Кремль 2222 - Кремль 2222. Легенды выживших (сборник)

Владислав Выставной, Роман Куликов, Вадим Филоненко, Дмитрий Силлов, Дмитрий Манасыпов, Юрий Круглов, Инна Гурьева, Михаил Мухин, Роман Мельников, Евгений Григорьев, Иван Щукин, Александр Тихонов, Давид Алексеев, Шамиль Алтамиров

Кремль 2222. Легенды выживших (сборник)

© Авторы, 2013

© ООО «Издательство АСТ», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Часть 1. Эхо Последней Войны

Дмитрий Силлов

Ярость

Боевое безумие – вот мой бог! Ярость жука-медведя – вот моя вера. Я – Говорящий с Мечами, и сейчас я слышу, как мой клинок, ликуя, поет Песнь Смерти, при каждом ударе норовя вырваться из моей руки и, подобно стремительному рукокрылу, отправиться в свободный полет.

Но мои тренированные пальцы крепко сжимают рукоять, обмотанную выделанной кожей молодого нео, которого я убил в своем первом рейде. Я и сейчас помню удивленные глаза того человекообразного, когда лезвие легко, словно сквозь масло, прошло через его горло. Убивать боевым оружием оказалось проще, чем рубиться тупыми мечами с соломенными чучелами в дружинном тренировочном комплексе. Правда, чучела неподвижны, а живые враги зачастую шустрые и смертельно опасные. Но что есть смерть для Говорящего с Мечами? Так, лишь одно мгновение, отделяющее настоящего воина от Края Вечной Войны, где вся жизнь – сплошное наслаждение битвой…

Правда, для того чтобы попасть в тот благословенный Край, необходимо умереть с мечом в руке. Потому мы постоянно тренируем хват, чтобы в горячке боя не выпустить скользкую от крови рукоять. Юнаки, готовясь вступить в наше Братство, сначала часами вонзают пальцы в горячий песок и протыкают ими тонкие соломенные циновки, а потом, по прошествии времени, свободно ломают руками толстые доски и способны голыми руками вырвать горло врага. Но вряд ли им когда-то это понадобится. Ведь Говорящий с Мечами и его оружие неотделимы друг от друга, они одно целое, единый организм, созданный для парного танца с самой Смертью…

Сегодня я и мои семеро товарищей рубимся плечо к плечу, отражая атаки множества мутантов. Не пойму, откуда они повылезали – косматые нео, уродливые осмы, вонючие вормы… Драгомир, старший рейда, первым заметил неладное и, соскочив с фенакодуса, дал знак остальным спешиться.

– Нас окружают, конными не уйти, – негромко произнес он. – Фенакодусы только ноги переломают. А без груза на спинах, может, уйдут.

И, хлопнув по крупу своего скакуна, коротко скомандовал:

– В Кремль!

Драгомир прав. Не пойму, как так получилось, что мы вдруг оказались в самом центре Развала – так у нас называют хаотичное нагромождение остатков разрушенных зданий, через которое ни пройти ни проехать. Бывает, на то мы и разведка. Влезли в незнакомое место разнюхать что да как и, как это порой случается, по закону подлости, попали в засаду.

Никто не стал корить Драгомира. Невиновен командир в том, что мы – дружинники, доля которых как раз лазить по незнакомым местам в поисках необходимого. Да и за что корить? По мне, так благодарить его надо. Ибо давно уже не пил мой меч свежей крови, и по ночам мне часто снится, что я слышу его голодные причитания. Ничего. Сегодня он насытится как никогда. Потому что мутов много, а нас – мало. И это хорошо. Значит, будет где развернуться.

Стук когтей наших фенакодусов еще не успел раствориться в предрассветном тумане, как весь наш отряд из восьми человек уже построился «розой ветров». Каждый держит свой сектор, и каждый готов прикрыть спину товарища собственной грудью.

Они ринулись разом. И тут же откатились назад, пятная черной кровью серые от времени обломки кирпичей, валяющиеся под ногами. На меня, например, бросились трое одновременно – и умылись кровавыми соплями. Худющий ворм с выпирающими под кожей ребрами проворно улепетывал назад на трех лапах – четвертая волочилась за ним, болтаясь на куске кожи. Его более жирному сородичу повезло больше. Он лежал, уставясь стеклянными глазами в серое небо, а под ним растекалась черная лужа, состоящая из крови и дерьма. Мой клинок распорол трупоеду кишечник и, двигаясь снизу вверх, рассек сердце. Третий противник, юный и самоуверенный, разделил удачу со вторым. Его голова валялась у меня под ногами, недоуменно шлепая губами. Тело же, почуяв неладное, развернулось на пятках и попыталось дать деру. Но без лысой тыквы на плечах у него это получилось неважно. Пробежав пару саженей, обезглавленный труп споткнулся и рухнул, обняв сведенными агонией уродливыми лапами торчащий из земли обломок бетонной лестницы.

Я усмехнулся. Трое вормов для Говорящего с Мечами – это все равно, что рубить воздух. Я знал – сейчас пойдет в ход тяжелая артиллерия. Когда муты нападают стаями, первыми всегда идут задохлики. Для того чтобы жертвы устали, рубясь со слабыми. К тому же, стремясь отличиться, хилые сородичи наверняка ранят кого-нибудь. Короче, естественный отбор по принципу «выживает сильнейший».

Ну да, так и есть. В развалинах замелькали крупные тени…

Но это были не вормы…

– Нео, – услышал я за спиной голос Драгомира. – А рядом с ними дампы. Невиданно. Муты нападают единой кучей. Будет о чем рассказать в Кремле!

Мне показалось, что в голосе Драгомира я расслышал слабую нотку неуверенности. Командира можно понять. Когда на тебя прет волна мутантов, вряд ли можно рассчитывать на возвращение домой. Да, его можно понять. Драгомир не принадлежал к Братству, и ему было не все равно, куда возвращаться – домой или в Край Вечной Войны. Мне – все равно. Потому что я – Говорящий с Мечами…

Я почувствовал, как мое тело медленно заполняет ярость жука-медведя, великолепное состояние души и тела, ради которого стоит жить. Твои глаза заволакивает багровая завеса, ты видишь лишь контуры вражьих тел и яркую полосу света, зажатую в твоей руке. А потом, повинуясь ритму вселенной, этот живительный, прекрасный, ослепляющий свет начинает рассекать те контуры, уничтожая все лишнее, стирая с идеально багрового гобелена темные шевелящиеся пятна. Что может быть прекраснее чистой, незамутненной ярости творца, отсекающего от своего творения все ненужное?..

И вот я плыву в этом тумане, растворяюсь в нем, наслаждаясь процессом созидания через разрушение. Непосвященный скажет – это невозможно! Но на то он и непосвященный. Ему никогда не понять, что такое священная ярость жука-медведя, истинное блаженство, доступное лишь Говорящим с Мечами…

Но все прекрасное не вечно. Постепенно багровая завеса, словно непрочная ткань, начинает расползаться на куски. Наслаждение битвой начинает понемногу отпускать, но я все еще продолжаю рубить ненавистные морды мутов, словно умирающий от жажды, ловя всем своим существом последние капли живительной ярости…

Мой меч, отяжелевший от запекшейся крови, обрушивается на затылок нео – никак бежать вздумал, человекообразный?..

Но что это?

Новый, голову которого я развалил словно кочан капусты, поворачивается ко мне. Его уродливая морда внезапно начинает меняться. Мешаясь с кровью, с нее начинает сползать мохнатая шкура, обнажая… человеческое лицо! И я узнаю это лицо, медленно распадающееся на две половинки. Драгомир, командир отряда, медленно опускается передо мной на колени, словно прося прощения за что-то. Потом он падает… Из его головы, будто пивная пена из разбитой чаши, выплескивается что-то белое, пузырящееся.

Я оглядываюсь вокруг.

Передо мной поле боя… Нет, поле бойни! Кругом только кровь и трупы…

И ни одного мута среди них!

Семеро членов моего отряда, так и не сошедшие со своего места и умершие в построении «розы ветров». И какие-то незнакомые люди – грязные, оборванные, исхудавшие.

Мертвые…

Нетрудно понять, что случилось только что… Выжившие вышли из подземного убежища и пошли за помощью в Кремль. И встретили нас. Вернее, меня, который в приступе боевого безумия принял их за мутантов. Наверно, моей ярости оказалось слишком много для одного меня. Я пресытился ею, словно перебравший посетитель бара, который пьет и буянит при этом, не в силах остановиться. Таких обычно выбрасывают на улицу, окатывают ледяной водой, а после отправляют на тяжелые работы, дабы пьяница одумался. Меня некому было остановить. Потому что я – Говорящий с Мечами, тот, чья ярость сильнее меня.

Но неверно думать, что не осталось того, кто сможет усмирить мою ярость. Если я отправил в Край Вечной Войны и своих товарищей, и этих несчастных, то мне остается лишь одно – пойти вслед за ними, чтобы выпросить у них прощение.

Я перевернул меч, взялся за клинок и направил его острие к сердцу, туда, где сходятся пластины нагрудного доспеха. Осталось немногое – приставить навершие рукояти к обломку бетонной лестницы и навалиться всем телом на собственное оружие. Что ж, друзья, я иду к вам! Надеюсь, что Старшие, стоящие во главе Братства, будут довольны тем, как я распорядился своей жизнью. Ведь мой меч будет вечно со мной не только в руке, но и в моем сердце…

* * *

– Слава величайшему!

Голоса трех Младших были радостными и возбужденными. Но Гом, старый шам второго уровня, лишь прикрыл веки и покачал головой.

Изначальный план был неплох – сбить с пути отряд кремлевских разведчиков, потом сделать так, чтобы они увидели перед собой не толпу беженцев, а свору взбесившихся мутантов. Остальное понятно: просто поддерживать морок, пока проклятые хомо не перережут друг друга, ибо нельзя допустить, чтобы и дальше Кремль прирастал союзниками. Довольно того, что весты уже вновь отстраивают Форт и бьются на красных стенах плечом к плечу с кремлевскими.

Но все прошло не так гладко, как кажется со стороны бестолковому молодняку.

Семеро дружинников не поддались ментальному приказу. Увидев оборванных людей, они бросились им на помощь. Лишь один, в чьем сердце бушевала звериная ярость, сделал все как надо и принялся рубить «мутантов». Его попытались остановить товарищи по оружию… Лучше б убили на месте как дикого зверя, глядишь, хоть кто-то остался бы в живых…

Старый шам машинально погладил ожерелье из железных рамок, спрятанное под одеждой. В последнее время все чаще приходится прибегать к этому кустарному средству для усиления мысленных сигналов. И все чаще оно не срабатывает. Люди Кремля меняются, становятся сильнее, и все сложнее становится заставлять их видеть и слышать то, что нужно шамам. Кто знает, возможно, двести лет назад из-за того и грянула Последняя Война, что люди на московской земле перестали плясать под чужую дудку и единственное, что оставалось тогдашним шамам, так это, не совладав с собственной гордыней, попытаться уничтожить и их, и себя…

– Слава величайшему!

Единственные глаза Младших сияли. Ученики увязались за Гомом, хотя тот был против. Упросили. И в который раз получили подтверждение силы учителя. Но старый Гом видел дальше. Если б в сердце одного-единственного дружинника царила не боевая ярость, а трезвый, холодный расчет, то сейчас бы в старых развалинах валялись не порубанные люди, а трупы четырех глупых шамов. В самый последний момент командир отряда хомо что-то почувствовал и с боевой секирой в руке ринулся к укрытию, за которым спрятались шамы. Но его настиг меч безумной куклы, которой управлял Гом. Это не подвиг. Это счастливая случайность, благодаря которой они все еще живы.

– Слава…

– Заткнитесь, тупые хоммуты! – раздраженно бросил Гом. Потом повернулся и зашагал прочь, подальше от страшного места, которое едва не стало могилой для него и его восторженных учеников.

Дмитрий Силлов

Лети…

Они приходили каждую ночь.

Иногда их было до обидного мало. Одно дело, когда твое тело ласкают десятки жадных глаз, ты кружишься ради этих взглядов вокруг своей железной оси, и невесомые одежды сами слетают с разгоряченного тела. И совсем другое, когда в зале сидит один-единственный помятый годами маркитант с нездоровым блеском в глазах, от взгляда которого хочется не раздеться, а наоборот, укутаться поплотнее в прозрачную накидку, и ноги сами невольно несут тебя к выходу со сцены, не дожидаясь последних нот музыкального сопровождения.

Но чаще их было много. Разных. Молодых, еще неоперившихся стрелков из службы охраны периметра, побитых жизнью вольных добытчиков со шрамами и наколками на волосатых руках, пришлых шайнов с раскосыми глазами и жирных торговцев из соседнего поселения, норовящих своими толстыми пальцами нарушить правила бара, висевшие у входа в золоченой раме.

Они были разными. И в то же время абсолютно одинаковыми, как одинаковы бабочки-трупоеды, летящие на свет ночного фонаря. Суетливые, трепещущие, ищущие в этом искусственном свете чего-то необычного… И существующие только одну ночь.

А на следующую ночь были другие. Такие же одинаковые…

Ее звали Летиция. И она танцевала стриптиз. Нет-нет, на самом деле там, за пределами бара, у нее было другое, обычное имя, каких много. Но оно ей не нравилось по многим причинам, и пользоваться им она старалась как можно реже. С тем, другим, именем были связаны все неприятные моменты ее жизни, как то: склоки с арендодателем насчет оплаты за комнату в полуразрушенном доме, толкучки на рынке, потные ладони как людей, так и человекообразных мутантов, и многое, многое другое, не имеющее к Летиции ни малейшего отношения.

Да, в ночной жизни Летиции тоже были влажные мужские ладони. Но эти ладони ненадолго касались ее тела и исчезали, а после этого в бикини оставались весьма приятные сюрпризы в виде чеков базы маркитантов, которые потом можно было обменять у бармена на полновесные серебряные монеты. И потому ладони с сюрпризами давно уже воспринимались ею лишь как дополнение к глазам, заставляющим ее раздеваться на сцене.

А в жизни той, другой, девушки с другим, менее воздушным, именем в потных мужских ладонях не было ничего. И принадлежали они чаще всего уродам неопрятного вида…

– Отвяжись, – тихо сказала она.

Сзади послышался смешок, и ладонь, приподнявшая юбку, скользнула выше.

Небольшая забегаловка возле рынка, конечно, нелучшее место для молодой девушки. Но где еще можно наскоро и дешево перекусить перед тем, как отправиться на работу? Цены в баре втрое, даже для своих, вот и приходится питаться среди всяких отбросов.

Невозмутимый шайн, сидящий рядом за стойкой на высоком стуле, обернулся, скользнул взглядом по груди девушки, посмотрел ей за спину и поспешно отвернулся.

– Ты не понял, урод? – чуть громче спросила она.

Ее рука нырнула в небольшую поясную сумку.

Судя по активным действиям ладони, прижавшийся к ней сзади урод не понял.

Усилием воли девушка подавила дрожь в ногах, сжала рукоятку шила, вытащила его из сумки и уже совсем было собралась ударить назад вслепую, как вдруг чужая рука дернулась – и исчезла.

– Нехорошо так с девушкой, дядя, – ровно сказал кто-то за ее спиной. После чего другой, гораздо менее приятный голос протяжно завыл.

– Пусти-и-и!!!

Люди, сидевшие за барной стойкой и за столиками, разом вздрогнули как по команде. И как-то сразу вокруг стало свободно.

Она обернулась.

Довольно крупный урод со следами мутаций на лице, одетый в темный бандитский плащ с капюшоном, корчился на полу. Над ним стоял парень в потертом камуфляже и рифленым каблуком ботинка плющил ладонь поверженного.

– Пусти!!!

Парень поднял голову и взглянул на девушку. Глаза его округлились.

– Ничего себе, – пробормотал он.

Она хмыкнула, пряча шило в сумочку. Эта реакция мужчин на ее внешность была ей более чем знакома.

Замешательство на лице парня быстро сменилось улыбкой, радостной, как у ребенка, неожиданно нашедшего в куче песка красивую игрушку.

– Прикажете отпустить? – кивнул он на урода, тщетно пытающегося выдернуть свою руку из-под подошвы ботинка.

– Как хочешь, – дернула она плечиком. После чего бросила на барную стойку медную монетку и направилась к выходу.

Топота рифленых ботинок сзади не слышалось.

«Странно… – подумала она. – Плохо выгляжу сегодня, что ли?»

На ходу она достала из поясной сумки зеркальце. Поправила сбившийся локон, лизнула пальчик, легким движением провела им по бровям…

Мужик, входящий в забегаловку, открыл рот и застыл, уставившись на девушку, отчего тут же получил существенный тычок под ребра от своей вошедшей следом свиноподобной подруги.

«Да нет, еще побегают», – усмехнулась она…

Он догнал ее почти сразу после того, как она вышла за дверь забегаловки.

– Простите, девушка, – сказал он, пристраиваясь сбоку. – Можно вас проводить? А то мало ли кто еще по пути к вам пристанет.

– И так всю жизнь провожать будешь? – усмехнулась она.

– А можно?

«Детский лепет…»

– Ты уверен, что хочешь на всю?

– Ну-у… Я бы с удовольствием…

«Все вы такие… А у самого небось дома жена и семеро по лавкам. Таких бабы не упускают».

Под пятнистой курткой угадывались неслабые плечи. Парню было лет двадцать, может, двадцать один. Высокий, красивый, не новая, но чистая камуфла, берцы начищены сажей, замешанной на жире, на поясе потертая кобура с торчащей из нее рукоятью пистолета.

«Охранник, – мгновенно просчитала она. – Или телохранитель у богатого маркитанта. По-любому получает не больше трехсот чеков в месяц…»

От закусочной до бара было не особенно далеко. И здесь уже была ее территория. Здесь она становилась Летицией. Доброй, милой, ласковой, словно домашняя кошечка.

– Вот мы и пришли, – улыбнулась она. – Спасибо, что проводил. Ты прелесть.

Она встала на цыпочки, чмокнула парня в щеку и взбежала на крыльцо.

Он стоял, обалдело глядя ей вслед щенячьими глазами.

Она открыла дверь, обернулась и бросила ему еще одну улыбку.

– Подожди! – очнулся он. – Вот… Я сейчас напишу, как меня найти, если что. Тут номер моей казармы… Ты это… Может, встретимся еще как-нибудь?

«Вот лопушок-то… Кто ж девушкам контакты дает? Вроде бы наоборот принято».

Он протянул ей чек на одну серебряную монету, на оборотной стороне которого были углем нацарапаны какие-то слова. Летиция, не глядя, сунула чек в свою поясную сумку.

– Я найду тебя, если что, – сказала она – и скрылась за дверью бара.

* * *

По дну кожаной сумки шел небольшой разрез. Видимо, урод в пальто хорошо умел работать обеими руками в разных направлениях. Сочетал, так сказать, приятное с полезным.

Золотые и серебряные монеты были на месте – хорошо, что положила их в отдельный кармашек. Не было только медной мелочи… И шила.

На мелочь наплевать. А вот шила было жалко…

Антикварная вещица, купленная по случаю на рынке, пару раз серьезно выручала девушку в подобных ситуациях. Инкрустированная перламутром зеленоватая рукоять, изогнутая в форме змеи, и клинок длиной с полторы ладони, выбегающий из раскрытой пасти.

С виду шило смахивало на короткий стилет. Поначалу девушка опасалась носить его с собой – гражданским на территории базы маркитантов ношение оружия было строго запрещено. Но знакомый капитан из службы внутренней охраны периметра, курирующий бар, успокоил – носи, мол, ничего страшного. Даже самый строгий патрульный не сочтет эту штуковину оружием…

«Я же его в сумку обратно положила, когда тот парень урода уже по полу валял… Наверно, позже по дороге через разрез вывалилось…»

В гримерку вбежала Клео.

– Смотри, Ли, как тебе?

На запястье Клеопатры переливался браслет из настоящего стекла.

– Ничего себе, – шевельнула бровью Летиция. – Старинное, восстановленное в Поле?

– Ага!

Летиция вздохнула и повернулась к зеркалу.

– Везет же некоторым!

– Да ладно тебе, Ли, не прибедняйся, – подруга сзади обняла Летицию и потерлась носом о ее плечо. – Тебе вон твой серебряное кольцо подарил и цепочку. Тоже неплохо.

– Мой, – хмыкнула Летиция. – Таких моих каждый вечер полный бар и маленькая тележка.

– А ты все принца ждешь?

Летиция отложила сумочку и с грустью посмотрела в громадное зеркало, неважно восстановленное, со сколами по краям. В нем, обнявшись, стояли две девушки сказочной красоты.

– А есть они на свете, те принцы? Как думаешь, подруга?

Девушка в зеркале пожала плечами.

– Есть, наверное… Ой, побежала я, сейчас мой выход! А чего я хотела-то?.. Слушай, Ли, тут недавно парень заходил симпатичный, крепкий такой, про тебя спрашивал.

– Кто такой? – насторожилась Летиция.

– Да нет, не из бандитов. Лошок какой-то, молодой совсем, похоже, из охраны периметра. Небось на вход в бар месяц копил. Мордочка шалая… Влюбился поди.

У Летиции отлегло от сердца.

– И чего?

– Ну уважили потенциального клиента. Назвали твой ник, сказали «приходи к открытию». К нему Карина решила подкатить, так он ни в какую – подавай ему тебя, и все!

– А Кари все мало, – проворчала Летиция. – Ишь ты, «ни в какую…». Он небось таких девчонок, как она, только в древних журналах видел.

– Да говорю я тебе, влюбился парень по уши…

* * *

Он сидел на боковом диване. На столике перед ним горела свеча, заключенная в стеклянный колпак, и стоял стакан сока, выжатого из свежих плодов дерева цзоу. Он рассеянно мешал в нем соломинкой и время от времени бросал мимолетные взгляды на входную дверь, напротив которой как раз и стоял диванчик.

«И все они садятся напротив входа… Ситуацию контролируют…»

Заиграла музыка. Щель между потертыми занавесами, в которую подглядывала Летиция, стала увеличиваться в размерах. Она качнулась назад, прогнулась в пояснице, подала грудь вперед и выплыла на сцену.

– Встречайте, – раздался голос бармена за ее спиной. – Сегодня для вас танцует… Летиция!!!

Парень за столиком вздрогнул и поднял глаза. Она улыбнулась ему и помахала рукой.

Там в зале были и другие. С глазами и ладонями, полными чеков.

Но сегодня она танцевала только для него. Ведь это был танец настоящей любви.

Сейчас, в эту минуту, он был ее сказочным принцем. Единственным мужчиной, которого она ждала всю жизнь.

Те, остальные в зале, они только хотели ее. Хотели как женщину, как красивую представительницу противоположного пола, хотели низменной, животной страстью… Энергия страсти заставляет женщину самозабвенно кружиться вокруг шеста, ощущая себя волчицей в стае волков, единственной и самой желанной самкой в огромной стае. Но в жизни любой танцовщицы случаются мужчины, которые любят. И именно эти мужчины отдают именно ту энергию, которая питает настоящий танец. И лишь только в танце любви она может подняться ненадолго над грязью и пошлостью этого мира и почувствовать себя Женщиной, Богиней, летящей над грешной землей…

Она упала на сцену. Капельки пота блестели на ее коже, переливаясь в бликах, отбрасываемых многочисленными светильниками. Небрежным движением она сбросила с плеч невесомую накидку, чуть прикрывавшую грудь, и бросила ее парню.

Накидка упала ему на колени. Уходя со сцены, Летиция видела, как он провожает ее глазами, рассеянно гладя ткань, еще хранящую тепло ее тела…

– Он заказывает приват-танец.

– Кто?

– Вон тот парень на боковом диванчике.

Летиция закусила губу.

– А он знает, сколько это стоит?

Бармен скривился, как от зубной боли.

– Солнце мое, крейзи-меню лежит у него под носом. И с каких это пор ты стала интересоваться платежеспособностью клиента, который заказывает музыку?

Она не ответила. Когда не знаешь, что ответить, лучше промолчать и сделать лицо типа «как вы мне все надоели».

– Любовь? Зачем ты мучаешь меня? – мяукнул бармен.

– Шел бы ты лесом, – ласково посоветовала Летиция.

– Определенно, любовь, – кивнул бармен. – Ну иди, иди, моя прелесть, твой принц уже заждался…

Он сидел в углу необъятного дивана. Она вошла и закрыла за собой дверь небольшой комнатки, обставленной специально для приват-танцев.

