Консорциум

Типовая застройка конца 60-х годов представляла собой ровные ряды стандартных хрущевок, так что впору бы именовать эти микрорайоны даже не по улицам, как в Нью-Йорке, а по домам: первый дом, второй, третий… и так далее.

Дом, на который смотрели Дима с Максом, был совершенно таков же, что и все прочие здесь. Панельная пятиэтажка, с бледно-розовой побелкой, сильно стертой непогодами многих пролетевших над этим миром лет. Окна, балконы со всяким барахлом – ну все как везде…

Кроме одного.

Дима вновь быстро сориентировался.

– Так, – сказал он. – Ну, если я правильно понимаю… то вот эти окна на третьем этаже. Ну да, у них и вид какой-то нежилой.

Макс с темным любопытством воззрился в эти окна. Да, вид нежилой, прав Димка. Пыльные стекла, закрытые форточки, задернутые шторы… Максим смотрел, и его взгляд словно втягивало туда, в полутьму затененных комнат. Он вновь ощутил пробежку незримых паучьих лапок по спине.

Дима подтолкнул его локтем:

– Ну, искатель приключений, идем?

– Да.

Обошли дом, приблизились к парадному. В дверь подъезда был вставлен примитивный механический замок – задачка для полудурков, но не для человека, владеющего элементарной смекалкой. Ну, а уж для риэлтора-профи…

Умело растопырив пальцы, Дима нажал одновременно четыре кнопки. Замок щелкнул. Ребята вошли в подъезд – самый обычный подъезд самой среднестатистической хрущевки: в меру прибранный, в меру грязноватый… Поднимаясь, Максим напряженно вслушивался: где-то играла музыка, где-то смеялись… жизнь как жизнь.

На площадке между вторым и третьим этажами Дима вынул ключ, прижал палец к губам: тихо!.. Макс кивнул.

Последний пролет одолели бесшумно, почти на цыпочках. Ключ наготове – Дима сразу же вставил его в замочную скважину, крутанул, толкнул дверь.

Это случилось так быстро, что Дима с запозданием подумал: а какая она сама, эта дверь?.. – уже в квартире. И вторая мысль: а оно тебе важно?.. – после того, как Дима аккуратно прикрыл дверь, и они остались вдвоем в тишине.

2

Несколько секунд оба не двигались, почти не дышали. Затем Дима негромко рассмеялся:

– Ну и что мы, дураки, остолбенели?.. Идем!

Он первым двинулся вперед. Дощатый пол слегка поскрипывал под шагами. Максим чувствовал, что его взгляд обострился, замечал такие мелочи, какие сроду бы не заметил: рисунок на обоях, на шторах… Ясно было, что это жилище одинокого пожилого человека: бедненько, чистенько – если, конечно, не считать изрядного слоя пыли на полу, на мебели, на подоконнике…

– Тот самый диван, – кивком указал Дима.

Максим взглянул. Старенький потертый диван стоял в собранном виде и очень несложно было представить, как он выглядит разобранным. Макс представил. У него вообще порядок был с воображением. Оно живо нарисовало эту комнату ночью: тихо, темно, одежда, второпях брошенная на стулья… два тела под простыней…

Невесело, должно быть. Люди прячутся от всех на чужой съемной квартире, каждого из них грызет мысль о том, что он предает своих родных, ничего не подозревающих об измене… и оба пытаются отогнать эту мысль алкоголем, сексуальным возбуждением, искусственным, припадочным весельем…

А потом…

Он вздрогнул – Дима хлопнул его по плечу:

– Что застыл?

Максим заставил себя оторвать взгляд от дивана.

– Так. Ничего.

Дима смерил шагами расстояние до двери в спальню.

– Ну вот так оно примерно и было. Я много раз представлял себе эту картину… но так до конца и не могу представить. Лица, изуродованные ужасом – это как? Бред, видения…

Дима огляделся. Лицо его странно изменилось, как-то повзрослело, что ли.

