечественной войны 1812 года, генерала от кавалерии, атамана Матвея Ивановича Платова на слуху даже у людей, имеющих весьма приблизительное представление о русской военной истории. Этот человек стал легендой уже при жизни. Но здесь мы расскажем о боевом эпизоде, который обессмертил бы имя Матвея Платова, даже если бы на этом его военная карьера завершилась бы.

Для начала немного о самом герое. Матвей Иванович Платов родился в 1753 г. в семье войскового старшины Войска Донского. В 13-летнем возрасте поступил на военную службу, а уже в 16 лет был есаулом (чин в казачьих войсках, равный капитану в пехоте и ротмистру в кавалерии). В 1771 г. Платов успешно сражался во время взятия Перекопской линии и Кинбурна, а год спустя получил под свою команду казачий полк.

В апреле 1774 г. войско крымского хана Девлет-Гирея двинулось на Дон. Встревоженные этим известием ногайцы начали сниматься с насиженных мест и уходить за реку Ею. Чтобы прикрыть переселение мирных жителей, подполковник Бухвостов выделил два казачьих полка общей численностью 1 тысяча сабель. Командовали ими полковники Платов и Ларионов.

13 апреля 1774 г. передовые посты дали знать о приближении армии противника. 25-тысячная орда Девлет-Гирея стремительно надвигалась на тысячу казаков. Некоторые из них дрогнули было, но тут раздался спокойный голос 21-летнего полковника Матвея Платова:

– Друзья мои! Вы видите сами, какая сила окружает нас! Нам нужно биться с этой силой – и победить ее или лечь костьми, как поступали наши деды!.. Помните, что вам, быть может, предстоит пробиться сквозь неприятеля… Дон не забудет вашей услуги, а если суждена вам славная смерть, то знайте, что вы положите головы в честном бою за край ваших отцов, за православную веру, за ваших братин, за матушку-царицу – за все, что есть на земле святого и драгоценного для русского чувства!

Уверенный голос командира отрезвил близких к панике казаков. По приказу Платова обозные телеги отряда были поставлены так, чтобы прикрыть небольшие окопы, в которых залегли два полка. Общее командование над ними принял Платов.

Начался штурм. Вскоре телеги скрылись под грудой тел врагов, но озверевший неприятель, несмотря на огромные потери, продолжал ожесточенно атаковать казаков. В разгар восьмого по счету приступа полковник Ларионов завел с Платовым разговор о капитуляции.

– Что же ты хочешь этим сказать? – перебил его Платов.

– Я думаю, что нам благоразумнее выговорить себе какие-нибудь условия, чем бесполезно продолжать оборону.

– Нет, никогда! – воскликнул Платов. – Лучше умрем, чем покроем стыдом и позором честь нашей Отчизны.

– На что же ты надеешься? – спросил Ларионов.

– На Бога, – просто ответил Платов. – Верю, что Он не оставит нас своей помощью.

И в это мгновение на горизонте показалось большое облако пыли. Это спешили на выручку донским храбрецам казаки полковника Уварова…

^{М.И. Платов. Художник Т. Филипс}

Их было совсем немного, всего лишь 200 сабель. Но яростная стремительная атака непонятно откуда взявшихся двух сотен всадников переломила ход боя. Тысячные толпы крымцев ударились в панику, и буквально через десять минут поле сражения было очищено. Урон войск Девлет-Гирея составил больше 500 убитых, в то время как отряд Платова потерял 82 человека…

Блестящая победа платовского отряда сделала имя 21-летнего полковника широко известным в армии и при дворе. Именно с 1774 года, с битвы при Калалахе, начался восход звезды будущего знаменитого полководца. А поэт-партизан Д.В. Давыдов писал, имея в виду Калалахское сражение: «Если кому-нибудь придется быть в таком же положении, тот пусть вспомнит подвиг молодого Платова, и успех увенчает его оружие. Фортуна, не всегда слепая, возведет, быть может, твердого воина на ту же степень славы, на которую вознесла она и маститого героя Дона».

Русские спартанцы: две роты Брянского мушкетерского полка

19 июля 1774 г.

Героическая оборона Ялты во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. – одна из самых блестящих страниц русской военной истории. И одновременно к ней в полной мере применимо определение «забытый подвиг».

…17 июля 1774 г. на берегах Крыма высадился огромный турецкий десант под командованием Гаджи-Али-бея. Турки отлично знали, где именно стоит производить высадку, – у деревни Алушта, где русские силы были минимальны: 150 егерей Московского легиона под командованием секунд-майора Николая Федоровича Колычева. Однако захватчики, к своему удивлению, сразу же наткнулись на ожесточенный отпор. Горстка егерей 6 часов (!) держала Алушту и, лишь израсходовав все боеприпасы, отступила в глубь Крыма, в направлении на Ак-Мечеть. Временная неудача не смутила Гаджи-Али-бея, и он направил часть своего десанта к большой деревне Ялта. Русские силы, защищавшие Ялту, также были весьма ограниченными. Там квартировали две роты Брянского мушкетерского полка, которым были приданы две пушки с 16 канонирами и 11 донских казаков. Всего 222 человека.

История сохранила имена офицеров отряда – капитан Иван Михачевский («из фельдшерских детей», с 6 июня 1750 г. значился в списке Лейб-компании), подпоручики Борис Берзлиев и Матвей Ачкасов, прапорщик Петр Батавин. Командовал Ялтинским постом премьер-майор Самойло Салтанов. Подробности его биографии неизвестны, но, учитывая, что он был 71-м по счету кавалером недавно учрежденной почетнейшей награды – ордена Святого Георгия IV степени, который получил 1 ноября 1770 г. за участие в штурме крепости Бендеры, это наверняка был выдающийся офицер.

На рассвете 19 июля наблюдатели, дежурившие на склоне холма Поликур, доложили о том, что со стороны Гурзуфа к Ялте движется турецкий флот. Вслед за этим началась высадка десанта. Брянцы встретили турок метким огнем из ружей и обоих орудий. Ожес-точенный бой кипел несколько часов. Пользуясь подавляющим численным превосходством, турки сумели окружить русский гарнизон, отрезав все пути к отступлению. В этой ситуации премьер-майор Салтанов принял решение пробиваться к основным силам. Заклепав ставшие ненужными орудия, брянские мушкетеры построились в каре и, ощетинившись штыками, бросились на турок. Те, не ожидавшие яростного штыкового удара, пропустили остатки отряда по направлению к ближайшему лесу.

Там бой разгорелся с новой силой. Продвигаться организованно в густом сосняке было сложно, силы брянцев таяли, но герои, не переставая драться, упорно пробивались к своим… Из 222 русских мушкетеров погибло 205. К основным русским силам вышли только капитан Михачевский, подпоручик Ачкасов, восемь рядовых, три канонира и четверо казаков. Командир отряда, георгиевский кавалер премьер-майор Салтанов, пал в бою смертью солдата, с ружьем в руках. Ни одного пленного турки не захватили…

Подвиг защитников Ялты – брянских мушкетеров с полным основанием может быть сопоставим с подвигом 300 спартанцев. Но если о защитниках далеких Фермопил в России знали и знают все, то о ялтинских героях – почти никто. Впервые о подвиге отряда премьер-майора С.Салтанова напомнил в 1912 г. генерал-майор М.А. Сулькевич, сделавший о забытых героях доклад на заседании Таврической ученой архивной комиссии. В сентябре 1970 г. на страницах «Крымской газеты» о героях-брянцах написал отдыхавший в Ялте сотрудник Ленинградского военно-исторического музея Г.В. Защук. Однако и по сей день подвиг 222 русских спартанцев остается не увековеченным.

^{Русский мушкетер в форме образца второй половины XVIII в.}

«И в низшем звании бывает герой»: Степан Новиков

1 октября 1787 г.

1 октября 1912 года, в день 125-й годовщины победы русской армии на Кинбурнской косе, во всех полках русской армии был зачитан необычный приказ. В нем было сказано: «Увековечить имя гренадера Степана Новикова, зачислив его в списки первой роты 15-го пехотного Шлиссельбургского генерал-фельдмаршала князя Аникиты Репнина полка». Кем же был гренадер Степан Новиков и за что он удостоился такой чести?..

В конце сентября 1787 г. турецкая армия решила захватить и уничтожить русскую крепость Кинбурн, прикрывавшую главную базу русского флота, город Херсон. Для этой цели был подготовлен мощный десант – около 6 тысяч человек, которых поддерживали огнем 3 линкора, 4 фрегата, 4 бомбардирских судна и 14 канонерских лодок. Командующий русскими силами А.В. Суворов мог противопоставить этому только 1500 пехотинцев в самой крепости (резерв – 2500 пехотинцев и кавалеристов – находился в 30 верстах) и около 300 крепостных орудий.

Высадка турецкого десанта началась в 9 часов утра 1 октября после двухдневной артподготовки. К полудню турки закрепились на берегу, отрыли ложементы (небольшие окопы) и подошли к Кинбурну на двести шагов. Тут-то они и испытали на себе силу штыкового удара русских войск – Орловского, Шлиссельбургского и Козловского полков под общим руководством генерал-майора Река. Завязался жестокий бой, в ходе которого русские взяли 10 вражеских ложементов из 15. Турки отчаянно оборонялись, их корабли также вели меткий огонь по наступавшим. Генерал Рек был тяжело ранен в ногу, погибли и были тяжело ранены несколько офицеров. Несколько ложементов турки сумели отбить назад, атакующие дрогнули… Видя сложность момента, сам Суворов со шпагой в руках вступил в бой в первых рядах своей армии.

