Инструктор (№8) - Последний аргумент закона

"Как можно!” – хотел было возмутиться Пит.

Служба в охране олигарха приучила его к полной индифферентности. Он огляделся. В доме он вообще ни к чему не прикасался, ни к дверной ручке, ни к стакану, ни к спинке стула. Делал он это уже автоматически.

Поджог люди из охраны Галкина организовали профессионально, но Антону недоставало пары штрихов.

– Форточку открой.

Сэм хотел открыть ее в окне, выходящем на улицу, но Антон отправил его на второй этаж.

– Воздух должен проходить через весь дом, он и потянет за собой огонь.

– Боюсь, возле них гореть плохо будет.

– Каркас в диване деревянный и стол сосновый. А главное, дыма от ковра много будет, сразу и задохнутся. Пошли, – бросил он своим спутникам. – Ты, Сэм, выходи первым и отгони машину за угол налево. Там нас и жди.

Антон немного постоял у входной двери, разглядывая замок, поставленный на собачку. Он никак не мог припомнить, фиксировал ли его Копоть, когда впустил их в дом. По логике выходило, что он, наоборот, должен был закрыть дверь надежно – так, чтобы никто посторонний случайно не вошел в дом. Так поступил бы осторожный человек. В том, что Копоть и Клещ – люди недалекие, сомнения не оставалось. Они легко подыграли Антону, сами того не желая, в задуманной им пьесе по названию “Смерть от несчастного случая”.

Они и двое слесарей еще жили, сопели, бормотали в пьяном забытьи, но уже ничто не могло их спасти.

"Может, он и не такой дурак, – усмехнулся Антон, – и оставлял дверь открытой, чтобы унести ноги в случае чего? Какая теперь разница? Даже если он поступил так, это ему не помогло”.

– Выходи, – бросил он Сэму.

Через две минуты после того, как Сэм уехал на машине, Пит спрыгнул. Антон достал коробок спичек. Картинных жестов с зажигалкой он не любил, бросишь бензиновую "Zippo”, потом ее найдут пожарники, возьмут версию несчастного случая под сомнение. Поджигать же и забирать зажигалку неудобно, обожжешь руку. Спичка же хороша тем, что сгорает, превратившись в пепел, и не оставляет никаких следов.

С секунду Антон смотрел на огонек, миллиметр за миллиметром пожиравший толстую туристскую спичку, которая не гаснет даже на ветру, загорается, даже если перед этим ее окунули в воду.

"Я становлюсь сентиментальным, – подумал Антон. – Плохой признак. Хочется сказать что-то, вроде, “аминь” или “мир вашему праху”.

Он разжал пальцы, и короткая спичка, чуть слышно фыркая огнем, упала на доски пола. Сперва начальнику охраны показалось, что огонь погас, но это было обманом. Синие язычки пламени заплясали над лужицей, а затем огонь по проложенным Сэмом дорожкам рванул в две стороны – в переход, соединяющий гараж с домом, и в гостиную.

Когда появился первый дым, Антон удовлетворенно хмыкнул. Движение воздуха сложилось так, как он и хотел. Дым клубами вырывался из подвала, исчезал в гостиной. Прижимаясь к стене, Антон заглянул в комнату, посреди которой уже полыхал костер, занималась обивка дивана. Дым уходил по лестнице, ведущей на второй этаж.

Антон снял замок с собачки и спрыгнул на тротуар. Захлопнул дверь. С улицы еще не было видно признаков пожара, лишь чуткому уху Антона удалось различить гудение огня в гараже.

– Там газовые баллоны, могут рвануть в любой момент, – зашептал Пит.

Мужчины быстро зашагали по неширокой улице. Они шли, не оборачиваясь, спокойные и уверенные в себе.

Бывший зек, пять лет отмотавший в зоне, слесарь “золотые руки” Валик родился под счастливой звездой. До магазина он добрался быстро, и водка в отделе оказалась его любимая, так что у него имелись все шансы быстро вернуться в гараж.

