Таран (№1) - Против лома нет приема

Все сыновья Мадины стали воинами и мюридами Шамиля. Один за одним они погибли на войне с неверными, не успев жениться и завести детей, а потоми муж этой второй Мадины умер от укуса рогатой гадюки. Осталась она одна с дочерью, которой было пятнадцать лет. И вот в ночь после похорон мужа к Мадине пришла ее мать и сказала: «Убей свою дочь! Сила Ушурмы, которая через тебя перешла к ней, может уйти к неверным!» И ушла. Мадина не поверила. Как, слушай, бабе дочь убить?! Тем более — последнюю. А на следующую ночь на аул казаки напали и дочку ее украли. Мадина помешать пыталась, ее нагайкой по голове ударили, а там у казаков свинчатка была голову пробили. Когда умирала, около нее моя прапрабабка была. Вот она ей и рассказала, что предсказание сбылось.

— Это уже все? — опять зевнул Николай. — А то уже немного на мексиканский сериал похоже стало. Там тоже все детей воруют или им предсказывают чего-нибудь… Между прочим, второй час ночи уже. Бай-бай пора, а не сказки слушать!

— Не перебивай, а? — раздраженно произнес Магомад. — Это все не совсем сказки, понимаешь? Я тоже не верил раньше, смеялся, а теперь совсем по-другому это вижу… С сегодняшнего дня.

— Я, по-моему, догадываюсь, куда ты клонишь, — произнес Вася. — Не иначе, к тому, что эта Полина — тоже из потомства Ушурмы?

— Догадливый! — мрачно похвалил Магомад.

— И что, у ней эта самая сила проявляется? — скептически хмыкнул Коля. Каким местом, интересно?

— Вот этим! — Магомад сердито постучал пальцем по седому виску. — Мы здесь глотки рвем, друг друга в подставах подозреваем, провалы в памяти чувствуем, но не понимаем, откуда взялось, а все это — от нее! Она нас всех загипнотизировала, понимаешь? Тебя, меня, Васю, Тарана, может быть, Суслика тоже… Понял?

— Извини, Магомад, — приложил руку к сердцу Коля, — но я ни хрена в это не верю. Есть всякие пройдохи, которые мозги пудрят дуракам и бабки на этом делают, есть телевизионщики и писаки, которые за раскрутку и рекламу с них бакшиш имеют.

— Это не тот случай, дорогой, — возразил Магомад. — Если ты внимательно покопаешься в своих мозгах, то найдешь два или три поступка, которые ты сделал неизвестно почему. Может быть, и Коля тоже. Я у себя уже больше нашел. И то, что мне показалось, будто мы вчера днем встречались, ту же природу имеет.

— Ладно, — сказал Коля, — в своей памяти каждый пусть сам копается. Допустим, я тебе поверил даже насчет того, что Полина — экстрасенс и всем нам голову заморочила. Но почему ты думаешь, что она — потомок Ушурмы? У нее что, на лбу написано?

— Нарчу! — вместо ответа позвал Магомад. Когда телохранитель появился, Хасаныч приказал:

— Позови Патимат. Пусть принесет папку. Она знает какую.

Патимат, позевывая и закрывая рот уголком платка, принесла с собой потертую коленкоровую папку для бумаг, изготовленную еще в бывшем СССР и завязанную с трех сторон замусоленными тесемками.

— Спасибо, — поблагодарил дядя племянницу, — иди, потом скажу, когда забрать.

— Это что, архив имама Шамиля? — ухмыльнулся Вася.

— Это то, что я собрал, — уклончиво произнес Магомад. — Коллекция. Правда, тут одни ксерокопии. Мой старший брат Али когда-то хотел историю нашего рода написать, чтоб все помнили не по памяти, а по написанному. Очень умный был, но больной, рано умер от инфаркта, в шестьдесят лет. В доме отца не одна такая папка осталась, десяток, а то и больше. Вот там все эти легенды-предания записаны, которые я рассказывал. Конечно, и сотой части не рассказал, в голову не вмещается. Но брат не только то, что деды-бабки говорили, записал. Он и архивы смотрел, и книги, и газеты, и письма всякие. Я тоже все читал, интересно было. Но больше всего заело, когда я прочитал, как казаки внучку Ушурмы украли. Ведь выходит, что они не только ее увезли, но и эту самую силу из нашего рода похитили!

