Золото Югры

Митрополит Кирьян подал тот донос Ивану Третьему на царской исповеди. Тот брезгливо прочел поповскую скоропись и молвил:

– Ересь жидовстующая!

И мотнул головой старшине вятских головорезов, в этот сезон стоящих в охране Москвы.

Вятский старшина радостно и стремительно махнул по полу длинным светлым чубом и вышел в сени. Оттуда донесся его матерный мордовский ор, сдобренный русскими командами. Царь Иван Третий на этот ор поощрительно улыбнулся и порвал жидовский счет, поданный дьяку Бардыеву на артельных.

Тех шестерых старцев с нечесаными волосами, что молились в арбе над большой книгой, вятичи за половину часа огородили смоляным срубом, и сруб тот подожгли. Пока он горел и исходил запахами дерьма и человечьего мяса, вятские головорезы из щелей и кирпичных пролазов выгоняли и старых, и малых пришлецов, то есть баб и дитят. Мужиков с собой эти трусы по странам не возили. Берегли.

Выгнали из щелей число в триста душ, и тотчас без разбору погнали на Алтуфьевский взвоз, а потом низом, низом, на гиблый северный тракт. И гнали так до зельцовского погоста, каковой с тех пор зовут Юдиным городком…

Черноволосое бабье, правда, через девять месяцев наплодило светленьких детей. Потомков тех самых каменщиков. Но Иван Третий, не терпевший кровосмешения, не велел тех выблядков вносить в государев реестр. С тех пор женское население Юдино ходит за скотом, а мужское поголовье отбывает бессрочную каторгу на Волоке Ламском. До тридцати годков мало кто доживает на гиблом этом волоке…

Теперь нужно бы понять – зачем царь Иван упрятал англицкого капитана в юдинскую дыру. Хочет на всякий случай примучить англа, даже если тот честный посол?

Глава четвертая

Почти над самой головой Непеи затренькали колокола новопоставленного храма в честь казанской победы. Им отозвался полный голосового напряга орательный визг муэдзина, кричавшего со стоявшего рядом минарета махонькой кремлевской мечети. Непея перекрестился. И на гул колоколов, и на молельный призыв муэдзина… Нет, а зачем все же англицкого посланца царь Иван Васильевич загнал в грязь Юдинского погоста?

Загудел голос царя. Непея поднял глаза от крашеного пола горницы.

– Вот, нашел. – Иван Васильевич чуть подвернул лист к оконному свету и стал было читать донесение поморского старшины. – Нет. Читай ты, Осип, я глазами стал уставать…

Непея пробежал молчком первые строки донесения поморского старшины, приноровился к буквенной арабской графике, пожал плечами и начал чтение:

«Салям алейкум, Ак Сар Лар!»

Царь Иван захохотал, но захохотал радостно и довольно. Осип перевернул грамоту. Начал читать русский текст донесения:

«Будь по здорову, Великий Белый Царь, повелитель земель московских, псковских, киевских, смоленских… ногайских и югорских…»

– Чти суть, титулование пропускай, – наконец разрешил Иван Васильевич и передернул плечами. Непея поклонился в пояс государю. Он тоже порадовался дикой древности и силе, которой понесло от богоданных слов «Великий Белый Царь».