Определение “любимая водка” относилось не к сорту, а к цене. Валик любил дешевую, лишь бы только она не была подделкой. “Здоровье прежде всего” – любил говорить он. Хватило еще и на две бутылки пива. Продавщица, молоденькая девушка, уже отлично изучила покупателей своего отдела, знала, с кем можно полюбезничать, а с кем следует вести себя также непреклонно, как инспектор ГАИ с нарушителем правил дорожного движения. Валик входил в число тех, с кем лучше любезные разговоры не заводить. Заговорит зубы, а тем временем один из его дружков что-нибудь стащит.

Выйдя на крыльцо, Валик принялся распихивать бутылки. Водку, как наиболее ценное, он пристроил во внутренние карманы куртки, поближе к сердцу. Пиво он запихнул в рукава и, придерживая бутылки пальцами, двинулся по улице, с виду не обремененный никакой ношей. Он вышел из-за угла и тут же остановился. Джип гостей, приехавших к Копотю, все еще стоял перед домом, хотя, по мнению Валика, они не собирались пробыть долго. Если собираешься остаться надолго, то хотя бы сядешь, а двое из гостей, как он помнил, стояли.

– Мудаки, – тут же обозвал их слесарь “золотые руки”. Рисковать не хотелось. Открыть дверь и нос к носу столкнуться с Толиком он не желал.

"Чего это я переживаю? – рассмеялся Валик. – Мне и подождать можно”.

Он уселся на низенькую узкую лавочку у забора соседского дома и скрылся от посторонних глаз под защиту разросшихся кустов шиповника. Одна бутылка пива выскользнула из рукава. Натренированными пальцами Валик снял жестяную пробку и щелчком отправил ее в кусты, вспугнув огромного полосатого шмеля. Валик пил и поглядывал на машину.

Вскоре открылась дверь, и один из гостей спрыгнул на тротуар. Валик успел заметить двух оставшихся в коридоре. Джип выбросил из выхлопной трубы легкое облачко дыма и скрылся за поворотом.

"И какого хрена они остались? Неужели пешком пойдут? Такие мужики своими ногами не ходят, – подумал Валик, отправляя пустую бутылку под лавку и откупоривая вторую. – Если они решили надолго остаться, то придется мне и водку пить в гордом одиночестве”, – усмехнулся слесарь.

Тут дверь отворилась, и двое мужчин спрыгнули на тротуар, двинулись в том же направлении, в котором скрылся джип.

– Херня какая-то! – подытожил Валик, торопливо открывая пиво. – Не дай бог, дверь окажется закрытой!

Его насторожило то, что он не увидел Копотя. Тот, прежде чем захлопнуть дверь, осматривал улицу в обе стороны. Валик пробрался к дому и подковырнул ногтями край двери, потянул ее на себя.

"Закрыто! – он выругался себе под нос. – Ребятам стучать придется”.

Он прислушался. Из-за двери гаража доносилось неровное гудение.

«Резак, что ли, так шипит? Быть того не может!»

Он подобрался к гаражным воротам, закрытым на навесной замок, и еще раз прислушался к гудению. Так сильно шуметь не мог даже резак, пламя гудело, как в паровозной топке. И тут на глазах у пораженного Валика свежая краска на гаражных воротах стала вздуваться пузырями. Не веря собственным глазам, он тронул ворота рукой и тут же вскрикнул, одергивая ладонь.

– Вашу мать! – закричал Валик. – Да вы сейчас сгорите!

Он уже не прятался. Несколько раз ударил ногой в ворота, затем подбежал к двери и бросился колотить в нее кулаками.

– Толик, Яшка, гараж горит! На его крик никто не откликнулся. Зато в соседнем доме распахнулось окно.

– Чего орешь?

– Пожар!

И, словно в подтверждение слов слесаря, в окне лопнуло стекло, сквозь планки защитной роллеты пробились языки пламени.

– Точно, дым со второго этажа валит, – почему-то очень спокойно сказал сосед.

, Валик огляделся, чем бы выломать дверь, но, естественно, ни топора, ни лома на улице не валялось. Он бросился к двери гаража, под которой лежал обломок бордюрного камня.