— Погоди, ваш-то род тут каким боком? — перебил Вася. — Вы ж из другого района вроде бы?

— Как каким? Дочь первой Мадины в наш аул замуж выдали. А ее муж, которого змея укусила, был младшим братом моего прапрапра… — не помню, сколько раз «пра-« надо говорить! — деда! Сила Ушурмы в наш род пришла, а казаки сперли!

— И ты ее решил разыскать? — ухмыльнулся Коля.

— Ну, не сразу, конечно! — покачал головой Магомад. — Пока молодой был, я в это не верил. Тогда я даже в Аллаха плохо верил. Это теперь, ближе к старости, заинтересовался. Когда уже брат умер и тех, кто ему рассказывал, тоже не стало.

— Ну, и как же ты искал?

— Долго рассказывать, слушай. Но кое-что узнал. Оказывается, казаки внучку Ушурмы привезли в Грозный. Тогда это еще не чеченский город был, а русская крепость, поэтому ее Грозная называли. Там ее у казаков выкупил один поляк, которого за восстание против царя сдали в солдаты. Потом его в бою убили, а внучка Ушурмы еще за несколько лет до этого при родах умерла…

— И опять, конечно, дочку родила?

— Правильно догадался, слушай. Так вот, поляк этот, его Константином звали, кажется, когда погибал, спас офицера русского. У него даже фамилию помню: Муравьев Евгений.

— Декабрист, что ли? — наморщил лоб Коля, у которого в башке по случайности задержались кое-какие сведения из того, что он двадцать лет назад изучал в восьмом классе.

— Этого не знаю. Зато знаю точно, что этот офицер, Муравьев, на правнучке Ушурмы женился и христианкой ее сделал. Так вот: ее окрестили…— Магомад выдержал интригующую паузу: — …Полиной Константиновной!

— Ну и что? — хмыкнул Вася. — Это ж когда было? Небось еще при крепостном праве!

— Ты дальше слушай. Полина родила Муравьеву двух братьев-близнецов Алексея и Александра. Оба они уже в Питере жили с матерью, когда отца в 1856 году убили при Карее. Это в Турции, знаешь?

— Не бывал, — покачал головой Коля.

— Дальше эти сыновья выросли и пошли в кадетский корпус учиться. Потом стали офицерами и попали на следующую турецкую войну. Александр погиб, а Алексей живой вернулся. Женился он на цыганке, кажется. Даже из полка ушел ради этого.

— Мама родная! — имитируя ужас, вскричал Вася.

— Любовь зла…— развел руками Коля.

— Да. Мать его, Полина Константиновна, тоже переживала очень, — заметил Магомад, — и в монастырь ушла, потому что уже была вдова. Вот там-то у нее и начала сила Ушурмы проявляться.

— Откуда это известно?

— Вот, — Магомад достал из своей папки тонкую стопку листков. — Это из брошюрки еще царских времен, где про нее написано. 1910 год издания. И портрет есть. Игуменья Манефа.

— А при чем здесь Полина? — не врубился Коля.

— При том, что она, Манефа, и есть Полина! Ты что, не слышал, что у вас, когда в монастырь идут, имена меняют? Валлаги, ты православный или я?

Коля малость устыдился, но, не подав виду, посмотрел на фотографию, где была изображена солидных габаритов пожилая монахиня в цилиндрическом головном уборе с большим крестом на груди и с посохом в руке.

— М-да, — хмыкнул Коля. — Пожалуй, особого сходства тут не приметишь…

— Я тоже так думаю, — согласился Магомад. — Но кавказские черты видишь? Заметны, да?

— Что-то есть, — неуверенно прикинул Вася. — Вообще-то все бабки в старости похоже выглядят. И какие же она чудеса творила?

