Слепой (№17) - Шальные деньги

Ленский пригласил Прохорова в свой кабинет и собственноручно вручил ему небольшой чемоданчик с цепочкой, на которой тускло поблескивал браслет наручника.

– Заберешь в офисе диск. Не расставайся с ним ни на секунду. Даже если надо будет отлить, не снимай и двух парней с собой прихватывай. Из Берна – прямиком к итальянской границе, там тебя люди Данилова встретят.

Ленский отдал чемоданчик и ключ от наручника. Прохоров успел отметить, что ключ нестандартный, сделанный по спецзаказу. Не всяким можно было отомкнуть браслет.

В аэропорту контроль прошли быстро. Прохоров предчувствовал, что в самолете за ним будут следить. В последний месяц в Москве он не раз замечал за собой слежку. То машина увязывалась, то напротив офиса день напролет торчал какой-нибудь фургон без окон. Так нагло могли вести себя лишь люди из ФСБ или налоговой полиции. Но, к своему великому удивлению, слежки он пока не обнаружил.

– Наверное, все-таки Ленский с администрацией договорился, – с облегчением вздохнул он.

Когда он оказался на автостоянке возле цюриховского аэропорта, в его распоряжении было уже два джипа и восемь человек, вернее, семь. Прилетевший с ним из Москвы субъект в глазах Прохорова человеком не мог быть по определению – компьютерщик. Такому дай щелбан в лоб – он и копыта откинет. Но Ленский этим парнем дорожил – талантливый.

– В двенадцать мы должны быть в Берне, – сказал Прохорову Андрей, один из швейцарских охранников.

– Ты, Андрюша, еще полгодика здесь поживешь, вообще русский язык забудешь, – потрепал его по плечу Прохоров. (Говорил охранник с явным акцентом.) – Спокойная у вас тут жизнь.

– Чувствую, она уже кончается.

– Никто подозрительный возле офиса не крутился?

– Нет, только швейцарцы.

– Их опасаться нечего, – беспечно махнул рукой Прохоров. – Погнали.

Единственным из русской компании, кто не выделялся среди толпы пассажиров в аэропорту, был компьютерщик Юра. Он, как крутой специалист, в котором ценят умение, а не подобострастие, мог позволить себе выглядеть не по протоколу. Джинсы, свитер, длинные мелированные волосы. Охрана же Данилова по случаю приезда Прохорова поголовно была одета в черные костюмы и белые рубашки при галстуках. Этот наряд разительно контрастировал с лицами парней, пугающими своей невозмутимой жесткостью. Короткие стрижки, угловатые манеры… Им бы в камуфляже ходить с автоматами.

Прохоров ехал в головной машине, устроившись рядом с шофером. Несмотря на то что в автомобиле имелся кондиционер, стекла и слева, и справа были опущены. В салон врывался ветер и вылетал, смешанный с громкой музыкой.

За Прохоровым и шофером расположились компьютерщик и швейцарский охранник по имени Вадим.

– Как тут жизнь? – лениво поинтересовался Прохоров, скользя взглядом по горному пейзажу, который казался ему нереальным.

– Как в сказке, – отозвался Вадим, – есть деньги – есть и хорошая жизнь, нет – считай, что ты не человек.

Даже Прохоров не знал, сколько Данилов платит охранникам, работающим в швейцарском офисе. Справедливо подозревал, что больше, чем московским. Люди, от которых зависят твои секреты, должны получать больше, чем швейцарцы, среди которых они живут, иначе секрет перестанет быть таковым.

Прохоров чувствовал себя обиженным. Ребята, сидевшие в Берне, рисковали куда меньше его парней, а получали больше. Николай мстительно усмехнулся. Он нутром чуял, что после его приезда работа в бернском офисе будет свернута, значит, и парней отсюда переведут. То, что трое охранников имели лучшее образование, чем он, владели двумя языками, кроме родного, Прохоров в расчет не брал. В его представлении единственным стоящим образованием являлась Высшая школа КГБ СССР.

"Кто ж тебе правду скажет, – подумал он, – это пока со мной Ленский довольно холоден, а прижмет его – другое петь станет”.