– Ты знаешь, – сказал он, – я вот сейчас пытаюсь прочувствовать пространство. И ощущаю какое-то… черт знает… у тебя ничего такого нет.

– Есть, – хмуро кивнул Максим. – Но ведь это само собой.

Он в самом деле ощущал давление некоей неприятной силы – но еще бы не ощущать в месте с такой мрачной историей! И отнес это на счет внутреннего напряжения.

Дима прошел в кухню:

– Ну, а суицид имел место здесь.

Максиму видеть ЭТО не хотелось, но он себя заставил. Обстановка и на кухне была столь же скудной и запущенной: стол, буфет, холодильник – пережиток советского быта, закопченный потолок… Дима, задрав голову, смотрел на узкую водопроводную трубу, а когда подошел Макс, ткнул пальцем вверх – ну, вот оно и есть, то самое.

Максим тоже глянул, и от этого тоскливая муть стала только гуще. Он поспешил выйти, в зале остановился у окна, стал бездумно глядеть в вечернее небо.

Мысли если и были, то не задевали сознание. А вот тревога стала явной, она будто вылилась из души и стала растворяться в тишине, в пыльных углах, в полутьме коридора…

Дима подошел, встал рядом.

– Ну что, – спросил Максим, – какие выводы?

– Да никаких пока. Ощущения тягостные.

– Это точно.

Постояли.

– Слушай, – Максим повернулся к Диме, – давай-ка продумаем план действий. Начнем с цели: чего мы хотим?

– Понять, что здесь произошло.

– Так. И вот мы здесь. Что-то прояснилось?

– Нет.

– Так, – повторил Макс. – Следовательно?

Дима подумал. Пожал плечами неуверенно:

– Черт его знает. Метод тыка?.. Поговорить с кем-то, кто знает, слышал…

– Ага, – Максим оживился, – ну уже что-то! А знающих таких у нас – кто?

– Соседка? – догадался Дима. Максим кивнул. И добавил:

– Правда, к ней нужно подход искать.

Здесь оба сошлись в том, что женская психология – нечто такое, на чем сам черт ногу сломит. Дима оживился, чуть было не начались воспоминания, но спохватился вовремя, переключился на дело.

Дело, как всегда, оказалось проще и грубее теорий. Как реально подойти к объекту?.. Тут-то все умничанье свелось к тому, что надо позвонить в дверь, спросить хозяйку – а там что-нибудь придумаем.

– Ты знаешь, как ее зовут? – спросил Макс.

Дима с сожалением развел руками.

– М-да, – Полканов огляделся.

Нет, черт возьми, это не только впечатление, навеянное сумрачным прошлым! Что-то здесь есть тяжкое, страшное, скрытое за скудным безмолвием, за обманчивой пустотой!.. И это «что-то» затаилось, выжидает – и чем может обернуться выжидание?!

– Слушай, – решился Макс, – в общем-то есть еще одна тема…

Все просто: остаться здесь, в квартире на ночь и посмотреть, что будет. Логично?

Дима, выслушав, неопределенно поиграл бровями:

– Н-ну… резон есть. Только, сам понимаешь, не сейчас. Это же надо как-то подготовиться… Ладно, подумаем. Мысль здравая.

С тем они и вышли. Дима кивнул на дверь семьдесят второй:

– Звоним?

– Конечно, – сказал Макс.

Дима звякнул. Тихо. Подождали. Дима повторил – никого.

– Не судьба, – улыбнулся он, пошел вниз.

Потом Максим не раз вспоминал эти слова. Жизнь странная штука – самые важные истины в ней часто звучат мимоходом, да и сам сказавший иной раз даже не догадывается, каких глубин он коснулся.

3

Дима шел первым, Макс вторым.

На входной площадке, перед самой подъездной дверью была, как водится, тьма непроглядная. Дима споткнулся, чертыхнулся, зашарил руками…

А Максим, сроду не боявшийся темноты, вдруг пережил острый приступ…

Страха?

