Хроники разбитого зеркала - Там, где фальшивые лица

– Нужно запастись солью в дорогу – кто знает, какая нечисть захочет поточить на нас свои зубы, – заявил Ангар.

– А тряпичные куклы, набитые крапивой, чтобы обезопасить себя от ведьм, у тебя, случаем, не припрятаны? – проворчал Дори. Старая горная ведунья Абели, дальняя тетка Рубина и родная бабушка Ангара, сделала внука чрезмерно суеверным – подчас доходило до крайностей.

– Не припрятаны. – Непутевый потянулся было к большой кожаной сумке, с которой никогда не расставался, чем выдал себя с головой.

– Ангар, ты неисправим! Мне и без твоих мнительных глупостей много чего нужно подготовить.

– И что же ты будешь подготавливать?

Дори пустился в пространное описание того, что нужно сделать перед отъездом. На половине его речи Ангар уснул прямо за столом, уложив голову на большую кружку, судя по всему, приняв ее за подушку. Уставший хозяин не стал будить гостя и тоже отправился спать. А кот все мяукал за дверью и неистово царапал ее.

* * *

– Нет! Только не это!

Дори подскочил на кровати, не понимая, что происходит. Крик, раздавшийся над самой его головой, был полон боли и ужаса. Утро уже наступило, в щели между ставнями лез влажный рассветный туман, и скоро должна начать горланить мерзкая птица у соседки напротив, но вряд ли какой-нибудь ранний петух смог бы вложить в свое кукареканье столько чувства и переживания. Кричал Ангар.

– Дрикх Великий! Почему?! За что?! Ну почему снова?! И почему это всегда случается именно со мной?!

– Что опять, Ангар? – Дори слез с кровати, пытаясь понять, что происходит. – Что у тебя приключилось? Кошмар приснился?

На глазах Непутевого выступили слезы. Его помятое после неудобного сна лицо с отпечатком кружки на щеке вкупе с печальными мокрыми глазами выглядело необычно для него искренне, невинно и по-детски жалобно. Было видно, что его друг в эти мгновения испытывал горе, сравнимое лишь с потерей матерью единственного ребенка.

– Карта исчезла! Ее украли!

– Что?!

– Это сделала твоя Мэри! – мнительно скосился на дверь Непутевый. – Эта старая ведьма… эта мерзавка… Больше некому…

– Что?! – Рубин окончательно проснулся и сразу бросился к столу – их бесценного плана по розыску сокровищ действительно не было, но и сам Ангар нес ни с чем не сравнимый бред. – Мэри никогда не заходит сюда! Не мели чепухи! И не смей называть ее ведьмой, она этого очень не любит!

Дори поспешил открыть ставни, впуская в комнату утренний свет.

– Все эти знамения, все приметы говорили о скорой беде, – начал причитать Непутевый, нервно расхаживая вокруг стола и заламывая руки. – Сперва я споткнулся о порог, когда выходил из таверны вчера утром. Потом мне было лень снимать рубаху, и я наложил заплату прямо на себе! А после, глупец, отрезал лишнюю нитку! Беспечный дурень! А еще кто-то, кажется, говорил о разбитом зеркале… И этот… этот черный кот вчерашний! Мерзкий Паренек!.. Но я забыл о знаках. Не видел их! А ведь говорила мне моя старая бабушка Абели: «Ангар, мальчик мой, никогда не игнорируй знаков, верь приметам, не забывай оберегов!» А я, ее бестолковый внук, никогда ее не слушал! У-у… Где ты сейчас, бабушка?! Погляди на своего непутевого внука… Как я мог не поверить знакам! Приметы меня предупреждали, а я…

Дори вдруг осенило:

– Постой-ка… – Он зажмурил глаза, чтобы ничто не отвлекало его от размышлений. Гном вспоминал весь вчерашний вечер. Вспоминал произошедшие тогда странности. Свое необъяснимое чувство, походящее на нить, выбившуюся из пряди гобелена, или на отсутствие чеканки с одной из сторон монеты. Приметы! Точно-точно… Без этого не обошлось, эх, малыш… – Я все понял, Ангар!