Он просто сидел и смотрел на нее. И от этого взгляда раздеваться совсем не хотелось.

С ней такое случалось редко. Она стояла у двери, кутаясь в полупрозрачное короткое платье, и не знала, что делать дальше.

Его колючий взгляд неожиданно стал другим. Теперь он был полон грусти.

– Зачем ты это делаешь? – тихо спросил он.

Откуда-то из-под потолка полилась знакомая плавная мелодия.

Она тряхнула головой, отгоняя наваждение и заодно рассыпая по плечам роскошную гриву волос, – и улыбнулась. Секундное замешательство прошло.

Плавно покачивая бедрами, она подошла к нему и кошачьим движением взобралась на диван.

– Тебе здесь нравится? – промурлыкала она.

– Нет. Я скоро уйду. И не надо… этого. Я пришел просто поговорить.

– Разве это мешает разговору?

Она мягко взяла его руку и положила ее себе на бедро.

– Мешает.

Он осторожно убрал ее руку, потом плавным, но быстрым движением взял ее за талию, приподнял и усадил на другой диван напротив себя. Она даже возмутиться не успела.

– Послушай, – сказал он, глядя ей в глаза.

Сейчас в нем не было ничего от щенка. Сейчас перед ней был сильный, уверенный в себе мужчина, твердо знающий, чего он хочет от жизни.

– Послушай. Я понимаю. Сейчас все ищут, где лучше и с кем будет проще выжить. Ты, конечно, меня за лоха посчитала. И это понятно. Ношеный камуфляж, форменные ботинки… Но просто люди моей профессии не одеваются по-другому, а ходят в том, в чем им удобно, и живут так, как считают нужным.

– И кем же ты работаешь? – настороженно улыбнулась она, еще не придя в себя от стремительного перелета на диван.

– Я чемпион прошлого сезона по боям в Бочке, – просто сказал он. – Так называемый Крысиный волк. Надеюсь удержать титул и в этом году. Параллельно тренирую охранников базы… Конечно, я не богач, но свои полторы-две сотни золотых в месяц имею. Думаю, что этого будет достаточно.

– Для чего?

Он немного замялся.

– Знаешь, как-то мне очень понравилась одна девушка. Первый раз в жизни. С первого взгляда, как это ни банально звучит в наше время. Конечно, у меня были другие женщины – и до нее, и после. Но это был просто секс. А вот так, чтоб в душе все переворачивалось…

– И что стало с этой девушкой?

– Она предпочла другого и уехала. Один торговец мне рассказал, что сейчас у нее счастливая семья – муж и двое детей.

– К чему ты мне все это рассказываешь?

Он криво усмехнулся.

– Тогда я был практически нищим. Кажется, в наше время любовь и деньги переплелись между собой настолько, что одно трудно отличить от другого…

Летиция поджала под себя ноги, устраиваясь поудобнее на своем диванчике.

– И что ты хочешь от меня? Для чего все-таки будет достаточно твоих денег?

Он неуверенно улыбнулся.

– Понравилась ты мне. Вчера в этой забегаловке – как арбалетным болтом навылет пробило… У тебя, конечно, яркая жизнь, но… Знаешь, может, попробуем выжить вместе в этом мире?

Ладонью правой руки он нервно мял левый кулак, а тот похрустывал, как плод дерева цзоу, грозя развалиться на фаланги.

– У меня своя комната в офицерской казарме. Не бог весть что, конечно, но по сравнению с другими – вполне… А через месячишко, если все будет нормально, может, свадебный обряд проведем… Если я тебе хоть немного нравлюсь, конечно… И вообще, у меня мечта есть. Торговцы про Кремль рассказывают, мол, надежная крепость с большим подземным городом. Сейчас возрождается она, силу набирает. И люди там живут правильные. К ним весты уже примкнули, и еще многие придут. Вот бы к ним с караваном перебраться. Говорят, наши маркитанты планируют отправиться в Кремль с товарами. Глядишь, и мы бы с ними…

«В Кремль, – мысленно усмехнулась она. – Нужны мы там больно… А с другой стороны – чем черт не шутит? Что ж мне тут, всю жизнь задницей вертеть?..»

Выдохнув свою тираду, он сидел, залившись румянцем до шеи и боясь поднять глаза. Хотя парень был старше ее года на два, но сейчас он больше походил на провинившегося подростка, ожидающего нагоняя.

Она улыбнулась. Не сверкающей улыбкой Летиции, а по-другому – задумчиво и нежно. Откуда-то пришла отчетливая картинка – она сидит рядом с ним, осторожно качая колыбель с двумя крохотными глазастыми свертками.

– Можно мне подумать? – тихо спросила она.

– Конечно, – облегченно улыбнулся он. – А долго ждать?

В воздухе повисла пауза.

– Долго, – наконец произнесла она. И подняла глаза. В них плескалась все та же нежная улыбка. – Я заканчиваю с восходом солнца.

– Ничего, я подожду.

– До утра? – удивилась она.

– Хоть всю жизнь!

Его глаза сияли. Он встал на колено и поцеловал ей руку.

– Спасибо, что согласилась подумать, – сказал он. – Знаешь, я не хочу смотреть, как ты здесь… работаешь. Я на улице подожду, ладно?

– Ладно, – улыбнулась она, вставая с дивана.

«Принц… Руки целует…»

Мысли полагалось быть ироничной, а она получилась неожиданно ласковой.

«И правда, что ли, влюбилась?»

Она взялась за ручку двери.

– Послушай!

Она обернулась.

– Я тогда был полным идиотом. Зачем-то номер своей казармы написал и номер комнаты. Совсем разучился знакомиться с девушками. Может, на всякий случай, напишешь свои координаты? Где ты живешь, и вообще…

– Зачем? Кто-то, кажется, обещал подождать?

– Боюсь потерять тебя, – признался он. – Мало ли что…

– Сейчас. Подожди.

Она выпорхнула из комнатки и через несколько секунд ворвалась в гримерку.

– Сбесилась? – поинтересовалась сидящая перед зеркалом Карина, откладывая кисточку из хвоста хоммута.

Летиция ничего не ответила. Она искала уголек. Нашла, вытащила из ящика стола кусок бересты, на которых бармен обычно пишет счета для клиентов, быстро черкнула на нем адрес и подпись «Лети…».

Остановилась. Задумалась. Хотела зачеркнуть, написать другое, настоящее имя, но передумала, дописала три буквы и метнулась к двери.

– Влюбилась, – кивнула иссиня-черной гривой Карина, поворачиваясь обратно к зеркалу. – Ну и пусть. Парень, сразу видно, правильный, с таким можно и в огонь, и в воду.

Карина мечтательно вздохнула. С кисточки поднялось и повисло в воздухе прозрачное облако мелкой пудры, толченной из старой штукатурки…

Она танцевала «на автомате», то и дело бросая взгляд на старинные часы с гирьками, висящие на стене. И удивительно – не хотелось думать, анализировать, просчитывать плюсы и минусы. Не хотелось даже удивляться самой себе. Хотелось дождаться окончания смены и в последний раз выйти за двери бара в другую жизнь.

На часах – половина третьего ночи. В баре было пусто, лишь лядащий маркитант средних лет клевал носом за стойкой. Правила работы бара «до последнего клиента» обязывали танцевать, даже если клиент уже ничего не видел и не соображал. Но те же правила не возбраняли намекнуть тому клиенту, что, мол, хватит, насмотрелся, натрогался, освободился от излишней денежной массы – пора баиньки в люльку до следующего раза.

Маркитант прозрачным намекам девушек благодарно внял и, сфокусировав зрение, поплелся к выходу. Хлопнула дверь – и тут же замолкла музыка. На лицах бармена, музыканта и официанта-шайна появилось одинаковое выражение – ну наконец-то! Наконец-то можно расслабиться и забыть про…

Входная дверь хлопнула. Лица персонала вытянулись словно по команде. Опять работать… И кого еще черти несут в такое время?

Это был тот же самый лядащий маркитант. Только не сонный и умиротворенный, а взъерошенный, словно ворона, с глазами круглыми, как у лысого ежа.

– Там… там… – лепетал маркитант, указывая на дверь. – Наряд внутренней охраны периметра… Срочно…

– Не надо наряд, – быстро сказал бармен, отстраняя мужичка и направляясь к двери. – Сами разберемся. Что там?

Он открыл дверь, выглянул наружу, постоял несколько секунд, вглядываясь в предрассветный туман, оценил обстановку, после чего наклонился к уху официанта и что-то прошептал. Официант кивнул – и растворился в тумане. Бармен закрыл дверь и обернулся к оставшемуся персоналу:

– Не хотелось, а придется… Никому не выходить, всем собраться в зале, – скомандовал он. – Ну, держитесь, ребята-девчата, сейчас начнется. Главное, чтобы сегодня Андрей дежурил…

Их отпустили около восьми утра. Летиция вышла наружу через черный ход, обошла здание и, осторожно пройдя между двумя громилами в форме лейтенантов внутренней охраны, подошла к одинокой фигуре, задумчиво смотрящей на суету возле крыльца стриптиз-бара.

– Привет, Летиция, – произнес капитан, не меняя позы.

– Привет, капитан, – сказала Летиция. Офицер чуть повернул голову, покосился на девушку.

– Все борзеем? – вздохнул он.

– Есть такое дело, – кивнула она.

– А зря, – потянулся капитан. – Иди, глянь, если не боишься. Может, узнаешь кого. Или чего…

Он лежал головой к крыльцу, уткнувшись лицом в бурую лужу. По спине ношеной камуфляжной куртки расползлось жуткое темное пятно, напоминающее щупальца сухопутного осьминога. А в центр пятна впилась зубами зеленая перламутровая змейка.

– Бандитский почерк, – сказал за спиной капитан. – Били сзади под лопатку. Он умер сразу. Только непонятно, зачем орудие убийства оставлять на месте преступления. Тем более такое приметное. Как думаешь, Летиция?

Она стояла молча, глядя на труп, и в голове не было ни единой мысли. Просто пустота, озвученная мерными ударами сердца. И картинка – урод в темном плаще на полу забегаловки. И он – улыбающийся, веселый, влюбленный. Живой.

А еще почему-то хотелось плакать.

– Пошли, – потянул ее капитан за рукав жакета.

Она молча повиновалась.

Они зашли за угол здания. Капитан сунул руку в карман.

– А вот это было зажато у него в руке.

На ладони капитана лежал клочок бересты. Наполовину белый, наполовину грязно-бурый от запекшейся крови. На белой части обрывка были видны слова. Дом, этаж, комната… И подпись «Лети…».

Остальное скрылось под бурой коркой.

Она подняла голову и прямо взглянула в глаза офицера.

– И что теперь, капитан? Будешь вешать на меня убийство на территории периметра? Или предложишь спать с тобой за неразглашение?

– Дура, – хмыкнул капитан. – Жалко мне тебя. Ладно я сегодня командир патруля, а будь кто другой…

– Я могу идти? – с вызовом спросила Летиция.

– Иди.

Она повернулась и пошла прочь.

– Дура, – повторил капитан, глядя ей вслед. Потом достал из кармана зажигалку, сработанную из стреляной гильзы, щелкнул колесиком и поднес к огню обрывок бересты. – Эх, жизнь красивая…

Буквы на бересте быстро съежились и почернели, превращаясь в пепел. А бурая корка еще некоторое время корчилась на земле, пожираемая огнем…

* * *

Карина заглянула в гримерку.

– Ли, там твой пришел. Ждет.

…Он сидел на том же боковом диванчике, время от времени бросая мимолетные взгляды на входную дверь. Как всегда с головы до ног упакован в кожаный костюм со скрытыми броневставками, светлые волосы зачесаны назад, лицо тщательно выскоблено дорогой бритвой. Длинные пальцы рассеянно вращают чашечку с кофе. Как всегда, без сливок, с несколькими каплями виски. Всего лишь настоящая фарфоровая чашечка без малейшего следа сколов, восстановленная с погрешностью до минуты, с настоящим кофе и настоящим виски, привезенными в этот бар специально для него. Даже не выходя из гримерки, Летиция прекрасно видела перед собой эту изученную до мелочей картину.

– А пошел он, – ровно сказала Летиция. – Не танцую я сегодня. Не хочу.

– Упс, – озадаченно произнесла Карина. – Понятно. Здесь требуется тяжелая артиллерия…

– Захочешь, милая, – прищурился бармен. – Или забыла?

Она не забыла. Она знала, кто этот человек на боковом диванчике, и зачем он пришел сегодня в этот бар. Она слишком хорошо знала, какими возможностями располагает главарь рейдеров. Не пахан мелкой бандитской шушеры, что шарится по городу, сожженному Последней Войной, а вожак организованной группировки – мощной, хорошо вооруженной, поставляющей маркитантам шамирит, который те сами не всегда могут добыть.

Она знала. Но сегодня ей так хотелось забыть…

Занавес раздвинулся.

– Сегодня для вас танцует… Летиция!!! – радостно прорычал бармен за ее спиной.

Ноги не слушались. Впервые за несколько лет и сцена, и музыка, и шест были отвратительны, а эти потные лица вокруг сцены казались мордами омерзительных мутантов, перенесенных на территорию периметра чьей-то неукротимой злой волей.

Шест приближался. Приближались хари, покрытые мелкими бисеринками выступившей влаги, и жадные глаза, вдавленные в уродливые черепа. И все сильнее возрастало желание с криком броситься в эти глаза и рвать их ногтями, пока они не вывалятся из глазниц их хозяев комками навсегда умершей плоти…

Шаг… Еще один…

Но странно… Чем ближе приближался шест, тем больше власть музыки и мужских глаз охватывала танцовщицу. Холодная, пронизывающая волна энергии поднялась от низа живота, стремительной волной разлилась по телу, смешалась с яростью и болью вчерашнего дня и с удвоенной силой бросила ее на шест.

Она кружилась, обвивая холодный металл пылающим телом, отдавая ему всю себя, сливаясь с ним, как молния сливается с громоотводом. В водовороте музыки, танца и восхищенных взглядов постепенно растворилась вся суета этого мира, образовав свою маленькую галактику, состоящую из четырех вечных элементов – Женщины, Ритма, Танца и Поклонения…

Музыка стала тише, бешеный ритм замедлился. Она с легким сожалением отпустила горячий шест и сошла со сцены.

Ледяные глаза мужчины в кожаном костюме горели адским огнем желания. Она подошла и потерлась обнаженным бедром о его ногу.

– Тебе здесь нравится? – промурлыкала она.

– Конечно, крошка, – ответил он, кладя руку на ее колено. – Как здесь может не нравиться?

Дмитрий Силлов

За три дня до начала Последней Войны. Аверс

[1]

– Слышь, Толян! Знаешь, за сколько Тарас вчера впарил немцу «Железный крест» второй степени?

Тот, кого назвали Толяном, широко зевнул, демонстрируя полнейшее равнодушие. Он даже не потрудился прикрыть рот ладонью, и проходящая мимо девушка осуждающе фыркнула. Зевок автоматически растянулся в ехидную ухмылку.

– Иди-иди мимо, корова. Фыркать будешь дома в стойле, – сказал Толян девушке вслед и, когда она ускорила шаг, довольно потер ладони. После чего вполоборота повернулся к напарнику: – Ну и че?

– Так прикинь! – горячо продолжал огненно-рыжий напарник, увлеченно ковыряя пальцем в ноздре. – Крест за пятьсот гринов впарил! Гнутый, ржавый, без ленточки…

Толян рассеянно кивнул, наблюдая, как напротив их прилавка располагается группа музыкантов, сплошь состоящая из оборванных и волосатых типов. Типы вытащили гитары и какие-то трубы – Толян не разбирался в духовых инструментах – и начали наяривать. Сначала потихоньку, потом все громче и громче. Самый волосатый из компании, схватив микрофон с болтающимся куском провода, прокашлялся в него и вдруг завопил громко и непонятно.

Народ, прогуливающийся по Арбату, шарахнулся в сторону. Милиционер, дефилирующий неподалеку, бросил взгляд на извивающегося певца, скривился, как от зубной боли, и медленно поплыл прочь. Арбат – московский Монмартр, где каждый изгаляется как может, и ему за это почти никогда ничего не бывает.

– Все, на сегодня торговле кранты, – сказал Толян и, зло сплюнув сквозь зубы, принялся собирать с прилавка значки, старые ордена, фуражки, облезлые от времени, а чаще искусственно состаренные каски и новые генеральские папахи. Все это он, не церемонясь, сваливал в громадную спортивную сумку. – Народ теперь не у прилавка будет стоять, а от этих придурков спасаться.

Он смерил взглядом рослую и жилистую фигуру солиста.

– Ух, я б тебя, – мечтательно простонал он и хрястнул поддельной немецкой каской по прилавку. Пятно ржавчины на гнилом металле осыпалось внутрь и стало дырой.

– Ты б с товаром поосторожней, – неуверенно сказал напарник.

– С чем?

Толян удивленно уставился на товарища, как будто тот сморозил несусветную глупость.

– Это дерьмо – товар? Ты, Васек, перегрелся, да? Мы сегодня сколько заработали?

– Ну-у, – неуверенно протянул рыжий Васек.

Он был уже сам не рад, что вякнул не по делу. Толян был намного сильнее и старше на пять лет. По этой причине младшего брата он считал молокососом и в бизнес взял его исключительно по доброте душевной и в силу родственной привязанности, о чем каждодневно тому напоминал.

– Вот тебе и «ну-у…». Десять баксов за целый день. За целый день, а! Куда это годится?

– Никуда не годится, – покорно согласился младший брат, горестно повесив огненную голову, как приговоренный к смерти смутьян на картине «Утро стрелецкой казни».

– Правильно, никуда. А потому завтра мы едем за товаром.

– К Ровшану? – деловито спросил Васек.

…Ровшан исправно поставлял братьям для продажи ржавые награды Третьего рейха, потертые флаги времен Второй мировой войны, сшитые и умело состаренные на крошечной фабрике хитрого азербайджанца, а также иную дребедень из той же серии, охотно покупаемую толпами иноземных гостей, посещающих Арбат.

– Нет, братишка, хватит доброму дяде кланяться.

Толян задумчиво посмотрел вдаль.

– На поля мы с тобой поедем.

– К-как на поля?

Васька сделал глаза по пятаку.

– Запросто. Сядем на поезд и поедем.

– Так ведь… Так в прошлом году Кольке Семину ногу миной напрочь оторвало. А Шурик с Нового Арбата – тот вообще не вернулся. А Димон…

– Заткнись, – ласково посоветовал старший брат. Но Васек, пораженный услышанным, затыкаться и не думал.

– А Димон говорит, что черные копатели все напрочь продали душу дьяволу. И что он их встречает в ихней первой разрытой могиле и забирает душу в обмен на барахло мертвецов. Ты ж их видел, копателей. У них же глаза как у живых трупов, потому они всегда в темных очках и ходят сплошь все в черных кожанках, которые…

Звонкий подзатыльник прервал затянувшийся монолог. Васек скатился с ящика и наконец заткнулся.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно кивнул Толян. – Так вот, слушай и запоминай. Все когда-то начинают. Это раз. Во-вторых, бабушкины сказки ты кому-нибудь другому рассказывай. А вот если повезет, то мы с тобой на всю жизнь – короли. Помнишь, рассказывали, пацан – не помню, как зовут – на Брянщине нашел консерву – блиндаж, засыпанный взрывом. А в нем автоматы в масле, барахло, тряпки, патроны – всё как с конвейера. Помнишь, чего дальше-то было?

– Ага, помню, – мрачно кивнул Васек. – У него крышу сорвало. До сих пор в дурдоме вместо тех автоматов дужки от кроватей чистит, а потом из них от санитаров отстреливается.

– Дурак, – с сожалением сказал Толян, застегивая доверху набитую сумку. – Это он от хорошей жизни тронулся. От водки да от наркоты. Деньги-то надо с умом тратить.

Васек пожал плечами и, примерившись, взвалил на плечи неподъемную сумку. Переноска товара с некоторых пор была его священной обязанностью.

– До тех денег еще добраться нужно, – прохрипел он из-под поклажи.

– Доберемся, – уверенно заявил старший брат. – Сам сказал, что Тарас вчера за паршивый крест полштуки поднял. Мы с тобой что, дурнее Тараса?

Вася ничего не ответил. Какая-то проклятая железяка сквозь ткань жутко давила на шею, и сейчас ему было не до философских споров. Он на ходу крутил головой и плечами, стараясь уложить сумку поудобнее, и думал о том, что его брат окончательно свихнулся, если решился на такое страшное дело.

* * *

Деревенька была маленькой, состоящей из десятка крохотных, полуразвалившихся избушек, похожих на стаю нахохлившихся воробьев. Из кривых крыш торчали пучки соломы, кое-где в квадратных дырах слепых окон вместо выбитых стекол были вставлены куски фанеры. Над трубой только лишь одной избы вился сизый дымок, и охотники за удачей облегченно вздохнули.

– Вроде кто-то там есть…

– Похоже, – согласился Васек. – Ну балдею, прям пейзаж из игры «Сталкер». Неужели в такой тьмутаракани люди живут?

– Живут, еще как живут, – усмехнулся Толян. – И бились в свое время с фрицами за эту тьмутаракань – будь здоров. А глядишь, если б не бились, пили б мы с тобой, Вася, не разбавленное пиво из ржавых бочек, а настоящее баварское с немецкими сосисками. И катались на «меринах».

– Кто-то, может, и катался б, – хмуро огрызнулся Вася, тряхнув рыжей головой. – А кто-то вкалывал бы на герра Ганса, кровавыми соплями умываясь.

Толян расхохотался.

– Это в тебе, братишка, школьная программа говорит, которая еще из башки не выветрилась. Ну да ладно, пошли. Может, местные пожрать чего продадут. А то, как с поезда сошли, так два дня уже на консервах живем. Так и загнуться недолго…

…Бабка была старая, скрюченная годами в дугу под стать своей покосившейся избе. Когда бесцеремонный Толян толкнул незапертую дверь и шагнул внутрь, ковырявшаяся в печке бабка не по годам резко обернулась, сжимая в руках почерневшую от сажи кочергу. В ее широко открытых, бесцветных глазах был такой ужас, что даже Толян слегка опешил и, отступив назад, чуть не сбил младшего брата, собиравшегося войти следом.

– Т… ты чо, мать?

Бабка выставила вперед кочергу и взвизгнула:

– Не подходи!!!

Толян немного освоился с ситуацией, вдруг застучавшее пулеметом сердце вновь вернулось в привычный режим работы.

– Ух, напугала, ведьма старая, – пробормотал он, на всякий случай продолжая пятиться к двери. Несмотря на преклонный возраст, бабка весьма сноровисто обращалась с тяжелой железкой. – Ну, не рада гостям, так и скажи, чего ж орать то, будто тебя режут?

Бабка подслеповато прищурилась. Кочерга на дециметр опустилась книзу.

– Так ты хто будешь-то?

– Человек московский, – ответствовал Толян, отойдя на безопасное расстояние.

– Человек? – подозрительно переспросила бабка, вглядываясь в полумрак. – Ишь ты, и вправду – человек, – вдруг удивленно вскинула она кверху седые брови. Жутковатое с виду орудие окончательно опустилось на пол.

– А кто ж еще? – хмыкнул Толян, облегченно потягивая носом. Воздух пах кислыми щами и свежеиспеченным хлебом.

– Да так, ходють тута всякие, – сказала бабка, отводя взгляд и крестясь на висевшую в углу икону. – Ну, коли люди, так проходите, садитесь за стол. Чаво в дверях-то торчать?

– Давно бы так, – во весь рот улыбнулся Толян, пропуская вперед слегка ошалевшего от бабкиного визга братишку. – А то сразу за кочергу.

Бабка ничего не ответила, лишь нахмурилась и полезла в печь за чугунком…

…Толян облизал грубую деревянную ложку и положил ее на стол.

– Ну, мать, дай Бог тебе здоровьичка, потопали мы.

– Далеко ль собрались, голубчики?

Пока братья хлебали щи, бабка слегка отмякла лицом, суровые морщины вокруг рта и глаз немного разгладились. Видно было, что хозяйка рада гостям, которые, видимо, в эти забытые богом места забредали нечасто.

– Клад ищем, – улыбнулся Толян. На сытый желудок он умел очень располагающе улыбаться.

– Клад…

На бабкино лицо снова набежала тень.

– Клад, значица… Езжайте-ка вы домой, ребята, – ни с того ни с сего вдруг резко и зло сказала она.

