Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. Песни. Стихотворения
ModernLib.Net / Поэзия / Владимир Высоцкий / Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. Песни. Стихотворения - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(стр. 1)
В. Высоцкий
Собрание сочинений в четырех томах. Том 3.
СТИХОТВОРЕНИЯ
Пособие для начинающих и законченных халтурщиков СОРОК ДЕВЯТЬ Поэма-песня в сорока девяти днях (сокращенное издание) Все началось случайно. Люди
оказались один на один с
бушующим океаном…
I Волна на волну находила, И вал за валом набегал. Зиганшин стоял у кормила И глаз ни на миг не смыкал. II Стихия реветь продолжала И Тихий шумел океан. Асхана сменил у штурвала Спокойный Федотов Иван. III Суров же ты, климат охотский, — Уже третий день ураган. Встает у руля сам Крючковский, На отдых уходит Иван. IV Но вот ослабели пассаты, И стала спокойней волна, Вздохнули глубоко солдаты, А с ними вздохнул старшина. V Горючее кончилось раньше, Так мало – что есть и что пить, — И юный, но мудрый Зиганшин Запасы решил разделить. Дальше следуют много дней
умеренного, затем скудного
и наконец совсем скудного
питания. Но люди бодры,
добры и друг на друга не
обижаются…
ХVIII Доедена банка консервов И суп из картошки одной, — Все меньше здоровья и нервов, Все больше желанье домой. ХIХ Страшнее, ужасней лишенья, Ни лодки не видно, ни зги, — И принято было решенье — И начали есть сапоги. ХХ Последнюю съели картошку, Взглянули друг другу в глаза… Когда ел Поплавский гармошку, Крутая скатилась слеза. …Голод становится невыносимым.
Культмассовая работа не ведется по причине
отсутствия муз. инструментов. Люди ослабли,
но смотрят прямо и друг друга не едят.
ХХХVII Сердца продолжали работу, Но реже становится стук. Спокойный и слабый Федотов Глодал предпоследний каблук. ХХХVIII Вот снова муссон разыгрался, Вот снова ревет океан. К штурвалу едва подобрался Все тот же Зиганшин Асхан. ХХХIХ На суше он воин заправский, И штурман заправский он тут. Зиганшин, Федотов, Поплавский Под палубой песни поют. ХL Лежали все четверо в лежку, Ни лодки, ни крошки вокруг. Зиганшин скрутил козью ножку Слабевшими пальцами рук. Есть нечего, пить нечего, курить нечего,
но люди снова бодры. У них второе
дыхание, потом третье, потом
четвертое… Мысли о еде приходят все
чаще, мысли не о еде – все реже. Но все
время – мысль о доме, о родном
подразделении, о хлебе.
ХLVI Зиганшин крепился, держался, Бодрил, сам был бледный, как тень, И то, что сказать собирался, Сказал лишь на следующий день. ХLVII «Друзья!..» Через час: «Дорогие!..» «Ребята! – еще через час. — Ведь нас не сломила стихия, Так голод ли сломит ли нас! ХLVIII Забудем про пищу – чего там! — А вспомним про суперфосфат…» «Узнать бы, – стал бредить Федотов, — А что у нас в части едят?» ХLIХ И вдруг: не мираж ли, не миф ли — Какое-то судно идет. К биноклю все сразу приникли, А с судна летел вертолет. Далее все известно из газет: люди здоровы,
едят, пьют, отдыхают
и фотографируются вместе.
Заключение Окончены все переплеты — Вновь служат, – что, взял океан? — Поплавский, Крючковский, Федотов, А с ними Зиганшин Асхан! Все отступления в прозе можно рифмовать
по принципам:
океан – Асхан – Иван;
картошку – гармошку – крошку – ножку;
чаще употреблять фамилии героев;
герои должны петь и помнить о доме;
Зиганшин – старший, – его употреблять чаще.
Таким же образом могут быть написаны поэмы
о покорителях Арктики, об экспедиции
в Антарктиде, о жилищном строительстве
и о борьбе против колониализма. Надо только
знать фамилии и иногда читать газеты.
