Предисловие

Вождь «пролетарской революции» в России Владимир Ильич Ленин интеллигентом не был, хотя происхождения был дворянского и в анкетах называл себя литератором. Согласно марксистским схемам, в ойкумене существовало два основных непримиримо враждебных класса – пролетариат и буржуазия. За первым было будущее, ему на роду было написано стать гегемоном, могильщиком капитализма и установить железную диктатуру над всем земным шаром. Второй класс давно превратился в тормоз на пути прогресса, по сути, был реакционным, эксплуататорским и подлежал поголовной ликвидации, независимо от пола и возраста.

Интеллигенция однозначно относилась к буржуазии, «в силу всей обстановки общественной жизни», из которой она возникла. А еще она была «гнило-либеральная». Для понятности: большевики относили к интеллигенции всех работников умственного труда, не имевших партийного билета.

Кроме того, по крайней мере сам Ильич делил интеллигенцию на две категории. К первой относились абстрактно умствовавшие, без опоры на Маркса и Энгельса, философы, историки, экономисты, социологи, филологи, математики, писатели, композиторы, астрономы, юристы, теоретики всех мастей, просто думающие образованные люди, определяемые одним емким ленинским словом – «говно».

От этого балласта Советская власть избавлялась решительно и самой «бешеной энергией»: их стреляли в подвалах, оврагах и прямо на улицах, забивали в череп гвозди, душили голодом, терроризировали обысками, реквизициями, «уплотнениями», превентивными арестами, допросами и трудовой повинностью, всячески давали понять, что в грядущем коммунистическом раю места для них не предусмотрено: «Эта социальная группа отжила свой век». Только с марта 1918 года по февраль 1919-го от холода и голода умерли семь действительных членов Российской академии наук, а всего их было чуть больше сорока. В самом начале 1920 года от безысходности сунул голову в петлю профессор права Московского университета В.М. Хвостов – кому он был нужен со своими изысканиями в области этики. В Императорском Московском университете за один 1919/20 учебный год умерли 12 профессоров. Из воспоминаний М.М. Новикова: «Я помню, как А.Н. Сабанин, один из… основателей почвоведения, ослабевший от недоедания, поскользнулся на улице, упал, был принесен к себе на квартиру и скоро скончался от повреждений…

Однажды меня известили о смерти профессора физиологии, любимца студенческой молодежи Л.З. Мороховца, и я нашел его тело лежащим на ящиках, в сарае на задворках… Жалкую картину представляли похороны этих заслуженных работников науки. На простой, громыхающей телеге отвозился скромный гроб на кладбище».

В январе 1920 года Народный комиссариат просвещения расщедрился и отпустил Академии наук 197 продовольственных пайков – на 397 еще живых ученых.

Исключение составляли отдельные деятели культуры, «сочувствовавшие» делу рабочего класса. Но и этих хватало ненадолго. Федор Шаляпин писал наркому просвещения А.В. Луначарскому: «Я с пониманием отношусь к обыскам. Но почему обязательно ночью? Мне же неудобно!»

Русское физико-химическое общество в связи с массовыми арестами ученых обратилось к советскому правительству с ходатайством об освобождении профессора М.М. Тихвинского и других деятелей науки, попавших в список «врагов народа». Ленин дал указание своему секретарю направить запрос в ЧК, заметив при этом, что Тихвинский арестован не случайно: «Химия и контрреволюция не исключают друг друга». Слово Вождя – руководство к действию. Химика Тихвинского расстреляли 21 августа 1921 года как участника «Петроградской боевой организации», почти одновременно с членом той же организации поэтом Н.С. Гумилевым.

По далеко не полным данным, за три года Россия лишилась 17 тысяч деятелей науки, культуры и искусства. Когда летом 1921 года в Праге состоялся первый академический съезд ученых-эмигрантов, то в нем приняло участие около 500 российских ученых.

После Гражданской войны ученых с мировым именем «гуманно» выбрасывали из страны. А чтобы и мысли не возникло вернуться, В.И. Ленин в мае 1922 года предложил наркому юстиции в новый Уголовный кодекс РСФСР «добавить расстрел за неразрешенное возвращение из-за границы», что и было неукоснительно исполнено. Тогда же перед вождем чекистов Ф.Э. Дзержинским была поставлена задача «излавливать растлителей учащейся молодежи» и систематически высылать за границу. Чуть позже Железный Феликс спустил директивное указание: «На каждого интеллигента должно быть дело».

10 августа 1922 года ВЦИК издал декрет «Об административной ссылке», на основании которого Особой комиссии предоставлялось право высылки в административном порядке без суда и следствия «лиц, причастных к контрреволюционным выступлениям», за границу или в отдаленные местности РСФСР. Комиссия незамедлительно приступила к выполнению своих обязанностей. Уже в том же августе она выслала за кордон 160 человек из среды интеллигенции, пытавшихся отстаивать свое мнение. В их число попал ректор Московского университета, выдающийся зоолог, профессор М.М. Новиков и ректор Петроградского университета, историк и поэт, профессор Л.П. Карсавин.

Основания для ареста и последующей высылки чекисты придумывали самые разнообразные: «политически подозрителен», «идеологически вредный», «тип, несомненно, вредный во всех отношениях», «имеет связь с князьями церкви», «внешне лоялен, но, в сущности, крайне вреден» и даже «пользуется громадным авторитетом».

30 сентября немецкий пароход «Обер-бургомистр Хакен» доставил в город Штеттин первую группу изгнанников. 18 ноября «Пруссия» привезла на чужбину вторую группу репрессированных россиян. За пределы «родины победившего пролетариата» были вышвырнуты историки С.П. Мельгунов (он еще за два года до этого был приговорен к расстрелу, но выпущен по ходатайству легендарных революционеров Веры Фигнер и князя П.А. Кропоткина), В.А. Мякотин, А.А. Кизеветтер, А.В. Флоровский, профессор МВТУ В.И. Ясинский, «лучший в России специалист по сахарному делу и технологии органических веществ», профессор Петроградского агрономического института Е.Л. Зубашев.

Такая же участь постигла большую группу математиков во главе с известным астрофизиком, изобретателем астрографа, основателем и директором Российского астрофизического института, деканом физико-математического факультета МГУ, профессором В.В. Стратоновым и профессором Петроградского университета Д.Ф. Селивановым (на допросе он узнал, что преступление его заключается «в буржуазном методе преподавания математики»).

Под особым контролем, осуществляемым лично Лениным (в перерывах между паралитическими припадками), выдворялись из страны «философы-белогвардейцы», не оценившие по достоинству гениальности «Марксизма и эмпириокритицизма»: Николай Бердяев, Иван Ильин, Николай Лосский, Семен Франк, Василий Зенковский, Сергей Трубецкой, Иван Лапшин, Борис Вышеславцев, Лев Шестов. Поездом «Москва – Рига» их догоняли известный экономист и статистик, бывший министр продовольствия Временного правительства А.В. Пешехонов и профессор кафедры социологии Петроградского университета П.А. Сорокин. Последний, будучи одним из основных редакторов эсеровских газет «Дело народа» и «Воля народа», автором переведенной на множество языков классической «Системы социологии» и актуального для Советской России труда «Влияние голода на человеческое поведение, социальную жизнь и организацию общества», нагло оппонировал большевикам: «Вы – предатели Родины и революции. Предатели Родины потому, что своими руками открываете путь полчищам германского императора. Предатели революции потому, что погубили и губите ее. Революция не с вами. Если бы вы были революционерами, почему же вся революционная демократия не с вами? С вами – только темные банды».

В декабре итальянский пароход «Жанна» доставил из Одессы в Константинополь украинских изгнанников: ученика Ивана Павлова профессора физиологии Новороссийского университета Б.П. Бабкина, историка Е.П. Трефильева, хирурга А.Ф. Дуван-Хаджи, правоведа А.С. Мумокина, судебного медика Д.Д. Крылова, правоведа П.А.Михайлова, языковеда Ф.Г. Александрова, зоолога С.А. Соболя, киевских академиков С. Ефимова и Корчак-Чепурковского и других.

Всего летом – осенью 1922 года из страны выдворили 225 представителей «свободных», ненужных Советской стране профессий. Каждый лишенец перед отъездом дал подписку следующего содержания:

«Дана сия подписка гр. Айхенвальдом ГПУ в том, что я обязуюсь не возвращаться на территорию РСФСР без разрешения органов Советской власти (ст. 71 Уголовного кодекса РСФСР, карающая за самовольное возвращение в пределы РСФСР высшей мерой наказания, мне объявлена), в чем и подписываюсь».

С собой в дорогу разрешалось взять только 5 английских фунтов, а из вещей – по два предмета каждого наименования. На посадке чекисты отбирали обручальные кольца и нательные кресты.

Ильич, никогда и нигде не работавший, пробавлявшийся в эмиграции нерегулярными пожертвованиями в партийную кассу и экспроприациями, полагал, что все эти неприспособленные к жизни в «мире чистогана» интеллектуалы медленно зачахнут от безденежья и ностальгии. Ну, если кто-то рискнет вернуться, его немедленно расстреляют. От таких приятных мыслей Вождю становилось заметно легче, что отмечали даже лечащие врачи.

К этому времени уморили «талантливейшего поэта России» А.А. Блока, выперли в Италию – «подлечиться в хорошем санатории» – много о себе возомнившего, писавшего в Кремль «поганые письма» о гнусности и преступности большевистского террора «буревестника» А.М. Горького. Не дожидаясь ареста, испытывая органическое отвращение к новому строю, своим ходом эмигрировали писатели Иван Бунин и Дмитрий Мережковский (власть доверила ему произнести в Зимнем дворце речь о «декабристах», но докладчик сбежал: «Я должен был прославлять мучеников русской свободы пред лицом свободоубийц. Если бы те пять повешенных воскресли, – их повесили бы снова, при Ленине, так же, как при Николае Первом»), Владислав Ходасевич и Марина Цветаева, Александр Куприн и Иван Шмелев, композиторы Игорь Стравинский и Сергей Рахманинов, художники Марк Шагал и Василий Кандинский, заведующий кафедрой математики Политехнического института Яков Тамаркин, ставший профессором Брауновского университета в США, и будущий чемпион мира по шахматам Александр Алехин…

Великого Ф.И. Шаляпина, жертвовавшего гонорары от концертов детям русских эмигрантов, лишили советского гражданства и звания народного артиста.