– Чо это ты, мать? – удивился Толян. Даже помалкивающий всю дорогу Васек от такого оборота событий недоуменно поднял глаза над тарелкой.

– Да ничо. Бывали тут до вас такие же сопляки, тоже искали… И нашли… На усю жисть наелись.

Толян навострил уши.

– Чего нашли-то, мать?

Бабка рассерженно стукнула об стол сухой ладонью и поднялась с табуретки.

«Ничего себе, рост у нее… Только что была согнута в три погибели…» – промелькнуло в голове у Василия.

Старуха поставила на дощатый стол высохшие руки и нависла над братьями.

– Нет тута ничего, парни. Только кровь вокруг человечья, которую земля принять не может. Потому что шибко много ее, кровушки. И нашей, и не нашей. Раньше деревня большая была, да в войну фашисты проклятые всех под корень вырезали и мертвым мясом колодцы забили. И с тех пор не оправилась земля. И теперя вряд ли оправится. А живому человеку жить здесь заказано…

Бабка говорила монотонно, громко и нараспев, будто читала молитву. Выцветшие от времени глаза ее расширились, невидящий взгляд блуждал по углам старой избы, и дрожали старые руки, отчего мешочки обвисшей, сухой кожи на них колыхались, будто желтые тряпки.

– В воздухе новой войной пахнет, я чую. Кровью, смертью, пеплом пахнет. Да только эта война пострашнее прошлой будет. Намного страшнее. Последняя это будет война для всех людей, что на земле живут. Последняя…

– Пошли отсюда, – прошептал Толян брату, потихоньку выползая из-за стола.

Старуха не видела братьев. Она стояла, покачиваясь, глядя куда-то перед собой и монотонно бормоча себе под нос.

Толян с братом тихо взяли с лавки свои рюкзаки и так же тихо вышли из единственной в деревне обитаемой избы…

* * *

Черные копатели – это люди, живущие продажей того, что они смогли разыскать на полях былых сражений. На жаргоне этих кладоискателей – или грабителей могил, что менее романтично, но более верно, – поход за сокровищами называется поездкой «в поле».

…Это действительно было поле. Громадное и бескрайнее, с высоченной, по пояс, травой, шепчущей о чем-то своем, и с одуряющим запахом цветения, лета, перегноя и жаркого солнца.

Солнце тоже имеет свой запах. Когда оно целый день долбит тебе лучами в макушку, начинаешь его ощущать особенно отчетливо. У солнца тяжелый запах. Оно пахнет кровью, что неистово колотится в виски, в затылок и в глаза, перед которыми, если несколько секунд не моргать, тут же начинает кружить хоровод жирных черных точек.

– Все, я больше не могу, – сказал Васек и сел на едва заметную тропинку. – Хочешь, дальше сам иди, а я здесь посижу немного.

– До леса полчаса ходу. Там сделаем привал, – не останавливаясь, сквозь зубы бросил Толян. – Если ты тряпка, а не мужик, черт с тобой, сиди здесь. Мне такой брат не нужен.

За спиной Толяна сомкнулись густые зеленые стебли. Вася закусил губу и через силу поднялся…

В прохладную тень леса они ввалились одновременно. Ввалились – и упали на ковер нетронутой хвои, жадно хватая ртами воздух – еще горячий, но все-таки уже не обжигающий легкие. Лес пах влагой, в отличие от огромной зеленой сковороды, оставшейся позади.

– А бабка в деревне сказала, что не дойдем по такой жаре, – засмеялся Толян и перекатился на спину. – Дошли, еще как дошли!

– Два идиота, – простонал Васек, стаскивая с рыжей головы тяжелую от соли бейсболку. Там, в поле, весь выступающий на лбу пот впитывался в ткань и высыхал мгновенно. И теперь совсем недавно черная бейсболка, пропитавшись солью, стала серой, с белыми разводами.

– Ничего. Зато сейчас отдохнем, маленько в себя придем, жара спадет – и за дело.

– За какое дело? Сил нет вообще…

– Найдешь, – сказал как отрезал старший брат. – Мы сюда не загорать приехали. А сейчас – марш за дровами, пока по шее не огреб.

Толян расчистил место от хвои, пока пошатывающийся от усталости Васек собирал сухие ветви, потом развел костер, открыл две банки консервов и сунул их прямо в огонь – разогреваться.

– Бабкины щи из голимой капусты – это, конечно, хорошо, но для здорового мужика от них, кроме поноса, никакого проку. Вот сейчас малек пожуем – и на боковую. Покемарим часок перед работой.

Василий уже плохо соображал, о чем это там говорит старший брат. Поход под палящим солнцем вымотал его до полной невозможности не только шевелиться, но и говорить. Он сел – не сел, а упал, обессиленно прислонившись к стволу громадной ели, дававшей густую тень. Гигантское дерево наверху сплеталось ветвями с такими же громадными собратьями в одну сплошную зеленую крышу, не пропускающую ни единого проблеска дневного света. Глаза Василия застил серый туман, тело обмякло и сползло вниз по стволу. Веки стали слишком тяжелыми и сами собой закрылись…

Он очнулся словно от толчка.

Было темно. Очень темно. Слишком темно для обыкновенной ночи. Беспросветно чернильная темень обступила со всех сторон временную стоянку двух братьев. Костер догорал, силясь разогнать вязкую черноту, и ему это пока что удавалось. Толян спал на животе, положив щеку на рюкзак и во сне раскинув руки по мягкому хвойному ковру. А у костра сидел человек и грел над ним руки.

Человек был в потертой, латанной в нескольких местах шинели. За его плечами топорщился край тощего солдатского вещмешка. Лица человека не было видно полностью. Свет костра редко и слабо падал на него, изредка позволяя смутно различать очертания худого носа, тонких, нервных губ и каштановых с проседью прядей волос, падающих на лоб. Человек был немолод, судя по седине и рукам, протянутым над костром – очень худым, перевитым сухими синими венами…

«Странно, – подумал Василий. – Теплый вечер, а его трясет от холода. Да еще в зимней шинели…»

Человек, видимо, заметил, что Василий проснулся, и смущенно кашлянул.

– Извините, что я вас потревожил, – хрипло, простуженно сказал он и кашлянул снова. На этот раз кашель был не от смущения. Человек надрывно перхал в ладони с минуту, а затем снова протянул руки над костром.

– Да нет, нет, что вы, конечно, грейтесь, – сказал Васек. Судя по голосу, на огонек пришел вполне порядочный человек.

– Я скоро уйду, – произнес ночной гость. – Вот только немного согреюсь – и тут же уйду. Просто там очень холодно.

– Где это «там»?

– Там, – человек неопределенно мотнул силуэтом головы в сторону границы леса и поля.

– Странно, уже ночь, – пробормотал про себя Василий. – Мы же только что прилегли… Впрочем, нам тоже пора.

Он от души потянулся. Как же неохота вставать!.. А надо. Толян проснется, разорется, что не разбудил… Точно, пора!

– А вам куда? – спросил человек в шинели.

– Туда, – улыбнулся Василий, кивая в ту же сторону, куда только что показал ночной гость.

– Туда нельзя, – после минутной паузы прохрипел тот. – Там немцы.

– Что? Что вы сказали?

Человек снова закашлялся. Из его горла вылетело что-то черное и упало в костер. Огонь зашипел и взметнулся кверху, осветив лицо гостя.

Он носил очки. Правое стекло старомодных очков было разбито, из оправы торчали несколько острых осколков. В пустой глазнице было черно, раскроенная надвое бровь жутко свисала книзу, сухой коркой ложась на верх круглой оправы. То, что Василий принял за губы, на самом деле было полусгнившими беззубыми деснами, странно шевелящимися в свете неверных сполохов костра. Тонкий палец – не палец, кость, обтянутая пергаментной кожей, – ткнул в темноту.

– Там их позиции. Туда нельзя… живым, – сказал мертвец.

Василий страшно закричал, рванулся вверх, больно ударился головой о ствол дерева и снова провалился в небытие…

– Хорош дрыхнуть, соня!

Кто-то тряс Василия за плечо. На секунду ему показалось, что его трогает тот самый труп в серой шинели. Парень дернулся всем телом и сильно ударил кулаком…

– Ты чо, ошалел! – заорал воздух голосом брата Толяна.

Василий открыл глаза. Толян стоял рядом, потирая ушибленную руку.

– Чокнулся, да?

Василий, ничего не соображая, бестолково хлопал глазами, пытаясь вернуться в реальность.

– Давай, поднимай свою задницу и пошли.

Василий с силой потер глаза ладонями и огляделся. Ночи не было – так, ранний вечер. Солнце висело еще достаточно высоко над полем, и до заката было часа два, не меньше. Но уже чувствовалось, что день готовится к смерти.

– Я никуда не пойду! – услышал он свой спокойный, уверенный голос.

– Чего?!!!

Толян шагнул вперед, замахнулся было – и вдруг остановился, наткнувшись на взгляд брата. Постоял немного, перекатываясь с пятки на носок и задумчиво глядя на Василия, потом почесал переносицу и опустился на корточки.

– Хорошо, не ходи, – ровным голосом произнес он. – Но пока ты спал, я нашел консерву.

Василию показалось, что он ослышался.

В среде черных копателей и постоянно вьющихся вокруг них перекупщиков антиквариата, «консерва» была почти легендой. Это ж какой мощи должен быть взрыв, чтобы полностью похоронить под землей блиндаж или дзот! Да так, чтобы люди не смогли выбраться оттуда и умерли, выкачав легкими весь воздух, тем самым законсервировав, предохранив от разложения и самих себя, и окружающие предметы. Да чтоб за столько лет в помещение не просочилась вода, да чтобы не прогрызли ходов черви и кроты, да чтоб… В общем, легенда, сказка про белого бычка…

– Там, чуть дальше, траншеи были прорыты. Солдаты их деревом укрепляли, чтоб не обвалились. Траншеи квадратом шли, с четырех сторон защищали чего-то. А по углам – блиндажи стояли, наверное. Там все сгнило от времени, и, если бы не карта, ни черта б ни нашел. Овраг – и овраг, мимо пройдешь – не заметишь. А в центре квадрата – то ли дзот, то ли… черт его разберет. Короче, холм с меня ростом и трава на нем по пояс. Вся эта канитель в низине. От взрыва сверху земля вниз сползла и тот дзот накрыла. Чего они укрепление в низине делали? Бес их знает. Обычно блиндажи на высотках ставили… Хотя, может, и на высотке чего-то было типа дота… Нету сейчас той высотки, вниз она съехала от взрыва. В общем, если копатели не врут, то по всем приметам – консерва.

– А что за карта? – спросил Василий. – Первый раз слы…

– Мне ее в Москве один немец дал. В этих местах его дед воевал, они тут на людях секретное оружие испытывали. Слышишь, птицы не поют? Права бабка, до сих пор земля здесь мертвая. А карту другой фашист, дружок деда, нарисовал. Прошел всю войну, народа погубил кучу, попал в плен, поработал маленько, повосстанавливал разрушенное и спокойненько свалил к себе в Германию, для внучка своего коллеги карты рисовать. А теперь тому внучку требуется память о дедушке, и он за большие евро покупает наши руки. Чтобы мы в ихнем дерьме ковырялись.

– Твои руки, – сказал Василий. – Я туда ни за какие евро не полезу.

– Сто тысяч, – тихо сказал Толян. – Сто тысяч евро за китель убитого фашиста.

Василий молчал, упрямо сжав губы.

– Такое бывает раз в жизни, братишка. Выбирай – или всю жизнь жить в дерьме, или покопаться разок как следует, чтобы потом плевать на всех с высокой колокольни. И если да – то пошли. Летом вечера долгие, глядишь, и успеем отрыть тот гребаный китель.

Василий зажмурился и энергично потряс головой. По пятьдесят тысяч евро на брата… Да провались оно пропадом – и сны эти дурацкие, и бабка полоумная. Стоило переться за тридевять земель, чтобы на финише пойти на попятный…

Он встал, отряхнул штаны от прилипших елочных иголок и забросил на плечи объемистый рюкзак с торчащим вверх из длинного бокового кармана черенком складной саперной лопаты.

– Ну пошли, что ль, – буркнул он не поднимая взгляда…

…Они копали истово, закусив губы и даже не смахивая пота, градом заливавшего лица. Говорить было некогда, отдыхать – тоже. Потому что, если остановиться хоть на минутку и присесть на гору вырытой земли, – потом уже не встанешь. Так и расплывешься майонезным шлепком по жирному чернозему.

Дзот медленно вылезал из земли. Слишком медленно. Сначала показалась бревенчатая крыша в четыре наката, потом первое звено здоровенных бревен, составляющих стену блиндажа, потом второе… Лопата Василия ткнулась в грунт и провалилась в широкую щель амбразуры. Внутрь помещения со свистом ворвался воздух. Снаружи явственно и сладковато потянуло могилой. И будто кто-то облегченно вздохнул внутри.

«Туда нельзя, там немцы…» – прохрипел голос в голове Василия. От одуряюще сладкого запаха, шедшего снизу, у него слегка закружилась голова. Он покачнулся и оперся на черенок саперной лопаты.

– Давай-давай, братишка, не останавливайся, поднажми!

У Толяна безумным огнем горели глаза. Он как экскаватор вгрызался в податливую почву. Во все стороны летели комья земли.

«Там немцы…»

– Может, отложим до завтра, – осторожно сказал Васек и поежился, стирая изнанкой футболки противные, липкие мурашки, бегающие по спине. – Темнеет уже…

У него внутри вдруг стало очень холодно и пусто. Блевануть бы этой тошнотворной пустотой, глядишь, и полегчало б. Да только не так-то просто освободиться от ледяного, осклизлого страха, прочно засевшего в желудке.

– Не останавливайся, Васятка, – с какой-то безумной радостью хихикнул Толян, продолжая орудовать лопатой. – Щас дверь откопаем, заберем свое – и ходу. Вишь, дверка какая неслабая? Их завалило, а открыть ее они изнутри не смогли. А что темнеет, то ерунда. Пусть темнеет. Фонари у нас на что?

Дверь блиндажа понемногу появлялась из-под земли. Толян и Василий, работая с двух сторон, за полчаса отрыли ее полностью. Василию на некоторое время как будто передалась сумасшедшая энергия брата, но на последних движениях они оба почему-то замедлили темп и вяло ковырялись лопатами, избегая смотреть друг другу в глаза.

Работа была закончена. Теперь кому-то из них надо было войти внутрь.

– Я боюсь, – еле слышно прошептал Василий, выбивая зубами дробь.

– Я тоже, – пробормотал Толян, нервно сжимая окровавленную ручку лопаты. От резкого движения еще один пузырь, с непривычки натертый на ладони полированным деревом, лопнул, и вниз по черенку потекла кровь. Но Толян не чувствовал боли. Когда страшно по-настоящему, боли не чувствуешь.

– Давай вместе?

– Давай…

Дверь была не заперта и легко, без скрипа открылась внутрь.

«Странно. За столько лет не разрушились от времени и даже не заржавели петли?»

– Это консерва. Здесь ничего не ржавеет, – отозвался Толян, как будто Василий произнес свои мысли вслух.

…Внутри блиндажа был свет. То ли зеленоватый свет гниения, ворвавшегося в «консерву» вместе с воздухом, то ли заходящее солнце пробилось сквозь узкую амбразуру…

Их было четверо. И они были совсем как живые… Один навечно приник к хищно блестящему пулемету, воткнувшему ствол в засыпанную землей амбразуру. Другой валялся на нижнем ярусе двухэтажной солдатской койки, отвернувшись к стене, будто только что завалился вздремнуть на часок. До блеска начищенные офицерские сапоги стояли рядом, и, похоже еще влажные после стирки, носки свешивались с голенищ.

Двое других сидели друг против друга за столом, положив головы на скрещенные руки, словно тоже задремали незаметно, пресытившись игрой. Колода рассыпанных по столу карт лежала между ними. В углу стояла короткая пирамида с винтовками производства оружейной фабрики «Маузер». Киношный автомат МР-40, отчего-то называемый в России «шмайссером», небрежно валялся на куче длинных, аккуратно сложенных в углу зеленых ящиков.

Ящиков было много. Они занимали добрую четверть пространства блиндажа. Один из них был открыт. Внутри, в куче желтых опилок покоился серебристый цилиндр с двумя красными полосами на боку. С одного конца цилиндра из опилок выглядывал вентиль и носик, отчего вся штуковина смахивала на сифон для получения газированной воды в домашних условиях.

– Вот оно… – выдохнул Толян – и вдруг, подавившись окончанием предложения, как-то смешно хрюкнул и уронил лопату. Лопата глухо и, что странно, почти без стука упала на дощатый пол.

Немец, сидящий у пулемета на пустом ящике из-под снарядов, медленно повернул голову и уставился абсолютно белыми глазными яблоками на окровавленный черенок Толяновой лопаты.

Василий опомнился раньше. Мимо остолбеневшего брата он ринулся было назад в дверь… но сзади не было двери. Только сплошная бревенчатая стена…

Он закричал, но его крик не смог прорваться наружу через отрытые братьями амбразуры, которые тоже внезапно исчезли, вновь засыпанные неизвестно откуда взявшейся землей. Последнее, что увидел в своей жизни Василий, был мертвый пулеметчик, неуверенными шагами направляющийся к нему, и такие же, как у пулеметчика, белые глаза тех, кто поднимал опущенные головы со стола.

* * *

…Арбат жил. По нему как всегда ходили туда-сюда туристы, путаны, кришнаиты и просто московские люди, не знающие, куда девать свободное время. И естественно, на Арбате бойко шла торговля. Кафе торговали булочками, мороженым и пластиковыми стаканчиками с горячим растворимым кофе. Свободные художники, продающие свои шедевры, презрительно окидывали взглядами ничего не понимающих в живописи бездельников, проходящих мимо. Художники попроще оживленно рисовали портреты граждан, существенно облагораживая в своих творениях напряженные лица заказчиков. Матрешки с портретами вождей, амулеты подозрительного вида целителей и даже взвешивание в штанах и ботинках на медицинских весах, спертых в какой-то поликлинике, – все пользовалось спросом, все находило своего клиента.

Волосатый парень с гитарой рассеянно огляделся по сторонам, разложил прямо на мостовой туристический стульчик, присел на него и завыл что-то противное и жалостливое.

К прилавку, стоящему прямо напротив певца, подошел человек в темных солнцезащитных очках. На нем, несмотря на жару, была кожаная куртка. Но человеку не было жарко. Наоборот, он слегка поеживался, как будто не мог согреться.

– Торгуешь?

Толян хмуро посмотрел на незваного гостя и ничего не ответил. Человек в куртке криво усмехнулся.

– O’кей, мы все понимаем. Поэтому профсоюз не в претензии.

– Чего это вы понимаете? – вскинулся Толян.

Человек усмехнулся снова.

– Да так, мелочи. Но если б твоего братишку не забрал к себе Хозяин, разговор с тобой был бы другой. Иногда Хозяину нужна не только душа, а нечто большее. Так что считай, что твой брат собой оплатил разборку за то, что вы влезли в чужой бизнес…

– Чего ты мелешь, паскуда?!

Толян сжал кулаки. Ему очень хотелось треснуть по бледной роже, но у него, несмотря на страшное горе, еще оставалось немного здравого смысла. Он слишком много слышал о «черных копателях», для того чтобы вот так запросто покончить с собственной жизнью.

– У меня братан от фашистских боевых газов под землей погиб, а вы мне тут…

Человек в куртке прикурил сигарету от стальной зажигалки, украшенной орлом, держащим в когтях корявую свастику.

– Однако это тебе не мешает разъезжать на новеньком «опеле», – заметил он, стряхивая пепел в немецкую каску, почему-то вверх дном стоящую на прилавке. – Так ты считаешь, что твой брат отравляющими газами задохнулся?

Толян молчал. Его кулаки стали белыми от напряжения.

– Тогда почему ты жив? Вы же вместе были там.

Копатель попал в точку. Этот вопрос мучил Толяна с тех самых пор, как он очнулся на рассвете рядом с полностью засыпанным дзотом. Да и вряд ли можно было назвать дзотом холм, поросший травой высотой Толяну по пояс. Рядом с парнем лежал абсолютно новый китель штандартенфюрера СС, автомат МР-40, пара немецких винтовок «Маузер», густо покрытых ружейным маслом, и сапоги с мокрыми – наверное от росы – носками на стоячих голенищах.

«Откуда он знает? Кроме нас двоих, там никого не было…»

Человек в куртке снял темные очки и посмотрел на Толяна неестественно белыми для человека глазами. Толян сразу вспомнил, где он видел похожие глаза.

– Завтра в поле под Курск едет экспедиция. Вот твой билет и аванс. Закажешь по брату панихиду.

Он вынул из внутреннего кармана куртки и положил на прилавок перед Толяном дешевый белый конверт. Внутри конверта было что-то, по форме похожее на пачку купюр.

– Теперь ты в команде. За тобой утром заедут. Так что будь готов.

Человек надел очки обратно на лицо и снова усмехнулся. Похоже, такая у него была привычка – по поводу и без повода дергать уголком тонкогубого рта, отчего бледная кожа на щеке собиралась в складки, обнажая тонкие, длинные и острые, как шилья, зубы.

– Не бойся, – сказал он. – Это была твоя первая могила. Возможно, что в какой-то из следующих ты еще встретишь своего брата.

Человек в куртке, не прощаясь, повернулся спиной к Толяну и как-то очень быстро и незаметно влился в толпу. И сразу же пропал, растворился в ней, будто его и не было вовсе.

Толян опустился на пустой ящик и впервые в жизни заплакал.

К волосатому гитаристу присоединились единомышленники с трубами и начали деловито устанавливать колонки. Толян утер слезы, потом встал, вышел из-за прилавка, быстро подошел к музыкантам и от души, с оттяжкой ударил кулаком по первой подвернувшейся под руку небритой челюсти.

Владислав Выставной

Мясо

– Ты! – прорычал нео, ткнув в мальчика кривым черным пальцем.

Косматое чудище пялилось на ребенка единственным выпученным глазом. Монстр нависал над ним, обдавая смрадом неровного дыхания, заставляя сжаться в испуганный ком.

Тим всхлипнул. Прочие дети оцепенело смотрели на него, в глубине души радуясь, что на этот раз выбор пал не на них. Коротким движением ржавой заточки нео перерезал грубую веревку, удерживавшую мальчишку в общей связке таких же, как он, испуганных мальцов.

– Вперед иди! – прохрипел нео, несильно ткнув Тима длинной лапой. Этого хватило, чтобы мальчишка кубарем перекатился к противоположной стене душного подвала. Нео утробно хохотнул, оскалился.

Вряд ли он стремился напугать детенышей хомо своим рычанием. Наверное, просто сорвал связки в боевых кличах, в бессвязных диких песнях да хмельном хохоте. Мутант, которых кремлевские называют нео, или просто мутами, был стар, что редкость среди волосатых подобий человека – не каждый из нео доживает до двадцати лет. Но облик его был действительно страшен и нес на себе навсегда въевшиеся следы огня и железа. Мут был матерым ветераном нескончаемой войны всех против всех, и выбитый в схватке левый глаз был тому свидетельством. Тим мельком подумал: хорошо, если этого гада приложил так кто-то из своих – вест или кремлевский. Теперь же покалеченный мутант для войны не годился и был оставлен в Орде надзирать за немногочисленными пленниками. Такими как Тим и несколько его сверстников, нанизанных на веревочные петли, словно скот.

Откуда здесь еще с десяток грязных маленьких оборванцев, Тим не знал, а те не спешили рассказывать. Так что все эти долгие дни они с сестренкой старались держаться вместе.

Попались они совершенно глупо. Вопреки наставлениям старших, повадились играть ночами на окраине Форта, что у кремлевской стены. Казалось – хорошо, не видать ни матерям, ни дозорным. Да, видимо, так же думали и разведчики нео, что в тот вечер взяли их целым выводком – стремительно, ловко, так что и пикнуть никто не успел. И вот они сидят в этом мрачном, вонючем подвале, потеряв счет времени и надежду на спасение.

Впрочем, слез не было. Дети вестов не плачут, а маленькие чужаки каждую невзгоду встречали злой насмешкой.

И сейчас Тим не плакал. Хотя знал, что уже не вернется к своим. Дня три назад вот так же забрали Косого, а еще с неделю до того – Злыдня. Больше их не видели. На прощание Тим обернулся – посмотреть, не плачет ли сестренка, белобрысая Сельма. Нет, Сельма не плакала, как и полагается дочери вестов. Это немного успокоило Тима. Он улыбнулся сестре – и ступил на лестницу, подталкиваемый в спину старым мутом.

