Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести)

      - А вот что это такое, кто скажет?.. Ну-ка, юннаты?
      И заставляла рассказать об этом растении все: и как оно цветет, и когда цветет, и какими особыми свойствами оно обладает.
      Когда поднялись высоко по долине, Костя, усмехаясь, сказал Манжину:
      - Пока шли, весь учебник ботаники повторили. Ох, однако, хитрая же у нас Марфа Петровна!
      Алеша Репейников, забежавший далеко вперед, вдруг появился на вершине зеленого увала.
      - Сюда! - закричал он, размахивая шапкой. - Здесь озеро есть!
      - Идем!.. - отозвалась Марфа Петровна. - Ребята, к озеру!
      На вершине увала, на срезанном конусе, лежало круглое, как чаша, озеро. Оно было полно голубого хрусталя и света. Ни камышей, ни кустиков не росло на его берегах, только травы стояли - чистые, высокие. На берегах этого озера уселись отдыхать - будто пестрый венок лег вокруг голубой воды. Тут же занялись разборкой трав. Мальчики отбирали лучшие экземпляры для гербария, а девочки плели венки. Из самых красивых, из самых ярких цветов сплели венок Марфе Петровне, и она надела его поверх белого платка. Девочки тоже надели венки. И все глядели друг на друга и смеялись.
      - Лида, Лида, - сказала подруге Мая Вилисова. - Ты погляди на Чечек! Погляди, как ей красиво в венке!
      Чечек вскочила, подбежала к воде и заглянула в нее, как в зеркало. Черные косы ее коснулись воды, и оттуда, из светлой глубины, глянуло ей в глаза яркое отражение - смуглая девочка с красным венком на черных волосах...
      Чечек, очень довольная, поглядела на всех блестящими глазами.
      - Э! - задорно крикнула она. - А почему наши ребята без венков? Давайте их тоже нарядим!
      Поднялся веселый шум.
      - Нарядим! Нарядим! - кричали девочки.
      - Вот еще! - возражали ребята. - Выдумали тоже!
      Но девочки уже плели венки, заплетали зеленью красные, белые и желтые цветы. Настенька первая сплела венок. Она с лукавой улыбкой пошла по бережку и запела:
      Со вьюном я хожу,
      С золотым я хожу!
      Я не знаю, куда вьюн положить!..
      И все подхватили эту песню. Костя со страхом смотрел на Настеньку, которая подходила все ближе и ближе. Уж не вздумает ли она этот "вьюн" положить ему на голову?..
      Между тем Чечек тоже сплела венок. Она торопливо связывала его зелеными травинками и тревожно поглядывала на Настеньку: зачем это она пошла в Костину сторону?
      И все с улыбкой пели и ждали, кому наденет Настенька свой венок. Так и есть: идет к двоим, сидящим в стороне, - к Косте и Манжину. Манжин улыбался, добрые глаза его светились, как щелочки. А Костя уперся руками в землю, готовый вскочить и убежать в тайгу. Вот еще не хватало, чтобы на него, на такого большого парня, надели венок!
      Настенька остановилась против Манжина, и Костя успокоился и даже чуть-чуть улыбнулся, искоса поглядывая на Васю. Но с последним словом песни Настенька вдруг повернулась к Косте и надела на него венок. Костя вскочил.
      - Ну что это, однако! - проворчал он, весь красный от досады и смущения. - Ну вот еще! Не надо мне!..
      Но все кричали, смеялись, хлопали в ладоши. Костя сердито снял венок, но Настенька опять на него надела. И чем больше Костя сердился, тем веселее смеялись все вокруг. Наконец Марфа Петровна сказала:
      - Ну, Костя, ты что это дикий какой! Сегодня уж так будет - весну всегда в венках встречают. Раз пошел с нами, так и подчиняйся!.. Девочки, выходите, надевайте мальчикам венки - сегодня такой день!
      И ребятам пришлось подчиниться. Кто с досадой, кто со смущением, кто с удовольствием, но все надели венки. И никто не заметил, как Чечек со своим нежным венком из лиловых фиалок подбежала к Косте вслед за Настенькой... и не успела! Она хотела было сдернуть с Костиной головы Настенькин венок из баранчиков и курослепов, но вовремя удержалась и тихонько отошла за спины подруг.
