Тени Асгарда

— Но как они могут убить вас?

— Послав убийцу. Ведь они действуют руками своих слуг.

— Так же, как убили Сэма Кашина?

— Стальная Метла — слишком ценный агент, хотя возможно, пошлют и его. Поймите: я не боюсь физической смерти, мне жалко вас, живущих здесь. И в следующем воплощении мне придется иметь дело с более могущественным злом. Нет, это никуда не годится!

— Что вы собираетесь делать?

— Как это ни прискорбно, доктор, но я вынужден буду вас покинуть. Я становлюсь опасным соседом. Все более и более опасным…

19. Майкл Петрович

После смерти Кашина и этого злосчастного митинга у меня наступила жуткая депрессия. На работу ходил, как автомат, подписывал какие-то бумаги не глядя, пугал своим видом подчиненных. Знаю, они шептались за моей спиной, но мне было все равно. Все потеряло смысл.

Я стал тосковать по Земле, по России. Взыграла запоздалая ностальгия. Предательница память! Там, в прошлом, меня ждало не успокоение, а ловушка — моя несчастная любовь, как ни банально это прозвучит. Но соперником моим был не человек.

В нашей семье всегда с уважением относились к религии, но по-настоящему верующих людей среди нас не было. Должно быть, меня настигла расплата — или испытание. Сила земной любви проиграла иной, высшей силе. Попросту говоря, моя невеста ушла в монастырь и стала невестой Христовой. Я видел ее последний раз в черном одеянии и черном платке, скрывавшем ее чудные золотистые волосы. Ее лицо светилось каким-то неземным счастьем и вечным покоем. Она нашла свой путь, а я — нет.

Я так и не смог с этим смириться. С головой ушел в работу, а когда появилась возможность — улетел на Луну. Думал, что не будет здесь земных печалей, что утоплю я в заботах свою тоску. Вроде получалось до недавних пор. А теперь вдруг вспомнилось. Но кому это интересно?

Говорят, в те дни многих в городе мучили кошмары. Мне тоже приснился странный сон. Я говорю так потому, что именно он вывел меня из депрессии и заставил активно действовать. И хотя время было потеряно, кое-что сделать все же удалось.

Мне снился город, лежащий в руинах, и я двигался через него. Кое-где попадались надписи на немецком языке. Развалины не мешали моему движению: в этом мире я был призраком, и у меня была какая-то цель. Наконец, я увидел человека, одиноко сидящего на развалинах. Он был одет в солдатскую форму времен Последней Мировой и курил папиросы. Лицо его показалось мне знакомым. Он тоже увидел меня:

— Ну, здравствуй, сынок.

— Здравствуйте. А вы кто?

— Не узнаешь? Верно, забыл. Смирнов я, Иван Евсеевич, твой прапра… черт его знает, сколько раз, дедушка.

Теперь я вспомнил, где я его видел: сохранились старые фотографии, плоские и черно-белые. Иван Евсеевич погиб на войне, защищая нашу Родину.

— Что это за место?

— Берлин, туды его мать. Всю войну прошел, и перед самой Победой… В общем, убили меня. Так с тех пор и сижу здесь, курю. О вас думаю, о живых. Как ты, Петрович? Говорят, на Луну залез, большим начальником стал.

— Стал, — вздохнул я, присаживаясь рядом с ним. — Да видно, кончились мои светлые денечки.

— Что так?

— Обложили меня, батя. Со всех сторон. Кругом виноват.

— Э, завел! Давай-ка рассказывай, только все по-порядку. Глядишь, и придумаем что-нибудь.

Я стал рассказывать: сначала неуверенно, подбирая слова, а потом даже увлекся. Когда я закончил, в воздухе повисла тишина. Потом Иван Евсеевич смачно сплюнул, и его плевок прошел точно сквозь мои призрачные ботинки.