– Медленно ходить, – ворчал мут. – Слабый хомо, дохлый совсем.

– Куда ты меня ведешь? – дрогнувшим голосом спросил Тим.

– Иди давай! – недовольно буркнул мут.

Они поднялись по крутым ступеням, и по глазам ударил пыльный солнечный луч. Тим, отвыкший от яркого света, зажмурился, заморгал, размазывая слезы.

– Сюда иди! – проворчал мут, копаясь в куче зловонных звериных шкур.

Тим робко приблизился. От выхода из подвала он не ждал ничего хорошего. Но старый нео вроде бы не проявлял по отношению к нему особой злобы. Хотя, кто их разберет, этих мутов. В Форте про них рассказывают жуткие истории, матери пугают ими непослушных детей. Кто бы мог подумать, что угроза «не будешь слушаться – нео заберет!» сбудется настолько буквально?

Вращая желтым, с красными прожилками, глазом, мут разглядывал мальчика. В руках у нео был уродливый сверток из грубой сырой кожи.

– На! – Тяжелый сверток перешел в руки Тима. Мальчишка скривился от отвращения: липкая кожа тошнотворно воняла.

– Что это? – спросил Тим.

– Мясо, – хмыкнул мут.

– Мне? – удивился Тим.

Ответом был отвратительный лающий смех. Мут снова стал хмур.

– Бери, неси! – приказал он, ткнув грязным, обломанным когтем в сторону пролома в стене, через который с трудом пробивались солнечные лучи. Только сейчас Тим заметил, что у мута на руке лишь два кривых, узловатых пальца. – Прямо иди, не сворачивай. Там дозор. Мясо отдай – и назад иди.

Мут помолчал, разглядывая мальчишку, добавил:

– Сторона не ходи – сдохнешь. Прямо ходи. Понял?

– Понял, – кивнул Тим.

И пошел.

* * *

Он никогда еще не ходил так далеко, да еще и без сопровождения старших. Для шестилетнего мальчишки Москва за пределами кремлевских стен или Форта – гиблое место. Не убьют, так сам окочуришься – голод доконает, мутанты сожрут или же хищные растения оплетут гибкими ветвями и выпьют кровь. Так что несколько кварталов стали для Тима настоящим испытанием. Во-первых, сверток был тяжел и неудобен, слабые руки быстро устали от ноши. Во-вторых, за мальчишкой с ходу увязалась какая-то мелкая, но настырная тварь. Наверное, чувствовала слабость маленького человека и надеялась поживиться им, когда потенциальная жертва достаточно ослабнет. Вскоре к этой твари присоединилось еще несколько мелких падальщиков, и Тим, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах, засеменил быстрее, слыша, как шуршит за спиной десятками членистых ножек пока что трусливая, но неизбежная смерть.

Все же радовало то, что злобный мут не убил его, а лишь приспособил для мелких поручений. Можно было попытаться убежать – рвануть в сторону со сравнительно безопасной улицы. Но Тим знал: до Форта ему не добраться. Он слишком маленький и слабый. Он понятия не имеет, в какой стороне находится Кремль и примкнувший к его стенам Форт. Но была еще одна причина, чтобы выжить любой ценой, – спасти сестренку, оставшуюся в душном подвале врагов человеческого рода.

У поворота кривой, грязной улицы его остановило протяжно-ленивое:

– Не надоело?

И глухо-недовольное в ответ:

– Не надоело…

Тим замер, ощутив новую волну страха. Так перекликаются нео в своих передовых дозорах. Эти вопли с детства врывались в сон, напоминая о страданиях и смерти, царящих снаружи, за крепкими стенами. Напороться на такую сторожевую десятку и для бывалых дружинников – смертельно опасное приключение. А он должен идти туда один – маленький и слабый…

Тим опустил взгляд. Тяжелый сверток болезненно оттягивал руки. Мальчик шмыгнул носом и зашагал вперед – прямо к безобразному кострищу посреди улицы, с тлеющими в нем костями.

Он ожидал увидеть мутов-дозорных прямо перед собой. Но те возникли по сторонам – незаметно, как тени, даром что с виду неуклюжие уроды. Быстро приблизились, обдавая звериной вонью, и тяжело задышали в затылок.

– Пришло! – прозвучало над ухом.

Тим резко обернулся. Над ним высился крепкий нео со шрамом, перечеркнувшим морду. Настоящий воин, не чета их облезлому надсмотрщику. В бугристых мускулах играла сила и злоба, взгляд тяжелый, мутный.

– Пришло! – разнеслось меж мутами.

Тим все еще не мог понять, что имеют в виду эти страшные полулюди.

– Вот! – сказал он, протягивая сверток.

Здоровяк со шрамом небрежно выдернул сверток из рук мальчишки. Тряхнул – и из дырявой кожи с глухим стуком вывалился на разбитый асфальт массивный тесак на короткой деревянной ручке. Здоровяк поднял оружие, попробовал остроту лезвия и довольно ухмыльнулся облезлому приятелю.

– Мясо пришло! – нетерпеливо облизнувшись, сказал какой-то тощий нео. Откуда-то слева донеслось утробное урчание голодного желудка. Испуганный взгляд Тима выхватил валявшиеся в стороне обрывки грязно-желтой ткани. Из такой была сшита куртка так и не вернувшегося Косого.

Только сейчас до Тима дошло, что он принес этим чудищам.

Инструмент для разделки собственного тела.

Вот, значит, куда они отправляют детей. Хитро придумано: мясо само доставляет себя по отдаленным дозорам. Правда, сколько того мяса в мальчишке? Но что он знает о привычках и вкусах этих чудовищ…

Нужно было бежать, отчаянно прорываться на свободу… Но странное оцепенение овладело телом. Да и куда бежать, когда вокруг переминаются пятеро крепких людоедов?

Нео со шрамом небрежно ухватил мальчишку за волосы, без усилий приподнял, повертел в воздухе, разглядывая «угощение». Тим пискнул от боли, вцепился пальцами в мохнатую лапу. Но мут того будто и не заметил.

– Что-то совсем хилый, – пожаловался он. – Одноглаз совсем жадный стал, мелочь одну присылает. Так и с голодухи сдохнем.

– Давай-давай! – нетерпеливо забормотал тощий. – Мне, чур, печень!

– Не больно ли жирно? – отозвался нео со шрамом. Тесак в его руке мелькал перед носом Тима. Мут задумчиво помахивал этой жуткой штукой, примериваясь, с чего начать разделку. – Дай-ка я ему череп вскрою, давно живыми мозгами не лакомился…

Тим не выдержал и закричал. Нет, завизжал – истошно, тонко, как загнанный в угол крысеныш. Нео заржали. Похоже, крик жертвы для них – лучшая приправа к свежему мясу.

– Горластый, – одобрительно заметил мучитель, легко чиркнув по шее жертвы острием тесака. Из пореза побежала тонкая струйка крови. Нео вывалил черный язык, лизнул. – Вкусный!

Тим уже сорвал голос от крика, омерзительное прикосновение горячего языка чуть не лишило его сознания. Все это казалось дурным сном, страшной сказкой. Но боль настойчиво твердила: все взаправду, малыш…

Мут ухватил мальчика за шею, примерился, чтобы точным ударом снести крышку черепа, открыв доступ к живому лакомству. Размахнулся – и удивленно замер. Рука его отчего-то не завершила удар. Вместо этого крутнулась в воздухе, разбрызгивая темную кровь, и шлепнулась наземь, продолжая сжимать тесак.

Удивились, похоже, и остальные мутанты. Хотя им следовало бы испугаться. Что они и сделали – да только поздно. Слишком уж увлеклись они разделыванием жертвы, потеряв из виду обладателя клинка, отсекшего вожаку руку. В бою так и бывает: потеряешь врага из виду – и снова увидишь его лишь в Краю Вечной Войны, месте встреч убийц всех времен и рас.

Тим еще не успел вывалиться на асфальт из второй, ослабевшей руки мучителя, как все было кончено. Муты сами превратились в рубленое мясо – лакомство для вездесущих падальщиков.

Парнишка еще не понял, что произошло. Он рефлекторно пытался подняться, но ноги скользили в кровавой жиже, вытекавшей из мертвого мута. Неожиданно для себя самого он оказался стоящим на сухом асфальте. Над ним же, возвышаясь горой, стоял незнакомец. Было в нем что-то неуловимо знакомое, хотя этого человека Тим видел впервые.

Догадка пришла быстро. Незнакомец был вестом. Это так поразило мальчишку, что он разом забыл о близости смерти. Мальчик знал, что все взрослые мужчины его племени погибли, сгинули, как и его отец, которого он уже начал забывать. А этот был жив. И стоял во всей красе – длинноволосый, в легкой пластинчатой броне, с парой револьверов на бедрах, с окровавленным мечом в руке. Настоящий воин из сказочных рассказов матери. Где он мог его видеть? Может, когда его, совсем несмышленого, мать несла на себе из далекого Бункера в спасительный Кремль?..[2]

– Откуда ты здесь взялся, малец? – спросил незнакомец.

– Я не малец, я вест! – гордо сказал Тим. – Такой же, как ты!

– Вот как? – медленно произнес спаситель, разглядывая мальчика. – Тогда шагай за мной, вест. Я отведу тебя к Форту.

Воин вогнал меч в ножны, переступил через труп тощего мута, пнул отрубленную голову и неторопливо зашагал прочь. Тим послушно засеменил следом, не отводя взгляда от изрубленных тел своих неудавшихся убийц. Но, сделав несколько шагов, замер. И произнес дрогнувшим голосом:

– Я не могу идти один!

Незнакомец остановился, вопросительно посмотрел на мальчишку.

– У меня там сестра осталась, – Тим махнул головой в обратном направлении, туда, где осталось страшное логово нео.

– Ей не поможешь, – отрезал незнакомец. – Идем!

– Я не пойду, – мрачно сказал Тим. Даже сжал маленькие кулаки, позабыв, насколько они слабы против монстров этого мира.

Воин внимательно посмотрел на мальчика. Кивнул:

– Что ж, ты и вправду вест. Придется тебе помочь.

* * *

Зигфрид прикидывал шансы. И шансы складывались не в их пользу. Мальчишка появился совсем некстати. У воина были другие планы, но братство вестов – это святое. Даже если встреченный тобой вест – несмышленый молокосос. Плюс важное обстоятельство, на которое делает поправку всякий, стремящийся выжить в этом суровом мире, – цена вопроса. Мальчишку, конечно, он не бросит. Но стоит ли жизнь двух здоровых вестов одной маленькой девочки, про которую известно лишь то, что ее удерживают в логове злобных тварей?

Логика подсказывала, что не стоит. Честь говорила обратное. Честь вообще погубила многих отважных воинов. Но, видимо, это важная штука, раз за нее принято отдавать свои жизни. Кроме того, малец утверждает: там держат еще каких-то детей. Зигфрид не слышал, чтобы у кремлевских в последнее время пропадали дети. Но даже если это чужаки – есть смысл спасти их и пополнить скудный генофонд Кремля.

– Ты ворвешься и перебьешь их? – воинственно спрашивал Тим, с трудом поспевая за воином.

Зигфрид едва заметно улыбался и отвечал:

– Не все так просто, боец.

– Но ты же десятку положил одной левой! – горячился Тим.

– И теперь их сородичи ждут нас, – терпеливо пояснил Зигфрид. – К тому же мне не только воевать придется, а еще тебя да прочую мелочь защищать.

– Я тоже могу биться! – заявил Тим, демонстрируя тесак, с трудом вырванный из мертвой руки мучителя. Рукоять все еще оставалась липкой от крови, оружие было тяжелым, но Тим и не думал расставаться с ним.

– Прибереги для особого случая, – серьезно сказал Зигфрид. – Мы же поступим вот как…

…Этого био Зигфрид заприметил по дороге сюда и счел разумным не показываться тому на глаза. Древняя боевая машина типа «Рекс», порядком ушатанная, но не потерявшая агрессивности, вяло обдирала хищный плющ с полуобвалившихся стен. Верный признак опустевшего, голодно урчащего биореактора. Это значит, что железное чудище готово на все ради порции свежего протеина.

Осторожно выглядывая из-за груды битого кирпича, вест в очередной раз наставлял мальчишку:

– Все понял?

– Да.

– Не испугаешься?

– Нет.

– Тогда вперед! С нами боги…

– С нами боги…

С достойной взрослого воина ловкостью парнишка растворился в руинах. Оставалось надеяться, что ему удастся избежать многочисленных опасностей на пути к логову – благо тут неподалеку. В противном случае задуманное рискованное предприятие становилось неоправданной глупостью.

Зигфрид отбросил сомнения. Выждал, прикидывая время, нужное Тиму. И, легко перепрыгнув через кирпичное крошево, оказался лицом к лицу со свирепым монстром – если эту чудовищную металлическую пасть можно назвать «лицом». Похоже, био не ожидал такой наглости от двуногого. Впрочем, набор его стандартных боевых рефлексов не включал в себя удивление. Робот среагировал как и полагается – мгновенно и агрессивно. Мясо, как известно, предпочтительнее растительного топлива, а энергия для этого монстра – на вес золота.

«Рекс» ринулся на неосторожно подвернувшуюся добычу. Которая, впрочем, оказалась неожиданно прыткой. Оглушительный щелчок истертых победитовых зубов прозвучал вхолостую – жертва ловко вывернулась, нырнув в узкий пролом в одиноко торчащей стене.

Секунду добычу и охотника разделяла зыбкая преграда. Мигом позже стена разлетелась с эффектом взрыва, и из клубов пыли показались оскаленная пасть да жадно шарящие глаза-объективы. Железная башка замерла – и «Рекс» с завидной для своей массы резвостью рванул вперед: объективы захватили цель.

Зигфрид бежал легко, не оглядываясь, словно спиной чувствуя охотника. Но не спешил отрываться от опасного преследователя. Железный хищник не должен терять его из виду. Вест затеял опасную игру. Но ведь только опасные игры имеют смысл для настоящего воина.

* * *

Старый мут изумленно таращил на мальчика единственный глаз, силясь понять, что хочет сказать этот маленький наглый хомо. Понять получалось с трудом, так как ситуация явно выходила за рамки бесхитростного мышления нео.

– Так я говорю, – терпеливо повторил Тим. – Отнес я это мясо.

– Куда отнес? – тупо переспросил мут, которого дозорные, видимо, и звали Одноглазом.

– К дозорным отнес. И отдал этому… со шрамом.

– А он что? – моргнув, спросил Одноглаз.

– Велел передать, мол, «спасибо».

– И все?

– Ну… – Тим замялся, пожал плечами. – Сказал, вкусное, мол, мясо, присылайте еще.

Одноглаз вытаращился еще сильнее, хотя, казалось, дальше уж некуда. Еще бы: перед ним стояло и разглагольствовало то самое «вкусное мясо», которое почему-то вернулось с приветом от тех, кому полагалось его сожрать. Тим понаблюдал некоторое время за старым мутом, который определенно потерялся в логике происходящего, что нарушало задуманные Зигфридом планы.

– Так ты веди меня в подвал, – подсказал Тим. – А завтра снова меня к дозорным отправишь. Они так и велели передать.

Последняя фраза, очевидно, привела старого мута в чувство. Бормоча «завтра так завтра!», он поволок мальчишку по направлению к знакомому подвалу.

Зигфрид оказался прав: в логове чувствовалось напряжение. Если раньше этот проход в стене был свободен, то теперь здесь сгрудилось несколько мутов с дубинами, копьями и каким-то подобием ржавых палашей. Хорошо еще Одноглаз оказался достаточно туп, чтобы связать весть о погибшем дозоре с его, Тима, возвращением. Он просто затолкнул парнишку обратно в подвал и прикрыл кособокой «дверью», связанной из грубых бревен.

В подвале тут же поднялся невообразимый шум – всем хотелось узнать, куда и зачем забирали Тима. Но Зигфрид приказал молчать – и Тим молчал. Только крепче сжимал маленькую ладошку сестры.

Впрочем, ему не пришлось отмалчиваться долго. Дрогнул пол, затряслись стены, на голову посыпался какой-то мусор. Откуда-то донеслись вопли, шум далекого обвала.

– Что это? – сдавленно спросил один из мальчишек со странным прозвищем Гриб.

– На взрыв похоже, – неуверенно отозвался другой, по имени Гвоздь.

Тим знал, что это не взрыв. Похоже, Зигфрид выполнил свое обещание и наведался в логово мутов. И, судя по всему, пришел он сюда не один… За дверью раздались крики, шум борьбы, которые оборвались столь же внезапно, как и возникли. Дети вскрикнули: массивная дверь с грохотом вылетела на лестницу, вырванная с корнем.

В дверном проеме возник знакомый силуэт.

– Зигфрид, мы здесь! – крикнул Тим.

Пара взмахов меча – и толстые веревки, связавшие маленьких пленников, повисли бесполезными лохмотьями. Дети испуганно смотрели на воина, не зная, что делать дальше.

– Идите за мной и не отставайте, – приказал вест. – Помогайте тем, кто слабее. Живо!

Забраться в подвал оказалось проще, чем выбраться. Зигфриду пришлось прорубать дорогу в рядах нео, ринувшихся с лестницы, будто кто-то высыпал их из громадного ведра. И это притом, что большинство защитников логова были отвлечены нападением разозленного Зигфридом «Рекса». Тот буйствовал где-то неподалеку, активно компенсируя недостаток протеина в биореакторе своего бронированного тела. Благо тухлого волосатого мяса здесь было предостаточно.

Уже покинув разворошенное логово и скрывшись в ближайшем проулке, беглецы все еще слышали яростные вопли мутов и утробное рычание «Рекса». Тиму было ужасно интересно – кто же победил в схватке «нео против био»? Но теперь этого уже не узнать никогда…

* * *

В полуразвалившемся особняке, сплошь увитом ядовитым плющом, остановились на ночлег. Дети ужасно устали, а о том, чтобы двигаться ночью, не могло быть и речи. Да и Зигфрид чувствовал, что обессилел после безумной гонки со свирепым био да последовавшей за ней драки с добрым десятком нео. Он говорил все тише, обещая сонным детям довести их до Кремля, где их примут невзирая на происхождение. Их накормят, оденут, определят на обучение. И заживут они сыто и счастливо…

…Зигфрид открыл глаза. Он и не заметил, как отключился. Но сон его был, как обычно, краток. Вест снова был готов двигаться и сражаться.

Только вот не мог он пошевелить ни рукой, ни ногой. Краем глаза определил: да он связан! И так ловко – замотан, словно в кокон, бесконечной лианой ядовитого плюща! То-то руки онемели от въевшегося в кожу яда…

– Гляди, Гвоздь, он очнулся! – насмешливо произнес детский голос.

– Ага! – довольно отозвался другой. – Что-то быстро! Говорил же – сразу убить его надо!

– Ты что, Гриб! А если бы он проснулся да поймал нас на этом? А так – просто связали, вроде как игрались! Ну а теперь и зарезать можно! Что он теперь нам сделает – разве что пукнет громко!

Раздался веселый детский смех. Смеялись пятеро – трое мальчишек да две девочки. Это казалось диким, но им действительно было весело!

Зигфрид поискал глазами: Тима и Сельмы не было видно. Это не меняло довольно позорного положения: его, опытного воина, спеленали дети, которых он сам же и спас, рискуя жизнью!

Малец по прозвищу Гриб опасливо склонился над ним:

– Может, мечом его?

– А ты умеешь – мечом-то?

– А чем же еще?

– На! У нео спер!

Неприятное чувство – видеть мелькающий перед глазами нож, пусть даже в детских руках. По сути ведь все равно, чьи руки перережут тебе горло.

– Вы что творите? – стараясь оставаться спокойным, поинтересовался Зигфрид.

– Ничего особенного, – отозвался Гвоздь, примериваясь к голове пленника тяжелым булыжником. – Мы жрать хотим. А ты – мясо.

– Я же вам обещал… – пробормотал Зигфрид.

– Ага, а мы и поверили! – захихикала веснушчатая девочка с мелкими косичками. – Сам нас небось на убой и вел!

– Я вас не обманывал! – растерянно произнес вест.

– Ну а если и не обманывал, – лениво отозвался Гриб. – Что хорошего у вас в Кремле? За стенами сидеть да учиться с утра до вечера, как дурачки? Не, мы лучше к маркитантам пойдем. Там нас враз примут! А с твоими шмотками да оружием – и подавно! У них, говорят, жратвы навалом. Еще и оружие дадут, и защиту…

Зигфрид молчал, оторопело понимая, что эти жуткие дети не так уж и неправы. Что маркитанты с легкостью примут в свои ряды юных энергичных рекрутов. Да и то верно – заниматься разбоем, сыто жрать да стрелять по безоружным – куда заманчивее, чем с утра до ночи биться за выживание рода человеческого.

– Так что извини, дядя, ты – просто мясо! – осклабился Гвоздь и поднял над головой булыжник, целясь пленнику в темя.

Гриб, в свою очередь, неловко отвел для удара нож. Зигфрид приготовился к самой нелепой из всех возможных смертей, которые мог для себя представить.

Тонкий визг разнесся под ветхими сводами. Неведомо откуда взявшаяся маленькая Сельма с разбегу сбила с ног Гвоздя, и тяжелый камень врезался в пол, рядом с головой пленника. Гриб выронил нож и бросился на помощь приятелю: девчонка вцепилась в того руками и зубами. На помощь Гвоздю кинулись и остальные дети. Наверное, Сельме пришлось бы несладко. Задавили бы гуртом, а следом добили пленника.

Но тут рядом с лицом Зигфрида со свистом промелькнул знакомый тесак. Тугие путы ослабли, дав некоторую свободу телу. Этого оказалось достаточно, чтобы высвободить руку.

– Наверное, это и есть «особый случай»? – продолжая рубить тугую лиану, глухо спросил Тим. Он появился из темноты, откуда явно не ожидали его появления бывшие собратья по несчастью.

Зигфрид кивнул, быстро освобождая руки. Неудавшиеся «людоеды» заметили это – и в панике бросились к выходу.

– Стойте! – крикнул им вслед Зигфрид. – Вы пропадете там! Вернитесь!

– Пусть пропадают! – буркнул Тим, обнимая плачущую сестренку.

Она действительно плакала – наверное позабыв, что это не принято у детей вестов.

* * *

…Уже наутро, когда показались над руинами кремлевские башни, они случайно наткнулись на одинокого старого дампа, видимо отставшего от своего септа – или просто брошенного им на произвол судьбы по причине старческой немощи. Тим с Сельмой испуганно сжались – как и дамп, ожидавший неминуемой смерти от руки веста.

Зигфрид машинально схватился за рукоять меча. В другое время он без сомнений снес бы башку этому отвратительному получеловеку, с ног до головы завернутому в гнойные тряпки.

Вместо этого рука сама потянулась к ременной сумке, и в гнилые, дрожащие ладони мутанта полетел неожиданный дар.

Кусок сушеного мяса.

Роман Куликов

Гордость клана

Висеть, распластавшись на потолке, Тар мог сколь угодно долго. Для осма это не составляло труда. Сейчас он следил за группой нео, выглядывая из-за верхнего края оконного проема. Его глаза без век были идеально приспособлены для наблюдения.

Тар терпеливо ждал, оставаясь без движения с самого рассвета, а сейчас солнце уже приближалось к верхушкам развалин. Скоро начнет смеркаться. За все это время Тар не узнал ничего полезного, но чутье подсказывало ему, что все его усилия не напрасны, и эти странные нео затеяли что-то крайне интересное.

Как один из следопытов клана, Тар умел определять важные события, которые не стоило оставлять без внимания. И сейчас внутренний показатель его уверенности в значимости происходящего просто зашкаливал. Кроме непонятной суеты, что развели нео, сама их группа была очень необычной: мало того что в ней присутствовали особи из двух разных кланов, так еще и их предводители прошли восстановление в Полях Смерти. С одного еще даже слезала клоками шкура и сыпалась отмершая шерсть. До чутких рецепторов Тара доносился мерзкий запах разлагающейся плоти. Не такой, как бывает у падали – сладковатый и вызывающий слюну, а насыщенный чем-то искусственным, горячим и раздражающим.

Обычно нео, прошедший Поле Смерти, становился вождем, Здесь же их было сразу два. Причем они не соперничали, не дрались за территорию, не выясняли отношения, а действовали совместно. Тут точно происходило что-то крайне важное!