      Больше всех был доволен этой затеей Алеша Репейников. Он весело сдвигал свой венок то на одно ухо, то на другое. И до тех пор двигал, пока не разорвал его и желтые цветы не распались на звенья.
      - Эх, ну и сплели! - сказал он. - Не могли получше сделать!
      Он собирал обрывки венка, пытаясь связать их. Что это: все в венках будут, а он - нет!
      - Да вот у Чечек еще венок есть! - крикнула Лида Королькова. - Чечек, надень свой венок Алешке!
      Все расступились, пропуская Чечек, и как-то вышло, что Чечек и Алеша стали друг против друга и все глядели на них.
      - Ну, надевай скорей! - сказал Алеша, подставляя свою круглую белесую голову.
      Но Чечек гордо поглядела на него, поджала губы, бросила лиловый венок на траву и отошла. Алеша, смеясь, поднял его:
      - Ох, ты! Бросает!.. Ну и не надо, я и сам возьму!
      - Становитесь в хоровод, ребятишки! - сказала Марфа Петровна. Запевайте дружно!
      Весна, весна красная,
      Приди, весна, с радостью,
      С радостью, с радостью,
      С великою милостью!..
      Далеко улетела песня по окрестным горам. Ей вторили птицы в тайге. Ей улыбались сквозь сон раскрывающиеся цветы. И, может быть, сама Весна, услышав призывные молодые голоса, ускоряла свой шаг, поднимаясь в Алтайские горы...
      Домой возвращались немножко усталые, с большими букетами трав и цветов для гербария. Мальчики теряли по дороге свои венки или вешали их на ветви лиственниц. Алеша Репейников надел шапку, а венок хотел оставить где-нибудь в кустарнике, но поглядел на душистые лиловые фиалки и надел его поверх шапки - уж очень красивый венок сплела Чечек!
      Всем было хорошо, все были веселы и голодны, смеялись, подшучивали друг над другом, предвкушали веселый час ужина. И никто не знал, какой серьезный разговор разгорается у трех подруг, идущих сзади.
      - Чечек, не отказывайся, - строго сказала Лида Королькова, - ты на Алешку злишься!
      Чечек сдвинула черные брови:
      - А что мне его - целовать?
      - Фу, Чечек! - крикнула Мая. - Не притворяйся! Ты его просто ненавидишь! Я уже давно заметила. Тогда Анатолий Яковлич сказал: "Подержи мешок с овсом, пусть Алеша покормит кроликов", а ты сразу мешок и положила!
      - Удивительно! - пожала плечами Лида.
      - И еще и еще!.. - продолжала Мая запальчиво. - У него кролик убежал в сад, Алешка ищет, а ты видела, где он, и молчала. Почему это? И сегодня - взяла и бросила венок на землю!
      - Ну и что же? - угрюмо сказала Чечек. - Ну, вот взяла и бросила. И не хочу Алешке надевать на голову, а буду всегда бросать!
      - О-ей! - удивилась Лида. - Почему это? Он тебя, может, ругал?
      Чечек сердито молчала.
      - Никогда он ее не ругал, - сказала Мая. - За что это он будет ругаться?
      - Это нехорошо, Чечек, - с упреком обратилась к ней Лида. - Он, может, какой-то приставучий и суетливый какой-то... ну, а все-таки он же наш пионер, товарищ наш...
      - О! Товарищ! - возмутилась Чечек. - Очень хороший товарищ! А кто про меня хотел Анатолю Яковличу сказать? Все не хотят, а он: "Пойду скажу! Надо сказать!" Только ребята не дали, а то бы побежал. А что ему? Только бы мне назло! Чтобы я обратно домой убежала - вот что он хотел!.. Да, товарищ!
      Мая всплеснула руками:
      - Ой, что говорит!
      А Лида Королькова нахмурилась:
      - Ну, Чечек, ты совсем заблудилась. А вот хочешь знать? Если бы я считала, что надо про тебя сказать Анатолю Яковличу... ну если бы считала, что это тебе даст пользу... я бы тоже пошла и сказала.
      Чечек остановилась:
      - Про меня? Ты?..
      - Да, про тебя. Да, я.
      - А я думала - ты моя подруга!
      Чечек вдруг сорвала с головы свой красный венок, забросила его и хотела бежать. Но Лида схватила ее за руку.
