Стражники Иерусалима

Они молча прошли через сени и вышли на улицу, где их в нетерпении поджидал Юсуф.

– Ну наконец-то! – радостно воскликнул он. Было уже поздно, и узкий переулок выглядел довольно зловеще. Здесь жили исключительно христиане. В большинстве своем они были вполне миролюбивы, но среди молодых встречались и буйные головы, не слишком дружелюбно настроенные по отношению к солдатам-мусульманам. Так что место и время были не самые удачные, чтобы стоять тут в одиночку, да еще янычару. – Нашел что-нибудь, Рашид?

– Нет.

– А вы?..

– Они тоже ничего не обнаружили, – прервал его на полуслове Рашид. Его гнев все еще не полностью испарился, и единственным его желанием было поскорее убраться отсюда и забыть все – если это ему когда-нибудь вообще удастся.

– Эй, Рашид, а куда это ты собрался? – удивленно крикнул ему вдогонку Юсуф.

– Пойду к мастеру поварешки и доложу ему, – бросил, не останавливаясь, Рашид через плечо. Быстрыми шагами он стремительно уходил вперед. И чем проворнее он шел, тем больше становилось расстояние между ним и двумя запуганными девочками, разоренным домом, его странным сном и мыслями о сале и жареной свинине с хрустящей корочкой. Он словно надеялся, что стоит ему припустить, как мучившие его совесть воспоминания не смогут угнаться за ним и отстанут. – Кроме того, я ужасно хочу есть. Пора наконец хоть что-нибудь проглотить.

Юсуф смиренно развел руками и вздохнул.

– Не вешай голову, дружище, – улыбнулся Хасан. – Ты же его знаешь. Мухи на стене достаточно, чтобы в нем закипела кровь.

Трое солдат дружно расхохотались.

– Однако Рашид прав, – вставил Джамал, – самое время вернуться в казарму, поговорить с мастером поварешки и поесть. Я такой голодный, что запросто съем целого барана. Пошли, если поторопимся, еще догоним его.

Стояла глубокая ночь. В доме купца Козимо ди Медичи все было спокойно. Спали господа, спали слуги, даже лошади спокойно стояли в своих стойлах, тихо пофыркивая и поворачивая головы к Элизабет, которая, закутавшись в темную накидку до щиколоток, кралась мимо них. Конечно, она предпочла бы выйти из дома через главную дверь, чем вот так пробираться через конюшню. Не в пример узкому переулку, куда можно было попасть из конюшни, улица, на которую выходил фасад дома, была освещена. Но там, прямо у парадной двери, спал Махмуд. Он хотя и был полный дурак, способный поверить в любую чушь, которую она наплетет ему, будить его ей ни за что не хотелось. Никто не должен был знать о ее ночной вылазке. Ни единая душа.

Элизабет отодвинула засов и осторожно выглянула наружу. Высоко над ее головой, в узком просвете между мрачными стенами домов, угрожающе возвышавшимися вокруг нее, светили звезды. Бесчисленные огоньки, словно маленькие свечки надежды посреди черноты. Но сам переулок был погружен в кромешную тьму. Не было видно ни зги. Элизабет прислушалась. Ночью вряд ли кто-нибудь забредет сюда. Иногда мимо ночным патрулем проходили солдаты, но тут же вновь растворялись в темноте, будто тоже боялись ее, как и она их. Сейчас все было тихо.

Элизабет вышла в переулок и тщательно закрыла за собой дверь. Теперь погас последний слабый лучик света, и она оказалась одна в кромешной тьме и невольно содрогнулась своим рыхлым телом. Прошлый раз, когда она шла этой дорогой, светила луна, ее серебристый свет четко и ясно указывал ей путь. А сегодня было новолуние, и в переулке была такая темнотища, что даже вытяни руку перед собой – и то не увидишь. Стук сердца барабанной дробью отдавался в ушах, и на какой-то момент страх овладел ею. Она до смерти испугалась этого мрака, словно заманивавшего ее прямо в ад. Надо было догадаться прихватить лампу! Элизабет почувствовала сильное желание немедленно вернуться под домашний кров. Может, действительно взять лампу или факел? А вдруг она разбудит Махмуда или Эстер?