А пока Прохоров терпеливо сносил все удары, которые наносило государство по холдингу, брал на себя ответственность за прегрешения хозяина. Он и телефонные разговоры по своей инициативе прослушивал, и компьютерную информацию воровал. Ленский пока слово держал, выгораживал Прохорова как мог, хотя, как подозревал Николай, его терпения надолго не хватит. Он даже сделал упреждающий ход – попросил Спартака Ивановича Ленского позволить ему уйти со службы. Мол, возьму на себя все грехи и вместе с ними уйду в сторону.

– Николай, не пришло еще время, – улыбнулся Ленский, – ты не смотри, что на нас с Даниловым наехали, выберемся на поверхность при любой власти. Нет на свете людей, с которыми нельзя договориться при помощи денег.

Прохоров тогда кивнул, но вспомнил тех, кого ему приходилось убирать по распоряжению олигарха. “Значит, не со всеми договорился. Вот же черт, – продолжал рассуждать Прохоров, глядя на бегущую под колеса джипа дорогу, – земля-то у швейцарцев совсем ни к черту, даже картошку не посадишь: горы да скалы, а живут лучше нашего. Опять же странно получается: деньги Ленскому легче заработать в России, а спрятать легче здесь”.

До многих вещей, которые делал его хозяин, умом Прохорову дойти было сложно, не хватало ни образования, ни информации. Николая всегда удивляла та беспардонность, с которой действовали Данилов и Ленский, они вели себя так, словно купили всю страну. Потом, правда, выяснялось, что куплено далеко не все, и начинались передряги. Но лучшего места службы Прохоров найти не сумел. Быть начальником личной охраны олигарха – это покруче, чем носить погоны генерала ФСБ или МВД.

Поначалу Прохорову трудно было перестроиться. Ленский был слеплен совсем из другого теста, чем прежнее начальство. Люди в погонах никогда не умели отделять себя от должности, которую занимали. Генерал оставался генералом, даже на пляже. Ленский же умело давал понять собеседнику, что он такой же человек, как и его собеседник. Он мог запросто поговорить по душам, объяснить свою позицию, выслушать чужую и только потом сказать:

– Я знаю, что предлагаю сделать гадость и подлость, но ты же, Николай, понимаешь, что на своем месте я поступить по-другому не могу.

И хоть перед самым отъездом Ленский смотрел на Прохорова невинно, будто отправлял его в увеселительную поездку, Николай чувствовал: то, что ему предстоит сделать, – поважнее прослушивания телефонных разговоров государственных чиновников.

"Как они тут со скуки не умирают? – подумал Прохоров о швейцарцах. – Страна маленькая, за неделю всю объездишь”.

Перед въездом в Берн он собственноручно выключил магнитофон. Незачем привлекать к себе внимание. Машины остановились напротив офиса. Прохорову часто приходилось слышать о существовании негласного швейцарского филиала, но оказался он возле него впервые. Раньше, в воображении, эта контора рисовалось ему величественной, дорогой, броской.

– Здесь? – спросил он у Вадима.

– Что, не похоже? – засмеялся тот.

– По-русски в конторе кто-нибудь разговаривает? – спросил Прохоров, медленно выбираясь из машины.

По привычке он незаметно осмотрелся. Никого подозрительного не заметил.

Лишь только Прохоров переступил порог офиса, как тут же почувствовал, какая напряженная атмосфера в нем царит. Лица сотрудников были серыми. Глядя на них, можно было подумать, что началась война и вот-вот враг войдет в город.

– Садитесь, господин Прохоров, – с сильным акцентом обратился к нему управляющий филиалом.

– Наш специалист по компьютерам, – представил своего спутника Прохоров, усаживаясь на кожаный диван для посетителей.

Юра уже вовсю щебетал по-немецки, устроившись рядом с местным оператором.

– Господин Ленский предупредил нас, через полчаса все должно быть готово, вы уедете строго по графику.

