Политическая машина

      — Это мое. — сказал я с наигранной небрежностью.
      — А? — спросил замечатавшийся констебль.
      — Эта песня. Я написал. Моя агитационная песня.
      Мне показалось, что полицейский как-то странно меня разглядывает. Может быть, он восхищался, но больше было похоже на разочарование и неприязнь.
      — Так вы за Лаулера? — мрачно спросил он.
      — Да. Я написал эту предвыборную песню. Которую они сейчас поют.
      — Я против него, целиком и полностью. — сказал констебль значительно. — Мне не нравятся его взгляды — подрывные, вот как я их называю. Подрывные.
      Ответить было нечего. Такие различия мнений неприятны, но от них никуда не денешься. В конце концов, неужели политические разногласия помешают началу такой прекрасной дружбы? Тактичнее всего обойти их молчанием. Я решил осторожно перевести разговор на менее скользкую почву, и словоохотливо заметил:
      — Я в Редбридже впервые.
      — А? — сказал констебль, но я видел, что ему неинтересно. Он в три быстрых затяжки докурил свою сигарету, и затоптал ее. Мне показалось, что он как-то странно напрягся и подобрался. В его рыбьих глазах я прочел, что время для болтовни прошло, и настала пора приниматься за нелегкую полицейскую работу. «Это дверь на платформу, мистер?» — спросил он, кивая на нее шлемом.
      Не знаю почему, но в тот момент меня охватило дурное предчувствие.
      — А зачем вам на платформу? — спросил я тревожно.
      Сомнений больше не осталось: я ему не нравился. Он окинул меня таким холодным взглядом, что я попятился в некотором страхе.
      — Не ваше дело — сказал он сурово — для чего мне на платформу. Если уж вам так хочется знать — продолжил он, с легкой непоследовательностью, отличающей великие умы — мне там нужно арестовать кое-кого.
      Возможно, для Юкрича это скверный комплимент, но я сразу подумал о нем. Кроме председателя, на платформе сидело еще человек двадцать горячих сторонников Носяулера, но мне и в голову не пришло, что рука закона может опуститься на кого-то из них. Через секунду я понял, что инстинкт меня не обманул. Пение смолкло, и громовой голос заполнил все пространство зала. Он что-то произнес, переждал раскаты хохота, и заговорил снова.
      — Вот он. — кратко сказал констебль.
      — Это, должно быть, ошибка — сказал я. — это мой друг, мистер Юкрич.
      — Его имя я не знаю, и знать не хочу. — возразил суровый констебль. — Но если это тот долговязый, в пенсне, проживающий в гостинице «Бык», то его-то мне и нужно. Может, он талантливый оратор с богатым чуйством юмора — горько сказал констебль, когда еще один взрыв веселого смеха встретил, как видно, очередную шпильку по адресу его кандидата. — да только ему придется пройти со мной в участок, и объяснить, как он оказался во владении краденной машины, объявленной в розыск.
      Мое сердце остановилось. Я увидел свет.
      — Ма… шины? — проблеял я.
      — Машины. — подтвердил констебль.
      — А фамилия того господина, который заявил об угоне, случайно не Кут? Потому что…
      — Я не…
      — Потому что, если так, то это ошибка. Мистер Юкрич — личный друг мистера Кута, и…
      — Я не знаю, как зовут хозяина машины. — ушел от вопроса констебль. — Все, что я знаю — машина в розыске, а этот тип на ней катается.
      В этот момент я оперся о дверь, и в спину мне ткнулось что-то твердое. Я украдкой потянулся к пояснице, и нащупал ключ. Полицейский как раз отвернулся, чтобы вытащить блокнот. Я тихо повернул ключ, и сунул в карман.
      — Вы не соизволите малость подвинуться и дать человеку пройти?.. — выпрямился полицейский. Он повертел ручку.
      — Э, да тут заперто!
      — Да? — сказал я. — Правда?
      — Как же вы вышли, если дверь заперта?
      — Когда я выходил, было не заперто.
      Он подозрительно взглянул на меня, а затем властно постучал костяшкой толстого красного пальца.
      — Тссс! — возмущенно зашипели за дверью.
      — Никаких «тсс!» — отрезал констебль. — Открывайте, да поживее. — и постучал кулаком, похожим на бараний окорок. В коридоре удары отдавались, как раскаты отдаленного грома.
      — Эй, послушайте, — возразил я — Вы мешаете собранию!