– Что?

– Славный Паренек! Кот!

– Я ведь о том тебе и твержу! – Глаза Непутевого загорелись яростью, он начал неистово оглядываться по сторонам с видом безумного демона из Бездны, выискивающего свою жертву. – Это он, этот усатый мерзавец выкрал карту! Я так и знал! Где мой особый нож для освежевания мерзких черных котов?!

– Ангар, уймись! – отвесил звонкую пощечину другу Дори. – Как кот мог выкрасть карту? Приди в себя! Здесь другое. Вспомни, как он странно вел себя вечером… Шипел, дыбил шерсть, царапался! Я, кажется, понял… Котик, милый котик… кого же ты почуял вчера?

Дори подошел к кровати, отдернул край прохудившегося покрывала и встал на четвереньки, вглядываясь в темноту. Здесь было пыльно, в углах висели кружева паутины – гном никогда не позволял Мэри прибираться в его комнате, пока он не в отъезде, а у самого, понятное дело, руки никогда не доходили… Под самой стеной, куда не дотянуться, стоял драный сапог с разверстым зевом носка и полуотломанным каблуком, по полу были рассыпаны деревянные пуговицы и медяки – рачительности (черты, которая требуется каждому истинному купцу, как любил поворчать старый Глойн) за Дори Рубином никогда не замечалось. Еще там обнаружились старый пустой мешочек для монет, огрызок пера для письма и гребешок для бороды с четырьмя отломанными зубчиками. Еще бы: где же держать все эти «ценные» вещи, как не под кроватью?! Там им самое место. Вот, правда, ни одной мыши, как и ее следов в пыли, не наблюдалось. Дори нахмурился… он совершенно точно помнил то вчерашнее странное ощущение, как будто здесь что-то не так. Более того – сейчас он испытывал то же самое. Нечто выбивалось из привычной, обыденной картины беспорядка, который всегда творится под кроватями. Пыльно, паутинно и довольно затхло (главное не чихнуть, а то потом не прокашляешься) – вроде все как обычно, но… Взгляд гнома уперся в деревянные доски пола. Пыль пролезла в щели сухими серыми нитями, вот только… почему же она стерта на самих досках?! Дори даже ткнул пальцем, чтобы убедиться в верности своего наблюдения. Пыль действительно была стерта чем-то большим, по форме напоминающим холщовый мешок, набитый мукой. Все верно: нечто довольно крупное имело наглость валяться под его кроватью, а учитывая, что палец совсем не окрасился серым, это произошло совсем недавно. Не далее как вчера! Отгадки сами начали лезть в голову рыжебородого гнома. Это он и увидел ночью, когда заглянул сюда в первый раз, полагая, что котяра почуял мышь, хоть тогда и не понял сути. И тут Рубин заметил еще одну странность, которая как ни пыталась, все же не смогла ускользнуть от его пристального взгляда: серая пелена в самом углу у старого башмака оказалась также подернута чьим-то прикосновением.

– Кочергу! – потребовал Дори, протянув руку за спину. Ничего не понимающий Ангар поспешил исполнить указание – ладонь Рубина потяжелела под холодным металлом…

Рыжебородый осторожно подцепил башмак кочергой, легонько приподнимая его за дыру в носке. Резким движением гном отшвырнул его в сторону. Подле старой обуви четко отпечатался след, оставленный дерзким злоумышленником.

– Да! – Пыхтя, Дори выбрался из-под кровати и уселся на нее сверху. Вид его был задумчив, в голове, судя по всему, шла какая-то непрекращающаяся работа. Та же реакция происходила, когда Рубин пытался подобрать ключ к какой-нибудь загадке или сложному замку от чужого сундука… Непутевый решил не трогать друга – тот потом сам все расскажет, не злясь, что его сбили с мысли. Главное – набраться терпения.