Прохоров улыбнулся. Ему вспомнилось, как в детстве он мечтал хоть одним глазком посмотреть на далекие страны. И вот теперь оказался в одной из них, но у него не то чтобы посмотреть как следует, а даже зайти в магазин, в бар нет времени. Полчаса ожидания – и снова в дорогу.

Юра спешил. Он установил на коленях маленький переносной компьютер и, сверяясь со списком, сортировал файлы программ. Его руки непринужденно носились над клавишами, как носятся они у пианиста-виртуоза. По мере того как сотрудники выполняли требующуюся от них работу, управляющий их отпускал, и через двадцать минут в офисе остались лишь он сам, компьютерщик и охрана Ленского. Юра сиял. Он чувствовал, что сейчас огромное дело замкнуто на него одного, знал, что в мире найдется максимум человек сто, способных понять систему, по которой он работает, и уж точно ни одного из этих понятливых нет сейчас рядом с ним. Он вогнал серебристый, чуть отливающий зеленью лазерный диск в записывающее устройство и картинно нажал на клавишу.

– Пишется, – с придыханием проговорил он. Чуть слышно гудело записывающее устройство. Даже Прохоров почувствовал торжественность момента, когда диск вновь выехал на дневной свет.

– Вся необходимая вам информация согнана на стримеры, – сказал Юра по-немецки, обращаясь к управляющему, – то, что касается России, я уничтожил полностью.

Управляющий вздохнул с облегчением. Последнюю неделю он пребывал в ужасном стрессе, ведь в ежедневных публикациях в газетах, журналисты, традиционно ссылаясь на мифические источники, заслуживающие доверия, предупреждали, что прокуратура вот-вот займется филиалом всерьез. И наконец теперь компьютеры фирмы не содержали ничего такого, что порочило бы ее репутацию.

Юра взял компакт двумя пальцами и посмотрел на бликующую поверхность.

– Даже страшно к нему прикасаться, – прошептал он.

Прохоров открыл небольшой чемоданчик, врученный ему Ленским перед отъездом из Москвы. Компакт-диск лег в углубление, крышка защелкнулась. Прохоров закрыл замок и защелкнул на запястье браслет, соединенный титановой цепочкой с ручкой чемоданчика.

– Вот и все, – произнес он, поднимаясь.

– Можно отдыхать, – сказал Юра, откатываясь на кресле от низкого офисного стола. – То, что я сделал, можно назвать генеральной уборкой, – засмеялся он, – весь мусор собран в одном месте… – он помолчал и добавил:

– Золотой мусор.

Чувствовалось, что управляющему не терпится выдворить гостей, чтобы наконец вздохнуть спокойно. Он выразительно посмотрел на Прохорова. Тот достал трубку и позвонил Ленскому в Москву.

– Да, мы все сделали. Уже выезжаем.

Он слышал, как дрожит голос Ленского, и легкий чемоданчик в руке показался ему таким тяжелым, словно был отлит из чистого золота.

Прохоров вышел на крыльцо. Город выглядел абсолютно буднично. За стеклом кафе сидели люди, пили кофе, беседовали. Стоянка возле офиса опустела. Все служащие уехали, лишь два джипа оставались на ней.

Напротив, возле гостиницы, Прохоров заметил байкера. Тот сидел на мотоцикле, забросив ноги на руль, и дремал. Кепка с длинным козырьком закрывала глаза. Потрепанный волчий хвост покачивался на ветру. Прохоров чувствовал себя абсолютно чужим в городе. Строгий черный костюм казался ему нелепым. Дожив до сорока трех лет, он так и не научился носить пиджак.

– По машинам, – негромко скомандовал Николай.

Забираясь в джип, ему хотелось поскорее закончить дело, чтобы вздохнуть спокойно, когда браслет наручника расстегнется и чемоданчик перейдет в другие руки.

Глеб Сиверов следил за джипами сквозь полуприкрытые веки. “Две машины, девять человек, диск наверняка у главного. С ним в одной машине парень – по виду технарь-компьютерщик, шофер и телохранитель, пять дуболомов в другом джипе. Ими придется заняться в первую очередь”, – хладнокровно прокручивал в мозгу Глеб.