За спиной изгнанников смрадным ядовитым грибом вздымался «дым Отечества». Это под руководством председателя Главполитпросвета Н.К. Крупской, боевой подруги Ильича, тысячами по всей России жгли книги. Все подряд – книги по психологии, философии, истории и этике, книги о религиозном воспитании и буквари, Библию и Евангелие, Коран и Талмуд, романы и детективы; превращали в пепел «пошлую юмористику» и «мещанскую беллетристику», сжигали тома Толстого и Достоевского, сочинения Платона, Декарта, Канта, Шопенгауэра. Даже «Русские народные сказки» оказались «враждебными передовым идеям». В куцем списке рекомендованных к прочтению пролетариями трудов – брошюры «Всемирный Октябрь», «Оружием добьем врага» и «Уничтожайте вошь». На этой «литературе» и ленинских откровениях должно было вырасти новое поколение людей – строителей коммунизма.

В.И. Ленин неутомимо ненавидел весь окружающий мир, вся и всех (за исключением своей покойной матери Марии Александровны). Особо лютой ненавистью Председатель Совнаркома пылал к служителям культа, чьи учения – «опиум для народа, род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свое человеческое достоинство, – «находились поперек революции тихой стервой». На заре юности Володя Ульянов исступленно топтал ногами нательный крестик. На пороге могилы, пожираемый сифилисом мозг Владимира Ленина родил людоедское указание: «Произвести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

Конечно, все «удалось».

Особо выдающихся деятелей науки, чтобы нажить внешнеполитический капитал, содержали «для витрины», давали им есть и категорически не выпускали за рубеж. Например, всемирно известного физиолога, первого и единственного в стране нобелевского лауреата академика И.П. Павлова, научно доказавшего, что человек есть лишь набор условно-безусловных рефлексов. При том, что академик не скрывал своей неприязни к Советской власти, определяя ее как «худший вид жандармского произвола былых времен, доведенный до неслыханно утрированных пределов». В своем послании на имя Луначарского он, в частности, писал:

«И вот теперь я как стародавний экспериментатор жизни, хотя и элементарной, глубоко убежден, что проделываемый над Россией социальный опыт обречен на непременную неудачу и ничего в результате, кроме политической и культурной гибели моей родины, не даст…

Затем я не захочу и не смогу поневоле переделаться в социалиста или коммуниста, т. е. отказаться от всего своего, сделаться крепостным рабом других».

Павлову вернули у него же реквизированные золотые медали, выписали «особый паек», пожаловали в пожизненную собственность занимаемую им квартиру и все прощали, оправдывая «контрреволюционную» привычку открыто выражать свои мысли, без оглядки на постановления Совнаркома, политическим младенчеством чудаковатого старика, не понимавшего «классового антагонизма».

Подобные «роскошные условия» имели немногие. Можно вспомнить композиторов А.К. Глазунова (директор Петроградской консерватории) и Н.К. Метнера (профессор Московской консерватории), на примере которых власть демонстрировала «иллюстрацию заботы о культуре». Однако музыканты, вынужденные зарабатывать на хлеб организацией всякого рода смотров самодеятельности и конкурсов гармонистов, заботы не оценили, при первой возможности убыли в зарубежные гастроли, да так и не вернулись.

«Выброшенным на европейскую свалку» ученым и деятелям культуры, можно сказать, повезло. Они жили и творили на свободе, многие преуспели, издали труды, литературные и музыкальные произведения, прославившие их имена в цивилизованном мире, стали лауреатами, совершили крупные открытия и создали научные школы, руководили кафедрами самых престижных университетов Европы и Америки. Почти о каждом из этих людей можно написать отдельную книгу.

Посмотрев на радостную реакцию Европы, в Кремле спохватились и решили, что все-таки правильней будет высылать ученых «в отдаленные местности». Еще надежнее – пуля в затылок.

Так, в качестве кандидатов на высылку за границу сидели под арестом фигуранты «дополнительного списка»: профессора П.А. Велихов, Н.Р. Бриллинг, П.И. Пальчинский, Н.А. Изгарышев, Т.П. Кравец, И.И. Куколевский, Н.Д. Тяпкин, А.А. Рыбников, Н.П. Огановский. Но билета на пароход они так и не получили. Физика Кравца и специалиста по гидравлике Тяпкина на три года законопатили в Сибирь. Остальных, вдоволь помытарив допросами, отпустили и разрешили работать. И они работали. Не за страх, а за совесть, потому что по-другому жить не умели. К примеру, проректор Московского института инженеров транспорта, специалист по строительной механике, мостостроитель с мировым именем П.А. Велихов за шесть лет (между третьей и четвертой «посадками») успел издать труды «Теория инженерных сооружений», «Теория упругости» и «Краткий курс строительной механики».

Потом товарищ И.В. Сталин объявил, что по мере продвижения к коммунизму классовая борьба только «обостряется». Недобитых профессоров истребляли по ходу движения как «вредителей» и «врагов народа» – другой Вождь и другая новоречь.

В апреле 1928 года был арестован и год спустя тихо, без суда, расстрелян профессор П.И. Пальчинский. Он был не философом и не юристом – обладателем совершенно никчемных в Советском Союзе профессий, он был геологом, крупнейшим специалистом в области экономики горного дела и производства стройматериалов, постоянным консультантом Госплана.

С 1929 года ОГПУ раскручивало «Академическое дело», по итогам которого во внесудебном порядке к различным срокам заключения и ссылки были приговорены 29 человек, элита русских историков, в том числе директор Института русской литературы академик С.Ф. Платонов (умер в ссылке в 1933 году), профессор Московского университета академик Е.В. Тарле, директор Музея палеографии академик Н.П. Лихачев, директор Древлехранилища академик М.К. Любавский (умер в ссылке в 1936 году), литературовед, хранитель Пушкинского дома Н.В. Измайлов, востоковед, этнограф и лингвист А.М. Мерварт (умер в заключении в 1932 году), С.В. Рождественский (умер в ссылке в 1934 году), Ю.В. Готье, С.В. Бахрушин, Д.Н. Егоров (умер в ссылке в 1931 году), византинист В.Н. Бенешевич (расстрелян в 1938 году) и другие, 128 штатных сотрудников Академии наук были уволены с работы.

А разве могла обойтись без участия интеллигентов такая грандиозная провокация власти, как процесс «Промышленной партии» и связанные с ним «отраслевые дела». По одному из таких дел – «О вредительско-шпионской организации в центральном управлении шоссейно-грунтовых путей сообщений» – был арестован и расстрелян в мае 1930 года профессор П.А. Велихов. В очередной раз взяли и влепили срок крупнейшему специалисту в области двигателестроения профессору Н.Р. Бриллингу. По делу мифической «Трудовой крестьянской партии» были осуждены и отправились в места заключения видный экономист, директор Конъюнктурного института Н.Д. Кондратьев (его уже приговаривали к расстрелу в 1920-м, а в 1938 году приговорят окончательно и расстреляют в Суздальском изоляторе), член комиссии наркомата финансов, профессор Л.Н. Юровский (вновь осужден и расстрелян в Суздальском изоляторе в 1937 году), профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии, экономист-географ А.А. Рыбников (отпущен, вновь арестован и расстрелян в 1937 году) и профессор той же академии, первый в России агрофизик А.Г. Дояренко, член президиума Госплана СССР, статистик В.Г. Громан (умер в тюрьме в 1932 году), социолог и социальный антрополог А.В. Чаянов (вновь осужден и расстрелян в 1937 году), экономист-аграрник Н.П. Огановский (вновь осужден и расстрелян в 1938 году), политический экономист Я.М. Букшпан (выпущен досрочно, вновь арестован и расстрелян в 1939 году).

В 1936–1937 годах подручные Н.И. Ежова взялись за астрономов, физиков и геофизиков. По так называемому «Пулковскому делу» прошло более ста человек. В расстрельные листы попали директор Пулковской обсерватории Б.П. Герасимов, ученый секретарь обсерватории М.М. Мусселиус, заведующий кафедрой физики твердого тела Харьковского университета Л.В. Шубников, харьковские физики А.Н. Розенкевич и В.С. Горский. Получил десять лет директор Астрономического института Б.В. Нумеров (и был расстрелян в тюрьме), приговорен к пяти годам создатель службы Солнца профессор Е.Я. Перепелкин (тоже расстрелян в местах заключения) и к восьми годам директор Украинского физико-технического института И.В. Обреимов, по «десятке» влепили докторам физико-математических наук, профессорам Ленинградского университета В.К. Фредериксу (умер в тюрьме), В.Р. Бурсиану (умер в тюрьме), Ю.А. Круткову, П.И. Лукирскому и т. д., и т. д., и т. д.

А скольких, никому не известных, только мечтавших об открытиях, уничтожили без всякого «дела», по спискам, за чуждое социальное происхождение, руководствуясь «здоровым чувством классовой неприязни», по национальному признаку.

Ко второй категории интеллигенции относились инженеры, техники, служащие, организаторы производства, железнодорожники, телеграфисты, военные – «специалисты», согласно ленинской квалификации. В идеале их тоже следовало бы сразу пустить в расход, их и пускали в расход при любой возможности. Однако Ленин понимал, что в ХХ веке «без руководства специалистов различных отраслей знания, техники, опыта переход к социализму невозможен». Вначале большевикам пришлось привлекать специалистов на свою сторону «по-буржуазному», проще говоря, обещать им хорошее жалованье. Но, во-первых, «платить дань буржуазии», даже в виде зарплаты (всего лишь до тех пор, пока пролетариат не обучится высшей технике труда), противоречило коммунистическим принципам, во-вторых, Ильич считал, что высокие оклады людей развращают – работать все должны за хлебную пайку и пайка инженера не должна быть больше пайки среднего рабочего. Этот период продолжался недолго. Как только новая власть чуть-чуть окрепла, «специалистов» посадили на хлебную карточку. Тех, кто не желал послужить делу пролетариата, или тех, чьи услуги не требовались, оставляли без корма или убивали как «саботажников» и классовых врагов. «Мы голодом заставили интеллигенцию работать», – гордился Л.Д. Троцкий.

