Это рассказы - Муж и муз

Влада Воронов
Муж и муз
(рассказ)

      Не знаю, как мужу со мной, а мне с мужем повезло. Это человек, у которого всё на месте и всё как надо — и мозги, и руки, и всё остальное. Муж не только умеет чинить розетки, но и борщ сварить может так, что любой кулинарный привереда прежде лопнет от обжорства, и лишь затем оторвётся от его стряпни. Да и то вряд ли.
      Муж с неизменным спокойным добродушием терпит мою вечную манеру терять или забывать самые нужные вещи, искренне радуется, если вдруг какой-то из моих кулинарных опытов заканчивается успехом и нисколько не ревнует к карьере. К тому же охотно берёт на себя б о льшую часть малоприятного действа под названием стирка-уборка.
      Единственное, что осложняло поначалу нашу семейную жизнь и едва не закончилось разводом, так это пылкая страсть мужа к компьютерным играм и болтовне о них в интерент-чатах. Предаваться сим забавам он может сутками. Я же превращаюсь в приспособление для подавания чая. В принципе, перетепеть это можно было бы, не буди меня часа эдак в два ночи громогласный вопль «Лапка, сделай чайку!». Причём просыпалась от супружеского ора не только я. Мощный глас мужа вышвыривал из объятий сна соседей не только по лестничной клетке, но и этажом выше и этажом ниже. Так что на остаток ночи мне предстояло чудное развлечение под названием «мирное урегулирование бурного конфликта». А после — невыспавшейся идти на работу. Мужу-то что, он в офис редко ходит, работает в основном на дому, так что успевает и выспаться, и всё остальное выполнить.
      Развод в такой ситуации неминуем. Но я люблю мужа, он любит меня, и вскоре был найден компромисс. Муж уговорил дизайнера из мебельного магазина поднапрячь инженерно-конструкторскую мысль и сделать чертёж компьютерного столика, который ставился вплотную к брачному ложу. Мебельщики заказу удивились безмерно, но выполнили за два дня. Так что теперь просьба принести чаю ограничивается лёгким потряхиванием за плечо. А сходить на кухню, заварить чай и напоить им любимого можно и не просыпаясь. У меня, во всяком случае, получается.
      Итак, супружеская жизнь наладилась.
      Вскоре улучшилось и материальное положение. Муж выиграл в арбитражном суде несколько весьма нелёгких дел и получил с клиентов неплохой процент.
      На радостях муж купил мне вышитую дублёнку, сумку, шапочку и сапожки. Наш кожзавод побеждает с этими комплектами на всех международных конкурсах, успешно торгует по всей Европе и Северной Америке. Так что впечатляет наряд не только своей королевской элегантностью, но и ценой.
      Себе супруг приобрёл новый компьютер какой-то запредельной быстроты и мощности, а в добавок к нему — кучу всяких игровых довесков. Остаткам суммы я вынесла не подлежащий обжалованию приговор: «Хватит шиковать! Расходуем только на хозяйство и крайне экономно. У меня зарплата не ахти, а у тебя хоть и хорошая, но нерегулярная».
      Однако речь не о том.
      Новый компьютер был уже куплен, а старый ещё не продан. Все обязанности по очистке квартиры от устаревшей техники супруг мужественно свалил на меня. Если учесть, что мои познания в компьютерах ограничивались формулой «включить-выключить», разумным поступок никак не назовёшь.
      Я всеми правдами и неправдами оттягивала разговор с торговцами подержанной техникой, в том числе и аргументом «Мне ведь надо хоть немножечко научиться этим пользоваться!».
      — Надо, — согласился муж и начал обучение с того, что дал перепечатать накарябанные от руки соглашения и договоры.
      С кнопочками компьютера я освоилась быстро, но вот с текстом документов… Это невыносимо. Юридический язык придумали садисты. Таких дуболомных фраз я ещё не видела.
      С меня хватит! Тренироваться надо на текстах, которые хоть сколько-нибудь приятны. Помнится, в юношестве — точнее, в девичестве — я сочинительством баловалась, и опусы мои даже хвалили. Вспомнить, что ли, молодость? А почему бы и нет…
      Вечером я протянула мужу распечатку с началом романной главы.
