Инструктор (№10) - Тень каннибала

«Ловко, черт подери, – подумал Илларион. – Шутка действительно дурацкая, из репертуара пионерлагеря, но сработала как надо. К этому, если честно, я не был готов. Это тебе не дробовик… Ну, и что же дальше?»

В темном углу чиркнуло колесико зажигалки. Вспыхнул язычок пламени, и сразу же загорелся длинный, скрученный из бумаги фитиль. Пляшущее оранжевое пламя высветило черепаший подбородок, темные очки и длинные волосы.

– Только не надо пытаться бежать, – сказал Коломиец. – Наш общий знакомый находится в таком же положении, как и вы, с той лишь разницей, что он не может бегать.

– Вот еще, – сказал Илларион, безуспешно пытаясь стереть с глаз и губ вонючий бензин. – Вы странный человек. Если бы я вас боялся, я бы сюда не пришел. Марат Иванович, ты жив? – повысив голос, крикнул он в темноту.

– Илларион? – послышалось в ответ со стороны кабинета. – Уходи отсюда! Этот человек сошел с ума.

Голос у Марата Ивановича был испуганный, но не более того.

– Вранье! – выкрикнул Коломиец. – Я нормальнее вас!

Он поднес к пылающему фитилю новый бумажный жгут. Перед тем как бумага вспыхнула, Илларион успел разглядеть на ней отпечатанные архаичным латинским шрифтом строки и понял, что Коломиец, заготавливая фитили, не особенно церемонился с книгами. До поры до времени Илларион решил не высказывать своего отношения к подобному варварству, но сделал в памяти зарубку, прибавив к длинному списку совершенных каннибалом преступлений еще одно.

– Ладно, нормальный, – нарочито грубо сказал он, – куда прикажете?

– В кабинет, прошу вас, – с издевательской вежливостью пригласил Коломиец. – Только сначала заприте дверь. Я не хочу, чтобы нашему разговору помешали. И имейте в виду, если вы привели с собой группу захвата, вы со стариком умрете первыми.

– Имейте в виду, – передразнивая его, сказал Илларион, – что если бы со мной была группа захвата, вы давно валялись бы на полу с пулей между глаз. Ваш факел отлично виден с улицы, и не нужно быть снайпером, чтобы вышибить вам мозги. Вы об этом не подумали? Подумайте. Чего вы добиваетесь? Нелегал из вас, простите, как из бутылки молоток. Допустим вы расправитесь со мной. Допустим даже, что вам удастся после этого выбраться из Москвы. Ну а дальше-то что? Вы же добежите до первого милиционера, не дальше.

– Там посмотрим, – сказал Коломиец. – Поджарить вас – это само по себе очень неплохо. Заприте дверь, я сказал!

– Если бы вы знали, – запирая дверь, со вздохом сказал Илларион, – сколько раз меня пытались поджарить, вы бы наверняка попытались придумать что-нибудь пооригинальнее. Впрочем, измыслить способ, которым меня еще не пробовали прикончить, довольно сложно.

– Странное заявление для историка литературы, – ядовито заметил Коломиец.

– А мы вообще живем в довольно странном мире, – сказал Илларион. – Кого тут только не встретишь! Историк литературы с бурным прошлым – это еще что! Я вот недавно познакомился с одним художником, который убивал и ел людей, – видимо, из чисто эстетических соображений, потому что выбирал в основном молоденьких девушек. Кстати, я видел ваши картины. Хотите знать мое мнение? Вы дерьмовый художник, Коломиец.

– Много вы понимаете, – возразил Владимир Эдгарович. – Пожалуйте в кабинет.

Илларион пошел, куда было ведено. По дороге ему подумалось, что вывести Коломийца из душевного равновесия, пожалуй, не так-то просто.

Коломиец вошел следом, включил свет и снял темные очки. Он зачем-то подышал на стекла, потер их о лацкан своего замшевого пиджака и спрятал очки в нагрудный карман. Глаза у него были маленькие, глубоко посаженные и какие-то тусклые, словно две оловянные пуговицы.