— Экая же ты сопля, сынок! А с виду — взрослый мужик. Да, видать, измельчали Смирновы. Выродились, как яблочки…

Я не знал, что ответить.

— Ты знаешь, дурачина, что такое война? А что такое лагеря, знаешь? Что ты повидал-то на своем веку? Щенок!

— У нас нет больше ни войн, ни лагерей.

— Будут, туды их мать! Как пить дать, будут, ежели ты руки опустишь. Страдалец хренов! Дело надо делать, вот что.

— Какое дело?

— Свое дело! Ты начальник, ты за все и ответчик. Город надо спасать. А то будут у вас такие дела — мало не покажется. Ты мне тут про Хэрриша рассказывал. Что он есть? Щенок, как и ты. Да ведь из такого щенка волк может вырасти! Что мы, не знаем таких крикунов? Был вот один, и чем кончилось, — предок кивнул на окружающие нас руины. — Вот и думай.

— Что тебе плакаться? — продолжал он. — Жив, здоров, на свободе, руки-ноги на месте, голова тоже. Бороться надо! Мало ли что говорят — злые языки всегда найдутся, туды их всех, а ты не дрейфь! Хоть и разный там у тебя народ, а все ж не дурак. К выборам своим готовься. А проиграешь — невелика беда. Это еще не конец света. Будешь дело делать — отыграешься. Всех за пояс заткнешь. Так-то, сынок!

Помню, меня покоробила его грубость. Я думал о том, что он ничего не знает о нашем мире и его законах. Но грубая правда его слов запала мне в душу. Хотя на самом деле это, наверное, был разговор с самим собой, игра подсознания, открывшая для меня второе дыхание. Но с тех пор я не раз вспоминал Ивана Евсеевича, и мне уже было не все равно.

20. Джеймс Хэрриш

С некоторых пор мне стали сниться чудные сны. О них я не рассказывал даже моему психоаналитику. Мне вдруг пришло в голову, что он продаст меня врагам, а они могут сорвать мне выборы и даже запрятать в психушку, как Троммеля.

Другой лакомый для них кусочек — личная секретарша. Кто лучше нее знает своего шефа и все его слабые места? Я стал с подозрением относиться к Лауре; она, в свою очередь, строила из себя оскорбленную невинность, и наши отношения окончательно испортились. Вместе с тем меня тянуло к Магдале. Чувство наше оказалось взаимным, но было в нем что-то странное: словно Судьба задела нас одним крылом.

Так вот, о снах. Чтобы сказать проще, это были сны о власти и могуществе. Где все происходило, не знаю, — может, в ином времени или на другой планете. Я никогда не видел таких городов и стран. Хотя я, конечно, многого не видел…

Я стоял на вершине ступенчатой пирамиды и смотрел на плещущееся внизу море голов. Это был мой народ. Я говорил с ним, и голос мой был подобен грому. В мою речь я умело вплетал магические слова и жесты. Толпа становилась моим телом, а я — ее душой. В других снах я видел, как маршируют мимо меня мои легионы. Звучала музыка — было в ней что-то варварское и непобедимое. Движение колонн не прекращалось не на минуту. Казалось, ничто не может их остановить. Даже мертвые, они будут маршировать в вечность. Но что-то все же произошло — великий город опустел, зарастая джунглями, и по ночам его оглашал вой неведомых тварей.

Сны становились все страньше и страньше — кажется, так говорила Алиса в Стране Чудес. В одних я был драконом, летящим над городами и селами, улавливая исходящие от них волны ужаса и с мрачным весельем предавая их огню. В других я был ни больше ни меньше, как богом: то деревянным идолом, пьющим кровь ритуальных жертв, то каменным гигантом, лицезреющим мистические танцы прекрасных жриц.

Но то, что произошло у нас в ту ночь с Магдалой, перекрыло все предыдущие фокусы. Помню, мы легли в постель и принялись за дело, как вдруг нас сморило.