      — Ух ты! — возгласил супруг, ознакомившись. — Интересно! Продолжай. Хотя стой. Дай ручку. Да не эту, — отпихнул он мою ладонь, — а гелевую, у тебя тут предлог потерялся. И запятая пропущена. Ты что, текст перед распечаткой не читала?
      — Ну не заметила две опечатки, и что теперь?
      — Теперь дай ручку и сделай чай. А я пока ещё опечатки посмотрю. Нет, лучше дай простой карандаш и ластик, на счёт запятой надо подумать, как будет лучше, с ней или без неё. Так чай будет?!
      — Лишь при условии, что прекратишь на меня орать.
      — Ой, лапка, прости, — смутился супруг.
      Отвергнутая прежде телесная ручка тут же была поцелована. Я выкинула мимолётную обиду за окошко, снабдила мужа требуемыми канцелярскими принадлежностями и приготовила чай.
      Муж сосредоточенно читал текст, периодически сверяясь со справочниками по русскому языку. Что меня всегда восхищало в юристах — так это их педантичность и аккуратность. Мне столь так тщательно все опечатки не выловить никогда.
      Так и пошло-поехало — я сочиняла, муж делал вычитку. В итоге книга увидела свет и даже получила некоторую долю лавров.
      — Ну и чего ты сидишь, лапка? — ответил на это супруг. — Иди новую пиши, компьютер ждёт.
      — Я бы предпочла, чтобы ждали читатели.
      — И они тоже.
      Усаженная едва ли не силовым методом к компьютеру, я хмуро смотрела в экран. Ну и о чём мне писать? Надо же не просто слово к слову лепить, но и вложить в них хоть какой-то смысл, о чём-то сказать людям. Однако всё, о чем хотела, я уже сказала и написала.
      Или не всё? Остались кое-какие вопросы без ответа. Вот я их сейчас и…
      «И» не получалось. Мысли-то у меня были, только никак не удавалось облечь их в связные слова и, тем более, размазать тонким слоем масла по обширному бутерброду сюжета.
      Кулинарная метафора вызвала урчание в желудке.
      Я пошла на кухню, ублажила мятущуюся душу мужниным борщом. Нет, никто в мире так вкусно его не готовит. С трудом удержавшись от соблазна налить вторую порцию — надо ведь и о фигуре думать — я вымыла посуду и вернулась в комнату.
      За компьютером сидел незнакомый мужик и внимательно читал свеженабранный текст. Кривился, морщился, что-то ему там не нравилось.
      — А нечего лезть в черновой вариант! — сказала я непрошенному «крытику». — Со стороны судить все умные. Сам бы попробовал написать.
      — Именно для этого я и явился, — ответил визитёр и встал из-за компьютера, посмотрел на меня.
      Ничего мужичок, очень даже симпатичный. Тёмные волосы, карие глаза, южный загар, костюмчик стильный. И голос приятный.
      — Я призван решить все ваши творческие сложности, — торжественно изрёк визитёр.
      — Спасибо, сама справлюсь.
      Мужик покровительственно усмехнулся.
      — Если понадоблюсь — зови, — сказал он и исчез.
      А я осталась недоумевать, с чего вдруг у меня начались галлюцинации и почему они воспринимаются как совершенно естественная и неотъемлемая часть жизни. Интересно, что скажет муж, когда узнает, что женат на шизофреничке?
      Кстати, супругу пора быть уже дома. Еженедельные совещания в их конторе никогда ещё так надолго не затягивались. Если, конечно, моего мужа не затянула в постель секретарша — грудастая, рыжеволосая очаровашка с огромными голубыми глазами и крохотным интеллектом. Да нет, вряд ли… Мужу всегда требовалась женщина, которая в постели умеет не только художественно кувыркаться, но и содержательно разговаривать. Скорее в покушениях на моё семейное счастье можно подозревать Юльку, ещё одного приходящего юриста, — бесцветную особу условно женского пола, которая вечно обряжена в какие-то бесформенные мешковатые тряпки. Однако при этом она природная блондинка, весёла нравом и более чем неглупа. В принципе, Юлька мне нравится, но сейчас я ни на какие положительные чувства в её адрес не способна.