Марат Иванович сидел в своем кресле, привязанный к нему шнуром от электроплитки и собственным брючным ремнем. Илларион сразу увидел, что эти путы способны удержать на месте разве что напуганного старика. Впрочем, даже такая предосторожность была излишней: и сам Пигулевский, и все, что его окружало, было обильно полито бензином. В углу валялась пустая пластиковая канистра.

Марат Иванович грустно посмотрел на Иллариона. С его волос капал бензин, стекая по щекам, забираясь в глаза и обильно смачивая губы. Пигулевский тряхнул головой, сплюнул дрянь и вымученно улыбнулся Забродову.

– Ничего, Марат Иванович, – сказал ему Илларион и непринужденно уселся в свободное кресло. – Как-нибудь прорвемся. Извини, что так неловко получилось. Убытки я тебе возмещу, клянусь.

– Сомневаюсь, что у вас будет возможность это сделать, – сказал от дверей Коломиец. – Просто не успеете.

Илларион повернулся к нему и удивленно поднял брови.

– Вы еще здесь? Слушайте, какого черта? Бегите, спасайтесь! А вдруг получится? Вы уже доказали, что способны меня перехитрить. Может, хватит? Помните песню: «Может быть, пора угомониться…»? Вы и так отняли у меня кучу времени. Вы мне надоели, Коломиец, можете вы это понять? Вы меня раздражаете. Я терпеть не могу, когда убивают людей, уродуют книги и поливают бензином меня и моих знакомых. Что вы вытворяете? А еще интеллигентный человек! Ступайте, ступайте! У нас с Маратом Ивановичем куча дел. Надо здесь прибраться, принять душ, постирать одежду… Идите, Коломиец. Обещаю, что не стану за вами гоняться.

Марат Иванович выслушал эту ленивую и одновременно раздраженную тираду с округлившимися от удивления глазами. Он явно не имел ни малейшего представления о том, кем на самом деле был его знакомый Владимир Эдгарович Коломиец.

– Какое благородство! – воскликнул Коломиец. – Ну а я обещаю, что живыми вы отсюда не выйдете. Вы оба, я ясно выразился? Вы, Забродов, разрушили мою жизнь, а этот старый негодяй вам помог. Для начала я сожгу вас живьем, а там посмотрим.

– Вы слишком много болтаете, – сказал Илларион. – Имейте в виду, что я умею терпеть боль. Это, конечно, будет очень больно, но, прежде чем я потеряю сознание, я успею до вас добраться. А тогда я вас уже не выпущу, даже не надейтесь.

Говоря, он шарил глазами по захламленному столу Пигулевского и наконец нашел то, что искал. Это был дешевый и, по мнению Иллариона, довольно безвкусный ножик для разрезания бумаги, выполненный в форме стилета с узким плоским лезвием из дрянного мягкого железа и оловянной, раскрашенной под бронзу рукояткой в форме обнаженной женской фигуры. Присутствие этой безвкусной поделки на рабочем столе антиквара Пигулевского всегда удивляло Иллариона и даже смешило. Ножик подарила Марату Ивановичу внучка, и он со старческой сентиментальностью держал его на виду, чем, по мнению Иллариона, наносил ощутимый вред своей репутации.

Забродов с самым непринужденным видом протянул руку и взял ножик. Хромированное лезвие гнулось, как алюминиевая проволока, и было начисто лишено упругости, а неудобная рукоятка казалась чересчур тяжелой. Эта безделушка ни в коем случае не могла считаться оружием, однако Коломиец насторожился.

– Немедленно бросьте нож! – почти взвизгнул он и торопливо поджег новый бумажный фитиль. – Сейчас же бросьте его на пол, пока я не бросил это в вас!

И он тряхнул пылающим бумажным жгутом.

– Черта с два, – сказал Илларион и принялся чистить ногти тупым кончиком ножа. – Давайте, поджигайте! Куда там, вы ведь еще не выговорились. Знаете, в чем главная беда таких, как вы? Вам непременно нужно произнести речь. Ни один маньяк не может без этого обойтись. Вы посмотрите любой американский триллер, там это все очень хорошо изображено.

– Я не маньяк, – выкрикнул Коломиец, – и здесь вам не кино! Какие еще триллеры! Бросайте нож, я сказал! Считаю до трех! Раз.., два…

– Брось нож, Илларион, – попросил Марат Иванович. – Ты что, не видишь, он же не в себе! Он нас сейчас сожжет.

