Национальный бестселлер - Россия. Сталин. Сталинград. Великая Победа и великое поражение

Но, ваше высоколобое благородие, у Жукова было 700 тысяч войск, и его фронт, находясь в центре всей линии наступления, играл главную роль в операции, а у Конева – 190 тысяч войск и его фронт – это фланг наступления. Понимаете разницу? И тем не менее, относительные потери у первого – 13, 5%, а у второго —14, 2%. Хоть теперь-то понял что-нибудь? Эти и многие другие цифры, разоблачающие помянутую эманацию, приводит генерал армии М. А. Гареев на странице 129 своей книги «Полководцы победы» (М., 2005). Может, и эту книжечку прислать или ваша супруга Зоря Альбертовна заедет?

Вообще же говоря, за исключением редких случаев, мне представляется нелепостью – оценивать полководцев «по потерям». Даниил Гранин мечтает всем им такой «рейтинг» вывести. Да как можно сравнивать! Ведь чаще всего под командованием разных военачальников одной армии сражаются силы разные и количественно и качественно, а противоборствуют им тоже разные сила противника, и театры военных действий, даже погода да и задачи могут сильно различаться. А о них судят, как с спортсменах, состязающихся в совершенно равных условия, – допустим, по сигналу «Старт!» они одновременно срываются и бегут по гладкой гаревой дорожке одну и ту же дистанцию. Но это – между делом.

А вот что писал о Жукове еще один человек: «Когда история совершит свой мучительный процесс оценки, когда отсеются зерна истинных достижений от плевел известности, тогда над всеми остальными военачальниками засияет имя этого сурового решительного человека, полководца полководцев в ведении войны массовыми армиями». Кто это? Небось, думаете, Зюганов? Но, представьте себе, тоже американец – историк Гаррисон Солсбери. Так писал он в книге «Великие победы маршала Жукова». Могу прислать вам и эту книжечку. Но – с возвратом, и почтовые расходы за ваш счет. И пожалуйста, не слюните пальцы, когда будете переворачивать страницы. Знаю я вас, мелкопоместных.

А, впрочем, что нам заморские американцы! Своих, что ли, авторитетов нет? Вот хотя бы: «С Г. К. Жуковым мы дружим многие годы. Мы познакомились еще в 1924 году в Высшей кавалерийской школе в Ленинграде. Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату – все ползает по карте, разложенной на полу. Он рос быстро. У него всего было через край – и таланта, и энергии, и уверенности в своих силах». А это кто? Небось, думаете, что Анпилов? Нет, сударь, это Рокоссовский – ваш кумир. Мнение кумира надо уважать, а вы. Как такой же дворянин Веллер. У вас тоже, между прочим, многого через край, но об этом в другой раз.

Особенно свирепо, как все его братья по разуму, Васильев ненавидит, разумеется, Сталина. В один голос с Познером, Сванидзе, Млечиным вопит: «Он не понимал, что такое армия, карту читать не умел, ему Шапошников все объяснял по карте». Это – явная и успешная попытка перещеголять Хрущева, уверявшего, что Сталин «воевал по глобусу». Поди, сейчас кремлевский покойничек ворочается в гробу среди початков кукурузы. Досадно! Но вот вопрос: как же Шапошников мог что-то объяснять Сталину по карте, если тот в картах – ни бельмеса? В самом деле, как, например, вам, ваше благородие, можно объяснить, что такое приличие, порядочность, совесть, если вы в этом, как мне кажется, – ни в зуб ногой?