«Военспецы» в Красной Армии, дипломаты, работавшие за границей, ставились в известность о том, что «его измена и предательство повлечет арест семьи его и что, следовательно, он берет на себя, таким образом, ответственность за судьбу своей семьи». Кроме того, за лояльностью бывших царских офицеров следили и несли ответственность комиссары: «Комиссар – есть дуло пистолета, приставленное к виску командира!» В 1918 году, по свидетельству Троцкого, «76 % всего командного и административного аппарата представляли бывшие офицеры царской армии и лишь 12,9 % состояли из молодых красных командиров, которые, естественно, занимали низшие должности».

В конце концов, используя беспощадный террор и обещания всеобщего равенства, мобилизацию всех ресурсов в сочетании с беспримерной лютостью, железную организацию с опорой на самые низменные инстинкты, лозунги самоопределения наций и разлад в стане врагов, позволявший бить их по очереди, большевики победили в Гражданской войне. «Мавров», сделавших свое дело, убирали с исторической сцены.

В 1921–1922 годах, в период сокращения РККА, «старорежимных» генералов и полковников тихо выпроваживали на преподавательскую работу. В 1924 году их вычищали из учебных заведений и увольняли из армии, в 1930–1931 годах оставшихся в живых арестовывали по обвинению в монархическом заговоре, в их числе такие крупнейшие военные специалисты и ученые, как А.Н. Снесарев, А.А. Свечин, А.Х. Базаревский, Н.Е. Какурин. Многих расстреляли. В 1937–1938 годах добивали тех, кто не успел умереть своей смертью, – А.А. Свечина, П.П. Сытина.

Так же целенаправленно Советская власть изводила немногочисленное племя «буржуазных инженеров». На них удобно было списывать аварии и неполадки на производстве, возникавшие в результате безграмотной эксплуатации оборудования, взрывы на шахтах, провалы в экономике – «вредительство», «экономическая контрреволюция».

В начале 1928 года ОГПУ сфабриковало «Шахтинское дело», в рамках которого в Донбассе было арестовано 53 человека – горные инженеры, техники, механики, якобы злодействовавшие в угольной промышленности под непосредственным руководством Парижского центра и являвшиеся агентами французского, польского и английского капитала. В ходе открытого процесса 11 человек были осуждены на смерть, 37 – приговорены к различным срокам лишения свободы. По делам, связанным с «Промпартией», в 1929–1930 годах было арестовано более 2000 человек, в основном научно-технической интеллигенции.

В воспоминаниях И.Я. Мандельштама читаем: «Людей снимали пластами, по категориям: церковники, мистики, ученые, идеалисты… люди, обладавшие правовыми, государственными или экономическими идеями». Культурный слой в огромной аграрной стране был тонок, Россия быстро дичала и скатывалась в Средневековье. Ей выжгли мозг и ампутировали совесть, ее диагноз в ХХ веке – гангрена.

Как в любой тирании, ставка была сделана на посредственность, некомпетентность, безынициативность, исполнительность.

На смену управленцам пришли выдвиженцы с «низшим образованием», на смену «буржуазным профессорам» – «красная профессура», считавшие главной наукой марксизм-ленинизм, на смену профессиональным военным – «красные маршалы» и «красные командиры», не умевшие читать карту, но досконально изучившие устройство лошади. «Спецов» должна была заменить новая советская интеллигенция со свидетельством о политической благонадежности в кармане, любовью к партии Ленина– Сталина в сердце и фанатичным огнем в глазах.

Еще в апреле 1918 года начала реализовываться программа пролетаризации университетов. Для начала в августе того же года отдельным декретом была отменена необходимость среднего образования. Отныне любой желающий, достигший 16-летнего возраста, мог просто прийти в высшее учебное заведение. Отменялись все виды вступительных экзаменов, необязательно было даже уметь читать и писать. Новое студенчество формировалось по классовому принципу: для «трудящихся» были широко распахнуты двери любых вузов, лица «непролетарского происхождения» принимались с ограничениями.

Соответственно учебные программы приходилось адаптировать к уровню катастрофически неграмотного контингента. При этом «сознательные массы» нередко сами решали, чему им надо учиться, а что им «до фени». Если не укладываются в головах «гегемона» ряды Фурье, векторная алгебра или теория вероятностей, – значит, либо науки эти являются «буржуазными», либо старорежимный профессор учит студентов «буржуазными методами». Проблема решалась восхитительно просто: из программы выбрасывали непонятный раздел или из вуза выбрасывали профессора. Так, в Московском высшем техническом училище изъяли из программы курс по сопротивлению материалов; в ряде университетов полностью упразднили физико-математические факультеты. Как «устаревшие и бесполезные для диктатуры пролетариата» были ликвидированы юридические, исторические и историко-философские факультеты. Одновременно вводились такие обязательные дисциплины, как исторический материализм, пролетарская революция, развитие общественных форм.

Из истории МГУ: «Последующее десятилетие было, вероятно, самым трагичным в истории Московского университета. Введенный в качестве основного «бригадно-лабораторный метод» обучения с одновременной полной отменой лекций привел к катастрофическому снижению уровня подготовки специалистов. Студенческие бригады из 3–5 человек самостоятельно «прорабатывали» изучаемый материал, экзамены же заменялись коллективными отчетами, были отменены и дипломные работы. Фундаментальная наука объявлялась ненужной, университет должен был давать минимум теоретических знаний, готовя специалистов-практиков чрезвычайно узкого профиля».

Сами руководители советской системы образования признавали, что «вузы готовят «дефективных» инженеров и врачей, и их дефективность не заметна потому, что эти инженеры ничего не строят, а врачи работают в условиях эпидемий, косящих людей». Ничего не строящие инженеры, никого не лечащие врачи, не умеющие воевать военные – все это стало еще одной советской традицией. Впрочем, идеологи партии понимали, что делают. Просвещение таило в себе угрозу диктатуре, и уже новое племя, в детских садах скандировавшее «Ленин – наша мама!», а в пионерских отрядах – «Всегда готов!», получив высшее образование, приобретало вредную привычку думать, осмысливать и оценивать окружающую действительность. А осмысление действительности всегда порождает сомнения.

И вот уже «мажут лоб зеленкой» гению теоретической физики, профессору Ленинградского университета Матвею Бронштейну, «известному классическими работами в области релятивистской квантовой теории, астрофизики, космологии и теории гравитации», – все это в 30 лет. А его ровеснику, Льву Ландау, будущему нобелевскому лауреату, следователи ломают ребра. А в другом месте, другой следователь бьет графином по голове мечтающего о космосе Сергея Королева.

Стоит ли удивляться тому, что науки в довоенном СССР не было. Нет, были какие-то академики, сонмы докторов и аспирантов, изображавших кипучую деятельность, бравших обязательства, рапортовавших о перевыполнении, «социалистически» соревновавшихся, писавших диссертации на тему: «Влияние бега по кругу на выращивание свиней швабской породы». Параллельно боровшихся с «буржуазными науками» – теми, которых сами не понимали или которые, по мнению Великого Друга ученых, противоречили догмам марксизма. Например, «буржуазными» были теория относительности, генетика, кибернетика, астрофизика. Средоточием «мракобесия и поповщины» была космология, которая пришла к выводу о сингулярности Вселенной, то есть что у окружающего мира было начало и будет конец. А диалектический материализм считал Вселенную бесконечной и вечной. Так написано у Фридриха Энгельса, а ему сам Карл Маркс сказал. Тех, кто с этим не согласен – к стенке, как М.П. Берштейна, и доморощенных генетиков – к стенке: «Расовый бред извлекается из пробирок с дрозофилами». В противовес «тлетворному» Западу изобретались науки «пролетарские», к примеру агробиология. Или вот астроном Г.А. Тихов с помощью цветных светофильтров, которые он устанавливал на телескоп, «открыл» растительность на Марсе и основал науку астроботанику; целых пятьдесят лет, тщательно зарисовывая цветные пятна на диске планеты, наблюдал он марсианские «сине-зеленые растения наряду с растениями, буреющими уже в середине лета».

В науке главное – не забывать: «Партийность в философии является основным определяющим моментом… Философия диалектического материализма есть орудие изменения этого объективного мира, она учит активно воздействовать на эту природу и изменять ее, но последовательно и активно воздействовать и изменять природу в силах только пролетариат – так говорит учение Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, непревзойденных умов-гигантов».

Главными обвинениями «в деле физиков-теоретиков» были пренебрежение «идеями чучхе» и стремление заниматься «чистой наукой». Из показаний Л.Д. Ландау: «Являясь научным работником, физиком-теоретиком, враждебно отнесся к пропагандируемому в то время партией внедрению в науку диалектического материализма, который я рассматривал как вредное для науки схоластическое учение. Это мнение разделялось научной средой, в которой я в это время вращался… В наших разговорах мы всячески высмеивали диалектический материализм» (кстати, по этому делу проходили два бежавших из Германии немца-антифашиста, так их чекисты передали своим коллегам из гестапо).

Пока сталинские ученые конспектировали «Краткий курс истории ВКП(б)» и, подобно героям комедии Кондрата Крапивы, выясняли, где «мамонтовая свинья», а где «свинячий мамонт», в мире появились реактивный двигатель и газовая турбина, ускоритель частиц и ядерный реактор, пенициллин и электронно-вычислительная машина, крылатые и баллистические ракеты, радары, сонары, инфракрасные приборы. Уже в 1930-х годах работало Берлинское телевидение, в квартирах европейцев (и кабинетах советской партийной номенклатуры) стояли бытовые холодильники, в кинотеатрах крутили цветное кино.

В СССР эти направления либо не заметили, либо убили в зародыше, превратили в труп, который надо «убрать с великого пути развития подлинной, свободной, творческой науки».