— Тут написано, что она многих от болезней исцеляла заблудших в праведную жизнь наставляла…

— Так при чем тут Ушурма? Он-то ведь от Аллаха свою силу получал, верно? А она-то, Манефа эта, в Христа веровала. Сам Христос вообще, говорят, какого-то Лазаря воскресил… — припомнил Вася.

— Слушай, — нахмурился Магомад, — Всевышний один, ты согласен? Мы зовем его Аллах, вы — Бог, немцы — Готт, остальные не знаю как, но тоже по-своему. Имя Пророка тоже сами мусульмане по-разному выговаривают: одни — Мухаммед, другие Мохаммад, третьи — Магомед, четвертые — Магомад. Как правильно, кроме них (тезка Пророка указал пальцем в небо), никто не знает. И если Манефе-Полине сила пришла, то от Всевышнего — это точно.

— Ладно, — согласился Коля, который не чувствовал себя достаточно подготовленным для религиозных дискуссий. — Та Полина, как я понял, свою миссию выполнила. И сыновей родила, и в монастыре пользу принесла. Однако до этой, нашей, Полины мы ведь не доехали еще…

— А как тебе вот это? — Магомад выдернул из папки какой-то одиночный листок, к которому были прикреплены два фотоотпечатка, сделанные со старинных фотографий тюремного образца — анфас и в профиль. На обоих была изображена одна и та же молодая женщина.

И Коля, и Вася так и впились глазами в эти фотки.

— Ни фига себе! — вырвалось у Коли. — Это ж Полина! Один к одному, только прическа не такая…

— Конечно, не такая! — усмехнулся Магомад. — Это в 1889 году снято. Дочка отставного капитана Алексея Евгеньевича Муравьева. Террористка, между прочим, исправника застрелила. Семь лет каторги получила, а потом — в Сибирь на поселение. Замуж за мужика вышла в Томской губернии. Нескольких детей родила. А один из них — Карасев Михаил Иванович, 1897 года рождения, прямой прадед нашей Полины

— А это точно? — спросил Вася с легким недоверием.

— Точно. Она сегодня это сама Патимат и Асият сказала. Патимат ее увидела и сразу фото вспомнила. Конечно, она девушка умная, спросила сперва, кто мама и папа, потом — про дедушек-бабушек, ну и до прадедов дошла. Так что Полина наша родственница оказалась…

— И куда ж ты ее все-таки спровадил? — поинтересовался Коля. — В родной аул? Да еще с Юркой в довесок? Не боишься, что у тебя с товарищем Птицыным напряженность возникнет?!

— Никуда я ее не спровадил, — вздохнул Магомад с горечью. — Это она сама себя спровадила!

— Магомад, — блеснул эрудицией Вася. — Ты Гоголя читал? У него пьеса есть «Ревизор». Так там, блин, городничий, это типа мэра по-нынешнему, принял одного чувака за ревизора и начал ему мозги пудрить…

— «А что до унтер-офицерской вдовы, которую я будто бы высек, так вы не верьте — это она сама себя высекла!» — не дожидаясь, пока Вася перескажет ему классический сюжет, процитировал Магомад. — Очень хороший пример. И действительно, все мои люди скажут: Магомад ее с Юркой в круиз на пароходе отправил. Но это она меня заставила сделать! СилойУшурмы!

Часть третья. ГОНКА С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

СО МНОЙ НЕ СОСКУЧИШЬСЯ…

Таран проснулся поздно. Никакие биоритмы, выработанные в МАМОНТе, не сумели пробудить его после того, что творилось ночью.

Отоспался он неплохо и чувствовал себя вполне сносно. Теплоход продолжал куда-то плыть, двигатели уютно и монотонно урчали, по стеклу барабанил мелкий дождик. На своем диванчике, выставив из-под одеяла кудрявую головку, мирно посапывала Полина. Очки ее лежали на столике, и без них ее личико выглядело совершенно детским, безобидным и даже беспомощным.

