Эгида - Вкус крови

      – Весь этот «Белый аист» делается в Одессе на Малой Арнаутской, – хмыкнул в усы Березин.
      – Серьезно? – простодушно спросил Шакутин.
      – Цитата, – улыбнулся следователь. – Если серьезно, то скорее на Малой Пушкарской. А вы делаете успехи, гражданин потерпевший. Пожалуй, бутылкой можно заняться. Вы удачно выбрали сорт коньяка. Бутылки из-под «Аиста» не сдаются, а потому она скорее всего окажется на месте. Давайте проверим. – Он посмотрел на часы. – Пойдем. Хотя и без вас тут дел выше крыши. Зверское убийство в электричке. Убили женщину, молодую, красивую. Это вам не кража сумки.
      На миг Колу стало неловко, что он своими глупостями отвлекает занятых людей, но в ушах вовремя прозвучал тихий Катин голос: «Немедленно иди в милицию и добивайся своего».
      – Может, я за бутылкой схожу, – предложил Кол. Следователь Березин наморщил лоб и удивленно взглянул на потерпевшего:
      – За бутылкой?
      – Ну да, за бутылкой из-под «Белого аиста». Она, наверно, так и лежит в мусорном баке у туалета.
      – Ах, ну да, – сообразил следователь и отрицательно покачал головой:
      – Ни в коем случае. Вещественное доказательство должно изыматься в присутствии двух понятых. Вдруг вы разыскали Константинова, дали ему подержать бутылку, а теперь на основании этих пальчиков станете обвинять его в краже. Может быть, у вас с ним личные счеты. Нет, нет, спустимся вниз и изымем бутылку по всей форме.
      Везению Шакутина не было предела: оказалось, что в вагоне еще не убирали, а потому «вещдок» – узкая длинная бутылка была торжественно извлечена из мусорного контейнера со всеми необходимыми формальностями и в присутствии двух понятых – гражданина Сучкова и гражданки Писарец. В изъятии участвовал и капитан патрульно-постовой службы Чекасов.
      С Сучковым он общался запанибрата, а гражданку Писарец Светлану Леонидовну даже хлопнул по заднему месту, сказав: «И что, Светка, я в тебя такой влюбленный?»
      На что гражданка Писарец фыркнула ярко накрашенными губами и отвечала:
      – Ты жену бы свою любил.
      – Жена – это святое, – протянул Чекасов и, окинув плотоядным взором Светкину фигуру, казавшуюся еще выше из-за туфель на огромной платформе, которые она сама называла «буцефалами», проворковал:
      – Но когда рядом такие женщины…
      – Ладно голову дурить, – огрызнулась Света, – где тут подписываться?
      – Вот здесь, – указал следователь. – В вашем присутствии была изъята…
      – Да знаю я, – сказала гражданка Писарец. – Что, первый раз понятой, что ли? По совести-то; вы мне должны зарплату платить, да разве от вас дождешься?
      – Так ты же под нашим крылышком, детуля, – сладко улыбнулся Чекасов, которому Светлана определенно нравилась.
      – Так мы это крылышко отрабатываем, – хмыкнула Светка. – Ну ладно, следак, – без всякого почтения обратилась она к Березину, – могу быть свободной?
      – Идите, – сухо ответил Березин.
      – Витюш, чего у вас следак такой смурной? Совсем на красивую девушку не смотрит, – захохотала Светлана, обращаясь к Чекасову.
      – Он при исполнении, – скорчил серьезную мину постовой.
      – Гражданин следователь, – Светлане нравился интересный молодой человек с усами, – а вот скажите, правда, что у нас на жэ-дэ маньяк завелся? Мы же, девушки, теперь с ума сойдем от страха.
      – Я сказал, можете идти, – ледяным голосом повторил Березин. – И вы тоже,разрешил он Сучкову.
      Вместе с постовым и потерпевшим Березин вернулся в отделение и запер бутылку в сейф.
      – Пока все. – Он развел руками. – Отдадим на экспертизу, снимем пальчики.