Черт знает. Страх-не страх, но острая, как нож, тревога – острее, чем там, наверху. И Макс с совершенно ясной, пугающей силой понял, что в той квартире с ним случилось нечто, изменившее ход его жизни. Он попал в западню, и пока может только бежать, бежать без оглядки, спасаясь от неведомого, чей почти неслышный злой бег едва уловим сзади напряженным слухом.

Вряд ли Макс успел осознать все это.

Дима сладил с замком, тот щелкнул, дверь распахнулась.

Парни вышли из подъезда.

Вечер заметно сгустился, стало прохладнее, сладко пахло шиповником, чьи заросли заполоняли этот двор. Ребята вышли на проезжую часть…

Сзади бешено взвыл мотор, мелькнуло что-то – и тут же дикий визг тормозов. Максим, успевший краем глаза угадать рывок авто, метнулся влево, дернув Диму за рукав.

Машина тормознула в полуметре – темно-синий «Шевроле», каких сотни. Из нее выскочил мужчина лет сорока.

– Сюда! – крикнул он. – Скорей! Да скорей же, на хрен!..

Скорей не вышло. Парни очумели – а незнакомец, видно, был не мастер объяснять.

– В машину, ну! Давай… А, сволочь, все. Приехали!

Невесть откуда вырвалась еще машина – тоже самый обычный «Рено». Она подлетела в упор к «Шевроле», дверцы распахивались еще на ходу, из них рвались наружу крепкие молодые люди, чьи лица вызывали желание уклониться от встречи…

Мужик из «Шевроле» стал бледен как мел.

– Бегите! – крикнул он. – В лес, быстро! Ну!..

Максим вдруг увидел, что этот тип одет в ветровку – странно для теплого летнего вечера. Правая рука нырнула за левый борт куртки, вынырнула…

И в этой руке был пистолет.

– Бегите! – еще раз крикнул водитель «Шевроле» и открыл огонь.

Максим оцепенел. Такое не могло присниться ему в самом диком сне. Он стоял и глазел как в кино.

Мужик в ветровке палил почти в упор, держа «Макар» жестким двуручным хватом – у ребят из «Рено» все сразу стало очень плохо.

Бах-бах-бах! – три выстрела хлестнули как очередь, и через секунду еще один – бах!

Ближний из парней кувыркнулся так, что хрен знает, то ли пуля зацепила, то ли он такой жуткий трюк отмочил – жить захочешь, и не так спляшешь. Второй грузно осел у заднего колеса, точно снеговик, который резко начал таять. Убит? Ранен?.. В лобовом стекле «Рено» возникла дырка со множеством звездных лучей-трещин.

Максим ощутил себя заколдованным – стоял и смотрел на все это, не зная, верить или не верить. Как будто время сломалось. Дырка в стекле. Люди на асфальте. Чей-то истошный вопль вдали…

И как в замедленной съемке – водитель «Рено» неуклюже полез из машины. Правая рука висела плетью. На светло-голубой рубахе ниже правого плеча расплывалось кровавое пятно.

Но в левой руке был пистолет. И этот пистолет начал стрелять.

Раненый вел огонь скорее наобум, от отчаяния – вряд ли он был левшой… да хоть бы и был, о меткости тут говорить нечего. Но что-то в этом деле возмутило Фортуну – и она незримо коснулась руки стрелка.

Максим стоял все так же обалдело – замедленная съемка продолжалась. Человек в ветровке судорожно дернулся, и колени его подломились.

Он весь сложился как игрушечный. Раз! – сломались ноги. Два! – упали руки. Три! – тело мягко повалилось на асфальт.

Максим очнулся.

– Бежим! – выкрикнул он. И они помчались.

Никогда в жизни Макс не бегал так. Опять же – время выключилось. Секунда! – и оба уже в лесу.

Этот жилой массив западным краем примыкал к одному из городских парков, который, собственно, был природный лес – правое крутое побережье реки, дугой огибавшей город. Он, разрастаясь, новыми когда-то кварталами въелся в этот лес, часть отгрыз и на этом замер и по сей день. Роковой дом был в предпоследнем ряду: за ним еще одна неполная шеренга зданий, улица, а там уж сосны и кусты.