О дальнейшем красноречиво сказано в реляции, которую А.В. Суворов направил 7 октября 1787 г. на имя светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического:

^{Медаль за взятие г. Кинбурн}

«Позвольте, светлейший князь, донесть, что и в низшем звании бывает герой. Неприятельское корабельное войско, какого я лутче у них не видал, преследовало наших с полным духом; я бился в передних рядах. Шлиссельбургского полку гренадер Степан Новиков, на которого уже сабля взнесена была в близости моей, обратился на своего противника, умертвил его штыком, другого, за ним следующего – застрелил и бросясь на третьего, – они побежали назад. Следуя храброму примеру Новикова, часть наших погналась за неприятелем на штыках, особливо военными увещеваниями остановил задние ряды сержант Рыловников, который потом убит. Наш фронт баталии паки справился; мы вступили в сражение и выгнали неприятеля из нескольких ложементов. Сие было около 6 часов пополудни».

Сохранилось и еще одно описание подвига С. Новикова А.В. Суворовым – в более позднем частном письме: «Пальба с обеих сторон была смешана с холодным ружьем. Я велел ударить двум легкоконным эскадронам: турки бросились на саблях, оные сломили и нас всех опрокинули, отобрали от нас свои ложементы назад. Я остался в передних рядах. Лошадь моя уведена; я начал уставать; два варвара на збойных лошадях – прямо на меня. Сколоты казаками; ни единого человека при себе не имел; мушкетер Ярославского полку, Новиков, возле меня теряет свою голову, я ему вскричал; он пропорол турчина штыком, его товарища – застрелил, бросился один на тридцать человек. Все побежали, и наши исправились, вступили и паки в бой».

Здесь память уже подвела полководца – Новиков назван мушкетером Ярославского полка, который в Кинбурнском сражении не участвовал. Зато присутствует интересная подробность – «…Новиков, возле меня теряет свою голову, я ему вскричал…» Вероятно, в разгаре ближнего боя Новиков не заметил опасности, и Суворов предупредил его о ней. Таким образом, получается «двойное спасение» – сначала полководец спас жизнь рядового, а потом наоборот…

Тяжелое для обеих сторон Кинбурнское сражение завершилось убедительной победой русских. Турки потеряли около 4 тысяч бойцов, большую часть своего десанта. Русские потери составили 2 офицера убитыми и 17 ранеными, нижних чинов – 136 убитыми и 283 ранеными. А.В. Суворов (который в ходе боя получил два ранения) был награжден орденом Святого Андрея Первозванного – высшим орденом Российской империи.

Что же касается Степана Новикова, то за свой подвиг рядовой гренадер получил поистине уникальную награду. Дело в том, что к тому времени в русской армии установилась традиция вручать наградные медали всем без исключения участникам того или иного сражения. Однако именно для Кинбурна эта традиция была изменена – по приказу Екатерины II монетный двор отчеканил всего-навсего 20 серебряных медалей, которые было приказано вручить лучшим из лучших. На аверсе этой медали была изображена сама императрица, на реверсе – надпись «Кинбурнъ. 1 октября 1787». Первым такую награду получил именно С. Новиков. Затем такую медаль получили еще трое его однополчан-шлиссельбуржцев: капрал Михаил Борисов, гренадеры Сидор Логинов и Иван Белой. Носилась эта награда на груди на георгиевской ленте.

…Спаситель Суворова, гренадер Шлиссельбургского пехотного полка Степан Новиков стал последним военнослужащим Русской императорской армии, чье имя было занесено навечно в списки воинской части.

«Жертвую собой за отечество»: Христиан фон дер Остен-Сакен

20 мая 1788 г.

Иоганн Рейнгольд фон дер Остен-Сакен (по-русски его звали Христианом Ивановичем) родился в 1753 (по другим данным – в 1755-м) году в большой семье капитана русской армии Кристофа-Адольфа фон дер Остен-Сакена и его жены Марии Юстины, урожденной фон Липгарт. В 1766–1772 гг. юноша учился в Морском кадетском корпусе, после окончания которого получил чин мичмана и назначение в экипаж линейного корабля «Чесма». Боевым крещением молодого офицера стал Патрасский бой 28 октября 1772 г. В дальнейшем Остен-Сакен служил на Балтике, а в 1786 г. получил перевод на Черноморский флот. В 1777 г. Остен-Сакен стал лейтенантом, в 1784-м – капитан-лейтенантом, в 1787 г. получил чин капитана 2-го ранга. Занимал должность капитана галеры на Днепровском лимане, командовал отрядом ластовых судов.

В 1788 г., в ходе русско-турецкой войны, Х.И. Остен-Сакен был назначен командиром дубель-шлюпки № 2. Эти суда входили в состав Гребной флотилии Черноморского флота и были своеобразными канонерскими лодками XVIII столетия. Оснащенная парусами и 40 веслами, дубель-шлюпка была вооружена 6–8 орудиями, а экипаж ее составлял 50 человек.

20 мая 1788 г. дубель-шлюпка под командованием кавторанга Остен-Сакена находилась в дозоре в устье реки Буг. Благополучно сходив к Кинбурну, Остен-Сакен возвращался назад. Встреча с неприятелем произошла неожиданно. Наперерез суденышку Остен-Сакена рванулись сразу тринадцать турецких галер. Капитан решил прорываться, но турки ввели в бой еще четыре своих корабля. И без бинокля можно было уже рассмотреть веселые лица турецких моряков, радовавшихся легкой добыче…

Безусловно, у Христиана Ивановича Остен-Сакена был выбор, как именно поступить в такой ситуации. И он сделал свой выбор – выбор русского офицера, слуги Отечества, настоящего моряка. Обратившись к подчиненным, он произнес:

– Приказываю вам покинуть борт. А я жертвую собой за Отечество. Прощайте.

^{Дубель-шлюпка XVIII в.}

Экипаж дубель-шлюпки подчинился приказу. А когда сразу четыре турецких галеры взяли корабль на абордаж, Остен-Сакен спустился в пороховой погреб. Оглушительный взрыв разметал по поверхности Буга пылающие обломки вражеских кораблей…

Надо сказать, что Х.И. Остен-Сакен был не первым русским моряком, совершившим подобный поступок. В 1737 г. взорвал свой мортирный бот № 1, взятый на абордаж турками, другой герой – француз на русской службе капитан Пьер де Фремери. Знал ли Остен-Сакен об этом случае, неизвестно.

Поскольку российское законодательство не предусматривало посмертных награждений (орден Святого Георгия начали жаловать посмертно только в 1913 г.), жертвенный подвиг Х.И. Остен-Сакена остался не отмеченным. Екатерина II пожаловала его брату и сестрам (семьи у капитана не было) имение в Курляндии. А в 1888 г., спустя столетие после героической гибели моряка, в строй вступил минный крейсер «Капитан Сакен». Кстати, именно на нем 25 августа 1899 г. впервые в мировой истории была осуществлена радиосвязь между боевыми кораблями.

«С преданностью предпочел гибель свою и отряда…»: Иосиф Монтрезор

21 августа 1804 г.

Дворянский род Монтрезоров – французского происхождения. В XVIII веке граф Клод Бурдейль де Монтрезор выехал в Польшу, а его потомки переселились в Россию, где были вписаны во II и VI части родословных книг Киевской и Курской губерний. Иосиф Антонович Монтрезор родился в 1767 году в семье русского майора, служившего в канцелярии А.В. Суворова и близко дружившего с адъютантом генералиссимуса С.Х. Ставраки. После гибели друга бездетный Ставраки усыновил маленького Иосифа и двух его братьев и определил их в Корпус чужестранных единоверцев. Из него И.А. Монтрезор был выпущен в чине прапорщика и сразу же проявил себя инициативным и храбрым офицером. За участие в штурме Анапы (1791) он был награжден орденом Святого Владимира IV степени, участвовал в составе Каспийского военного корпуса в походе против войск Махмед-хана (1796–1797).

В 1801-м 34-летний Монтрезор был назначен генералом П.Д. Цициановым командиром военной дистанции в пограничном селе Каракилиса (с 1993 г. – город Ванадзор, Армения), расположенном в только что присоединившейся к России Восточной Армении. Гарнизон был невелик – две роты Тифлисского мушкетерского полка. В 1802 г. И.А. Монтрезор участвовал со своим гарнизоном в Карском сражении против соединенной армии ахалцихского паши и нахичеванского хана, а два года спустя отличился во время штурма крепости Ганжа и был произведен в майоры.

14 августа 1804 г. по приказу генерала Цицианова майор Монтрезор возглавил небольшой отряд, который вышел из осажденной русскими Эривани навстречу транспорту с продовольствием и боеприпасами, следовавшему из Тифлиса под командованием майора Стахиева. От того, дойдет караван до Эривани или нет, зависела дальнейшая судьба осады.