И тут взорвался газовый баллон, стоявший в гараже. От взрыва распахнулись ворота, Валика бросило на проезжую часть. Падая, он даже толком не успел подставить руки. От соприкосновения с асфальтом хрустнули обе бутылки водки. Валик лежал лицом вниз, а из-под куртки сочилась кровь – стекло порезало ему грудь. Огонь, как водопад, текущий вопреки законам тяготения вверх, лизал балки гаража.

Казавшаяся до этого вымершей улица, внезапно ожила. Мужик, выглянувший первым в окно на крик, уже успел вызвать пожарных и вышел полюбоваться зрелищем в палисадник. Когда раздался взрыв, он даже присел от испуга. Над его домом со свистом пролетело то, что раньше было газовым баллоном.

– Ни хрена себе! – пробормотал он. Но когда увидел распростертого на асфальте Валика и пару секунд спустя – кровь, из зрителя мужик превратился в участника. Он выскочил на улицу, подхватил оглушенного Валика под руки и потащил в свой двор подальше от огня.

– Братан, ты живой, а? Братан! – приговаривал мужик, усадив Валика под забор и оттягивая большим пальцем веко.

Резко пахло водкой, в карманах куртки звенели стеклянные осколки.

– Во, не повезло парню, – бормотал мужик, наконец, поняв, что произошло. – И водку разбил.

Валик медленно открыл глаза и уставился на своего спасителя.

– Братан, ты порезался весь.

– Ни хера, – упрямо ответил Валик и приложил ладонь к груди. Отвел руку и тупо смотрел на собственную кровь.

– Живой? – спросил мужик.

– Живой.

– Посиди, сейчас пожарные приедут. Я тебе “Скорую” вызову.

– На хера? – Валик, расстегнув рубашку, рассматривал порезы. Они были неглубокими, хотя и сильно кровоточили.

– Промыть бы надо.

– Водка промыла.

– Ты посиди, я сейчас.

В этот момент уже слышались сирены пожарных машин, главное действие перемещалось на улицу. Мужик побежал смотреть. Валик набрался сил, встал на колени и наблюдал за происходящим сквозь широкую щель между досками невысокого забора.

Пожарные разворачивали шланги, откинули люк посреди улицы, опускали туда рукава. Валик сел по-турецки, сложив ноги, и, боясь порезать пальцы, выбрасывал из карманов стеклянные осколки.

"Это ж что получается, – думал он, – хана дружкам моим! Сейчас и менты тут будут. Кого первым повинтят – конечно же, бывшего зека! Вот вам!” – Валик скрутил фигу и неуверенно ткнул ее в щель между досками.

Пока до него никому не было дела. Мужик, вытащивший его с улицы, беседовал с пожарными. Толпа любопытных прибывала, то и дело слышалось слово “теракт”. Вот оно-то и подхлестнуло Толика.

"Пока обо мне не вспомнили, надо выбираться отсюда. Пошел и пошел… Какого хрена возвращался? Сгорели ребята”, – с досадой сплюнул Валик на сочную траву.

Он запахнул куртку, чтобы не бросалась в глаза окровавленная рубаха, и выбрался на улицу. Немного, с пару минут потусовался среди зевак.

– Давно горит? – хрипло спросил он у любителя острых ощущений.

– Только что занялось, но зато как! – восхищенно отвечал ему парень с бутылкой пива в руке.

– Вытащили кого-нибудь?

– Пожарники еще в середину не забрались, но хрен там кто живой останется.

Валику показалось, что пожарники действуют слишком медленно, даже не пытаясь никого спасать.

"Хотя, – подумал он, – ребята наверняка в дыму уже задохнулись”.

Сам он не рвался в огонь, не кричал и, несмотря на выпитые бутылки пива, трезво оценивал ситуацию. И тут, впервые после того, как его бросило взрывом на асфальт, вспомнил о машине, стоявшей возле дома, вспомнил о трех странных субъектах. И тут же ему сделалось страшно. Он осмотрелся, Валику померещилось, что среди толпы увидел одного из них – того, кто сидел в кресле, когда двое других стояли.