Я висел в космическом пространстве, в центре звездного вихря, на пересечении энергетических потоков. Я видел Магдалу. Мы летели навстречу друг другу. И чем ближе мы были, тем быстрее меняли облик. Она была прекрасна — человеческое тело неспособно достигнуть такого совершенства, это была красота богини. Мы соединились и предались экстазу божественной любви. Тела наши светились, вокруг сверкали молнии. Но это не принесло нам полного удовлетворения.

Тогда мы превратились в драконов. Моя подруга была прекрасна с ее холодной чешуйчатой кожей, большими перепончатыми крыльями, когтистыми лапами, клыкастой бородавчатой мордой и черным раздвоенным языком. Мы предавались первобытной страсти, в упоении хлопая крыльями, кусая друг друга за шеи и царапая когтями. Но и это был не конец.

Мы стали гигантскими слизнями и слились в сладострастном объятии двойной спиралью. Невероятная чувствительность тонкой, покрытой слизью кожи дарила неописуемое наслаждение. Мы больше не были мужчиной и женщиной, самцом и самкой. Слизни — гермафродиты. Потом я прочел об этом в книжке, а сначала испытал на собственном опыте. Там, во сне, я сознавал, что это моя истинная сущность. Но когда мы выпустили из голов голубоватые трубки половых органов, когда они сплелись венчиками щупалец, мое человеческое "я" не выдержало. Сила отвращения выбросила меня из этого эротического кошмара.

Мы лежали с Магдалой обнаженные, вцепившись друг в друга до боли. Наши глаза были пусты и безумны. Я опомнился первым и выпустил ее из объятий. Она отстранилась и взгляд ее стал более осмысленным:

— Что это было?

— Откуда я знаю?

— Мне снилось, что мы были… улитками, что ли.

— Мне тоже.

Она посмотрела на меня с подозрением, как будто это я все подстроил. Я тупо глядел на нее — она мне нравилась.

— Не смотри на меня! — наконец, не выдержала она. — Я ухожу. Это кошмар какой-то…

— Куда, в такой час? На улицах опасно.

— Ладно, тогда я лягу в гостиной, на диване.

— Давай, я — на диван. Здесь тебе будет удобней.

— Нет, здесь я не останусь!

Я пожал плечами и завернулся в одеяло. Мне снились боевые марши. Стальные легионы двигались в вечность.

21. Доктор Флетчер

Он уходил. Мог ли я остановить его? Мог, конечно, запретить, запереть, поставить специальную охрану… Но это означало предать его, посадить в ловушку, на блюдечке преподнести его силам, которые желали его смерти. Я все равно не смог бы их остановить. Он решил уйти, не говоря куда, и, возможно, даже сам этого не зная, полагаясь только на интуицию.

Перед уходом он захотел попрощаться с Игорем Белкиным. Я позвонил ему, и тот сразу примчался — с диктофоном. Нашел время для интервью! Но Джедай не возражал, его это забавляло.

— Говорите! — то и дело умолял его журналист.

— Что говорить-то?

— Все, что знаете. Все, что думаете. Все, что хотите.

Джедай смеялся и говорил. Многое из того, что он рассказал, было вполне правдоподобно, многое — просто невероятно. Я впервые узнал, с какими ужасами сопряжены его странствия по невидимому миру, и благословил свою судьбу за то, что она избавила меня от этого дара.

Я нервничал. Я боялся, мелочно боялся того, что смерть настигнет его здесь, в моих владениях. Как будто если это произойдет за порогом, то я буду не при чем. Как будто вообще можно быть не при чем в нашем безумном мире! Наконец, он сказал:

— Пора.

— Куда вы? — в последний раз спросили мы его.

— В путь.

— Как с вами связаться?

— Лучше со мной не связываться.

Он ушел ночью и исчез во мраке. Я снял очки и закрыл лицо, чтобы не были видны слезы. Белкин дружески взял меня за локоть:

— Помните, доктор, — тихо произнес он. — « Свет во тьме светит, и Тьма не объяла его…» Я верю, все у него получится.