      - Что ты, Чечек! Да, конечно, я твоя подруга, - твердо сказала она. Ну, ты же выслушай меня сначала, а потом убегай! Вот если бы я думала, что если я скажу Анатолю Яковличу, как ты сочинения списываешь, и это тебе поможет, и ты больше не будешь списывать, а будешь хорошо учиться, - я пошла бы и сказала...
      Чечек попробовала выдернуть руку, но Лида держала ее крепко:
      - Подожди, дослушай... Ну, а я и другие подумали, что ты и так поймешь, и можно Анатолю Яковличу не говорить, - вот и не сказали. Ну, а Алешка считал, что для тебя будет лучше, если Анатолю Яковличу сказать, ну, он и хотел...
      - Чтобы для меня было лучше?
      - Ну конечно! - подхватила Мая. - Что же ты думала, что он назло?
      - Да, назло!
      - Ой, Чечек! - задумчиво сказала Лида Королькова. - Что я думаю... что я думаю! Уж не рано ли мы приняли тебя в пионеры?
      Чечек испуганно поглядела на подруг и опустила голову. Мая тотчас обняла ее за плечи:
      - Ну, не говори так, Лида, не говори! Чечек подумает немного - и поймет. Мало ли, иногда человек живет, живет и чего-нибудь не понимает. А потом подумает - и поймет. А я вот тоже многого не понимаю. Думаю: почему так? В избе жить лучше, а наш дедушка все равно в аиле живет!.. И почему это: у меня отец алтаец, а волосы у меня белые? У мамы тоже волосы белые, потому что она русская. Но ведь у отца черные? Значит, надо, чтобы у меня половина волос была белая, а половина - черная. А почему же я вся белая?
      Лида невольно усмехнулась:
      - Да ну тебя, Майка!
      А Чечек молчала всю дорогу и думала о чем-то. И подруги не мешали ей.
      В ДОМИКЕ МАРФЫ ПЕТРОВНЫ
      Прошел май. Прошли трудные, волнующие дни экзаменов.
      В эти дни Костя не знал и не видел ничего, кроме книг, учебников, тетрадей, чертежей.
      Ваня Петухов, которому Костя помогал готовиться к экзаменам, однажды сказал:
      - А ты-то, Кандыков, что сидишь над учебниками не вставая? Ты и так сдашь!
      - Как сдать... - ответил Костя. - Можно сдать по-разному. А я хочу на пятерки.
      Костя сдал на пятерки. И лишь на другой день после того, как в последний раз вышел из экзаменационного зала, он вдруг почувствовал, что жизнь хороша и разнообразна. Ему хотелось все: и побежать в сад проверить яблоньки, и взяться за арык, и послушать болтовню Чечек, расспросить о ее делах. Но отец сказал, что в колхозе нужны люди на посадку картошки, и Костя с удовольствием отправился в поле. А самой главной заботой его было - написать заявление и отправить в Барнаульский плодово-ягодный техникум.
      Кроме всех этих забот, возникла еще одна: он вдруг, помимо своей воли, стал актером.
      Однажды, возвращаясь с колхозного поля чуть-чуть усталый, он зашел в школьный сад. Нежная листва маленьких яблонь смутно зеленела в синеватых сумерках. Деревца стояли тихие, словно удивленные, что они живут, что у них под мягкой корой идут соки, что они, как и взрослые деревья, тоже сумели развернуть листья.
      Костя медленно шел по саду и, задумчиво улыбаясь, думал: "Ухожу... И в классе уже кто-то другой будет сидеть на моей парте. И за моими яблоньками будет ухаживать кто-то другой. А меня здесь будто и не было... яблоньки мои и то меня забудут... Ну, это-то ничего. Лишь бы ребята их любили!"
      В таком чуть-чуть грустном раздумье он вышел из сада на школьный двор. И тут же несколько голосов окликнуло его:
      - А, вот как раз и он... Кандыков! Костя! Иди сюда!
      На крыльце беленого домика, в котором жила Марфа Петровна, сидели ученики - и младшие, и старшие, и средние. И сама Марфа Петровна в своем белом, надвинутом на глаза платке сидела на верхней ступеньке. Настенька, Ольга Наева из шестого, Таня Чубукова, Алеша Репейников, Мамин Сияб - все кричали и звали Костю. И звонче всех кричала Чечек:
      - Кенскин, иди сюда! Иди скорее! Бежи!