"Так это ж они дом подожгли! – дошло до него. – И я там должен был оказаться”.

Теперь уже расшибленный лоб и изрезанная грудь, а так же две безвозвратно загубленные бутылки водки казались ему нереально малой платой за жизнь. Страх прочно поселился в его душе, ему казалось, что в толпе, присутствуют те, кто хочет его убить.

– Не было меня здесь, – шептал Валик, пробираясь вдоль забора. – Не было! Ну вас всех к черту, я ничего не сделал!

Отойдя метров на сто, Валик побежал. Мозг его лихорадочно искал ответ на вопрос: за что?

"Может, машину у кого из “крутых” украли, а “крутой” вычислил, приехал на разборки? Но тогда это уж слишком. Если мужик хотел машину вернуть, то четыре трупа даже за навороченную тачку – жирно будет!” Оказавшись дома, Валик придумал для себя приемлемое объяснение. – Точно, тачку, небось, украли, на запчасти развинтили, вот Копоть и не сумел вернуть машину. Мужик крутой попался, рассчитался по полной программе, чтобы другим не повадно было. Яшка Клещ, конечно, дурак, думал отсидеться у Толика, спрятаться, а ни за что под замес попал – смерть нашел. А я, наверное, под счастливой звездой родился. И пить-то мне особо не хотелось, но как будто внутренний голос в голове шептал: иди за водкой! Вот я его и послушался. Прежде он меня не подводил, не подвел и теперь”.

Обращаться к докторам Валик был не приучен, зона научила его полной самостоятельности. Выпив стакан сорокаградусной вместо наркоза, он заправил в иглу суровую нитку и сам принялся зашивать порезы, потому как обращаться к врачам – значит, накликать на свою голову неприятности.

"Они обязательно сообщат о визите в милицию, а те потом нагрянут домой. Посыплются вопросы: что? где? почему?.. Еще, чего доброго, повесят на меня поджог дома Толика Копотя!” – думал бывший зек, сидя в своей халупе.

Глава 10

Ночное происшествие оставило в душе у Иллариона Забродова неприятный осадок. Он был привычен к виду крови, на трупы мог смотреть так же равнодушно, как на поваленное бурей дерево. Но раньше были другие трупы, другая кровь. Война, разрушение всегда ужасны, но гибель мужчины – не то же самое, что гибель женщины. А если женщина погибла несправедливо…

…хотя может ли смерть вообще быть справедливой? И тогда уже неважно, кем она являлась при жизни – проституткой, воровкой, известной актрисой или председателем правления банка. К “смерти вообще” можно привыкнуть, но не к конкретной “смерти”.

Наверное, именно поэтому Илларион чувствовал себя с утра в большой квартире не слишком уютно. Спокойствие, к которому он раньше стремился, оборачивалось для него теперь одиночеством. Не помогало даже присутствие в доме пса. Доберман чувствовал настроение хозяина. Собаки всегда чувствуют смерть, в каком бы виде она не объявлялась в доме. Забродов почувствовал, что случившееся на дороге крепко зацепит его. Не знал как, с какой стороны, но это неприятное ощущение не покидало его.

Поэтому когда раздался телефонный звонок, Забродов охотно взял трубку, хотя обычно отвечал через силу, недовольный тем, что его беспокоят.

– Алло!

– Вот теперь-то ты меня не узнал, – послышался радостный голос полковника Мещерякова.

– Да.

– И знаешь, почему ты меня не узнал? Потому, что мы не виделись меньше десяти дней.

– Что ж, на этот раз тебе кое-что удалось, – рассмеялся Забродов.

– Говорят, ты уже отличился?

Илларион не стал ни соглашаться, ни опровергать, потому, что не знал, о чем пойдет разговор – то ли о сбитых на дороге девушках, то ли о торговцах наркотиками, с которыми он разобрался на холме неподалеку от рынка. О торговцах знал только Феликс. Иллариону же не хотелось, чтобы об этом говорили в ГРУ.