И смотрите, читатель, до какого исступления походит этот потомственный: «Легендами овеян «великий Сталин», а он был тупица, дурак похлеще Гитлера!» Что ж это вы себе позволяете, сударь, да еще в американской газете. Опровергать это смешно. Но подумайте, читатель: он уверяет, что мы отступали до Москвы не перед кем-нибудь, а перед тупицей, на следующий год до Волги – перед дураком? А потом гнали до Берлина опять же этого дурака-тупицу? Да чего же в таком случае стоит победа над ним? Это клевета на всю Великую Отечественную войну. Сталин в речи 3 июля назвал Гитлера извергом и людоедом. И был совершенно прав. Но позже сказал: «Гитлер похож на Наполеона как котенок на льва». Это не совсем так. И можно объяснить только отчаянностью борьбы, накалом ненависти. Лучше бы сказать «как шакал», но и это не точно. Гитлер все-таки «похож» на Бонапартия и тем, что покорил всю Европу, кроме Англии, Испании и России, и тем, что, как тот двинул на Россию «двунадесять языков» Европы, так и Гитлер собрал дважды «двунадесять» и тоже бросил на нас почти в тот же самый день лета. И крах оба потерпели на русских полях. Как же не похожи! Другое дело, а Наполеон-то разве не изверг и людоед? И тут я должен во весь голос сказать: руки прочь, потомственный, от людоеда Гитлера!

15 июня известный Кремлевский фольклорист изрек об отпоре, который получил от белорусов его министр Кудрин на хамство по их адресу: «Кто как обзывается, тот так и называется». В универсальном применении это, разумеется, невозможная чушь, но лично к вам, Борис Львович, очень точно подходит. Вы дали характеристику не Сталину и Гитлеру, не Ворошилову и Буденному, а самому себе. Именно так! О Гитлере можно сказать много беспощадных слов – расист, маньяк, авантюрист, демагог. Когда маршал Жуков 30 апреля сообщил по телефону Сталину о самоубийстве Гитлера, тот бросил: «Доигрался, подлец!» Это была последняя и точная сталинская оценка. Да. Гитлер был именно азартный игрок, и играл он миллионами человеческих жизней. Однако, не выбросить и того, что за 6-7 лет он без единого выстрела захватил Саарскую область и Клайпеду, Австрию и Чехословакию, поднял страну и армию до такого уровня, что в две недели разнес в пух Польшу, в три-четыре – Францию вместе с англичанами и захватил еще с десяток стран. Это тупица?

Константин Симонов еще в 1939 году на Халхин-Голе писал:

Да, нам далась победа нелегко.

Да, враг был храбр.

Тем больше наша слава!

А уж в Отечественную-то. Если вы еще раз скажете. что Гитлер тупица, я вам голову оторву. Или привлеку к ответственности – обращусь в только что созданную Комиссию при президенте по борьбе с фальсификаторами истории. А там сидит Сванидзе. Он влепит вам пять лет строго режима с конфискацией имущества. Каково это будет Зори Альбертовне!

Да, Гитлер преобразил страну за 6 – 7 лет. А посмотрите, чего добился нынешний режим за двадцать. С Грузией – война, с Чечней – две войны, с Украиной – на ножах, Белоруссию хотят задушить с помощью простокваши, свой народ вымирает, по всей стране пожары, взрывы, катастрофы, болезни, нищета. Вот о чем сейчас должен во весь голос кричать честный писатель, а вы сочиняете романы о князьях Святославе да Ярославе. Ведь за это спросится.

Так вот, говорю, как ярко фронтовик-дворянин Васильев изображает руководителей родной страны и армии в годы Великой Отечественной: шаркуны!. дураки!. тупицы!. Ну, а как шла война? Как все-таки победили-то? Во-первых, говорит, «накануне войны Сталин расстрелял к чертовой матери всех талантливых людей». Всех! Оставил только Борю да Зорю с матушкой Эли. Им как-то удалось улизнуть от лап тирана. И что же дальше? А то, говорит, что «часто капитаны командовали дивизиями». Если часто, то назови хотя бы две-три таких дивизии. Не может! И ведь вот уже лет тридцать об этом долдонят на всех демократских перекрестках, но до сих пор никто не назвал ни одной дивизии. А я могу кое-что назвать. Например, вот что записал в дневнике начальник штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер 28 августа 1941: «Части 1-й танковой группы (генерал-полковник Э. Клейст) потеряли в среднем 50% танков, части 2-й танковой группы (генерал-полковник Г. Гудериан) – 55%, части 3-й группы (генерал-полковник Г. Гот) – в среднем 55% первоначального количества танков, а 7-й дивизия этой группы – 76%». Это после двух месяцев боев. А 20 ноября, после пяти месяцев, возможно, как раз о только что упомянутой дивизии записал: «В моей бывшей 7-й пехотной дивизии одним полком командует обер-лейтенант (а должен бы – подполковник или полковник – В. Б.), батальонами командуют лейтенанты (а должны бы – капитаны или майоры – В. Б.)». Запомните эти цифры, Борис Львович. Могут пригодиться.