Однако все картинки ночной оргии в Юркиной памяти сохранились отчетливо. И едва он увидел Полинину мордочку, как все они всплыли оттуда во всем своем похабном великолепии. Правда, некоторое время все происходившее с того момента, когда Алик привел в каюту жлобов, воспринималось Тараном как что-то нереальное, скорее всего приснившееся. Бывают же всякие эротические и даже порнографические сны…

Но Юркина психика все-таки, хоть и испытала ночью приличную встряску, еще не дошла до состояния поехавшей крыши. Во всяком случае, то, что было наяву, а что во сне, она различить могла. И с безжалостной армейской прямотой докладывала: да, вчера эта змея очковая вытворяла такое, о чем сегодня Таран не мог без отвращения вспомнить. Кроме того, Юрка четко запомнил, что Полина вертела всеми участниками бесовского игрища буквально так, как хотела.

Именно об этой стороне дела Таран и задумался. Конечно, ему еще ночью приходили в голову разные догадки насчет того, что Полина — экстрасенс, но сейчас он почему-то стал в этом сомневаться. Прежде всего потому, что, по его разумению, экстрасенсами — ежели таковые в натуре бывают! — люди становятся от рождения. Ну, примерно так, как некоторые рождаются идиотами. А раз так, то эта самая экстрасенсность, или как ее там правильно, должна была у нее проявляться, например, прошлой зимой. То есть тогда, когда она могла бы очень ей помочь. Допустим, в том случае, когда Полина ездила к Варе и его друзьям отдавать долги братца Кости. На хрена ей было удирать от них, а потом чудом спасаться на машине, которой управлял Юрка, если б у нее была возможность подчинить их своей воле? Если б она на этого Варю и его компашку подействовала так, как на Алика, жлобов и самого Юрку, то никаких проблем не было бы. Эта братва взялась бы ей пятки лизать и не только позабыла бы про долг Кости в размере пяти тысяч баксов, но и сама стала бы считать, что должна ей аж сто тысяч.

Далее. Припоминая все, что творилось по ходу зимнего путешествия, Таран не мог найти ни одного момента, который позволял судить, что Полина обладает какими-то особенными свойствами. Во всех «острых» случаях, типа перестрелки на озере, она вела себя так как должна вести себя нормальная, к тому же трусоватая баба. Это Лизка бесшабашничала и жаждала крови, а Полина только охала да визжала. Конечно, когда Полина с Лизкой пари заключала, в этом деле какое-то извращенство проглядывало. Но ведь не смогла же она заставить Тарана себя трахнуть? Не смогла, хотя этому, конечно, в первую голову кошка Муська помешала. И не могла заставить ци Тарана, ни Лизку себя выпороть, когда пари проиграла. Хотя, судя по всему, она на этот садомазохизм изредка западала. Конечно, тогда у Тарана было какое-то инстинктивное желание поглядеть на то, как Лизавета Полину отстегает, но он его спокойно подавил. И Полина ничегошеньки не сумела сделать. А тут она заставила здоровенных жлобов, которых, по всему видать, никогда на такие развлечения не тянуло, подставить задницы и визжать от восторга во время порки.

Конечно, Таран не мог проехать мимо того факта, что Полина, как и еще несколько человек, наглотались водки с каким-то непонятным препаратом. И даже подумал: может, эта дрянь на ней как-то сказывается? Но тут же от этой мысли отказался. Кроме самой Полины из тех, кто подвергся воздействию зелья, он видел еще троих: Магомада, Патимат и Асият. Ни дядя, ни племянницы ничего подобного Полининым кунштюкам не выкаблучивали. Даже разговаривая с Магомадом, который выглядел очень внушительно и солидно, Юрка не ощущал, что у него полностью подавлена воля. Конечно, особо наглеть и борзеть при этой беседе Тарану не хотелось, но до того, чтоб упасть на пол и лизать пятки. Юрка не опустился бы, даже если б Магомад ему приказал это сделать.

К тому же препарат, которым Полину напичкали зимой, и ее, и всех прочих как раз лишал воли, а не давал способности диктовать ее другим.