Рубин встал с кровати и подошел к окну. Утро было прохладным и туманным. Белыми клочьями затянуло всю улицу, будто какой-то великан высыпал за окно все перья из своей перины. Смутно проглядывали окна дома напротив, где-то лаяла беспокойная шавка. Это мерзкое создание, никчемное по своей сущности, было огромным недостатком в жизни выходца из спокойных предгорий Дори: вечно стенающая под его окном собака своим визгом и непотребными хрипами не давала заснуть ни днем ни ночью…

– Знаешь, дружище… – пробормотал Дори. – Я знаю, кто украл нашу карту. И это, конечно же, не Славный Паренек. Дрикх Великий! Подумать только: у мерзавца превосходная выдержка – я же глядел прямо на него!

– Сейчас же, Дори! Дай мне его! – вскричал Ангар, будто надеясь, что Рубин тут же возьмет и вытащит похитителя из кармана, словно ярмарочный фокусник, и вытянул перед собой руки, крепко сжатые в недвусмысленном жесте стягивания веревки на чьей-то предполагаемой шее. – Ух, я ему…

– Прошло не так уж и много времени, – рассуждал вслух Дори. – Он не мог далеко уйти. Да и просто так дернуть из города ему никто не даст… Дела-дела-дела. Гильдия, обязательства перед мастером, да и все остальное…

– Постой-ка! – перебил Непутевый. – Гильдия? Мастер? Торговцы? Глойн?! Ух, старая пещерная крыса! Ну, я его… я так отделаю злобного хрыча этой самой кочергой, что он вовек не сможет разогнуть спину, а потом запихну мерзавца на дно его же собственного сундука, куда он обещался меня засунуть, когда поймает! Ух, дай только доберусь до тебя, дай только доберусь!

– Уймись, Ангар. Ты кое-что понял, но, как обычно, не все и не до конца… Позволь думать тем, кто умеет это делать! И не смей перебивать меня!

– Больно нужно, – насупился Непутевый и хлопнулся, не снимая сапог, на кровать Дори, демонстративно закинув ноги ему на подушку; хозяин будто бы не заметил.

Рубин начал пояснять:

– Старый город, наш район Гортена, был разделен между двумя торговыми гильдиями. Это произошло совсем недавно. Когда пополз слух о том, что на Элагон двинулась темная армада Деккера Гордема, Глойн и его присные сбежали… то есть перебрались сами и перенесли штаб общества в столицу. Так вот, по их прибытии сюда здесь началось то же, что и в Элагоне, когда там впервые объявились гномы-купцы: произошли столкновения с купеческим объединением местных, что с давних пор заправляло в Гортене всей торговлей. Король Инстрельд благоволит Нор-Тегли, поэтому сразу же издал ряд указов, дающих нашим пройдохам большие привилегии. Ясное дело, Райли, глава столичной гильдии, был вне себя от ярости, когда торговцы Глойна отрубили топором печатного королевского «Эдикта Нор-Тегли» добрую половину его бывшего рынка…

– Ближе к делу. Я сейчас засну…

– Ну да. Я и говорю: идет война между гильдиями старого хрыча и скупердяя Глойна и не менее жадного до денег хитреца Тобиуса Райли. Надрывая спину в торговом Сообществе Свободных, я узнал много чего из секретов успешного ремесла. Обе стороны не гнушаются никакими средствами, вплоть до краж, подлогов и смертоубийств… – Непутевый сделал вид, что захрапел, поэтому Дори, недовольно поморщившись, продолжил: – В общем, кто-то из алхимиков, получающих свою долю от Райли, снова начал исподтишка приторговывать запрещенными зельями невидимости… Да, Ангар, да, не пучь ты свои глаза, все равно лучше ты меня не разглядишь! Вчера ночью нас посетил Невидимка, некто из гильдии Тобиуса Райли, негодяй оставил отпечаток ладони в пыли под кроватью… Помнишь, как вчера сама собой открылась дверь? Держу пари, тогда-то этот прозрачный тип сюда и пробрался. Славный Паренек почуял его – кошки вообще видят то, чего остальные ни за что не узрят, такие уж они, эти славные мохнатые создания.