А поскольку, говорит, капитаны командовали дивизиями, «отсюда и потери. Мы потеряли больше всех в войне». Да, больше всех, сударь, но совсем не потому, что у нас неведомыми дивизиями командовали неведомые поручики Киже, вида не имеющие. В Польше правительство, бросив народ, бежало в Румынию через две с половиной недели после нападения Германии – вот и вся война. Какие ж тут потери? Правительство Франции сразу же все города с население более 20 тысяч жителей и саму столицу объявило открытыми, а через месяц после немецкого вторжения подписало капитуляцию, – какая ж это война? А на землю Англии и США не ступала нога вражеского солдата. О чем тут говорить? А на нашей земле война бушевала три с половиной года, прокатилась до Волги и обратно до границы, больше двадцати городов несколько раз переходили из рук в руки – что не было ни в одной из дюжины захваченных немцами стран и в самой Германии. К тому же, как ни в одной стране, у нас фашисты имели специальной целью уничтожение населения.

Их благородие ни о чем этом не слышал своими дворянскими ушами. Он ищет причину наших больших потерь не в характере самой войны, не в немецких зверствах, а в нас самих, и вот нашел еще кое-что. В царское время, говорит, «армия шла в бой трезвая, а Красная Армия пьяной ходила в бой. Но под мухой нельзя воевать. Трезвый глаз нужен». Такое заявление можно объяснить только возрастом или собственным состоянием «под мухой» во время беседы с американцем. Так, мол, в пьяном виде, распевая «Шумел камыш» и до Берлина дошла, и в Берлин ввалилась.

С водкой дело было по-разному, ее выдавали в разных войсках в разное время, но кто ж тебе поверит, что в пьяном виде летчик садился за штурвал, летел бомбить врага или вступал в бой, танкист бросал машину в сражение, артиллерист наводил орудие и вел огонь, сапер принимался минировать или разминировать дорогу да и автоматчик шел в атаку. Они, что, себе враги? Ведь на войне каждый хотел не только победить, но, между прочим, и выжить. Открыл Америку: «Под мухой воевать нельзя!» В каких войсках вы служили, Васильев?

И при этом юбиляр возмущается людьми, которые «пишут о войне, но не воевали, а если и воевали, то за награда». Да как это можно – идти в бой за награду? Это же вопрос жизни и смерти твоей собственной и твоей родины. Награды лишь прилагались к боевым делам, лишь отмечали их. Им, конечно, радовались, но невозможно представить, чтобы для настоящего фронтовика они было целью.

Нет, говорит, «обилие орденов было у нас совершенно непомерное». И вскрывает зловещую суть этого: «Сталин был щедр на ордена. Он ими прикрывал потери». Но как это возможно? Если один солдат погиб, а другой получил орден, значит, этим скрыта гибель первого? Совсем спятил.

Но вот что интересно. При всем обилии орденов, при всей щедрости награждений у самого Васильева-то после войны не оказалось ни одного не только боевого ордена, но даже и боевой медальки, а одни только памятные, которые давали в массовом порядке: «За победу над Германией», «За победу над Японией» и др. Не в этом ли причина его негодования на «непомерное обилие орденов» спустя даже 65 лет после войны? Видимо, именно так. Ведь не вызывает же у него раздражение обилие своих собственных орденов и премий чисто литературного происхождения – от премии Ленинского комсомола и ордена Дружбы народов до Госпремии Ельцина и пенсии президента Путина, – всего числом десятка в два.