Толкались нео внутри неглубокого кратера, каких по Москве было множество – следы от взрывов давней войны, – и что-то упорно раскапывали. Побросав дубины, копья и луки, обычные нео разгребали камни и выворачивали куски асфальта. «Обновленные» же стояли наверху, вооруженные тяжелыми пулеметами, и настороженно зыркали по сторонам налитыми кровью глазами с дико расширенными зрачками.

Легкое зудящее ощущение в районе затылка беспокоило Тара уже какое-то время, но он не обращал внимания, увлеченный наблюдением. Забеспокоился лишь, когда захотел перевести взгляд в сторону от нео и осмотреть соседние здания, но сделать этого не удалось. Глаза осма против его воли продолжали упорно смотреть на воронку.

В одно мгновение пришло осознание: в его мозгу кто-то хозяйничает! И вряд ли с добрыми намерениями.

Тар попытался осмотреться, но, несмотря на все старания, у него ничего не вышло. Осма захлестнула паника. Беспомощным он себя не чувствовал, но вот незащищенным – очень даже!

Только когда стало понятно, что воздействие достаточно слабое и направлено лишь на то, чтобы отвлечь внимание, Тар немного успокоился.

Внизу неожиданно раздался шорох. Мышцы резко напряглись, и от этого щупальца чуть не потеряли сцепления с бетоном. Клацанье когтей и мерзкий запах, донесшиеся до Тара, сказали о том, кто устроил на него охоту. Хотя он и так уже догадался: крысособака. Эти твари были единственными из обитателей Одинцова, у кого имелись способности к ментальному воздействию.

Осму никак не удавалось вернуть контроль над глазами. Нео продолжали свою загадочную суету в кратере и, кажется, даже стали активнее: быстрее рыли, агрессивно швыряли камни, злобно и часто перерыкивались. Чутье подсказывало, что цель их поисков вот-вот покажется на свет.

Если выдать себя сейчас, то все усилия окажутся напрасными. Целый день напряженного наблюдения впустую. Но крысособака… Вонь, исходившая от нее, забивала ноздри, когтистые лапы скребли по полу прямо под Таром.

Воображение уже рисовало, что тварь сейчас прыгнет и вцепится зубами в незащищенное брюхо. Едва не сработали инстинкты – с трудом удалось подавить выброс защитного облака из шейных пазух.

Проклятая тварь!

Радовало лишь то, что это всего лишь крысособака, а не кто-то более… разумный.

Пусть Тар не мог совладать с собственным взглядом, но все остальные функции организма оставались доступны. Продолжая наблюдать за нео, он стал накапливать во рту слюну.

Тем временем один из копошившихся в земле дикарей громко и радостно вскрикнул. Остальные обступили его, загудели что-то на своем непонятном наречии. Тар разрывался между желанием избавиться от опасности, подкрадывающейся снизу, и стремлением узнать, что нашли нео.

В конце концов, инстинкт самосохранения одержал победу – ведь, сдохнув, он точно ничего не узнает.

Напрягая слух, Тар постарался определить местонахождение крысособаки. Внезапно он почувствовал движение воздуха – тварь прыгнула.

Заготовленная слюна веером брызнула изо рта осма. Одновременно с плевком Тар резко сместился в сторону.

Визг раздался через мгновение. Острые когти вспороли кожу на ребрах, бок отозвался жгучей болью. Зато брюхо осталось цело, да и взгляд снова подчинялся.

Обожженная кислотой, крысособака визжала и билась на полу, разбрасывая лапами пыль и каменную крошку. Ее шкура дымилась, под разъеденной кожей начало проступать мясо.

Тар быстро посмотрел на нео. Трое дикарей, во главе с одним из «обновленных», с копьями наперевес, вприпрыжку мчались к зданию, где он затаился.

Положение становилось опасным. Нужно либо бежать, позабыв о своей цели, либо рисковать и хитрить.

Тар замер в нерешительности. Он нисколько не сомневался, что найденный нео предмет имел огромную ценность, и знать, что это такое, а может, даже заполучить его – станет настоящим подвигом. Весь клан будет гордиться Таром, возносить, воспевать, а может, о нем даже сложат легенду. Стоило ли это жизни?

Стоило!

Решившись, он начал действовать. О том, чтобы спрятаться, и речи не было – нео сразу найдут его по запаху. Поэтому Тар подумал, что лучше всего оставаться на месте. Только немного изменить обстановку. Быстро перебрался по потолку в тень, туда, где его не заметили бы от кратера, затем спустился на пол и подскочил к издыхающей крысособаке.

Осм обхватил содрогающуюся тушу щупальцами и принялся рвать на части. Во все стороны брызнула кровь и внутренности. Услышав топот в коридоре, Тар впился в кусок мяса зубами и принялся жевать.

Когда нео наткнулись на него, якобы в самом разгаре трапезы, он испуганно заверещал и отскочил к стене, зажав щупальцем кусок кровоточащей лапы крысособаки.

Дикари обступили Тара, скаля зубы и злобно сверкая черными глазами.

– Осм! – презрительно рыкнул «обновленный». – Что тут делаешь, пожиратель гнилья?!

– Я охотился! Моя добыча! – произнес Тар, изображая настолько оголодавшего, что не боялся спорить с нео.

Дикарь с облезающей шкурой распрямился, обнажил клыки и несколько раз яростно топнул, растирая тушу крысособаки об пол.

Тар смотрел на нео своим немигающим взглядом.

– Нет жратвы! – рыкнул «обновленный», засыпая кровавые останки, каменным крошевом. – Проваливай!

Тар уныло посмотрел на кусок мяса в своем щупальце. Понурил голову и поплелся прочь. Он уже почти дошел до выхода из помещения, когда услышал за спиной:

– Нельзя отпускать, – сказал уже другой нео. – Надо убить.

Осмы не слыли опасными противниками, их всегда считали чем-то вроде больших насекомых, поэтому дикари не таились, обсуждая его убийство.

– Он мог видеть, – продолжал нео. – Нельзя отпускать.

– Нельзя, – согласился с ним предводитель.

Раздалось бряцанье пулемета. Тар понял, что хитрость не сработала и надо что-то делать.

Он развернулся и швырнул в морду ближайшему нео лапу крысособаки. Мясо смачно шлепнуло того по морде и, оставив кровавый след, упало на пол.

Шейные пазухи Тара раскрылись, и в сторону дикарей полетело клубящееся чернильное облако. Каждое мгновение могли раздаться выстрелы, и Тара разорвало бы в клочья. Спасло его то, что первое время у всех прошедших восстановление в Поле Смерти никудышные зрение и слух. Вот сила – просто невероятная, но это не имело значения в нынешней ситуации. Темно-фиолетовый туман ослепил нео окончательно. Воспользовавшись моментом, Тар проскользнул мимо дикарей, оказавшись у них за спинами. Шмыгнул за обломки и побежал, стараясь максимально увеличить расстояние между собой и нео.

На ходу Тар выпускал в разные стороны остатки чернильного газа, чтобы запутать преследователей. То, что за ним погонятся, он не сомневался.

Впереди показался темный силуэт. Тар мгновенно вжался в стену и протиснулся в узкую щель между обломками. Мимо протопал еще один нео. Наверное, хотел узнать, что так задержало сородичей?

Пропустив дикаря и подождав, пока тот не удалится на достаточное расстояние, Тар совсем уже собрался вылезти из своего укрытия, как снова услышал топот. Пришлось опять прятаться в щель.

На этот раз мимо пробежали все четверо нео. И они явно спешили не за Таром вдогонку. Чутье подсказывало: что-то произошло. Подождав еще немного, осм выбрался из убежища и вернулся на свое прежнее место наблюдения. Он успел увидеть, как его предполагаемые преследователи присоединились к остальной группе.

На месте раскопок кипела бурная деятельность. Камни и земля летели в разные стороны. Но за сгрудившимися дикарями ничего не получалось рассмотреть. Нужно было подняться повыше.

Может, внешне нео, прошедшие Поле Смерти, и стали похожи на супербойцов. Возможно, даже поумнели – но, видимо, недостаточно. Взбудораженные находкой, они толкались в кратере вместе с остальными, перестав наблюдать за окружающей обстановкой. Было бы глупо этим не воспользоваться.

Тар подпрыгнул, зацепился за край оконного проема, подтянулся и, прижимая тело к шершавому бетону, быстро забрался на этаж выше.

Он закинул свое тело в темный зев окна… и оторопело замер. В небольшом помещении вдоль стен сидели и стояли четверо вооруженных нео. У двоих имелись автоматы, третий оказался вооружен огромным топором, еще у одного в руках была суковатая дубина. Судя по нагрудным украшениям и перевязям, эти дикари принадлежали к другому клану, нежели те, что копошились внизу.

Нео удивились неожиданному появлению Тара не меньше, чем он сам. «Обновленных» среди них не было, поэтому среагировали нео не сразу, оставив осму некоторое время для размышления.

Кланы дикарей нередко враждовали друг с другом и не гнушались отобрать добычу у соплеменников. Сейчас, скорее всего, была именно такая ситуация. Одни нео наблюдали за другими, нашедшими ценную добычу, и ждали удобного случая отобрать ее. А это означало, что у Тара внезапно появились соперники. Крайне нежелательные и опасные.

Первой мыслью было: сигануть обратно в окно. Но после быстрого взгляда назад этот вариант отпал – двое «обновленных» снова заняли свои позиции возле кратера, и ствол одного из пулеметов смотрел прямо в сторону здания.

Нео в помещении тоже зашевелились, взялись за оружие. Тонко лязгнули доставаемые ножи – самое лучшее оружие, если не хочешь шум поднимать.

Чернильного газа в пазухах не осталось, и Тар понял, что в этот раз сбежать точно не удастся. Ближайший дикарь ринулся в атаку с намерением разрубить осма огромным клинком.

Долгие годы осмы старательно создавали впечатление, что они хилые, беспомощные «пожиратели гнилья». И может, особой силой они не отличались, но реакцией обладали отменной. Это не раз давало им преимущество в схватках, после которых не оставалось никого, кто мог бы раскрыть обман осмов.

Тар выбросил щупальца в сторону, прилепил их к стене и рывком ушел в сторону. Пропустив нео мимо себя, Тар изо всех сил толкнул его в спину. Дикарь уже не в силах остановиться, с воплем вылетел в окно.

Охранявшие кратер среагировали мгновенно: открыли по чужаку огонь из пулеметов. На это Тар и рассчитывал.

Один из дикарей взмахнул своей дубиной. Уклониться от рассекающего воздух оружия в тесном помещении было непростой задачей. Но Тару все же удалось выманить нео к окну и проделать с ним тот же трюк, что и с первым противником. Потерявший равновесие дикарь нырнул в оконный проем, и едва оказался внизу, как сразу попал под свинцовый град. «Обновленные» защищали добычу яростно и безжалостно.

Пока оставшиеся в помещении нео пытались сообразить, что происходит, и как так получилось, что какой-то осм сумел убить их товарищей, тот уже оказался рядом с ними.

Топор дикаря рассек воздух. Тар уклонился, и лезвие вонзилось в грудь последнего автоматчика, возле которого он находился мгновение назад.

Убивший сородича нео злобно зарычал. Но в этот момент щупальца осма оплели ему нижние лапы и резко дернули. Дикарь грохнулись на пол. Тар подхватил тяжелый обломок бетона и, собрав все свои силы, запустил его противнику в голову. Череп нео треснул, и тяжелая туша безжизненно затихла на полу.

Бой закончился.

Тар огляделся. Ничто не указывало на его участие в этой схватке, тайна осмов не будет раскрыта.

Правда, теперь нужно искать новое место для наблюдения, и как можно скорее. Первые два помещения не подошли: слишком открыто, негде спрятаться. Зато следующее оказалось просто идеальным.

Тар приник к пробоине в стене и посмотрел вниз. Нео вытаскивали из кратера какое-то устройство. Большое, с округлыми боками. Дикари отчищали его от грязи, при этом толкая друг друга, словно каждому было важно прикоснуться к непонятному предмету. Делали они это с таким благоговением, что, глядя на них, осму самому хотелось протянуть щупальце и дотронуться до матового серого металла. Не понимая, чем это вызвано, Тар тоже испытывал странный трепет, рассматривая предмет. Тот манил, притягивал, вызывал волнение. Кажется, Тар даже начал понимать суетящихся дикарей. Хотелось безотрывно смотреть на эти округлые бока, словно вздымающиеся от тяжелого дыхания, пробегать взглядом по ломаным изгибам, за которыми таилась невероятная сила и безудержная мощь.

Созерцание так поглотило Тара, что он даже вздрогнул, услышав вдалеке гортанный крик.

Группа в кратере насторожилась, один из «обновленных» крикнул в ответ. Из-за кучи поросших травой обломков показалась еще одна группа нео. На этот раз из того же клана, что и кричавший «обновленный».

Они несли с собой серва.

Похожий на паука робот пытался вырваться, плевался маслом, за что эпизодически получал увесистыми кулаками по блестящей маковке.

Вновь прибывшие обступили находку, какое-то время рассматривали, потом каждый счел своим долгом прикоснуться к ней.

А потом Тар увидел такое, чего ему раньше не доводилось: нео стали допрашивать серва.

Что именно дикари хотели узнать у робота, он расслышать не мог, но догадался, что это касается загадочного предмета.

Один из «обновленных» сжал в кулаках механические лапы робота и принялся с чудовищной силой дубасить серва о камни. Несколько раз он останавливался передохнуть и начинал снова.

Но робот либо не хотел, либо не мог поведать то, о чем его спрашивали. Тогда дикари, наполненные в Полях Смерти чудовищной силой, стали отрывать серву лапу за лапой. Когда не осталось ни одной, бросили на землю и стали лупить арматурой, прикладами пулеметов, камнями.

Робот подскакивал от ударов, на его металлической поверхности появлялись все новые и новые вмятины. Он скрипел, иногда сыпал искрами и истекал какими-то темными жидкостями.

Неожиданно издевательства над сервом прекратились. Один из «обновленных» нагнулся, поднял робота, всунул пальцы в четыре отверстия сбоку корпуса и что-то повернул.

Что происходило дальше, Тар не видел – дикари собрались плотной кучей, загородив обзор. Но через какое-то время внезапно вся толпа взорвалась дикими радостными воплями. Нео потрясали кулаками, бряцали оружием, били себя в грудь, выражая полнейший восторг.

Изуродованного серва отшвырнули в сторону, потом отсоединили от своей драгоценной находки какой-то блок, после чего подняли основную часть конструкции и потащили прочь.

Для верности уходившие последними «обновленные» вскинули пулеметы и открыли по зданию, где засел Тар, огонь из пулеметов. Они не пропустили ни одной щели, ни одного окна. Осму пришлось распластаться на полу, чтобы не попасть под пули. Тем временем основная группа нео скрылась в развалинах.

В груди Тара зародилось горькое отчаяние. Он так и не узнал, что же такое нашли дикари. Получалось, что все усилия были напрасны. Весь риск, все пережитое волнение…

Сверху сыпалась каменная крошка, летела в незащищенные веками глаза. Пришлось отвернуться к стене и опустить голову. А с каждым ударом сердца таинственная находка нео все удалялась и удалялась.

Тар выглянул в окно через мгновение после того, как прекратилась стрельба. «Обновленные» бежали в разные стороны, чтобы сбить возможных наблюдателей со следа… И это у них получалось: Тар совершенно не представлял, куда унесли находку. Когда нео скрылись за развалинами, он спустился к кратеру и остановился в нерешительности, разглядывая огромную яму, выкопанную дикарями.

Что же делать? Пойти ли по следам кого-то из пулеметчиков или попробовать отыскать основную группу? Времени на размышления уже не осталось, нужно было что-то предпринимать…

Взгляд его упал на останки серва… И неожиданная мысль пришла в голову осма. Ему не нужно никого искать, преследовать, догонять. Ведь все ответы есть в этом изуродованном роботе!

Тар присел рядом с сочащимся маслом металлическим телом. Из трещины в железном боку тянулась струйка дыма.

– Что ты им показал?

Серв не реагировал. Тар стукнул по нему щупальцем. Робот вяло выкатил из помятой глазницы видеокамеру на погнутом приводе.

– Осм меня починит? – раздался скрипучий голос из металлической утробы.

– Ага, молотком и наковальней. Отвечай!

Иронию процессоры серва распознавать не умели.

– Спасибо, осм. Поверни крышку и подними информационный экран, я покажу.

– Какую крышку?

– Правый бок. Круглая крышка с выемками для четырех пальцев. Всунь, поверни крышку на градус, надави и открой. Я не могу дотянуться лапами.

– У тебя их нет.

– Их надо восстановить, осм.

Тар ничего не ответил. Он был увлечен попытками вскрыть корпус серва. Но щупальца, обычно такие ловкие, сейчас беспомощно тыкались в щербатую металлическую крышку. И это начинало злить.

– Как открыть крышку?! – в ярости прошипел Тар после нескольких безуспешных попыток.

– Всунь четыре пальца в отверстия, поверни, – проскрипел серв.

– Где я возьму четыре пальца?!

Тару хотелось плюнуть в робота свой кислотной слюной.

– Не могу дотянуться лапами, – словно извиняясь, сказал робот.

– У тебя их нет!

– Надо восстановить, осм…

Похоже, робота «переклинило».

Тар поднял камень и стукнул им серва. Тот качнулся и завалился на бок.

– Что… что от тебя хотели нео?

– Хотели знать, смогут ли они уничтожить Кремль с помощью своей находки, – неожиданно стал покладистым робот.

– Смогут?

– Осм меня починит?

– Они смогут?! – стоял на своем осм.

Серв не ответил. Тар опустился рядом с ним на колени, обхватил щупальцами, поднатужился, перевернул, стряхнул набившуюся в пазы землю.

– Осм тебя починит.

Видеокамера повернулся к нему:

– Да, смогут.

– Как?

– Поверни крышку и подними информационный экран, я покажу.

У Тара появилось сильное желание вырвать у серва его механический «глаз», торчащий из корпуса, и еще раз треснуть камнем. Но осм знал, что это не поможет. Роботы умели проявлять настойчивость, когда речь шла об их функционировании и работоспособности, заменявших им жизнь.

Но что же делать? Как быть? То, что сказал серв, имело огромную важность, но без разъяснения не представляло ценности. В правдивости робота сомневаться не приходилось – они, хотя и обладали зачатками интеллекта, но не умели врать.

Теперь все зависело от смекалки и сообразительности Тара.

Оглядевшись, он понял, что за всеми событиями не заметил, как наступил вечер. Глубокие тени захватывали развалины, на хищной вьюн-траве закрылись цветки, последние лучи заходящего солнца преломлялись в дрожащем мареве Полей Смерти, скопившихся возле Сколковской Пустоши…

«Поля Смерти! Вот оно! Вот что нужно сделать! – пришла неожиданная мысль. – Надо пройти восстановление в Поле Смерти!»

Вспомнилась древняя легенда про одного из Предков, который принес Великую Жертву – прошел Поле Смерти и переродился в человека, чтобы защитить свой клан от нависшей угрозы. Так почему бы Тару не сделать то же самое? Решение оказалось простым. Ведь если он переживет восстановление и станет человеком, то у него появятся пальцы, чтобы открыть злосчастную крышку в корпусе серва. Вот только стать обратно осмом у него уже не выйдет…

Но это небольшая цена за столь важные для клана сведения. Ведь если Кремль падет, то расстановка сил изменится. Владея этой информацией, осмы смогут подготовиться и занять достойное положение в городе. И, возможно, Москва станет только началом…

Думать больше не о чем, решение принято! Осталось найти подходящее Поле Смерти.

Надергав стеблей вьюн-травы, Тар сделал волокушу, перекатил на нее безногого робота и, надрываясь, потащил его к Сколковской Пустоши. По пути он высматривал черное Поле, которое должно было помочь ему обратиться в человека. В сгущавшихся сумерках сделать это оказалось не так-то просто. Когда, наконец, осм увидел искомое, уже почти стемнело.

Тар решил спрятать серва под груду камней, на что тот обреченно спросил:

– Осм меня не починит?

– Я вернусь, – ответил Тар. После чего заложил робота булыжниками и подошел к Полю Смерти.

Черно-прозрачная масса, похожая на студень в пять таровских ростов высотой, плавно перемещалась, натекая на камни, поглощая неровности и двигаясь как будто без цели.

Остановившись в шаге от Поля, Тар на миг заколебался. Все-таки ему, как и любому другому живому существу, был далеко не чужд страх и инстинкт самосохранения.

Если б он мог, то с удовольствием закрыл бы глаза в этот миг. Но такая роскошь ему недоступна, поэтому, собравшись с духом, он, глядя прямо перед собой, зашел в призрачное марево.

Спустя какое-то время, Тару стало не хватать воздуха. Он чуть не ударился в панику, прежде чем понял, что в этом виноват сам: от волнения он затаил дыхание и до сих пор сдерживал его.

Осознав это, Тар шумно выдохнул и сразу втянул воздух широко открытым ртом. Никакой разницы между тем, как дышалось внутри Поля и снаружи, он не заметил.

Тогда он замер и прислушался к остальным ощущениям. Было светло. Не как днем, конечно, но светлее, чем там, за призрачной поверхностью Поля. Кроме этого ничего необычного не чувствовал. Разве что… Поле двигалось! Неспешно, но Тара словно обтекал густой и при этом почти невесомый поток.

Еще немного – и так можно оказаться снаружи, не пройдя Перерождения. Чтобы этого не случилось, осму пришлось идти вместе с Полем.

Сделав первый шаг, Тар вдруг ощутил легкое покалывание по всему телу. Такого он не испытывал ни разу. Страх пронзил его с новой силой. Что ждало его впереди? Каким он станет?

Продолжая двигаться, осм чувствовал, как уколы становятся все чаще и больнее. И с каждым из них улетучивалась решимость и уверенность в правильности поступка. Но что-то заставляло Тара оставаться внутри Поля. Какое-то предчувствие. Неосознанное, не сформированное в четкие образы… Просто так было нужно.

И Тар шел. Ему казалось, что вокруг становится все светлее и светлее. Со временем он перестал различать предметы, находящиеся от него дальше вытянутого щупальца. Несколько раз споткнулся, дважды упал, но поднялся и зашагал дальше. Мысли куда-то делись. Их место занял свет. Болезненный, нестерпимо яркий, заполняющий Тара изнутри, пробивающийся сквозь кожу, ставшую почти прозрачной. Под ней уже можно было различить вязь кровеносных сосудов. Единственным осознанным чувством остался страх.

К тому времени, как началось превращение, Тар потерялся в пространстве и времени. Он не знал, где сейчас находится и как долго уже идет в Поле Смерти. Что-то случилось с глазами. Их жгло и резало, пока на короткое мгновение не наступила темнота. Тар едва не вскрикнул, когда это случилось. Потом повторилось еще раз, затем еще, и снова, и снова…

Слегка отпустило, когда Тар понял: да ведь он… моргает! Это не тьма его окутывает, а всего лишь закрываются глаза.

Заныли щупальца. Тар опустил взгляд и смотрел, как его конечности уменьшаются, сжимаются, становятся тоньше. Ощущения были крайне болезненные, но по-настоящему больно стало, когда начали деформироваться кости.

Из щупалец исчезла прежняя гибкость, и они стали превращаться в ужасные человеческие руки, которые с трудом можно согнуть, да и то лишь в нескольких местах.

Странный звук донесся до Тара: хриплый, высокий, исполненный страдания человеческий крик. Сколько длился этот жуткий вопль, понять он не смог. Казалось, что бесконечность. До того самого момента, когда Тар осознал, что кричит он сам. И после этого ужасный крик продолжался еще одну бесконечность…

Свет, наполнявший тело и разум, стал болью, а боль – светом. Они слились в каком-то вселенском экстазе, являя собой суть мироздания, потом разобрали Тара на мельчайшие частицы, а затем… исчезли, оставив после себя лишь бездонную тьму. Огромную, повергающую в ужас, уничтожающую сознание.

– Аааа, – вновь услышал Тар свой голос.

И открыл глаза.

Он по-прежнему шагал по каменистой земле, внутри Поля Смерти.

Сквозь черно-прозрачную массу виднелся занимающийся рассвет. Казалось, что силы оставили Тара – ему с трудом удавалось переставлять ноги. А вскоре пришлось полностью остановиться, чтобы не упасть. Поле продолжало двигаться, но идти за ним Тар больше не мог. Студенистая масса вокруг становилась все тоньше и тоньше. Горечь отчаяния подступила к горлу: ничего не получилось, он не справился, не прошел восстановления! Как же теперь открыть крышку на боку серва? Поддавшись гневу, он сжал кулаки… Кулаки?