– Видишь, и я кое-что о тебе знаю. Помощь твоя нужна, Илларион.

– Надеюсь, ты помнишь, Андрей, родному ведомству я согласен помогать сейчас только консультациями?

– Именно консультация мне и нужна.

– В качестве кого?

– Ты не только классный инструктор, – принялся льстить Иллариону Мещеряков, – но и большой знаток восточных языков.

– Восточные языки – понятие неопределенное, – хмыкнул Забродов, – это то же самое, что сказать “западные языки”. Можно отлично знать польский, но ни слова не понять из уэльского, который относится к кельтской группе.

– Не лезь в дебри, – предупредил Мещеряков. – И только не притворяйся, что не понимаешь по-арабски.

– Поздно притворяться, хотя хотелось бы.

– Надо перевести пару слов.

Забродов пожал плечами. Специалистов-востоковедов в ГРУ с избытком хватало еще со времен арабо-израильского конфликта.

– Свои переводчики вывелись?

– Особый случай. Текст они перевели, но какие-то странные словечки попадаются. Наверное, чисто разговорные. Ты же живьем с арабами общался, может, и нахватался их сленга.

– Хорошо, читай мне по телефону, – с хитрой улыбкой, которую, естественно, не мог видеть Мещеряков, попросил Забродов.

– Нет уж, давай поступим так: ты меня дождешься, а я сейчас подскочу. Для меня арабские закорючки хуже медленной смерти на слабом огне.

– Что ж, жду тебя полчаса, больше не обещаю.

И чтобы Мещеряков не успел возразить, Илларион повесил трубку. Телефон тут же затрезвонил вновь, но Забродов не отвечал.

"Нечего баловать! Привыкли на халяву получать консультации, словно я городская справка”.

Обычно к приезду Мещерякова Забродов готовил какой-нибудь сюрприз, который ставил Андрея в тупик, какую-нибудь безобидную шуточку.

– Ну-ка, Полковник, – щелкнул Илларион пальцами, подзывая пса, – разыграем друга? – пес преданно смотрел на хозяина. – Ты готов выполнить любое приказание, как солдат? – Забродов подмигнул доберману, тот согласно кивнул, этому трюку он был обучен еще до инструктора. – Значит, ему понадобился переводчик с арабского?

Забродов направился в коридор. Пес, цокая по паркету когтями, последовал за ним.

– Так, так, – приговаривал Илларион, присаживаясь на корточки. – Арабская литература"

Книги на арабском занимали две полки огромного стеллажа. Среди книг, на корешках которых виднелась вязь, понятная в Москве лишь посвященным, нашлось пять словарей. Три из них старые, антикварные издания, если берешь их в руки, тут же начинаешь испытывать волнение.

– Эти не пойдут, – Забродов отправил их на полку и взял в руку современный арабо-английский словарь. – Нюхай, хорошенько нюхай, – он поднес словарь прямо к морде пса. Тот послушно принюхался. – Все книги, как и люди, пахнут по-разному, – усмехнулся Забродов и поставил словарь на полку в первый ряд. – Искать! – приказал он доберману.

Тот обнюхал корешки книг и принялся тыкаться носом в нужный, синий, с золотым тиснением.

– А достать тебе его слабо? – Забродов пальцем чуть выдвинул книгу.

Пес лапой вывалил словарь на пол и радостно заурчал.

– Поднять! Взять! – приказал Забродов. Доберман при помощи лап исхитрился-таки изогнуть книжку в мягкой обложке и несильно сжал ее зубами.

– Дай!

Пес положил словарь на колени Иллариону.

– Теперь усложним задачу.

Забродов уже завелся. Все, что он ни делал, он старался делать по максимуму. Расчистил место во втором ряду книг, где стояли те тома, до которых у него никогда не доходили руки. Затем поставил книжки на место.

– Искать! – приказал он.