‹1960›
* * * День на редкость – тепло и не тает, — Видно, есть у природы ресурс, — Ну… и, как это часто бывает, Я ложусь на лирический курс. Сердце бьется, как будто мертвецки Пьян я, будто по горло налит: Просто выпил я шесть по-турецки Черных кофе, – оно и стучит! Пить таких не советуют доз, но — Не советуют даже любить! — Есть знакомый один – виртуозно Он докажет, что можно не жить. Нет, жить можно, жить нужно и – много: Пить, страдать, ревновать и любить, — Не тащиться по жизни убого — А дышать ею, петь ее, пить! А не то и моргнуть не успеешь — И пора уже в ящик играть. Загрустишь, захандришь, пожалеешь — Но… пора уж на ладан дышать! Надо так, чтоб когда подытожил Все, что пройдено, – чтобы сказал: «Ну а все же неплохо я пожил, — Пил, любил, ревновал и страдал!» Нет, а все же природа богаче! День какой! Что – поэзия? – бред! … Впрочем, я написал-то иначе Чем хотел. Что ж, ведь я – не поэт. ‹Конец 1950-х – начало 1960-х›* * * Если б я был физически слабым — Я б морально устойчивым был, — Ни за что не ходил бы по бабам, Алкоголю б ни грамма не пил! Если б был я физически сильным — Я б тогда – даже думать боюсь! — Пил бы влагу потоком обильным, Но… по бабам – ни шагу, клянусь! Ну а если я средних масштабов — Что же делать мне, как же мне быть? — Не могу игнорировать бабов, Не могу и спиртного не пить! ‹Конец 1950-х – начало 1960-х›* * * Про меня говорят: он, конечно, не гений, — Да, согласен – не мною гордится наш век, — Интегральных, и даже других, исчислений Не понять мне – не тот у меня интеллект. Я однажды сказал: «Океан – как бассейн», — И меня в этом друг мой не раз упрекал — Но ведь даже известнейший физик Эйнштейн, Как и я, относительно все понимал. И пишу я стихи про одежду на вате, — И такие!.. Без лести я б вот что сказал: Как-то раз мой покойный сосед по палате Встал, подполз ко мне ночью и вслух зарыдал. Я пишу обо всем: о животных, предметах, И о людях хотел, втайне женщин любя, — Но в редакциях так посмотрели на это, Что – прости меня, Муза, – я бросил тебя! Говорят, что я скучен, – да, не был я в Ницце, — Да, в стихах я про воду и пар говорил… Эх, погиб, жаль, дружище в запое в больнице — Он бы вспомнил, как я его раз впечатлил! И теперь я проснулся от длительной спячки, От кошмарных ночей – ‹и› вот снова дышу, — Я очнулся от белой-пребелой горячки — В ожидании следующей снова пишу! ‹Конец 1950-х – начало 1960-х›* * * Если нравиться – мало? Если влюбился – много? Если б узнать сначала, Если б узнать надолго! Где ж ты, фантазия скудная, Где ж ты, словарный запас! Милая, нежная, чудная!.. Эх, не влюбиться бы в вас! ‹1961›* * * Из-за гор – я не знаю, где горы те, — Он приехал на белом верблюде, Он ходил в задыхавшемся городе — И его там заметили люди. И людскую толпу бесталанную С ее жизнью беспечной ‹и› зыбкой Поразил он спокойною, странною И такой непонятной улыбкой. Будто знает он что-то заветное, Будто слышал он самое вечное, Будто видел он самое светлое, Будто чувствовал все бесконечное. И взбесило толпу ресторанную С ее жизнью и прочной и зыбкой То, что он улыбается странною И такой непонятной улыбкой. И герои все были развенчаны, Оказались их мысли преступными, Оказались красивые женщины И холодными, и неприступными. И взмолилась толпа бесталанная — Эта серая масса бездушная, — Чтоб сказал он им самое главное, И открыл он им самое нужное. И, забыв все отчаянья прежние, На свое место все стало снова: Он сказал им три са‹мые› нежные И давно позабытые ‹слoва›. ‹1961›* * * Люди говорили морю: «До свиданья», Чтоб приехать вновь они могли — В воду медь бросали, загадав желанья, — Я ж бросал тяжелые рубли. Может, это глупо, может быть – не нужно, — Мне не жаль их – я ведь не Гобсек. Ну а вдруг найдет их совершенно чуждый По мировоззренью человек! Он нырнет, отыщет, радоваться будет, Удивляться первых пять минут, — После злиться будет: «Вот ведь, – скажет, – люди! Видно, денег куры не клюют». Будет долго мыслить головою бычьей: «Пятаки – понятно – это медь. Ишь – рубли кидают, – завели обычай! Вот бы гаду в рожу посмотреть!» Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся! Только не дождешься, чтоб сказал — Что я здесь оставил, как хочу вернуться, И тем боле – что я загадал! ‹1962 или 1963›* * * Я не пил, не воровал Ни штанов, ни денег, Ни по старой я не знал, Ни по новой фене. Запишите мне по глазу, Если я соврал, — Падла буду, я ни разу Грош не своровал! Мне сказали – торгаши Как-то там иначе, — На какие-то гроши Строют себе дачи. Ну и я решил податься К торгашам, клянусь, Честный я – чего бояться! Я и не боюсь. Начал мной ОБХС Интересоваться, — А в меня вселился бес — Очень страшный, братцы: Раз однажды я малину Оптом запродал, — Бес – проклятая скотина — Половину взял! Бес недолго всё вершил — Всё раскрыли скоро, — Суд – приятное решил Сделать прокурору. И послали по Указу — Где всегда аврал. Запишите мне по глазу, Если я соврал! Я забыл про отчий дом И про нежность к маме, И мой срок, как снежный ком, Обрастал годами. Я прошу Верховный суд — Чтоб освободиться, — Ведь жена и дети ждут Своего кормильца!.. ‹1962 или 1963›* * * Давно я понял: жить мы не смогли бы, И что ушла – все правильно, клянусь, — А за поклоны к праздникам – спасибо, И за приветы тоже не сержусь. А зря заботишься, хотя и пишешь – муж, но, Как видно, он тебя не балует грошом, — Так что, скажу за яблоки – не нужно, А вот за курево и водку – хорошо. Ты не пиши мне про березы, вербы — Прошу Христом, не то я враз усну, — Ведь здесь растут такие, Маша, кедры, Что вовсе не скучаю за сосну! Ты пишешь мне про кинофильм «Дорога» И что народу – тыщами у касс, — Но ты учти – людей здесь тоже много И что кино бывает и у нас. Ну в общем ладно – надзиратель злится, И я кончаю, – ну всего, бывай! Твой бывший муж, твой бывший кровопийца. … А знаешь, Маша, знаешь, – приезжай! 1964* * * Я теперь на девок крепкий, И теперь одною меткой Я всех баб равняю как одну: Пусть у ней во лбу семь пядей, Пусть при полном при параде, — Встречу бабу – в сторону сверну. Был я раньше тоже хлипкий — Провожал я их улыбкой, Даже, помню, год с одною жил, — А теперь пройду не глядя — Мне плевать, что ейный дядя Раньше где-то в органах служил. Баб держу я в черном теле, А чтоб лечь в одну постелю — Этим меня можно насмешить, — Даже если умоляет, Даже в экстренном случае — Очень меня трудно уложить! Почему с таким напором Я воюю с женским полом: Изучил я их как свой портрет, — Ведь полвека я – не меньше — Изучаю этих женщин, И сейчас мне – восемьдесят лет. 1964* * * Там были генеральши, были жены офицеров И старшины-сверхсрочника жена. Там хлопало шампанское, там булькала мадера, Вину от водки тесно было, водке – от вина. Прошла пора, чтоб вешаться, прошла пора стреляться, Пришла пора спокойная – как паиньки сидим. Сегодня пусть начальницы вовсю повеселятся, А завтра мы начальников вовсю повеселим. ‹1964›* * * Есть у всех: у дураков И у просто жителей Средь небес и облаков Ангелы-хранители. То же имя, что и вам, Ангелам присвоено: Если, скажем, я – Иван, Значит, он – Святой Иван. У меня есть друг, мозгуем: Мы с Николкой всё вдвоем — Мы на пару с ним воруем И на пару водку пьем. Я дрожал, а он ходил, Не дрожа нисколечко, — Видно, очень Бог любил Николай Угодничка. После дня тяжелого, Ох, завидовал я как: Твой Святой Никола – во! Ну а мой Иван – дурак! Я придумал ход такой, Чтоб заране причитать: Мне ж до Бога – далеко, А ему – рукой подать. А недавно снилось мне, И теперь мне кажется: Николай Угодник – не, А Иван мой – пьяница. Но вчера патруль накрыл И меня, и Коленьку — Видно, мой-то соблазнил Николай Угодника. Вот сиди и ожидай — Вдруг вы протрезвеете. Хоть пошли бы к Богу в рай — Это ж вы умеете. Нет! Надежды нет на вас, Сами уж отвертимся, На похмелку пейте квас, — Мы на вас не сердимся. ‹1965›* * * Смех, веселье, радость — У него все было, Но, как говорится, жадность Фраера сгубила… У него – и то, и се, А ему – все мало! Ну, так и накрылось все, Ничего не стало. ‹1965›* * * Сколько павших бойцов полегло вдоль дорог — Кто считал, кто считал!.. Сообщается в сводках Информбюро Лишь про то, сколько враг потерял. Но не думай, что мы обошлись без потерь — Просто так, просто так… Видишь – в поле застыл как подстреленный зверь, Весь в огне, искалеченный танк! Где ты, Валя Петров? – что за глупый вопрос? Ты закрыл своим танком брешь. Ну а в сводках прочтем: враг потери понес, Ну а мы – на исходный рубеж. 