Юрка припомнил и то, что говорила Полина насчет своей дальнейшей судьбы. Получалось, что Птицын спровадил ее в какое-то лечебное учреждение, где ее вроде бы вылечили и отпустили домой. Может, ей там чего-нибудь вкололи для восстановления воли и малость передозировали? Но и это было маловероятно. Все-таки она уже минимум два месяца жила дома, неужели у нее это не проявилось бы? Потом, как хорошо знал Таран, в конечном итоге любое лекарство из организма выводится. Наркоманов ломает именно потому, что все, чем они ширнулись, уже вылилось в писсуар и организм требует новой дозы. Наконец, если б Полина приобрела все эти свойства после лечения, то наверняка вела себя как-то по-иному, когда ее вновь побеспокоили ребята Зуба. По крайней мере, не так, как она вела себя на самом деле.

То, чему Таран сам не был свидетелем, а знал лишь со слов самой Полины или Коли — то есть как ее заставили заманивать в ловушку Гену Сметанина, а потом наводить на его квартиру Сидора с братками, — Юрка вывел как бы за скобки. Особых оснований, чтобы безоговорочно верить и той, и другому, у него не было. Однако все то, что Таран видел воочию, то есть поведение Полины на квартире Сметаниных, во время поездки с Сусликом на Фроськину дачу и потом, когда Юрка повез ее на пристань, чтобы передать на «Светоч», мало чем отличалось от того, как она вела себя зимой.

Наверняка, будь она в состоянии управлять поведением Сидора и Мити, никакой налет на квартиру Сметаниных не состоялся бы. Если б Полина смогла их подчинить своей воле так, как подчинила ночью жлобов, Сидор и Митя пристрелили бы друг друга и Суслика заодно, но не поехали бы за этой чертовой дискетой. Тогда, может быть, Полина вовсе не была невинной жертвой, которую вовлекли в преступление путем угроз, а являлась натуральной соучастницей? Но тогда бы она воспользовалась своей экстрасенсорной силой против Тарана, И хрен бы у него что получилось. Нет, ничего странного ни в своем поведении, ни в поведении Сидора, Мити и даже Суслика Юрка не мог усмотреть при всем желании. Когда Таран вез ее на пристань, Полина тоже вела себя так, как ей предписывал Юрка, и ничего нелогичного в своих собственных поступках Таран не находил. Действовал так, как инструктировал Коля, никакой отсебятины не допускал, и Полина если и пыталась на него влиять, то самыми обычными бабьими средствами, да и то не очень активно.

То, что Полина спрыгнула с катера, конечно, не очень вписывалось в общее представление о ней как о робкой, покорной и затюканной бабе. С другой стороны, поговорку о том, что раз в год и незаряженное ружье стреляет, Таран слышал. Конечно, он лично не видел, как она прыгала и плыла, тем более сохранив туфли на шпильках, но и тут ничего особо сверхъестественного усмотреть было нельзя. В конце концов, водохранилище — это не Бискайский залив, а ветер дул к бе— регу и вода, наверно, хоть и холодная была, но не как в Арктике. Вполне могла, увидев вспышку взрыва, прыгнуть от отчаяния и доплыть.

То, что Таран потащил ее на себе, тоже не выглядело странным. В конце концов, не мог же он просто так бросить эту беспомощную дуру! Жалко стало — и все. Никакого подчинения своей воли Полининой Юрка не усматривал. И в канаву, ведущую на дачу, где Василиса орудовала, Таран тоже полез исключительно по собственной воле. И в теремок сам забрался, без подсказок. Наоборот, Полина к нему туда приползла со страху.

Вот то, что началось дальше, конечно, было не вполне нормальным. Василиса слишком уж легко и быстро согласилась их принять, хотя вообще-то должна была перепугаться такой парочки. Ну и конечно, то, что она в баню с ними полезла, и то, что решила с ними трахаться, хотя и часа их не знала, вроде бы гляделось не очень естественно. Но при всем при этом, сравнивая то, как вела себя Василиса, с тем, какими придурками выглядели жлобы, Юрка мог дать стопроцентную гарантию: это — небо и земля. Скорее всего Василиса, соскучившаяся по гульбе, к которой ее приучили прежние хозяева дачи, решила просто оттянуться от души.