– Мы пропали, – простонал Ангар. – Карта пропала… Где-то у меня здесь был припрятан яд… – Непутевый начал рыться в сумке с различными средствами для борьбы с плохими приметами. Должно быть, жизнь без карты сокровищ была для гнома хуже всех возможных дурных предзнаменований…

– Уймись, Ангар, – уже в который раз за это утро повторил Дори. – Все не так ужасно. Задержимся на полдня – это не беда…

– Полдня? А я-то надеялся, что один только Лори Неудачник сбрендил! Это Не-ви-дим-ка! Как найти того, кто невидим? Как его поймать?

– Главное, – Рубин поднял кверху указательный палец, – знать, где этот негодяй ошивается, все остальное мелочи. У нас не слишком-то большой выбор подобных мест…

– Ты знаешь их всех по именам? Этих твоих незримых проходимцев?

– Тех, кто пьет зелье у Райли? Конечно. Каждый из купцов Глойна должен знать, с чем может иметь дело. Джим Баркин, Бран Линвуд и Томас Керен. Зелье это, скажу тебе по секрету, имеет очень много побочных эффектов, поэтому пьют его лишь эти трое смельчаков, или глупцов – неважно. Итак, Джим Баркин… не подходит: толст настолько, что не забрался бы под кровать. Бран… Бран-барабан… Настолько туп, что, если бы надумал провернуть подобное, ему пришлось бы зелье невидимости запивать зельем ума. Остается Томас…

– Будем знать, что выбить ему на надгробии. Где его найти и как нам его увидеть?

– Все «райлины» («крысы Райли», как зовет их старый хрыч) днюют и ночуют в «Плеши Глойна» (бывшем «Набитом Мешке»). Это заведение находится на восточном отшибе Старого города, не ошибешься. Улица Слепого Стрелка подходит к основанию холма, на его вершине – именно это место. Полагаю, ты можешь догадаться, отчего трактир с недавних пор зовется «Плешью Глойна».

– Там очень «любят» Нор-Тегли, – хмыкнул Ангар, в другое время он посмеялся бы над названием и даже не преминул бы выпить в его честь, полностью одобряя.

– Это самое что ни на есть вражье логово для каждого гнома. Не попадись. Главное – добудь карту и беги прочь из этого притона. Ты не будешь в безопасности, пока не оставишь далеко за спиной и сам холм, и даже улицу Слепого Стрелка.

– Это все замечательно. Но как я его увижу? Облить его водой? Обсыпать мукой? Что там еще?

– Все это на крайний случай. Для начала тебе нужно его заметить… Сейчас, сейчас… – Дори засуетился и ринулся к каминной полке, начав копошиться в резных шкатулках. – У меня где-то было… здесь или не здесь… Погоди. Мой инструмент против различной невидимой мерзости. – Крышки стучали, с силой опускаемые обратно, когда гном не находил то, что искал. Наконец он извлек нечто из небольшого ларца, стоявшего на краю, и протянул вещицу другу.

Непутевый моргнул раз, другой… он не верил своим глазам. Дори пытался всучить ему самую обычную швейную иглу! И пусть она была длиной с палец, но вряд ли ею кого-нибудь удалось бы заколоть.

– Это что, Рубин? Намек, чтобы я пришил его? Я что, похож на портняжку?

– Дурень. – Дори разозлился – ему-то все казалось само собой разумеющимся. – Нужно глядеть в ушко, через него и увидишь Невидимку!

– Ну и мелкотня! Да я не разгляжу там ничего! Ну ладно… – Непутевый спрятал «инструмент» и принялся готовиться к делу. Повесил чехол с арбалетом на ремне через плечо, свой топор он решил не брать – слишком неудобен для драки в трактире, случись такая, тем более что короткий меч и без того был при нем.

– И помни, Ангар, основное преимущество Невидимки в том, что он тебя видит, а ты его нет.

– Уж не забуду. – Непутевый нахлобучил на плечи свою старую серую накидку, попробовал, легко ли вынимается под плащом оружие из ножен.

– Давай, найди мерзавца… А я пока разыщу Лори.

Непутевый скрылся за дверью – за Ангара Дортана, бесшабашного храбреца, Рубин не волновался. Почему-то Дори был уверен, что ему самому выпала куда как более трудная и неприятная задача.