В 1937 году П.Л. Капица констатировал: «Развитие нашей промышленности поражает отсутствием творчества… В отношении прогресса науки и техники мы полная колония Запада. Все обычные заверения, которые делаются публично, что у нас в Союзе науке лучше, чем где бы то ни было, – неправда». Ему вторил за рубежом один из пассажиров «философского парохода» М.А. Осоргин: «Больше всего поражает научная отсталость; за немногими (прекрасными, изумительными) исключениями, русские ученые – типичные гимназисты. Я просматриваю академические издания, отчеты о лекциях, восторги «достижений» и поражаюсь их малости и наивности».

Еще через 15 лет П.Л. Капица написал письмо И.В. Сталину – все о том же:

«Если взять два последних десятилетия, то оказывается, что принципиально новые направления в мировой технике, которые основываются на новых открытиях в физике, все развивались за рубежом, и мы их перенимали уже после того, как они получили неоспоримое признание. Перечислю главные из них: коротковолновая техника (включая радар), телевидение, все виды реактивных двигателей в авиации, газовая турбина, атомная энергия, разделение изотопов, ускорители…

Конечно, не сам перечень страшен, а страшно то, что за эти десятилетия у нас не было нужных условий, чтобы могли развиваться новые идеи в науке и технике, и это у нас замалчивается…

Вы исключительно верно указали на два основных все растущих недостатка нашей организации научной работы – это отсутствие научной дискуссии и аракчеевщина… Конечно, аракчеевская система организации науки начинает применяться там, где большая научная жизнь уже заглохла, а такая система окончательно губит ее остатки».

Письмо осталось без ответа.

Советским школьникам и студентам в это время, под знаменем «борьбы за освобождение от низкопоклонства и раболепия перед Западом и утверждения советского патриотизма», внушали сказки о том, что «Россия – родина слонов». К примеру, первый в мире самолет построил русский офицер А.Ф. Можайский еще в 1883 году. Ничего, что он представлял собой паровоз с крыльями и не мог взлететь в принципе, зато приоритет наш. Террорист-народоволец Н.И. Кибальчич, на воле конструировавший исключительно взрывные устройства для убийства царя и его «сатрапов», оказавшись в камере смертника, «изобрел» заправляемый пороховыми «свечками» реактивный прибор для космических полетов. Ну, и все в том же духе. Маркони украл славу изобретателя радио у русского ученого А.С. Попова, Джеймс Уатт – паровую машину у Ивана Ползунова.

Если без холодильников и телевизоров СССР вполне мог обойтись, то без оружия – никак. Еще до прихода к власти большевики объявили войну всему миру «разнузданного капитализма». В 1915–1916 годах В.И. Ленин теоретически обосновал и изложил свою военную программу: для начала захватить власть в одной из стран, затем, всемерно вооружившись, выступить против других государств. Ибо «невозможно свободное объединение наций в социализме без… упорной борьбы социалистических республик с отсталыми государствами». Сталин был «лучшим учеником» и все прекрасно понимал:

«Одно из двух: либо мы рассматриваем нашу страну как базу пролетарской революции… либо мы базой революции не считаем нашу страну, данных для построения не имеем, построить социалистическое общество не можем, – и тогда, в случае оттяжки победы социализма в других странах, должны мириться с тем, что капиталистические элементы народного хозяйства возьмут верх. Советская власть разложится, партия переродится. Вот почему потеря международной революционной перспективы ведет к опасности национализма и перерождения».

Все на защиту социалистического Отечества!

В 1929 году Советский Союз начал развертывать невиданную по масштабам программу военного строительства. Собственно, ради этого «превращения страны в базу дальнейшего развертывания мировой революции» затевались индустриализация, коллективизация и полная унификация общественной жизни. Предусматривалось перевооружение в массовом масштабе армии и флота новейшими образцами военной техники; создание новых технических родов войск; модернизация старых систем; моторизация и организационная перестройка старых родов войск; подготовка технических кадров и овладение новой техникой личным составом. Задача архисложная, но, как любил повторять товарищ Г.Л. Пятаков: «Когда мысль держится за насилие, принципиально и психологически свободное, не связанное никакими законами, ограничениями, препонами, – область возможного расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, падает до нуля».

Применив свой универсальный метод, «партия чудес» быстро и предельно жестоко обобрала крестьян, сделала их колхозниками, работающими за трудодни, и вырученные средства вложила в индустриализацию. Одновременно пополнялся контингент бесплатной рабочей силы, заключенной в исправительно-трудовых лагерях.

Сложнее было с научно-техническими кадрами. Старых инженеров и технологов извели, свежевыпеченные – не умели пользоваться логарифмической линейкой. Проектировать заводы было некому. Что на них производить – не совсем понятно. Остро не хватало специалистов, способных овладеть новой техникой. Малограмотные «герои Гражданской войны» для полной и окончательной победы над «мировым капиталом», с одной стороны, испытывали восторг дикарей перед современными научными достижениями и требовали для армии все «самое лучшее»: вертикально взлетающие самолеты, радиоуправляемые бронепоезда, универсальные орудия, «сухопутные броненосцы», с другой – выражали презрение к любой науке.

Малограмотные инженеры, не знавшие сопромата, и разного рода проходимцы-самородки без колебаний брались за реализацию самых бредовых проектов. Десятки миллионов рублей были потрачены на «военную фантастику»: машину времени, «лучи смерти», электромагнитную пушку, подземные танки, самолеты-невидимки и истребители-перехватчики, распиливающие вражеские бомбардировщики прямо в воздухе, установки для улавливания артиллерийских снарядов и снаряды «со штопором» для просверливания дотов. Ноль на входе давал ноль на выходе.

Эту проблему решали по трем направлениям:

1. Отняв у крестьянина хлеб, на вырученные деньги предприятия просто купили у тех, кого в перспективе намечали «похоронить», – у американских буржуинов. В 1929–1932 годах фирма Альберта Кана, расположенная в Детройте, спроектировала для Советского Союза более 520 объектов. Это в первую очередь тракторные заводы в Сталинграде, Челябинске, Харькове; самолетостроительные заводы в Краматорске и Томске, автомобильные заводы в Челябинске, Москве, Сталинграде, Нижнем Новгороде, Самаре; кузнечные цеха в Челябинске, Днепропетровске, Коломне; станкостроительные заводы в Калуге, Новосибирске; Ленинградский алюминиевый завод…

Американцы спроектировали и помогли построить едва ли не всю советскую военную промышленность, ибо, как писала газета «Известия», «производство танков и тракторов имеет между собой очень много общего. Даже артиллерию, пулеметы и пушки можно производить на гражданских промышленных предприятиях».

Одновременно советские военно-технические делегации разъехались по всей Европе заключать соглашения с ведущими итальянскими, французскими и немецкими компаниями о поставке оборудования, техники и технологий, необходимых для военного производства, а также последних военных разработок. В 1930 году на эти закупки выделили почти полтора миллиона долларов. Что не получалось приобрести за деньги, можно было украсть и скопировать без всякой лицензии; так трактор «Фордзон» стал «Красным путиловцем». Иосиф Уншлихт просил председателя ВСНХ Валериана Куйбышева выделить еще семьдесят тысяч долларов на военно-промышленный шпионаж – для получения «из-за границы агентурным путем рабочих чертежей и готовых образцов орудий». Поскольку «состояние наших конструкторских организаций на сегодняшний день не может обеспечить требуемых сроков конструирования и производства новых систем артиллерийского вооружения для РККА».

2. Пришлось допустить существование в рабоче-крестьянском государстве некой интеллектуальной «общественной прослойки» – советской интеллигенции. Теоретическое обоснование летом 1931 года дал И. В. Сталин, выдвинув знаменитые «шесть условий» развития промышленности:

«…наша страна вступила в такую фазу развития, когда рабочий класс должен создать себе свою собственную производственно-техническую интеллигенцию, способную отстаивать его интересы в производстве как интересы господствующего класса.

Ни один господствующий класс не обходился без своей собственной интеллигенции. Нет никаких оснований в том, что рабочий класс СССР не может обойтись без своей собственной производственно-технической интеллигенции».

Были предприняты шаги с целью поднять уровень высшего образования: в университеты вернули сопромат и высшую математику, студентам стали читать лекции и требовать от них знаний. К иностранным специалистам прикрепляли советских, дабы те перенимали опыт. Тысячи молодых инженеров и ученых проходили стажировку и переучивание в ведущих мировых концернах.

Кроме того, Вождь призвал «изменить отношение к инженерно-техническим кадрам старой школы, проявлять к ним побольше внимания и заботы, смелее привлекать их к работе», ибо «активные вредители» из среды «буржуазной интеллигенции» в основном уже разгромлены, а «нейтральные» спецы под влиянием успехов Советской власти перековались в «лояльных».

Тем не менее весной 1936 года, рассказывая комсомольцам о Красной Армии, командарм П.И. Уборевич констатировал: «У нас имеются инженеры, техники, которые не знают, под каким соусом едят термодинамику, не знают дробей, потому что в средней школе черт знает что делалось». И он же заметил, что, хотя западная культура и называется буржуазной, знать «математику, географию, естественные науки – неплохо».

3. Всю страну превратили в военный лагерь и всех заставили работать «по-стахановски», для этого «вольно дышащих советских людей» продолжали сажать и назидательно расстреливать.

Научную мысль также стимулировали регулярными посадками инженеров-конструкторов в учреждения закрытого типа, вынесением им приговоров с обещанием выпустить на свободу в случае изобретения чего-нибудь полезного для страны. Согласно циркуляру от 15 мая 1930 года стали официально создаваться особые конструкторские бюро для рационального использования «вредителей», а 1 апреля 1931 года в составе Экономического управления ОГПУ было организовано Специально-Техническое Отделение по использованию осужденных специалистов, обеспечивавшее «условия для научной работы» и контролировавшее результат.

«Только условия работы в военизированной обстановке, – писал Генрих Ягода Вячеславу Молотову, – способны обеспечить эффективную деятельность специалистов в противоположность разлагающей обстановке гражданских учреждений».

Любопытно, что на тот момент 52 % сотрудников Экономического управления имели низшее образование.

Своего расцвета система «шарашек» достигла при Лаврентии Берии. Как и следовало ожидать, КПД подобных заведений оказался невысок, ничего выдающегося в них создано не было создано.