В этот момент в ушах ее раздался голос. Голос отца Джакомо. И это были слова, которые он произнес в конце их последнего собрания несколько дней назад, слова, исполненные глубокой веры, придававшие ей сейчас силы. «Будьте сильными, полагайтесь на Господа. Путь ваш может пролегать сквозь глубокую тьму и страшные опасности, но не забывайте, братья и сестры, этот путь приведет вас к свету». Да, отец Джакомо был прав. Она должна пересечь темноту, чтобы выйти к свету. Она должна быть сильной. И она будет сильной. С Божьей помощью.

Элизабет затянула накидку под подбородком и свернула налево. Медленно, шаг за шагом пробиралась она ощупью вдоль стены дома, пока наконец не дошла до большой улицы, освещенной факелами через равные промежутки. Здесь она пойдет быстрее, но нужно соблюдать особую осторожность. Ведь не только ей здесь лучше видно, солдатам – тоже.

Насколько позволяла ее тучность, стараясь не шуметь и не задыхаться, Элизабет почти бегом преодолела улицу и свернула в боковой проулок. Но что это? Повариха остановилась и прислушалась. Где-то впереди послышался тяжелый топот сапог, грубые голоса и звон сабель. Шум доносился из соседнего переулка и приближался прямо к ней. Элизабет торопливо огляделась в поисках укрытия. Шагах в десяти от нее, между двумя соседними домами, зиял узкий проход. Скорее всего, через него можно было попасть на задний двор, а можно было и упереться в стену. Но это уже не имело значения, так или иначе, туда не проникал свет уличных факелов, и она сможет укрыться в тени. Элизабет припустилась что было духу, уже краем глаза увидев первого солдата, появившегося из-за угла. И тут вдруг что-то зазвенело, упало на булыжную мостовую.

«Мой крест!» – с ужасом поняла она и с максимальным проворством, которое допускали ее объемы, наклонилась за сверкавшим и переливавшимся в отблеске факельного огня предметом. Крест был красиво отделан ограненными аметистами, его много лет назад завещала ей племянница епископа Перуджи в награду за ее кулинарное искусство и верную службу. Этот крест был слишком дорог ей, чтобы оставить его валяться на улице, даже если это стоило бы ей жизни.

Схватив крест, она прижала его к объемистой груди и побежала дальше. Солдат повернул голову в ее сторону в тот самый момент, когда она поравнялась со спасительным проходом. Она успела разглядеть высокую шапку янычара и сверкнувшую на боку саблю. Задыхаясь от быстрого бега и обуревавшего ее ужаса, она юркнула в темную нишу и принялась истово молиться Богу, чтобы турок не заметил ее. И еще она молилась, чтобы в темноте ее не подкарауливали новые кошмары – вроде воров, убийц или – что еще страшнее – крыс.

– Стойте, ребята! – услышала она на небольшом удалении голос янычара. – Вы тоже видели это?

– Что именно?

– Чью-то тень. Там впереди. Мне показалось, кто-то прошмыгнул через улицу, чтобы не попасться нам на глаза.

Элизабет поперхнулась и зажала рукой рот. Значит, он все-таки заметил ее.

– Ты уверен, Рашид? Я ничего не видел. А ты, Джамал?

Молчание. Элизабет отдала бы целую связку умбрийских колбас, которые она приготовила к завтрашнему господскому обеду, лишь бы узнать, что сейчас делали солдаты. Обыскивали входы в дома? Подбирались ближе, поскольку успели заметить, где она спряталась?

– Должно быть, тебе померещилось, Рашид, – произнес наконец другой голос.

– Может, зверь какой? – предположил еще один голос. Таким образом, их было не меньше четырех, сосчитала Элизабет. Четверо солдат! Если они ее обнаружат, она пропала! – Может, это кошка за мышами охотится. Или бродячая собака. Пошли дальше.

Шаги приближались. Кажется, проходят мимо. Элизабет увидела, как мужчины минуют ее прибежище.