Много интересного узнали мы в эти дни и о собственном боевом пути юбиляра. Вот как драматически все начиналось: «Уже 12 июля 1941 года его взвод попал в окружение под Смоленском. Борис родился в этом городе, и все окрестности были знакомы с детства. И семнадцатилетний мальчишка вывел из окружения 10 человек. После этого бойцы назначили его командиром». Да уже за одно это он заслуживал если не орден Красной Звезды, то хотя бы медаль «За отвагу». Но – ничего! Тут кое-что и еще непонятно. Например, как это «окружили взвод»? Чего его окружать-то? Ведь это всего человек 30—40, лишь малая часть батальона, полка. А их не окружили? К тому же в армии командиров назначают не бойцы, как тимуровцы, а вышестоящее командование. И надо бы сказать, командиром чего стал мальчишка – отделения? взвода? А, может, и дивизии как раз той, давно искомой?

Правда, сам товарищ Васильев рассказал американцу об этом несколько иначе: «Я вообще везунчик. Повезло и на войне. Я попал в окружение, когда наш эшелон разбомбили. Нас везли через Смоленск на Западный фронт. Мы долго выходили, голодали. Но сумели пройти в город Слоним. Эти места я очень хорошо знал, потому что жил там у деда, который научил меня в четыре года читать. Я у него вырос». Значит, детство везунчик провел не в Смоленске, а в Слониме. Но как это могло быть? До сентября 1939 года Слоним был польским городом. И Васильев рос в Польше? Черт ногу сломит! Понять невозможно. «Но сумели пройти в Слоним» – значит, это было спасение? Странно. Можно подумать, что в Слониме находился штаб Западного фронта.

Собеседник из «Нью таймс» едва ли знает, что такое этот Слоним и где он. Но нам-то известно! Сейчас это маленький городок в Белоруссии. В конце прошлого века, когда там родился отец Бориса Львовича, он насчитывал 15—16 тысяч жителей, среди которых белорусов и русских было меньше 20%, жили и поляки, а евреи составляли 65%. Соответственно имелось 1 костел, 2 православных церкви и 7 синагог. Из таких белорусских и украинских городков вопреки черте оседлости как-то выпорхнули изрядные стайки: из Могилева – Могилевские, из Шклова – Шкловские, из Смелы – Смелянские, из Сарн – Сарновы. Но, кажется, больше всего оказалось Слонимов и Слонимских из Слонима, причем они попали не куда-нибудь, а в столицу, в Петербург. Дети некоторых из них стали известны: скульптор Илья Львович Слоним, зять наркома иностранных дел М. М. Литвинова; литературовед и публицист Марк Львович Слоним (1894—1964), после революции эмигрировавший на Запад; Слонимский Александр Леонидович (1881—1964), литературовед; Слонимский Антони (1895 —?), поэт, в 1956—1963 годы возглавлявший Союз писателей Польши; Слонимский Михаил Леонидович (1897—1972), брат Александра Леонидовича; Слонимский Юрий Иосифович (1902-?). драматург, участник Великой Отечественной войны. Вот как много Слонимов и Слонимских обрело из этого маленького городка наше искусство.

Одного из Слонимских я знал: Александр Леонидович читал нам в Литературном институте спецкурс по Гоголю. В памяти осталась не суть лекций, а его увлеченность.

Но главное-то вот в чем. От Смоленска, под которым, как говорит писатель, он попал в окружение, до Слонима даже по прямой на самолете будет километров 500. И не к востоку, не к северу или югу, а почти прямехонько на запад. Что ж получается? Все, попадавшие в окружение, пробирались на восток к своим.

То была печаль большая,

Как брели мы на восток, —

писал Твардовский, и один лишь Васильев пробирался на запад к милому далекому дедушке, научившему его читать. И что там ждало везунчика? Город был захвачен немцами еще 26 июня, на четвертый день войны. Вероятно, там сразу начались расправы над евреями. И вот является туда Боря. Где дедушка? Где бабушка? Что делать?