(К концу Второй мировой войны выявилось еще большее отставание советской науки и техники от ведущих капиталистических стран.)

Весной 1945 года наши войска захватили в Германии несколько десятков баллистических ракет ФАУ-2. Для изучения трофеев и документации на немецкие предприятия были отправлены лучшие специалисты в реактивной и авиационной технике, почти все они прошли через тюрьмы, лагеря и рабские «шарашки», почти все – будущие академики.

«Войдя в зал, – вспоминает Б.Е. Черток, – я сразу увидел грязный раструб, из которого торчала нижняя часть туловища Исаева. Он залез головой через сопло в камеру сгорания и с помощью фонарика рассматривал подробности. Рядом сидел расстроенный Болховитинов.

Я спросил:

– Что это, Виктор Федорович?

– Это то, чего не может быть! – последовал ответ.

ЖРД таких размеров в те времена мы себе просто не представляли».

Снова в спешном порядке, прихватив еще немецких специалистов, пришлось копировать западные образцы и приклеивать к ним, как к фордовскому трактору, советские «этикетки».

Американец Джон Скотт, пять лет проработавший на стройках Урала, в своей книге писал:

«В 1940 г. Уинстон Черчилль объявил английскому народу, что ему нечего ожидать, кроме крови, пота и слез. Страна воюет, находится в войне…

Однако Советский Союз уже с 1931 г. находился в состоянии войны, и его народ исходил потом, кровью и слезами. Людей ранило и убивало, женщины и дети замерзали, миллионы умерли от голода, тысячи попали под военные суды и были расстреляны в боевом походе за коллективизацию и индустриализацию. Готов поспорить, что в России борьба за производство чугуна и стали привела к большим потерям, чем битва на Марне в Первую мировую войну. В течение всех тридцатых годов русский народ вел войну – промышленную войну».

Не скажу за русский народ, но Сталин в этой «промышленной войне» одержал победу. Чего это стоило – известно лишь приблизительно. В результате была создана крупнейшая армия мира, вооруженная по последнему слову техники, готовая нести «правду большевиков» во все концы Старого и Нового Света.

Тем сильнее при рассмотрении вопросов, связанных с последовавшей катастрофой 1941 года и Великой Отечественной войной в целом, поражает несоответствие между колоссальностью затраченных советским народом усилий, гекатомбами принесенных режимом на алтарь мировой революции жертв, невероятным количеством произведенного оружия, глобальностью поставленных задач и мизерностью достигнутых результатов.

Куда все делось? И главное, почему?

Невольно встает вопрос об эффективности работы советской системы, которая так и не смогла ни победить вооруженным путем, ни догнать, ни перегнать капиталистические страны, ни даже приблизиться к ним в экономическом соревновании. Более того, как Сталин и предсказывал, «Советская власть разложилась, партия переродилась», и система рухнула, пожрав сама себя.

Может быть, не стоило так цепляться за догмы марксизма-ленинизма?

Может, вообще не стоило брать Зимний?

Глава 1

Как известно, до «величайшего события ХХ века» – Октябрьской революции – российская армия танков не имела. В силу общей «отсталости царизма». Многие советские историки степень «отсталости» или «продвинутости» страны отчего-то измеряли количеством произведенных танков и бомбардировщиков. Хотя по темпам развития промышленного производства, транспортной и энергетической сетей, банковского дела, частной инициативы, уровню демократических свобод (в частности, россияне не знали слова «прописка») и глубине проводимых реформ николаевская Россия и сегодня опережает Россию путинско-медведевскую. И как-то обходились без нефтедолларов. И воровали всяко меньше.

Серийное строительство бронированных гусеничных боевых машин, в целях секретности получивших название «танк», освоили к 1916 году лишь две державы – Англия и Франция. Кайзеровская Германия до конца Первой мировой войны успела сделать лишь 20 «штурмпанцервагенов». В Российской империи имелся свой задел: были созданы интересные проекты (танк В.Д. Менделеева), внедрены оригинальные конструкторские разработки (движитель А.А. Кегресса и шины А. Гусса), испытаны отдельные опытные образцы («Вездеход» А.А. Пороховщикова и «Нетопырь» Н.Н. Лебеденко). На Путиловском, Ижорском, Обуховском заводах наладили выпуск колесных и полугусеничных бронеавтомобилей, в Рыбинске планировалось производство 12-тонных «полевых крейсеров», а в Петербурге – «самодвигателей» полковника Н. Гулькевича. Возник даже термин – «русский тип танка».

Однако рвавшаяся к власти и безоглядно расшатывавшая устои режима национальная буржуазия, используя трудности затянувшейся войны, смогла в феврале 1917 года свалить монархию, но сама не сумела противостоять захлестнувшей страну анархии. Ураганом сознательно развязанной большевиками Гражданской войны смело всех и вся: «помещиков и капиталистов», кадетов и либералов, заводы и фабрики, финансы и транспорт, науку и образование, инженерные кадры и промышленный пролетариат – «весь мир насилья». Страна оказалась отброшенной на двести лет назад. При этом большевики дудели в уши победившему гегемону о том, что он, на свое счастье, сподобился дожить до торжества самого передового в истории человечества общественного строя, и призывали оказать вооруженную помощь трудящимся всех «отсталых стран», дабы их тоже осчастливить классовой борьбой и диктатурой пролетариата и окружить заботой Советской власти.

Естественно, в таком глобальном, архиважном деле, как мировая революция, без танков было не обойтись. Решение об их производстве председатель Совнаркома В.И. Ленин подписал уже 10 августа 1919 года. Однако в тех условиях удалось собрать всего 15 машин, и на это потребовалось почти два года.

После Гражданской войны вопросами, связанными с созданием бронетехники для Красной Армии, ведало Главное управление военной промышленности ВСНХ, созданное в 1923 году. Годом позже при нем возникло Московское техническое танковое бюро, которое возглавил бывший инженер Путиловского завода С.П. Шукалов. Если раньше разработкой боевых машин занимались отдельные заводы, что не способствовало накоплению необходимого опыта, то теперь все работы сконцентрировались в едином центре. Правда, в коллективе конструкторов не было ни одного человека, ранее занимавшегося танкостроением. Полностью отсутствовала какая-либо техническая документация. К этому времени умер в Екатеринодаре от тифа Менделеев, сбежал от греха подальше в родную Францию бывший начальник императорского гаража Кегресс, подался в эмиграцию Лебеденко, а Пороховщиков окончательно ушел в авиацию. Все приходилось начинать с нуля.

Военные товарищи требовали принять экстренные меры по оснащению броневых сил Республики материальной частью, так как в строю оставалось лишь несколько десятков трофейных английских и французских танков – устаревших, предельно изношенных, без запчастей и по большей части не имевших вооружения, – да дюжина собранных полукустарным способом первенцев советского танкостроения, скопированных с французского «Рено» FT-17, типа «Борец за свободу тов. Ленин» и «Тов. Троцкий», тоже, естественно, «борец».

В сентябре 1924 года при ГУВП была создана специальная комиссия по танкостроительству, на основе изучения опыта Гражданской войны и конструкций трофейных танков пришедшая к выводу о необходимости иметь на вооружении три типа танков: «большой», «средний» и «малый». 25 октября 1925 года в Мобилизационно-плановом управлении РККА прошло совещание по проблемам танкового строительства, систематизировавшее уже ведущиеся проектно-конструкторские работы. Решением совещания, ввиду недостатка средств, было свернуто проектирование «позиционного» (тяжелого) танка, а все усилия концентрировались на создании «маневренного» и «малого» танков. Однако до поры до времени все это оставалось чистой воды прожектерством. В стране, едва начавшей самовозрождаться, причем исключительно благодаря тому, что большевики от этого процесса сознательно устранились, объявив НЭП и «временное отступление», фактически не было промышленности и отсутствовали средства для ее восстановления.

Французский легкий танк «Рено» FT-17

Первый советский танк М (русский «Рено»)

Система внутреннего устройства русского «Рено»

Впрочем, передышка длилась недолго. В апреле 1926 года Сталин провозгласил курс на индустриализацию: «Нам нужно превратить нашу страну из страны аграрной в страну индустриальную, и чем скорее – тем лучше». Именно с этого момента слово стало превращаться в дело.

2 июня 1926 года командованием РККА и руководством ГУВП была принята трехлетняя программа танкостроения. Она предусматривала формирование в составе стрелковых дивизий батальонов танков сопровождения, «пулеметок сопровождения» (по 112 единиц в батальоне) и маневренных танков (60 единиц). Задача маневренных танков состояла в нейтрализации и подавлении полевых узлов сопротивления, а также действиях на коммуникациях противника. Танки и танкетки сопровождения должны были развивать успех совместно с пехотой и кавалерией. В сентябре по горячим следам состоялось совещание командования РККА, руководства ГУВП и Орудийно-арсенального треста по вопросу выработки требований к боевым машинам, которые предстояло создать для Красной Армии. Никаких тактико-технических заданий от заказчика тогда не существовало, изобретатели ориентировались на зарубежный опыт и собственные идеи.

Наиболее подходящим образцом для сопровождения пехоты на поле боя был признан итальянский «Фиат-3000А» образца 1920 года, представлявший собой облегченный вариант все того же ставшего классикой «Рено» с пулеметным вооружением. Машину решили взять за основу, но, кроме пулеметной спарки, потребовали установить в башне орудие и уложиться в 5 тонн боевого веса, чтобы иметь возможность осуществлять переброску танка в кузове грузовика.

Проект разрабатывало ГКБ Орудийно-арсенального треста (бывшее «танковое бюро») под руководством С.П. Шукалова. Заказ на изготовление машины с индексом Т-16 получил ленинградский завод «Большевик» (бывший Обуховский). Корпус танка представлял собой клепаную конструкцию из собираемых на каркасе броневых листов толщиной 8– 16 мм. Конструктор А.А. Микулин разработал компактный 4-цилиндровый двигатель воздушного охлаждения мощностью 35 л.с. в одном блоке с коробкой передач и механизмом поворота. Двигатель устанавливался в кормовой части поперечно, что обеспечило плотную компоновку моторно-трансмиссионного отделения. В шасси, с целью уменьшения габаритов, упрощения и удешевления конструкции, вместо четырех двухкатковых опорных тележек поставили три. В качестве упругих элементов подвески использовали вертикальные спиральные пружины, защищенные кожухами.