      Но вы же понимаете, если он, ваш Василий Константинов, раньше к суду и следствию не привлекался, в картотеке его не будет. И это нам ничем не поможет.
      У нас в стране обязательная дактилоскопия не предусмотрена.
      – А жаль, – сказал Шакутин.
      – Мне тоже, – сказал следователь. – Но это считается нарушением прав человека. Кстати, – сказал он, – вот с вас отпечатки я должен снять.
      – С меня-то почему? – изумился Кол.
      – Такой порядок, – ответил Березин, укладывая документы в папку. – Это должны были первым делом сделать. Так что надо исправить. Сейчас спуститесь в третий кабинет, там будет криминалист. – Березин оторвался от папки и взглянул на Кола:
      – Да вы не волнуйтесь. Просто нужно будет идентифицировать все отпечатки – ваши, проводника.
      – А у него тоже брали?
      – Это уж наша забота, – сказал следователь. – Значит, таким образом.
      Сдайте отпечатки и можете идти. Телефон ваших родственников у меня есть. Когда будет движение, я позвоню.
      У Кола на языке вертелся вопрос «а будет оно, движение?», но он вышел молча.
      – Ну хохма! – рассказывал перед вечерней летучкой в транспортной прокуратуре Миша Березин. – Такой мне сегодня хмырь попался! Эталонный лох! В поезде его попутчик обокрал. Так он сначала требовал, чтобы мы всех питерских Константиновых проверили, а потом говорит… – Мишке самому было так смешно, что он не мог продолжать. – А потом говорит, у этого Васи Константинова есть знакомый владелец художественного салона. Может, через него поищете!
      – Василий Константинов? – серьезно переспросила Катя Калачева. – Сколько их может быть в Питере?
      – Ой, Катюша! Как ты это себе представляешь? Неделю ковыряться или две? И все из-за того, что у какого-то идиота сперли, как он его называл, слово-то такое заковыристое… каргоплан!
      – А что это такое? – поинтересовался молодой следователь Никита Панков.
      – План расположения грузов в трюме судна, – состроив важную мину, ответил Березин.
      Разговор был прерван появлением Дмитрия Самарина. Все уже знали, что именно на него свалили дело об убийстве в электричке, а потому сейчас лишь сочувственно смотрели на него, хотя к сочувствию примешивалась и радость, что дело досталось кому-то другому.
      – Ну чего, Дмитрий Евгеньевич, как там с этой жертвой? – спросил Никита.
      – Пока даже личность не установил, – мрачно ответил Дмитрий. – В розыске не числится, родственники в милицию не обращались. Глухо.
      – Надо по телевизору объявить, – предложила Калачева. – Соберем свидетелей.
      – И нас потом обвинят в запугивании населения. В том, что мы сеем панику.
      Первый раз, что ли? Уже проходили.
      – Я сколько таких объявлений видела.
      – Ты пойми, Катюша, это потянет за собой такой хвост! Ты поговори с начальством. Если покажем труп, значит, потом с нас спросят раскрытие убийства.
      – Дмитрий, – в кабинете появился начальник следственного отдела Спиридонов, – звонили из мэрии. Яковлев уже интересовался. Гнедин взял это дело под личный контроль. Так что мы под колпаком у Мюллера. В помощь к тебе поступают Панков и Калачева. Используй их на всю катушку.
 
      Первой забила тревогу Маргарита Васильевна, мать Марины. Дочь никогда не доставляла ей тех хлопот, которые сваливаются на иных родителей: Марина не задерживалась, никуда не ходила, не предупредив родителей, а мысль о том, что дочь может взять и на три дня укатить неизвестно с кем на дачу денька эдак на три-четыре, показалась бы Маргарите Васильевне бредовой. Она ахала, читая в газетах статьи о нравах современной молодежи, но эти нравы всегда оставались за порогом ее дома.