А пока везунчик, по его словам, долго пробирался к дедушке, немцы 16 июля захватили Смоленск, фронт ушел еще дальше на восток. И вот о том, как он встретился, а потом простился с дедушкой, как из Слонима верст 600—700 потом пробирался все-таки на восток к своим, писатель почему-то американцу не рассказал, а сразу приступил к животрепещущему вопросу о том, что Сталин – тупица.

Просветив на сей счет заморского собеседника, перешел к рассуждениям о войне вообще в таком духе: «Война пахнет трупами, и больше ничем. Ничем!» Но так ли это? Нет, совершенно не так. Все войны имеют запах, но – разный. Конечно, без жертв не обходится ни одна война, но у каждой есть основной, все перебивающий запах или даже два, а то и несколько. Когда, например, две, о то и десяток стран схватываются в жажде сцапать новые территории или богатства, то эти войны не пахнут ничем, кроме трупов и мерзости. Так пахли хотя бы войны за испанское наследство (1701—1714), за польское наследство (1733—1735), за австрийское наследство (1740—1748), за баварское наследство (1778—1779). Так же отвратительно пахли 9 (девять!) англо-испанских войн XVI—XVIII веков за морское владычество. Из позднейшего времени, разумеется, так пахла и англо-французская и американо-японская интервенция в Россию в 1918—1922 годы.

Но бывали войны, которые с разных воюющих сторон пахли по-разному. Например, три англо-афганские войны: в 1838—1842, в 1878—1880 и в 1919 годы. Во всех этих войнах над английскими войсками стоял душный запах жадности, высокомерия и злобы, а над афганцами – дух патриотизма, мужества и свободы. Потеряв сотни тысяч своих солдат, англичане три раза вынуждены были сматывать удочки. Такие же столь различные запахи витали над Мексикой во время американо-мексиканской войны 1846—1848 годов, в результате которой США оттяпали почти половину территории своего соседа. Подобных примеров можно привести множество. Совсем недавние – у всех в памяти: нападение НАТО во главе с США на Югославию, Афганистан, Ирак.

И Великая Отечественная война со стороны немцев пахла расизмом и высокомерием, разбоем и душегубками, грабежом и злобой, жадностью и человеконенавистничеством. А над Красной Армией, над всем Советским народом витал дух любви к родине и мужества, самоотверженности и свободы. Васильев, к сожалению, ничего этого не учуял, и дедушка ему не подсказал. Да, да, говорит, только запах трупов. Ведь и «остановили немцев только телами убитых, просто телами».

Возможно, американец и хотел тут спросить: «А что же делали танковые войска, авиация, артиллерия, «катюши»? Или их не было и это лишь сталинская пропаганда?» – но не решился: ведь перед ним сидел живой классик! А если бы спросил, то, вероятно, услышал бы: «Танковые войска? Они как раз и подвозили трупы. И самолеты тоже загружались трупами и сбрасывали их на немецкие позиции, буквально заваливали, и немцы в страхе бежали от трупного запаха в свой фатерланд».

Но услышал американец вот что: «Мужчины рождены, чтобы умереть в бою». В устах 85-летнего везунчика, эти мужественные слова прозвучали особенно выразительно. Тем более, если принять во внимание, что война оказалась для него в два с лишним раза короче, чем для всего народа. По данным интернета, из окружения Васильев выбрался каким-то образом в октябре 1941 года, т. е. месяца через три. Потом – «лагерь для перемещенных лиц», как сказано не совсем точно. Потом – сперва кавалерийская школа, а из нее – в пулеметную школу. На все это ушло, надо думать, немалое время и зачислить его во «фронтовой стаж» едва ли представляется возможным. После окончания пулеметной школы Васильев направлен в некий «комсомольский истребительный батальон» (Отчизны верные сыны. М., 2000). А в марте 1943-го, по одним данным, «Васильев получает тяжелое ранение» (интернет), по другим – контужен (тоже интернет). И на этом война для него кончилась. Осенью этого года он уже курсант Бронетанковой академии. А война продолжалась еще почти два года.