Подойдя, наконец, к встрече с Магомадом и его конторой, то есть к событиям, непосредственно предшествовавшим посадке на теплоход. Таран тоже не мог углядеть в них какого бы то ни было проявления Полининой экстрасенсорности. Она не стала бы так метаться и паниковать, не запищала бы «Ой, мама!», сидя в коробе над дверью номера. Наверняка будь у нее возможность влиять на события так, как она это делала на теплоходе, то она запросто могла бы отодрать ремешком и Магомада, и племянниц, и всю охрану во главе с Нарчу.

Впрочем, был один момент, который привлек внимание Тарана. О том, что происходило в то время, пока Юрка вел свои долгие разговоры с Магомадом, то есть о разговоре Полины с его племянницами. Таран имел весьма слабое представление. Точнее, все, что он об этой беседе знал, ему было известно только со слов самой Полины. А она, во-первых, могла быть не совсем искренней, а во-вторых, могла чего-нибудь не запомнить или не заметить. Например, того, как ей в чай — сама же говорила, что чай пила с Асият и Патимат! — подлили какой-нибудь микстурки или порошочек всыпали. И от этой микстурки или порошочка у нее появилась способность управлять людьми и подчинять их своей воле. То есть этот препарат был по своему воздействию прямо противоположен тому, которого она наглоталась зимой. Тот волю парализовывал, а этот — усиливал. Раз одно можно, значит, и другое тоже!

Тут Юрка несколько отклонился в сторону и немного вспомнил то, как протекала его курсантская жизнь у «мамонтов». Их ведь учили не только выполнять команды, но и отдавать их. Так вот, когда все они по очереди действовали за командира отделения. Тарана удивило, что лучше всех это получается не у самых здоровенных и громкоголосых, а у скромного по физическим данным — на фоне многих других и самого Юрки! — паренька по имени Федя Баранчук. Стоило ему сказать:"3акончить перерыв! Строиться!» — и никто не задерживался ни на минуту. Ему не надо было, как, например, Тарану, когда тот стажировался за командира, повышать голос и давать дополнительные приказы типа «Команда строиться была! Кому неясно?!» И этому Феде подчинялись не менее быстро, чем самому сержанту Зайцеву. Причем не только тогда, когда сержант был поблизости и мог поддержать стажера, но и тогда, когда Зайцев отсутствовал. Хотя Федя не орал во всю глотку, а произносил команду лишь настолько громко, чтоб ее все услышали. И едва эта команда звучала, как у Юрки и всех прочих словно бы какое-то реле в мозгу срабатывало.

Сейчас Юрка подумал, что, возможно, этот самый Федя распространял вокруг себя какую-нибудь волну, которая независимо от громкости голоса заставляла всех подчиняться его воле. Может, и у Полины после того, как ее Магомадовы племянницы напоили чайком с каким-нибудь препаратом, тоже стала такая волна излучаться?

На вопрос, зачем это было сделано, отвечалось поначалу легко: ради эксперимента. Допустим, дяде Магомаду какие-нибудь нищие российские ученые предложили купить у них эту химию. Очень полезная в бандитских делах вещь. Выпиваешь таблетку, идешь на переговоры с чиновником или ментом, не даешь никакой взятки, а он делает все, что твоей душе угодно. Или приходишь к недругу и говоришь: «Вась, прыгни с девятого этажа!» Вася идет и прыгает, ни о чем не спрашивая. И фиг кто пришьет даже такую статью, как доведение до самоубийства, даже если услышит, как ты эту фразу сказал. Потому что сама по себе такая просьба вовсе не означает, что гражданин обязан был сигать в окно.

В общем, Магомад решил для начала проверить, как это снадобье действует. А тут подвернулась Полина: трусоватая, безвольная даже без всяких препаратов. Идеальный объект для опыта! Уж если ее все слушаться будут, то все ясно, порошок нормальный.

Таран более-менее убедительно растолковал себе даже то, почему Магомад так поспешно отправил их на теплоход. Небось прикинул, через какое время препарат начнет действовать, и подстраховался. Потому что сообразил: ежели снадобье и впрямь такое, что даст возможность Полине подчинять себе людей, то она и его самого вместе с племянницами заставит под свою дудку плясать. Если захочет, конечно.