      Правда, когда Марина привела в дом жениха, он понравился не очень. Обычный парень, не о таком она мечтала для своей дочери. В ее воображении возникал высокий серьезный мужчина, пожалуй, постарше, но спортивный, подтянутый. И в то же время рафинированный интеллигент. С деньгами, конечно. Дипломат, известный ученый, лауреат…
      Костя Сорокин разочаровал Маргариту Васильевну. Восторженный дурачок. Она пыталась отговорить дочь от этого брака, но, увидев, что Марина решительно настаивает на своем, смирилась.
      В день рождения Кости Марина вдруг позвонила и попросила родителей не приезжать, а ближе к вечеру появилась сама – с каменным лицом и чемоданом в руках. Мать не знала, что и думать. Постепенно по капле удалось что-то вытянуть.
      Маргарита Васильевна вскипела – как он смел так поступить с ее дочерью! И все-таки благоразумие взяло верх. Все они, мужики, мазаны одним миром… И поздно вечером она провела с дочерью беседу на тему «А стоит ли разрушать семью».
      – Нет, мама, все кончено. И не уговаривай меня. Я знаю, что говорю.
      – Но, Мариночка… Неужели ты хочешь остаться одна?
      – Все оставлю ему. – Марина как будто не слышала слов матери. – И машину, и квартиру. Пусть живет.
      Маргарита Васильевна смотрела на дочь в изумлении.
      – Да ты что! Все поровну. Вы вместе зарабатывали…
      – Не будем об этом, мама. Я знаю, что говорю.
      Мать только покачала головой.
      «Пройдет время, передумает. И вообще, с разводом не стоит торопиться. Вот найдет подходящую партию, тогда можно и развестись, ну и квартиру разменять, конечно», – размышляла Маргарита Васильевна, однако Марина твердо настаивала на разводе немедленном. Дело оставалось только за паспортом, забытым на даче.
      «Может, и к лучшему, что он там, – думала мать. – Пока соберется съездить, глядишь, что-нибудь изменится».
      Марина не сообщила родителям, что собралась на это снова вызвало бы разговоры, от которых она пыталась уйти.
      Маргарита Васильевна начала волноваться, когда Марина задержалась с работы. Она даже позвонила Косте решив, что они помирились, но тот ничего не знал. Ночью, когда метро уже перестало работать, мать приняв валидол, начала обзванивать больницы и морги, однако ничего не выяснила.
      – Надо заявить в милицию, – сказала она мужу в пять утра. – Звони.
      Александр Илларионович послушно набрал «ноль-два». Его соединили с диспетчером, имевшим сведения о происшествиях, но тот ничего не смог сказать о Сорокиной Марине Александровне.
      Рано утром вместо Педагогического университета Александр Илларионович вместе с супругой отправился в районное отделение милиции. Однако им не удалось продвинуться дальше дежурного, который объяснил встревоженным родителям, что заявление о розыске у них примут недели через две, не раньше.
      – Ночью не пришла! – скривился он. – Засиделась у подруги, поехала на дачу с теплой компанией. Может быть, она уже сейчас дома.
      – Нет, – пыталась убедить его Маргарита Васильевна, – вы не знаете нашу дочь. Это совершенно исключено.
      – Да у нас что ни день приходят вот такие мамаши, – ответил дежурный. – Тоже уверяют, что это исключено. А потом через три дня появляются их загулявшие дочки. Еще чего – на каждую бэ розыск открывать.
      Диканские вернулись домой.
      Дмитрий Самарин сказал на летучке чистую правду. Ни в одном отделении милиции города не была зафиксирована пропажа молодой женщины, чьи приметы совпадали бы с приметами убитой.

24 Октября, пятница

      Шакутин медленно брел по вокзалу. Торопиться некуда. Все, что мог, он уже совершил. Даже сдал отпечатки пальцев. Правда, это пришлось перенести на следующий день. Процедура оказалась не из приятных. Кроме пальцев пришлось давать отпечаток всей ладони.
      «Что они, хиромантией заниматься будут?» – размышлял Кол, потирая едва отмытые ладони.
      В милицейском туалете наблюдалось полное отсутствие мыла, горячая вода также не была предусмотрена, а потому руки Кола напоминали о работе трубочиста или кочегара.