Но – ранен или контужен? Все, кто имел ранения, в 1985 году получили орден Отечественной войны 1-й степени. А у Васильева – 2-й. Приходится сделать вывод, что была контузия и, судя по приему в академию, по долголетию и редкой активности всей жизни, серьезных последствий она не имела.

На героическом афоризме о смерти мужчины в бою беседа с американцем и закончилась, но из юбилейного фильма по телевидению мы узнали еще много интересного и драматического в жизни юбиляра. В частности, о том, что в жизни и в творчестве Васильева достойное место, естественно, заняла еврейская тема. Ну, прежде всего, жена писателя – еврейка. Я не стал бы этого касаться, если бы в этом телефильме он не был поднят и заострен самой Зорей Альбертовной, а продолжен и развит в интернете: «1953 год стал серьезным испытанием на прочность семьи Васильевых. После раздутого Сталиным дела врачей в стране началась мощная антисемитская кампания. От Бориса требовали либо развестись с женой, либо сделать доклад о борьбе с космополитизмом. Он отказался. Его исключили из партии».

Странно. Во-первых, «борьба с космополитизмом» это 1949 год, а «дело врачей» —1953-й. Во-вторых, жена работала вместе с мужем – на испытательном танковом полигоне, и в первую очередь проклятые антисемиты должны бы уволить ее, но почему-то не уволили. Тем более странно, что ведь жена, как и муж, владела всеми «военными секретами»: она сама, как пишут, была испытателем танков. В-третьих, какой же смысл требовать развода с женой, считая ее потенциальной шпионкой, если она сама оставалась работать на полигоне, никто ее не гнал? В-четвертых, разве доклад о космополитизме мог помешать шпионажу, о возможности коего со стороны Васильева, как видно, подозревали проклятые антисемиты в отличие от тех антисемитов, которые приняли его и жену-еврейку в Бронетанковую академию, где они и познакомились? Наконец, если бы даже ее уволили, а он развелся с ней, то разве не мог он передавать ей шпионские сведения и при штампе в паспорте о разводе?

И вот за отказ развестись или сделать доклад героя-фронтовика исключили из партии? Извините, Зоря Альбертовна, может быть, Бориса Львовича когда-то за что-то действительно исключали из партии, членом которой он был с 1952 года, но – за неразвод? за недоклад? Тем более, что ведь у вас, как ныне говорят, нет никаких реалий – ни одного имени проклятого антисемита, ни других конкретных данных. А чего мерзавцев жалеть? Да ведь, поди, уже и перемерли, у антисемитов ведь, согласно исследованиям критика Бенедикта Сарнова, средняя продолжительность жизни как у кроликов.

Между прочим, тут есть одна аналогия. Женой В. М. Молотова была Полина Семеновна Жемчужина (Карповская), еврейка. У Вячеслава Михайловича с годами появилась странная для столь высокого государственного мужа слабость: все, что происходило на заседаниях Политбюро, он рассказывал любимой супруге. А та – подружкам, в частности, киевлянке Голде Меир, послу Израиля в СССР (1948—1949). Несмотря на всю тяжесть антигосударственного деяния, никто не потребовал от Молотова развестись с избыточно коммуникабельной супругой или сделать в Верховном Совете доклад о борьбе с космополитизмом. Нет, вопрос был решен гораздо проще: Полине Семеновне дали возможность в Кустанайской области наедине спокойно обдумать особенность своей коммуникабельности. И никаких разводов. Вернувшись из уединения, Полина Семеновна, оставаясь сторонницей Сталина, прожила в любви и согласии с Вячеславом Михайловичем до самой своей смерти в 1960 году. Подружка Голда, которую в 1949 году тоже отправили домой, пережила ее почти на двадцать лет.

Так вот, мне кажется, что Бориса Львовича не исключали из партии, а вот то, что он одним из первых вместе с Марком Захаровым и другими архаровцами демократии сбежал из партии при первом же шорохе прогресса еще в 1989 году, это известно достоверно.