Вот это «если захочет» придало размышлениям Тарана некое новое направление. А что, если все события, предшествовавшие посадке на теплоход, происходили именно по воле Полины? И может быть, именно поэтому они и выглядят такими странными и нелогичными? Может, это она заставила Колю положить в багажник «шестерки» труп Суслика и поставить мину? А потом, пожалев Юрку, на расстоянии внушила, что ему в кустики надо, и приказала выйти из машины. А потом самого Магомада заставила отправить ее в «свадебный круиз»…

Неизвестно, до чего бы еще Таран сумел додуматься, если б не проснулась Полина.

Сперва она просто заворочалась под одеялом, потом приоткрыла один глазик, хитренько улыбнулась, зевнула, потянулась, высунувшись из-под одеяла по пояс и показав Юрке пухлые грудки, а потом повернулась в его сторону и лениво произнесла:

— Не спишь уже? Тогда — с добрым утром!

— Ага, — скромно заметил Таран, поглядев на часы. — Сейчас половина двенадцатого, между прочим.

— Хорошо! — закинув руки за голову и посучив ножками под одеялом, сказала Полина. — Славно выспались, верно?

— Можно было и пораньше спать лечь.

— Разве тебе не понравилось то, что было ночью? — состроила глазки Полина.

— По-моему, ты все, что хотел, увидел.

— А по-моему, я увидел то, что ты хотела мне показать, — осторожно ухмыльнулся Юрка.

— Возможно, и так. И ты ничему не удивился?

— Удивился. Очень многому.

— И тебе не хочется узнать, почему так получается?

— Иногда лишнее знать вредно…

— А все-таки?

— Расскажи, если не в лом, уши затыкать не буду. Я вижу, что с тобой нечто ненормальное творится, бояться тебя начинаю.

— По-моему, ты первый человек, который сам по себе сказал мне, что меня боится! — хихикнула Полина. — Это хорошо, что ты такой умный. Ты прав, меня надо бояться. Я великая и ужасная, как Гудвин из Изумрудного города.

— Да уж, — согласился Юрка, — после того, что ты ночью вытворяла, я так и понял. И еще понял, что ты можешь любого заставить себе подчиняться.

— Вот это, дорогой Юрик, самое главное, что ты должен был понять, осклабилась Полина, нацепив на нос очки. — То, что вчера было, — это всего лишь маленькая демонстрация моих возможностей.

— А что ты еще можешь?

— По правде сказать, сама не знаю. Надо попробовать.

— Может, пока не стоит? — хмыкнул Юрка иронически. — А то еще Солнце на небе остановишь, Волгу заставишь вспять потечь, Луну на Землю свалишь…

— Нет, этого я, конечно, не смогу. Но вот заставить теплоход остановиться и отдать якорь — запросто. Или загудеть. Просто так, без надобности. Сделать?

— Ну, от одного гудка навряд ли большой вред будет, — сказал Юрка. — А вот тормозить судно не надо. Хрен его знает, может, сзади нас кто-то плывет, а мы ему дорогу загородим…

— Ладно, — согласилась Полина. — Сделаем гудок! Засекай время, он будет ровно через десять секунд.

Тарану самому стало интересно, и он глянул на часы. Точно! Через десять секунд теплоход звонко гуднул.

— Ну как? — спросила ведьма.

— Точно, как в аптеке! — подтвердил Таран.

— Видишь? — ухмыльнулась Полина. — Со мной не соскучишься!

УКУС ОЧКОВОЙ КОБРЫ

В том, что с Полиной не соскучишься, Таран уже давно не сомневался. Однако то, что она заставила теплоход загудеть, его на какое-то время повергло в смятение. Это что ж, выходит, она и механизмы может в повиновение приводить? Впрочем, так было всего несколько секунд, и Юрка от своей бредовой догадки откачнулся. Гудок-то дает не теплоход, а человек, который кнопку нажимает, какой-нибудь выключатель поворачивает или за рычаг дергает

— каким способом теплоходный гудок в действие приводится, Таран не знал. Стало быть, Полина просто-напросто на этого речника подействовала, а теперь он небось слушает матюки от капитана: какого хрена гудел? И сам объяснить ничего не может, потому как не понимает, с чего ему в голову пришло посигналить.