Итальянский «Фиат-3000» модель

Схема внутреннего устройства

Опытный образец покинул цех в марте 1927 года. После первых же испытаний для уменьшения продольных колебаний корпуса пришлось удлинить ходовую часть на один опорный каток. Это, в свою очередь, привело к необходимости навесить в носовой части удлинитель – металлическую чушку-балласт весом 150 кг. В итоге боевой вес достиг 5,9 тонны, длина – 3,5 м, а скорость составила 16,5 км/ч. Вооружение первоначально состояло из 37-мм пушки длиной 20 калибров и 6,5-мм двуствольного пулемета Федорова в шаровой установке (позднее был заменен пулеметом 7,62-мм Дегтярева). Пушку планировали иметь «большой мощности», но в итоге установили все тот же слегка усовершенствованный П.Н. Сячинтовым 37-мм «Гочкис» с плечевым упором и прицельной дальностью стрельбы 300 метров. Прицельное приспособление орудия состояло из мушки и диоптра. Экипаж – из двух человек. Наблюдение за обстановкой велось через смотровые щели. Над местом механика-водителя устанавливался «броневой глаз» – некое подобие монокулярного перископа. Приборы внутренней и внешней связи отсутствовали. Для увеличения проходимости при преодолении окопов и эскарпов танк в кормовой части имел съемный хвост-удлинитель.

Машина получила наименование «Малый танк сопровождения образца 1927 г. МС-1 (Т-18)» и 6 июля решением Реввоенсовета была принята на вооружение. К 1 мая 1929 года завод «Большевик» изготовил первые 30 единиц. Танк поступал в танковые батальоны и полки стрелковых соединений, а также в формируемые механизированные соединения.

Итальянцы к этому времени установили на «Фиате-3000» двигатель в 63 л.с. и 37-мм орудие, при этом вес машины составил 5,6 тонны, а скорость хода – 24 км/ч. Французы, сконструировав новую ходовую часть, получили «Рено» NC1, развивавший скорость 25 км/ч и имевший толщину лобовой брони 30 мм. К тому же командирские «Рено» оснащались радиостанцией еще с 1917 года. А японцы, купив эту машину у французов, модернизировали ее и к 1929 году имели танк тип 89 «Оцу», вооруженный 57-мм пушкой.

В общем, как русский «Рено», так и русский «Фиат» по многим параметрам уступали своим прототипам.

Параллельно с МС-1 велись работы по одноместной танкетке Т-17 «Лилипут». После двухлетнего бесплодного проектирования было принято решение особо не мудрить и собрать клепаный корпус на шасси опытного танка Т-16. Гусеничная цепь была резинометаллическая тросового типа. В рубке располагался водитель, являвшийся одновременно и стрелком из пулемета. В качестве силового агрегата использовался все тот же двигатель А.А. Микулина, только с двумя цилиндрами и соответственно уполовиненной до 18 л.с. мощностью.

Советский танк МС-1 (Т-18)

Компоновка танка Т-18

Пушечный вариант «Фиат-3000»

Советская танкетка Т-17 «Лилипут»

К созданию «маневренного танка» приступили осенью 1927 года. Для освоения его серийного производства был выделен Харьковский паровозостроительный завод имени Коминтерна, в составе конструкторского бюро которого образовали танковый отдел. Завод уже имел опыт производства немецкого гусеничного трактора «Ганомаг», переименованного, самой собой, в «Коммунар».

Общее руководство работами по танку, получившему индекс Т-12, осуществлял главный конструктор ГКБ ОАТ С.П. Шукалов; ответственным исполнителем проекта стал ведущий конструктор секции гусеничных машин В.И. Заславский; моторно-трансмиссионное отделение проектировал А.А. Микулин. От ХПЗ за создание танка отвечали заместитель главного инженера М.И. Андриянов и заместитель начальника танкового цеха И.В. Дудка. Таким образом, в Харькове разрабатывались трансмиссия и ходовая часть, в Москве – корпус и башня. Непосредственное руководство осуществлял начальник специального участка сборки и испытания опытных танков инженер С.Н. Махонин. В разработке ходовой части были заняты будущие «звезды» советского танкостроения И.Н. Алексеенко, М.И. Таршинов, А.А. Морозов, Н.А. Кучеренко, В.Н. Дорошенко.

Компоновка Т-12 была заимствована у американской машины Т-1 с многоярусным расположением вооружения – 45-мм длинноствольной пушки или 57-м гаубицы и трех пулеметов. В конструкции ходовой части вернулись к схеме «Фиата-3000» – четыре опорные тележки (по четыре сблокированных катка малого диаметра в каждой), четыре поддерживающих катка, направляющее колесо с механизмом натяжения гусеницы и ведущее колесо в корме. Принцип бронирования был еще проще – вертикальные листы имели толщину 22 мм, горизонтальные – 12 мм. В качестве силовой установки предполагалось использовать отечественный танковый двигатель мощностью 180 л.с. конструкции А.А. Микулина. Непосредственно к сборке приступили в октябре 1928 года.

Однако к этому времени в души красных полководцев стало закрадываться подозрение, что характеристики заказанной техники не вполне соответствуют реалиям задуманной ими войны с «враждебным капиталистическим окружением». Это подтверждала информация начальника Управления моторизации и механизации Красной Армии И.А. Халепского, совершившего круиз по странам Европы и Америке для ознакомления с разрабатываемыми вероятным противником образцами, а также тщательное изучение германских «тракторов».

Советский маневренный танк Т-12

В соответствии с тайной советско-германской договоренностью в Казани была создана совместная танковая школа «Кама». Сюда весной 1929 года под видом сельскохозяйственных машин доставили для испытаний опытные образцы танков, построенных немцами в обход Версальского договора. Шесть «гросстракторов», созданных по заданию рейхсвера тремя разными фирмами, имели различное устройство, разные двигатели, разный тип подвески и вооружение. В этих машинах были внедрены и опробованы последние европейские достижения в области техники и технологии, что вызвало понятный интерес у советских танкостроителей, немало перенявших и позаимствовавших у немецких друзей: методы сварки корпусов, спаренную установку пушки и пулемета, конструкцию ходовой части, боеукладки, танковых прицелов и радиостанций.

В знаменательном апреле 1929 года XVI конференция «партии чудес» одобрила первый пятилетний план. 15 июля вышло постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О состоянии обороны СССР», поставившее задачу к концу первой пятилетки иметь 3000 танков в строю и до 2000 в резерве. Следом, 17–18 июля, состоялось заседание РВС СССР, на котором была утверждена разработанная заместителем начальника Штаба РККА В.К. Триандафилловым «Система танко-тракторно-авто-броневооружения РККА», предусматривавшая создание и принятие на вооружение следующих типов танков:

1. Колесно-гусеничная танкетка весом не более 3,3 тонны. Скорость хода устанавливалась не менее 60 км/ч на гусеницах и 40 км/ч на колесном ходу. Броня должна была защищать от обстрела бронебойными пулями на дистанции 300 метров. Вооружение – один пулемет во вращающейся башне или два пулемета, обеспечивающие круговой обстрел. Радиус действия на гусеницах – 300 км, высота танкетки – не более 1,5 метров, экипаж – 2 человека.

2. Малый танк сопровождения. Вес не более 7,5 тонны, скорость 25–30 км/ч. Толщина брони должна обеспечивать защиту от 37-мм снаряда, выпущенного с дистанции 1000 метров с начальной скоростью 700 м/с. Вооружение – одна 37-мм пушка и два пулемета. Радиус действия – 200 км, экипаж – 3 человека.

3. Средний (маневренный) танк для прорыва укрепленной полосы обороны весом не более 16 тонн, развивающий скорость 25–30 км/ч и выдерживающий попадание 37-мм снаряда на дистанции 750 м. Вооружение – одна 45-мм пушка и три пулемета. Радиус действия – 200 км, экипаж – 3–4 человека.

Выводы:

Во-первых, стало ясно, что ТТХ всего год как поступившего в серийное производство МС-1 не соответствуют требованиям, предъявляемым к танку сопровождения, и годится он к применению лишь на «малокультурных второстепенных театрах войны», вроде того, как китайцев «изумить». Тем не менее, ввиду отсутствия других перспективных образцов, было принято решение продолжить производство устаревшей машины, приняв «все меры к увеличению скорости хода до 24–25 км/ч».

Во-вторых, устаревшими были и те образцы бронетехники, которые только создавались советскими конструкторами.

По результатам совещания перед военной промышленностью поставили задачи: с учетом возросших требований модернизировать МС-1/Т-18, переработать конструкцию маневренного танка Т-12, усилив его вооружение и увеличив запас хода, в кратчайшие сроки разработать новый танк сопровождения Т-19.

Но, как выразился один из дикторов нынешнего косноязычного телевидения, оказалось, что «в жизни все не так, как на самом деле».

Так, новый двигатель для танка Т-12 построить не получилось. Вместо него установили «отечественный» авиамотор М-6 (лицензионная «Испано-Сюиза») с пониженной до 180 л.с. мощностью. Опытный образец, значительно отличавшийся от проекта, без брони и вооружения, был готов к заводским испытаниям в апреле 1930 года. 45-мм пушку Соколова подали только в июле. К этому же времени построили в спешном порядке переработанный вариант маневренного танка, получивший название Т-24. Он имел новые топливные баки, за счет чего запас хода увеличился до 120 км, более тонкую броню, четвертый пулемет в лобовом выступе подбашенной коробки и пятого члена экипажа. Танк весил 18,5 тонны, его высота превысила 3 метра, скорость снизилась с 26 до 22 км/ч.

В июле 1930 года обе машины были испытаны в Кубинке в присутствии К.Е. Ворошилова, И.А. Халепского и начальника Технического управления УММ Г.Г. Бокиса. Особого впечатления новые танки не произвели, но Т-24 был принят к серийному производству. На Харьковском паровозостроительном и Челябинском тракторном заводах планировалось в течение полутора лет изготовить 300 единиц, но сделали лишь 25. Поскольку предусмотренная по штату пушка Соколова оказалась неудачной, машины оснащались только пулеметами. В 1932 году все они уже числились «в распоряжении учебных заведений».