Вот, пожалуй, и все, что хотелось сказать по поводу юбилея Б. Л. Васильева и его интервью американской газете. Чем же нам, читатель, закончить? Вы не против, если я просто еще раз повторю то, что было в начале? Ну, вот: «Дворянин, интеллигент, потомственный русский офицер, литературный классик, родственник Пушкина и Толстого, чистый и добрый человек, он сумел сохранить честь и достоинство, удивительный человек, Человек с большой буквы, встретиться с которым – счастье.» Что ж, никому не возбраняется думать именно так.

2009

Васильевский пук

В дни празднования нашей великой Победы над фашистской Германией было много разного, всего и не охватишь, и не припомнишь. Поэтому мы хотим привлечь внимание читателей ко вкладу во всенародное торжество лишь одной небольшой, но мощной группы московских интеллектуалов. Вы их знаете: писатель Васильев, который Борис Львович, – член КПСС с 1952 года, лауреат-разлауреат, президентский пенсионер; его коллега Даниил Гранин – Герой, лауреат, помимо советских еще и немецких премий, президент Фонда какого-то Меншикова; Александр Яковлев, академик в особо крупных размерах, и, конечно же, бессмертный сибиряк-оклахомец Евгений Евтушенко, которому в Израиле уже стоит памятник. Кому-то из них, увы, перевалило за восемьдесят, одному под девяносто, и даже юному тираноборцу Евтушенко уже за семьдесят.

Вот собрались они накануне юбилея на страницах «Новой газеты» и дали дружный праздничный залп: пук!. пук!. пук!. пук!

Перед началом пальбы и фейерверка Б. Васильев уверенно заявил: «Это последняя круглая дата». Как? Почему? Время исчезнет, что ли? Отмечали же мы даже тысячелетие христианства на Руси. Борис Львович уточняет: «До следующей круглой даты вряд ли доживут те, кто жертвовал собой в боях.» Ну, кто пожертвовал, тот и до первого Дня Победы не дожил. Писатель, к сожалению, не всегда умеет точно выразить свою мысль, но не будем придираться: годы! Смысл-то понятен: он нас, фронтовиков, заранее хоронит. И это некрасиво. Конечно, если принять во внимание, что ныне в результате ельцинско-путинских реформ средняя продолжительность жизни мужчин упала на 15 лет до уровня 58-ми, то писатель прав.

Однако же, с другой стороны, писателям-фронтовикам Анатолию Калинину и Михаилу Алексееву под 90, Сергею Михалкову за 90, Игорю Моисееву под 100, Борису Ефимову за 100. Да продлят небеса их годы! И вот вместо того, чтобы пожелать фронтовикам ефимовского долголетия, тов. Васильев суетится насчет могилки для нас. Ах, как некрасиво. Впрочем, только ли этот «пассаж» удивляет и поражает? Прислушаемся и к другим изречениям Б. Васильева…

К теме Великой Отечественной, к юбилею Васильев подбирается издалека – от Октябрьской революции, от Ленина, от Брестского мира. Один из его заходов выглядит так: «В конце прошлого века вышли воспоминания бывшего адъютанта генерала Людендорфа». Сразу ворох вопросов: когда именно вышли? Где? На каком языке? Как имя адъютанта? Как его воспоминания озаглавлены? Почему этот безымянный адъютант проснулся только недавно? Где он был со своими увлекательными, но безымянными воспоминаниями раньше? Неужели не понимаете, тов. Васильев, что в дни, когда кругом столько вранья и спекуляций, читатель, не получив ответа ни на один из поставленных вопросов, деликатно скажет вам: «Борис Львович, поищите дураков в другой деревне».

Но писатель трусит дальше: «Адъютант сообщает, что Ленин после отречения царя Николая обратился к германским властям с просьбой переправить его в Россию». К каким властям – к самому кайзеру, что ли? А если и так, что в этом плохого? Не просил же Ленин войск для захвата Петрограда или Москвы, а хотел использовать немцев всего лишь как средство своей репатриации. Право, застань меня в 41-м году война в Швейцарии, как Ленина в 14-м, я тоже мог бы обратиться с такой просьбой даже к Гитлеру.