      Муж вернулся через пять минут, так что до стадии полноценной ревности я дозреть не успела. А при виде усталого и безнадёжно-унылого лица супруга все мысли о посторонних бабах вылетели из головы.
      С порога спрашивать «Что случилось?» я не стала. Дождалась, пока муж вымоется, поест. Затем напоила супруга его любимым свежезаваренным чаем и осторожно задала наводящий вопрос.
      Муж ушёл за компьютер, всем своим видом показывая полное нежелание общаться. Да что у них в конторе случилось? Зайчика моего любимого обидели… Уроды поганые, всех порву, от директора до уборщицы! Только сначала надо выяснить, с кого начинать. Не хотелось бы истратить весь пыл праведного гнева на малопричастных. А непричастных там вообще нет, судя по тому, каким вернулся муж.
      Я заглянула в спальню. Муж гонял по экрану тошнотворного вида монстров.
      Ну вот и хорошо. Сейчас пар выпустит, поуспокоится, а там и поговорить можно будет, утешить. И выяснить, кто виноват!
      Чтобы не терять зря времени, я вернулась за свой компьютер, главу новой книги домучивать. А лучше стереть её совсем и написать всё заново.
      Едва я щёлкнула опцию «Очистить корзину», как в комнате опять появился недавний мужик. Я смерила галлюцинаторное переживание, в просторечии именуемое глюком, хмурым взглядом и сосредоточенно уставилась в пустой белый экран.
      Складываться в приемлемый для чтения вид слова упорно не хотели.
      — Вам надо поменять жанр, — назидательно сказал глюк.
      — Зачем? — не поняла я.
      — Для дамы больше подходят любовно-романтические сюжеты, нежели боевик, пусть и фэнтезийно-философского толка.
      С полминуты я пыталась вникнуть в смысл сказанного. И вникла.
      — Это что мне, бабский роман писать?! — воспылала я праведным гневом и схватила настольное украшение в виде симпатичной бронзовой лягушечки. Если верить историкам, то Лютер, когда его глюки становились слишком надоедливыми, кидал в них чернильницы и другие маленькие, но тяжёлые предметы. Помогало. А я чем хуже?
      Глюк метнулся в противоположный конец комнаты и спрятался за креслом.
      Ничего, я его и за креслом достану!
      Хотя нет, жабочку мне жалко. Ещё поцарапается. Статуэтку муж специально привёз из Пекина, я так хотела бронзовую китайскую лягушку… Муж напросился в командировку и привёз оттуда целую сумку симпатичных безделушек. Настоящих кабинетных сувениров, а не ту псевдоукрашательную дрянь, которую у нас пытаются выдать за китайские вазочки и статуэтки. Половину сувениров я пораздарила, а наиболее приглянувшиеся оставила. Хотя вон тот черепашонок с книжной полки мне уже надоел, я всё равно собиралась отдать его кому-нибудь. Так что можно безбоязненно использовать для борьбы с глюками.
      Статуэтка, несмотря на маленькие размеры, оказалась тяжелее лягушки. Именно то, что нужно.
      — Я не настаиваю на любовном сюжете, — затараторил глюк. Осторожно выглянул из-за кресла и опять спрятался. — Просто моя специализация… Однако если вы столь непременно желаете, то действие может разворачиваться и в фантастическом антураже…
      — Заткнись, — велела я. — Ещё одно слово, и здесь будет бригада из психушки. А после первого же укола нейролептиком тебе, о мой прекрасный глюк, не жить. Поэтому, если хочешь продолжить своё галлюцинаторное существование, сиди молча. И по возможности так, чтобы я тебя не видела.
      — Нейролептик не поможет, — фыркнул визитёр. — Я не галлюцинация, я — муз. Муза мужского пола.
      — И чего тебе тут надо, мифологический персонаж? — заинтересовалась я.
      — Я помогаю творцу творить, — объяснил муз.