      — Я и хочу помешать собранию! — ответил этот сильный, но не молчаливый человек, холодно взглянув на меня через плечо. И тут же доказал, что слова у него с делом не расходятся: отступил на один или два фута назад, занес свою массивную ногу и пнул дверь.
      Зал Общества Объединенных Механиков был выстроен вполне добросовестно, и двери там были достаточно прочные для обычных надобностей. Но на удары полицейской ноги его строитель рассчитывать не мог. Замок не выдержал, и с громким скрипом, похожим на формальный протест, дверь отворилась. За ней показалась целая галерея испуганных лиц. Не знаю, слышала ли публика в зале этот шум, но на платформе он произвел должное впечатление. На мгновение я увидал спешащие к нам силуэты, председателя, похожего на удивленную овцу, сердитый взгляд Юкрича; но тут констебль шагнул вперед через обломки двери, и заслонил мне обзор. Через секунду стало ясно, что публика заинтересовалась. Повсюду в зале раздавался недоуменный гул. Я выскочил на платформу, и увидел, что тяжкая десница Закона опустилась на свою жертву. На глазах у всего честного народа она крепко схватила Юкрича за плечо.
      Еще миг — и полицейского никто бы не услышал, все потонуло бы в гвалте и гаме. Но он не упустил этот миг: выпятив грудь, он заорал, словно давал показания перед глухим судьей:
      — Он — укррал — ма-ши-ну! Я — его — ар-рестую — за крражу — ах-то-мо-би-ля! — проревел констебль. И тут же исчез вместе с Юкричем, так внезапно и стремительно, как умеют только стражи порядка, привыкшие вырывать уголовных преступников из круга друзей и единомышленников.
      Последовало длительное замешательство. Ничего подобного прежде не случалось на редбриджских митингах, и публика не знала, что теперь делать. Первым опомнился угрюмый человечек в третьем ряду, который еще во время речи председателя привлекал общее внимание ехидными выкриками. Он вскочил на стул с ногами, и завопил:
      — Люди Редбриджа!
      — Садиись! — машинально загудела толпа.
      — Люди Редбриджа — повторил человечек непропорционально громким голосом. — и вы собираетесь доверить — вы хотите поддержать — вы намерены поручить свои нужды тому, кто нанимает уголовников…
      Ему снова посоветовали садиться, но многие уже кричали: «Слушайте! Слушайте!»
      — …кто нанимает уголовников, чтобы нас агитировать? Люди Редбриджа, я…
      Тут угрюмого человечка за шиворот стащили на пол. Его противника огрели по затылку зонтиком. Некое третье лицо сломало зонтик и поразило его хозяина в нос. После чего, так сказать, началась общая дискуссия. Дрались, кажется, все против всех, а в задних рядах группа серьезных мыслителей, похоже, обитателей Бисквит-роу, начала расчленять стулья и кидать их куда попало. Когда дерущиеся потекли на платформу, собрание можно было считать закрытым. Председатель довольно резво для своих лет возглавил паническое бегство к моей дверце. Прочие избранные наступали ему на пятки. Я занял в этом забеге достойное десятое место. Последнее, что я видел на митинге в поддержку Носяулера Лаулера, было лицо Носяулера, искаженное мукой, когда он споткнулся о перевернутый стол, пытаясь достичь выхода в три броска.
      На другой день мы возвращались в Лондон. Было ясное, погожее утро, и солнце благосклонно улыбалось пассажирам третьего класса. Но Юкрич не улыбнулся ему в ответ. Забившись в угол, он хмуро глядел за окно, на зеленеющую природу. Казалось, он не рад, что вышел из тюрьмы. Он даже не поблагодарил меня за быстроту и сообразительность, проявленные при его освобождении.
      Дело решила телеграмма стоимостью в пять шиллингов. Я телеграфировал Чокнутому, и вскоре после завтрака Юкрич вернулся в гостиницу свободным. Но в сравнении с тем, что он претерпел, свобода казалась ему незначительной мелочью. Теперь он сидел в вагоне, и думал, думал, думал.
      Я не удивился, что на Паддингтонском вокзале он первым делом сел в такси, и потребовал немедленно отвезти его по адресу, где жил Чокнутый.
      Лично я был всецело на стороне Кута, хотя тактично об этом умалчивал. Угонять у друзей машины, никого не предупредив, можно только на свой страх и риск. При помощи какой телепатии Чокнутый должен был узнать, что его Винчестер-Мерфи — в руках старого друга и одноклассника? Но Юкрич, судя по неподвижному взгляду и сжатым губам, думал иначе. Всю дорогу в такси он молчал, погруженный в раздумья. Воротничок у него отстегнулся, но он даже не пытался его поправить. Когда мы приехали к Чокнутому и лакей провел нас в роскошную гостиную, Юкрич глубоко и медленно вздохнул. Так дышит боксер, заслышав гонг на первый раунд. Чокнутый выпорхнул из соседней комнаты в пижаме и цветастом халате. Он явно был не из ранних пташек.