Туда и влетели пулей Дима с Максом.

Разум, медленно и методично изучающий мир, в такие мгновенья бесполезен, даже вреден. Начнешь думать – пропал. Но слава Богу, есть чутье, нюх, интуиция – как хочешь назови! Оно и метнуло ребят как надо и куда надо. Опомнившись и чуть-чуть отдышавшись, они увидели себя в такой лесной глухомани, куда, поди, никто и не забредал.

Стрелки из «Рено» то ли растерялись, то им было уже совсем ни до чего – шут их знает. Погони не было.

– Ну и как… – горло перехватило, Дима закашлялся, замотал головой, – как тебе эта… шутка юмора?..

– За гранью… – согласился Макс, – добра и зла…

Еще две минуты риэлторы успокаивали дыхание, потом присели на корточки.

– Однако! – криво усмехнулся Максим, – квартирка-то и в самом деле с чудесами. Ты знаешь…

И он рассказал о чувствах и предчувствиях как в самой квартире, так и в темноте подъезда. И главное – о том, что побывав там, они сами того не зная включили какой-то неизвестный механизм событий. И события пошли! – да так лихо, что мозги коромыслом.

Рассказав это, Максим умолк: в памяти легко, без усилий встала картина перестрелки. Хлопают выстрелы, падает один человек, другой, третий… Черт возьми! Это было на самом деле. Когда вот так сейчас об этом думаешь – в это невозможно поверить. Но это было, было, было!..

Максим сжал голову руками, затряс ею так, словно хотел избавиться от лишней памяти. Дима увидел, понял это, усмехнулся:

– В голове не укладывается?

– Да уж, – Макс отнял руки от висков, – это как-то побольше, чем моя голова…

И тем не менее укладывать надо – это он понимал отлично.

Дима вынул сигареты, присел на корточки:

– Всякое дело стоит начать с перекура! И думать будем.

Сперва он шифровался, старался дымить осторожно, дабы не вызвать демаскировки… потом, видно, сообразил, что здесь их, кроме местных зверюшек и птиц никто не увидит, засмолил в открытую.

– Ну, давай начнем, – предложил он.

– Давай, – подтвердил Макс. – В хронологическом порядке.

Итак, имеется квартира, где не случайно происходят кошмарные вещи. Ладно, покончил с собой странный нелюдимый тип – это, в конце концов, не такая уж редкость. Но вот то, что произошло с незадачливыми любовниками… это уж ни в какие ворота.

– И мы, – сказал Максим, – совершенно не знаем, что это было. И никаких гипотез строить не можем: материала нет.

– Твоя правда, – Дима кивнул. – Но рассуждать-то нам никто не мешает!

И они двинулись по хронологии.

Что дальше? Дальше событиями в квартире заинтересовался риэлтор Сергей. И доинтересовался до того, раскопал вокруг нее некие очень странные вещи… И пропал без следа. А когда этим заинтересовались Дима с Максом, они тоже чуть было не пропали – без следов ли, со следами… это пока дело десятое.

– Можем ли мы допустить, что нас хотели… убрать? – Дима чуть-чуть смягчил концовку.

Максим пожал плечами:

– Ну, во всяком случае, из-за нас эти типы готовы были поубивать друг друга… Да собственно, и поубивали частично.

– Точно, – согласился Дима. – Заметь: Серега занимался несколько месяцев – и ничего. А нам стоило один раз сунуться, и прямо тебе Карибский кризис. Почему?..

– Не знаем, – молвил Максим тоном глубокого исследователя.

– Не знаем… – повторил Дима. – Знаем только, что дело серьезное и в него, похоже, втянуты такие силы, что…

Он не договорил. Взгляд его замер.

Максим даже испугался малость:

– Ты что, Димон?!

Тот помолчал секунд пять, затем рассудочно закачал головой:

– Эх, Макс… Вот ведь все мы задним умом умные! До меня лишь сейчас дошло: Серега-то хотел мне что-то сказать, да потом не стал, передумал… Что?