«Великий Белый Царь! Пишет тебе поморский старшинка Сиволап. Нонче, в начале месяца октября, вошел в устье Северской Двины корабль о двух мачтах и десяти пушках. Ладно будет сказать, что сей корабль затащило в бухту льдом. Сам он плавать не мог. Команда, окромя боцмана и капитана, двадцать два человека, вся померла от цинги… Боцмана Вильямса отобрала у нас вдова норманнская Свенвельда и сама его выходила от смерти. Теперь боцман живой, хоть и скачет на одной ноге. Другая нога отпала при болезни… Капитана того корабля, Ричардсона, я выходил сам, со своей челядью. Теперь он тоже жив и грозит мне бумагой, будто написанной, что он, Ричардсон, едет послом к тебе, Великий Государь, от королевы Англицкой. Бает, что шли они через датчан на море Балтийское, в Лифляндию, чтобы побыстрее попасть в твои, Государь, пределы власти. Только, Государь, капитан Ричардсон все нам врет. Боцман Вильямс, в благодарность за спасение от смерти, рассказал, что шли они тремя кораблями, повелением англицкого графа Эссекса, и шли именно в Беломорье. А там хотели сибирским водным путем, через Обскую губу, да по рекам Обь и Иртыш попасть в государство Чин, именуемое у нас Китай… Кто имям сообщил об Обской губе, да о важном пути в Китай, нам неведомо, а капитан молчит на сей счет, как немакан…»

Царь Иван густо кашлянул. Осип Непея прервал чтение.

– Чую, воровства больно много в письме поморского старшины, – стукнув по столу, прогудел царь, – как можно из Белого моря попасть в Китай? Чаю, пешим ходом можно. А вот на кораблях – как?

Осип отложил лист бумаги, поклонился государю и прошел к старинному персидскому сундуку, утолоканному в угол горницы. Сдернул с сундука кусок драного ковра, откинул крышку, порылся среди старых бумаг и арабских китаб. Нашел рулон ткани толщиной в руку. Рулон так и был в трех местах прошит суровой нитью и прихвачен личной печатью Непеи. Осип глянул на царя. Тот опустил бороду на грудь, но глаза смотрели из-подо лба грозно.

Непея подсунулся правой рукой под голенище сапога и вынул засапожный нож. Резко провел острым лезвием по суровой нити. Сургучные печати осыпались. Непея мрачно донес рулон к столу, развернул. Даже при тусклом свете из слюдяных оконцев старинная арабская карта будто засветилась яркими красками.

– Вот, смотри сюда, государь!

Засапожным ножом Осип провел по верху карты, нашел берег Белого моря. Потом нашел Карское море, куда широким загибом впадало широкое устье великой сибирской реки Обь, западным чужеземцам пока неведомой. И повел ножом по синей извилистой линии, вниз.

– Вот, гляди, река Обь. Она, стараниями Ермака и твоих бояр, уже совершенно в твоем владении, государь. А вот река Ертыс. Впадает та река Ертыс в реку Обь. А начало свое берет Ертыс возле озера Нор Зайсан, в китайских землях. Потом течет через безмерные кайсацкие земли, до Оби. Гляди вернее, великий государь! Ежелив на парусах пойти вверх по Оби, да потом завернуть в Ертыс, то месяца через два, много – через три, окажешься в китайских пределах! Вот он путь, которым желали пройти подлые англы капитана Ричардсона!

Иван Васильевич самолично зажег два светлеца (видать, точно глаза слабели), поставил низкие и широкие посудины с горючим маслом прямо на ткань карты и стал чуть ли не носом водить по арабскому рисунку. Непея взял недочитанное донесение поморского старшины, отошел к столу и принялся жевать изюм с толчеными грецкими орехами. Где еще такого лакомства пожуешь?

«А за арабскую карту мне царь не заплатил», – вспомнил он, вполуха слушая, как позади него Грозный непотребно поражается наглости англицкого графа Эссекса, а заодно и англицкой королевы. Потом вздохнул и принялся далее разбирать угловатое поморское письмо:

«Великий Государь, Иван Васильевич! То, что англицкий капитан Ричардсон врет, так о том доказательно поведал нам его боцман Вильямс. Он подсказал нам, где в затинном месте капитанского сундука лежит вторая грамота от англицкой королевы. И та грамота писана к царю синскому, сиречь – китайскому. Грамоту к синскому царю приобщаем ко всем капитанским бумагам, что Тебе передаем. Извини, Великий Государь, может, пишу не складно и не так. Как есть, но пишу со слов боцмана Вильямса. Тот трезв и неделю назад проклял веру англицкую и принял нашу, православную веру. Не доверять ему, боцману, таким разом, нельзя… А веру англиканскую сама королева англицкая велела всем англам исповедовать. Чтобы десятина денежная, церковная, не уходила из страны подлым католикам, а в Англии оставалась. Может, верно, государь. А может, и нет…»

Непотребная тюркская матерность сильно ударила по ушам Непеи. Оглянулся на царя. Иван Васильевич сопел над арабской картой с увеличительной лупой. Даже лег животом на стол. И матерился, и матерился! Несусветно – и по-арабски, и по-тюркски. Эх, всегда бы таким быть царю всея Руси!