Один, два, три. В ее груди затеплилась надежда. Но тут четвертый янычар замедлил шаги и остановился прямо перед узким проходом. Его стройная фигура четко выделялась на фоне освещенной улицы. Элизабет втянула свое мощное тело еще глубже в темноту, пока не уперлась в стену. Тупик! Она уже не отваживалась дышать. Видел ли он ее, слышал ли?

– Эй, Рашид, ну что там?

– Не знаю, – отозвался янычар, втянув носом воздух, словно ищейка, взявшая след. – Тут что-то есть. Запах какой-то странный. Каких-то необычных приправ и... да, точно, колбасы.

Его голос в тишине звучал так громко меж тесно сгрудившихся стен, как будто парень был совсем рядом. От страха у Элизабет замерло сердце. А что, если он подойдет еще ближе? Если войдет в нишу? Здесь он неминуемо найдет ее. Бежать ей некуда, выхода нет. Что он с ней сделает? Она крепко зажмурилась и стала про себя страстно молиться Господу, моля Его спасти и сохранить ее. Другие тоже подошли поближе и стали принюхиваться, будто свора охотничьих собак.

– Послушай, Рашид, и чем ты только думаешь? – со смехом воскликнул один из янычар. – Еще бы здесь не пахло колбасой! Ведь тут по соседству живет Ибн-аль-Саид, мясник. У него лучшая в городе колбаса. По-моему, ты переутомился и тебе пора спать. Вот уже и призраки мерещатся. Ну пойдем наконец, хватит!

Элизабет рискнула приоткрыть глаза. Четвертый янычар все еще стоял у прохода, словно никак не мог избавиться от сомнений.

– Пожалуй, вы правы, – произнес он в конце концов. Потом наклонился и поднял что-то с земли. – Наверное, я обознался. Должно быть, это была кошка.

Шаги солдат удалились, наконец все стихло. Однако Элизабет еще долго выжидала, прежде чем решилась выбраться из своего укрытия. Она медленно и бесшумно вышла на улицу. Осторожно огляделась. Нигде никого не было видно – ни кошки, ни человека, ни янычара. Никого. Как близко она была от разоблачения! И все только потому, что готовила в этот день колбасу! По вкусу хозяина – с чесноком, розмарином и тимьяном, как делали их у нее на родине. Вот уж никак не могла она предположить, что запах настолько въестся в ее одежду, что выдаст ее! И все же она была спасена.

От облегчения у нее обмякли колени, и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не рухнуть посреди улицы. Она поднесла крест к губам, чтобы поцеловать его в знак благодарности, и тут вдруг увидела, что прямо в середине недостает одного камня. Она потеряла один из самых красивых аметистов! Должно быть, он выскочил при ударе о булыжную мостовую. Элизабет со стоном опустилась на колени и принялась шарить повсюду, но камня нигде не было. Может, именно тот аметист и поднял янычар? Она еще постояла в нерешительности, скорбя по поводу утраты драгоценного камня. Но потом все же заспешила дальше, ведь она и так потеряла массу времени. Если не поторопиться, она не доберется вовремя до старой каменоломни царя Соломона, и собрание начнется без нее.

Тяжело дыша, Элизабет наконец добежала до скрытого прямо в городской стене лаза, который вел в каменоломню. Никто теперь уже не знал, действительно ли сам царь Соломон приказал отрыть здесь каменный карьер. Но согласно сохранившимся преданиям, здесь добывали камни для строительства храма. Старые каменоломни состояли из сотен, а то и тысяч штолен и пещер, которые переплелись в непроходимый лабиринт, далеко простиравшийся под городом и даже выходящий за городские стены. И хотя каменоломни вполне могли сгодиться как укрытие или жилище, они были совершенно заброшены. Лишь несколько пещер использовались торговцами маслом и вином в качестве складских помещений, но многие штольни за долгие годы обрушились. Тот, кто не ориентировался в этом подземном царстве, был обречен. Непосвященный мог с легкостью заблудиться в лабиринте и уже никогда не выбраться из него или же провалиться в одну из бесчисленных ям, которые вдруг неожиданно разевали под ногами свой алчущий зев, подобно гигантским змиям, только того и ждавшим, чтобы проглотить непрошеных гостей. Некоторые из этих ям были прикрыты незакрепленными досками, по большей части старыми и прогнившими, лишь обманчиво заставлявшими новичков чувствовать себя в полной безопасности. В действительности же то были смертельные ловушки.