– Какие-то материалы по этому делу?

– В точку! Уж не собрал ли он кое-что и спрятал где-то? Хотел было со мной поделиться, да не решился… ну, а потом все сложилось, как сложилось.

– Так. Ну, в компьютере, конечно, нет?

– И думать нечего! Серега был парень умный. Если он чего и прятал, то не дома и не на работе.

– Ну-у… тогда это иголка в стоге сена.

Дима, однако, с этим не очень согласился:

– Да не скажи. Я вот прикидываю…

Прикидывал он так: у всякого опытного риэлтора имеются несколько пустых квартир, стоящих на продаже, и их можно по-тихому использовать…

– Один доиспользовался… – неловко пошутил было Максим, но Дима резонно возразил. Да, сказал он, всякое бывает. Но если все делать по уму, шито-крыто… Я и сам… гм… ну, это другая тема!

– А про Сергея, – добавил Дима, – я мыслю так: не прятал ли он эти материалы на одной из таких квартир… или же где-то рядом в укромных местах?

– Ну, если так… Список квартир в моем компе рабочем есть, но это опять же куча адресов. Да и на работу нам ходу нет.

Дима поразмыслил.

– Это точно. Да и домой тоже. Если за нами идет охота…

– Да уж тут без если. Идет. И кто охотник! – вот ведь задачка.

– М-да, – Дима бегло глянул в предзакатное небо. – И вообще, скоро ночь, и жрать охота…

Вывод построился сам собой. У умного риэлотра сразу несколько пустых квартир в разработке – Дима риэлтор умный – стало быть, одну из таких квартир можно использовать как временную базу. Хотя бы до утра. А утро вечера мудренее.

– Идем лесом, – Дима указал рукой. – До бульвара. Там гастроном есть. Берем жратву, вызываем такси и едем на базу. Подкрепимся и вновь будем думу думать.

4

Марш-бросок по лесу оказался потруднее, чем казалось. На три километра потратили час и вышли к бульвару все взмокшие, усталые, еле двигая ногами. Немного постояли в укромном месте, отдышались, отдохнули, отряхнулись… Пошли в гастроном.

Набрали всякого провианта, вызвали такси – и через полчаса были на адресе. Квартира, хрущевская «трешка», была наспех, под продажу отремонтирована, скудненько обставлена… в общем, жить можно.

Ребята в самом деле сильно проголодались, жадно набросились на еду, запивая пивом. Максим, когда ощутил сытость и приятную легкость в голове, с пивом прекратил. Посмотрев на него, свой стакан отодвинул и Дима.

– Хватит пока, – сказал он.

– Слушай, – Максим настроился на серьезный разговор, – я тут подумал… Самое простое решение, оно быть может, самое мудрое. Идти в милицию и рассказать все как есть. Ведь на месте перестрелки наверняка уже все их начальство: дело-то из ряда вон! И наверняка кто-то из свидетелей видел, как два типа удрали в лес.

– Не факт, – Дима не удержался, все же хлебнул пивка.

– Не факт, конечно, – согласился Макс. – Но учитывать эту возможность мы обязаны.

Дима вынул сигарету, покатал в пальцах.

– Это точно, – признал он.

– Ну, так как? – напирал Максим.

Дима пожал плечами, закурил.

– В общем, логично, – сказал он, – но…

– Что – но?

– То, что я воздержался бы от общения с официальными органами.

– Почему?

– Имею опыт, – странно усмехнулся Дима. – Такое дело надо делать с мощной юридической поддержкой.

– Которой у нас нет?

– Н-ну… почему нет. Кое-что есть.

– Да?.. Ну, Димон, не тяни, говори яснее!

Дима улыбнулся и выразился яснее. У него есть знакомый – другом не назовешь, но по-человечески поговорить можно. К нему и не зазорно обратиться с просьбой о помощи. Бывший капитан ФСБ, ныне адвокат. Ушел в правозащитники, трезво полагая, что на данной ниве обретет доходов куда больше, чем в ведомстве «плаща и кинжала»… Да и оказался прав. Но и прежних связей умный юрист не порвал, отчего кое-какой эксклюзивной информацией владел, опять же к собственной выгоде.