      Отмыв руки от краски в платном туалете. Кол почувствовал себя лучше.
      Первый шок через сутки прошел, и начали возвращаться простые человеческие чувства. Первым из них оказался голод. Повинуясь ему, Шакутин направил свои стопы в буфет.
      Народу было немного. Прошли те времена, когда в вокзальных буфетах стояли часовые очереди. Теперь пассажир средней руки предпочитает сам нажарить дома «ножек Буша», здраво рассуждая, что так они обойдутся раза в три дешевле.
      Поэтому очередь состояла из одного человека. Перекупщик билетов по имени Серый брал пачку сигарет и бутылку «Балтики» номер четыре.
      – Открой, будь добра'.
      – Слыхал, в электричке-то? – спросила буфетчица.
      – Это кто-то залетный, – отозвался Серый. – Убил, говорят, где-то между Школьной и Пятьдесят седьмым.
      – Пятьдесят седьмо-ой? – протянула буфетчица. – Так тот участок глухонемые держат.
      – Не-е, это уже тихвинцы. – Серый бросил на прилавок бумажку.
      – Слушайте, нельзя ли побыстрее? – Кол успел отвыкнуть от очередей.
      – Быстро только кошки кое-чего делают, – невозмутимо ответила буфетчица и, поплевав на пальцы, стала отсчитывать сдачу.
      – Это кто-то левый. Попадись он тихвинцам, скотина… – не обращая на Кола ни малейшего внимания, продолжал Серый.
      – Вам? – лениво спросила Зинуля.
      – Ногу куриную с картошкой, салат, яйцо под майонезом, пирожок и… – Кол посмотрел на бутылку, из которой не спеша прихлебывал Серый, – и бутылку пива.
      При слове «пирожок» неряшливая бабка, дремавшая на подоконнике, открыла глаза.
      – Ну, беспредел, – Зинуля продолжала прерванный разговор, – как я теперь с дачи буду возвращаться?
      – А ты меня с собой бери.
      – Я бы взяла, да как бы муж не того… – захихикала буфетчица, которая навскидку годилась Серому в матери, и то при условии, что он был ее далеко не первым ребенком.
      Кол жевал куриную ногу, прислушиваясь вполуха. Выдвигались разные версии, но все сходились на том, что это «чужой». Значит, были и «свои». Сама собой возникла мысль: а не из «своих» ли и Вася Константинов?
      Вопрос висел в воздухе, но Кол не знал, как его задать.
      – Кстати, мужик, билет не нужен? – спросил его Серый.
      – Куда мне теперь ехать, когда меня обокрали? Один паспорт остался.
      – И то хорошо. – Пиво возымело действие, и на Серого снизошло благодушие. А то сейчас уже брали бы ссуду в банке по твоему паспорту, а потом доказывай, что не верблюд. Где подсел-то?
      – Да от самой Москвы ехал. В СВ. Вечером выпили немножко. Просыпаюсь – нет моего кейса.
      – Это не наши, – покачала головой Зина. – Ехал от Москвы… Что за кейс-то?
      – Большой, черный. На ручке бирка от самолета.
      – Да, ищи-свищи теперь свою сумочку. – Серый рассмеялся. – Ну дурдом! Чего ты первому встречному-то свои вещи показываешь? Лучше сразу бы отдал – своими руками.
      – Он сказал, у него друг владелец художественного салона.
      Тут расхохотались все трое. Даже подъедала, тихо ожидавшая, когда Кол закончит трапезу, затряслась мелким бесом.
 
      Рано утром Диканская позвонила зятю:
      – Где Марина? Где моя дочь?!
      – Я ее не видел с… с того самого дня.
      – Костя, – мать пыталась говорить спокойно, – если ты что-нибудь знаешь… Если у тебя есть хоть какие-то предположения…
      – Какие же тут предположения…
      Костя Сорокин хорошо знал жену и потому также встревожился не на шутку. Он бы еще понял, если бы она не вернулась вовремя к нему, но устроить такое собственным родителям – это было на нее не похоже.