* * *

Дырявый сапог по голенище утонул в глубокой луже. Грязная вода и влажная глина тут же полезли в прореху. Тому, кто пробирался по разбитой улочке, было плевать на подобные неудобства, поэтому новый шаг вновь пришелся в нехоженое болото. Никто и никогда не собирался мостить здесь улицы камнем – лишь кое-где в коричневой жиже валялись полусгнившие доски. Если бы вы поинтересовались, где именно находится худшее место на свете, местные жители с радостью пригласили бы вас к себе в гости. Предместья Гортена для прилично одетого жителя являлись не чем иным, как непроходимой топью (причем во всех смыслах этого слова), за благосостоянием которой, само собой, никто не следил. Улицы здесь не отличались осмысленной планировкой, а дома будто соперничали между собой в неказистости и убогости. Вот ты идешь и думаешь: «Хуже вон того дома, что нависает над дорогой покосившейся стеной, здесь нет», как тут же замечаешь следующий дом – у него одной из стен нет вовсе…

Когда-то очень давно под внешней крепостной стеной славного Гортена располагались фортификационные укрепления в виде рвов, насыпных валов и рытых траншей. Кое-где даже высились одинокие круглые башни. Но набегов на столицу не случалось уже несколько веков, и вся местность у города значительно изменилась за это время. По обе стороны от главного тракта и до самого леса теперь тянулись кривые улочки (бывшие траншеи), над которыми нависали домишки: где просто сараи, где даже каменные, разбросанные там и здесь, на возвышении бывшего вала или внизу, под склоном. Подчас попадались наполовину выбитые заборы, ограждавшие нищие изрытые огороды, где могла уродиться разве что свекла, по своей форме напоминающая скрюченный в муках корень мандрагоры, да петрушка – скорее черная, нежели зеленая, с мерзким запахом и таким резким вкусом, от которого все оставшиеся зубы просто мечтали поскорее выпрыгнуть изо рта.

Через полные вонючей гнилой воды канавы кое-где были переброшены неширокие мостки, сколоченные и собранные из досок, бревен и всего прочего, что можно было найти и оторвать от кровель, стен или полов в брошенных домах этих щедрых окрестностей. Нынче старые затянутые илом и ряской рвы носили «гордые» названия «Малой Помойной», «Большой Помойной» и просто «Зеленой» канав.

Нищий, устало бредущий по разбитой улице, пробираясь в тумане к городу, подошел как раз к мосту через Зеленую канаву. Уже в десяти ярдах был слышен громкий рокочущий звук, походящий на ровный безмятежный храп, раздающийся из-под моста.

Все знали, что здесь уже полтора десятка лет живет большой зеленый тролль. Никто не пытался выжить его из берлоги, да и кто бы посмел? Тролля звали Бартоломью, и все в предместьях его уважали, поскольку однажды он сожрал наглеца-стражника, одного из тех негодяев, что пытались устанавливать свои порядки в Квартале-под-Стенами. Больше стражники сюда не заявлялись, а Бартоломью всегда был сыт – благодарные жители предместий приносили ему различную птицу: уток, гусей, кур. Никто не знал, откуда пришел тролль, но местные не были против того, чтобы он жил под мостом Зеленой канавы, тем более что он никогда оттуда не вылезал.

Нищий осторожно перебрался по мосту под гулкий утробный храп Бартоломью, тролль совсем недавно отправился на покой, он, как и все представители его племени, был не в ладах с солнцем. Бродяга зажал пальцами нос – вонь от спящего в канаве здоровяка была невыносимой даже для него – и направился к Дырявому колодцу.

Многие знали этого бездомного, но мало кто был посвящен в его тайну, считая нищего попросту умалишенным со странной привычкой что-то говорить себе под нос и подчас дергать, словно в конвульсиях, конечностями и головой. Их всегда было двое, но все видели лишь одного. Исхудалый гном, жалкий и ободранный, словно канализационная крыса. Спутанная борода с налипшими комьями грязи перетянута куском простой веревки, длинные волосы, которые не мыли, должно быть, уже больше года, – тоже. От бродяги жутко воняло, а походка его казалась неуверенной и угловатой, словно его кто-то постоянно с силой щипал то за один бок, то за другой.