1965* * * Вот и кончился процесс, Не слыхать овацию — Без оваций всё и без Права на кассацию. Изругали в пух и прах, — И статья удобная: С поражением в правах И тому подобное. Посмотреть продукцию: Что в ней там за трещина, Контр– ли революция, Анти– ли советчина? Но сказали твердо: «Нет! Чтоб ни грамма гласности!» Сам все знает Комитет Нашей Безопасности. Кто кричит: «Ну то-то же! Поделом, нахлебники! Так-то, перевертыши! Эдак-то, наследники!» «Жили, – скажут, – татями! Сколько злобы в бестиях!» — Прочитав с цитатами Две статьи в «Известиях». А кто кинет втихаря Клич про конституцию, «Что ж, – друзьям шепнет, – зазря Мёрли в революцию?!.» — По парадным, по углам Чуть повольнодумствуют: «Снова – к старым временам…» — И опять пойдут в уют. А Гуревич говорит: «Непонятно, кто хитрей? Как же он – антисемит, Если друг его – еврей? Может быть, он даже был Мужества немалого! Шверубович-то сменил Имя на Качалова…» Если это, так сказать, «Злобные пародии», — Почему бы не издать Их у нас на Родине? И на том поставьте крест! Ишь, умы колышутся! В лагерях свободных мест Поискать – отыщутся. Есть Совет – они сидят, — Чтоб «сидели» с пользою, На счету у них лежат Суммы грандиозные, Пусть они получат враз — Крупный куш обломится, И валютный наш запас Оченно пополнится. ‹1966›* * * Экспресс Москва-Варшава, тринадцатое место, — В приметы я не верю – приметы ни при чем: Ведь я всего до Минска, майор – всего до Бреста, Толкуем мы с майором, и каждый – о своем. Я ему про свои неполадки, Но ему незнакома печаль: Материально – он в полном порядке, А морально… Плевать на мораль! Майор неразговорчив – кончал войну солдатом, — Но я ему от сердца – и потеплел майор. Но через час мы оба пошли ругаться матом, И получился очень конкретный разговор. Майор чуть-чуть не плакал, что снова уезжает, Что снова под Берлином еще на целый год: Ему без этих немцев своих забот хватает, — Хотя бы воевали, а то – наоборот… Майор сентиментален – не выдержали нервы: Жена ведь провожала, – я с нею говорил. Майор сказал мне после: «Сейчас не сорок первый, А я – поверишь, парень! – как снова пережил». 1966* * * Я – летчик, я – истребитель, Вылетов шесть на дню. Хотите, о «мессершмитте», О двух «фокке-вульфах» – хотите?… Ладно, повременю. Сейчас эскадрилья тяжелых – девятка Уходит в ночной полет. Ну а теперь я начну по порядку, Зачем забегать вперед? Я ложь отличаю от были — Положено мне различать. Мы Брест сегодня отбили. Вчера же мы Брест бомбили, А в Бресте – дом мой и мать. Мы сопровождали тяжелых девятку — Свои свой же город бомбят! Но… видите, я не могу по порядку, Опять забегаю назад. Теряю я голову редко: Я – ас, но внизу же Брест! Один так и содит в отметку!.. Я чуть не нажал на гашетку, Случайно поймав его в крест. Но вот отбомбилась тяжелых девятка, Внизу все, как надо, идет. Все было, как надо, и скоро посадка, А я забегаю вперед. Я – летчик, я – истребитель, Со мною случилась беда, Я ночью летал в прикрытье, Хотите, еще пошлите, Но – чтобы не знать, куда. ‹1967›* * * А меня тут узнают — Ходят мимо и поют, За мое здоровье пьют андоксин. Я же славы не люблю — Целый день лежу и сплю, Спросят: «Что с тобой?» – леплю: так, мол, сплин. А ко мне тут пристают: Почему, мол, ты-то тут,- Ты ведь был для нас статут и пример! Что же им ответить мне? — Мол, ударился во сне, Мол, влияние извне, лик химер… ‹1967›* * * Что сегодня мне суды и заседанья — Мчусь галопом, закусивши удила: У меня приехал друг из Магадана — Так какие же тут могут быть дела! Он привез мне про колымскую столицу небылицы, — Ох, чего-то порасскажет он под водку мне в охотку! — Может, даже прослезится долгожданная девица — Комом в горле ей рассказы про Чукотку. Не