– Ну что вы, в самом деле! – с обидой воскликнул Забродов. – Что вы заладили: нож, нож… Какой это, к дьяволу, нож?

Он подбросил ножик в воздух, поймал за рукоятку, снова подбросил и опять поймал, на этот раз за лезвие.

– Этой штукой даже ребенок не поранится, – с раздражением продолжал он. – Я тебе говорил, Марат Иванович, заведи ты себе нормальный ножик! Сейчас бы хоть какой-то шанс был, а так…

– Бросьте нож! – потрясая пылающим бумажным жгутом, снова потребовал Коломиец.

От факела оторвался кусок горящей бумаги, плавно проплыл через весь кабинет и опустился Забродову на колени. Илларион осторожно перевел дыхание: в полете бумажка успела догореть, превратившись в невесомый лоскут хрупкого черного пепла.

– Да успокойтесь вы, – проворчал он, – не машите своим фейерверком! Смотрите, бросаю!

Нож был чертовски неудобным во всех отношениях; строго говоря, это вообще был не нож. Поэтому, бросив его, Илларион на всякий случай стремительно нырнул вперед, перекатился через плечо, присел на корточки и лишь после этого посмотрел на Коломийца.

Вид у Владимира Эдгаровича был довольно дикий. Сейчас он напоминал одну из своих сюрреалистических картин. Раскрашенная под бронзу оловянная рукоятка в виде обнаженной женской фигуры со скрещенными на груди руками, казалось, вырастала из его левой глазницы, как какая-то корявая ветка. Илларион метнул нож изо всех сил, и он, наверное, вошел бы глубже, но помешали закрученные спиралью короткие усики гарды. Тем не менее тупое лезвие из дрянного мягкого железа и без того наверняка проникло в мозг: в нем было добрых пятнадцать сантиметров длины.

Коломиец стоял еще целую секунду, глядя прямо перед собой уцелевшим глазом. Потом его колени мягко подломились, и он ничком повалился вперед, накрыв своим телом горящий фитиль. Он с глухим стуком ударился головой об пол, еще глубже вогнав в глазницу дурацкий ножик для разрезания бумаги. Его ноги пару раз конвульсивно содрогнулись, выбив по полу короткую неприятную дробь, и замерли пятками врозь.

Илларион медленно поднялся с корточек и полез в карман. Как ни странно, сигареты остались сухими. Из другого кармана он вынул зажигалку и, продолжая смотреть на Коломийца, со звонким щелчком откинул крышечку. Курить хотелось неимоверно, как после настоящего боя.

– Илларион! – каким-то не своим, почти женским голосом взвизгнул Марат Иванович.

Забродов вздрогнул, посмотрел на него, а потом перевел взгляд на зажигалку в своей руке. Большой палец лежал на колесике, готовясь высечь искру.

– Тьфу ты, черт, – сказал Илларион и выплюнул сигарету. – Извини, Марат Иванович. И на старуху бывает проруха. Давай-ка я тебя развяжу…

* * *

…Сорокин со всей своей ратью прибыл через двадцать минут. Илларион наблюдал за их прибытием, стоя у распахнутого настежь окна кабинета. Когда снаружи захлопали дверцы и загомонили возбужденные голоса, он обернулся и посмотрел на Коломийца. Каннибал лежал в прежней позе, откинув далеко в сторону левую руку. Из-под его головы расползлась большая темная лужа, а над этой лужей с громким жужжанием носилась разбуженная светом и аппетитным запахом здоровенная черная муха. Некоторое время Илларион наблюдал за ее беспорядочным полетом, а потом отправился встречать Сорокина, который обещал привезти ему сухую чистую одежду. Курить ему хотелось по-прежнему и даже еще сильнее, но в теперешнем виде это было бы чересчур рискованной затеей.

По дороге к дверям Илларион переступил через тело Коломийца и ненароком вспомнил, что сегодня не только не ужинал, но и не обедал. Интересно, подумал он, неужели перейти на растительную пищу так сложно, как об этом рассказывают?

В данный момент ему казалось, что нет на свете ничего проще и естественнее.