В состав отряда вошли четверо офицеров – кроме Монтрезора, поручик Владислав Ладыгин, прапорщики Анисим Церец и Михаил Верещаго, – 108 мушкетеров Тифлисского полка, 11 добровольцев-армян и один бомбардир при легком орудии – единороге. В ночь на 15 августа русские воины выступили в далекий путь. Но уже наутро отряд подвергся атаке персидской кавалерии возле ущелья реки Апаран. Дорога до Караклиса заняла не трое суток, как предполагалось, а шестеро – то и дело вражеская конница налетала на ощетинившееся штыками русское каре. Но сближаться на расстояние прицельного выстрела персы не решались, залповый огонь и постоянный тревожный бой барабана заставляли держаться их на почтительном расстоянии. Трудностей прибавляла изнуряющая августовская жара.

21 августа, миновав горный перевал и спустившись в долину реки Памбак, отряд Монтрезора попал в засаду. Путь им перекрыло 6-тысячное войско персидского полководца Мансура и мятежного грузинского царевича Александра. Превосходство в силах у противника – 48-кратное… Александр отправил к русским гонца, предлагая сдаться и обещая офицерам выгодную службу в Персии. Скоро последовал ответ: лучше смерть в бою, чем позорная сдача. Не поверивший этому царевич повторил ультиматум, но ответ был тот же.

Все в отряде Монтрезора понимали, что бой будет последним. Но когда майор призвал к себе армян добровольцев и велел им уходить, сославшись на то, что они не присягали императору России, старший ответил: «Да, царю мы не присягали, но он далеко, поэтому мы присягаем тебе и остаемся».

Опытный офицер, майор И.А. Монтрезор умело расположил свой маленький отряд в узкой долине. Поэтому огромные силы врага не смогли уничтожить его сразу. Яростный бой кипел весь день, то и дело переходя в рукопашную схватку. Уже в начале сражения командир получил тяжелую рану, но продолжал мужественно руководить боем и лично вел огонь из единственной отрядной пушки.

^{Памятник отряду майора И.А. Монтрезора}

Весь день над полем сражения неумолчно бил полковой барабан. Когда он смолк, майор приказал разузнать, что случилось. Барабанщик Иван Пилипенко доложил, что барабан пробит пулей. Тогда Монтрезор приказал Пилипенко и одному из армянских добровольцев, по имени Аваг, покинуть поле битвы и во что бы то ни стало добраться до основных русских сил, чтобы рассказать о судьбе отряда. Когда ожесточение боя достигло крайности, а в живых осталось не более сорока бойцов, майор крикнул:

– Братцы, я больше не ваш командир, спасибо за службу и смелость! Кто хочет, пускай покинет меня и спасется!

В ответ русские солдаты еще тесней сплотили кольцо вокруг своего командира и с хриплым «ура» рванулись в последнюю штыковую атаку…

На следующий день тела храбрецов были похоронены в большой общей могиле. Первыми ее посетили 14 сентября 1804 г. русские офицеры, следовавшие из Эривани. По приказу генерала Цицианова над могилой был воздвигнут памятник с эпитафией: «Путник, остановись и с уважением сними шляпу. Не проходи безразлично мимо мраморного светлого захоронения, которое протоколирует имя одного героя, дела которого обеспечат бессмертие его памяти». Сам Цицианов в докладной императору Александру I от 2 сентября 1804 года писал: «С болью в сердце сообщаю о потере этого храброго командира, который, будучи раненым в начале боя, с преданностью предпочел гибель свою и отряда, чем сдать орудие врагу». Император распорядился всем войскам, проходящим мимо памятника отряду Монтрезора, идти церемониальным маршем и возлагать к памятнику цветы.

Монумент на могиле героев простоял до 8 октября 1827 г., когда был разрушен землетрясением. Десять лет спустя его сменил новый памятник, в форме пирамиды. 21 августа 1904 г. у его подножия было торжественно отмечено 100-летие со дня подвига отряда Монтрезора. А еще 14 лет спустя памятник был снесен… Восстановили его только в 1978 г. в честь 150-летия вхождения Восточной Армении в состав России по инициативе местного сельского жителя Артагюха Оганесяна. А спустя почти 205 лет на могиле героев был установлен покрытый сусальным золотом православный крест, проект которого за два дня до смерти благословил Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Сейчас памятник бессмертному отряду майора Монтрезора находится в Памбакском ущелье, на восьмом километре дороги Ванадзор – Спитак.

Один против сотни: Павел Карягин

21 июня – 17 июля 1805 г.

О жизни Павла Михайловича Карягина известно немногое. Службу он начал рядовым в Бутырском пехотном полку в 1773 г., участвовал в русско-турецкой войне, а в 1786-м вместе с полком поступил на формирование 4-го батальона Кубанского егерского корпуса. 20 августа 1800 г. полковник Карягин был назначен командиром 17-го егерского полка, а 14 мая 1803 г. стал шефом своего полка. 24 февраля 1804 г. Карягин «за отличное мужество, оказанное при штурме крепости Ганжа, где, командуя колонною, примером храбрости своей поощрял к неустрашимости подчиненных», был награжден орденом Святого Георгия IV степени, став 642-м по счету кавалером этой почетнейшей боевой награды.

21 июня 1805 года батальон 17-го егерского полка при двух орудиях – всего около 400 человек – под командованием Карягина спешил на выручку второму батальону этого же полка, атакованному превосходящими силами персов. Через три дня пути отряд Карягина вошел в соприкосновение с передовыми силами персидской армии численностью около 4 тысяч человек. Это не остановило русских – они перестроились в каре и продолжали путь, периодически отражая вражеские наскоки. Однако под вечер на горизонте показались главные силы персов – 20-тысячная армия под командованием наследника персидского престола Аббаса-Мирзы. Карягин принял решение защищаться до последнего, и русский отряд быстро окопался на высоком кургане, где некогда размещалось татарское кладбище. Персы не замедлили атаковать противника, но эта атака была отбита. Потери русских составили 197 человек, т. е. почти половина отряда. Теперь на каждого нашего солдата приходилось 100 (!) вражеских. Карягин сообщил своему начальнику князю Цицианову: «Пренебрегая многочисленностью персиян, я проложил бы себе дорогу штыками в Шушу, но великое число раненых людей, коих поднять не имею средств, делает невозможным всякую попытку двинуться с занятого мной места».

Аббас-Мирза был уверен, что русские капитулируют в течение суток. И в самом деле, военная история не знала примеров того, когда отряд, окруженный в 100 раз более сильным врагом, не принял бы капитуляции. Но Карягин и не думал поднимать белый флаг.

^{Живой мост. Художник Ж. Рубо}

После трехдневного артобстрела русского лагеря персы перекрыли доступ русским воинам к воде и начали непрерывную бомбардировку, которая продолжалась день и ночь. Потери отряда Карягина быстро росли: сам полковник был ранен пулей в бок и трижды контужен, боеспособных солдат в полку осталось не более 150. К непрерывному вражескому огню добавились мучения от жажды и нестерпимый зной.

И тем не менее герои 17-го егерского не только стойко переносили лишения, но и совершали удачные боевые вылазки. Во время одной из них команда поручика Петра Антоновича Ладинского, помимо воды для лагеря, захватила 15 вражеских орудий.

П.А. Ладинский вспоминал: «Я не могу без душевного умиления вспомнить, что за чудесные русские молодцы были солдаты в нашем отряде. Поощрять и возбуждать их храбрость не было мне нужды. Вся моя речь к ним состояла из нескольких слов: “Пойдем, ребята, с Богом! Вспомним русскую пословицу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, а умереть же, сами знаете, лучше в бою, чем в госпитале”. Все сняли шапки и перекрестились. Ночь была темная. Мы с быстротой молнии перебежали расстояние, отделявшее нас от реки, и, как львы, бросились на первую батарею. В одну минуту она была в наших руках. На второй персияне защищались с большим упорством, но были переколоты штыками, а с третьей и с четвертой все кинулись бежать в паническом страхе. Таким образом, менее чем в полчаса мы кончили бой, не потеряв со своей стороны ни одного человека. Я разорил батарею, набрал воды и, захватив пятнадцать фальконетов, присоединился к отряду».

На пятый день обороны, 28 июня 1805 г., в отряде Карягина кончились запасы продовольствия. Офицеры и солдаты перешли на траву и коренья. Карягин решил прорываться, однако поступил остроумно: скрытно ночью покинув место дислокации и подойдя к крепости Шах-Булак, неожиданным ударом выбил оттуда персидский гарнизон и занял круговую оборону. Запасы провизии пополняли также остроумно: ночью нападали на персидские конные патрули, всадников снимали без выстрела, а коней уводили в крепость.

Потрясенные жизнеспособностью русских, персы вступили с ними в переговоры, требуя капитуляции. Карягин ответил согласием, но утром 9 июля персы вошли… в пустой Шах-Булак. Накануне ночью остатки отряда скрытно отошли из него, вновь оставив преследователей с носом!..

В пяти верстах от крепости Мухрат карягинцы были настигнуты персами и прижаты к глубокому рву. Можно было бросить орудия, но канонир Гаврила Сидоров предложил перенести их через ров на руках. Так и сделали. Еще восемь суток егеря держались в Мухрате, прежде чем из Тифлиса подоспела долгожданная подмога…

Беспримерный подвиг П.М. Карягина был отмечен чрезвычайно скромно: командир полка получил от императора Александра I золотую шпагу с надписью «За храбрость» – и только. Полковника даже не повысили в чине.