      Тут же кто-то поправил ее:
      - "Бежи"! Эх, ты, а еще в шестой класс перешла!
      Произошел быстрый спор:
      - Да, "бежи", потому что - "бежать".
      - Нет, "беги", потому что - "бегать".
      - Ну и пусть "бегать"! Вот еще! - И Чечек снова закричала: - Кенскин, бегай сюда!
      Костя подошел, немножко удивленный:
      - Что случилось? - и сразу посмотрел на Чечек: опять что-нибудь натворила?
      Чечек поняла его взгляд и, мешая со смехом звонкие слова, зачастила:
      - Нет, нет, Кенскин, я ничего! А ты у нас Петр Великий будешь! А Манжин будет арап! А Мая будет невеста! А я буду на пиру танцевать!
      Костя растерялся:
      - Я - Петр Великий? Манжин - арап?..
      Все рассмеялись.
      - Сядь, Кандыков, - улыбаясь, сказала Марфа Петровна. - Мы тебе сейчас все расскажем.
      Оказалось, что драмкружок, перед тем как ученики уйдут из школы на лето, решил поставить прощальный спектакль. Но задумали ставить пьесу и снова вспомнили, что пьес-то у них нет. Старые, заигранные ставить не хотелось. Решили что-нибудь инсценировать. Так, на Новый год они ставили спектакль по книге Гайдара "Тимур и его команда". В марте разыграли сказку про бабку и деда: как бабка поехала в поле пахать, а старик взялся за домашние дела. Этот спектакль был такой веселый, что смех в зале ни на минуту не умолкал. Неизвестно, как сами артисты терпели, не смеялись. Но что же поставить теперь?
      - Скоро Пушкинские дни, - сказала Марфа Петровна. - Может, что-нибудь у Пушкина взять?
      Два вечера просидели за Пушкиным: читали вслух стихи, просматривали повести, сказки...
      - Вот как нравится мне "Арап Петра Великого"! - сказала Настенька. Я сегодня ночью прочитала. И прямо так нравится!
      - А давайте возьмемся за "Арапа"! - предложила Марфа Петровна. - Петр Великий, ассамблеи, бояре...
      Воображение вспыхнуло. Заговорили наперебой: что можно изобразить, как изобразить, кто кого будет играть. В тот же вечер сели писать пьесу. Оказалось, что сделать это нелегко: нужно разбить текст на действия, нужно переложить его на диалоги и монологи... Но труда не жалели - и через неделю пьеса была готова. Может, она получилась не так уж складно - но что за беда! Зато какие интересные слова можно было произносить со сцены и какие необыкновенные костюмы можно было придумать!..
      Но когда взялись разучивать роли, Таня Чубукова испугалась:
      - Что это мы! Что мы задумали! Да у нас же ничего нет: ни декораций, ни костюмов - ничего... И причесок нет! А откуда мы кринолины возьмем? Ведь тогда кринолины носили.
      - Э, не беда! - возразила Марфа Петровна. Она в своем воображении уже видела этот спектакль, он уже пленил ее, в ее уме уже звучали раздумчивые реплики Ибрагима, и твердый голос Петра, и неясные речи плачущей невесты. - Не беда! Сейчас ничего нет, а возьмемся да все сделаем - вот и все будет! Ну, посмотрим: что нам для декораций нужно? Так... Столы. Кресла... Можно на стулья подушки положить да накрыть чем-нибудь - вот и кресла! Кто возьмется?
      - Ну, это просто! - отозвалась Ольга Наева. - Это хоть и я могу.
      - Ладно, ты делай кресла. Теперь люстру надо. Люстру обязательно! Ну, кто сделает люстру?
      Все молчали, поглядывая друг на друга.
      - Ну, кто же?
      - А мы же не знаем, какая бывает люстра... - робко сказала Мая.
      - Ну что такое "не знаем"? Не знаете, так узнаете. Раз охотников нет, то сделай это ты, Настенька.
      Настенька слабо замахала рукой, словно отгоняя пчелу:
      - Нет, нет, Марфа Петровна, я не сумею. Я даже не знаю, как и взяться! Ведь я никогда ни одной люстры даже не видела!
      Но Марфа Петровна не слушала:
      - Сделаешь, сделаешь. Отыщи картинку да посмотри, если не видела.