Машины скрылись за углом. Сиверов снял кепку и завел мотоцикл. Он ехал не спеша, чтобы джипы были хорошо видны впереди.

Клаус сдержал данное вчера слово. Сиверов, взъехав на невысокий перевал, увидел мотоциклы и парней, гревшихся возле костра. Его мотоцикл нырнул с шоссе на дорогу, ведущую в карьер.

Клаус был настоящим флегматиком. Он поднял глаза лишь тогда, когда Глеб затормозил в шаге от него, чуть не въехав передним колесом в пылающий костер.

– Едут? – поинтересовался Клаус. Глеб молча указал рукой на два джипа, ползущих по серпантину над карьером.

– Мой клиент в первой машине, – хрипло произнес Сиверов, – пять человек в задней машине. Пусть ребята ее задержат.

– А ты?

– Я разберусь с ним один на один. Знак не забудь прихватить, – напомнил Сиверов.

Клаус, хохотнув, хлопнул рукой по вытертой волчьей шкуре, прикрывавшей сиденье его мотоцикла. Спрятанный под пей знак отозвался глухим жестяным стуком.

– Порядок. Постарайся разукрасить мерзавца так, чтобы любимая девушка сразу узнала твой почерк.

– Она его узнает.

Глеб сжал кулак, левой рукой придержал полу кожаной жилетки, чтобы раньше времени не продемонстрировать пистолет, заткнутый за пояс.

– Вперед.

Клаус с неожиданной для такого грузного человека ловкостью вскочил в седло. Его мотоцикл приподнялся на заднем колесе. Девушка Клауса, недовольная тем, что ей придется ехать с другим парнем, с укором посмотрела на Сиверова.

Карьер наполнился оглушительным ревом двигателей, и стая мотоциклов понеслась к шоссе. Ветер свистел в ушах, холод обжигал разгоряченные тела. Клаус и Сиверов шли колесо в колесо.

Клаус заулюлюкал, как это делают индейцы в вестернах. Его приятели отозвались. Улюлюканье эхом покатилось по горам. Глеб прибавил скорость. Клаус решил не отставать. Вскоре впереди показались джипы.

Прохоров нервно обернулся, заслышав грохот моторов. Раньше ему такое приходилось видеть лишь в фильмах: пестрая компания, одетая в черную кожу, изрешеченную блестящими заклепками; у некоторых парней на головах были фашистские каски, руки, грудь и даже животы украшала разноцветная татуировка.

– Уроды, – сказал Прохоров. Грохот мотоциклов мгновенно перекрыл рев музыки.

– Сбавь скорость, пусть нас обгонят. Мотоциклисты шли по три в ряд, пристроившись рядом с машинами. Клаус почти вплотную подъехал к джипу, высунул язык и показал Прохорову оттопыренный средний палец правой руки. Ребята тоже оттягивались по полной программе. Парень, везший девушку Клауса, на ходу откупорил банку с пивом, набрал полный рот и плюнул на ветровое стекло джипа с охраной.

– Да я сейчас этих уродов… – завозился охранник, сидевший за Прохоровым.

Он уже готов был вытащить пистолет. Николаю пришлось его остановить.

– Тебе нужны неприятности с полицией? Порезвятся и свалят.

Двое байкеров, улучив момент, вклинились между джипами. Их мотоциклы виляли, не давая машинам вновь сблизиться. Шофер попробовал обогнать их, но еще один мотоцикл перегородил джипу дорогу. Задний автомобиль стал отставать. Клаус показал Сиверову большой палец, мол, ребята дело сделают.

Прохоров увидел в зеркальце заднего вида, что задний джип остановился. Байкеры окончательно загородили ему дорогу.

– Остановиться? – спросил шофер.

– Нет, – отрезал Прохоров.

В Италию он должен был прибыть по графику. Байкеры казались ему случайной помехой на пути. К тому же основная масса мотоциклистов осталась сзади. Лишь двое продолжали следовать за ним.

Остановившийся джип и байкеры скрылись за крутым поворотом.

– Жми, – приказал Прохоров.