К сожалению, герой русско-персидской войны полковник П.М. Карягин скончался 7 мая 1807 г., за несколько дней до смерти получив орден Святого Владимира III степени. Другой герой обороны карягинского отряда, поручик П.А. Ладинский, к 1845 г. дослужился до генерал-лейтенанта и начальника Гражданского управления Закавказского края. Скончался он 26 ноября 1860 г. в своем имении Петровском, недалеко от Керчи. Подвигу еще одного героя из 17-го егерского, полковника П.С.Котляревского, в этой книге посвящена отдельная глава.

«Помышлял только о том, чтобы сохранить знамя…»: Семен Старичков

20 ноября 1805 г.

«Что есть знамя?» – сто лет назад спросил на смотру у рядового некий генерал. «Солдатский бог, ваше превосходительство!» – не задумываясь, ответил рядовой… В этом ответе было четко выражено отношение к воинскому знамени в России – оно всегда было святыней, сочетавшей в себе и знакомые с детства символы веры, и атрибутику родной страны, и славную историю родного полка. Именно потому во все времена особо почитаемым и героическим воинским деянием считалось спасение знамени. Таким деянием обессмертил свое имя простой мещанин города Калуги Семен Артамонович Старичков.

Он родился в 1775 году в семье Артамона (в некоторых источниках он назван Артемием) Меркуловича и Марфы Васильевны Старичковых и 19 лет спустя «за бывшие на нем некоторые пороки» (какие именно – неизвестно) был отдан в рекруты. 29 ноября 1796 г. Старичков был зачислен в Азовский мушкетерский полк, с которым прошел тяжелую, но почетную школу поздних суворовских походов – итальянского и швейцарского. К 1805 г., на 11-м году службы, Старичков был уже унтер-офицером.

В ходе тяжелейшего Аустерлицкого сражения Азовский мушкетерский полк сражался в составе 3-й колонны, которая была отрезана французами от главных сил русских войск и полностью уничтожена. Знаменосец Старичков, видя, что неприятель вот-вот захватит ротное знамя, сорвал его с древка и намотал на тело, скрыв под мундиром. Израненного Старичкова взяли в плен и доставили в город Брюнн (ныне Брно в Чехии). Перед смертью Старичков передал полотнище знамени рядовому по фамилии Чуйка, который дал Старичкову клятву доставить знамя на родину. И клятву свою сдержал – через две недели Чуйка был обменян на французского военнопленного и передал знамя Азовского полка своим.

15 января 1806 г. М.И. Кутузов писал Александру I: «Сей героический подвиг Старичкова, который при самой кончине жизни своей помышлял только о том, чтобы сохранить и доставить к начальству вверенное ему знамя, понуждает меня донесть о том Вашему Императорскому Величеству». Император повелел рядового Чуйку произвести в унтер-офицеры, а семейство Старичкова осыпать милостями.

Городская дума Калуги приняла решение выстроить в городе каменный дом, который должен был принадлежать семье Старичковых или пойти «на каковое-либо Богоугодное дело в общественном распоряжении со всегдашним наименованием домом Старичкова». Такой дом в Калуге и в самом деле появился, правда, он был не построен, а куплен и отремонтирован. Потомки Старичкова жили в нем до конца XIX столетия. Кроме того, в 1866 г. улица, на которой стоял дом, была переименована в улицу Старичкова. В том же году в Троицкий кафедральный собор Калуги было торжественно передано ротное знамя Азовского мушкетерского полка, спасенное Старичковым. С 1921 г. оно хранится в фондах Калужского краеведческого музея. Примечательно, что командир 45-го пехотного Азовского полка не раз ходатайствовал перед императором о возвращении реликвии из Калуги в родной полк, но неизменно получал отказ.

Справедливости ради нужно заметить, что подвиг, совершенный Старичковым в величественный и трагический для русской армии день 20 ноября 1805 г., был далеко не единственным в своем роде. Аустерлицкое сражение вообще было «рекордным» по количеству утраченных и впоследствии спасенных знамен. Долгое время считалось, что Старичков спас полковое знамя азовцев, однако военный историк Г.Э. Кудлин в 1906 г. установил, что полковой стяг был спасен подпрапорщиком Грибовским, впоследствии умершим от ран в плену в Дижоне. Это знамя затем хранил барабанщик Кирилл Павлович Добош, уроженец села Гарышков Ольгопольского уезда Подольской губернии. Когда же возникла угроза того, что французы при обыске найдут полотнище, Добош передал его на хранение унтер-офицеру Ивану Шамову. Он и вернул знамя на родину, за что 13 августа 1808 г. был произведен в прапорщики. Добош стал унтер-офицером, а Грибовскому посмертно был пожалован чин прапорщика.

^{Русский мушкетер в форме образца начала XIX в.}

Аналогичный старичковскому подвиг в день Аустерлица совершил еще один азовский мушкетер – унтер-офицер Замарин. Во время боя он получил две тяжелые раны – в левую ногу картечью и в левый бок штыком. Уже ночью Замарин заметил рядом с собой ротное знамя с раздробленным древком и тотчас спрятал полотнище за подкладку рукава мундира. Наутро раненого подобрали местные жители. В плену Замарин находился в Брюнне, потом три месяца лежал в госпитале в Дижоне, откуда был отправлен в город Люневиль для… определения на французскую службу (в наполеоновской армии профессионалов любой национальности ценили высоко). Узнав об этом, Замарин бежал и смог добраться до Вены, где собрал отряд из таких же, как он, тридцати бывших русских пленных. С этим отрядом он и вернулся в Россию в ноябре 1806 г.

Сведения об этом герое сохранились скудные, неизвестно даже его имя. Замарин происходил из дворцовых крестьян, родился в 1762 году, на военную службу поступил в двадцатилетнем возрасте. Унтер-офицером был с 1794 г., участвовал «в походах и сражениях». Раны, полученные Замариным под Аустерлицем, оказались настолько серьезными, что продолжать службу Замарин не смог и 20 декабря 1808 г. был уволен от службы подпоручиком с правом ношения мундира и пенсией.

И тем не менее самую широкую известность в России приобрел подвиг Семена Старичкова. 25 февраля 1906 г. С.А. Старичков был навечно внесен в списки 45-го пехотного Азовского полка, став, таким образом, седьмым по счету солдатом русской армии, удостоенным такой посмертной чести. А еще через столетие, 28 июня 2006 г., Старичкову было посмертно присвоено звание почетного гражданина Калуги.

Битва у Ольгинского кордона: Лев Тиховский

18 января 1810 г.

Ольгинский кордон… Сейчас подвиг горстки его защитников помнят разве что специалисты по истории Кавказских войн да духовные наследники тех, кто совершил этот подвиг – казаки. И тем не менее о вдохновителе беспримерной обороны кордона – полковнике Л.Л. Тиховском – известно немало. Имя этого храброго офицера по праву стоит в одном ряду с такими героями Кавказа, как Цицианов, Котляревский, Ермолов…

Лев Лукьянович Тиховский был сыном полковника, участника штурма Измаила. В военную службу он вступил 10 апреля 1789 г. в звании казака, затем, согласно послужному списку, стал хорунжим (октябрь 1789 г.), есаулом (май 1791 г.), поручиком (август 1795 г.), полковым есаулом (ноябрь 1802 г.) и, наконец, войсковым полковником (3 февраля 1809 г.) Участвовал в штурме замка Гаджибей, городов Аккерман, Бендеры, Измаил, а также «в чинении закубанским черкесам 1804 и 1807 годов репрессалий». Орденов на службе полковник не нажил, зато в октябре 1804 г. так отличился в сражении при Нагой Горе, что получил из рук императора Александра I золотые часы – такой милости в те годы удостаивался далеко не каждый генерал!..

К 1810 г. полковник 4-го конного полка Л.Л. Тиховский командовал Ольгинским кордоном, небольшим укрепленным пунктом, построенным в июне 1794 г. и входившим в состав Черноморской кордонной линии – цепи укреплений, тянувшихся по правому берегу реки Кубани от Усть-Лабинской крепости до Бугаза. Эта линия прикрывала русские земли от нападения горцев, не признававших власти императора России. Кордон был защищен от нападения глубоким рвом и валом, на котором стояла вышка с «маяком» – высоким столбом, обмотанным соломой. В случае приближения горцев караульный поджигал «маяк», давая другим кордонам знать о начале нападения. Гарнизон Ольгинского кордона состоял из 150 солдат и казаков при одном орудии.

Ночью 18 января 1810 г. кордон подвергся нападению 4-тысячной толпы черкесов, которые переправились на правый берег Кубани. Ольгинский почти сразу был взят в блокаду; на помощь гарнизону сумели прийти только 50 казаков во главе с есаулом Гаджановым.