      Повесив трубку, Костя отправился в родное отделение милиции. Там он выслушал краткую отповедь, как две капли воды похожую на ту, что несколько часов назад получили в своем отделении Диканские. Дежурный высказал несколько предположений о том, где может находиться Костина благоверная, из которых самым правдоподобным было: «У любовника из постели выбраться не может».
      – Она совершенно не такой человек! – в отчаянии воскликнул Костя.
      – Да ты не нервничай, – благодушно успокоил его бодрячок дежурный. – Погуляет твоя супруга и вернется! «Только очень жди», помнишь такую песню?
      На том дело и кончилось.
      Правоохранительные органы наотрез отказались искать пропавшую Марину Сорокину.
 
      Дмитрий Самарин напряженно думал. Неужели появился еще один убийца-садист?
      Не слишком ли много для Петербурга – два маньяка одновременно? Хотя второй, преступник из электрички, пока, строго говоря, не мог быть назван маньяком – за ним числилось только одно преступление.
      А что, если? Что, если убийства, которые приписывались ТОМУ Джеку Потрошителю, сведения о котором были давно разосланы по всем отделениям города и области, в действительности принадлежат двум разным людям? А розыск потому и встал в тупик, что ищут одного человека там, где реально действовали двое?
      Следовало внимательно изучить все дела, связанные с маньяком, и посмотреть, нет ли среди них таких, которые по почерку больше напоминают страшное убийство в электричке.
      Дела разрабатывали в ГУВД в группе по раскрытию особо тяжких преступлений.
      Туда-то и направил свои стопы Самарин. Спустившись в метро, он машинально остановился около газетчика. Вот этого-то не следовало делать. Потому что в глаза, как назло, бросился «Петербургский вестник», да еще с аршинными буквами:
      «Ростропович в Санкт-Петербурге».
      На подпись можно не смотреть – он и так знал, кто написал эту статью.
      Известная журналистка, музыкальный критик Агния Самарина.
      Из-за этой статьи тоже вышел скандал. Агнесса вышла с Чаком на улицу ровно на три минуты. Дмитрий возмутился, потому что накануне честно выполнил уговор и, несмотря на погоду, гулял ровно полтора часа, чтобы пес хотя бы вечером смог нормально побегать. У него тоже не было времени, ему тоже было о чем подумать, но он помнил о том, что у него есть собака.
      – Я до трех утра писала статью. – Агнесса посмотрела на него тем убийственным взглядом, который в последнее время взяла на вооружение: «Мол, мы – творческая интеллигенция и вам, грубым милиционерам, нас не понять».
      Дмитрия это раздражало безумно.
      – Никто тебя не заставлял. Могла бы закончить сегодня.
      – Я работаю в газете, – ответила сестра. – И не могу сегодня писать статью, которая должна быть закончена вчера! – Она сдерживалась, чтобы в очередной раз не высказать брату всего, что она о нем думает. – А газета, да будет тебе известно, выходит каждый день.
      – Собаке это безразлично, – сказал Дмитрий. Агния ввела в бой тяжелую артиллерию: вынула носовой платок и стала утирать выступившие слезы.
      – Если бы жива была мама…
      – Мама никогда бы не заставила животное страдать, – сказал Дмитрий и отвернулся, чтобы не видеть покрасневших глаз.
      Разменять квартиру. Нет, это невозможно. Пусть она остается здесь, в родительском гнезде. Надо поговорить на работе… Пусть хоть место в общежитии дадут. Но как же тогда Чак?
      Агнесса как будто угадала его мысли и, нервно поправив очки, сказала:
      – Ты говоришь со мной, будто я тебе не сестра, а коммунальная соседка.
      – Неприятно иметь с соседкой общую собаку, – отрезал Дмитрий и ушел, хлопнув дверью.