22. Агент «Ястреб»

Моим заданием было убить Невидимку.

Это был совершенно секретный проект. Неудивительно, что он оброс столькими слухами и сплетнями.

Конечно, человеческое тело нельзя сделать невидимым так, как об этом писал Герберт Уэллс. Но один человек может внушить другому, чтоб тот его не видел. Для применения этой технологии необходимо довести такое внушение до автоматизма. Невидимок делали из самых обычных людей. Разумеется, для присмотра за ними понадобились люди, нечувствительные к гипнозу. Я оказался в их числе.

Испытуемый под номером «шесть» сначала показывал хорошие результаты, его способности быстро прогрессировали, однако затем появились симптомы шизофрении: он утверждал, что слышит какие-то голоса. Проще всего было уничтожить его еще тогда, но вместо этого экспериментаторы попытались что-то исправить у него в мозгу, и неудачно. Невидимка сбежал, зверски расправившись с охраной, и мы надолго потеряли его след.

Позже Аналитический отдел заинтересовался событиями на Луне. Возникло мнение, что там проходят какие-то испытания, но КТО и ЧТО испытывает, не удавалось выяснить даже в первом приближении. Наконец, они пришли к выводу, что серия загадочных убийств, о которых сообщалось, — дело рук нашего подопечного.

Я был послан его убрать. Но прежде всего необходимо было убедиться, что он там. Для этого я был снабжен специальной аппаратурой. На Земле эта предосторожность нам не помогла, но здесь, под куполом, на экране радара сразу возникла мерцающая точка.

Я решил не пороть горячку, а понаблюдать за действиями Невидимки. Однако он в течение нескольких дней не покидал своего логова. Вряд ли он догадывался о моем существовании.

Но вот однажды ночью зеленая точка сдвинулась с места и начала быстрое движение к границам города. Я почему-то решил, что он удирает. В любом случае не хотелось упускать его из виду. Труп смотрителя шлюза со свернутой шеей подтвердил мою правоту.

У внешней границы купола лунная поверхность перетоптана, и различить на ней нужные следы невозможно. Стараясь не терять сигнал, я двигался в направлении его источника, и вскоре передо мной уже было только два неровных следа от лунокаров, идущие по целине. Не надо было быть большим специалистом, чтобы понять: это погоня.

Либо Невидимка гнался за своей жертвой, которая уже проявила удивительную изобретательность или поразительное везение, избегнув непосредственной встречи, либо кто-то гнался за Невидимкой, а тот удирал, и непонятно, кто бы это мог быть — разве что секретный агент конкурирующей разведки, желающий знать, как работает механизм невидимости. Вообще-то, если рассуждать логически, загадочные события должны были привлечь внимание не только нашего аналитического отдела.

Неожиданный толчок выбросил меня из лунокара. Следующий помешал мне подняться на ноги. Телом я ощутил глухой глубинный гул. Это было лунотрясение — явление, как мне говорили, очень редкое. Впереди по ходу моего движения я вдруг увидел багровый свет, идущий из-под земли. Этот свет играл на поднятой пыли, которая не образовывала облака, как на Земле, а опадала веером. Это было очень красиво, но тогда я об этом не думал. Потому что свет померк, а зеленая точка на моем экране исчезла.

Не теряя времени, я двинулся на место происшествия. Мой лунокар остановился на самом краю жуткой пропасти, которая разверзлась, можно сказать, на моих глазах. В глубине уже было совершенно темно. Следы тех, за кем я гнался, кончались здесь. Это был конец пути. Можно было возвращаться домой.

23. Номер Тринадцатый

Смерть — конец и начало пути. Точка отсчета. Виток судьбы. Я разрываю оковы мучительных снов. Грядет пробуждение. Я открываю глаза и вижу свет…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ВИТОК СУДЬБЫ

24. Майкл Петрович

Невозможно поверить, что это продолжается всего месяц. Я все еще исполнял обязанности мэра. Решил держаться до конца, пока не выкинут из кресла.