Постанывая, Элизабет подняла деревянную, хорошо замаскированную соломенной рогожей крышку люка. Перед ней открылась черная пропасть. В темноте она с трудом различила две перекладины лестницы. Душа поварихи окончательно ушла в пятки, когда дрожащими руками она закрыла за собой крышку и в кромешной тьме начала спускаться вниз по лестнице. Оказавшись внизу, она попыталась нащупать под кучей словно случайно набросанных досок один из факелов, которые братья и сестры всегда прятали там. Уже несколько месяцев ходила Элизабет на собрания отца Джакомо, но раньше у входа в штольню ей всегда попадался кто-то из единомышленников, и они вместе шли в пещеру на тайное собрание. На сей раз она припозднилась. Никого не было видно, и у нее кровь стыла в жилах при одной мысли о том, что ей придется одной проделать извилистый путь до пещеры через запутанные переходы из одной каменоломни в другую. А вдруг она заблудится? Стоит ей проглядеть один из тайных знаков, оставленных братом Стефано, и пойти по неправильной дороге, она тут же собьется с пути.

«Молитесь и надейтесь, и Господь всегда придет вам на помощь». Это были слова отца Джакомо. Элизабет начала тихонько нашептывать молитву. Звук ее голоса, отброшенный от шершавых стен каменоломни, отозвался зловещим эхом, словно предвещающий беду дух насмехался над ней. Элизабет чуть не заплакала и продолжила молитву про себя. Наконец она нашарила факел и не с первого раза зажгла его. Руки ее дрожали от волнения. К страху перед лабиринтом добавилось возбуждение от скорой встречи с отцом Джакомо. Она замирала, предвкушая, что опять услышит его голос и будет стоять перед ним. Этот человек был посланником Господа, святым – в этом Элизабет была твердо уверена. Слово Спасителя воодушевляло его. Его голос, его глаза, его жесты... Каждой своей жилкой он служил Христу. Слова его были могущественны и звучали пророчески, будто он собственной персоной стоял когда-то перед Иисусом, и Он возложил на него миссию. Она ни за что не хотела пропустить его проповедь, ни при каких обстоятельствах.

Элизабет покрепче сжала факел и зашагала вперед, переходя от одного указателя к другому, которые повсюду оставил брат Стефано, доверенное лицо и постоянный спутник отца Джакомо. Тот, кто находил эти знаки и умел их правильно толковать, с легкостью отыскивал дорогу к месту тайных собраний. Если же человек не был посвящен, он не придал бы никакого значения восковому пятну на камне, нарисованной на песке рыбе, голова которой показывала правильное направление, палке в форме креста. Некоторые из знаков были как бы случайно обронены или оставлены играющими детьми. Даже Элизабет находила их только потому, что знала об их существовании. Всего знаков было четырнадцать. Каждый из них символизировал веху на тернистом пути Господа, и Элизабет останавливалась у каждого, чтобы помолиться. И вот наконец она добралась до последнего узкого и извилистого прохода, который вел к пещере.

Уже издалека донеслось до нее многоголосое бормотание. Похоже, собрание еще не началось, поскольку хор голосов был нестройным. Она погасила свой факел и пошла на шум голосов. И вот наконец увидела падающий в проход свет из пещеры: она была у цели.