начну сегодня нового романа, Плюнь в лицо от злости – только вытрусь я: У меня не каждый день из Магадана Приезжают мои лучшие друзья. Спросит он меня, конечно, как ребятки, — всё в порядке! — И предложит рюмку водки без опаски — я в завязке. А потом споем на пару — ну конечно, дай гитару! «Две гитары», или нет – две новых сказки. Не уйду – пускай решит, что прогадала, — Ну и что же, что она его ждала: У меня приехал друг из Магадана — Попрошу не намекать, – что за дела! Он приехал не на день – он все успеет, — он умеет! — У него на двадцать дней командировка — правда, ловко? Он посмотрит все хоккеи, поболеет, похудеет, — У него к большому старту подготовка. Он стихов привез небось – два чемодана, — Хорошо, что есть кому его встречать! У меня приехал друг из Магадана, — Хорошо, что есть откуда приезжать! 1966* * * День-деньской я с тобой, за тобой — Будто только одна забота, Будто выследил главное что-то — То, что снимет тоску как рукой. Это глупо – ведь кто я такой?! Ждать меня – никакого резона. Тебе нужен другой и – покой, А со мной – неспокойно, бессонно. Сколько лет ходу нет – в чем секрет? Может, я невезучий – не знаю! Как бродяга гуляю по маю, И прохода мне нет от примет. Может быть, наложили запрет? Я на каждом шагу спотыкаюсь: Видно, сколько шагов – столько бед, — Вот узнаю в чем дело – покаюсь. 3uмa 1966/67* * * Подымайте руки, в урны суйте Бюллетени, даже не читав, — Помереть от скуки! Голосуйте, Только, чур, меня не приплюсуйте: Я не разделяю ваш устав! ‹1967›ЗАБЫЛИ Икона висит у них в левом углу — Наверно, они молокане, — Лежит мешковина у них на полу, Затоптанная каблуками. Кровати да стол – вот и весь их уют, — И две – в прошлом винные – бочки, — Я словно попал в инвалидный приют — Прохожий в крахмальной сорочке. Мне дали вино – и откуда оно! — На рубль – два здоровых кувшина, — А дед – инвалид без зубов и без ног — Глядел мне просительно в спину. «Желаю удачи!» – сказал я ему. «Какая там на хрен удача!» Мы выпили с ним, посидели в дыму, — И начал он сразу, и начал!.. «А что, – говорит, – мне дала эта власть За зубы мои и за ноги! А дел – до черта, – напиваешься всласть — И роешь культями дороги. Эх, были бы ноги – я б больше успел, Обил бы я больше порогов! Да толку, я думаю, – дед просипел, — Да толку б и было немного». «Что надобно, дед?» – я спросил старика. «А надобно самую малость: Чтоб – бог с ним, с ЦК, – но хотя бы ЧК Судьбою интересовалась…» ‹1967›* * * Машины идут, вот еще пронеслась — Все к цели конечной и четкой, Быть может, из песни Анчарова – МАЗ, Груженный каспийской селедкой. Хожу по дорогам, как нищий с сумой, С умом экономлю копейку И силы расходую тоже с умом, И кутаю крик в телогрейку. Куда я, зачем? – можно жить, если знать. И можно – без всякой натуги Проснуться и встать, если мог бы я спать, И петь, если б не было вьюги. ‹1966›* * * Вы учтите, я раньше был стоиком, Физзарядкой я – систематически… А теперь ведь я стал параноиком И морально слабей, и физически. Стал подвержен я всяким шатаниям — И в физическом смысле, и в нравственном, Расшатал свои нервы и знания, Приходить стали чаще друзья с вином… До сих пор я на жизнь не сетовал: Как приказ на работе – так премия. Но… связался с гражданкою с этой вот, Обманувшей меня без зазрения. … Я женился с завидной поспешностью, Как когда-то на бабушке – дедушка. Оказалось со всей достоверностью, Что она была вовсе не девушка. Я был жалок, как нищий на паперти, — Ведь она похвалялась невинностью! В загсе я увидал в ее паспорте Два замужества вместе с судимостью. Я мужей ей простил – ох, наивный я, А она меня – чарами-путами: Мол, судимости все за невинные Операции с овоще-фруктами. И откуда набрался терпенья я, Когда мать ее – подлая женщина — Поселилась к нам без приглашения И сказала: «Так было обещано!» Они с мамой отдельно обедают, Им, наверное, очень удобно тут, И теперь эти женщины требуют Разделить мою мебель и комнату. … И надеюсь я на справедливое И скорейшее ваше решение. Я не вспыльчивый, и не трусливый я —
Страницы: 1, 2
|
|