Осип быстро дочитал поморское послание.

«… Да только королева англицкая больно шустра, Государь. И войну затеяла с Испаганью и с португалами затем, чтобы после Испагани исковеркать Португалов и отбить у них морские пути на Индию и Китай… Она, королева, видать, про речные обские пути в Индию через Сибирь не ведает… А граф Эссекс ей о том не говорит. Стыдно ему, должно быть, за этакое умолчание перед Ее Величеством. Мы такого умолчания тебе ведь не допускаем… Припадаю к твоим ногам, Великий Государь, не накажи раба твоего – старшинку поморского Сиволапа».

Непея отложил письмо поморского старшины в сторону и как-то разом, без раздумья, хватанул половину кувшина ромейского сладкого вина. В горле тотчас запершило. Осип сильно раскашлялся.

– Поди сюда! – позвал государь.

Непея, кашляя, подошел к большому столу с арабской портуланой.

– Вот это – что? – спросил Иван Васильевич. – Вроде как наши люди нарисованы. Читай сам подпись под рисунком… Я арабскую пропись подзабыл.

Непея взял у царя увеличительное стекло и направил его почти в середину Сибирской земли. Там, между двумя рисованными грядами гор, как бы образовалась огромная безлесая равнина. По равнине, что нарисовал древний картограф, ходили медведи, лоси, волки; по деревьям лазили белки и соболя. Кое-где разными значками и разного цвета были помечены некие таинственные места. Непея догадывался, что непонятные закорючки означают металлы или древние шахты.

Но царя интересовали два человечка в островерхих шапках персидского кроя и в русской походной одежде. Человечки сидели друг против друга и рыли нечто. Под ними полукругом шла подпись арабской вязью.

«Сур аль мас кем», – прочел Непея. – «Русские ищут алмазы».

Царя будто подбросило. Он заорал:

– Кой сволочь продал арабам наши промыслы? Немедля найти и на кол!

Непея, как никто в государстве знавший, что царь Иван Васильевич нешутейно боится золота и страсть как привязан к драгоценным камням, осторожно отодвинулся от беснующегося государя и перешагнул к левому верхнему углу карты. Там на портуланах древнего рисунка всегда помещалась марка изготовителя карты. Такая марка тут имелась. Непея схватил глазом несколько арабских слов и шумно выдохнул. На царя повеяло чистой гарью ромейского вина. Иван Васильевич начал оглядываться, ища, где он оставил тяжелый посох.

Непея отгородился от царя столом и еще раз ткнул пальцем в тот участок карты, где текли реки Обь и Иртыш.

– Великий государь, изволь выслушать раба своего.

– Чего ты мне тычешь в какого-то болвана?

Непея глянул – куда уперся его палец. На древнем рисунке чуть выше места, где Иртыш впадал в реку Обь, рисовальщик изобразил большого вроде железного болвана, с головой вроде шишки, с руками, с ногами. Болван стоял на высоком крыльце, выложенном как бы из кирпича. К болвану ползли по кирпичной же лестнице люди и разные животные. Арабской вязью выведено под болваном: «Югра».

– «Югра», – перевел царю Непея. – Если англы эту страну возьмут под себя, то нам Сибирь не удержать…

– Это почему же? – спросил царь, постукивая тяжелым жезлом о край стола.

– А потому, что тамошние народы сию страну считают как бы святою, и кто болваном этой страны станет владеть, тот и царь.