Псу пришлось повозиться, пока он не вывалил на пол штук пять толстых томов первого ряда. Делал он это достаточно забавно, и обычно ужасно педантичный в отношении книг Забродов все-таки смирился с тем, что тома валяются по полу, а пес стоит на них лапами. Доберман исхитрился-таки вытащить лапой из второго ряда хорошо обнюханный словарь, уже без команды схватил его в зубы и сунул Забродову.

– Молодец! Со мной скоро человеком станешь. Словарь спрятался во втором ряду. Забродов вернул тома на место и уселся в гостиной в кожаное кресло с газетой в руках. Пес лежал у его ног.

Когда над дверью задребезжал звонок, Забродов выдержал паузу и неторопливо направился открывать. Времени между звонком и щелчком замка было ровно столько, чтобы начать нервничать. На лице Мещерякова, когда он переступил порог, прочно держалась глуповато-виноватая улыбка.

– Пса своего на живодерню еще не сдал? – не увидев добермана в прихожей, поинтересовался Андрей. Он понимал, что Иллариону не так-то легко менять привычки. Человек, привыкший жить один, заполучив взрослого кобеля, основательно подпорченного бродяжничеством, должен был, по его представлениям, взвыть уже через неделю.

– Он мне не мешает, и я ему, кажется, тоже.

– Ну-ну, – Мещеряков прошел в гостиную и только намерился сесть в кресло, как пес зарычал. Креслом этим Мещеряков пользовался каждый раз, когда приходил к Забродову. – Чего он? – осторожно поинтересовался Андрей, но только стал опускаться, как доберман клацнул зубами.

– Извини, Андрей, если кто-то садится без моего приглашения, он нервничает.

– Животное, – проговорил полковник ГРУ, глядя на Иллариона.

– Садись, – предложил Забродов. Пес тут же опустил голову на лапы и, как показалось Мещерякову, даже подмигнул хозяину.

– Дело, конечно же, срочное? – спросил Забродов.

– Да так себе, – пожал плечами Мещеряков.

– Было бы не срочное, тебя бы в служебное время ко мне не отпустили.

– Я бы сказал, скорее, важное, а это не совсем то же, что срочное.

– Философом становишься? – Илларион требовательно протянул руку.

Андрей тут же достал бумагу. Это была ксерокопия, арабский текст, написанный от руки. Маркером подчеркнуты слова, которые не сумели перевести спецы из ГРУ. Забродову было достаточно одного взгляда, брошенного на эти слова, чтобы понять, в чем дело. Но ему не хотелось раскрывать секрет так просто, это было равноценно тому, как если бы фокусник, не показав фокус, тут же объяснил его публике.

– Да, задачка… – не будучи в силах скрывать улыбку, Илларион потер ладонью губы. – Даже не знаю, что тебе и сказать.

– На тайнопись похоже? – охотно стал помогать Мещеряков. – Но тогда, какого черта писать все открытым текстом и лишь несколько слов шифровать?

– А если зашифрованы ключевые слова?

– Может быть, может быть… – сделался серьезным Мещеряков.

Подловив это настроение собеседника, Илларион произнес:

– По-моему, англичане издавали словарь ненормативной арабской лексики.

– Такого в нашей библиотеке не оказалось, – горестно развел руками Мещеряков. – Нашелся даже словарь арабской лексики средневековых поэтов тюркского происхождения. В Интернете ничего похожего нет.

– Вы не правильный алгоритм поиска выставляли. Так всегда бывает, нужной книжки под рукой как назло нет, – Илларион сделал значительную паузу и добавил. – Но только не у меня.

– У тебя есть такой словарь?

– Полковник, у нас есть такая книжка? Доберман, уже привыкший откликаться на кличку Полковник, поднял голову.

– Не знаешь? В самом деле, ему эти книжки без надобности. Послушай, друг, – обратился Илларион к псу, – найди-ка мне словарь арабской ненормативной лексики. Искать!

Доберман пошел в коридор. Мещеряков недоверчиво ухмылялся. Когда же полковник ГРУ увидел, что доберман замер у полки, где стояли книжки изданные по-арабски, улыбка потихоньку стала сползать с его лица. Лапой доберман выбросил четыре тома и сунул голову в образовавшийся проем. Принюхался.