      Настенька, совсем растерянная, побежала в библиотеку. Она надеялась, что хоть в какой-нибудь книге найдет картинку с люстрой.
      С этого вечера в домике Марфы Петровны словно улей гудел. Марфа Петровна привезла из Элекманара большой кусок марли. Девочки кроили эту марлю, красили, крахмалили, шили бальные платья для ассамблеи. Белые, розовые и голубые, воздушные, словно облака, куски материи пышно лежали на столах, топорщились на лавках, развевались среди комнаты - примеривались, притачивались. Наряжали невесту. Мая стояла среди комнаты, поеживаясь голыми плечами. Девочки из старших классов - Ольга Наева и Таня Чубукова улаживали на ней белый лиф.
      - Сборок побольше, сборок побольше! - говорила Марфа Петровна. - А вокруг шеи надо еще воланчик сделать. А вот сюда - цветок... Надюша, дай цветок покрасивее!
      Надюша, румяная, чернокосая, сидела у окошка, словно Весна, окруженная легким ворохом красных и белых цветов. Цветы возникали у нее в руках очень легко и быстро - густые розы, зубчатые гвоздики, пушистые астры. Красные и белые цветы, потому что у Надюши была только красная и белая бумага. Маленькие острые обрезки пестрели у нее под ногами.
      - Розу, - спросила Надюша, - или астру?
      Марфа Петровна приложила к жестким оборочкам красную розу, потом белую розу, потом красную гвоздику... Мая не смела шевелиться, но изо всех сил косилась в зеркальце, висевшее на стене: как это будет?
      - Нет, нет! - сказала Марфа Петровна. - Красные цветы невесте грубо!
      - Если бы розовые... - прошептала Эркелей.
      - А что, нужны розовые? - подхватила Лида Королькова. - Давайте сюда, краска осталась!
      - Цветы, цветы! А вот что с юбкой делать? - вдруг закричала Ольга Наева, которая прилаживала на Мае юбку. - Ведь она падает, виснет! Ну что это, разве это придворная дама стоит! Просто сосулька какая-то!
      - Кринолины надо.
      - Вот то-то и дело, что кринолины! А из чего?
      - Я знаю из чего! В сарае старая бочка валяется - можно обручи снять.
      - Может, лучше из проволоки сделать?
      - А где проволока?
      - В колхозе у кладовщика попросим! Что ему, жалко?
      - Чечек, бежим за проволокой! - крикнула Катя Киргизова.
      - Бежим!
      На пороге девочки столкнулись с Настенькой. Она была совсем расстроена.
      - Марфа Петровна, нигде люстры нет. Ну что делать? А где есть, так нарисовано мелко - не разберешь ничего!
      - А ты поищи, придумай, - ответила Марфа Петровна.
      - Я не знаю!..
      - Что это такое: "Не знаю"! - сказала Марфа Петровна. - Кто это тебя учил отступать? Добиваться надо, а не отступать! У Анатолия Яковлевича была?.. Нет? К нему сходи. К математику сходи. К Анне Михайловне...
      Настенька ушла снова.
      Вскоре прибежали Нюша Саруева и Алеша Репейников. Они принесли целую охапку мятого льна.
      - Алешка, уходи! - взвизгнула Мая.
      Но Алеша не слышал.
      - Вот, дали! Сам Матвей Петрович дал! - закричал он. - А конюх начал ругаться, говорит: "Тут три пары вожжей выйдет". А мы говорим: "А кто старше - конюх или председатель? Нам же сам председатель Матвей Петрович велел!.."
      - Давай, давай сюда! - обрадовалась Марфа Петровна, принимая лен. Девочки, добывайте щипцы, сейчас парики будем завивать!.. А ты, Алеша, иди отсюда, беги в зал, там ребятам помоги - они декорации делают.
      Вскоре явились Чечек и Катя Киргизова. Зазвенела проволока, с грохотом вкатились ржавые обручи с разбитой кадки. Пошли в дело старые материнские юбки, которые ворохом лежали в углу. К этим юбкам решили пришивать каркасы для кринолинов. Обручи не пригодились - они были слишком тяжелые, прорывали материю. А гнутая проволока оказалась хороша.