Джип на какое-то время вырвался вперед, но с машиной на повороте управиться сложнее, чем с мотоциклом. Клаус постегал. Сиверов вырвался вперед. Теперь волчий хвост развевался почти перед самым капотом джипа, мозоля Прохорову глаза.

– Я его сейчас сделаю, – со злостью усмехнулся водитель и попытался бампером ударить в заднее колесо мотоцикла.

Но Сиверов легко ушел вперед.

– С каким бы удовольствием я его пристрелил, – вздохнул охранник на заднем сиденье.

Юра же, исполнивший свой долг, с улыбкой наблюдал за происходящим. В душе байкеры были ему куда милее людей Ленского. “Отвязанные ребята, – подумал он, – такое на горной дороге выделывать. Это нужно совсем не дорожить собственной жизнью”.

Приближался тоннель. Глеб на мгновение оторвал правую руку от руля и дал знак Клаусу. Тот сбросил скорость. Мотоцикл Сиверова и джип исчезли в темноте тоннеля.

– Тут я его по стенке и размажу, – пробормотал водитель, включая фары.

Байкер “достал” его настолько, что он и впрямь готов был размазать его по шершавой стене тоннеля. И тут Прохоров со страху втянул голову в плечи. Мотоциклист на ходу вынул из-за пояса пистолет и выстрелил в переднее колесо джипа.

Послышалось шипение. Сидевшие в салоне ухватились за спинки сидений и поручни. Джип вильнул, водитель нажал на тормоза, машину со страшным визгом занесло и несколько раз ударило о стены. Джип замер, из-под протекторов шел дым.

Клаус, остановившийся у входа в тоннель, прислушался.

– Круто, – сказал он и, подтащив на середину дороги каменный обломок, прислонил к нему знак “Проезд запрещен”, укрепил его и спокойно поехал обратно.

Прохоров, хоть и упирался руками в приборную панель, все равно сильно ударился головой о лобовое стекло. То выдержало, лишь тонкая трещина прошла по нему. Голова гудела Прохоров смотрел на свои руки и тупо пытался сосчитать, сколько же у него пальцев.

Яркий свет ударил в салон джипа. Прохоров вскинул голову. Фара мотоцикла била прямо в глаза. Глеб, поставив мотоцикл на подножку, приближался к машине, держа пистолет в вытянутых руках. Он знал, что его сейчас практически не видно. Фара ослепила сидевших в джипе людей.

На заднем сиденье пришел в себя охранник. Глеб резко рванул на себя дверцу, и ствол пистолета уперся в лоб Прохорова.

– Давай эту штуку сюда, – услышал начальник охраны Ленского знакомую русскую речь.

– Я не понимаю, – пробормотал Прохоров, разыгрывая из себя простачка.

– Ты знаешь, что мне надо.

Сиверов без предупреждения ударил Прохорова левой рукой в челюсть. В этот момент охранник на заднем сиденье выхватил пистолет, но выстрелить не успел. Глеб опередил его. Пуля угодила в плечо, и рука с пистолетом повисла плетью, оружие выскользнуло на пол.

– Лучше не дергайся, – предупредил Глеб.

Компьютерщик забился в угол и от ужаса закрыл глаза, готовый к тому, что его сейчас пристрелят.

Прохоров тряхнул головой и открыл глаза. Увидев собственное отражение в черных зеркальных стеклах очков, он почувствовал, что задыхается. Рука сама собой потянулась к горлу, чтобы расстегнуть пуговичку воротника.

Глеб взял чемоданчик и, натянув цепочку, выстрелил в нее. Треснувшее лобовое стекло осыпалось. Юре показалось, что выстрелили в него. Он обхватил голову руками и упал между сиденьями. Шофер медленно поднял руки, показывая, что не собирается сопротивляться.

– Ключ! – властно приказал Сиверов. Прохоров несколько секунд смотрел на пистолет в руках байкера, не в силах поверить в происходящее. Он нутром почувствовал, что противник не любит считать до трех. Если его просьба не будет выполнена, он нажмет на спуск без предупреждения. Прохоров медленно запустил два пальца в нагрудный карман, извлек из него маленький ключ замысловатой конфигурации и опустил его в ладонь Глебу.