– Не сказывай мне сказки!

– Так здесь выписано в комментариях составителя карты… Это, Иван Васильевич, будет равносильно тому, как англам Кремль под себя взять…

– Дурак ты, Осип. – Царь вдруг тяжело оперся на стол, – доводишь меня до вятского бешенства крови, а не понимаешь… Я вот уйду к праотцам – кто тебя поддержит? Кто защитит? На тебя здесь, поди, каждый второй вотчинник топор точит…

Непея подполз на коленях к тяжело стоящему царю, нашел его руку и поцеловал. Потом ровно поднялся, все еще держа государеву руку, и подвел его к той стороне арабской карты, где красовалась марка картографа. Ткнул в марку царским пальцем.

– Изготовлена карта через сто лет после смерти пророка Мухаммеда, то бишь по-нашему – почти тысячу лет назад, великий государь. Мало того, карта лишь перерисована в указанное время. А сама она много старше, много-много старше…

– Кем подписано… это изделие?

– Махмудом Кашгарским, великий государь.

– Звездочетом Великого Султана?

– Им, государь…

– Вели, Непея… Впрочем, я сам распоряжусь в Посольском приказе… Велю, чтобы теперь не писали: «Мы Сибирь воевали». А чтобы писали – «Мы пришли на наши законные и древние Сибирские земли».

Непея опять упал на колени и стал целовать руку великого и мудрого государя, по крови Рюриковичей – наследника династии Великих Моголов – персидских Сасанидов, у коих нынешний турецкий великий султан болтался где-то в конце династийной очереди…

– Вино ромейское изжогу вызывает? – спросил Иван Васильевич, лишь бы чего спросить. Он думал нечто такое, от чего царские пальцы то крепко сжимались в цепкие кулаки, то разжимались. Чтобы еще крепче впиться в ладони Непеи.

– Там, на столе, и водка есть, – туманно отозвался Осип.

– Выпьем водки, – согласился царь. – Сегодня я еще не вернусь с богомолья. Бес с ним!

Глава пятая

Когда уже уселись за низенький стол у царской кровати, Непея сообразил, что Иван Васильевич неделю назад посадил в свою карету недоумка Ваську Крестного, одетого в царскую шубу. И царский поезд, под свирепые вопли Васьки, бородой и носом весьма схожего с царем, проследовал через всю Москву в сторону Нижнего Новгорода, как бы в молельные скиты. А вот почто царю стало надобно тайно остаться в Москве? В потайном прибежище? Разве – ради него, ради Осипа Непеи? Это – вряд ли…

Иван Васильевич налил себе чарку водки и залпом выглотнул. Зашарил на подносе заедок. Непея подтолкнул под пальцы царя лосиную губу, моченную в уксусе, страшно едкий, но съедобный мясной кус. Себе Непея налил ровно половину царской доли, выпил и закусил моченной в соляном растворе редькой. Аж до глаз продрало!

– Есть ли у тебя, Непея, такой человек в моем царстве, которому ты днем собственную жизнь можешь заложить, с надеждой, что и ночь переживешь?

Осип отложил кусок редьки, проморгался, сел ровнее. В такое время, какое нынче стоит над Русью, родной брат не даст до ночи дожить… Вопрос скользкий… Сказать, что такого человека нет, – значит, упасть перед царем. Не буквально упасть, а душой. Соврать – тоже душу продать. Бесам.

Непея поднял водочный штоф, хотел выпить… Царь глядел на него таким свирепым глазом, что рука у Непеи затряслась и водка расплескалась.

– Есть, есть у тебя такой человек. – Грозный откинулся спиной на кроватные пуховики. – Кто таков?

Осин неспешно выпил, кусанул редьки и только тогда брякнул:

– Макарка Старинов.

Иван Васильевич запустил в Непею пустым серебряным штофом. Непея не уклонился. Штоф рассек нос по горбинке. Кровь потекла по губам, упала яркими каплями на белый азям особого царского посланника.