Тар с удивлением посмотрел на свои руки, сжал и разжал пальцы, потом оглядел всего себя…

И едва не задохнулся от восхищения!

Так у него все-таки получилось! Получилось! Он стал человеком!

Эмоции захлестнули его. Казалось, что он вот-вот взорвется от их избытка и от ощущения невероятной силы, наполняющей тело… И не просто тело, а великолепное творение природы! И почему старейшины говорили, что нет ничего хуже, чем быть человеком?! Наоборот!

Эти пальцы… он сжимал и распрямлял их, привыкая к новым ощущениям. Мускулы, кожа, ногти… Они великолепны, невероятны, потрясающи!

А как… как это было прекрасно… моргать. Просто моргать.

Восторг и радость так захватили, что Тар даже не заметил, как Поле Смерти полностью выпустило его из своего чрева.

Он чувствовал себя так, словно всю жизнь провел в заточении в ужасной тюрьме из чуждой, противоестественной оболочки – тела осма. А сейчас освободился, вернул свое истинное состояние.

Теперь он знал, какими рождались его далекие предки и кем должны стать его дети. Людьми! Такими же прекрасными существами, что населяли эту землю раньше… И какие сейчас обитают в Кремле!

А нео собираются их уничтожить! Нельзя этого допустить!

Тар осмотрелся. Как он помнил, зрение придет в норму еще не скоро, но пока бывший осм сумел все же различить очертания зданий и узнать местность. Не так уж далеко он и ушел за ночь. Надо вернуться и найти серва.

Тар сделал несколько неуверенных шагов, привыкая к новому телу, а потом побежал. Сначала спотыкаясь, падая, ударяясь о камни, торчащие из земли, но не обращая на это внимания. Потом все увереннее, ровнее, ловчее.

Он осваивался на ходу, радуясь и веселясь, словно детеныш… нет, как ребенок. Люди ведь так называют своих детей. Его ноги – быстрые, мощные, упругие. Впервые в жизни бег приносил столько удовольствия.

Серв находился там, где Тар его оставил. Да и куда ему было деваться без лап?

Тару казалось, что его руки такие сильные и умелые, что сами разбрасывают камни, укрывавшие робота. Хотелось что-то делать этими руками: хватать, кидать, поднимать, даже просто держать и ощущать предметы кончиками пальцев, ладонями.

Добравшись, наконец, до заветной крышки, Тар с нескрываемым наслаждением вложил пальцы в выемки.

Щелчок – и информационный экран поднялся из недр серва.

– Показывай! – Тар сказал это громче, чем нужно, но он просто еще не успел насладиться своим голосом и новым горлом.

– Ты изменился, осм, – меланхолично проскрипел робот. – Ты починишь меня, как себя?

– Видно будет! Показывай!

Прямоугольник информационного дисплея засветился голубым. Потом подернулся рябью, но почти сразу вернул прежний цвет, только уже с вкраплениями каких-то белых комков.

«Небо. Небо и облака!» – догадался Тар.

Картинка ожила и задвигалась, заставив Тара вздрогнуть от неожиданности.

На экране был точно такой же предмет, как нашли нео, только неповрежденный, с еще более четкими линиями, страшными в своем совершенстве. Он летел по небу, оставляя за собой длинный след из густого белого дыма, проносился над странными зелеными лесами, над покрытыми цветами пустошами и полянами, петлял между холмов, летел над черными змеями дорог, пока не достиг города.

«Не Москва, – отметил Тар. – Этот город меньше, и Кремля не видно. И дома… дома высокие, красивые и… целые!»

Тем временем предмет устремился к самому центру города и на огромной скорости вонзился в землю, где-то между высоченными сооружениями, которыми Тар не мог налюбоваться.

Отчего-то замерло сердце. Будто совсем перестало биться. Предчувствие беды каленым железом прошлось от затылка до пяток. Взгляд невозможно было отвести от экрана.

Облака над городом разлетелись в клочья. Полыхнула ярчайшая вспышка, резанувшая по глазам и на какое-то время превратившая информационный экран в белое пятно. Потом на экране вновь появились цвета.

Над городом вырастал огромный, бугрящийся черными клубами гриб, от которого по земле во все стороны расходилась волна страшной, невероятной силы. Она сметала на своем пути все, что попадалось, превращая красивейший город в груду обломков… Теперь ландшафт на экране стал Тару отчасти знаком – он вырос среди подобных руин, только уже осевших и поросших растениями…

Картинка погасла.

Еще какое-то время бывшему осму казалось, что у него повредились слух и зрение. Тар не слышал ничего, кроме гулкого биения собственного сердца, а из его глаз текла странная соленая жидкость.

– Что это? – Голос охрип и стал тише.

Но серв разобрал и ответил:

– Ракета с ядерной боеголовкой. Почини меня, осм.

– Что нашли нео в кратере?

– Ракету с неразорвавшейся боеголовкой. Почини меня, осм.

– Они смогут ее взорвать?

– Смогут. Почини меня, осм.

– Я… я должен им помешать. Нужно их остановить.

Неожиданная внутренняя слабость обрушилась на Тара. Он не устоял на ногах и опустился на землю.

– Мой ресурс на исходе, – скрипел серв. – Я выполнил все твои приказы. Почини меня, осм.

Слова робота доносились словно издалека. В голове Тара засела лишь одна мысль: надо спасти Кремль. Память предков, восстановленная Полем Смерти, заговорила в нем. Тар должен помочь людям!

Но как он может это сделать? В одиночку, без оружия. У него даже чернильного газа теперь нет – Тар даже провел пальцами по горлу, чтобы убедиться в отсутствии осмовских пазух. Да и слюна – теперь просто слюна, а не кислота. Для верности и со слабой надеждой Тар плюнул в серва. Прозрачная жидкость стекла по железному боку, не оставив ни малейших повреждений.

Нет, один он точно не справится. Надо идти к своим, рассказать все… только кто ему поверит? Он же не робот, который никогда не врет.

– Что мне сделать, чтобы ты показал все это людям? – вопрос вырвался сам собой.

– Почини меня, осм.

Странно, но почему-то на этот раз от подобного обращения Тара передернуло. Грубо схватив видеокамеру робота за привод, Тар направил ее на себя и, вскинув подбородок, сказал:

– Меня зовут Тар, и я не осм. Я – человек! Отныне и навсегда люди – мой клан!

– Почини меня, Тар-человек.

– И ты сделаешь, как я прошу?

– Да.

– Договорились!

Оглядевшись, Тар отыскал взглядом единственно белое Поле в округе, да и то бродячее. Оно медленно перемещалось в нескольких десятках шагов от кратера. Кажется, такое должно помочь серву вернуть лапы и энергию. Другого способа быстро починить серва Тар не знал. Взявшись за волокушу, он потащил робота вслед за странной субстанцией.

Но, только подойдя вплотную, Тар понял насмешку судьбы: раз Поле двигалось, а серв не мог ходить, то Тару придется самому держать робота внутри, пока тот будет восстанавливаться. А это означало одно: вновь подвергнуться воздействию той страшной силы, что превратила его из осма в человека.

Края волокуши выскользнули из разом ослабевших рук. Серв качнул видеокамерой:

– Ты починишь меня, Тар-человек?

Скрипучий голос робота эхом отдавался в голове:

«Тар-человек… Тар-человек…»

Но если он зайдет в Поле Смерти, то перестанет им быть. Превратится даже не в кого-то, а во что-то другое!

Нет, он не может, не станет…

Страх заполнил его, сковал члены, перехватил дыхание.

Тар отступил назад. Поле почти проползло мимо.

Но ведь, если, даже будучи осмом, он не побоялся сделать шаг в неизвестность, в пустоту, в будущее, которого, если он сейчас уйдет, не будет ни у него самого, ни вообще у людей, то теперь он и подавно не должен страшиться. Потому что…

Тар – ЧЕЛОВЕК!

– Да, я починю тебя, серв, – в груди бывшего осма появился холодок решимости. – А ты потом покажешь людям то, что показывал мне, и предупредишь, что нео хотят взорвать Кремль.

– Сделаю.

Какое-то время Тар стоял молча. Осматривал себя, двигал руками, вертел головой, переминался с ноги на ногу. Потом, глядя на пальцы, сказал:

– Еще одно, серв…

– Да?

– Расскажи им про меня.

– Расскажу.

С надрывом, прилагая все силы, Тар подхватил серва на руки – неизвестно, сколько он сможет тащить волокушу, так идти будет проще, – и шагнул с ним в Поле Смерти.

Оно словно ждало его. Мириады крошечных игл вонзились в кожу. Безудержный свет оглушил и опустошил в одно мгновение, а потом превратился в боль.

Время исчезло не только как ощущение, но и как понятие.

Тар изо всех сил старался не открывать глаз, потому что не хотел видеть, что с ним творит Поле. Когда он почти перестал осознавать себя как личность, да вообще как живое существо, ему показалось, что он услышал скрипучий голос:

– Прощай, Тар-человек.

«Прощай, серв», – мысленно ответил Тар, уже неспособный говорить из-за отсутствия голосовых связок.

Скоро он не сможет уже и мыслить, лишившись всех органов, став бесформенной биологической массой.

Но пока у него еще оставалось сознание, Тар улыбался: ведь теперь он навсегда останется человеком.

Вадим Филоненко

Принцип домино

Разведгруппа вормов наткнулась на следы чужака ближе к вечеру. Следов было много. Четкие, ясные. Оставить их мог либо безумец-самоубийца, либо неопытный новичок, ни разу в жизни не покидавший пределов своей крепости-поселения.

Вот здесь чужак переходил ручей и протопал прямо по сырой глине на берегу. А тут сорвал несколько побегов дикого вьюна, которые оплели руины трехэтажки. Видно, нога подвернулась на битых кирпичах, человек пытался сохранить равновесие и машинально ухватился рукой за побеги. А потом пошел себе дальше, не сочтя нужным хоть как-то замаскировать проплешину, образовавшуюся в зарослях вьюна.

– Во дает! – вполголоса изумился один из разведчиков по прозвищу Шиль, разглядывая сорванные побеги.

Изуродованные врожденной мутацией лица вормов повернулись в ту сторону, куда, судя по следам, направлялся легкомысленный недотепа.

– Беглец или изгнанник? – предположил Шиль.

Возможны были оба варианта. Иногда из поселений изгоняли за нарушение установленных там правил. Или нарушитель сбегал сам, опасаясь расправы. В покалеченной послевоенной Москве каждое поселение-крепость жило обособленно, по своим собственным законам.

– Давайте-ка глянем поближе на этого глупого хоммута, – ухмыльнулся командир.

Вскоре три разведчика-ворма затаились в развалинах, с любопытством разглядывая чужака.

Фигуру незнакомца скрывали мешковатые потрепанные домотканые штаны и ветхий, местами протертый до дыр, ватник, из-под которого проглядывала старая засаленная рубаха. На ногах виднелись стоптанные, заношенные сапоги. Возможно, из-за одежды, а может, из-за неровных суетливых движений чужак выглядел неопасным и каким-то рыхлым. Из оружия у него на виду были только автомат и топор.

– Не боец, – фыркнул Шиль и окликнул командира: – Килл, сдается мне, он простой работяга. Мастеровой или огородник. Небось привык с малолетства лопатой землю копать. А потом повздорил у себя в крепости с кем не следует – и в бега.

Вормы продолжали из укрытия наблюдать, как человек устраивается на ночлег. Он нашел ямку возле старого засохшего шагай-дерева, натаскал мха, обустроив нечто вроде лежанки, нарубил топориком веток, соорудил подобие очага из речных камней и теперь разводил в нем огонь, собираясь жарить ломоть мяса.

– Вот придурок, – прокомментировал увиденное командир. – Камни же пористые, влажные. Они сейчас от костра высохнут да взрываться начнут. Чисто шрапнель…

– Олух, – согласился Шиль. – Вы гляньте, где он свой автомат положил. Ежели что, взять нипочем не успеет.

– Да он, поди, и стрелять-то не умеет, – презрительно скривил губы третий разведчик по прозвищу Хобот. – Оружие наверняка украл, когда в бега подался. А автомат у него зачетный. Не как у нас – арбалеты, луки да дробовик на черном порохе, один на всех. У него же настоящий «калаш». Интересно, откуда такое сокровище у этого чудика взялось?

– Делать-то что с ним будем, Килл? Пристрелим и съедим или живьем возьмем? – Шиль поднял лук и взял чужака на прицел, ожидая приказа командира.

– Убить всегда успеем, – решил Килл. – Сперва надо узнать, откуда такое чудо природы взялось. Да и потом, рабы нынче в цене, сам знаешь.

– Значит, берем живьем, – кивнул Хобот и посмотрел на чужака.

Тот по-прежнему суетился возле своего взрывоопасного очага, даже не догадываясь, что его участь уже решена…

При виде вормов, которые появились внезапно, словно материализовавшиеся призраки, чужак вскрикнул от неожиданности, попытался вскочить на ноги и схватить топор.

– Не дергаться, – Шиль выбил у него из рук топор и ударом в живот опрокинул на землю. – Лежать, сука, если шкура дорога.

Хобот подобрал топор и автомат работяги. Килл тщательно загасил не успевший толком разгореться огонь в очаге и повернулся к чужаку:

– Ты кто такой?

– Ку-кузнец… – Парень так и не осмелился встать с земли, лежал и трясся мелкой дрожью, с ужасом глядя на вормов.

– Кузнец? – командир насмешливо вскинул бровь. – А автомат у тебя как у разведчика.

– Я не разведчик! – Парень с мольбой посмотрел на мутанта и повторил: – Кузнец я.

– Да какой из него разведчик, – вмешался простодушный Хобот. – По всему видать, он же просто придурок, каких поискать.

– Скидывай ватник и портки, – приказал Килл пленнику, бдительно держа его под прицелом дробовика. В складках бесформенной одежды чужака могло прятаться оружие, а за отворотом сапога вполне мог притаиться засапожный нож.

Чужак торопливо выполнил команду, оставшись босиком и в исподнем. Никакого оружия, кроме автомата и топора, у него при себе не оказалось. Зато без мешковатых ватника и штанов стало видно, что он молодой плечистый крепыш лет двадцати с коротким ежиком темных волос. На плече у парня обнаружилась занятная наколка: стилизованная черепаха в овале.

– Это откуда? – Килл с интересом разглядывал татуировку.

– Это… Хозяин так мой забавлялся. Художником себя мнил… Раб я. Беглый, – пленник всхлипнул и поежился. Видно, воспоминания о «развлечениях» хозяев остались не самые приятные.

Килл задумчиво разглядывал парня. Судя по виду, не мутант, а хомо – чистокровный человек. Молодой, крепкий, но в то же время трусливый. Из него может получиться отличный раб. Правда, однажды он уже отважился на побег…

«Ладно, посмотрим», – подумал Килл. В любом случае, надо еще немного прощупать этого чужака.

– Ребята, ну-ка, туда его тащите, – командир кивнул в сторону мертвого, но еще крепкого шагай-дерева.

Хобот и Шиль мигом выполнили приказ. Парень почти не сопротивлялся, только трясся и жалобно просил:

– Не надо, а? Я же вам ничего не сделал… Отпустите… Ну, пожалуйста…

Но вормы не обратили внимания на причитания пленника. Повинуясь знаку командира, Хобот заставил чужака положить правую ладонь на древесный ствол. Килл достал из кожаного чехла кусок арматуры, тщательно заточенный под стилет. Приставил острие к руке пленника.

– Последний раз: кто ты такой?

– Антохой меня кличут… – Чужак выглядел жалко. Его лицо перекосилось от страха, из раззявленного рта показалась вязкая ниточка слюны, из носа потекли сопли. – Не надо! Все расскажу!

– Расскажешь. Только правду. А вздумаешь врать, вот что будет, – Килл с силой вогнал стилет в кисть руки пленника, пригвоздив ее к дереву. Ударил профессионально – так, чтобы причинить боль, но не повредить ни кости, ни сухожилия. Несмотря на рану, рука осталась работоспособной. Если чужак не врет, то станет рабом вормов, а значит, калечить ценное имущество без особой нужды не стоит.

Пленник зашелся воплем от боли, но Шиль зажал ему рот, не позволяя кричать, и прошипел на ухо:

– Молчи, сука, а то шею сверну. Нечего тут своими воплями к нам внимание хищников привлекать. Понял?

Чужак быстро закивал. Шиль освободил ему рот.

– Я не вру, – тихонько проскулил пленник. – Не вру!

– Где автомат взял? – продолжал допрос командир.

– У охранников стащил… Перед побегом…

– Откуда сбежал? Где твое поселение?

– В Марьино.

– Врешь! Это ж почти полдня пути. Не мог ты в одиночку так далеко уйти!

– Ну почему же… Если подфартило маленько, то мог. Дуракам везет, – неожиданно заступился за пленника Хобот.

Командир покосился на него и обнажил еще один стилет. При виде нового орудия пыток пленника заколотило от ужаса.

– Я правду… – Его голос сорвался, словно от страха горло свело спазмом. – Правду говорю… Не надо! Не калечьте!.. Я хороший кузнец! Могу работать на вас!

– Да он чуть в штаны не наложил, – презрительно хмыкнул Шиль и обратился к командиру: – Килл, кажись, он не врет. И впрямь работяга беглый. Заберем его к нам, а? Умелый раб лишним не бывает.

– Я вам пригожусь! – вновь заскулил пленник. – Буду работать!.. Только не убивайте!..

– Посмотрим, – проворчал Килл и велел пленнику: – Давай во всех подробностях. Откуда сбежал, как сюда дошел.

Дважды просить чужака не пришлось. Он рассказал, где находится поселение, какая там охрана, перечислил удобные подходы и тайные тропы, расположение наблюдателей, ловушек и секретов.

– А ты много знаешь, – обрадовался Хобот.

– Слишком много для работяги, – с недоверием протянул командир.

Чем-то не нравился ему этот чужак. Вроде все складно поет, а что-то не то. Килл и сам не мог понять, почему сомневается. И все же душу грызли нехорошие предчувствия…

– К нам в кузню часто заходили солдаты, – затараторил парень. – Пока ждали, обсуждали свои дела.

– А ты, значит, слушал да на ус мотал, – с язвительной усмешкой отозвался командир.

– А почему бы и нет? Если к побегу готовился, то должен был все разузнать, – вновь поддержал пленника Хобот. Чувствовалось, он уже видит этого парня в кузнице вормов с ярмом на шее и молотом в руках.

Килл промолчал, задумчиво глядя на струйку крови, которая вытекала из пробитой стилетом, подрагивающей от боли руки чужака. Конечно, Шиль и Хобот правы: хороший раб – ценная добыча. Но что делать с дурными предчувствиями? Тертый калач, Килл привык доверять интуиции.

Больше ворм не сомневался. Он принял решение:

– Не знаю, кузнец он или кто, но рисковать не будем. Хобот, гаси его.

– За что?! – взвыл парень. – Я же вам все рассказал! Пощадите!

Не соизволив ответить, командир вормов отвернулся, кивнул Шилю:

– Пошли. А ты, Хобот, давай заканчивай с ним и догоняй.

– Как скажешь, – Хобот недовольно пожал плечами, но все же повернулся к пришпиленному к дереву пленнику. Сказал ему: – Вишь, как получилось. Я-то не думаю, что ты врешь. Но раз дана команда… Не боись, сверну тебе шею по-быстрому. Даже испугаться не успеешь.

– Ты тоже! – пленник преобразился в единый миг.

Не обращая внимания на усилившуюся боль в ладони, он вдруг резко подался вперед и ударил Хобота головой в нос. Раздался влажный хруст сломанных хрящей. Ворм взвыл и машинально отшатнулся, зажимая руками окровавленное лицо.

Несостоявшийся раб выдрал из своей ладони стилет и вогнал его в рожу Хобота между пальцами, словно гвоздь вколотил. Как он и обещал, ворм умер сразу, не успев толком ни удивиться, ни испугаться.

Шиль и Килл обернулись на звуки борьбы. Шиль схватился за лук, Килл вскинул дробовик. Но бывший пленник оказался быстрее. Он успел откатиться в сторону и закрылся трупом Хобота, как щитом. Стрела и весь заряд дроби достались мертвому ворму. Пока Шиль тянулся за второй стрелой, а Килл перезаряжал дробовик, парень сорвал с шеи Хобота свой автомат и открыл огонь по оставшимся двум врагам.

Такой прыти и ловкости от размазни-пленника Шиль и Килл не ожидали. Они не успели спрятаться в укрытие и поплатились за это – их срезало первой же очередью. Шиль погиб сразу, а командир был ранен, но жив, только сознание потерял. Парень с наколкой черепахи подошел к нему, проверил пульс, одобрительно кивнул:

– Живой, – а затем разоружил и привычно ловко обыскал бесчувственное тело врага.

В одном из карманов кожаной куртки ворма обнаружился бинт, проштампованный печатью савеловских маркитантов, в другом – забавная безделушка: древняя металлическая зажигалка, сделанная в виде костяшки домино. Одна половинка поля имела единственную выемку, а во второй имелось три дырочки. 3:1.

При виде находки глаза парня едва не вылезли из орбит. Он вытаращился на вещицу, словно увидел призрак. Провел пальцами по выемкам домино, откинул крышку и чиркнул колесиком. Стертый кремень крутанулся вхолостую – в зажигалке давным-давно не осталось ни капли топлива.

Парень еще несколько мгновений потрясенно рассматривал находку, словно до сих пор сомневался в ее реальности, а потом успокоился. Положил зажигалку на землю, пробормотал себе под нос:

– Ладно, разберемся… Только сперва дело доделаем…

Бывший пленник наскоро перевязал руку, потом, покопавшись в вещах мертвого ворма, достал пучок сушеной травы и сунул его под нос Киллу.

От резкого запаха командир разведчиков очнулся. Одного взгляда ему хватило, чтобы оценить ситуацию и понять всю безнадежность своего положения.

Чужак сел рядом с ним на землю и с досадой сказал:

– Зря ты не захотел отвести меня к вам в качестве раба.

– Выходит, правильно, что не захотел. Не подвело чутье… А ты кто такой? – Килл понимал, что скоро умрет, но перед смертью ему хотелось удовлетворить свое любопытство. Если, конечно, враг соизволит ответить…

Бывший пленник охотно поддержал разговор:

– Кощеем меня прозвали.[3]

– Бессмертный, что ли? – нашел в себе силы пошутить ворм.

– Почти, – хмыкнул несостоявшийся раб.

Килл лежал на земле, и одежда на его теле постепенно пропитывалась кровью, струящейся из пулевых отверстий. Опытный воин, ворм понимал, что ранения серьезные, но не смертельные. Если вовремя остановить кровотечение, он не умрет. Но Килл понимал также, что чужак не оставит его в живых, и потому даже не попытался зажать раны, продолжая медленно истекать кровью и чувствуя, как уходят из него силы и жизнь.

Но парень с наколкой почему-то не торопился добивать врага. Сидел рядом и просто смотрел на раненого ворма.

– А что ты у нас забыл, Бессмертный? Зачем тебе в нашу крепость? – Ворм закашлялся, выплюнул сгусток крови и попытался нащупать на поясе баклагу. Но ее там не оказалось – она лежала в сторонке вместе с остальными вещами Килла.

Кощей понял, чего хочет ворм, поднял флягу, открутил крышку, понюхал содержимое.

– Вода… – прохрипел ворм. – Хотя сейчас браги не помешало бы.

– Это точно. – Кощей приподнял голову врага, помог напиться. – Слушай. Несколько дней назад ваши… Не знаю, твоя группа или нет… Короче, положили вы тут неподалеку несколько пацанов…

– Маркитантов, что ли? – вспомнил ворм. – Было дело. Загасили мы с ребятами шестерых утырков. Тепленькими их взяли – спящими резали.

По лицу Кощея прошла тень.

– А они что ж, выходит, часового не выставили? – скучным голосом спросил он.

– Выставили. Только этот урод в кусты по большой нужде отошел. Ну мы его за голую жопу и взяли.

– Значит, бросил пост и в кусты пошел? – без особого интереса спросил Кощей.

– Ага. Я ж говорю, урод… А добыча при них была знатная, – ворм с откровенной издевкой посмотрел на бывшего пленника: – Твои, что ль, бойцы?

– Мои, – кивнул Кощей.