Дальше: «Ленину был предоставлен поезд из четырех вагонов (спальный, ресторан, охрана и багажный).» Как роскошно! Видно, уже известно было, что едет будущий глава правительства России. «В Берлине адъютант (тот самый, поручик Киже, вида не имеющий) на машине отвез Ленина к Людендорфу». О, это уже интересно, но как этот Киже узнал Ленина – по портретам в букваре?

«Свидание с Людендорфом происходило тет-а-тет. Адъютант не знает, о чем шла речь, зато знаем мы». Скажите, пожалуйста, какой провидец! Таинственный адъютант мог заглянуть в замочную скважину, мог подслушать – и ничего не знает. А Васильев, президентский пенсионер, спустя сто лет все разглядел и все разузнал. Что же именно? «Речь шла о плате за доставку в Россию». Да неужто нельзя было об этом договориться через того же поручика? И потом, о какой плате речь? Прозорливец уверяет: Ленин пообещал подписать кабальный Брестский мир.

Ну, хорошо, Ленин-то в его ни к чему не обязывающем положении политэмигранта мог еще и не то наобещать, в том числе, вот, мол, приеду в Петроград, сочиню «Апрельские тезисы», большевики возьмут власть, я стану главой правительства и заключу с Германией похабный мир, по которому отдам немцам всю Сибирь. Прекрасно! Но тут новый ворох вопросов: как всему этому мог поверить прожженный Людендорф, сын торговца? Или он был такой же ясновидец, как член ПЕН-центра Васильев, и знал, что в бушующем океане России после Февральской произойдет Октябрьская революция, и именно этот сидящий перед ним эмигрант Ульянов, а ни кто другой, возглавит русское правительство?

И наконец, что вы нам морочите голову загадочными воспоминаниями загадочного денщика, когда есть воспоминания самого Людендорфа. В отличие от вас указываем первое издание: General Ludendorf. My War Memories 1914—1918. London, 1919.

Члену Комитета «Милосердие» мало уже содеянного, он продолжает и дальше изыскивать и гвоздить пороки Ильича: «Ленин любил германский порядок, германские чистоту, аккуратность, старательность, честность в большей мере, нежели русский народ.» Оставим пока любовь Ленина к русскому народу, ибо никаких доказательств на сей счет у вас, как всегда, нет. Но все остальное, Борис Львович, представьте себе, я тоже люблю в большей мере, чем, допустим, русского писателя Васильева, члена редколлегии журнала «Литературные листки», я даже чищу зубы кажинный день, как, делают это немцы.

У вас о Ленине еще и такая новость: «Едва дорвавшись до власти, он выслал из России цвет и основу русской интеллигенции». Да, да, мы читали об этом много раз, например, у Радзинского: «Знаменитые профессора, философы, поэты и писатели, весь духовный потенциал России – одним махом были выкинуты из России» (Сталин. М., 1997. С. 194). Увы, было такое дело. Можно об этом сожалеть. Но, во-первых, тут не было ничего нового, специфически большевистского – власть всегда поступает подобным образом со своими противниками, а высланные были именно таковы. Во-вторых, согласитесь, батюшка Борис Львович, что среди высланных не оказалось ни одного Овидия, Вольтера или Гюго, ни одного Галилея, Джордано Бруно или Паганини, ни одного Пушкина, Достоевского или Горького, ни одного Гарсии Лорки, Пабло Неруды или Рафаэля Альберти. А ведь этих, как и многих других, составляющих цвет нации, власти преследовали, высылали, ссылали, сдавали в солдаты, бросали в тюрьмы, а то и убивали.

Во-вторых, Радзинский уверяет, что было выслано 160 человек. Допустим. А вот сейчас при власти, которая утвердилась при вашем, сударь, моральном содействии, не высланы принудительно, а добровольно укатили из страны около 100 тысяч одних только ученых. Сопоставьте эти факты и обмозгуйте, если можете.