* * *

Почитай лет пятнадцать назад, если не более, Осип Непея, боярский сын, исполнял в свите Великого князя Московского роль постельничего. Иначе говоря, таскал девок в постель молодого государя. Игра была тогда промеж них, молодых свитских людей царя Ивана, названием «саванный поцелуй».

Царь одевался в саван и ложился в домовину. Гасили свечи кроме одной, у изголовья гроба. И толкали в комнату «покойника» молодую бабенку. Пусть поцелует в губы покойника…

В тот раз ездили в Переславль-Залесский монастырь. Отмолились, потом поехали в близкое к монастырю имение отца Осипа. Там, на отцовском подворье, и устроили очередной «саван».

В темную горницу, где в домовине лежал государь, пьяные боярские отроки из свитских втолкнули младшую сестру Непеи – Анну. Был девке наказ – «целуй покойника и убегай». Анна покойника не поцеловала, а стукнула ему по брюху попавшимся под руку банным вальком. Царь Иван взвыл.

Девицу отроки тотчас решили пустить по рукам, да тут влез промеж них, да с саблей, пятнадцатилетний племянник Осипа Непеи – Макарка Старинов. Молодому сокольничему Беклемишеву парень отрубил ухо, двоим царским товарищам покалечил руки. Тогда, вызверившись, в дело вмешался сам царь.

Макарку Старинова и девицу Анну решили, как прямых родственников, связать «в животной позе – мужик сзади бабы, на коленях» и заставить совершить соитие.

Тут уж вынул саблю Непея и встал между царем и своими родственниками… Хорошо, в тот момент вошел к «играющим» отец Непеи, Степан Непейский, родом из дагестанцев, в тот момент – воевода правого царского полка. За ним в «игральную комнату» последовали человек десять варягов, при обнаженном оружии, при топорах. Старик Непейский, сослепу, да при одной свече, перетянул плеткой со стальными струнами первых попавшихся, а попало боярским сынкам и молодому царю.

Потом, когда разобрались, старый Степан Непейcкий древним обычаем провел прямо при молодом царе Иване судное дело.

Сына своего, Осипа Непею, по стариковскому суду, следовало услать в монастырь, в послушники, навечно. Ярому, молодому Макарке Старинову – отрубить башку. Аннушку – племянницу – сослать в дальний скотный двор, навечно, в птичницы.

Старого Непейского боялись не только царские ближние молодцы, а даже опричники ходили стороной, если встречали Степана. Все знали, что старик в давнишние годы зарубил самого багдадского халифа. А в кавказском Дагестане у него остались такие родственники, что без рук, без ног, одними зубами загрызут любого, кто тронет Степана Непейского…

Враз протрезвевшая царская шайка тут же решила милостливо переиграть судебное решение свирепого старика. Вместо Осипа Непея в Кирилло-Белозерский монастырь в навечные послушники посылали Макарку Старинова. Девку Аннушку отдали замуж за Беклемишева – ведь из-за него, дурака, и началась никчемная резня. Молодого Осипа Непею ссылали на три года московским послом к варягам, в студеные норманнские государства.

Весело тогда погуляли… в личину Марьи-Моревны плюй!

* * *

Непея оглядел сразу постаревшего царя, утер кровь с азяма и приложил к ране на носу кусок тряпки, смоченной в водке. По телу бегали мураши не мураши, а нечто такое, что требовало либо завыть тотчас, либо царя зарубить. Непея завыл волком и пал на ковер.

Иван Васильевич, глядя на корчащегося Осипа, молчал. Что было, то было. Он ту давнюю игру в «покойники» выдумал, он ее и покончил… Законы не он придумывал, не царь. До него законы были… законы царских расправ, законы царских наград да законы царских игрищ… А законы надо сполнять, иначе царем станет кто-то другой.

Иван Васильевич отвернул лицо к темнеющим по погоде слюдяным окнам горницы. Помолчал. Потом прогудел горлом:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.