– Я снова тебя терплю, Вчера, – прошамкал гном, вдруг резко вжав голову в плечи, будто его только что по ней сильно ударили. Подле нищего никого не было. Он обернулся через левое плечо и криво усмехнулся, губы его задрожали. – Не нужно… не нужно, Вчера… Хватит веселиться… Довольно, довольно… Куда я иду? Ты ведь знаешь… Все верно – я его продам и куплю эля, и ты уснешь. Или я усну – неважно. Главное – что я тебя не буду слышать еще несколько дней… – Никто не отвечал, но нищий перешел на крик, будто некто пытался его отговорить от чего-то, будто этот непонятный тип угрожал ему. – Нет, это ты не смей, Вчера! Я лучше тебя знаю, что делаю. Я уже не могу тебя терпеть, я вынужден продать его – ты сам меня заставляешь пойти на смертный грех…

Подле гнома по-прежнему никого не было. Сам он тоже никого не видел, но всегда чувствовал злобное присутствие кого-то незримого и неосязаемого. Того, кто всегда дышал ему в спину, кто будто вкладывал свои слова ему в голову, не открывая рта, чтобы заговорить. Да, этот Нор-Тегли, что нищенствовал в предместьях Гортена, был умалишенным. Своего невидимого спутника он называл «Вчера», и это имя подходило тому как нельзя лучше, словно платье, идеально сшитое портняжкой по меркам. «Вчера» – это было обращение к чему-то тяжелому, давящему и неотвратимому, что всегда за спиной, словно день, который уже прошел, но не позволяет себя забыть и ни на миг не отпускает. Именно Вчера, по мнению гнома, являлся причиной всех неудач, сопровождавших его всю жизнь. Вчера был словно некоей тучей неведомого проклятия, отбрасывающего на него свою мрачную тень. Это из-за него гнома прозвали Неудачником, но никто не хотел понимать истинную причину его бед. Всю жизнь несчастный Нор-Тегли пытался дознаться, искал правду, облазил весь север в попытках обрести понимание причины, за что именно его, а не кого-нибудь другого неведомые силы обрекли на муки отчаяния. Здесь, в Гортене, он оказался не случайно. Сюда привел его этот бесконечный поиск, и именно здесь он не нашел ничего, кроме безжалостной стены тупика перед самым своим носом. А потом он открыл для себя столь желанный способ забываться… способ прогонять от себя на некоторое время своего извечного назойливого спутника. Кто бы мог подумать, что обычное дурманящее сознание пойло из дешевых кабаков и харчевен сможет сделать то, чего никак не удавалось колдовским зельям и прочей магии. Нить поиска длиною в жизнь оборвалась, и гном перестал искать – он потратил все свои силы, время и немногочисленные накопления, чтобы просто забыться… Так и приключилось, что он стал самым жалким из нищих Гортена, самым отталкивающим из всех местных побирушек.

Нор-Тегли вспоминал тот случай, когда он заработал свои последние деньги. Это было более седмицы назад…

Тем днем у основания Хмурой башни прятался некто. Вел он себя странно и подозрительно, явно что-то вынюхивая, за кем-то подглядывая и подслушивая, что творится кругом. Некто был настолько занят своим делом, что не заметил подошедшего к нему гнома, и, когда нищий коротышка ткнул его в спину, дотронувшись до плаща, даже подпрыгнул от неожиданности.

– Господин, – пролепетал гном, вглядываясь в лицо незнакомца. Для любого из тех, кто прожил достаточное время в нищенском пригороде Гортена, стало бы ясно, что этот человек явно не из этих мест. И пусть лицо подозрительного типа было измазано грязью, а одет он был в сильно поношенные одежды – даже последний слепец из шайки Глазастого Ку распознал бы в облике чужака нарочитую маскировку. А если он не отсюда и скрывает свой облик, то у него, возможно, что-то да и найдется в карманах. Подобный прохожий точно достоин называться господином, пока, по крайней мере, не протянет дарящую руку или не отшвырнет просящего в грязь.