Сначала гарнизон кордона думал обороняться под защитой рва и вала. Но когда полковник Тиховский увидел, что толпы горцев бросились грабить казацкие станицы и уводят в плен стариков, женщин и детей, он решительно приказал идти на вылазку. Полковник прекрасно понимал, что устоять против противника на открытом пространстве вряд ли удастся. И тем не менее двести казаков под прикрытием одного орудия яростно врубились в ряды нападавших. Иначе поступить они просто не могли…

Ожесточенный бой кипел с 8 часов утра до полудня. Когда черкесы уже начали уступать и победа казаков казалась близкой, с левого берега Кубани неожиданно переправился еще один отряд горцев. А когда были израсходованы все снаряды, на отряд Тиховского обрушилась еще и черкесская конница… Казаки во главе со своим командиром дрались до конца. Только 30 обессилевших от ран человек были взяты горцами в плен, остальные доблестно погибли в бою. Тела павших были так изуродованы черкесами, что их с трудом смогли опознать.

Сейчас точно известны имена всех героических защитников Ольгинского кордона. Тогда в бою со славой пало семеро офицеров (полковник Лев Тиховский, хорунжий Иван Кривков, зауряд-хорунжий Григорий Жировой, сотенные есаулы Федот Гарнага, Василий Черный, Михаил Нестеренко и Семен Шкуропацкий), 135 казаков и один «сын полка», еще четверо казаков умерло от ран. Число убитых горцев превысило полтысячи.

^{Основание памятного креста в честь подвига казаков на Ольгинском кордоне}

Всем оставшимся в живых казакам из Ольгинского кордона – Федору Шмалько, Ивану Костенко, Сергею Минько, Марку Бондаренко и Куприяну Белому – 5 сентября 1810 года на Крепостной площади Екатеринодара были торжественно вручены Знаки отличия Военного ордена. А спустя больше чем полстолетия, 23 ноября 1869 г., на братской могиле героев-ольгинцев был установлен памятник в виде большого каменного креста. Сохранилось описание его первоначального вида: «В середине креста, с восточной стороны, вделана икона Спасителя, а с северной – медная доска, на которой вырезана надпись… Наверху надписи рисунок, изображающий обнаженную казацкую шашку, скрещенную с ножнами, и крест, попирающий луну, окруженный лавровым венком. По углам доски – пальмовые ветви. Памятник окружен каменным постаментом, на котором утверждено 12 кирпичных выбеленных столбов, покрытых сверху листовым железом и выкрашенных красною краскою; между столбами красивая железная решетка, такого же красного цвета». Со временем братская могила была утрачена, но в 1973 г. восстановлена стараниями историка Виктора Соловьева.

На открытии памятника войсковой старшина В.С. Вареник произнес: «Пройдут века, сменятся поколения, природа еще более изменит свой вид, а память о наших героях не изгладится и не умрет в казачестве и его преданиях». Казачий офицер оказался прав: ежегодно казаки со всей Кубани съезжаются на Тиховские поминовения, где вспоминают героев Ольгинского кордона. Особенно торжественно было отмечено 200-летие подвига бессмертного гарнизона в 2010 г. – рядом с местом, где со славой пали казаки полковника Тиховского, прошел казачий парад.

«Примером своего мужества поощрял воинов…»: О. Василий (Васильковский)

15 июля и 12 октября 1812 г.

Василий Васильковский родился в 1778 г. После окончания Севской духовной семинарии в 1804 г. он был рукоположен в сан священника и служил в Ильинской церкви в г. Сумы. После смерти жены батюшка остался с малолетним сыном Семеном на руках. 15 июня 1810 г. священник был назначен полковым пастырем 19-го егерского полка. Спустя полгода шеф полка полковник Т.Д. Загорский в «Списке о поведении полкового священника» отмечал прекрасную образованность отца Василия, его познания в математике, физике, географии, истории, владение латинским, немецким, французским и греческим языками. Отечественную войну 1812 г. о. Василий встретил в своем полку (19-й егерский числился в 24-й пехотной дивизии 6-го корпуса 1-й армии).

Боевое крещение военный пастырь принял под Витебском. 15 июля 1812 г. там разгорелся тяжелейший бой – арьергард армии, в который входил и 19-й егерский полк, прикрывал отход основных сил 1-й армии к Смоленску. Упорное сражение продолжалось с раннего утра до 17 часов – т. е. по продолжительности было равным Бородинской битве.

В ходе этого боя о. Василий проявил себя настоящим героем. С самого начала сражения он находился в первых рядах своего полка, исповедовал и причащал Св. Тайнами умирающих. В один из таких моментов священник был тяжело ранен в левую щеку ядром, но, несмотря на потерю крови, не оставил рядов. Вскоре о. Василию пулей оторвало мизинец, вторая пуля ранила его в ногу. Только после этого обессилевший от ран служитель церкви оставил поле сражения.

18 августа 1812 г. командир 24-й пехотной дивизии генерал-майор П. Г. Лихачев обратился к обер-священнику армии и флота протоиерею И. С. Державину с просьбой о достойном награждении отца Василия за проявленное мужество в бою под Витебском: «Во вверенной мне дивизии 19-го егерского полка священник Василий Васильковский во время бывшего 15 июля 1812 г. близ г. Витебска сражения по искреннему его усердию находился при начале оного впереди с крестом, благословил полк, потом в самом жарком огне, поощряя всех на побеждение неприятеля, и исповедовал тяжело раненных, где от рикошета ядра землею в левую щеку получил рану, но и с оною находился еще в сражении, пока вторично получил в крест, бывший у него на груди, удар пулею и от оной сильную в грудь контузию; я долгом поставляю о таковой отличности священника Васильковского сообщить Вашему высокопреподобию и просить покорнейше за ревность его к вере и пользе Монаршей о исходатайствовании пристойного награждения, которого он по всей справедливости заслуживает». Наградой отважному пастырю стала камилавка – головной убор «белого» духовенства.

Второй свой подвиг о. Василий совершил уже в октябре, во время преследования отступающих французов. В ходе Малоярославского сражения 12 октября 1812 г., по свидетельству генерала Д. С. Дохтурова, о. Василий «шел впереди полка с святым крестом и примером своего мужества поощрял воинов к поражению неприятеля, при чем он получил рану пулею в голову; сверх того отличился он подобным же поступком в сражении при г. Витебске».

Подвиги священника были настолько значительны, что М. И. Кутузов доложил о них императору Александру I. А тот распорядился наградить о. Василия боевым орденом Святого Георгия IV степени. Это был первый случай, когда учрежденной в 1769 г. высокой награды было удостоено духовное лицо. 17 марта 1813 г. орден был вручен отцу Василию.

В течение XIX столетия военным священникам орден Св. Г еоргия был вручен еще 3 раза. А всего в 1813–1916 гг. этой награды за заслуги на поле боя были удостоены 18 русских священно-служителей.

^{Бой за Малоярославец. Художник Н. Самокиш}

Дата смерти священника-героя в точности не известна. По одним данным, он умер от ран 24 ноября 1813 г., по другим – «во время похода во Францию», т. е. в 1814 г. А кипарисовый крест первого священника – Георгиевского кавалера еще долгое время хранился в походной церкви 19-го егерского, а затем – сформированного на его основе 109-го пехотного Волжского полка. В нижней части этого креста была закреплена французская пуля и сделана надпись: «Ранен в сражении 15 июля 1812 года при г. Витебске с отбитием мизинца священнику Василию Васильковскому».

«Был Бородинский день, день жаркий, боевой…»: Петр Вяземский

26 августа 1812 г.

День Бородинского сражения – один из славнейших дней русского оружия. Но за этой фразой стоят десятки, сотни конкретных подвигов, совершенных русскими офицерами и солдатами. Один из таких подвигов совершил герой этой главы – человек, совершенно не военный по складу ума и характера…

Князь Петр Андреевич Вяземский происходил из древнего и знатного русского рода – в 25-м колене он являлся потомком Рюрика. Петр родился в Москве 12 июля 1792 г. в семье генерал-поручика князя Андрея Ивановича Вяземского и его жены, княгини Евгении Ивановны (урожденной Дженни О’Рейлли, ирландки по национальности). Семья была образованной и высококультурной – среди близких знакомых Вяземских были знаменитые писатели Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев, В. Л. Пушкин, В. А. Жуковский… Неудивительно, что молодой князь начал пробовать перо уже в 10-летнем возрасте, а в 16 лет дебютировал стихотворением «Послание к… в деревню» в журнале «Вестник Европы». К 1812 г. 20-летний Вяземский был известен на всю Москву как автор популярных эпиграмм, один из самых модных молодых людей, любитель весело провести время и азартный карточный игрок.

Никто не заставлял этого знатного и богатого юношу идти в армию. У Вяземского были и вполне объективные причины не воевать – у него с рождения было очень плохое зрение. К тому же князь только что женился и его жена ждала ребенка. Но вторжение Наполеона в Россию перевернуло мир молодого аристократа. Не слушая знакомых, которые хором отговаривали его от необдуманного шага, Вяземский решительно записался в народное ополчение и в чине поручика поступил в 1-й Конный казачий полк, который формировал на свои средства московский аристократ граф М. А. Дмитриев-Мамонов.

В боевых действиях эта воинская часть участия так и не приняла – в ней числились всего лишь 59 офицеров и немногим более сотни рядовых. Но отсиживаться в тылу в бедственный для Отечества час Вяземский не желал и накануне Бородинского сражения получил место адъютанта генерала от инфантерии М. А. Милорадовича. Боевое крещение новоиспеченного поручика пришлось на день Бородина – 26 августа.