      Самым невероятным в ситуации было то, что я ничему не удивлялась. Я знала, чувствовала, что незнакомый и непонятный мужик — это действительно муз, что ничего плохого он мне не сделает.
      Ну вот приходят к писателям музы, как по зиме приходит снегопад, и ничего с этим природным явлением не поделаешь. А то, что он одет по-современному, так хитоны уже давно не в моде. Музы тоже люди и имеют право на элегантность.
      — Ладно, чёрт с тобой, — сказала я. — Раз пришёл — сиди. Но чтобы молча!
      Муз осторожно выбрался из-за кресла, скользнул на сидушку, всем своим видом демонстрируя готовность соблюдать тишину и порядок. Я вернулась за компьютер.
      И вспомнила о долге гостеприимства.
      — Пойдём, я тебе борща налью.
      Глаза у муза стали… Даже эпитет так сходу не подберёшь. Удивление, растерянность, непонимание и опять удивление.
      Я испугалась. Муз ведь не человек, а существо совсем иной природы. Вдруг наша пища для него — яд, и потому приглашение на ужин выглядит лютым оскорблением?
      — Тебе человеческая пища вредна? — осторожно спросила я. — Извини, не знала. А что тогда едят музы? Если гость пришёл, его ведь надо кормить. Понимаешь, до сих пор меня музы никогда не посещали, как-то своими силами справлялась. Ну так чем тебя кормить?
      — Не знаю… — робко сказал муз. — Мне творцы ещё никогда ужинать не предлагали.
      Я взяла со стола коробку с печеньем и дала музу одну штучку.
      — На, попробуй. Только осторожно!
      Муз откусил маленький кусочек, проглотил.
      — Ну как? — тревожно спросила я.
      Муз проглотил остатки.
      — Ванильное! — обрадовался он как ребёнок. — Обожаю этот запах!
      Я дала ему вторую печеньку.
      Судя по довольной физиономии, человеческая пища музу нисколько не вредит, а совсем наоборот — жизненно необходима. Муз потянулся за новой печенькой.
      — Хватит аппетит портить, — шлёпнула я его по руке. — Сначала борщ, потом — сладкое.
      Ел муз так, словно его не кормили со времён Эзопа. Вполне возможно, так оно и было.
      Наливать вторую тарелку я не стала. И печенье не дала.
      — После голодовки сразу досыта наедаться вредно. Заболеешь. Попозже ещё немного поешь.
      — Как вам угодно, творч и ня, — послушно сказал муз.
      — Кто?! — изумилась я и подумала, не нужно ли обидеться.
      — Творец — мужчина, — объяснил муз. — Женщина, соответственно, творчиня.
      — Творчиня так творчиня, — согласилась я, но претензии высказала: — Хотя слово дурацкое. На ругательство похоже.
      — Нормальное слово, — оскорбился муз. — Придумайте лучше, если не нравится. В нормальных языках у слова «творец» нет никаких родовых окончаний. Этот ваш русский…
      — Лучший язык в мире! — оборвала я. — Идеальный для литературы. Но лишь при условии, что пишешь книгу для людей, а не чтиво для баранов.
      — Скорее обезьян, — болезненно дёрнулся муз. — В период размножения.
      Я на мгновение оторопела, потом сообразила:
      — Ты же на бабских романах специализируешься! А там сейчас без постельной сцены никуда. Вперемешку с соплями и сахаром. И ты хочешь, чтобы я, в угоду твоему извращённому вкусу, ваяла этот тошнотный бульон для сексуально озабоченных макак? Ты выбрал не того творца, детка. Я любовные романы не читаю, не пишу и вообще на дух не переношу. В своей жизни я видела только два экземпляра сего дивного чтива, причём оба осилила только на одну четверть.
      — Лжёте, — спокойно сказал муз. — У вас в книжном шкафу есть семь любовных романов, которые вы не только читали, но и перечитывали неоднократно.
      От такой бесстыдной клеветы я даже онемела. А муз начала перечислять:
      — «Анна Каренина», «Джейн Эйр»…
      — Это не любовные романы! — возмущённо перебила я. — Это литература!