Дела шли неважно. Атмосфера в городе оставалось прежней. Не знаю, Хэрриш ли запалил этот костер, или мы стали жертвами цепи несчастных случайностей, но этот тип сделал все, чтобы огонь не погас. Напряженность стала нормой. Что-то происходило и с простыми жителями города: они стали хуже работать и больше злиться. Я не философ, но позволю себе одно обобщение: люди словно отпадали от реальности, меньше стали уделять внимания повседневным заботам, все как бы искали и в то же время боялись чего-то иного. Главным настроением стало тревожное ожидание — то ли выборов, то ли конца света, то ли пришествия селенитов. А чтобы избавиться от тревоги и неуверенности, все средства казались хороши. Никого уже не удивляли случаи вандализма и хулиганства, грабежи и драки. Не последнюю роль во всем этом, конечно, играли штурмовики, вовсю реализующие свои идеалы порядка и справедливости.

Но зачем обвинять других? Я, как мэр, видел, что мое хозяйство тоже приходит в упадок. Городские службы работали все хуже. Административные меры вели только к озлоблению и скрытому саботажу. После смерти Кашина в моем аппарате появилось много новых людей, и было неизвестно, на кого они в действительности работают. Все это относилось и к моей предвыборной кампании.

Один дурак не придумал ничего лучше, как развесить плакаты с моей физиономией по всему городу, а другие дураки тут же с радостью стали вносить коррективы, пририсовывая мне то усы, то рога, то звезды на лбу. Ругательных надписей тоже хватало.

Решив в оставшееся время сделать для города все, что можно, я организовал людей на восстановление Культурного центра. Хэрриш тут же обозвал это показухой (первоочередной задачей, по его мнению, была борьба с преступностью), но работа пошла. Я впервые увидел, какие замечательные люди есть у нас — казалось, их совершенно не коснулось общее поветрие. Это давало повод для оптимизма. Но в каждой бочке меда есть своя ложка дегтя: у стройки начали регулярно собираться какие-то подозрительные личности и провоцировать скандалы. Я не сомневался в том, кто за этим стоит.

Что еще сказать? Я держал связь со всеми, кто оказался причастен к загадочным событиям. Джедай Аккерман исчез или, может быть, точнее будет сказать — скрылся, опасаясь за свою жизнь. После его исчезновения доктор Флетчер лишился работы и даже лицензии на занятия врачебной деятельностью. Насколько я знаю, появившееся свободное время он посвятил работе над книгой, которая должна была явить миру некую истину с большой буквы. Игорь Белкин вовсю делал карьеру на гневных и язвительных статьях против партии Хэрриша, проводя смелые исторические параллели. В общем, я числил его в союзниках. Ник Кеннеди оставался на своем боевом посту и на компромисс с руководством штурмовиков не шел, хотя ему делали разные предложения. Наконец, выплыл на свет Божий список людей, по мнению Аккермана, представлявших собой «группу риска». Часть из них уже находилась под врачебным присмотром, а другая попряталась. Это тоже стало приметой времени: таинственные исчезновения, словно город медленно проваливался в небытие. Слава Богу, Стальная Метла больше не объявлялся, и мы имели дело только с его жалкими последователями, которых полиция ловила без труда.

Подводя итог, скажу: если мы правильно поняли предсказания Номера Тринадцатого об «эпидемии», то он оказался прав. Мы не смогли предотвратить ее, разве что немного сбить температуру. Что делать дальше, мы по большому счету не знали. Всеобщее ожидание заразило и нас.

25. Номер Тринадцатый

Я открываю глаза и вижу свет… Свет от лампы на столе следователя бьет в лицо.

— Ваше имя?

— Джедай Рональд Аккерман.

— Год рождения?