      Первая надела платье с кринолином Мая, и все девочки закричали от восторга:
      - Ой, красиво! Придворная дама! Как на картинке - аккурат, аккурат так!
      - А мне? А мне? - спрашивала Чечек, теребя Марфу Петровну. - А мне тоже такое платье будет? И с голыми руками? И прическа будет?
      - Все будет! - отвечала Марфа Петровна. - Ты у нас самая первая дама будешь. Только побыстрее иголкой шевели!
      Потом встал еще один вопрос: как одеть мальчиков? Этот вопрос обсуждали всем миром. Позвали ребят, стали вспоминать, у кого из них какие пиджаки есть, какие курточки...
      - А шляпы?
      - У нашего конюха шляпа есть, только обвислая...
      - Ничего! Треуголку сделаем: поля загнем, белые оборки пришьем...
      - У Григория Трофимыча есть шляпа!
      - Не даст. Она у него новая.
      - Даст! Он с ребятами сцену делает. Даст!
      - А кафтан Петру?
      - Может, отцов пиджак?
      - Не выйдет. Надо, чтобы кафтан длинный был. А Косте отцов пиджак почти впору будет. Вот дылда вырос!
      Бегали по деревне, выпрашивали пиджаки, курточки. Манжина одели очень хорошо: черная плисовая жакетка Костиной матери выглядела на нем как отличный кафтан, только рукава подогнули, а белое жабо из марли казалось настоящим кружевом.
      - Смотрите, какой Манжин красивый! Смотрите! Только надо его сажей чуть-чуть подмазать - он же арап!
      - Не надо! А то скажут, что он ходил трубы чистить.
      - Ну, тогда коричневой краской. А какой же арап, если белый?
      - Ну, это-то хорошо! А вот Петру, Петру что надевать?.. Вот вырос ты, Кандыков, - ни во что не обрядишь!.. Ты вспомни: может, у вас какой дедушкин армяк завалялся?
      - Армяк? Это царю-то? Ему мундир нужен!
      - Стойте! Я знаю, где мундир взять, - сказал Ваня Петухов. - У Карповых. У дяди Павла Карпова мундирчик есть - новенький, офицерский!
      - Кандыков, ступай проси! - сказала Марфа Петровна.
      - Я... боюсь. Как-то неудобно.
      - С Петуховым идите. Что тут неудобного? Раз нужно!
      ...Дядя Павел Карпов только что вернулся с пашни и садился обедать.
      - Мой мундир? - удивился он. - Ну, не знаю...
      - Что такое "не знаю"! - вмешалась его жена Степанида. - Вот еще что вздумали! Дай им новенький мундир!
      - Да ведь мы аккуратно будем, - возражал Ваня, - мы его и не помнем даже! Все будет в порядке.
      - Ничего не знаю! - отмахнулась тетка Степанида. - Что хотите говорите, а мундир не дам! Ишь ты, что вздумали - новенький мундир им на баловство дать! Разорвут, пятен насажают...
      - Да тетя Степанида, ну мы тебе даем слово!..
      - Никакого вашего слова мне не нужно! Куда мне его, ваше слово-то?
      Костя, красный от конфуза, потянул Петухова за рукав:
      - Пойдем. Раз не дают, значит, нельзя. Хватит тебе!.. - и вышел из избы.
      Ваня Петухов попытался еще уверить тетку Степаниду, что мундир им просто необходим, но ничто не помогало. И Ваня ни с чем последовал за Костей...
      - Эх вы, простофили! - сказала Марфа Петровна. - Не сумели человека убедить! Федя Шумилин, ступай ты. Ты у нас побойчее. И кто-нибудь из девочек... Лида Королькова, беги!
      Но и эти посланцы вернулись ни с чем - тетка Степанида их и слушать не стала.
      - Придется самой идти, - вздохнула Марфа Петровна. - Вот ведь народ несознательный! Хоть бы подумали: ну, а в чем же царю Петру прийти на ассамблею? "Новенький"! Так ведь царю и нужен новенький!.. Лида, садись на мое место. Вот тебе иголка. А я пойду.
      Марфа Петровна стряхнула с себя нитки и обрезки, повязалась получше своим белым платком и пошла.
      Тетка Степанида даже ахнула, когда узнала, что и Марфа Петровна пришла за тем же самым - за самым лучшим Павловым мундиром, который хранился у нее в сундуке, пересыпанный нафталином.