      — А с чего вы взяли, что любовный роман не может быть литературой? — спросил муз. — На основании того чтива с меткой «Любовный роман» на обложке, на которое вам не повезло наткнуться?
      — Возможно, ты и прав. Только доказывать правоту будешь в сотрудничестве с другим автором. У меня слишком много собственных замыслов, чтобы тратить драгоценное время на воплощение твоих.
      Я вернулась к компьютеру. Муз не отставал.
      — Ну что ты ко мне-то прилип? — вздохнула я. — Или на планете Земля больше не осталось никого из пишущих?
      — Да нет, пишущих хватает. Просто ваша очередь подошла.
      — В смысле?
      — Должны совпасть два условия, — пояснил муз. — Кризис творения у творца и наличие свободного муза. Как только муз… или муза освобождается от одного творца, так сразу же переходит к следующему. Как правило, к тому, кто окажется ближе всех по расстоянию. Причём дальность измеряется не километрами, а… Впрочем, особенности пространственного восприятия муз для творцов никакого значения не имеют. Короче, когда мой прежний творец перестал нуждаться в моей немедленной помощи, я перешёл к вам.
      — Понятно, — сказала я. — Но почему ты не выбрал сочинителя любовных романов, раз уж у тебя такая специализация? К фантаске зачем-то пришёл. Это равносильно тому, как если бы мой муж с дипломом юриста заявился ко мне в провизорскую, а я бы припёрлась к нему в контору и начала рассуждать о юриспруденции.
      Муз вдруг поблёк, осунулся и шмыгнул в кресло.
      — Музы неизменны от рождения и до самой смерти, — тихо сказал он. — Зато творец может стать любым, каким захочет. Музы не выбирают творцов. Всё решает расстояние и сила желания творца творить даже сквозь кризис. Муз был нужен, муз пришёл…
      — Зря пришёл, — буркнула я. — Тебя не звали. Повторяю ещё раз — если я до сих пор прекрасно обходилась собственными силами, то и дальше без лакеев справлюсь.
      — Я не лакей! — тут же взвился муз. — Я — опора творчества.
      — А я не калека, чтобы с протезом творить!
      Муз едва не задохнулся от возмущения.
      — Ты… Стерва злобная!!! Другие творцы годами музу ждут, а тебе сразу же, по первому требованию, пожалуйста, муз явился, и вместо благодарности…
      — Я тебя не звала! Вали к тем, кто звал!
      — Не могу, — обречённо сказал муз. — Пока не будет создано произведение, я должен быть при тебе неотлучно.
      Мне стало нехорошо. Это получается, что муз станет торчать в квартире до тех пор, пока не будет написана книга, от которой ещё и первой главы нет? И на работу за мной попрётся… Хорошо, если не в ванную… А муж что скажет?!
      — Родственники творца меня не видят, — успокоил муз.
      — Так ты ещё и мысли читаешь? — подскочила я.
      — Разумеется, — удивился муз. — А как же тогда творческий процесс автору направлять?
      В ответ на такое заявление я направила муза. Направление было указано хотя и мысленно, зато образно.
      Даже очень образно. Муза от такого напутствия аж в судорогу скрутило.
      А нечего было не в свое дело лезть. Можно подумать, без него я бы с собственной книгой не разобралась.
      — Предлагаю компромисс, — сказал муз. — Вы пишете коротенький любовный рассказ, и я сразу же ухожу.
      — Нет! — зарычала я. — Наглый агрессор! Вторгся на чужую территорию и ещё условия ставить будешь! Припёрся незваным, так и убирайся как пришёл — пустым. Фигу тебе, а не рассказ! Если так надо, сам пиши. Я тебе не секретутка, чтобы под диктовку по клавишам стучать.
      Муз окаменел и онемел. Но, увы, быстро очнулся.
      — Это тебе фигу, творчиня неблагодарная! Пока не будет рассказа, ты от меня не избавишься!
      — Другие избавят, — пообещала я и метнулась в спальню, затрясла мужа за плечо.
      — К нам в квартиру залез посторенний мужик и делает мне непристойные предложения!