— …

— Год смерти?

— …

— Хорошо, — я услышал шелест бумаг. — Господин Аккерман, вы обвиняетесь в неоднократном и умышленном нарушении границ между мирами, а также в активных действиях на приграничной территории. Вы признаете эти факты?

— Да.

— Что можете сказать в свое оправдание?

— Я действовал по велению совести и в интересах сил Света.

— Позвольте нам самим определять наши интересы. Действия таких дилетантов, как вы, представляют угрозу стабильности метафизического континуума.

— Но я пытался остановить вторжение демонов! Какая уж там стабильность…

— Это только ваша оценка ситуации.

— А ваша?

— Я пока не уполномочен обсуждать этот вопрос. Но заверяю вас, что суд примет во внимание все обстоятельства дела, включая ваши прежние заслуги перед Светом.

— Премного благодарен.

— Не стоит.

Он вызвал конвой: двое ангелов подхватили меня под руки, унося в мир предварительного заключения.

26. Джеймс Хэрриш

Говорят, время движется по спирали. Кажется, совсем недавно старина Август, размахивая руками и захлебываясь моим глинтвейном, плел здесь свои небылицы. У его последователя, напротив, манеры были безукоризненны. Высокий голубоглазый блондин с прилизанными волосами, в модном сером костюме и с ослепительной улыбкой — таким предстал передо мной Курт Менге, сопредседатель общества «Лунная жизнь», эмиссар Высших Сил Луны (как значилось в его визитной карточке).

— Так кого вы все-таки представляете? — неприязненно спросил я. — Селенитов, что ли?

— Если вам будет угодно так их называть.

— Угу, — кивнул я, намереваясь сказать какую-нибудь вежливую гадость, но, как назло, ничего не приходило в голову.

— Кажется, совсем недавно, — продолжал гость. — В этом кресле сидел Август Вильгельм Троммель, знаменитый археолог, почетный член нашего общества, ваш старый друг. Он пришел к вам с миссией, но вы отвергли его. Тогда он обратился на телевидение. Но духовный опыт нельзя снять на пленку! Мы организовали пресс-конференцию, но она была сорвана. Троммель пал жертвой подлого русско-еврейского заговора — его засадили в психушку, промыли мозги и отправили на Землю. Теперь он потерян для нас.

— Ну хорошо, хорошо… — пробормотал я. Напоминание об этой истории было мне весьма неприятно. Этот тип знал, чем меня задеть.

— Я знаю, вы пока не верите в селенитов. Возможно, вы считаете меня психом или мошенником, или и тем и другим сразу. Что ж, пусть. Тогда почему бы двум психам и мошенникам не договориться между собой?

— Логично, — ухмыльнулся я. — Так что вы хотите?

— Я пришел сказать вам, что вы избраны — не толпой, которая от века жаждет лишь хлеба и зрелищ, но Высшими Силами, чья непобедимая воля вершит судьбы людей и направляет мир к великой цели.

«Неплохо сказано», — с завистью подумал я, а вслух сказал:

— Вы предлагаете мне оставить политику и вступить в вашу секту?

— Вовсе нет. Я предлагаю сотрудничество. Мы поможем друг другу.

— Каким образом?

— Вы стремитесь к власти — и это правильно, ибо только так может исполниться предназначенное свыше. Но вы не видите верного пути, размениваясь на мелочи. Ваша энергия расходуется впустую. Ваши приверженцы без толку буянят на улицах. У вас нет положительной идеи. Мы дадим ее вам.

Избиратели сейчас охвачены тревогой и страхом, неуверенностью в завтрашнем дне. Им нужна вера и мечта. Пусть почувствуют себя не сборищем неудачников, а народом избранным!

— А я, стало быть, сыграю роль Моисея?

— В каком-то смысле. Наши цели близки. Многое вы чувствуете интуитивно, и это поистине достойно восхищения.