– Пока, – сказал Сиверов, отступая в темноту, из которой в джип била ослепляющая фара мотоцикла.

Двигатель взревел так, что показалось, будто камни осыпаются со стен. Шофер кулаком выдавил остатки провисшего лобового стекла и выхватил пистолет. В этот момент погасли огни мотоцикла. Шофер наугад несколько раз выстрелил. Гул удалялся.

– Твою мать! – отчаянно закричал Прохоров, корчась от боли.

Когда пуля перебила цепочку, браслет впился в кожу, из-под него сочилась кровь.

Тем временем перед знаком, установленным Клаусом у входа в тоннель, уже собралось несколько машин. Водители раздумывали, что делать. Спросить было не у кого.

Сиверов проехал пару километров. Дальше начинался каменный арочный виадук, внизу, переливаясь через камни, бурлила горная река.

Глеб снял с багажника туристический рюкзак, завернутый в мешковину, сорвал ее и быстро переоделся. Сменив кожаную в заклепках одежду байкера на серый спортивный костюм, он кинул ее на мешковину, положил сверху пистолет и сбросил вниз. Вода подхватила одежду.

Глеб стал на подножку мотоцикла, почти до упора повернул ручку газа, машина рванулась вперед. Тяжелый мотоцикл протаранил ограждение. Сиверов выпустил руль из рук, отпрыгнув в сторону. – Сверкнув никелем, тяжелая машина рухнула в горную реку. Холодная бурлящая вода подхватила это адское создание и потащила его по острым камням.

Сиверов открыл чемоданчик, переложил диск в пластиковую коробку, на обложке которой значилось “Вагнер. Лоэнгрин”, забросил рюкзак за плечи и исчез в придорожных зарослях. Он уже слышал вой полицейских сирен по ту сторону тоннеля.

Когда Глеб, поднявшись по склону, оказался на том же самом шоссе, практически ничего в нем не напоминало о его байкерском прошлом: теплый спортивный костюм, ярко-зеленый рюкзак за плечами, на поясе плейер, на шее наушники. Любитель путешествовать автостопом и послушать музыку, он медленно брел по обочине, отставив руку с вскинутым большим пальцем.

Первая же машина притормозила, чтобы подвезти туриста. Вскоре автомобиль вынужден был остановиться: впереди у самого въезда в тоннель случился затор. Сверкали полицейские мигалки. К городу неслась машина “скорой помощи”, увозя раненого охранника. Через полчаса дорогу освободили. Глеб абсолютно безразличным взглядом скользнул по разбитому джипу, возле которого подавленный Прохоров с помощью компьютерщика Юры давал показания полиции.

– Русская мафия, – сказал шофер, – даже сюда добрались. Раньше их только в Австрии слышно было. Разборки, – добавил он уже вошедшее в газетный обиход русское слово – Разборки? – переспросил Сиверов, пожимая плечами. – Что это такое?

Водитель принялся объяснять непонятливому пассажиру-немцу, что такое бандитские разборки. Глеб еле сдерживал улыбку, понимая, насколько далеки представления швейцарцев о реальностях российской жизни.

Глава 3

Месяц назад полковнику налоговой полиции Кириллу Андреевичу Кривошееву исполнилось сорок шесть лет. День рождения отметили скромно – на даче. Были несколько сослуживцев, родственники, жена и дети. К вечеру подтянулись соседи.

Старинная двухэтажная дача, доставшаяся Кривошееву в наследство от отца – генерала Советской армии Кривошеева, находилась в сорока километрах от Москвы, поэтому Кривошеев мог жить на ней почти круглый год. Дорога до города была хорошей, гладкой, однако жить на даче полковник не любил. Комары, мухи, запах цветов, падающие яблоки – все это Кирилла Андреевича раздражало. Восторги жены, ее вздохи, ахи по поводу великолепия окружающей природы доводили его порой до дрожи.