– Чего тебе, попрошайка? – оглядевшись по сторонам, спросил незнакомец. Никто из тех, кто видел гнома в предместьях, ни за что не смог бы опознать в нем Нор-Тегли. Все думали, что перед ними просто убогий коротышка. Как-то трудновато было представить себе нищего побирушку-гнома. По мнению людей, сыны гор и предгорий неизменно богаты, шикарно одеты и слишком горды для того, чтобы бродить в подобном виде, валяться пьяными в грязных канавах, спать в сырых подвалах или просить подаяние.

– Господин, не подадите ли сирому да голодному на кусок хлебной лепешки, ради Хранна Милостивца и Синены Заступницы?

Он назвал имена чужих богов, ведь его бог здесь был не в особом почете. Для всех остальных его бог был давно мертв. Уже не раз ему приходилось употреблять эту фразу. Сперва его коробило, но вскоре он настолько привык, что уже не думал о сказанном как о предательстве веры и религии предков. Эти слова он слышал от других нищих – тех жалких людишек, что обитали в туннелях под городом или в полуразваленных лачугах здесь, в предместьях.

– Пошел прочь, мерзкий карлик. – Господин поспешил отойти на пару шагов от попрошайки. Было видно, что в его планы (какие бы они там ни были) не входило с кем-то здесь общаться.

Гном вздохнул и побрел прочь – не впервой ему отказывали, но прилипчивой, словно пух чертополоха на смоле, наглостью местных обывателей он еще не обладал. Хорошо хоть в лицо не плюнули и бока не намяли…

– Эй, ты, – приглушенно позвал его человек, видимо, передумав. – Постой-ка. – Незнакомец поманил его к себе рукой, все так же подозрительно оглядываясь по сторонам. – Карлик, ты хочешь заработать три медяка?

– Конечно, сэр! – Глаза бородача на миг жадно загорелись, но тут же вновь поблекли.

– Ты все тут знаешь? – Подозрительный господин обвел рукой окрестности. Гном кивнул. – Что ты слышал о новых людях, что приходят сюда? Чужаки разные…

– Вроде вас, сэр? – усмехнулся гном. – Здесь таких хватает. Все, в кого ни плюнь, подаются в столицу, еще не зная, что их надеждам здесь не суждено сбыться. Вас, господин, интересует кто-то конкретно?

Человек на мгновение задумался. По его лицу было видно, что он не хочет идти напрямик, не желая рисковать каким-то своим делом, но при этом времени у него не то чтобы много.

– Что ты слыхал о беглых каторжниках?

– А у вас к этим ребятам дела али как? – нахмурился гном. Пусть он и не отсюда родом, но уяснил себе предельно ясно, что порой распускать язык не следует – кое-кто может тебе его и отрезать… прямо с головой. Лично для себя бродяга четко решил ни за что не влезать в свары между тайной стражей и местной преступной братией.

– Мои дела останутся при мне, – твердо сказал человек, и в его руке появились монеты. Их было немногим больше обещанных трех медяков. Дрикх Великий! – неужели в перчатке незнакомца блеснул белым серебряный тенрий?! Это все меняло…

– Кое-кто сказал давеча кое-кому, что сам слышал от кое-кого, а тому напел в ухо некто не далее чем два дня назад, что братья Броганы, известные конокрады, бежали прямо из петли и обосновались не где-нибудь, а именно здесь, на чердаке у Толстухи Мо. Эта всем известная дама приторговывает лепешками с крысятиной – советую, господин, пальчики оближете! – и живет в лачуге у Большой Канавы. Это в четырех кварталах отсюда.

– Братья Броганы… – задумчиво протянул человек. – Нет, это не то. Еще… Есть здесь кто-нибудь, кто сбежал с… Теальской каменоломни?

– Не слыхал о таких. Сплетни, правда, бродят по улицам об одном убивце, что прикопался где-то поблизости, но, как рассказывал кое-кто историю, услышанную от кое-кого, одному своему приятелю, когда я подслушал, его привезли на черной карете, что появилась здесь со стороны нового дайканского тракта, проходящего, как всем известно, и мимо Теала. И он протирает зад неподалеку от сгоревшего дома на улице Грызов или еще где. О подобном наверняка знает Уорл Ловкие Пальцы, что лучше всех играет в кости у «Трех Голубиц» подле Большой Помойной канавы. Если нужно, у него все и спросите. Только не говорите, кто вас к нему послал. И еще… моя плата.