– Хваткий парень, – одобрил Дима. – По жизни прет на всех парусах.

К нему-то и нацелил обратиться Дима – чтобы тот по своим каналам втихую выяснил расклад. Стрельба наверняка станет сенсацией № 1 местных новостей…

Тут они пожалели, что телевизора в квартире нет, хотя если сказать правду, смотреть, слушать – никаких сил не было. В общем, договорились звонить ушлому адвокату и просить совета.

– Только утром, – заявил Дима. – Сейчас все, ни сил ни разума. Спать! А утро вечера мудренее.

Он повторил эту и без того расхожую фразу, еще не зная, насколько окажется прав…

5

Утро началось с дождя. Максим проснулся – не сразу понял, что он в чужой квартире, а когда дошло, вспомнил вчерашние события, увидел мокрое стекло, услышал торопливую дробь капель по жестяному подоконнику… такая тоска взяла за сердце, что хоть плачь.

Ну, плакать не стал, конечно. Встал, осторожно прошелся. Дима еще спал. Макс прошел на кухню, сел на табурет и долго, пусто глядел в окно. Время шло, вот и Дима проснулся, заворочался, закашлял… встал.

– Доброе утро, – Максим вышел в зал.

– Хотелось бы… – сонно буркнул Дима. – А дождик кстати. К урожаю…

– Идем чай пить, – улыбнулся Макс.

Ребята со вкусом гоняли чаи – Дима сказал, что звонить капитану-адвокату следует не раньше десяти. За чаем и разговорами время кое-как убили, подтянулось к десяти.

– Ну, минут через пятнадцать звякнем, – бодро решил Дима.

Опять-таки он и предположить не мог, что решит за него судьба через минуту…

Звякнул не он, звякнули им. Тишину квартиры нарушил звонок в дверь.

Парням он показался ударом гонга. Максим чуть не поперхнулся чаем. Оба застыли, выпуча глаза друг на друга.

– Кто это? – глупо спросил Макс.

– Черт… – пробормотал Дима. – Неужто хозяева приперлись?!

– Да уж хозяева бы звонить не стали. Ключом…

– Тоже верно.

Все это говорилось быстрым свистящим шепотом.

Звонок повторился – подлиннее и понастойчивее.

– Гляну, – решился Дима и воровским неслышным шагом пустился в коридор.

Удалось добраться до двери бесшумно. Приник к глазку.

На площадке стоял мужчина скромно-интеллигентного вида. Никогда прежде Дима его не видел.

«Ну и что?..» – пронеслось в голове. Дима просто не представлял себе, что делать. Стоял почти не дыша и смотрел. В глазок, конечно, видно было скверно, но даже так человек на площадке внушал безотчетное доверие. Без всякой логики, без рассуждений Дима понял, что плохого от этого человека ждать нечего. Но открыть все же не решался.

Мужчина негромко произнес:

– Ребята! Я примерно представляю, что с вами происходит. И хочу вам помочь.

Дима бесшумной тенью отпрянул от двери.

– Макс! – адским шепотом. – Это какой-то мужик… – и повторил слова этого мужика.

Мысли Максима завертелись вихрем. Что сказать? Что делать? Он не знал. Дима метнулся вновь к двери, но и он знал не больше Максима. Голос за дверью терпеливо произнес:

– Ребята, я слышу, как вы там мечетесь. Это все пустое. Я… мне кажется, что я могу вам помочь.

Ребята переглянулись. Ах, как захотелось поверить незнакомцу! Вихри в голове Максима слились в неопровержимое: «семи смертям не бывать, а одной не миновать…» ну и будь что будет.

Он махнул рукой: давай!

Дима распахнул дверь и включил свет.