Советский танк Т-24

Производство танкетки Т-17, с которой провозились в общей сложности три года, после испытаний, проведенных также летом 1930-го, сочли нецелесообразным. Результат получился удручающий: одноместный «Лилипут» на приличной дороге развивал максимальную скорость 16 км/ч. Вместо него решили создать двухместную машину с использованием стандартных узлов танка Т-18. Так появилась «большая танкетка сопровождения» Т-23, имевшая двигатель в 40 л.с., массу 3,5 тонны и стоимость (причем без башни и вооружения, которые так и не были установлены), сравнимую со стоимостью полноценного танка. Что начисто исключало возможность ее массового производства.

Полным провалом закончился инициированный И.А. Халепским проект по созданию танка оригинальной конструкции изобретателя-самоучки Н.И. Дыренкова, трудившегося на Ижорском заводе и непрерывно творившего в области вооружений. Сей энтузиаст, имевший неуемную страсть к прожектированию, обещал в кратчайшие сроки, буквально за полгода (!), построить боевую машину (в шести экземплярах), которая будет иметь колесный, гусеничный, железнодорожный ход и «подводную проходимость», нести броню до 20 мм толщиной, три 45-мм пушки в трех башнях, пять пулеметов, развивать скорость до 35 км/ч и при этом весить всего 12 тонн.

Начальник «всей механизации», до революции окончивший уездное училище и работавший «в прошлой жизни» простым телеграфистом, пришел в восторг. «Личная беседа с изобретателем дает понять, – писал Халепский заместителю председателя Реввоенсовета Уншлихту, – что он рассматривает указанный тип танка как универсальное боевое средство взамен гусеничных танков, бронеавтомобилей и даже бронепоездов (в случае сцепки нескольких танков в поезд). Считаю, что соображения автора проекта разумны и должны быть проверены практикой».

Проверили. Выделили средства. В декабре 1929 года организовали Опытно-конструкторское и испытательное бюро УММ РККА во главе с Дыренковым. В течение следующих полутора лет на Ижорском заводе, израсходовав почти миллион рублей, собрали двухмоторное «универсальное боевое средство» под названием Д-4, с двумя диагонально расположенными башнями, гусеничным движителем, вагонными катками под днищем и четырьмя автомобильными колесами на бортах. У танка сразу обнаружились два недостатка: его вес превышал 20 тонн и еще он не ездил. Тем более не мог продемонстрировать подводную проходимость.

Неутомимый Дыренков немедленно переключился на конструирование более совершенной модели Д-5, без колесного хода, но зато с трехдюймовыми орудиями и 35-мм броней. Одновременно Николай Иванович работал над колесно-гусеничной танкеткой Д-7, бронеавтомобилями Д-8, Д-12 и Д-13, бронированными тракторами, или, как сам автор называл их в служебной переписке, «суррогативными танками» Д-10 и Д-11, десантным танком Д-14, танком «химического нападения» Д-15, который должен был нести 4 тонны боевых отравляющих веществ и устройства для их распыления, танком Д-38, мотоброневагоном Д-2 и рецептурой непробиваемой брони марки «Дыренков». Не владея методикой расчетов и математическим аппаратом, отказавшись от услуг предложенных ему инженеров, изобретатель все теоретические проблемы решал эмпирическим путем, «проверял практикой». Например, для определения степени давления на погруженную в жидкость пустотелую конструкцию он изготавливал стальные коробки, опускал их в воду и смотрел, «что будет».

Осенью 1931 года комиссия УММ, осмотрев недвижимый «универсальный танк» и полюбовавшись на рисунки задуманных Дыренковым перспективных гусенично-железнодорожно-подводных машин, впала в глубокие сомнения по поводу возможности реализации смелого проекта. Как докладывал начальству Г.Г. Бокис: «У меня большие сомнения, что из этой машины что-нибудь выйдет, и не будут ли опять потрачены миллионы рублей, и в результате опять получим коробку с разными недействующими механизмами». Однако в тот период Дыренкова поддержал М.Н. Тухачевский, и еще год и неизвестное количество денег были потрачены на изготовление макета Д-5 в натуральную величину и отдельных его узлов.

Из всех фантазий Дыренкова заказчик принял к серийному производству лишь разведывательный броневик Д-8/Д-12, созданный на базе легкового автомобиля «Форд». Машина представляла собой бронированного «жука», в который с трудом втискивались водитель и командир экипажа в обнимку с пулеметом ДТ. В лобовом, кормовом и бортовых листах бронекорпуса были вырезаны отверстия под четыре шаровые установки – теоретически это обеспечивало возможность круговой стрельбы. На деле, согласно заключению комиссии НТК УММ:

«Имеющиеся на машинах установки для ДТ расположены без учета возможности ведения из них огня. Установка пулемета у водителя вследствие невозможности приведения пулемета до горизонтального положения, так как голова стрелка упирается в крышу, и отсутствие угла снижения допускает возможность ведения пулеметного огня только по высоким целям.

Стрельба из боковых установок также невозможна ввиду трудности приспособления стрелка к этим установкам. Если стрелять с левой установки, то мешает задняя стенка машины и спина водителя. При стрельбе из правой установки можно стрелять прямо перед собой. При этом стрелку приходится втискиваться между водителем и задней стенкой корпуса. Сектора обстрела из правой и левой установок совершенно отсутствуют. Такое же положение и при стрельбе из задней установки, имеющей те же недостатки, что и бортовый…

Перестановка пулемета из одного гнезда в другое в бою на ходу совершенно невозможна, так как пулемет после стрельбы сильно перегревается и взять его голыми руками совершенно невозможно.

Если иметь не один, а 2–3 пулемета, установленных в имеющихся установках, то они делают совершенно невозможным ведение огня из машины вследствие стесненности стрелка. Условия наблюдения для командира машины (он же стрелок) совершенно не отвечают тактическим требованиям».

Легенда говорит, что Д-8 был построен за одни сутки, конструкцию срисовали из американского журнала. До конца 1931 года Красная Армия получила 60 таких аппаратов. Да еще ОГПУ для охраны железнодорожных объектов взяло на вооружение три десятка броневагонов, внешне похожих на иллюстрации к романам Жюль Верна. От которых военные отказались по причине того, что они были ненадежны, не вписывались в повороты и были слишком сложны в эксплуатации.

В декабре 1932-го проект «Д» прикрыли, а Опытно-конструкторское бюро расформировали.

Не оправдались надежды и на новый танк сопровождения. По задумке, Т-19 предстояло стать ударным средством мобильных подразделений Красной Армии в условиях маневренного боя. Он должен был на большой скорости преодолевать окопы и проволочные заграждения, выдерживать попадание 37-мм снаряда с дистанции 100 метров, иметь массу не более 7,3 тонны, шестицилиндровый двигатель мощностью 100 л.с., вооружение из 40-мм пушки и двух пулеметов, броневую защиту толщиной 18–20 мм. Кроме того, предусматривалась установка оборудования для действий в условиях химического заражения и придания танку «плавучих свойств». Один из красных полководцев требовал, чтобы машина заодно была оборудована «коленчатыми лапами с шипами для перелезания через стенки и движения в условиях гор». Другой теоретик механизированной войны в это же время предлагал «дать танку возможность самоокапываться; а это – раз двигатель есть – не такая уж хитрая штука».

Проектирование осложнялось не только безграмотными требованиями заказчика, но и поднявшейся после процесса «Промпартии» волной доносов по любому поводу с обвинениями конструкторов во вредительстве. Ответственным исполнителем по танку назначили С.А. Гинзбурга. Над проектом работали инженеры А.А. Микулин, В. Симский, Д. Майдель, «пушкарь» П.Н. Сячинтов.

Ходовую часть танка с незначительными изменениями позаимствовали у «Рено NC1» – три тележки по четыре сблокированных катка и два независимых опорных катка, вертикальные пружины в подвеске и трансмиссия с дифференциалом в качестве механизма поворота. По предложению Гинзбурга была разработана оригинальная схема бронирования с большими углами наклона броневых листов, позволявшая уменьшить их толщину и общий вес машины.

Прототип Т-19 был в основном готов к концу августа 1931 года. Однако характеристики танка оказались ниже запланированных, вес же, наоборот, – выше, производство – слишком сложным, а стоимость опытного образца составила 96 тысяч рублей (согласно программе, стоимость маневренного танка не должна была превышать 50 тысяч). При том, что ряд узлов так и не был изготовлен: не удалось закончить в срок пушку, не был доведен двигатель, а спроектированную коническую башню даже не начинали делать.

Поэтому специальным решением в 1931 году было продолжено серийное производство модернизированного Т-18. Правда, сделать удалось немного: до 40 л.с. увеличили мощность двигателя, поставили четырехскоростную коробку передач вместо трехскоростной, в башне появилась кормовая ниша, предназначенная для установки радиостанции. Максимальную скорость хода удалось увеличить до 17,5 км/ч, то есть на один километр. Получился МС-1/Т-18 образца 1930 года.

Таким образом, в результате реализации трехлетней программы танкостроения Красная Армия получила 948 единиц устаревшего легкого танка Т-18 и две сотни бронеавтомобилей БА-27. (Броневики, вооруженные 37-мм пушкой и одним пулеметом, собирали на базе лицензионной фиатовской полуторки АМО-Ф-15 с двигателем мощностью 32 л.с. Они неплохо бегали по ровной дороге и твердому грунту, развивая скорость до 45 км/ч, но на подъеме глохли и имели склонность к опрокидыванию на крутых поворотах.)

В плюсе – накопленный опыт, возможность обучения войск на реальной технике и отработке тактических приемов. Гудериану свои теории приходилось обкатывать на обшитых фанерой автомобилях.

Но опыт опытом, а агрессивность империализма неуклонно возрастала. А воевать было нечем.