– Хоть ты мне и не сильно помог: бродяги на черных каретах, братья-конокрады да и прочее… ладно, держи… Говоришь, «Три Голубицы»?

Гном кивнул и поспешно протянул руку за деньгами…

Нечего удивляться, что пять медных грошей и один серебряный тенрий быстро испарились, как ночной призрак, попавший в полосу света от фонаря. Прошла какая-то седмица, а у бродяги-гнома уже с вечера не было ни капли во рту, и вездесущий Вчера вновь стал ему докучать своим гнетущим присутствием.

– И нечего там нашептывать, – пробурчал себе под нос Нор-Тегли. – Скоро тебе снова на покой… О чем бормочешь? Хе-хе… Да-да, дружок. – Бородач резко дернул головой, будто получил крепкую затрещину, и несколько раз судорожно моргнул. – У меня есть еще… еще кое-что… Вскоре я куплю себе много эля. На пару-тройку деньков мы простимся с тобой… Я знаю, что не должен отдавать его, но… кто мне что скажет или сделает? Дрикх спустится самолично, чтобы покарать меня? Да будь он таким прозорливым, уже отбил бы мне голову своим молотом только за мысли о том, чтобы хотя бы просто расстаться с его знаком – не то чтобы продать его. Ты не отговоришь меня, Вчера… Я так устал от тебя… я уже не могу… Но все, тише-тише. Не произноси ни слова. Я уже вижу этого человека. Не стоит мне с тобой общаться при нем… Меня все и так считают из-за тебя безумцем. Еще бы – к ним же не приелась, словно репейник, проклятущая тень… Все. Тсс!..

Гном вышел на площадь, точнее, просто на обширное заболоченное пространство между нависающими домами, которые в тумане казались угловатыми обломками скал. В центре располагался колодец, говорят, вырытый так давно, что никто и не упомнит, когда именно. Только здесь во всех предместьях можно было раздобыть чистую воду. Да и то – приходилось платить за каждое ведерко по медяку тому, кто объявил себя единственным хозяином этого места!

На ободе колодца восседал человек, облокотившись спиной об одну из опор навеса. Тощий, как изголодавшийся лис, плут был одет слишком пестро для окружающей серости, но он всегда был не прочь выделиться. Все знали того, кто хозяйничал у Дырявого колодца. Это был ар-ка, или по-простому – цыган. Звали его Мельк, но больше он гордился своим прозвищем – Заплата, что говорило о его жадности и длинных цепких ручонках, способных отодрать от любого бедняги последнюю заплатку (образно говоря, конечно).

Мельк всегда появлялся в зеленом кафтане с тиснеными манжетами и высоким воротником, расшитым рисунками из Жизни Дороги. На одном рукаве были изображены кони и кибитки, тянущиеся вдаль по тракту, контуры детей и женщин с тюками за плечами, на другом – Танцующие с огнем: мужчины с цепями в руках, на конце цепей виднелись скованные из двух тонких полос металла шары, внутри которых плясало пламя. Ар-ка носил широкие алые штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги с острыми носами и щегольскими отворотами. За пестрым нарядом Заплата скрывал или каторжное клеймо на левом плече в виде колеса – цыганского символа, или же гнилую прочерствевшую насквозь душонку. А скорее всего – и то и другое.

Стоило бородачу подойти, как ар-ка подбоченился и принял истинно королевский вид.

– Не спится, друг-гном? – Уж кто-кто, но Мельк Заплата никогда не путал этого нищего с человеческими карликами. – Клянусь пылью с трактов, солнце еще не скоро пробьется через этот туман!

– В горле что-то пересохло, – хрипло хохотнул низкорослый бродяга и резко дернул подбородком. Цыгану было не привыкать к разнообразным странностям своих многочисленных знакомцев.

– Я в долг не даю, ты же знаешь, Лори Дарвейг…

– Я не в долг… Я принес… тут… Почем нынче золото?