Человек шагнул через порог как гость, давно и почетно ожидаемый здесь. Он был в легком светлом плаще, мелко искрившемся капельками дождя. В раскрытом вороте – голубая рубашка, синий в белый горошек галстук, все в тон, все скромно и прилично. Сам невысокий, неприметный, волосы скорее светлые. Залысины со лба.

Ладонью он смахнул дождинки с ворота плаща, улыбнулся:

– Ну что, здравствуйте?..

– Здрасьте, – сказал Дима. – Вы кто?!

Пришелец изящно поклонился:

– Рябко Андрей Николаевич. Кандидат философских наук. Доцент.

Часть вторая

Глава 1

1

Андрей Николаевич Рябко много лет считал, что его жизнь вошла прямую и прочную колею, где день за днем и год за годом идут ровно, предсказуемо. Хотел ли он этого?..

Он задавал себе этот вопрос и не мог найти ответа.

Хорошему ученику, обладателю серебряной школьной медали, ему было в общем-то все равно, куда идти учиться, лишь бы поступить. Непопадание в ВУЗ семнадцатилетний Андрей Рябко расценил бы как трагедию. Как катастрофу. Поэтому он выбрал химический факультет университета, куда конкурс был невелик, и легко поступил туда.

К концу первого курса он понял, что ошибся, к концу второго – что учиться дальше невмоготу. Не то, чтобы он возненавидел химию – вовсе нет, он даже стал испытывать некоторый интерес к этой науке, узнав ее поглубже. Но дело в том, что за эти два года Андрей открыл для себя философию, и она затмила все прочее.

Самая суть бытия, огромные вопросы, над которыми человечество бьется столетиями и не может найти ответа!.. Мир философии предстал перед ним, как бескрайний простор под ясным небом, освещенный добрым солнцем, мир, открытый тому, кто хочет идти по нему в поисках истины, а она где-то за горизонтом, за тридевять земель… и вольный воздух этих земель, и ожидание открытий… книги, люди, вдохновенная мысль! Конечно, по сравнению с этим всякая наука покажется пресной, и химия в том числе.

Студент Рябко начал процесс перевода с химфака на философский. Первой реакцией начальства на желание студента было понятно что: сморщившись, замахать руками, застонать: «Ступай, Рябко, ступай! И так дел невпроворот, а тут еще ты со своими глупостями… Ступай подобру-поздорову!»

Но Рябко был упорен. Он не отстал и заставил с собой считаться. Выяснилось, что все возможно, просто факультету неохота терять хорошего студента, да и возиться с документами, с экзаменами… Андрей все это одолел, добился права сдавать эти экзамены – и сдал. И третий курс встретил студентом философского факультета.

Он торжествовал. Думал, что открыл прямой путь в этот бескрайний мир, озаренный вечным светом мысли, и уж конечно, достигнет в этом мире блистающих вершин…

Но судьба распорядилась иначе – проще и суровее.

Андрей принялся усердно учиться, стал одним из лучших, и по окончании университета ему предложили аспирантуру. Он поступил, столь же старательно учился и там, и вроде бы так оно и надо по жизни, если бы…

Если бы не перевернулась в эти годы жизнь.

С распадом СССР и философские знания и сама философия стали никому на фиг не нужны. Аспирантская стипендия – да, она была, но превратилась в копейки, на которые не прожить и неделю. Все молодые ученые вынуждены были подрабатывать как могли, взялся за это и Андрей, устроился в торгово-посредническую фирму агентом по продажам. Работал. Впаривал клиентам всякий вздор. Сразу же ощутил, как колесо жизни пошло вязко, с натугой, свет и простор философских истин потускнели и съежились… а самое странное и даже обидное – как коммерческий агент Андрей стал влегкую зарабатывать десять своих стипендий, стал позволять себе дорогие покупки, и не потому, что надо было, а просто так: увидел, захотелось – и купил… Это было не плохо, но душу все-таки саднило: ну как же так, какая-то чушь в этом мире ценится больше, чем соль человеческой мудрости?! Ужасная, противная несправедливость.

А тут еще случилось нечто неожиданное. Андрей влюбился.