– Уймись, Ольга, хватит, – говорил жене Кривошеев, – я уже это слышал миллион раз.

– Ну, ты посмотри, Кирилл, какая красота вокруг, – распахнув настежь дверь балкона на втором этаже и стоя в длинной ночной сорочке, произносила супруга, глядя на открывающуюся панораму из плодовых деревьев, облаков и лужаек.

Где-то кричали петухи, лаяли собаки. Кривошеев ежился, нервно хватал подушку и прятал под нее голову.

– Не слышать бы мне вас всех. И так голова от проблем пухнет, а тут еще ты со своими восторгами.

С дачи полковник Кривошеев уезжал всегда с легким сердцем. В семье было две машины: маленький серебристый “Фольксваген-гольф”, которым пользовалась супруга, и белая “Волга” – машина полковника. Полковнику полагался и служебный автомобиль, однако пользовался им Кривошеев редко, лишь тогда, когда знал, что предстоит какой-нибудь фуршет или небольшое торжество. Тогда он позволял себе немного выпить, и за руль, естественно, не садился.

Вот и сегодня от радостного восклицания оптимистки-жены полковнику Кривошееву пришлось оторвать от подушки голову.

– Ты слышишь, Кирилл, как птицы поют, прямо-таки заливаются!

"Чтоб они сдохли”, – подумал Кирилл Андреевич, направляясь в ванную комнату. Он тщательно выбрился, пригладил редкие волосы. Лицо было землистого цвета с мешками под глазами. “Выгляжу я ни к черту, – подумал Кривошеев. – Ничего, скоро это кончится. Стану я красивым, как звезда Голливуда”.

Среди сослуживцев Кирилл Андреевич пользовался непререкаемым авторитетом. У него спрашивали совета, с ним консультировались. Решения, которые предлагал Кривошеев, всегда отличались оригинальностью. Иногда они шли вразрез с законом, но неизменно давали блестящие результаты.

Полковник знал, что он из всех, кто работает с ним рядом, самый лучший, самый талантливый, самый толковый, и, как всегда бывает в подобных ситуациях, Кирилл Андреевич был убежден, что его недооценивают, что ему по жизни недодают.

Почти всю свою сознательную жизнь Кривошеев имел дело с деньгами. Он проверял крупные предприятия, холдинги, торгово-промышленные объединения. К огромным цифрам с многочисленными нулями Кривошеев привык. Они не приводили его в дрожь, как простого обывателя. На колонки цифр он смотрел так, как корректор смотрит на текст: с одной единственной целью – найти не правильно поставленную запятую, двоеточие, тире, не ту букву и после этого мерзко и сладенько улыбнуться, потереть ладонь о ладонь, сплести пальцы, громко хрустнуть ими и сказать, естественно, не вслух: “Вот и попались, голубчики”. Затем быстро-быстро с помощью компьютера все просчитать и получить ответ – насколько же из-за не правильно поставленной запятой пострадало государство. Затем с этим ответом прийти к начальству, быстро и толково – так, чтобы глупые начальники смогли понять схему, все объяснить, преподнести результат на тарелочке.

– Ну, Кирилл Андреевич, ты просто молодец. Хорошая работа.

– Стараемся, – как правило, говорил Кривошеев, и его узкое лицо становилось еще более вытянутым, похожим на огурец.

После того как начальство получало результат, от всего остального полковник Кривошеев мог устраниться, что он, как правило, и делал, Он предпочитал находиться в тени, прекрасно зная, что после того, как он получил результат, к конторе фирмы, которую он проверял, подъедет несколько автобусов, выскочат люди в камуфляже, с оружием и начнется выемка документов.

Процедура, в сущности своей, мерзкая, неинтересная, но с точки зрения обывателя и телевизионных журналистов самая, что ни на есть важная. Людей будут ставить к стене, сейфы вскрывать, кабинеты опечатывать, все документы связывать, заклеивать скотчем и вывозить.