У ее ног простиралась пещера, просторная и красивая, как одна из тех церквей, в которые она ходила на своей родине. Со сводчатого потолка и со стен свисали сталактиты, образуя боковые приделы, алтарь, колонны и ниши, в которых горели свечи. Некоторые даже напоминали фигуры святых. Это было настоящее чудо. И не только Элизабет была убеждена, что сам Господь сотворил здесь место для благоговейных молебнов. Полдюжины факелов были воткнуты в гнезда на стенах, равномерно рассредоточенные по всей пещере. На обломках скал, выглядевших как каменные скамьи, сидели мужчины и женщины. Некоторые привели с собой даже детей, чтобы получить благословение от отца Джакомо. Людей было еще больше, чем в прошлый раз. Намного больше. Сердце Элизабет затрепетало от радости. Каждый раз все больше и больше братьев и сестер приходило на собрания. Послание отца Джакомо распространялось в Иерусалиме, как когда-то Евангелие. Ее охватил благоговейный трепет. Она поспешно сошла вниз по каменным ступенькам, возникшим, быть может, сотни лет назад по воле Господа. Прошла мимо братьев и сестер, здороваясь с теми, кого знала, и кивая тем, кого видела этой ночью в первый раз. Наконец она отыскала Ханну, свою подругу.

Ханна была поварихой в доме одного купца из Кордовы. В этом доме отец Джакомо и брат Стефано нашли прибежище сразу после своего прибытия в Иерусалим. Она была одной из первых, кто наслаждался его словом. И именно она несколько месяцев назад впервые привела с собой на тайное собрание Элизабет.

– Элизабет! Мир тебе! – обрадовалась Ханна, обе женщины обнялись и расцеловались. – Как ты поздно сегодня. Я уж боялась, что с тобой что-то случилось.

– Я и впрямь была на волосок от этого, – ответила Элизабет, с кряхтением садясь рядом с подругой на широкий камень. – Хозяин не пускал?

Элизабет покачала головой.

– Нет, янычары. Чуть не поймали, но Господь меня уберег, – сказала она, воздев руки. – А потом долго сидела в укрытии и не смела высунуться. Боялась, что опоздаю.

– Нет, как раз успела. Отец Джакомо тоже еще не пришел. Мы... О, вот как раз и он!

Ханна показала на переднюю часть пещеры. По рядам собравшихся пробежал шепот, и тут же все разговоры смолкли. Из узкой щели в скале вышел отец Джакомо, облаченный в долгополое коричневое одеяние из простого грубого сукна, перепоясанное веревкой из телячьей кожи, и в сандалиях на босую ногу. Голова его была непокрыта, череп гладко выбрит, оставлен лишь венчик из каштановых волос, будто нимб, золотисто поблескивавший в свете факелов. Лицо было аскетичное – худое, преисполненное мудрости и смирения. Глаза, однако, полыхали огнем. Человек, стоявший перед ними с опущенной головой, такой скромный и в то же время такой возвышенный, был святым. Элизабет не встречала более красивого лица – разве только у Ансельмо, сына ее господина Козимо ди Медичи. Но Ансельмо был молодым человеком, подобно своим сверстникам, предававшимся светским утехам и радостям, он был греховное, порочное дитя. Может, и его душу еще можно спасти?

Все собравшиеся почти одновременно встали. Стало так тихо, что можно было бы услышать, как падает перо.

Медленно и степенно отец Джакомо подошел к краю плато, которое образовывало алтарь, так что каждый в пещере мог лицезреть его. Все взгляды были обращены к нему, а он свысока взирал на свою паству. Взор его доставал до каждого в отдельности, и лицо его озарилось сиянием, отчего у Элизабет зашлось сердце. Словно небо позволило присутствовавшим здесь на миг приобщиться к великолепию и величию рая.