      — Что? — ошалело посмотрел на меня муж.
      Я повторила.
      Муж ворвался в зал как торнадо. Сгрёб муза за шиворот, выволок в коридор и смачно приложил мордой о стену. И тут же выпустил.
      — Ты кто такой? — растерянно спросил муж. — Ты… Ты ведь не человек?
      — Я муз, — ответил этот во всех отношениях невыносимый мифологический персонаж.
      — Её? — кивнул на меня муж.
      — А чей же ещё? — удивился муз.
      На морде этого поганца, кстати, нет ни малейших повреждений. Стена больше пострадала, чем свалившаяся мне на голову мифологическая зараза.
      — Вы не волнуйтесь, — улыбался мужу муз, — приставать к вашей супруге с сексуальными домогательствами я не буду ни при каких условиях.
      С гневным рыком муж ещё раз впечатал его в стену.
      Ничего не понимаю в мужиках. Сначала муж готов был убить за попытку посягнуть на мои прелести, теперь же собирается убить за отсутствие таких попыток. Вот и пойди разбери их хвалёную мужскую логику…
      — Ваша супруга весьма привлекательная дама, — затараторил муз, — и я был бы только рад возможности пообщаться с ней поближе, но секс между творцом и музой невозможен физически. Как и между музом и творчиней. Вам не о чем волноваться.
      Муж отпустил муза и вперил в меня прокурорский взгляд.
      — Тогда чего ты жалуешься? Он тебя не трогал!
      — Выкини его отсюда!!! — потребовала я.
      Муж глянул на муза.
      — А чего тебе не нравится? Вполне приличный муз. Одет со вкусом и на морде интеллект виден.
      — Ты что? — ошарашено пролепетала я.
      — У всех писателей есть музы, — безапелляционно заявил муж. — Значит и у тебя должен быть. Конечно, я бы предпочёл, чтобы это была муза, а не муз…
      — Невозможно, — пискнул у него из-за спины мифологический персонаж. — Творцы и музы бывают только противоположного пола.
      — Видишь, лапка, — сказал муж, — по-другому никак нельзя. Так что вы попытайтесь как-нибудь наладить отношения.
      — Ты что?! — возмутилась я. — Как ты можешь? Я твоя жена! Ты должен меня защищать!
      — А разве он тебя обидел?
      — Он лезет советовать как мне писать!
      Муж смотрел озадаченно.
      — Так на то он и муз.
      — Я и без него справлюсь!
      — Но ведь с музом-то будет лучше!
      — Кому лучше?! — заорала я уже истерично.
      Да как же им объяснить, что моё творчество — это только мой мир, вторгаться в который я не позволю никому. Даже мужу. Одно дело, когда человек, которому я всецело доверяю, читает уже готовую главу, и совсем иное — если даже он попытается влезть в сам творческий процесс. Такое посягательство сродни изнасилованию. И тем более невыносимо, если в моё творчество норовит вклиниться какой-то непонятно откуда приблудившийся муз.
      Лучше я вообще писательством заниматься не буду, чем соглашусь терпеть в нём постороннее вмешательство. Мой мир и моё творение только для меня. Все прочие пусть или довольствуются его результатом, или проваливают прочь.
      И ещё — если не можешь творить самостоятельно, то с подпоркой в виде муз тем более ничего не получится. Любой и каждый свою жизнь проживает только сам.
      А тут заявился какой-то мифологический поганец и норовит отнять у меня мою жизнь, пытается превратить мою единственную и неповторимую личность в инструмент для воплощения его фантазий.
      — Никогда! — зарычала я. — Никто! Никому!
      Мужчины опасливо попятились.
      — Я предлагал вам способ разойтись, — осторожно сказал муз. — Поверьте, это единственный выход. Вы пишете рассказ — совсем коротенький! — и я исчезаю. Вы обо мне тут же забудете!
      — Ты слышал? — воззвала я к мужу. — Он же мне проституткой стать предлагает! По-скоренькому обслужить его фантазии, и тогда он оставит нас в покое!