Побрившись, Кирилл Андреевич Кривошеев начал насвистывать. Насвистывал он неприятно, попискивая, как мышь, спрятавшаяся за шкафом. Жену его свист безумно раздражал. Тем не менее она терпела, зная, что, если муж насвистывает, значит, у него какие-то неприятности и его лучше не трогать. Настроение у него в таких случаях мерзкое, отвечать на вопросы он не станет, а если его зацепить, то можно нарваться на пару грубостей.

Кривошеев насвистывал, бродя по дому. Ему не нравился скрип половиц, не нравилась отцовская дача в старом фруктовом саду, не нравились соседи, раздражала жена, вызывали отвращение дети: два сына-оболтуса, студенты московского университета, поступившие в него не сами, а с его помощью.

Кирилл Андреевич всего добился сам, даже без отцовской поддержки, хотя, лишь намекни он отцу, тот сделал бы для него все. Кирилл Андреевич с детства был человеком самостоятельным.

Говорить он не любил, слыл молчуном. Не мрачным и угрюмым, а сам себе на уме. Говорить в глаза Кривошееву все, что о нем думают, сослуживцы не решались – как никак он работник опытный и очень толковый. В случае чего и совета не даст, и подножку по службе может поставить, причем там, где никак не ожидаешь. Тогда упадешь лицом в грязь и отмыться сможешь очень нескоро.

Кирилл Андреевич оделся и появился в столовой в белой рубашке, при галстуке, в идеально отутюженных брюках, в сверкающих туфлях. Ольга Павловна уже разливала по чашкам чай. Кирилл Андреевич, не глядя на жену, сел на свое место в отцовское кресло и принялся, звеня ложечкой, размешивать чай в стакане. Ложечка звякала, жену это звяканье выводило из себя.

– Может, хватит звенеть, – прошептала она. Кривошеев вытащил ложечку, облизал ее и аккуратно опустил на блюдце. Поднеся ко рту стакан в серебряном подстаканнике, он сделал глоток.

– Я сегодня останусь ночевать в городе, – сказал он жене.

– Что так?

– У меня много работы.

– Как знаешь, – ответила супруга, – еда ж холодильнике.

Позавтракав, Кривошеев с добротным портфелем в правой руке вышел из дому, и уже через пять минут из гаража выехала белая “Волга”. Жена стояла на крыльце в длинном шелковом халате поверх ночной сорочки. Кривошеев видел ее отражение в зеркальце, видел, как она взмахнула рукой.

Несколько последних дней Кирилл Андреевич вынашивал страшную мысль, обдумывая и обсчитывая ее со всех сторон. Он проворачивал эту мысль, как скульптор поворачивает на станке голову модели. Но оптимального решения полковник пока найти не мог – решения, которое устроило бы начальство: генералов налоговой полиции, правительство и, возможно, даже президента. Поэтому несколько последних дней Кирилл Андреевич насвистывал, выказывая своим свистом неудовлетворение собой и обстоятельствами жизни.

Первый раз за все время службы Кирилл Андреевич Кривошеев занимался делом, которое было связано сразу с двумя большими холдингами и потому – с огромными деньгами. Именно они попали под пристальное внимание налоговой полиции.

Кто раздобыл информацию, полковник Кривошеев не знал. Если бы этим занимались сотрудники налоговой полиции, давно ходили бы слухи по управлению. Значит, информация получена из других спецслужб. Это Кривошеев понимал.

Скорее всего поработало ФСБ и поработало замечательно. Ведь не имей он на руках подобной информации, с олигархами разговора не получилось бы. Они проигнорировали бы и налоговую полицию, и министерство финансов, и даже все правительство России, вместе взятые. Они договаривались лишь с администрацией президента, остальных с легкостью посылали подальше.

Прелюдия к этому разговору была публично раскручена – показана в программах новостей по всем каналам телевидения и радио.

В Москве только и говорили о том, что на этот раз ни Данилову, ни Ленскому не отвертеться. Их упекут на нары в “Бутырку”. Припомнили все смертные грехи: заказные убийства, сбор компромата на членов правительства, подслушивание телефонных разговоров сотрудниками их личных охранных структур, коробки из-под оргтехники, наполненные пачками долларов, виллы за границей, личные самолеты.