^{П. А. Вяземский. Рисунок А. С. Пушкина}

Всю первую половину дня Вяземский сопровождал своего начальника по полю боя, передавая войскам его распоряжения. Это было нелегким делом – Милорадович отличался отчаянной храбростью, появлялся в самых опасных местах и ни минуты не сидел на месте. В один из таких моментов Вяземский попросту потерял генерала из виду. Он оказался в расположении 23-й пехотной дивизии, которая перестраивалась в каре, готовясь к атаке, и неожиданно встретил своего знакомого по московским светским гостиным – командира дивизии, генерал-майора Алексея Николаевича Бахметева 3-го.

О дальнейшем рассказал сам П. А. Вяземский в очерке «Воспоминание о 1812 годе» (1869):

«Милорадович вел в дело дивизию Алексея Николаевича Бахметева, находившуюся под его командою. Под Бахметевым была убита лошадь. Он сел на другую. Спустя несколько времени ядро раздробило ногу ему. Мы остановились. Ядро, упав на землю, зашипело, завертелось, взвилось и разорвало мою лошадь. Я остался при Бахметеве. С трудом уложили мы его на мой плащ и с несколькими рядовыми понесли его подалее от огня. Но и тут, путем, сопровождали нас ядра, которые падали направо и налево, пред нами и позади нас. Жестоко страдая от раны, генерал изъявлял желание, чтобы меткое ядро окончательно добило его. Но мы благополучно донесли его до места перевязки».

В пересказе подвиг выглядит довольно-таки скромно. Но представим себе, каково было 20-летнему князю, до этого в жизни не слышавшему даже пистолетного выстрела, под пушечным огнем выносить с поля боя раненого генерала!..

И неудивительно, что за спасение А. Н. Бахметева Милорадович представил поручика князя П. А. Вяземского к одной из почетнейших боевых наград России – ордену Святого Владимира IV степени с бантом. М. И. Кутузов утвердил это представление, о чем Милорадович сообщил Вяземскому 12 ноября 1812 г. Впоследствии князь получил также памятную медаль на Владимирской ленте с надписью: «Не намъ, не намъ, а имени Твоему».

Дальнейшая биография Петра Андреевича Вяземского не была связана с военной службой. Он стал выдающимся русским поэтом, журналистом и историком, ближайшим другом А. С. Пушкина, дослужился до чина тайного советника, прожил долгую и интересную жизнь. Но вплоть до последнего дня – а его Вяземский встретил 86-летним старцем, в 1878 году – князь особенно гордился своим единственным «боевым крещением», которое стало поистине героическим.

«Идем, братцы, и разобьем!»: Петр Котляревский

19 октября 1812 г.

Когда 12 июня 1782 г. в селе Ольховатка Харьковской губернии в семье местного священника родился сын Петр, ничто не намекало на то, что он станет прославленным полководцем, одним из храбрейших русских генералов. Карьера военного нашла его сама, нашла благодаря… снежной буре. В зимнюю метельную ночь 10-летний Петя звонил в колокола сельского храма, чтобы странники не сбились с пути в завьюженной степи. Этот звон, как выяснилось, спас жизнь подполковника И. П. Лазарева, направлявшегося на Кавказ. А тот решил отблагодарить своего спасителя и через год, вызвав мальчика в Моздок, записал его рядовым на военную службу. Еще через четыре года 15-летний сержант Котляревский уже принял участие в штурме Дербента. Лазарев не забывал оказывать своему протеже поддержку и в дальнейшем – в 1799-м Котляревский в чине подпоручика состоял при нем адъютантом.

^{П. С. Котляревский. Гравюра XIX в.}

В 1804 г. Котляревский отличился при штурме крепости Ганжа, за что получил орден Святой Анны III степени, а вскоре – и чин майора. Год спустя Петр Степанович дрался в составе 17-го егерского полка полковника Карягина (об этом см. отдельную главу в нашей книге). А 1810-й ознаменовался двумя славными победами Котляревского: взятием персидской крепости Мигри и турецкой – Ахалкалака. Как писал русский военный историк А. А. Керсновский, «по всему Кавказу прогремело имя Котляревского».

Но самый блестящий подвиг молодого русского генерала был еще впереди. 19 октября 1812 г. произошло Асландузское сражение.

Ситуация для России на Кавказском фронте была тогда очень невыигрышной. Почти все военные силы страны были скованы боями с Наполеоном, противостоять большой, отлично вооруженной персидской армии было некому. Александр I был готов идти на любые уступки персам, лишь бы не мешали бороться с французами. И в эту тяжелую минуту именно 30-летний Котляревский проявил величайшее мужество политика и полководца, приказав двинуть на основные силы противника отряд, состоявший из гренадер Грузинского и егерей 17-го егерского полков. К солдатам Котляревский обратился по-суворовски ярко и лаконично:

– Братцы! Вам должно идти за Аракс и разбить персиян. Их на одного десять, но каждый из вас стоит десяти, и чем более врагов, тем славнее победа. Идем, братцы, и разобьем!

Русских было 2221 человек при 6 орудиях, персов – 30 тысяч при 12 орудиях и 50 фальконетах. По пути одну русскую пушку, пришедшую в негодность, пришлось бросить. «Эх, братцы, если будем хорошо драться, то и пятью орудиями побьем персиян и тогда, вернувшись, вытащим это, а если не вернемся, то оно нам и совсем не нужно», – сказал Котляревский. Унтер-офицер, бежавший из плена, предложил провести войска к той стороне лагеря, где не было артиллерии. «На пушки, братец, на пушки!» – коротко отвечал Котляревский.

Не опасавшиеся малочисленного противника, персы спали. Потому удар русских оказался неожиданным и сокрушительным. Потери русских составили всего 28 человек убитыми и 99 ранеными. По приказу Котляревского персов не щадили, поэтому они потеряли 9 тысяч убитыми. В донесении Котляревский указал, что потери противника составили только 1200 человек. «Напрасно писать 9 тысяч – не поверят», – объяснил он.

Так перестала существовать персидская армия, угрожавшая России с юга. Перестала существовать только благодаря дерзости и храбрости генерала, получившего от подчиненных заслуженное прозвище «генерал-метеор».

Остается добавить, что буквально через два месяца после асландузского триумфа отряд Котляревского блестящим штурмом овладел неприступной персидской крепостью Ленкорань, уничтожив при этом 3737 неприятелей. Во время этого боя сам Котляревский получил несколько тяжелейших ран (две пули засели у него в голове, правый глаз вытек, лицо было разрублено сабельным ударом, нога раздроблена). Назад, к основным силам, солдаты триста верст несли обожаемого командира на своих плечах…

17 ноября 1813 г. Гюлистанский мир положил конец затяжной – девятилетней – русско-персидской войне. Убедительной «точкой» в этой войне стали именно победы Котляревского. В результате боевых действий к России ото-шли Карабахское, Ширванское, Гянджинское, Шекинское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и часть Талышского ханства.

Из-за тяжелых ран П. С. Котляревский не смог продолжать военную службу. В 1813-м герой получил чин генерал-лейтенанта, в 1826-м – генерала от инфантерии. Николай I предлагал Котляревскому возглавить армию во время новой войны с Турцией. «Уверен, что одного лишь Имени Вашего достаточно будет, чтобы воодушевить войска», – писал ему император. Но подорванное здоровье ветерана не позволило ему вернуться в строй.

Скончался герой русско-персидской войны генерал от инфантерии П. С. Котляревский в возрасте 70 лет 21 октября 1852 г. недалеко от Феодосии. Он не оставил никаких сбережений – всю свою пенсию генерал тратил на поддержку инвалидов войны.

Герой «Битвы народов»: Леонтий Коренной

4 октября 1813 г.

В Русской императорской армии солдат-героев, ставших легендами, можно было перечислить по пальцам. В это число неизменно входил и Леонтий Коренной, обессмертивший свое имя в день «Битвы народов» – сражения под Лейпцигом 4 октября 1813 года. Более того – это был единственный русский солдат, кому в столице империи, Санкт-Петербурге, был воздвигнут персональный памятник.

Службу Леонтий начал в Кронштадтском гарнизонном батальоне, а с января 1808 г. числился в рядах в лейб-гвардии Финляндском полку. Это был опытный солдат, заслуживший за Бородино высшую награду для нижнего чина – Знак отличия Военного ордена № 16 970. В день Бородинской битвы, как сказано в описании подвига, Коренной и пятеро его сослуживцев «во все время сражения с неприятелем находились в стрелках и неоднократно обстреливали усиливающиеся его цепи, поражая сильно, и каждый шаг ознаменован мужеством и храбростью, чем, опрокинув неприятеля, предали его бегству и, выгнав его на штыках из лесу, заняли то место, которое ими несколько часов упорно было защищаемо».

В ходе Лейпцигского сражения 3-й батальон финляндцев, в котором служил Коренной, вырвался далеко вперед, был отрезан французами от основных сил и прижат к каменной стене. Почти все офицеры и солдаты полка были ранены и не могли самостоятельно перебраться через эту стену. Тогда унтер-офицер Коренной помог преодолеть препятствие командиру батальона подполковнику Жерве и, крикнув однополчанам «Не сдаваться, ребята!», вызвался прикрыть отход остальных товарищей. Вместе с ним остались несколько солдат, но в яростной схватке все они погибли. На выбранном им рубеже остался один Коренной. Расстреляв все патроны, он разил французов штыком, а когда тот сломался – прикладом. Разъяренные враги нанесли герою 18 (!) штыковых ран. Лишь после этого истекающего кровью богатыря-гвардейца удалось взять в плен.