Это было как гром с ясного неба. Вне всяких планов и действий, помимо размышлений философа Рябко о цели жизни, высшем предназначении человека, смысле истории и т. п. Он впервые понял, что такое потерять голову, а вскоре понял это во второй раз, и куда сильнее – когда увидел, что избранница ответила ему взаимностью.

Он ходил, ошалевший от счастья. Денег хватало, и он принялся усердно заваливать свою принцессу (ее звали Марина) разными подарками. Принцесса принимала все это очень благосклонно и в ответ дарила влюбленному ночи, полные нежности и страсти.

Ясно, что дело прикатило к свадьбе. Стали жить-поживать, добра наживать… только вот наживание это недолго длилось. Семейная жизнь оказалась совершенно непохожа на романтику свободных отношений – с ресторанами, танцами в полутьме, близким дыханием и знойными ночами. Андрей считал совершенно естественным, что он, защитив диссертацию, бросит свою дурацкую фирму и отдастся любимому делу. И он был несказанно и неприятно удивлен, когда выяснил, что его любимая мыслит совсем по-другому.

Ей, собственно, было все равно, чем занимается ее муж – кандидат он наук, доктор, мусорщик, министр или мужчина по вызову для педерастов. Главное – чтобы он приносил в дом как можно больше денег. Поэтому, когда Андрей после защиты радостно сообщил супруге, что его берут на должность старшего преподавателя в один из городских вузов, она его радость не разделила. Тайны мироздания и загадки человеческой души не волновали ее совсем, и она полагала, что агентом по продажам можно запросто работать и с ученой степенью.

Что верно, то верно, оклад старшего преподавателя оказался сущими грошами по сравнению с доходами агента. Дома началось черт-то что, Марина день и ночь пилила мужа – что он дурак, и все такое. На утверждения о том, что он кандидат наук и, следовательно, дураком быть не может в принципе, она презрительно отвечала, что бывают дураки и доктора наук и профессора и академики.

В такой обстановке ни о какой плодотворной научной работе не могло быть и речи. Андрей не находил себе места, уговаривал и так и эдак, просил подождать год-другой, обещал заняться репетиторством… но жена и слышать не хотела.

Дальше – хуже. Начались какие-то отлучки, поздние возвращения, запахи вина. Андрей долго не замечал этого, вернее, старался не замечать. Но уж чего он не заметить не мог – что Марина душевно отдаляется, становится чужой. Да и физически тоже: близости меж супругами не стало, на робкие попытки Андрея жена отговаривалась либо «такими днями», либо нездоровьем, иной раз и просто отмахивалась с брезгливой миной. А муж, философ хренов, не мог найти подхода, мучился, не знал, какие подобрать слова… а время шло. Шло, шло и ушло.

Однажды, вернувшись домой, Андрей увидел, что жены нет, нет ее вещей, а на столе – записка. Марина не почтила мужа очным объяснением, все изложила письменно. История банальная: я полюбила другого и ухожу от тебя. Прощай. Бракоразводные вопросы решим позже.

Сказать, что Андрей был потрясен – ничего не сказать. Он был морально убит. Какие-то дни выпали из памяти наглухо, оставшись как одно серое пятно. От горя он плохо соображал, и как назло, это было начало учебного года, он вел кучу занятий, лекций, семинаров… и как он их провел, одному Богу известно. Потом Андрей диву давался, вспоминая эти дни, и не мог представить, как он все пережил.

А ведь потом был еще и развод. Еще одно тяжкое испытание – видеть чужую, холодную, уже не принадлежащую ему Марину и ее нового мужа. Тот, правда, в зал суда не входил, маячил на улице, и Андрей совершенно не заметил, какой он из себя. Да и незачем.

Он стоял рядом с Мариной, слышал ее сухие ответы на вопросы судьи, сам говорил что-то… и с ужасом думал, что женщина рядом с ним – чужая, все что было, ушло навсегда. Он как бы онемел, еле выдавливал слова, а душа его билась и кричала: нет! Нет! Этого не может быть!..