      — Да провались ты глубже Тартара! — завопил муз. — Можно подумать, мне наша связь нравится! У всех творцы как творцы, мне же свалилась на шею натуральная психопатка!
      — Э-э, — тут же возмутился муж, — выбирай выражения!
      Муз шмыгнул в зал и спрятался за кресло.
      — Да ладно тебе, — смутился муж. — Просто будь немного повежливее.
      Муз принялся заверять его в безусловном к нам почтении и вдруг замолчал на полуслове, осенённый внезапной идеей. Вылез из-за кресла и подошёл к нам.
      — Ведь народная мудрость гласит, — сказал он моему супругу, — что муж да жена — одна сатана. Вы даже увидеть меня смогли, хотя и предназначен я только для своей творчини. Может быть, вы, — с надеждой посмотрел он на мужа, — и рассказик за жену напишете? Тогда я сразу уйду!
      Муж задумался.
      — Нет, — сказал он. — Если я и займусь когда-нибудь свободным творчеством, то это будет живопись. И чтобы никаких муз и музов поблизости! Мне и своих мозгов хватит, заёмные ни к чему.
      — И впрямь — одна сатана, — обречённо вздохнул муз. — А мне-то теперь что делать?
      Муж смотрел на него с сочувствием.
      — Да, вляпался ты конкретно.
      — Зайчик, — сказала я мужу, — ты ведь юрист. Самый лучший в городе. Придумай что-нибудь!
      Муз смотрел на него с надеждой.
      Муж думал.
      — Ох, не знаю, — сказал он. — Ситуация сложная. Лапка, будь добренькой, сделай чаю.
      Я пошла на кухню. Чай нам всем действительно не помешает. Да и муза кормить пора, ведь бедняга голодал с античных времён, так пусть у меня хоть немного отъестся.
      — Ты не смотри, что она так взъярилась, — донеслось из коридора. — Вообще-то она хорошая девочка, хотя и со своими странностями. Но творческие натуры все со сдвигом, тебе ли это не знать. Зато как она готовит чай! Это что-то божественное! Да и сама по себе девчонка суперская, только подожди немножко, пока угомонится.
      Муз что-то тихо ответил. Слов я не разобрала, но голос звучал мрачно и безнадёжно.
      — Всё разрулится, — успокоил муж. — Я обещаю.
      — И его обещаниям можно верить, — добавила я.
      Чай мы пили в кухне, болтали обо всякой всячине. Пока дело не доходило до писательства, муз был вполне приятным гостем — эрудированным, остроумным и вежливым.
      Кстати, о вежливости.
      — Извини, — сказала я, — это ужасное свинство, но ведь я так и не спросила твоё имя.
      — А у меня его и нет, — ответил муз.
      — Как нет? — не поняла я.
      — Музам имена ни к чему.
      — Подожди, но ведь были Терпсихора, Мельпомена и прочие.
      — Они и сейчас есть, — усмехнулся муз. — Только ни для кого другого, кроме Аполлона, не работают. Вот он и снабдил их именами, чтобы все видели, какой он крутой творец.
      — Если ты не против, — сказал муж, — мы будем называть тебя Игорь. А то неудобно разговаривать с безымянностью.
      — Как вам угодно, — пожал плечами муз.
      Ни радости в голосе, ни обиды, зато явственно слышится какое-то напряжение и даже некоторая виноватость. С чего бы только?
      Ночевать муз, разумеется, остался у нас. Я постелила ему в зале на диване, дала новую зубную щётку и полотенце, снабдила мужниным банным халатом и тапочками.
      А сама решила в подробностях расспросить супруга о причинах его внезапного сочувствия к античному приблудышу.
      Муж долго увиливал, но всё же разговорился.