– Да-да, синий корешок и надпись, тисненая золотом, – через плечо бросил Забродов доберману.

Мещерякову хотелось покрутить указательным пальцем у виска.

Пес резко выдернул голову и лапой выбросил на пол глянцевую книгу. Схватил ее в зубы и, резво вернувшись в гостиную, положил ее на журнальном столике перед хозяином.

Мещеряков, не отрываясь, смотрел на синий корешок, на котором золотились арабские буквы.

– Твою мать! – только и выдавил он из себя. Забродов же с таким видом, будто бы не происходит ничего сверхъестественного, поблагодарил добермана и раскрыл книгу. В отличие от Андрея, он знал, что словаря ненормативной арабской лексики не существует в природе. Он также был уверен, что ни одно из слов, приведенных в словаре, ему не понадобится.

– Это самое последнее и полное издание, – напропалую врал он, листая страницу за страницей. – Здесь собраны уличные речевые обороты всех арабо-язычных стран и даже некоторых тюркоязычных, где арабский используется для богослужения.

Забродов мог бы и не говорить таких сложных конструкций, мог бы просто считать вслух: раз, два, три, четыре…

Ошеломленный тем, что доберман отыскал нужную книгу, Мещеряков слышал лишь звуки, смысл до него уже не доходил.

– Синяя с золотом, – пробормотал он и спросил, обращаясь уже не к Забродову, а напрямую к доберману:

– Ты что, и читать умеешь?

– По-арабски. Это я его научил, – бесстрастно проронил Илларион, продолжая листать словарь.

Это добило Мещерякова окончательно. Он уже легко смирился бы и с тем, что пес заговорил человеческим голосом, пусть всего лишь по-русски. Такая частность уже не играла роли.

Забродов взял в руки карандаш и быстро надписал над словами, очерченными в ксерокопии маркером, их русские эквиваленты.

– На, держи.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

– Но почему их нет в словаре?

– Андрей, человек силен, если верит в собственные силы. Ты в них не веришь, и в этом твоя беда. Прочти вслух эти слова по-арабски.

– Я, вообще-то…

– Я не подозреваю тебя в том, что ты в тайне от начальства изучал арабский, но, поскольку ты крутишься среди людей образованных – в восточном секторе, то наверное выучил, как читаются буквы?

– Немного знаю, – согласился Мещеряков.

– Читай.

Полковник ГРУ протяжно по слогам прочел одно слово, затем другое, третье.

– Тебе их звучание ни о чем не говорит?

– Галиматья какая-то!

– Пробуй еще раз. Вслушайся в свой голос. Но и новая попытка не внесла для Мещерякова никакой ясности.

– Ты не старайся выговаривать слова по-арабски, говори, как привык.

Мещеряков прочел их уже нормальным голосом и тут же рассмеялся:

– Вот же, черт, как это раньше я не догадался? Это английские слова, вкрапленные в текст, только записаны они арабскими буквами. Так же, как мы иногда пишем какой-нибудь “интерфейс” русскими. Но если бы, Илларион, ты не надписал их по-русски сверху, я бы ни за что не догадался. Уж какие у нас ушлые переводчики, а никто не догадался. А ведь все знают английский, как родной.

– Значит, с арабским у них проблемы, с разговорным. Мещеряков мрачно посмотрел на словарь в руках Забродова.

– На кой черт тебе эта книга понадобилась?

– Ты же сам сказал, что текст арабский.

– Откуда я мог знать?

Мещеряков смотрел то на Забродова, то на пса, то на словарь, на обложке которого проступали следы от зубов.

– Все равно, я ни хрена не понял!

– Обманул я тебя. Доберман не умеет читать по-арабски, – Забродов провел пальцем по замысловатой вязи, – пока выучил лишь английский. Тут, видишь, название продублировано.

Мещеряков, как идиот, подался вперед и рассмотрел на корешке английскую надпись, сделанную меньшим шрифтом.