– Братья и сестры во Христе, – начал отец Джакомо своим несравнимым голосом, от которого у Элизабет на глаза всякий раз наворачивались слезы умиления. – Меня переполняет радость, что и сегодня я могу приветствовать вас именем Господа. И я испытываю к вам глубокую благодарность за то, что нас опять стало больше. Но все же нас пока еще не очень много, ведь мы по-прежнему вынуждены скрываться от чужих глаз и ушей. И тем не менее благая весть людям разлетается по городу. Поведаю вам, братья и сестры, что наступит день – скоро наступит, – когда нам не придется больше таиться в каменоломнях мудрого царя Соломона. Придет день, когда нас будет столько же, сколько звезд на небе. Мы выйдем из этой пещеры и пойдем на улицы и площади города, и каждый, это говорю вам я, братья и сестры, каждый услышит наш голос. Он будет подобен раскатам грома, трубам, заставившим рухнуть иерихонские стены. Наша весть потрясет людские сердца, и правоверные отделятся от неверных, как овцы от волков. Мы разрушим храм и построим его заново, и вот тогда, это говорю вам я, братья и сестры, этот город станет по-настоящему Священным. И тогда они наконец будут изгнаны, святотатствующие осквернители, и ничье другое имя, кроме имени Господа нашего Иисуса Христа, не будет почитаемо в стенах этого города. А пример святого города Иерусалима воссияет над всей землей, и возникнет Царство Божие на земле!

– Аминь!

– Аллилуйя!

– Аминь!

– Аллилуйя!

– Благословен Бог Всевышний!

Восторженные крики не стихали. Но тут вперед вышел брат Стефано и воздел вверх руки.

– Успокойтесь, братья и сестры, тише! – крикнул он. – Давайте послушаем, что еще скажет нам отец Джакомо.

В пещере мгновенно воцарилась тишина.

– Братья! Сестры! День нашей победы уже не за горами, но он еще не наступил. Напротив, нас ожидают тяжкие испытания. – Отец Джакомо переводил суровый взгляд с одного лица на другого, словно желая призвать каждого верующего к терпению и осмотрительности. – Наше место встреч пока еще остается тайным, но наше сообщество – уже нет. Наместник Сулеймана уже наслышан о нас. Он называет нас подстрекателями и видит в нас опасность для себя и для господства империи султана. Поэтому он натравил на нас своих легавых псов – янычар. Сегодня они обыскивали жилища наших братьев и сестер по вере, живущих неподалеку от храма, где хранится святой Гроб Господа нашего Иисуса Христа. Они надеялись найти следы, которые приведут их к нам. Но наши братья и сестры были мужественными, и ни один из них не промолвил ни слова, не свернул с пути истинного. Но теперь, когда янычары напали на наш след, они не успокоятся, пока не найдут нас. При этом для них любые средства хороши. Они приставят к нам шпионов. Наши господа и слуги, наши соседи, даже наши единоутробные братья и сестры, мужья и жены, матери и отцы могут выдать нас богохульникам, врагам Господа нашего!

По рядам прокатилась волна недоумения, собравшиеся испуганно переглянулись.

– Но не отчаивайтесь, братья и сестры, ибо этот путь тоже уготован нам. Он часть того креста, который мы должны взвалить на свои плечи, дабы следовать слову Господа и приготовить путь Ему. Ибо Он сам сказал: «Не мир пришел Я принести, но меч». Нам предстоит последовать примеру святых мучеников, вынести предательство, заточение в темнице, пытки, может быть, даже смерть, чтобы служить нашему Господу. Ибо Царство Божие уже близко. Имена осквернителей веры будут стерты со скрижалей. И каждый, кто страдает за Него, будет сидеть по правую руку Его, когда Он придет!

– Аминь!

– Братья и сестры! – Отец Джакомо сделал шаг вперед, подошел к краю плато и распростер руки. Он вглядывался в лица присутствующих, словно желая обнять каждого. – Несите дальше нашу весть. Но будьте бдительны. Остерегайтесь янычар, всюду рыщущих по нашему следу. И держите свои сердца закрытыми от отравленных, смертоносных речей богохульников. И тогда послужите Господу, как Он того ожидает от нас. А теперь давайте вместе помолимся и примем святое причастие.

Все собравшиеся преклонили колена. У Элизабет по щекам струились слезы. Да, она хочет служить Господу, всем сердцем хочет. Она передаст дальше послание отца Джакомо. И она уже даже знает – кому именно...