      — У меня есть брат, лапка. Младший. Точнее — был брат. Со вчерашнего дня о нём можно говорить только «был». Он наркоман, лапка. Давний наркоман. Он… Там даже на человека ничего похожего уже не осталось, настолько всё… Никаких отношений ни со мной, ни с родителями он не поддерживал года четыре, не меньше. Поэтому я ничего тебе о нём и не говорил. Знаешь, когда мы ещё совсем детьми были, Игорёха под лёд провалился. Тогда я его вытащил. А вот сейчас не смог, — муж запнулся, вытер слёзы. — Днём из милиции позвонили. Завтра надо идти опознавать тело. Менты сказали — передоз. Лапка, я не хочу, не могу видеть и знать, что Игоря больше нет. Этот твой муз… Он очень похож на моего брата. И точно так же тонет в полынье. Только теперь я могу его вытащить. И… Ну не виноват Игорь ни в чём! Он не дурак и не слабак, как все о нём говорили. Просто ему не повезло. А мне не хватило сил. И… Я не хочу знать, что мёртвое, прогнившее от наркотиков тело в морге — это мой брат! Игорь не должен был умирать раньше меня. И тем более, так умирать!
      Муж закрыл лицо ладонями, застонал. Я обняла его, стала утешать. Сначала словами, а после и действиями.
      Когда муж заснул, я тихонько скользнула на кухню и достала с антресоли выбивалку для ковров. Зашла в зал.
      Муз свернул из одеяла плотный кокон, и определить, где голова, а где ноги, было невозможно. Да и неважно, где что, главное — задница совершенно точно посередине. Я половчее перехватила выбивалку и приступила к воспитательной акции.
      Прыгучесть у муза оказалась прямо-таки олимпийская, взвился он под самый потолок.
      Едва муз приземлился, я приложила его ещё разок, покрепче.
      «— Телепат хренов! — рычала я. — Убью!!!»
      Рык был мысленным, но громкость получилась не хуже, чем от голосового крика.
      Муз зажал уши и спрятался за кресло.
      «— А что мне оставалось делать? — возопил он плачуще. — Если творец отвергает музу, это означает смерть. И подыхать в мучениях придётся вовсе не творцу!»
      «— И ты решил спасти свою шкуру за счёт мучений моего мужа. Порву гадёныша!»
      Муз удрал в ванную и заперся изнутри.
      «— Я буду хорошим братом, — пообещал он. — Клянусь Олимпом и Парнасом! Ну сама подумай, зачем твоему мужу такая боль? А так, сдох какой-то наркоман и сдох. Зато брат вылечился, наркотики не употребляет, работает. С их родителями я тоже всё улажу. Никто ничего и не заметит. Если, конечно, ты правду доказывать не примешься».
      «— Да что ты там наработаешь?» — возмутилась я.
      «— На сытый прожиток хватит, — ответил муз. — Я очень хороший штукатур и кафельщик, обои клеить умею».
      «— Ты что, серьёзно?»
      «— Клянусь Олимпом и Парнасом. Чтобы сохранить рабочую форму, музы должны время от времени жить человеческой жизнью. Иначе невозможно создать достоверное художественное произведение. А в человеческой жизни надо как-то зарабатывать на питание, жильё и одежду».
      «— Ну не знаю, — сказала я. — Как-то это всё…».
      «— Твой муж будет рад возвращению брата. Он действительно очень любит своего младшенького. И винит себя во всех несчастьях этого тупого, эгоистичного, донельзя избалованного недородка. Я… Ты не бойся, творчиня, я не подведу того, кто подарил мне имя. Я буду очень хорошим братом».
      «— А своя семья у тебя есть?»
      «— Я что, чем-то похож на человека?» — зло спросил муз.
      «— Извини», — смутилась я.
      Муз немного помолчал.
      «— Мне можно выйти?» — спросил он осторожно.
      — Выходи, — сказала я вслух.
      Муз скользнул на диван, завернулся в одеяло. Лицо грустное, обиженное.
      И как будто моложе, чем было утром. Да, лет на десять моложе.
      — А… — начала было я.
      — Ерунда, — ответил муз. — Возраст нашей внешности легко варьируется от семи лет до ста семи. Творцы разные бывают, кто-то хочет получать помощь от умудрённых сединами старцев и стариц, другие ищут истину в устах ребёнка. Сейчас я в возрасте твоего деверя.
      — Ты действительно на него похож? — усомнилась я.
      — Не совсем. Но сказал же — внешний облик можно варьировать. К утру поменяются и черты лица.