      — А, приехали! — обрадовался он. — Послушай, старина, я ужасно рад, что все хорошо закончилось.
      — Хорошо! — Юкрич громко засопел. Его грудь вздымалась под макинтошем.
      — Хорошо!
      — Мне страшно жаль, что вышла неприятность.
      Юкрич не находил слов.
      — Знаешь ты, что я провел ночь на нарах?
      — Что? Быть не может!
      — А утром меня вымыли в тюремной ванне.
      — Ой, нет!
      — И по-твоему это хорошо!
      Здесь он, очевидно, собирался произнести длинную речь, которая ввергла бы Чокнутого Кута в смятение и депрессию. Он уже сжал кулак, свирепо потряс им в воздухе, и пару раз сглотнул. Я с интересом приготовился слушать его инвективу, но его перебил хозяин дома.
      — Но я-то чем виноват? — беспомощно проблеял Чокнутый Кут, выражая этим и мои чувства.
      — Это ты-то чем виноват?! — захлебнулся Юкрич.
      — Послушай, старик. — примирительно начал я — я не хотел об этом раньше говорить, потому что ты был не в настроении, но что еще бедняге оставалось делать? Ты взял его машину без единого слова объяснения —
      — Что?
      — Ну, и естественно, он подумал, что ее украли, и заявил в полицию. Фактически, это я ему посоветовал.
      Юкрич холодно смотрел на Чокнутого.
      — Без единого слова! — эхом повторил он. — А мое письмо, длинное и тщательно написанное, где я все подробно разъяснил?
      — Письмо?
      — Да!
      — Я никакого письма не получал. — ответил Чокнутый Кут.
      Юкрич злобно рассмеялся.
      — Хочешь сказать, оно потерялось на почте? Не пройдет! Я уверен, что посылал письмо. Я же помню, как положил его в карман, чтобы отправить. Сейчас его там нет, а я носил этот костюм с тех самых пор, как уехал из Лондона. Гляди! Вот содержимое моих…
      Его голос замер, и он молча уставился на конверт, оказавшийся у него в руках. В комнате стало тихо. У Юкрича медленно отвалилась нижняя челюсть.
      — Но как же это, к дьяволу, вышло? — пробормотал он под нос.
      Должен признать, в трудную минуту Чокнутый Кут проявил великодушие, на которое меня бы не хватило. Он просто сочувственно кивнул.
      — Ничего, я сам постоянно забываю отправлять письма. — сказал он. — Ну, теперь, старик, когда все разъяснилось, давай выпьем, и забудем об этом.
      В глазах у Юкрича при этом приглашении проснулся блеск, но потрепанные остатки совести не позволяли ему просто сменить тему разговора, как предлагал хозяин.
      — Но, честное слово, Чокнутый, старина — запинался он — я — ну, то есть — проклятье, не знаю что сказать. То есть…
      Чокнутый Кут возился у буфета, вынимая составляющие для дружеской пирушки.
      — Ни слова больше, старичок, ни слова больше, я тебя умоляю! — сказал он. — С каждым может случиться. Фактически, мне даже повезло. Эта история принесла мне удачу. Понимаешь, как знамение. Когда машина пропала, на другой день в Кемптон-парке в третьем заезде бежал полный аутсайдер по кличке «Угонщик», несчастная, разбитая кляча; и почему-то мне подумалось, что должна быть какая-то связь. Я поставил тридцать фунтов, а ставки были двадцать пять к одному. Все вокруг надо мной смеялись. Так эта скотина прямо полетела к финишу! Кучу денег выиграл.
      Мы шумно поздравили его с такой удачей. Поздравления Юкрича были особенно бурными.
      — Да — сказал Чокнутый Кут. — выиграл семьсот пятьдесят фунтов. Просто так, за здорово живешь! Я ставил у того нового типа, про которого ты мне рассказал на банкете — этот, как его, Исаак О’Брайен. Мой выигрыш его полностью разорил: он говорит, ему придется выйти из дела. Пока что он выплатил только шестьсот фунтов, но говорит, что у него есть какой-то компаньон или что-то вроде, и может быть этот компаньон сможет собрать остальные деньги.