^{Подвиг Леонтия Коренного. Художник П. Бабаев}

О несгибаемом русском солдате вскоре узнал сам Наполеон. Он навестил пленного в госпитале и после беседы с ним приказал… вылечить и отпустить. А сам подготовил приказ по французской армии, в котором Леонтий Коренной был назван примером для подражания, образцом доблести и героизма.

После возвращения из плена Коренному были пожалованы чин подпрапорщика и уникальная серебряная медаль для ношения на шее с надписью: «За любовь к Отечеству». В родном полку он стал знаменосцем – этой чести удостаивались лучшие из лучших.

Подвиг Л. Коренного стал широко известен в России. Художник П. Бабаев посвятил ему картину, а Тульский оружейный завод даже выпустил партию револьверов, рукоятки которых были украшены гравировкой с изображением подвига бесстрашного унтера.

В 1903 г., в год столетия лейб-гвардии Финляндского полка, в Санкт-Петербурге на средства офицеров полка был установлен памятник Леонтию Коренному. В 1930-х он был снесен, но его постамент до сих пор находится в сквере у музея А. В. Суворова. А солдаты-финляндцы сложили о герое своего полка песню:

Мы помним дядю Коренного,

Он в нашей памяти живет,

Бывало, на врага какого

В штыки с ребятами пойдет,

Тогда булат зашевелится,

Бой рукопашный закипит,

Ручьем кровь вражья заструится —

А Коренной вперед валит…

«Сегодня уже двенадцатый день, как я атакован…»: Иосиф Реут

27 июля – 5 сентября 1826 г.

Герой Кавказской войны Иосиф Антонович Реут родился в Брестском воеводстве Речи Посполитой в 1786 г. (девять лет спустя эти земли вошли в Российскую империю в составе Гродненской губернии, ныне – Гродненская область Беларуси). Военную службу он начал 9 марта 1801 г., когда поступил юнкером в 9-й (впоследствии 42-й) егерский полк. В 16-летнем возрасте был произведен в подпоручики.

Дальнейшая судьба Реута – судьба храброго русского офицера, не выходившего из боев и прочно связавшего карьеру с Кавказом. За доблесть во время кампании 1803 г. он был награжден чином поручика, за сражения с персами при Эчмиадзине и Эривани – орденом Святой Анны III степени. Участ-вовал в покорении Ширванского (1805) и Бакинского (1806) ханств, осаде Поти (1809), экспедиции в Имеретию (1810). За последнюю И. А. Реут был награжден 20 апреля 1812 г. орденом Святого Георгия IV степени, став 2048-м кавалером этой награды. В приказе говорилось, что Реут удостоен ордена «в воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных при разбитии соединенных персидских и турецких войск с 4 на 5 сентября прошедшего 1810 года, где, будучи всегда впереди, поощрял нижних чинов к действию на штыках».

…16 июля 1826 года 25-тысячная персидская армия при 24 орудиях под командованием давнего врага России – принца Аббаса-Мирзы форсировала реку Аракс и двинулась в сторону крепости Шуша. Русская армия на этом направлении могла противопоставить могучему противнику только 42-й егерский полк под командованием полковника И. А. Реута. Он принял решение оборонять Шушу до последнего.

25 июля под стенами Шуши показались передовые отряды персов. Они были уверены в том, что маленький гарнизон выбросит белый флаг, и 27 июля предложили русским сдаваться. Однако Реут отверг ультиматум. Два дня у персов ушло на то, чтобы установить вокруг крепости орудия. После ожесточенной бомбардировки Шуши персидская армия рванулась на приступ, но он был отбит с большими потерями для наступавших.

^{Часть стены крепости Шуши}

Началась осада. Ее ход лаконично описал сам И. А. Реут в донесении генералу А. П. Ермолову: «Ваше Высокопревосходительство. Сегодня уже двенадцатый день, как я атакован, от вас не имею никакого сведения… Шах-Заде настоятельно требует сдачи крепости… Провианту у меня не так-то много… Сам шах с 40 т. стоит около Ардебиля, а здесь с Шах-Заде около Шуши регулярного и иррегулярного войска 15 т. и 14 пушек… Народ против нас весьма ожесточен своими муллами; домогаются, требуют штурма. Все готово, и лестницы поданы; стены моей крепости весьма меня в сем случае беспокоят. Впрочем, на сие есть воля Божия».

Но ни яростные артобстрелы, ни несколько попыток взять Шушу приступом не помогли персам. 5 сентября, через 49 дней осады крепости, Аббас-Мирза пришел к выводу, что Шушой ему не овладеть, и снял блокаду. Гарнизон крепости ликовал: единственный полк устоял против целой армии!..

Вскоре выяснилось, что потери осажденных были минимальными – всего 32 человека убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Император Николай I, восхищенный доблестью героев Шуши, пожаловал 42-му егерскому полку Георгиевское знамя с надписью «За оборону Шуши против Персиян в 1826 году». Правда, сам полковник Иосиф Антонович Реут был награжден довольно скромно – орденом Святого Владимира III степени.

Впоследствии герой обороны Шуши И. А. Реут сделал достаточно яркую военно-административную карьеру и в 1841 г. был произведен в генерал-лейтенанты. Скончался И. А. Реут 9 октября 1855 г. в Тифлисе.

«Потомству в пример»: Александр Казарский

14 мая 1829 г.

Эта дата – 14 мая 1829 года – золотыми буквами вписана не только в историю русского флота, но и в русскую историю вообще. Это – праздник доблести, верности долгу, мужества, который достоин быть внесен в календарь России и отмечаться во всенародном масштабе…

Шла русско-турецкая война. 14 мая 1829 года три русских военных корабля – фрегат «Штандарт» и бриги «Орфей» и «Меркурий» – несли патрульную службу в Черном море. Внезапно на горизонте показались паруса мощной турецкой эскадры. Командир «Штандарта» Сахновский, увидев, что силы неравны, приказал маленькому русскому отряду уходить к Севастополю. Но имевший худшие мореходные качества «Меркурий» вскоре отстал от двух других кораблей. К нему стремительно приближались быстроходные мощные «турки», два линкора – 110-пушечный «Селимие» и 74-пушечный «Реал-Бей»…

Казалось бы, устоять против них у «Меркурия» не было никаких шансов. Это был небольшой корабль, водоизмещением 445 тонн, предназначенный для патрулирования прибрежной зоны. Построенный в Севастополе в 1820 г., «Меркурий» был вооружен всего лишь 18 карронадами – гладкоствольными чугунными пушками. Экипаж брига составлял 115 моряков. Никаких боевых заслуг у корабля пока не имелось: в 1827 г. он действовал у берегов Абхазии, пресекая действия контрабандистов, а в кампанию 1828 г., в основном, конвоировал русские транспорта.

Командиру брига Александру Ивановичу Казарскому был 31 год. Он родился 16 июня 1797 г. в маленьком городке Дубровно Витебской губернии и рано связал свою судьбу с флотом. В 1814-м Казарский получил чин мичмана. Служил он на Дунайской военной флотилии и Черноморском флоте, в 1828-м, будучи командиром брига «Соперник», успешно участвовал во взятии Анапы и Варны, за что получил чин капитан-лейтенанта.

^{Бой русского брига «Меркурий» с двумя турецкими линкорами. Художник М. Ткаченко}

Ввиду стремительно надвигавшихся на «Меркурий» турецких линкоров Казарский собрал военный совет. Он был невелик – по очереди высказывались офицеры брига: поручик корпуса штурманов Иван Петрович Прокофьев, мичман Дмитрий Петрович Притупов, лейтенант Сергей Иосифович Скарятин и лейтенант Федор Михайлович Новосильский.

– Как мы поступим? – спросил Казарский. – Разделим судьбу «Рафаила» или…

Офицеры мрачно переглянулись. Они уже знали о позорной истории, которая приключилась буквально три дня назад, 11 мая. Тогда, окруженный турецкой эскадрой, без боя сдался противнику 36-пушечный русский фрегат «Рафаил». По иронии судьбы его командиром был предыдущий командир «Меркурия» капитан 2-го ранга Стройников.

Слово взял младший по чину, поручик Прокофьев:

– Господин капитан-лейтенант, Морской устав повелевает нам драться до конца. И другого решения я не вижу. Ежели в ходе боя у нас будет сбит рангоут, появится течь или все пушки будут разбиты, предлагаю взорвать «Меркурий», сцепившись с одним из «турок»… Для этого нужно у крюйт-камеры положить заряженный пистолет, чтобы тот из нас, кто выживет, выстрелом взорвал бы бриг.

В том же духе единогласно высказались и другие. Казарский радостно оглядел сослуживцев – он не ошибся в них.

– Мы русские и мы будем драться, – подвел итог командир «Меркурия». – С Божьей помощью мы победим…

В половине третьего дня турецкие линкоры подошли на расстояние выстрела к русскому бригу. Осколки ядер начали попадать в паруса и такелаж. Чтобы ободрить матросов, Казарский произнес:

– Ничего, пускай пугают. Это они нам «Георгия» везут…

Первым на бриг устремился «Селимие». Он попытался зайти «Меркурию» с кормы, но русский корабль искусно уклонился и сам дал залп правым бортом по противнику.