Однако этот гудок навел Юрку и на очень полезную мысль. Получалось, что Полина может влиять не только на тех, кто рядом с ней находится, ее видит и слышит, но и на тех, кто с ней непосредственно не общается, да еще и удален на приличное расстояние. Таран, правда, толком не знал, где расположена ходовая рубка, — он был человек сухопутный, но догадывался, что не ближе чем метрах в двадцати отсюда. Правда, это все не сразу сработало, а через десять секунд, но возможно, такое время потребовалось на то, чтоб Полина сосредоточилась на своем приказе.

— Может, еще что-нибудь сотворить? — озорно спросила Полина. — Давай, сделаем так, чтоб теплоход сбавил скорость?

— Не надо! — запротестовал Юрка. — Ради бога, не суйся ты в эти корабельные дела, а то, блин, еще утопишь его невзначай.

— Хорошо, — смилостивилась Полина, — не буду трогать теплоход. Но неужели тебе все-таки неинтересно знать, как это все получается?

— Ты лучше скажи, что тебе самой хочется мне про это рассказать.

— Хочется. Только не знаю, с чего начать…

— Начни с начала, — посоветовал Таран, — например, с того, как это самое у тебя проявилось.

— Самое любопытное, что как раз этого-то я и не помню точно. Понимаешь, я еще маленькая была, а мне иногда казалось, будто я умею мысли читать. Правда, это не всегда получалось, но иногда мне говорили то, что я уже знала… Ну, допустим, мама мне хотела подарить набор кукольной мебели на день рождения, но ничего не говорила, чтоб получился сюрприз. Но я все равно уже знала, что она именно его подарит. Хотя сама этот набор никогда не видела и подарить именно такой не просила. Потом в школе я почему-то всегда знала, когда меня вызовут отвечать, а когда нет. Даже не потому, что меня уже спрашивали недавно или, наоборот, давно не спрашивали, как все обычно в школе вычисляют, а просто знала, и все. Почти никогда не ошибалась.

— Наверно, отличницей была? — спросил Таран с легкой завистью. Для него школьные годы были не просто недавним прошлым, а вообще едва ли не вчерашним днем. Смешно сказать, но год назад он в мае еще за партой сидел и переживал, как экзамены сдаст.

— Ну, не совсем, — ответила Полина. — Так, нормально училась. И в универ сумела поступить. Там тоже, между прочим, могла угадать билет. Не всегда, правда, но в семи случаях из десяти — точно. А дополнительные вопросы, которые профессора задавали, тоже угадывала. Точнее, мне иногда хотелось, чтоб они мне именно такой вопрос задали, который я лучше всего знала. И довольно часто так и получалось.

— А у Костика это проявлялось? — спросил Таран.

— Нет, по-моему, у него такого не бывало. Правда, я и сама у него ничего не спрашивала, и про себя никому ничего не рассказывала. Потому что не очень понимала, как так получается. Даже боялась, что у меня с психикой не все в порядке. Меня и так все считали немного заучившейся.

— Но ведь тогда ты так, как сейчас, не могла орудовать?

— Нет. Это у меня совсем недавно проявилось. Буквально вчера или позавчера.

— Может, это у тебя после того, что было зимой?

— Нет, там все было совсем наоборот. И потом, после того как меня отпустили домой, я ничего необычного, кроме потери памяти, не ощущала.

— А что вчера произошло?

— Вчера я окончательно поняла, что могу подчинить себе любого. Даже Магомада. Понимаешь, он никуда не собирался нас посылать. Он хотел позвонить Коле или Васе, чтоб они приехали и с нами разобрались.

Таран припомнил: действительно, Магомад вначале явно подводил к мысли, что ему неохота ссориться ни с Колей, ни с Птицыным, да и о Васе он кое-какое представление имел. По крайней мере, заметил, что тот, кто хочет навредить Зубу, не захочет вредить Птицыну. И очень боялся, что Коля наведет на него СОБР через своих друзей в ментуре.