Да, современная цивилизация движется к упадку. демократия вырождается. Культура загнивает. Общество захлестывает волна преступности. Грядут хаос и анархия, сумерки богов… Мы должны основать новую цивилизацию, установить новый порядок. Мы создадим общество, совершенное как кристалл. Мы покончим с войнами, преступностью и развратом. Нам не нужна оппозиция — ни политическая, ни генетическая. Наш путь прямой, как стрела. Нужно отсечь все лишнее, слишком человеческое.

Конечно, мы встретим ожесточенное сопротивление со стороны старого мира, прежде всего — со стороны гниющей заживо Земли. Поэтому уже сейчас нам нужна независимость — не только политическая, но и духовная. Нужно привить народу новые идеалы…

Он говорил еще многое в том же духе. Нельзя сказать, чтобы я со всем был согласен, да и не привык я, чтобы мной командовали, пусть даже боги, хотя, с другой стороны, быть избранником богов не так уж плохо! Глядишь, твоим противникам во-время упадет на голову кирпич. Мало ли что… Вряд ли в их «совершенном обществе» выживет нормальный человек, ну да и черт с ним! Я-то свое возьму в переходный период. А награда — хоть и туманна, но соблазнительна: сверхчеловеческие способности, божественные наслаждения, бессмертие… Войду в историю — не мэром лунного городка, а отцом-основателем. Обо мне еще песни слагать будут!

27. Номер Тринадцатый

Миры, в которые человек попадает после смерти, являются, в некотором смысле, отражениями его души, воплощением его тайных страхов или надежд. Так, во всяком случае, говорят. Но связь эту проследить бывает достаточно трудно, и проще не забивать себе голову метафизикой.

Я очнулся лежащим на жесткой черной траве под тусклым красноватым солнцем. Лежать было неудобно, я встал и осмотрелся. Вокруг простиралась холмистая черная равнина. Невдалеке виднелись руины довольно мрачного вида — то ли это когда-то была большая крепость, то ли небольшой город в средневековом стиле. Делать было нечего, и я побрел туда…

Город казался пустым, вымершим. Большинство зданий было разрушено, все поросло травой и мелкими корявыми деревцами. Возможно, это был рай для археологов, в который я попал по ошибке. Блуждать в лабиринте пустых улиц было скучно, пока я не вспомнил, что здесь могу летать.

Поднявшись на высоту птичьего полета, я парил в холодном и неподвижном воздухе сумеречного мира, размышляя о вечном. И вдруг увидел далеко внизу маленький трепещущий огонек. Это был, несомненно, костер, и кто-то его разжег! Двигаясь по снижающейся спирали, я опустился на землю и вышел из темноты к сидящим у огня.

При виде меня они всполошились и похватались за оружие. Это были маленькие человечки, темнокожие и большеглазые, ростом мне по колено, а оружием им служили заточенные деревянные колья. Я дал им время рассмотреть меня получше, улыбаясь и не делая резких движений. Вид мой их, конечно, удивил, но некоторых почему-то обрадовал — они стали что-то горячо втолковывать остальным. Похоже, им это удалось. Все разом замолчали, а один из человечков — видимо, самый авторитетный из собравшихся — жестами предложил мне разделить с ними трапезу.

Еда, пекшаяся на углях, была почти безвкусной для меня, но я съел несколько кусочков и выразил свое одобрение. Этого оказалось достаточно для установления дружеских отношений.

После ужина меня торжественно проводили в большое полуразрушенное здание, некогда служившее, вероятно, дворцом или храмом. Там, в просторном зале и анфиладах комнат, словно цыгане табором, расположилось целое гномье племя. Они так и кишели у меня под ногами, я все время боялся на кого-нибудь наступить. Меня провели к их вождю.

Вождь (или король?) восседал на возвышении, примерно на уровне моей груди, так что, глядя друг на друга, мы были как бы на равных. Он осмотрел меня без страха, даже с некоторым высокомерием, а затем обратился ко мне с речью. Скоро выяснилось, что я не понимаю ни одного слова. Тогда он вздохнул и крикнул своим приближенным, чтоб помогли спуститься.