V

Заговор в Иерусалиме

Эздемир, наместник султана Сулеймана II, прозванного Великолепным, восседал в своем кресле и молча слушал доклад Ибрагима, «мастера суповой миски». Эздемир никогда не мог привыкнуть к обычаю янычар давать своим офицерам кухонные титулы. Ничего, кроме улыбки, такое странное звание у него не вызывало. Он всегда представлял себе, как Ибрагим, облачившись в фартук и поварской колпак, командовал своими янычарами и заботился о том, чтобы лук был порублен достаточно мелко, а зелень была действительно свежей. Но от сегодняшнего доклада Ибрагима смех так и застрял в горле наместника.

– Мои люди прочесали всю округу храма Гроба Господня, обыскали каждый дом, каждую квартиру, вплоть до самой убогой каморки, и ничего не нашли, – произнес мастер. – Никакого намека на этого проповедника Джакомо, ни малейшего следа его появления. Ничего.

Эздемир протер глаза. Он устал и измучился. Груз ответственности за этот город порой тяжко давил на него. Так же как когда-то, полторы тыщи лет назад, давил на плечи прокуратора Понтия Пилата. Настолько тяжко, что иногда он мечтал просто сбросить его и вернуться домой. Домой, в горы, туда, где была одна-единственная мечеть, где все мужчины и женщины знали суры Корана и никто ни с кем не спорил о достоверности их содержания. Но это желание было не так-то легко осуществить. Одному Сулейману Великолепному было дано решать, когда Эздемир может сложить с себя полномочия наместника Иерусалима и может ли вообще. Наместник вздохнул.

– Либо этот патер Джакомо чрезвычайно умный человек, которому ловко удается уходить от наших розысков, – продолжал Ибрагим, чье лицо при этом стало мрачнее тучи, – либо его последователи так боятся его, что готовы лучше навлечь на себя тяжелую кару, нежели предать его. Или же...

Эздемир вскинул глаза.

– Почему ты замолчал, друг мой?

– Прошу прощения, наместник, но я не имею права забывать, кто донес нам на этого таинственного проповедника.

Эздемир пожал плечами:

– Разве это играет какую-нибудь роль?

– Если копать неглубоко, то нет. Тогда он всего лишь простой человек, – хмуро произнес Ибрагим. – Голодный гончар, который после утомительного дня, проведенного на базаре, заглянул в харчевню и там случайно стал свидетелем того, как два приверженца проповедника пытаются настроить хозяина-христианина против его иудейских и мусульманских гостей. – Он щелкнул языком. – Но если знаешь, что гончара зовут Мелеахим, дело выглядит иначе.

– Мелеахим, говоришь? Так этот горшечник – еврей. Ну и что? – Эздемир недоуменно покачал головой. – Я тебя не понимаю, Ибрагим. Куда ты клонишь?

– В той истории, которую преподнес нам этот Мелеахим, кое-что не сходится. – Он поднял руку и начал считать: – Первое. Почему именно он – еврей – доложил об этом происшествии, хотя в харчевне якобы обедали и мусульмане, ни один из которых к нам не обратился? Второе. Он утверждал, что видел этого отца Джакомо с его спутником несколько месяцев назад по пути в Иерусалим. Разговор якобы шел о «последнем крестовом походе», который они замышляют. Если это так, почему он не явился к нам сразу? Почему только сейчас решил рассказать о тех паломниках? И третье. Почему, объясни мне, пожалуйста, еврей идет обедать в христианское заведение, когда через улицу еврейских шалманов что собак нерезаных? Насколько мне известно, у евреев требования к пище гораздо строже, чем запреты Корана. По словам этого Мелеахима, он обычно не ходит обедать в городские заведения и поэтому не слишком хорошо ориентируется в Иерусалиме. Туда он якобы забрел случайно и уже не отважился уйти. И все это, разумеется, происходит именно в тот день, когда парочка учеников Джакомо решает выступить с проповедью в харчевне этого христианина. – Он яростно затряс головой. – Я просто отказываюсь верить этому. Слишком много случайных совпадений.

– Вместо этого ты решил, что этот жалкий гончар замыслил заговор?