– Теперь ты успокоился? Ну, в самом деле, невозможно же пса, подобранного на улице, за несколько дней научить читать по-арабски! По-английски он и то еле осилил, произношение у него ни к черту из-за не правильного прикуса.

Мещеряков еще долго хлопал бы глазами, если бы Забродов не предложил:

– Пойдем прогуляемся? Из-за твоего дурацкого звонка доберман на природу еще не выбирался.

– Это фокус какой-то, – бурчал полковник ГРУ в спину приятелю, когда они спускались по лестнице.

– Ну что ты, я не фокусник, а солидный человек, инструктор.

– Гад ты, а не инструктор! Я теперь несколько ночей кряду спать не смогу, буду прикидывать так и этак.

– Разминка мозгов – занятие полезное.

Мест для прогулки собак в центре города не так уж и много. Чтобы не пугать прохожих, Забродов вел пса в наморднике на коротком поводке, хотя знал, что тот абсолютно безобиден, потому что умен.

Они направлялись к небольшому запущенному парку, который располагался на месте старого кладбища. Кладбище снесли в пятидесятые годы, остались лишь старые деревья, да остатки аллей.

До него было минут десять хода.

Когда они дошли до первого перекрестка, Забродов окончательно убедился в том, что за ним следят. Будучи человеком обученным и искушенным, он чувствовал слежку издалека. Пока он обнаружил только одного человека – солидного, в дорогом плаще. Но по его поведению догадывался, что тот не один.

Мещеряков что-то болтал, пытался шутить, но Илларион слушал его в пол-уха. Он покрепче накрутил поводок на руку, не давая псу отдаляться. Людей на улице оказалось много.

"Я не ошибся, – подумал Илларион, – он следит за мной”.

Забродов с Мещеряковым вошли в парк, миновав старую кирпичную ограду. Илларион спустил пса, и тот радостный, что получил свободу, рванулся вперед. Народа в парке практически не было, тут появлялись одни собачники, ведь ни киосков, ни скамеек здесь не стояло. Забродов не упускал возможности незаметно посмотреть назад. Он то делал вид, что счищает грязь с рукава, то якобы прикрывал от ветра зажигалку, когда прикуривал. Мужчина тоже оказался в парке, но близко не подходил.

«Ага, – отметил про себя Илларион, – вот еще двое появились!»

Вдалеке на аллейке стояли двое молодых мужчин. Они очень уж старательно не смотрели в сторону Забродова, зато пару раз обменялись взглядами с его преследователем.

"Это не убийцы, те глаза не мозолят, стреляют из укрытия, – усмехнулся Илларион. – Но и на обыкновенных топтунов не похожи, выучка в них чувствуется. Они не боятся засветиться. Значит, остается единственный вариант – мне хотят сказать что-то конфиденциальное, и пока со мной Мещеряков, разговора не произойдет”.

– Это, конечно, интересно, – вклинился он в рассуждения Андрея, – но как ты думаешь, почему я пошел в парк подальше от людских глаз?

– Собаку выгулять.

– Свидание у меня здесь назначено. Мещеряков не сразу понял:

– Свидание? Чего ж ты прячешься? Ты же мужик холостой.

– Она женщина замужняя, – с достоинством произнес Забродов, – мы не хотим, чтобы нас видели вместе.

– Извини, – Мещеряков рад был услужить Забродову, тем более что услуга не требовала с его стороны никаких усилий. – Раз надо, значит, надо. Я враг тебе, что ли? Ты мне помог…

– Да…

– Красивая?

– В такую нельзя не влюбиться.

– Молодая?

– Для моего возраста все красивые женщины молодые. Красивая старость случается редко.

– Блондинка? Брюнетка?

– Нет, она крашеная – в зеленый цвет, – прочувствованно сказал Забродов, протягивая руку на прощание.

До рукопожатия можно говорить сколько угодно, но, пожав ладони, люди, как правило, спешат разбежаться в разные стороны.

Мещеряков подозрительно покосился на него и засеменил по дорожке.

"Вот и пойми его, правду говорит или разыгрывает”.

Доберман догнал его, лизнул руку и опрометью бросился назад к Забродову.