Гороскоп друидов

как мне хорошо у них, как оттаивает за кипено белой скатертью их стола ледяной ком моих неурядиц и какая белозубая улыбка у Инки, я читал про иву и тополь, представляя себе Гришу и Таньку, сколько же серых замшевых веснуушек на ее побледневших от выпитого висках, она, наверное, также мелела лицом в снежной пустыне Севера, на белых подушках чужих постелей, когда приезжала к нему в армию, может, и мне махнуть на все рукой и напиться чаю с Людмилой Рябовой, я читал про сосну и клен, то есть Алика и Леру, вспоминал их черноглазую Мариночку, когда я к ним прихожу в гости, она всегда забирается ко мне на колени и рассказывает мне тихо на ухо свои фантазии, как хорошо было бы положить под елку подарок сразу для всех людей на свете, чтобы утром, после рождественской ночи они раскроют конверт, а в нем белая, как снег, бумага, на которой написано МИР и будет мир, мир всегда, мир должен царить и в нашем вагоне, летящем в снежной ночи, мир должен царить в городе и моей стране, где у каждого свой день рождения и свой гороскоп, по которому каждый из нас и камень, и дерево, и зверь, и птица... Я поднял голову. Держась за поручни, раскачивались вместе с вагоном те, о ком я сейчас думал, и я был частью всех, как и все мы, несмотря на свои личные характеры и судьбы, входим в состав рожденных на этой земле и наполняем даже не такое понятие как НАЦИЯ, а нечто иное - советский народ. И кто наши друиды? Где их святой лес? И по чьему мы живем гороскопу? Мы летели по черному, как тоска, туннелю и усталость чернела в наших зрачках... Я ехал, качаясь, и в точку смотрел... Сидел я, качаясь, и в точку смотрел... Качаясь, я в точку ехал-смотрел...
      я ехал качаясь
      вагон расширяясь
      сузился в точку
      и вытряс трамбованно первую строчку
      душа дыбится в стон
      так трамбовал гремящий вагон
      и первая строчка висела как тромб
      самопризнанье
      самоуслыша
      несамоубийся
      от эмопознанья
      отчаясь рассвет
      мозгами серел
      я ехал качаясь
      и в точку смотрел.