Он уже месяц возглавлял мобильный взвод маркитантов из крепости Лосиноостровская, став самым молодым взводным за всю историю Лосинки. Маркитанты шастали по Москве, разыскивая трофеи в уцелевших, не разворованных складах. Не брезговали и грабежом – если натыкались на слабое поселение или чужую группу таких же добытчиков.

В ту злополучную ночь Кощей пошел на разведку, велев своим бойцам разбить лагерь и устраиваться на ночлег. Вернулся под утро – и обнаружил лишь трупы. По следам примерно понял, что произошло. Слова ворма подтвердили правильность его догадок.

– Зарезали вы только четверых. Двоих взяли в плен. Они у вас в поселении?

– Один, – поправил Килл. – Второй пытался сбежать, его пристрелили. А первый смирным оказался. Теперь с ярмом на шее в курильнице брагу варит… Значит, своих выручать идешь?

– Угу. А кто из них остался в живых?

– Голозадый часовой, – фыркнул Килл и тут же скривился от боли.

– Это мне ни о чем не говорит, – пожал плечами Кощей. – Описать его можешь?

– Ну так… На вид молодой совсем, а в волосах одна седая прядь. Крепкий такой. Вроде тебя. Только глаза у него другие. Трусливые, щенячьи.

Услышав последнюю фразу, Кощей вздрогнул, как от удара. Зло поиграл желваками и резанул ворма острым взглядом. Но тот ничуть не смутился. Повторил:

– Трус он. Я, когда его в кустах со спущенными штанами поймал, на мушку взял и молчать велел, он и не пикнул. Даже не попытался тревогу поднять, своих предупредить. За собственную шкуру трясся. Так и просидел молча на корточках все время, пока мои парни его товарищей резали… Да и потом… Когда тот, второй, бежать решился, он с ним не рискнул. Рабство предпочел.

Кощей помрачнел и показал ворму зажигалку:

– Откуда она у тебя?

– У твоего щенка отобрал. Того самого, с седой прядью.

– Значит, все же это он… – протянул Кощей, отвечая на какие-то свои мысли.

– Забудь о нем, – посоветовал Килл. – Это не человек, дерьмо. Брось. Уходи.

– Не могу, – губы молодого маркитанта исказила странная усмешка. Он повертел зажигалку в руках. – Особенно теперь не могу.

– Ну и дурак, если ради трусливого хоммута своей головой рискуешь, – Килл скорчил выразительную гримасу. – Да и не пройдешь ты к нам просто так. Хитростью еще мог бы. Но ведь твой план не сработал. Раскусил я тебя. Или новую разведгруппу станешь ждать, чтобы свой трюк повторить? Так это до следующей луны прождешь… Кстати, ты сильно рисковал, когда нам подставлялся. А ну как мы в тебя из укрытия бы стрельнули?

– Не стрельнули бы, – покачал головой Кощей. – Вам рабы нужны. Много рабов. Ту же брагу для продажи гнать. Или селитру для пороха варить. Сами-то вы запах мочи и навоза, поди, нюхать не хотите. У вас в селитряницах рабы вкалывают. Кстати, и с савеловских маркитантов вы плату за брагу и черный порох рабами берете.

Кощей знал, о чем говорил. За последние несколько дней он тщательно собрал информацию об этом клане вормов, в том числе и о том, как они добывают ценное сырье. Для производства селитры кустарным способом рабы вормов делают бурты, в которые сваливают навоз, золу, землю с кладбищ, солому, пищевые отходы. Все это обильно и многократно поливают мочой и помоями и оставляют для созревания. Затем обильно промывают теплой водой. Полученный щелок выпаривают в медных котлах – варят, а затем охлаждают в корытах.

– А ты много про нас знаешь, – удивился ворм. – Только далеко не все. И в крепость тебе не пройти. А если и войдешь, то назад уж точно не выйдешь. Безнадежное дело.

Вместо ответа Кощей обнажил трофейный стилет. При виде клинка Килл презрительно сплюнул и прохрипел:

– Значит, будешь из меня сведения вытрясать? План крепости и расположение часовых? Время зря потеряешь. Не скажу я ничего.

Кощей поморщился, мельком посмотрел на ворма и бесцветным голосом произнес:

– Скажешь. Все скажешь. И поверь, чем раньше ты это сделаешь, тем будет лучше для нас обоих.

* * *

Наступила ночь. Закончив с вормом, Кощей отправился к тайнику, где лежали военный камуфляж, оружие и снаряжение. Переодевшись и оснастившись, маркитант повесил на шею бинокль, надел прибор ночного видения – большую редкость в послевоенной разрушенной Москве – и отправился к крепости мутантов.

С запада поселение вормов ограждали непроходимые развалины древних зданий. Неприступные горы из остатков железобетонных конструкций, шлакоблоков и прочего строительного мусора надежно защищали крепость от вторжения чужаков.

Оставшиеся три стороны вормы перекрыли толстым просмоленным бревенчатым забором. Вернее, соорудили настоящую стену с галереей боевого хода и стрелковыми башнями, в которых установили баллисты и барабанного типа гранатометы с боеприпасами на черном порохе. Имелся и один пулемет – самый настоящий довоенный «Корд», купленный у савеловских маркитантов за баснословную цену вместе с двумя цинками патронов.

«Продвинутый клан трупоедов попался, – отметил про себя Кощей. – Вот что с мутантами торговля делает. Мозги и навыки прям на глазах совершенствуются».

Сейчас стрелков в башнях не было. Зато по галерее боевого хода вышагивали часовые. В случае тревоги они точно успеют занять позиции в башнях.

Всего охранников на стене было четверо. У каждого имелся свой участок для патрулирования. Время от времени они встречались в точках пересечения маршрута, перекидывались парой слов и вновь расходились, бдительно оглядывая окрестности.

«Ай, молодцы, ребята, – еще раз мысленно похвалил противника Кощей. – Приглядываете друг за другом. Если один из часовых не подойдет вовремя к точке рандеву, то второй поднимет тревогу».

Маркитант задумчиво погладил приклад арбалета, просчитывая ситуацию.

«Какое-то время часовой на восточной стене остается один – остальные трое исчезают за углом. Можно снять его и попытаться перемахнуть через забор. Интересно, сколько у меня будет времени до того, как остальные караульные обнаружат тело?»

Кощей принялся считать, провожая взглядом сходящихся и расходящихся охранников: «Восемь… Двадцать пять… Шестьдесят четыре… Сто пятнадцать… Всё. Через две минуты отсутствие часового обнаружат. Маловато. За это время мне надо проникнуть внутрь, освободить брата и унести ноги… Нипочем не успеть. Значит, обратно прорываться будем с боем. Причем через пулемет. Хотя это проблема самая решаемая… И все же нужен отвлекающий маневр, чтобы выиграть время. Хорошо бы поджечь запасы селитры или взорвать пороховой склад. Вормам сразу стало бы не до меня. Но, увы. Ни до склада, ни до селитряницы не добраться. Они упрятаны в глубине поселения, подальше от крепостной стены и жилых дворов. Ладно, будем действовать по обстановке. А дельце-то, по ходу, предстоит веселое».

Кощей оскалил зубы в кровожадной усмешке и поймал в прицел арбалета часового. Однако стрелять не спешил. Продолжал осматривать место будущих военных действий. И вскоре обнаружил то, что искал.

«„Кукушка“! А ведь Килл не сказал об этом ни слова. Хитрец! Умолчал о самом главном. Думал, я не замечу и вляпаюсь по самое „не хочу“. М-да… Жаль, что все обернулось именно так. При других обстоятельствах с удовольствием пожал бы его когтистую лапу…»

Ворм, которого Кощей назвал «кукушкой», сидел в скрытке на четвертом этаже полуразрушенного здания и сверху контролировал часовых. Если прикончить хотя бы одного из них, то «кукушка» быстро заметит лежащее на галерее боевого хода тело и поднимет тревогу. «Кукушку» прятали от посторонних глаз побеги дикого вьюна, которые щедро оплели оконный проем. Кощей сумел обнаружить его только потому, что предполагал, где надо искать.

«Лучшего места для снайпера-наблюдателя не найти, – одобрил выбор вормов Кощей. – Я и сам посадил бы стрелка именно туда… А вот за тобой, „кукушонок“, никто не присматривает. Ты и станешь первой целью».

Маркитант медленно поднял арбалет. Однако поймать ворма в прицел оказалось непросто – скрытку почти полностью закрывали ветвистые побеги. Да еще как назло поднялся ветер, мешающий точному выстрелу.

Кощей знал, что права на ошибку у него нет. Если он не убьет, а только ранит «кукушонка», тот поднимет тревогу. И тогда придется отступить. Затаиться, выжидать. А брат тем временем останется в плену. Рабом.

Ну уж нет!

Лицо Кощея закаменело. Палец замер на спусковой скобе арбалета.

Маркитант тщательно сделал поправку на ветер, а потом нажал на спуск. Взвизгнула, распрямляясь, тетива из бычьих жил, отправляя к цели смертоносный болт.

Кощей прильнул к окулярам бинокля, пытаясь разглядеть силуэт стрелка. Попал или промазал? Поднимется тревога или нет?

Маркитант ждал, слушая ночь. Тишина. Значит, попал. С одного выстрела снял «кукушонка».

«Неплохо для начала», – сам себя похвалил Кощей. Настала очередь часового на восточной стене. По этой цели стрелять уже намного легче.

Кощей подождал, пока ворм окажется между башней с «Кордом» и площадкой с баллистой, и спустил тетиву. Тело часового обмякло, повиснув на парапете.

Всё. До поднятия тревоги осталось меньше двух минут. Обратный отсчет пошел.

Сердце маркитанта застучало как метроном, отсчитывая время.

Сто пятнадцать…

Кощей подхватил приготовленную заранее веревку с «кошкой» на конце и рванул к бревенчатой стене.

Бросок. Стальные крючья впились в парапет. Тренированное тело одним махом преодолело подъем.

Девяносто семь…

Кощей поискал глазами лестницу во двор. Ага. Она в ста шагах правее. Ее наверняка видит соседний часовой. Значит, забудем про нее. Придется вновь воспользоваться веревкой.

Но, прежде чем спуститься, маркитант торопливо осмотрел пулеметную позицию, площадку с баллистой, а затем быстро оглядел двор. Взгляд зафиксировал пустяковые, для неопытного человека, детали. Подъемный ковш с системой блоков. Рядом снаряды для баллисты: грубо обтесанные каменные ядра, и даже куски железобетона, явно принесенные из ближайших руин. По соседству ящик с сеном и ветошью. Во время боя сеном обвязывают снаряды и с помощью ковша подают на стену к баллисте. Затем поджигают и отправляют огненный подарок врагам.

Девяносто два…

Взгляд маркитанта заскользил дальше. Заметил тележку с бочками возле длинного бревенчатого здания. Похоже, это курильница, где гонят бухло. Именно там держат брата – вместе с другими рабами, которые заняты на производстве самогона. На ночь невольников приковывают к стенам внутри здания. Рабов там немного – два-три. Поэтому их не охраняют, справедливо полагая, что самостоятельно им не вырваться из железных оков.

Большая часть рабов задействована на расчистке руин и производстве селитры. На ночь их запирают в специальный загон. И вот там охрана уже есть. Но загон расположен в стороне от крепостной стены и курильницы.

Все это рассказал Кощею перед смертью Килл, после того как вдосталь нахрипелся от боли. Он же нарисовал маркитанту схему крепости. И, похоже, на этот раз не обманул.

Судя по таре, в том здании и впрямь делают брагу. В бочках не иначе первач, приготовленный к отправке савеловским маркитантам. Жаль, что тележка стоит далековато от внешней стены крепости, зато на пригорке, хоть и пологом. Сейчас тележку фиксируют подпорки, но, если их выбить, она покатится примерно в нужном направлении. Надо ее только чуточку развернуть.

Что ж… Тележка и станет первой костяшкой в череде падающих фишек домино…

Маркитант машинально сжал в ладони зажигалку. Принцип домино. Пользоваться им научил Кощея отец. Одна падающая костяшка неизбежно увлечет за собой другие. Так и в жизни. Если правильно выстроить цепочку событий, то каждое предыдущее будет провоцировать наступление следующего…

Восемьдесят семь…

Теперь позаботимся о «Корде». Кощей размотал с пояса длинный фитиль, сплетенный из горюн-травы. Один конец фитиля венчал пучок сухой травы. Маркитант положил его в ящик со снаряженными пулеметными лентами. Сунул туда же свою единственную гранату. Затем протянул фитиль поперек галереи боевого хода, заталкивая в щель между досок так, чтобы скрыть от посторонних глаз. Свободный конец спустил вниз по стене к ящику с сеном.

Фитиль такой длины будет гореть примерно полминуты. Если повезет, тлеющий огонек не заметят, и тогда подрыв боеприпасов произойдет в нужный момент.

Семьдесят один…

Драгоценное время утекало как вода сквозь пальцы.

Кощей подхватил труп часового и спустил его со стены во двор. Следом соскользнул сам.

Шестьдесят четыре…

Маркитант подскочил к ящику с сеном, запихал за пазуху пук сухой травы и несколько кусков ветоши. Затем взвалил труп на плечо и, крадучись, двинулся к тележке с бочками.

Пятьдесят пять…

Территорию крепости освещали редкие масляные фонари, но темных уголков оставалось полным-полно. Во дворе было безлюдно. Большинство вормов спали. Поэтому пока присутствие чужака осталось незамеченным.

Тревогу поднимут, когда обнаружат пропажу часового. А это произойдет меньше чем через минуту. Впрочем, возможно, удастся выиграть еще немного времени. Именно для этого Кощей и тащил с собой труп. Маркитант положил мертвое тело возле телеги с бочками, а сам приблизился к двери курильницы и остановился, прислушиваясь. Вдруг Килл соврал и там тоже есть охранник?

Но все было тихо. Дверь снаружи запиралась на засов. Снять его – дело одного мгновения.

Сорок восемь…

Кощей переступил порог курильницы. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Но прибор ночного видения не подвел – маркитант быстро обнаружил в углу два скрюченных силуэта. Прикованные толстыми цепями за руки и за ноги к стене, люди спали в неудобных позах. Измученные дневным трудом, они даже не проснулись, когда Кощей подошел к ним вплотную.

Сердце молодого маркитанта забилось сильнее – он узнал в одном из пленников брата. Второй был ему незнаком.

– Стас, – ладонь Кощея осторожно потрепала брата по плечу. Тот застонал, завозился. Открыл глаза. Узнал…

– Тоха!.. Антон!.. Ты! Пришел все-таки, – пленник всхлипнул от избытка чувств и весьма громко звякнул цепью.

– Тихо, – цыкнул на него Кощей и кивнул на второго узника: – Этого разбудишь.

Но было поздно.

– Я не сплю, – внезапно бодрым голосом заявил незнакомец. – А ты Кощей, да? Стас рассказывал про тебя. Говорил, что ты обязательно придешь… Кстати, меня Ксаном кличут… А как ты собираешься освободить нас? Эти цепи так просто не разорвать.

Кощей проигнорировал болтливого раба. Снял ПНВ, зажег небольшой химический фонарь. Осветил кандалы брата. Велел ему:

– Сиди, не шевелись, – затем снял с пояса керамическую флягу с царской водкой.[4] Аккуратно открутил крышку и налил оранжевую жидкость в пазы замков. Осторожно закрыл крышку, вернул флягу на место. – Скоро подействует. А пока сиди тихо и жди.

Кощей собирался погасить фонарь, но Ксан остановил его резким возгласом:

– Значит, меня ты освобождать не собираешься?

– Нет, – отрезал маркитант. Времени на разговоры и лишние телодвижения не было. Этого самого Ксана освобождать просто некогда, счет идет на секунды. Да и царской водки на него жаль, а по-другому кандалы не снять. Разве что выстрелить в них, но цепи слишком толстые, их хрен перешибешь. Только зря дефицитный боезапас тратить.

– Без меня и вы не уйдете, – предупредил Ксан. – Я буду кричать.

– Не будешь, – Кощей обнажил нож и шагнул к нему.

– Погоди! – Даже в неверном свете фонаря было видно, как побледнел пленник. – Я заплачу за свою свободу! Заплачу!

– Чем?

– Картой! Я из-за МКАДа! Знаю, как туда пройти, – торопливо выпалил Ксан.

– Лады, – Кощей коротко кивнул и вновь потянулся за флягой с царской водкой. Цена стоящая. Придется уходить втроем.

«Двадцать пять», – напомнил внутренний метроном.

– Ждите. И не вылезайте, что бы ни случилось, – скороговоркой велел пленникам Кощей. – Начнется тревога, к вам зайдут охранники проверить, делайте вид, что все еще в кандалах.

Не дожидаясь ответа, маркитант выскочил из курильницы, закрыв дверь на засов.

Девятнадцать…

Кощей приблизился к телеге с бочками. В одной из них вытащил пробку, принюхался. В нос шибанул ядреный запах алкоголя. Крепкое пойло. Почти чистый спирт. То, что надо.

Маркитант разместил между бочками сено и куски смоченной в браге ветоши. Достал из кармана два пузырька: один с темно-красными кристаллами марганцовки, а второй со сладковатым прозрачным глицерином, купленными у химиков Ниитьмы.

За эти два пузырька и маленькую флягу с царской водкой пришлось заплатить баснословную цену – новенький, только что расконсервированный «Грач» и две винтовки Мосина с патронами. Но Кощей не жалел о покупке. Именно такие вот спецсредства и выделяли его из толпы маркитантов, которые предпочитали действовать напролом. И погибали. Или были вынуждены уйти ни с чем, не справившись с особо упрямым замком на складе с добычей. В отличие от них, Кощей еще ни разу не потерпел поражения. Все говорили, что ему просто везет. И только он сам знал, что удача выкована его собственными руками и головой…

«До поднятия тревоги осталось восемнадцать секунд», – напомнил внутренний метроном.

Быстро и аккуратно Кощей высыпал щепотку кристаллов марганцовки на сухой кусок ветоши, полил глицерином, завернул в тряпку и разместил среди сена между бочек.

Всё, цепочка событий-домино выстроена. Осталось лишь подтолкнуть первую «костяшку», – и остальные повалятся сами, причем в нужной последовательности.

Десять…

Кощей поднял с земли труп ворма и усадил его на тележку, подперев бочкой.

Теперь пришло время уронить первую из «фишек» домино – выбить из-под колес подпорки, развернуть транспортное средство и столкнуть с пригорка. Сказано – сделано. Вскоре тележка уже катилась в сторону крепостной стены, а маркитант бросился бежать в противоположном направлении, лавируя между глинобитными хижинами вормов, – туда, где размещался загон для рабов, вкалывающих на расчистке руин.

Маркитант двигался быстро и осторожно, не замечая, что машинально начал считать вслух:

– Пять…

Часовой-ворм на крепостной стене зашагал к восточному крылу, где должен был встретиться со своим напарником, даже не догадываясь, что того уже нет в живых.

– Три…

Реакция марганцовки с глицерином началась. Она сопровождалась настолько сильным выделением тепла, что ветошь вспыхнула, поджигая сено. Огонь пока еще был не слишком заметен, зато телега катилась с пригорка, все быстрее и быстрее набирая скорость…

– Два…

Пламя разгоралось, постепенно перекидываясь на бочки.

– Один!

Часовой завернул за угол и обнаружил, что товарищ исчез. Ворм собирался поднять тревогу. Но тут его внимание привлек огонь. Часовой машинально взглянул на объятую пламенем телегу, которая на всех парах неслась с пригорка, почти достигнув крепостной стены. Заметил на телеге своего пропавшего товарища. Тот вроде как сидел среди бочек.

«Наверное, огонь пытается погасить. Или телегу остановить», – промелькнула у часового мысль. То, что на телеге сидит труп, ему даже не пришло в голову.

Растерянность часового позволила Кощею выиграть еще несколько столь необходимых ему мгновений. Маркитант успел добежать до соседнего с рабским загоном здания и затаился, оценивая обстановку. Всего здесь оказалось двое охранников. Они сидели возле запертой на засов двери в сарай, где ночевали невольники, и особой бдительности не проявляли, коротая ночь за игрой в кости.

Кощей досадливо поморщился. Эх! Снять бы их по-тихому, да времени нет. Вот-вот поднимется тревога. Значит, действуем по шумовому варианту. Прем внаглую.

Маркитант взял на изготовку автомат и приготовился к действию.

В этот самый миг телега с бочками достигла конечной точки своего пути – со всего маху врезалась в следующую «костяшку домино» – ящик с ветошью и сеном, который стоял у подножия площадки с баллистой.

Огонь мгновенно перекинулся на сухую траву. Телега перевернулась. Охваченные пламенем бочки раскатились, привлекая внимание часовых на стенах. Один из них ударил в набат, поднимая тревогу.

Но часовые не заметили, как «упала следующая костяшка» – горящее сено подожгло конец фитиля, который тоненькой струной свисал с крепостной стены, почти неразличимый среди подвесного механизма подъемного ковша, предназначенного подавать заряды к баллисте.

Тлеющий огонек побежал вверх по фитилю, приближаясь к последней «костяшке» в цепочке – цинку с пулеметными патронами.

Выстроенные Кощеем в определенном порядке события совершались одно за другим…

Над спящей крепостью тревожно плыли звуки набатного колокола. Они почти заглушили треск короткой прицельной автоматной очереди, которая свалила обоих часовых у сарая с невольниками. Покончив с охранниками, Кощей торопливо зажег химический фонарь, откинул засов с двери и ворвался в сарай. Машинально отметил, что рабов тут полсотни, не меньше. Люди, вормы, нео и даже несколько дампов. Они спали вповалку так, что весь пол оказался усеянным телами, будто ковер. К счастью, кандалов на узниках не было. Еще бы! На такую ораву железа не напасешься.

Заслышав шум, рабы просыпались, щурились на свет фонаря и с удивлением разглядывали Кощея.

– Чего вылупились? На свободу хотите? Тогда бегите к крепостным воротам! Ну! Давайте! Сейчас их вышибет взрывом! – соврал маркитант, прикидывая, как скоро должен догореть фитиль на крепостной стене. Вроде вот-вот. Если, конечно, «цепочка домино» не прервалась из-за какой-то нелепой случайности.

Но фарт сегодня был на его стороне. Фитиль догорел без помех. Огонь добрался до пучка сухой травы, оставленного маркитантом среди боеприпасов.

Громыхнуло неслабо. Хотя здесь, в отдалении, взрыв прозвучал приглушенно.

– Слышали? – крикнул рабам Кощей. – Взрыв вышиб ворота! Бегите!

– Там пулемет. Положит всех, даже приблизиться не успеем, – резонно возразил один из пленников.

– Нет больше пулемета, – на этот раз Кощей не соврал. Вернее, сам «Корд», возможно, и уцелел, но боеприпасов к нему точно нет, а без патронов – это бесполезный кусок металла.

– Ладно, раз так. Айда, братцы! – Несколько самых смелых невольников первыми выскочили из сарая. За ними потянулись и остальные.

– Дробовики возьмите, – подсказал им Кощей, указывая на оружие убитых охранников – караульщикам ценного товара, похоже, выдавали только огнестрелы.

Кому из рабов не достался дробовик, вооружился кто чем. В ход пошли колья и даже просто предназначенные для растопки поленья. Опьяненные близостью свободы, бывшие невольники с шумом и криками понеслись по улицам в сторону крепостных ворот.

Тем временем крепость вормов просыпалась. Из домов по тревоге выскакивали бойцы с оружием в руках и тут же вступали в бой с бывшими рабами. Ночь взорвалась выстрелами, криками, стонами раненых.

Устроивший эту неразбериху Кощей сам предпочел не ввязываться в драку. Стараясь держаться в тени домов, он быстро побежал к курильнице, где ждали его Ксан и брат. Они уже успели освободиться от кандалов – царская водка разъела металл замков, и сшибить их теперь было проще пареной репы.

– Уходим, – велел пленникам Кощей.

Он первым пошел вперед, причем в направлении, противоположном от крепостных ворот.

– А там кто воюет? – Ксан кивнул в сторону ворот.

– Рабы, – коротко ответил Кощей.

Сплоченная группа невольников все-таки умудрилась прорваться к воротам, но открыть створки не смогла. Вормы зажали своих бывших пленников с двух сторон и планомерно уничтожали. Те огрызались яростно, и потому бой кипел нешуточный.

– Это ты их освободил? – удивился Стас. – Но почему? Они что, все заплатили тебе?

– Нет.

– Тогда почему…

– Это отвлекающий маневр, да? – внезапно перебил Стаса Ксан. – Кощей, ты послал их на верную смерть, чтобы мы смогли под шумок слинять? Так?