      И сейчас, стоя в набитом поезде метро, он думал о Чаке. Бедняга опять остался практически без прогулки и теперь до вечера просидит в запертой квартире. Но что делать, если хозяину надо работать, искать убийц, воров, мошенников, выяснять, по какой причине сгорела будка путевого обходчика. И потому он тоже не может сегодня выйти погулять подольше. Плохо, когда хозяин следователь.
      Бедный пес. Не повезло ему с хозяевами. Их, как и родителей, не выбирают.
      А ведь когда он появился, все были уверены, что это будет счастливейший из ретриверов.
      Эта порода только-только начала появляться в России, и, когда Дмитрий с Агнессой в первый раз вели по садику вдоль Кронверкского проспекта светло-золотистого щенка-подростка, каждый второй останавливался, каждый третий восхищался, а каждый пятый интересовался, что это за порода.
      Агнии Чак достался случайно. Ей подарила его молодая пианистка Сэнди Никвист. Агнесса пришла брать интервью в «Асторию» и с восхищением увидела, как из-под кровати вылезает чудо-существо. Прекраснейший на свете щен.
      Проблема заключалась в том, что мисс Никвист летела обратно в Америку через Шеннон, а в Ирландии животные обязаны проходить трехмесячный карантин и щенка нельзя даже перенести из самолета в самолет. Короче, домой Агнесса вернулась не одна, а американец Чак стал россиянином. Сказать, что Дмитрий обрадовался, значит, не сказать ничего. Всю жизнь он мечтал иметь собаку, но был уверен, что сестра ни за что не согласится. И вот надо же!
      Однако время показало, что следователь и газетчица просто не имеют права держать животное. Разве что рыбок в аквариуме.
      «Бедный Чак, – продолжал думать Дмитрий, толкая тяжелую дверь, за которой располагалось питерское ГУВД. – Черт возьми, – одернул он себя, – вот и веди следствие, когда дома такой бардак».
      В группе по раскрытию особо тяжких преступлений Дмитрию выдали груду толстенных папок и посадили за свободный стол. Самарин открыл первую папку и поморщился.
      Семнадцать ножевых ранений в области ягодиц, бедер и живота, разрезанные половые органы. Следы насилия, в том числе и в извращенной форме, – и это еще при жизни. Отрезана грудь, вспорот живот и вырезана матка – это, правда, уже после смерти.
      Агния, наверно, просто отказалась бы читать дальше, но Дмитрий Самарин поморщился только в первый момент, а теперь внимательно вчитывался в. детали.
      Как выяснилось, первой жертвой маньяка стала восемнадцатилетняя студентка техникума Сидоренко Клара Петровна. Убийца настиг ее в парке Победы в ночь с 17-го на 18 мая 1993 года. Задержали несколько человек, но вина ни одного из них не была доказана; убийство осталось нераскрытым.
      Дмитрий раскрыл следующую папку. На этот раз была убита женщина, совершенно не похожая на предыдущую. Немцова Ирина Михайловна, сорока двух лет, бухгалтер НИИ. Маньяк убил ее в парке Сосновка, рядом с которым жила Немцова.
      Судя по фотографиям, Ирина Михайловна была женщиной со склонностью к полноте, небольшого роста, с типично русской внешностью, в то время как Клара, высокая брюнетка, лицом чем-то напоминала Лию Ахеджакову и красавицей также не была.
      Остальные жертвы тоже оказались совершенно разными и по возрасту, и по внешнему виду, и по национальности. Была даже одна узбечка, Фируза Пиназарова.
      Так что версия о том, что маньяка привлекали женщины какого-то определенного физического облика, явно не проходила. Это лежало на поверхности.
      И в то же время Самарина не оставляла мысль о том, что должно же быть в этих женщинах нечто общее. Почему именно они? Случайный выбор? Первые встречные существа противоположного пола по выходе из дома? Тоже вероятно… И все-таки… Может быть, одежда? Когда-то прогремел серийный убийца, кидавшийся на женщин в красном…
      Дмитрий снова внимательно пересмотрел дела. Нет, ничто не указывало на то, что убийца выбирал своих жертв по одежде. Женщины, ставшие его жертвами, были одеты совершенно по-разному: брюки, юбки, платья, сарафаны… самых разных цветов.