– Может быть, не он один. Но среди евреев есть тоже неблагонамеренные по отношению к нам. Они все еще утверждают, что Иерусалим принадлежит им. Считают нас чужаками, захватчиками и мечтают изгнать из города и нас, и христиан. Этот проповедник мог бы быть им полезен. Благодаря ему все наше внимание переключилось только на христиан. Мы их подозреваем, обыскиваем их дома, кого-то бросим в темницу, многие предпочтут бежать – но при этом... – Ибрагим помедлил. – При этом таинственный проповедник Джакомо окажется не более чем тенью, сказкой, выдуманной фигурой. А тем временем евреи могут безнаказанно замышлять новое восстание.

– Ну, по крайней мере эти двое приверженцев проповедника не были вымышленными персонажами. Хозяин вышвырнул их на улицу на глазах всех своих постояльцев.

Ибрагим презрительно фыркнул:

– Это мне известно. В конце концов я сам допрашивал его. Но почему-то среди посетителей харчевни не нашлось ни одного, кто мог бы подтвердить рассказ Мелеахима о двух возмутителях спокойствия. Кроме того, и это для меня самый весомый аргумент, жена хозяина – еврейка. Она даже дочь раввина, с которым мы не раз имели дело из-за его чересчур радикальных взглядов. Но, может, тебе не доложили об этом.

Эздемир вздохнул. Этот факт действительно был ему неизвестен. Конечно, это представляло историю гончара в ином свете. И все же ему не верилось, что старый горшечник солгал.

– Ты ведь знаешь, Ибрагим, что Сулейман, да благословит Аллах его и его потомков, стремится к мирной совместной жизни верующих в единого Бога. Мы должны доверять иудеям и христианам и во всем их... – Он оборвал себя на полуслове и махнул рукой. Как никто другой, он понимал, насколько пустыми были эти слова. К тому же Ибрагим был не из числа писарей, библиотекарей, переводчиков и министров, перед которыми он был обязан тщательно взвешивать свои слова. С Ибрагимом он мог позволить себе быть откровенным. Они хорошо знали друг друга и поддерживали почти дружественные отношения, с тех пор как Сулейман Великолепный вот уже почти десять лет назад послал их обоих в этот город блюсти его интересы. И так же как он сам, Ибрагим знал правду. Желанием султана было создать царство, в котором все – иудеи, христиане и мусульмане – могли мирно уживаться друг с другом. Все в конце концов верили в единого Бога, были детьми одного и то го же Господа, почитали одних и тех же пророков. Но то, что срабатывало в других частях империи, оказывалось невозможным в Иерусалиме. В этом городе иудеи, христиане и мусульмане непрестанно враждовали друг с другом. И задачей Эздемира и Ибрагима было заботиться о всеобщем мире, к которому стремился Сулейман. Каким бы путями они его ни достигали.

– Прости за откровенность, Эздемир. Быть может, Сулейман – великий правитель, но, к сожалению, он еще и великий мечтатель, слишком охотно закрывающий глаза на действительность. Мы с тобой знаем это не понаслышке, на своей шкуре испытали. Я ни в коем случае не собираюсь запрещать евреям и христианам верить в своего Бога или тем более изгонять их из города. Пусть вешают свои кресты на стену или читают свои молитвы у Стены Плача. Но мне кажется целесообразным держать под большим контролем их собрания и не предоставлять им те же привилегии, которыми пользуются магометане. С гяурами надо обращаться осторожнее. И я бы начал с евреев.

Наместник помолчал, обдумывая услышанное. В душе он считал, что Ибрагим прав. Как все янычары, тот с детских лет был солдатом. Знал все уловки мошенников и обманщиков, тонко чувствовал грозящую опасность, предательство и ложь. Под его мудрым руководством за последние годы янычарам удалось задушить в зародыше не один бунт, о которых Сулейман Великолепный даже не подозревал, сидя в своем дворце в далеком Стамбуле. Без него и его людей совместная жизнь трех конфессий вряд ли протекала бы так мирно на протяжении нескольких лет. Поэтому к его оценке, несомненно, нужно было прислушиваться. И если им действительно угрожал новый мятеж иудеев, то заботы, которые угнетали его сейчас, не шли ни в какое сравнение с тем, что ему еще предстояло.