Маркитант не ответил, лишь нетерпеливо дернул плечом и прибавил шагу. Ксан бросил на него странный взгляд, но тему развивать не стал.

Задумка Кощея удалась. В той части крепости, по которой они шли, и впрямь было тихо. Основные силы вормов стянулись к воротам. Тройка беглецов сумела без помех подняться по лестнице на крепостную стену. Там, правда, оказался один из часовых, но очередь из «калаша» успокоила его очень быстро. Стас тут же подбежал к упавшему телу, забрал оружие. Кощей хотел было что-то сказать, но потом передумал – промолчал.

Спуск по веревке не отнял много времени. Основной риск заключался в необходимости миновать открытое простреливаемое пространство перед крепостью. Но ночная темнота и бой возле ворот помогли побегу.

Вскоре крепость вормов осталась позади. Беглецы остановились в небольшой березовой рощице.

– Уф! – Ксан от избытка чувств помотал головой и посмотрел на Кощея. – Вот уж не думал, что нам это удастся! Ты совершил невозможное, парень.

– В жизни ничего невозможного нет. Есть трудновыполнимое, – проворчал Кощей и напомнил: – Пора расплатиться. Где карта?

– Здесь, – пришелец из-за МКАДа сунул руку себе за пазуху и извлек кусок бумаги.

– Тебя что ж, не обыскивали? – удивился Кощей.

– Потайной карман, – коротко пояснил Ксан.

Кощей развернул бумагу. Картой оказалась армейская склейка времен Последней Войны. Поверх типографских значков грифельным карандашом были нанесены линии от руки.

– Это я рисовал, – пояснил Ксан. – Подправлял карту, так сказать.

В верхнем правом углу склейки виднелся полустертый символ: птица-феникс с раскинутыми крыльями в обрамлении овала.

Кощей некоторое время задумчиво разглядывал рисунок, а потом свернул карту и хотел убрать ее в карман, но Ксан остановил его:

– Погоди. Дай хоть себе перерисую. Вон бересту сдеру. Она вместо бумаги сойдет. А вы пока костерок разведите. Я угольком и нарисую.

– Вот еще возиться. У нас на тебя времени нет. Нам идти надо, – разворчался было Стас, но Кощей протянул Ксану нож и сказал:

– Срезай бересту. Мы подождем.

Его голос был резким, а взгляд, брошенный на брата, колючим.

– Тоха, ты чего? – удивился Стас.

– Отойдем-ка в сторонку, братишка. Поговорим, – не то предложил, не то потребовал Кощей.

– Как скажешь, – Стас широко улыбнулся и сделал жест рукой: мол, ты первый, а я за тобой.

Кощей повернулся к младшему брату спиной, сделал несколько шагов и вдруг услышал характерный звук. Маркитант замер. Сказал не оборачиваясь:

– Опусти ружье, Стас.

– И не подумаю. Дернешься, пристрелю. Если понял, кивни. А теперь отбрось автомат в сторону и повернись, только медленно.

Кощей выполнил приказ. Теперь он смотрел в сторону брата, но взгляд проходил насквозь, словно тот был пустым местом. Стаса аж затрясло от ненависти.

– Презираешь меня, да? Да ты… ты… – зашипел он. – Думаешь, я не понимаю, почему ты меня спас?

– Мой брат не может быть рабом, вот почему, – отчеканил Кощей, сделал крохотную паузу и добавил: – И трусом быть не может. И предателем. А ты предал ребят. Они погибли из-за тебя.

– И поэтому ты приговорил меня к смерти! Да? – Стас истерично засмеялся и окликнул бывшего товарища по плену: – Эй, Ксан. Ты знаешь, зачем мой брат спасал меня?

Гость из-за МКАДа пожал плечами. Он трудился, срезая бересту, и усиленно делал вид, что происходящее его не касается.

– Антон вытащил меня только для того, чтобы пристрелить самому! Ну не смешно ли? – Стаса колотил нервный смех. – У него такой извращенный кодекс чести, представляешь!

– У меня он хоть такой, а есть. А у тебя? – Кощей помолчал, а потом протянул к брату ладонь, на которой лежала зажигалка-домино. – Что скажешь на это?

– А! Откуда она у тебя?! – Стас переменился в лице, его руки, держащие дробовик, задрожали.

– У меня от разведчика-ворма. А вот откуда она взялась у тебя?

Стас не ответил. Его глаза воровато забегали из стороны в сторону, но он быстро взял себя в руки. Отчеканил:

– Разговор окончен.

– И что? Пристрелишь меня?

– Нет. В отличие от тебя, я в брата не стреляю. Поэтому мы с тобой прогуляемся к владыкинским дампам. Они за твою голову золотом заплатят. Так и сказали. Мол, отрежут тебе голову, взвесят и мне ровно столько же золотом отвалят, – издевательски протянул Стас.

– Это вряд ли, – себе под нос пробормотал Кощей и внезапно отпрыгнул в сторону.

Стас выстрелил. Дробь прошла выше плеча маркитанта, а он откатился колобком туда, где лежал автомат, схватил оружие – и выстрелил одиночным с колена.

Пуля вошла Стасу точно в лоб. Он умер мгновенно.

Кощей подошел к мертвому телу, опустился на колени и положил зажигалку младшему брату на грудь.

Вот и закончилась еще одна – многолетняя – «цепочка домино». Со смертью Стаса упала последняя «костяшка». А когда ж была первая? Шесть лет назад, когда Стас предал отца и забрал себе ту самую зажигалку?

Их батя говаривал, что все на свете подчиняется «принципу домино». От отца родятся дети, потом внуки, правнуки и так далее. Всё это «костяшки» одной цепочки. Зажигалка воплощала в себе данный принцип.

Семейная реликвия переходила по наследству с незапамятных времен и всегда принадлежала старшему сыну. Но передать ее Антону отец не успел. Младший брат решил изменить традицию…

Шесть лет назад батя вместе со своим отрядом попал в засаду во время рейда. Поговаривали, что кто-то из своих подставил их владыкинским дампам. Помощь пришла почти сразу. Но было поздно – никто не выжил. Нападавшие не успели забрать добычу. Драгоценный прибор ночного видения отца лежал рядом с телом, как и его рюкзак. Не было только их семейной зажигалки.

Антон тогда очень переживал потерю семейной реликвии, не зная, что пропажа совсем рядом – в кармане у младшего брата.

Первое предательство, которое сошло Стасу с рук и запустило злополучную цепочку событий. «Принцип домино» начал действовать, роняя «костяшку» за «костяшкой». Брат лгал, воровал, а когда попадался, искал защиты у Кощея. И тот защищал, расправлялся с обидчиками, убежденный, что на Стаса клевещут. Что не может его брат быть таким…

– Э… Антон… Кощей… – негромко окликнул маркитанта Ксан. – Карта готова. Можешь забирать подлинник.

– Что? – Маркитант будто очнулся. Небо уже алело рассветом. Оказывается, он просидел возле тела Стаса всю ночь.

– Карта, говорю, готова… – Ксан осторожно кашлянул и, запинаясь, предложил: – Могу помочь… это самое… ну похоронить…

Могилу копали молча. Она вышла необычайно глубокая – Кощей все копал и копал, словно не мог остановиться, пока Ксан не пошутил грубовато:

– Ты что, решил пробить туннель на ту сторону Земли?

– Нет. – Кощей словно вышел из транса. Положил тело брата на дно могилы, а потом, мгновение помедлив, бросил туда же зажигалку.

Вскоре посреди березовой рощи возвышался могильный холм.

Кощей отдал Ксану трофейный дробовик с патронташем, нож, флягу с водой, полоску вяленого мяса, затем собрал свои вещи и повернулся, собираясь уйти.

– Эй, погоди, – удивленно окликнул его Ксан. – Ты куда? А я?

– А что ты? – равнодушно переспросил маркитант.

– Ну как же, – растерялся Ксан. – Разве дальше мы пойдем не вместе?

– Нет, – покачал головой Кощей. – Ты заплатил мне за свою свободу. Я работу выполнил. Теперь все. Мы в расчете.

Он отвернулся и зашагал прочь. Ксан ощутил обиду. Ему казалось, что они стали напарниками, но, как оказалось, Кощей так не считал.

– Хоть бы «до свидания» сказал, – попенял спине маркитанта Ксан. Он вспомнил, как Кощей без колебаний послал почти пять десятков людей на смерть, но зато спас его самого, потому что получил за это плату, и добавил: – Верно тебя прозвали Кощеем. В самую точку попали. Ты законченная сволочь, Антон. Хотя твой брат прав: кодекс чести у тебя все же есть. Очень извращенный, но есть.

Кощей услышал его слова, но не ответил. Его мысли были заняты другим, раз за разом возвращаясь к изображению феникса в углу карты. Чутье подсказывало, что эта маленькая птица – первая «костяшка» в новой «цепочке домино». Рано или поздно она «упадет» и тогда… А что тогда? Этого Кощей не знал. И загадывать наперед не любил. Поживем – увидим. А пока пусть прошлое останется в прошлом.

Маркитант поправил ремень автомата и ускорил шаг, двигаясь по едва заметной звериной тропе.

Дмитрий Манасыпов

Кровавый пес

Немногим раньше:

Существо, сидящее в развалинах высотки на бывшем Новом Арбате, мягко шевельнулось, оставшись незаметным для охотничьей группы дампов. Те торопились, гнали перед собой человека в серой куртке, плохо заметной среди руин. На правом бедре человека бился пустой колчан.

Один из преследователей остановился, прижав к плечу арбалет. Человека в серой куртке бросило вперед и в сторону, а из плеча вырос хвост болта…

Существо с высотки спрыгнуло вниз, пролетев три уцелевших этажа, приземлилось и двинулось в сторону дампов. За спиной существа забил по воздуху крыльями темный плащ с капюшоном. Его высокая фигура (всего на голову ниже нео) тихо двинулась за семеркой убийц, загоняющих свою жертву.

Сейчас:

…Дампы свое дело знают туго. Противостоять семерке этих безумцев сможет далеко не каждый. Даже если этот «не каждый» из Кремля. Нет, в красно-бурой крепости живут далеко не слабаки. Такого про них ни за что не скажешь. Но сейчас оно неважно. Вон тому парню, убегающему от живых гнилушек, закутанных в тряпье, вряд ли поможет его выучка. Такова жизнь, ничего не поделаешь. Посмотрим за развитием событий, мало ли чего случится? Хотя конец и так предсказуем. Для всех – и разведчика, и дампов…

Потому что Герр Хаунд уже близко.

Гнилухи принялись за парня с душой, желая насладиться его последними минутами. Садисты, родившиеся такими не по своей воле и наслаждающиеся своим превосходством. Вряд ли человек из Кремля даст им спокойно убить себя. А я еще и помогу.

Замыкающая боевую семерку пара дампов успела что-то почувствовать, перед тем, как умереть. Ближнему я воткнул в затылок подхваченный на ходу обломок проржавевшего прута, торчащего из крошева бетона. Дамп качнулся вперед, выронив грубо откованный меч. Его товарища я ткнул на ходу подхваченным выщербленным клинком между ребер, пробив сердце. У кого-то другого такой удар мог бы и не получиться. Спасибо моему профессору, теперь для меня этот удар не кажется сложным. Гнилушка успел только хрюкнуть, прежде чем помереть.

Конечно, можно было бы открыть огонь из «стечкина», но зачем мне этот грохот, возникающий при стрельбе? Если мне так повезло, и прямо в руки пришел настоящий хомо из-за кремлевской стены (в чем нисколько не приходилось сомневаться, глядя на его габариты), не стоит привлекать внимание дополнительного противника. Их в округе хватает, йа-йа. Да и не так интересно убивать оставшихся дампов пулями, если уж честно.

На хрюканье и живописное блевание кровью разом обернулась тройка, шедшая посередине группы. Двое оставшихся дампов продолжали разбираться с человеком, сноровисто отмахивающимся коротким мечом. Ну-ну, майне либе камраден, давайте-давайте, весь в ожидании.

Арбалетчик собирался уложить болт в ложе и как раз натягивал «козьей ногой» тетиву. Воспользоваться таким шансом и попытаться продырявить меня, любимого, я ему не позволил. Копье их второго товарища, убитого мною, пришлось как раз кстати. «Гнилочеловек» осел на землю, но по пути попытался ткнуть меня алебардой, до этого болтавшейся у него на ремне через плечо. Вот крепкие, тойфельшайссе, чертово дерьмо, живут даже с полметром дерева и железа, торчавшего из затылка. Но запасы жизни у дампов все-таки ограниченные, и он все-таки помер, выронив алебарду на полпути. При этом дамп напомнил мне жука из коллекции профессора, что висела по стенам его кабинета, в рамочках за стеклом.

Компаньонов арбалетчика, раздухарившихся и попытавшихся порезать вашего покорного слугу на десять тысяч маленьких геррхаундов, пришлось быстро убедить во всей глупости данной затеи. Любимый топор, явно соскучившийся по крови всяких ублюдков, чуть ли не сам влетел в мою ладонь. Имеющий собственное имя скромный двулезвийный «рихтер», мой поблескивающий острыми полумесяцами «Палач», жаждал веселья. И я его предоставил в полной мере.

Дамп выгнулся в быстром прыжке навстречу, ударил граненым шестопером. Его встретил прямой удар ногой в пах. Что у них там вместо яиц, не знаю, не интересовался, но расчет оказался верным. Конечности у меня длиннее, удар сильнее, а место больное. «Гнилушку» согнуло пополам, при этом его шея точно подставилась под удар. Мой топор и я с ним, что совершенно очевидно, не отказались попробовать заточку «Палача». Та оказалась отменной, и башка дампа, крутясь и взмахивая обмотками грязных тряпок на лице, покатилась прочь.

Оставшегося представителя недомумий встретил бросок ножа, попавший тому в район правого глаза. Точнее определить не получилось, эта скотина закуталась в обрывки куда сильнее подохшего напарника. Но ему хватило. Дамп отвлекся – в отличие от «рихтера». Хрустнул череп, разваленный надвое, в стороны полетели грязно-серые ошметки вперемешку с ударившими кверху алыми струйками.

Со следующим дампом, орудующим чем-то древковым и странным, пришлось повозиться. Повозился даже до собственной крови, такие дела, доннерветтер.

Церемониться с последним дампом я не стал. Тем более что парнягу в сером они таки умудрились загнать в угол. Да и рука у него, рядом с которой воткнулся болт, не работала. Мой АПС быстро и громко кашлянул, выпустив короткую, на три пули, очередь. Практически обезглавленные тела чуть постояли и попадали на землю, лязгая оружием. Ну вот и все. Но если кто со стороны подумал бы, что завалить охотничью бригаду-семерку дампов легко… ну, думкопф, глупцов хватает. Даже в местном кусочке нашего личного ада.

Я прислушался, стараясь уловить малейший шум, выбивающийся из какофонии мертвой Москвы. Хотя называть ее мертвой крайне глупо. Живых и голодных организмов в ней хватает, и встречаться с кем-то из них, в довесок к дампам, мне не хотелось. Воин из Кремля, отползший к стене, вытянул в мою сторону меч. Я постоял, ожидая, когда кровопотеря и сильная усталость, легко читаемая по высохшему лицу и очень грязной одежде, возьмут свое. Случилось это чуть позже, чем ждал я, но раньше, чем явно думал бородатый здоровяк.

Клинок дрогнул, потом еще раз. Да-да, милок, это все кровопотеря, усталость и связанная с ними общая слабость организма взяли свое. Давай, роняй уже свою железяку, ни к чему она тебе больше. Я шагнул к нему, отбросив капюшон с головы. Ой-ей, майн готт, Господи, чего тебя так перекосило, камрад? С другой стороны…

Моя собственная рожа не радует меня самого, что уж говорить о других? Выдающиеся вперед надбровные дуги с густыми бровями, бородища, плавно переходящая в густую поросль у ушей. Черная жесткая грива в крупных косичках, убранная единым пучком за спину, клычища из-за темных губ. На кого, по мнению этого страдальца, смахивает такой персонаж, неприятный как на лицо, так и явно на внутреннее содержание? Вер ист дас – такой лохматый, с торчащими ушами, похожий на вставшего на задние ноги мифического зверя медведя? Ну да, ну да, речь о нео, о них, вшивых мускулистых ублюдках, склонных к каннибализму, убиению всего живого в округе, если живое не относится к племени. Да и это не всегда верное утверждение.

Разве что нос у меня подкачал. Не приплюснутый, с вывернутыми наружу волосатыми и широкими ноздрями, а совсем даже наоборот. Он у меня, надо же, предмет гордости. Никем не поломанный гордый горбатый клюв, хищный и красивый. Так, во всяком случае, мне как-то сказала дорогая марамойка, которую я снял после получения солидного куша у маркитантов на Савеловском вокзале. Еще ей понравилась другая часть моего организма, но это к делу отношения не имеет.

– Тварь! – Надо же, у него от ярости и меч рука взяла куда тверже. Еще бы, увидеть исконного врага так близко от себя… неужели он разницы не видит?

– Все мы твари в глазах наших творцов.

– Стой… – раненый глубоко, рвано и хрипло закашлялся. – Ты ж вроде не совсем нео?

– Не совсем. Только тебе оно без разницы.

– Отведи меня к Кремлю. Тебе заплатят.

– Нет.

Разговаривать дальше смысла не было, да и время все же поджимало. Живая часть нашего с ним общего мира скоро все равно почует запах свежей крови и доступного сладкого мяса.

В левой руке у меня лежал пузатый инъектор, стреляющий иглами-ампулами на приличное расстояние. Сразу два удобства: и жертва не дернется лишний раз, парализованная по рукам и ногам, и консервант, содержащийся в растворе, сохранит необходимую мне часть тела кремлевского воина. В том смысле, что приостановит все постлетальные процессы и даст возможность донести то, что необходимо, профессору. Коротко пшикнуло. Зрачки раненого расширились, когда игла вошла в вену на шее. Теперь подождем немного, хотя цайт, драгоценнейшее время, сейчас дорого как никогда.

Хорошая вещь, этот парализатор. Драться с кремлевскими дружинниками мне пару раз доводилось. И хотя вот этот парень недотягивал до них габаритами, но казался даже опаснее. Так зачем, скажите мне, тратить на него силы и время. Тем более что перед этим удалось неплохо размяться и потренироваться, нашинковав ни много ни мало, а целую семерку дампов?

На боку, держась на ремне через плечо и надежно закрепленный к бедру, дождался своего часа контейнер для биоматериала. Большой, он порой сильно мешал передвижению, но был просто необходим. Потому что профессору, постоянно проводящему исследования, всегда нужны новые клетки и прочая требуха. Сегодня вот ему вздумалось лично вытянуть информацию из кого-то из кремлевских разведчиков. На их беду, Вертер наловчился ставить камеры так, что даже незаметные пути хомо по округе стали ясны. Вот этот, смотрящий на меня стеклянным взглядом живой статуи, и попался. Йедем дас зайне, что еще сказать? Именно так – каждому свое.

Что самое главное для меня при сборе всего необходимого таким способом? Первое – встать правильно и удобно. Второе – приготовить контейнер, но крышку раньше времени не открывать. Криоген, как говорит Вертер, штука по нонешним временам в-е-е-е-с-ь-м-а-а-а дорогая. Третье – достать тесак и ударить всего один раз, четко и чисто.

Вот за что мне нравятся нео и кремлевские воины, так это за длинные волосы. Мне ведь от них нужна только голова, а ее надо держать во второй руке. Тыкву осма там или шама так просто в ладони не удержишь, скользкие и гладкие, бррр, неприятно даже. То ли, мило дело, шевелюра вот этого крепкого гридня, или как там они себя сами называют. Сразу видно, что питание у ребят куда лучше, чем у любого другого местного жителя. Ровные, крепкие кудри, само оно то, натюрлих.

Кремлевский воин сидел, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Сильная хрень в ампулах, ничего не скажешь. Удар вышел на славу, увернуться от ударившего вверх короткого алого фонтана я успел, но на плащ несколько капель все-таки попало. Хороший у меня плащ, длинный кожаный плащ, не такой удобный, как куртка этого гридня, но мне нравится. В мертвой Москве сложно не испачкаться в разном шайссе, но грязь мне как-то не по душе. Так что дерьмо, что настоящее, что вот такое, уже прекратившее свистать из рассеченных сосудов, не по мне. Для защиты от грязи плащ подходит как нельзя лучше. Да и не промокает под дождем, йа-йа, весь покрытый коркой из засохшей крови и подкожного сала, порой выпускаемого мной наружу из разных тварей.

Крышка контейнера с тихим шипением встала на место, жадно чмокнув напоследок вытравляемым воздухом. Всех тонкостей работы с отрубленными головами, после того как они оказываются в бункере профессора, я и близко не знаю. Но уж кому-кому, а ему не привыкать оживлять то, что должно быть мертвым. Да еще и разговаривать с ним, вытягивая все необходимое с помощью собственных знаний и используемых хитрых препаратов своей лаборатории.

Так, дело сделано, пора возвращаться. В мой не родной, но такой уютный бункер. С его низкими проходами, коридорами и дверями, за которыми спрятано столько ништяков, что, узнай про них кто среди маркитантов, нео или кио – штурма нам не избежать. Натюрлих, так оно и есть. Хотя не хотел бы я оказаться на месте тех, кто решится штурмовать неприметные развалины большого здания близ Лубянки. Боль, огонь, сталь и свинец – вот что ждет их на входе. Ну а на выходе продукт всегда оказывается один и тот же.

Фарш.

Намного раньше:

– Рран, куда делся хомо? – Нео принюхался. – Ты его упустил, слабак?

– Я его не упускал, Варран! – рявкнул в ответ пегий, с одним глазом лохмач, казавшийся рядом с вожаком заморышем. – Я привел вас сюда! Вы не смогли даже взять запах, я почуял! Я…а-р-р-р-г-х-х…

Варран подтянул к себе следопыта. Рран захрипел, засучив крепкими кривыми ногами. Длинный пальцы вожака шутя ломали жирные шеи кормовых, и теперь незадачливому нео стало страшно. Но вожаками даже у нео становятся не только за сильные мышцы, нет. Ума и хитрости Варрану доставало, и убивать лучшего разведчика и нюхача клана он не стал.

– Ищи лучше, Рран, ищи!

За голову странного хомо, похожего на нео, вождь давал награду: стальной кремлевский меч и двух молодых самок. Свою новую жену Варран убил неделю назад – разозлился, когда та случайно дернула клок шерсти, ища блох. А до этого не принесла ему поесть. А до того загляделась на молодого воина из соседнего клана, приведшего нескольких кормовых. Сейчас вожаку группы хотелось женщину, потому он так настойчиво и искал хомо, пахнувшего почти как нео. Но дурак Рран потерял след.

– Варран, я нашел вот это. – Подошедший к ним хмурый нео показал маленький обрывок выделанной кожи. – Похожа…

Вожак не ответил. Кожа и впрямь смахивала на ту, из которой у полухомо сделана одежда.

– Где?

Воин ткнул в сторону незаметного проема между двух сложившихся пополам зданий. Варран в несколько прыжков оказался там, осторожно принюхался. Опасностью не пахло, но зато след того чужака в длинном плаще чувствовал он сам. Вожак присмотрелся, привыкая к темноте. Узкая полоса потрескавшегося асфальта вела вниз.

– Все за мной, арррр, вниз. – Вожак уже ощущал в руках горячую молодую плоть самки. Той, со светлой шерстью и широкими бедрами. – Быстро!!!!

Десять воинов, даже кривоногий Рран, бросились вперед. Трое запалили разумно прихваченные факелы. Спускались долго, перебирались через обвалившиеся перекрытия, осторожно обходили темные провалы «гнойников», густо выходящих наружу.

Варран за спинами своего отряда никогда не прятался, в открывшуюся черную пустоту шагнул первым. Нога хрустнула потемневшими обломками. Сзади напирали воины, вожак пошел дальше, хруст стал сильнее. Рран замешкался у входа, водил носом, тянул воздух.

Примечания

1

Аверс (фр. avers, лат. adversus – «обращенный лицом») – лицевая, главная сторона монеты.

2

Эти события описаны в романе В. Выставного «Кремль 2222. Запад».

3

Персонаж романа В. Филоненко «Кремль 2222.Северо-Восток».

4

Царская водка – смесь концентрированных кислот: соляной, азотной. Иногда к ним добавляется серная кислота. Очень сильный окислитель, растворяет почти все металлы, кроме тантала, родия и иридия.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.