      Внимание Самарина привлекло другое. Ни в одном описании не было упомянуто пальто. И только два раза жертва выходила из дома «в куртке». Дмитрий еще раз быстро просмотрел дела и с изумлением обнаружил, что большинство убийств приходились на лето, позднюю весну или раннюю осень. К началу зимы преступник впадал в спячку. Что это? Особенности его физиологии? «Ввиду наступления холодов меняю жену на теплые валенки…»
      Что-то в этом было. Дмитрий стал механически чертить концентрические круги на чистом листе, и если бы сейчас его увидели товарищи по следственному отделу, они бы сразу сказали: «Думает наш аналитик. За что-то уцепился».
      Действительно, Дмитрию показалось, что он схватился за ниточку, хотя и совсем тоненькую. Убийства происходили только в теплое время года. Может быть, даже в жаркие дни? Возможно, это никак не связано с выбором жертвы, а просто в такое время маньяк приходил в возбужденное состояние. В конце концов, он тоже живое существо и его патология имеет биологическую основу.
      Стоп. Так все-таки один или двое? Почерки были очень похожи, так что практически не оставалось сомнений в том, что груда папок на столе фиксировала действия одного и того же человека. Однако, он ли – убийца из электрички, в этом еще следовало разобраться.
      Может, стоит серьезно проверить погоду? Как у него насчет дождя? Или облачности? К сожалению, точно были датированы далеко не все убийства. Не была известна дата гибели Перовой Любови Марксовны, тридцати одного года, рабочей объединения «Светлана». Родные, жившие за городом, забили тревогу, только когда она не приехала на дачу в воскресенье. А труп и вовсе был найден в лесу под Зеленогорском минимум через полтора месяца после убийства, так что точное число установлению не поддавалось.
      Правда, по большинству эпизодов труп находили быстро и устанавливалась не только дата, но и время смерти убитой.
      Из всего складывалась такая картина: маньяк подкарауливал женщин поздно вечером в парках, безлюдных скверах или вблизи дачных поселков. Часть убийств была совершена в области, но их передали в городское УВД, поскольку почерк был очень схож. В одном случае женщина была задушена во дворе многоэтажного дома в Купчине.
      Далее все дела становились похожими, будто следователи переписывали друг у друга. Характерные ссадины и кровоподтеки на левой передне-боковой поверхности шеи, что указывает на удушение жертвы правой рукой, когда она обращена лицом к нападающему. Типичными были переломы подъязычной кости и щитовидного хряща. В нескольких случаях у женщин были сломаны ребра – убийца сдавливал коленями грудь и живот. Ссадины и кровоподтеки вокруг носа и рта: если женщина пыталась кричать – убийца затыкал ей рот левой рукой.
      «Правша, – с досадой подумал Дмитрий, – хотя не проверять же на вшивость всех питерских левшей».
      Все жертвы были исколоты ножом, от пятнадцати до пятидесяти с лишним ударов. Далее тело кромсалось, вырезались внутренние органы, отрезались груди.
      Однако следы от укусов зубами не были зафиксированы ни в одном из случаев, а именно это было самой характерной чертой «почерка» убийцы из электрички.
      Да, судя по всему, в ГУВД имели определенные основания отфутболить это дело транспортникам, хотя по справедливости его следовало передать им., Но кому охота копаться в такой грязи. Сам Дмитрий с удовольствием бы собрал сейчас все эти папки и зашвырнул их куда подальше, но надо было работать, надо сидеть и вчитываться, чтобы такая вот сволочь не ходила больше по земле.
      Он разложил дела в хронологическом порядке. Жестокость убийств и, главное, изощренность уже посмертного истязания трупа возрастала раз от раза. Значит, маньяк, как и многие люди в поисках сильных ощущений, был вынужден делать их все более острыми, иначе чувства притупляются. Так, например, если сначала он просто наносил удары ножом в живот, то затем начал буквально кромсать тело жертвы.