Спустившись, он махнул мне рукой и зашагал вперед, куда-то вглубь здания. Я двинулся следом, стараясь не наступить на его мантию из серых шкурок; замыкали шествие стражники с кольями.

Мы пришли в необитаемую, почти нетронутую разрушением часть здания. Я увидел на стенах барельефы, изображающие людей — не гномьего, а моего роста. Очевидно, это было своего рода повествование о жизни некогда обитавшего здесь народа. Местами стены были покрыты неизвестными письменами, похожими на древние руны. Если бы я мог их прочесть! По-моему, это был великий и прекрасный народ. Конечно, эти люди построили город (не гномы же!), но время их ушло. Может быть, меня приняли за пришельца из прошлого?

Наконец, король гномов привел меня к нужной картинке и горделиво приосанился, обернувшись ко мне. Мы стояли перед изображением человека, который некогда был повелителем этого города или страны. Человек восседал на троне, в одной руке у него был меч, в другой — шар Земли, над головой Солнце. Гном, очевидно, намекал на преемственность власти, а может быть даже… на сходство? Внезапное озарение посетило меня: да, этот человечек — потомок великих королей прошлого. Его убогий народец, ютящийся в развалинах, ведет свое происхождение от сильных и мудрых строителей города. Значит, этот сумеречный мир постигло вырождение.

Гномы, однако, не комплексовали по этому поводу. Должно быть, они считали, что им послало меня само Небо (и это действительно было так), и что я призван их защищать. Из неведомых тайников был извлечен меч (не знаю, сколько веков назад его выковали, но сталь блестела так, как будто это произошло вчера) и в весьма торжественной обстановке вручен мне. Я по обычаю склонил колено перед «троном» и король гномов посвятил меня в рыцари.

Мне показалось, что на небесах в это время кто-то от души посмеялся.

28. Игорь Белкин

Коллеги прозвали меня «охотником за вампирами». По рукам ходила карикатура (или дружеский шарж, как мне объяснили): я, со зверской ухмылкой, собираюсь загнать осиновый кол в сердце скалящегося из гроба Хэрриша. И хотя все свелось к шутке, над которой я посмеялся вместе с остальными, некоторая прохлада в отношениях осталась.

Я решил, что это естественное неприятие со стороны тех, кто скользит по поверхности жизни, ко всему, что напоминает о ее мрачных глубинах. Я почему-то считал, что после исчезновения Номера Тринадцатого мой моральный долг — продолжить его борьбу доступными мне средствами. После каждой разоблачительной статьи ходил гордый, как индюк, снисходительно принимая похвалы от начальства. Я не понимал тогда, что веду бой с тенью, что вся моя деятельность давно просчитана и учтена в чьих-то дьявольских планах, и мне милостиво разрешено изливать свою пассионарность на бумаге.

Тем временем Джеймс Хэрриш из неразборчивого в средствах политикана, демагога и шута горохового превращался в харизматического лидера. Превращение это прошло для всех как-то незаметно, но настал момент, когда нас ткнули носом в факты.

В один прекрасный день по всему городу оказались расклеены плакаты, которые проще увидеть, чем описать. Текст был прост: «С Хэрришем — в будущее!» Был на плакате и сам кандидат в мэры, но удивительным образом преображенный: и лицо, и фигура сочетали в себе силу, красоту, мудрость и благородство, тем не менее сохраняя высокую степень сходства с оригиналом. Человек на плакате простирал руку над миром — точнее, над серебристой лунной равниной. На равнине стоял город — фантастический, с арками, куполами и башнями — по-видимому, олицетворяющий светлое будущее. Подпись готическим стилем гласила: «Новый Асгард». Стало быть, что-то вроде священного града Китежа в местной мифологии.