Но тут к левому борту «Меркурия» подошел «Реал-Бей». Две тени огромных линкоров нависли над маленьким бригом слева и справа. С «Селимие» турки закричали по-русски: «Сдавайся, убирай паруса!» Ответом было общее «Ура!» команды «Меркурия» и дружный залп из всех пушек и ружей…

Три с половиной часа длился этот беспримерный поединок. Зажатый между двумя линкорами, бриг вел меткий огонь по такелажу «турок» и постоянно маневрировал, не давая противнику прицелиться. В начале шестого вечера выстрел канонира Ивана Лисенко повредил на «Селимие» грот-марс-рею, и турецкий линкор отстал для ремонта. А через полчаса еще один удачный залп русских артиллеристов повредил «Реал-Бей». Оба «турка» беспомощно легли в дрейф, в то время как русские моряки вышли из боя победителями!..

В ходе сражения экипаж «Меркурия» потерял 4 человека убитыми и 6 ранеными, причем командир был контужен в голову. На самом бриге насчитали 22 пробоины в корпусе, 133 в парусах, 16 повреждений в рангоуте и 148 в такелаже. Но, к счастью, ни одно из повреждений не было серьезным и не привело к потере корабля.

Победа крохотного «Меркурия» над двумя линкорами была настолько фантастической, что многие поначалу считали ее просто морской байкой. Газета «Одесский вестник» писала: «Подвиг сей таков, что не находится другого, ему подобного в истории мореплавания; он столь удивителен, что едва можно оному поверить. Мужество, неустрашимость и самоотвержение, оказанные при сем командиром и экипажем “Меркурия”, славнее тысячи побед обыкновенных».

Бриг «Меркурий» вторым (и последним) в русском флоте после линейного корабля «Азов» был удостоен кормового Георгиевского флага. Дальнейшая «биография» героического корабля сложилась довольно обыкновенно: в 1832–1836 гг. «Меркурий» стоял в Севастополе на капитальном ремонте, в 1837–1843 гг. участвовал в высадке десантов и патрулировании кавказского побережья. В дни героической обороны Севастополя изношенный корпус старого корабля использовался в качестве понтона и плавучего склада. 9 ноября 1857 г. бриг «Меркурий» за ветхостью был исключен из состава флота и разобран.

Тем не менее память о легендарном корабле свято береглась на Черноморском флоте. Корвет (1865) и два крейсера (1883, 1907) несли почетное имя «Память “Меркурия”» (им по очереди передавался Георгиевский флаг с «Меркурия»), а бриг (1834) и минный крейсер (1890) именовались в честь А. И. Казарского.

Капитан-лейтенант А. И. Казарский был произведен в капитаны 2-го ранга, стал флигель-адъютантом императора и получил орден Святого Георгия IV степени, таким же орденом был награжден поручик И. П. Прокофьев. Остальные офицеры получили ордена Святого Владимира IV степени с бантом, а матросы – Знаки отличия Военного ордена. Кроме того, офицеры получили право добавить в фамильные гербы изображение пистолета, выстрелом из которого предполагалось взорвать корабль. Впоследствии один из героического экипажа «Меркурия» – Ф. М. Новосильский (1808–1892) – дослужился до адмиральского чина.

К сожалению, жизнь Александра Ивановича Казарского, под руководством которого был совершен беспримерный подвиг, оборвалась через несколько лет. 16 июля 1833 г. он, произведенный к тому времени в капитаны 1-го ранга, внезапно скончался в Николаеве во время ревизии черноморских портов. Предполагается, что офицер, славившийся своей честностью и неподкупностью, был отравлен.

В 1839 г. на Мичманском бульваре Севастополя был открыт памятник героическому экипажу «Меркурия». На его постаменте выбита лаконичная надпись: «Казарскому. Потомству в пример».

«Помните, братцы, мое дело!»: Архип Осипов

22 марта 1840 г.

Архип Осипович Осипов родился в 1802 г. в семье крепостных помещика Стратонского в селе Каменки Липовецкого уезда Киевской губернии. 21 декабря 1820 г. был записан в армию рекрутом и 5 апреля 1821 г. зачислен в Крымский пехотный полк. Через год службы Осипов попытался бежать из части, за что был наказан тысячей шпицрутенов. Однако в дальнейшем Архип стал исправным служакой, за отличия в войнах с Персией (1826–1828) и Турцией (1828–1829) получил две серебряные медали, а затем и нарукавную нашивку за 15 лет беспорочной службы. Изображений Осипова не сохранилось, но, по воспоминаниям современников, это был «бравый солдат… высокого роста, с продолговатым лицом, обрамленным темно-русыми волосами, и серыми глазами».

С 1834 г. Осипов служил на Кавказе, в 9-й мушкетерской роте Тенгинского пехотного полка, входившего в состав гарнизона Михайловского укрепления. Этим укреплением командовал штабс-капитан 5-го Черноморского линейного батальона Николай Константинович Лико – выходец из греческих дворян Балаклавы. Кроме двух рот черноморских линейцев, гарнизон составляли две роты тенгинцев и две роты Навагинского пехотного полка – всего 8 офицеров и 480 нижних чинов.

29 марта 1840 г. Лико узнал о том, что огромные толпы горцев внезапным приступом овладели Лазаревским и Вельяминским укреплениями и движутся к Михайловскому. Число врагов приближалось к 12 тысячам. Лико немедленно собрал на воен-ный совет всех офицеров и нижних чинов своего укрепления и, ничего не утаивая, обрисовал перед ними сложившуюся ситуацию. Все дали слово друг другу стоять насмерть, а Архип Осипов вызвался взорвать пороховой погреб в случае захвата неприятелем укрепления.

По свидетельству рядового Иосифа Мирославского, к этому решению солдат пришел далеко не случайно. Он серьезно готовил себя к самопожертвованию и сказал сослуживцам:

– Ну, если будет нападение, то для России память великую сделаю.

^{Подвиг рядового 77 го пехотного Тенгинского полка Архипа Осипова 22 марта 1840 года. Художник А. Козлов}

– Ты солдат, – ответили ему товарищи, – что ты можешь сделать?

– Я себя обрекаю на смерть и зажгу порох в погребе, – отозвался Осипов. – Душевно желаю, чтобы неприятель бросился бы на грабеж.

Об инициативе Осипова стало известно штабс-капитану Лико. В присутствии всех офицеров крепости он дал рядовому поцеловать крест. Осипов перекрестился и присягнул в том, что уничтожит пороховой погреб, когда горцы будут в непосредственной близости от него. Иеромонах о. Паисий благословил штабс-капитана Н. К. Лико и рядового А. О. Осипова на подвиг. Гарнизон Михайловского спокойно готовился к смертельному бою: солдаты надевали чистое белье и мундиры, исповедовались, причащались. С вечера 18 марта гарнизон занимал боевые посты, а Архип Осипов с фитилем оставался наготове в пороховом погребе.

Атака горцев на Михайловское началась рано утром 22 марта 1840 г. Ожесточенный бой кипел пять часов. Командир гарнизона штаб-капитан Лико получил два пулевых и одно сабельное ранение, но, истекая кровью, продолжал руководить боем. Другие офицеры – поручики Тимченко и Безносов, подпоручик Краузгольц, прапорщики Ермолаев, Замборский и Смирнов – со славой погибли в неравной схватке. К 10 утра последние защитники Михайловского пали с оружием в руках, толпы горцев заполонили укрепление. Несколько раненых, готовых дорого продать свою жизнь, собрались у порохового погреба. И тогда Лико обратился к Осипову:

– Делай свое дело!

– Будет исполнено, ваше благородие, – тотчас отозвался солдат, склоняясь под благословение иеромонаха Маркела. – Пора, братцы… Кто останется жив, помните мое дело!

С фитилем и гранатой в руках Осипов кинулся к запасам пороха. Прогремел чудовищный взрыв. 3 тысячи атакующих легли замертво на развалинах Михайловского…

8 ноября 1840 г. военный министр России граф А. И. Чернышев издал приказ № 79, посвященный подвигу А. О. Осипова: «Обрекая себя на столь славную смерть, он просил только товарищей помнить его дело, если кто-либо из них останется в живых. Это желание Осипова исполнилось. Государь Император почтил заслуги доблестных защитников Михайловского укрепления в оставленных ими семействах. Для увековечения же памяти о достохвальном подвиге рядового Архипа Осипова, который семейства не имел, Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил сохранить навсегда его имя в списках 1-й гренадерской роты Тенгинского полка, считая его первым рядовым, и на всех перекличках, при спросе этого имени, первому за ним рядовому отвечать: “Погиб во славу русского оружия в Михайловском укреплении”».

Архип Осипов стал первым русским солдатом, чье имя было навечно внесено в списки воинской части. В 1876 г. на месте бывшего Михайловского укрепления был воздвигнут чугунный крест в память о подвиге рядового-тенгинца, а в 1881 г. во Владикавказе был торжественно открыт памятник А. О. Осипову и Н. К. Лико. 19 августа 1911 г. был утвержден нагрудный юбилейный знак 77-го пехотного Тенгинского полка. На нем был изображен Архип Осипов с фитилем в руках и надпись «Братцы, помните мое дело!»

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.