      - Да что это вы, однако, Марфа Петровна! - сказала она возмущенно. То ребят посылаете, то сами... Что это вы так чужим добром распоряжаетесь?
      - Ничего твоему добру не сделается, - ответила Марфа Петровна. Ребятам не веришь - мне поверь: вернем в целости! Ну что же ты за человек - не можешь нас выручить! Ведь спектакль-то и ты придешь смотреть.
      - Да могу и не смотреть, важность какая!
      - Ну, как хочешь, - сказала Марфа Петровна, - а я от тебя не отступлюсь.
      От Карповых она прошла прямо в правление. Председатель колхоза Матвей Петрович, суровый сероглазый человек, внимательно выслушал Марфу Петровну. И хотя он торопился в поле, все-таки завернул с ней вместе к Карповым.
      Павел Карпов, увидев в окно председателя, смутился:
      - Гляди, Матвей Петрович с учительницей идет!.. Дай ты уж ей этот мундир! Ну что ты над ним трясешься?
      - Ох, батюшки! - засуетилась тетка Степанида. - Прямо разбой какой-то!
      - Ну что это вы какой народ чудной! - сказал, входя, Матвей Петрович. - Уж если Марфа Петровна ручается, неужели вам этого мало? Вы ей детей своих доверяете - не боитесь, а мундир доверить не можете!
      - Да мне не жалко, пусть возьмут! - сказал Павел. - Это вот Степанида... И что она в этот мундир вцепилась!
      Степанида сдалась. Она взяла ключ из шкафа и с ворчанием пошла отпирать сундук. И тут же, на глазах председателя, отряхивая от нафталина новый, с красными кантами мундир, отдала его Марфе Петровне:
      - Только уж вы его поберегите! Уж пожалуйста! Ведь он у нас совсем новенький - ни одного пятнышка!
      Марфа Петровна, веселая, спешила домой. Ну вот, теперь и царю Петру в люди показаться не стыдно!
      ХРУСТАЛЬНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ
      Смотреть "Арапа" собралась почти вся деревня. Даже с того берега, из-за Катуни, кое-кто прибыл. Это ничего, что день прошел на пашне, что руки еще не отдохнули от плуга, от ведер на поливке огородов, от топоров и пил на постройке колхозного двора. Школьные спектакли всегда были как праздники.
      Костя целый день возил навоз. И руки у него дрожали от усталости, когда он за кулисами надевал свой роскошный, с загнутыми полами мундир.
      - Что это - кур воровал, что ли? - засмеялась Ольга Наева, помогая ему одеваться. - Ишь как руки трясутся!
      Костя улыбнулся:
      - Не кур воровал, а навоз нарывал.
      - Это кто тут про навоз толкует? - раздался строгий голос Марфы Петровны. - Про всякий навоз сейчас надо забыть. Помни только: ты царь Петр! Слышишь? И мысли у тебя должны быть царские, и слова, и походка... И никакой навоз ты сегодня не нарывал, ты сегодня указы писал, боярам бороды брил, иноземных послов принимал. А потом задумал Ибрагима женить. Понял? Ну-ка, побравее, расправь плечи!.. Хорош!.. Дай-ка я тебе еще брови получше подчерню.
      Костя, стараясь ступать потверже и голову держать повыше, подошел к зеркалу... и слегка отшатнулся: незнакомый человек с черными бровями и черными усами глянул на него.
      - Глядите, глядите! - приглушая неудержимый смех, еле вымолвила Настенька. - Кандыков сам себя испугался!
      - Тише! - сказала Марфа Петровна. - Даю звонок! Начинаем!
      Прозвенел третий звонок, прошуршал занавес. Стало тихо-тихо, и среди тишины донесся со сцены голос Манжина-Арапа, произносившего свой задумчивый монолог...
      Спектакль развертывался пестро, красочно, неожиданно. По сцене ходили люди в диковинных нарядах, с серебряными пуговицами (серебро - бумажки от конфет), в коротких штанах, в завитых париках, посыпанных тальком. Звучали благородные речи "Ибрагима" и властный голос "Петра" Большая и совсем неведомая жизнь проходила перед глазами удивленных зрителей.
      А когда открылась ассамблея, то в зале пронесся приглушенный возглас. Вдруг все захлопали. Что-то удивительное происходило на сцене, что-то веселое, пестрое!