      Дмитрий тяжело вздохнул и захлопнул последнюю папку. Ну и мразь! Какое счастье, что раньше ему не приходилось сталкиваться с подобными делами. Теперь на этом фоне какой-нибудь алкаш, пырнувший собутыльника ножом, будет казаться милейшим человеком.
      И все-таки что главное? Совершение полового акта во время удушения жертвы является, кажется, просто общим для большинства маньяков такого рода.
      Конвульсивные сжатия мышц – вот чего он ждет. Он достигает какого-то специфического состояния.
      Это общее. И тут маньяк, орудующий в парках (Дмитрий про себя назвал его «маньяк А»), и убийца из электрички («маньяк Б») сходятся. А дальше идет «почерк», детали другими словами.
      Многочисленные ножевые ранения – это есть, но если у паркового маньяка количество ударов шло по нарастающей, то убийца из электрички нанес всего семь ударов. Следов от укусов у паркового маньяка вообще не было, а для убийцы из электрички это характернейшая примета. Первый выходил на охоту летом, преимущественно в жаркие дни, второй же совершил убийство осенью, в конце октября.
      Дмитрий еще раз просмотрел записи – самое позднее по времени года дело по «маньяку А» приходилось на 16 сентября. На месяц с лишним раньше. Все правильно. Есть достаточные основания считать убийство в электричке отдельным делом, никак не связанным с делом серийного убийцы, которое разрабатывает группа по особо тяжким. Что ж, не приписывать же действительно все нераскрытые убийства в радиусе ста километров от города некоему мифическому маньяку.
      Дмитрий отдал секретарю группы папки с делами.
      – Ну что, насладился? – хмыкнул городской «важняк» Никифоров, с которым Диме уже приходилось встречаться не раз.
      – И не говори, – махнул рукой Самарин. – Знаешь, лучше одновременно вести десять дел о хищениях на жэ-дэ.
      – Ишь чего захотел. Хищения! – засмеялся Никифоров. – Благословенные времена… 0-Бэ-Ха-Эс-Эс… – мечтательно протянул он. – А не хочешь пять заказных убийств, два с особой жестокостью, и три изнасилования? Махнемся?
      – Да ну тебя! А кто у вас этим маньяком занимается?
      – Я занимался, потом передали Хабибулину. По-моему, у него до сих пор. Это же глушь полная.
      – Почему полная? Чикатило все-таки нашли.
      – А сколько лет он был в разработке? Годы. Маньяк – он хитрый, это тебе не сожительницу бутылкой по голове в состоянии аффекта. У этого достаточно времени, чтобы все до мелочей продумать.
      Из здания ГУВД Самарин выходил с чувством омерзения и одновременно злости.
      Вишь как устроился, мерзавец! Действительно, все продумал до мелочей. Сколько уже лет ходит непойманный. Дмитрий сжал кулаки. И все-таки рано или поздно – попадешься. Попался же Чикатйло. Тоже был не из самых простодушных.
      И только сейчас Дмитрий вспомнил про оставшегося дома Чака. Потом подумалось о том, что завтра суббота и они, как всегда, устроят пробежку…
      А там будь что будет.
 
      Костя Сорокин сидел на кухне и боролся с нарастающей тревогой простым русским способом – пил водку. Нет, он не напился, просто тупо сидел перед черно-белой «Юностью», стоявшей на холодильнике, смотрел все подряд, не вникая в смысл передач, и потихоньку тянул рюмку за рюмкой.
      В прихожей надрывался телефон, но Костя не двигался с места. Сначала он срывался на каждый звонок, надеясь, что это Марина, но это всякий раз оказывалась теща. Маргарита Васильевна то рыдала в трубку, умоляя Костю сходить в милицию, то начинала обвинять его во всех смертных грехах и договорилась до того, что он сам, мерзавец и негодяй, что-то сотворил с ее дочерью. Костя уговаривал, успокаивал, оправдывался – все было надраено.
      – Говори, что ты с ней сделал?! – услышал он, сняв трубку в очередной раз.