      Шкиперские жены в полосатых чулках, в красных юбках и белых чепцах сидели в углу и вязали чулки. Их мужья, неуклюжие голландцы, курили трубки и пили пиво.
      И чудо из чудес! - с потолка спускалась круглая люстра с белыми свечками, вся перевитая гирляндами из мелких цветов.
      Одна за другой вышли в плавном танце под музыку (баян и гитара) придворные дамы и кавалеры. Прически, локоны, украшенные цветами, кринолины, сверкающие галуны (елочная золотая и серебряная канитель)...
      - Это кто же? - шептались в зале. - Вот та, во всем голубом? Королькова? Нет!.. А невеста, невеста! В белых цветах! Неужели Майка Вилисова?.. А Чечек-то, Чечек! Посмотрите - так вся и сверкает!..
      Чечек танцевала, еле касаясь пола. Розовые оборки развевались, на голове покачивались красные цветы. Но что-то неверное было в ее танце: она все сбивалась в угол, подальше от "Петра", который сидел за столиком.
      - На середину!.. На середину!.. - шипела из-за кулис Марфа Петровна. - Не жмись в угол!..
      Чечек услышала этот голос. Она весело вышла на середину, но, встретив пристальный и гневный взгляд "Петра", снова сбилась и ушла в танце подальше от него - на другой конец сцены. А "Петр", позабыв, что он должен разговаривать с гостями, сдвинув брови, следил за Чечек: "Откуда у нее ожерелье? Откуда? Неужели..."
      Чечек кончила танец, постояла у стены, закрывшись бумажным веером, и вдруг тихонько юркнула за кулисы. "Петр" встал и, крупно шагая через всю сцену, устремился за ней. Произошло замешательство. Все переглядывались: "Куда же он?"
      Все спас "Ибрагим".
      - Ваше величество! - сказал он, взяв "Петра" под руку, и незаметно ткнул его кулаком в спину. - Куда же вы? Мы еще не кончили наш приятный разговор!
      Костя еле доиграл сцену. Он улыбался "Ибрагиму", шутил с его "невестой", пил пиво, а сам нетерпеливо поглядывал: не вернулась ли Чечек? И, как только закрылся занавес, "Петр" растолкал своих гостей и бросился за кулисы.
      Чечек и здесь не было. Костя, гулко топая большими сапогами, пробежал в класс. Чечек стояла у окна, возле высокого аспарагуса, и задумчиво смотрела куда-то во тьму. Одинокая лампа освещала ее - маленькую княжну в розовом кринолине, в цветах и оборках, с бриллиантовым ожерельем на шее. Услышав Костины шаги, она испуганно обернулась.
      - Это что у тебя за ожерелье? А ну-ка, покажи! - сказал Костя, сверкая глазами из-под черных намазанных бровей.
      Чечек обеими руками закрыла ожерелье:
      - А тебе какое дело? Вот ишо!
      - Ты где его взяла?
      - А тебе что? Может, мне бабушка дала!
      - Бабушка? Не выдумывай! Отними руки!
      - Да, бабушка!.. А вот не отниму! Не отниму руки!..
      Костя решительно схватил руки Чечек и отвел от ее шеи. Чечек рванулась - большой горшок с аспарагусом с грохотом упал на пол, и алмазы, сразу потускневшие от теплоты рук, посыпались под ноги, застревая в крахмальных оборках...
      - Ой, весь горшок в куски! - всплеснула руками Чечек.
      Но Косте было не до горшка. Он поднял одну из алмазных зерен маленькую, тающую в руках градинку.
      - Так и есть - мои кристаллы схватила! Эх, была бы ты парень... Костя сжал кулак.
      Чечек, шурша оборками, отбежала к двери:
      - О, уж кристаллы твои! Чуть-чуть поблестели и все растаяли! Смотри, смотри - ты их сам все растопочил!
      Дверь тихонько приотворилась, и Чечек сразу замолкла: в класс вошел Анатолий Яковлевич.
      - Это что тут происходит?
      Костя и Чечек хмуро молчали. Анатолий Яковлевич еле сдержал смех, взглянув на "его царское величество", у которого одна бровь размазалась по щеке, парик и шляпа сдвинулись на ухо, а черные усы торчали свирепо, как у тигра.