В конце 1929 года коллегия ГУВП пришла к выводу, что сроки разработки всех отечественных танков сорваны, их характеристики не соответствуют заданным, танковые конструкторы не имеют нужного опыта, промышленность испытывает острый дефицит квалифицированных кадров, станков и инструмента, а качество исполнения серийных боевых машин – ниже всякой критики. 5 декабря комиссия под председательством наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе приняла решение о приглашении в СССР зарубежных конструкторов и откомандировании за границу советских представителей для приобретения образцов бронетехники и необходимой документации.

Уже 30 декабря «за бугор» выехала специально созданная решением Реввоенсовета закупочная «авторитетная комиссия» в составе И.А. Халепского, Д.Ф. Будняка, Н.М. Тоскина, С.А. Гинзбурга. Делегация направила стопы в Великобританию, занимавшую место мирового лидера в области разработки бронетанковой техники. Согласно утвержденной в Москве программе здесь предстояло купить образцы танкетки, малого, среднего и большого танков. Фирма «Виккерс», много работавшая на экспорт, с удовольствием предоставила возможность ознакомиться со своими конструкциями.

Наибольший интерес советских специалистов вызвали 6-тонный и 12-тонный танки, по большинству параметров отвечавшие требованиям системы вооружения РККА. Англичане готовы были продать их со всеми сборочными и монтажными чертежами (поскольку они не были приняты на вооружение британской армией) и в течение трех лет информировать обо всех улучшениях конструкции. А вот вести переговоры о продаже большого танка «Индепенденс» фирма категорически отказалась, предложив создать новую машину по заказу СССР. В итоге комиссия приобрела 30 танков и 20 танкеток. На приобретении последних особенно настаивал М.Н. Тухачевский, грезивший «авиамотомехборьбой» на земле и в воздухе. Советские представители побывали также в Чехословакии, Франции, Италии, заказали образцы автомобилей и мотоциклов, но из бронетехники ничего интересного не обнаружили.

Затем «купцы» отправились в Северо-Американские Штаты. Там планировалось ознакомиться с танками типа Т1.Е1 фирмы «Канингэм», однако эти машины сочли хуже уже закупленных «виккерсов», а цена и условия сделки оказались совершенно неприемлемыми. Зато не могли не привлечь внимания колесно-гусеничные машины талантливого конструктора Дж. Кристи, развивавшие на колесном ходу скорость свыше 120 км/ч.

Проблема оперативной подвижности танков, то есть возможности их переброски на театре военных действий на большие расстояния, в те годы стояла весьма остро. Передвигаясь на гусеницах, танковые колонны разрушали дорожное полотно, а сами гусеницы, имевшие малый запас прочности, «летели» через 80– 100 км марша. Поэтому боевые машины доставляли к району боевых действий по железной дороге или в грузовиках. В 20-е годы инженеры разных стран разработали ряд конструкций танков с двойным движителем – гусеницами и колесами автомобильного типа. При движении по шоссе колеса опускались (либо поднимался гусеничный движитель), и танк мог двигаться со скоростью 50–60 км/ч. Однако машины с такой ходовой частью были громоздкими, ненадежными, сложными в производстве и эксплуатации, и дальше экспериментов дело не продвинулось.

Кристи пошел другим путем. В своих революционных машинах М.1928 и М.1931 он применил индивидуальную подвеску четырех опорных катков большого диаметра без опорных роликов. Гусеница одевалась на передние и задние колеса. Ее верхняя ветвь просто лежала на катках, являвшихся одновременно и опорными, и поддерживающими. На пересеченной местности танки Кристи передвигались как все «нормальные» гусеничные машины, для движения по дорогам гусеницы снимались и укладывались на корпус. Крутящий момент с расположенного в корме ведущего колеса передавался на заднюю пару опорных катков. Передняя пара катков была управляемой, как у автомобиля, ее поворот осуществлялся с помощью обычной «баранки». Упругие элементы подвески – вертикальные пружины – были упрятаны внутри корпуса. Мощный авиационный двигатель обеспечивал удельную мощность более 30 л.с. на тонну. Экипаж из трех человек мог «переобуть» танк в течение получаса.

Наличие такой машины не предусматривалось системой вооружения РККА. Однако советское руководство заинтересовали великолепные маневренные характеристики танков Кристи. К тому же появился слух, что их планируют закупить поляки, а «панскую» Польшу в Москве считали врагом № 1. Поэтому в апреле 1930 года между фирмой Кристи и «Армторгом» была заключена сделка о покупке двух его танков марки М.1931, а также прав на их производство в течение десяти лет. Военинженеру М.Н. Тоскину поручили освоить управление и обслуживание машин и обеспечить их доставку в СССР. Вся история как нельзя лучше характеризует степень «загнивания» западных демократий. Мало того, что частное лицо в собственном гараже собирает танки, так оно еще и продает их государству, с которым Соединенные Штаты не имеют дипломатических отношений. Попробуйте-ка, граждане «свободной России», у себя в сарае выточить на продажу хотя бы дамский пистолет!

Постановлением Президиума Совета Народного Хозяйства от 19 мая 1930 года при Мобилизационно-плановом управлении было создано постоянное инженерно-конструкторское бюро по танкам под руководством помощника начальника Орудобъединения А. Адамса. Основу бюро составила группа конструкторов ГКБ ОАТ и завода «Большевик», имевших опыт разработки и серийного производства танка Т-18. В конце месяца в страну начали прибывать заморские новинки. Они подвергались тщательным исследованиям, проверке и испытаниям. Затем инженерам поставили задачу в течение полугода наладить серийный выпуск закупленных образцов.

Первыми в СССР были доставлены танкетки «Карден-Лойд» Мк. IV. Надо сказать, что под влиянием воззрений теоретиков, вроде Дж. Фуллера и Б. Лиделл-Гарта, увлечения сверхмалыми «бронированными застрельщиками» с пулеметным вооружением и экипажем из одного-двух человек не избежал в 1920-е годы ни один уважающий себя военный. Энтузиасты механизированной войны прогнозировали, что в перспективе маневренные, простые в устройстве и эксплуатации и, что немаловажно, дешевые мини-танки полностью заменят собой на поле боя кавалерию. В Советском Союзе особой любовью к «самоходным пулеметам», впрочем, как и к любым другим новинкам техники, отличался М.Н. Тухачевский.

Танкетка, созданная в 1928 году Дж. Карденом и В. Лойдом, считалась лучшей моделью в своем классе. Ее закупили 16 стран мира, а Италия, Польша, Франция, Чехословакия и Япония приобрели лицензию на производство. Она была надежной машиной предельно простой конструкции, весившей всего 1,4 тонны и развивавшей скорость до 45 км/ч. Двигатель мощностью 22,5 л.с. размещался в середине корпуса между местами водителя и стрелка, что позволило уменьшить длину машины и увеличить маневренность. Она имела планетарную коробку передач и автомобильный дифференциал в качестве механизма поворота. Поддерживающие ролики отсутствовали, верхняя ветвь гусеницы скользила по желобу. Пулемет помещался в съемной установке по правому борту и мог быть легко снят. Ввиду отсутствия башни и крыши, экипаж от стрелкового огня противника был прикрыт вертикальными броневыми листами толщиной 6–9 мм; крайне невелика была высота танкетки.

В августе 1930 года последовало решение об организации выпуска таких машин в СССР на базе 2-го автозавода Всесоюзного автотракторного объединения, куда передавались опытные образцы, а также все отечественные материалы по самостоятельному проектированию танкеток. Конструкторскому бюро под руководством Н.Н. Козырева было поручено «улучшить» машину и подготовить ее к серийному выпуску. Модернизация состояла в установке в верхней части корпуса крыши с откидывающимися колпаками, использовании более мощного двигателя, увеличении емкости топливных баков, количества боезапаса и установке более толстой лобовой брони. В результате несколько выросли габариты машины, слегка уменьшилась скорость, а боевая масса составила 3,5 тонны. Подвеска состояла из шести тележек со сдвоенными опорными катками (вместо четырех у прототипа); упругим элементом служили листовые рессоры. Трансмиссию позаимствовали у грузового автомобиля «Форд-АА», моторно-силовой агрегат выполнили на основе двигателя ГАЗ-АА (тоже «Форд») мощностью 40 л.с., вооружение было представлено 7,62-мм пулеметом ДТ.

Опытный образец танкетки Т-27 был готов в январе 1931 года, а уже 13 февраля, еще до окончания государственных испытаний, она была принята на вооружение РККА. И очень быстро превратилась в учебную машину. Реальные боевые возможности танкеток оказались низкими, броневая защита недостаточной, отсутствие вращающейся башни не позволяло эффективно использовать и без того небогатое вооружение. Плотная компоновка, малые внутренние габариты создавали тяжелые условия работы экипажа; расположение двигателя в центральной части корпуса привело к повышенной загазованности боевого отделения, куда заодно сбрасывалось и тепло работающего мотора.

Но в доведенной до людоедства стране танкетки Т-27 исправно клепали почти четыре года с истинно советским размахом. Для сравнения: английская армия заказала себе 325 «карден-лойдов», воинственные поляки по лицензии произвели чуть более 300, итальянцы, модернизировав исходный образец, за семь лет сделали свыше 2500 «малых танков Фиат-Ансальдо», но они-то их еще и экспортировали в десяток стран.

В миролюбивом СССР построили «всего» 3295 единиц Т-27, а собирались – 16 000!

Английская танкетка «Карден-Лойд» Мк.VI

Советская танкетка Т-27

В один день с танкеткой, 13 февраля 1931 года, был принят на вооружение и танк сопровождения Т-26, которого еще попросту не существовало. Но уж больно сильное впечатление произвел состоявшийся в начале января демонстрационный показ 6-тонного «Виккерса» на наших полководцев. Они буквально хором заявили: «Хотим именно такой и как можно скорее!» Конструкция танка была проста: клепаный корпус и две пулеметных башни из катаных броневых листов толщиной полдюйма; в ходовой части – по две тележки с четырьмя опорными обрезиненными катками малого диаметра на листовых рессорах и по четыре поддерживающих катка; ведущие колеса находились спереди, а направляющие с механизмами натяжения – сзади; двигатель воздушного охлаждения «Армстронг-Сиддли» мощностью 80 «лошадей» с горизонтально расположенными цилиндрами, что позволило уменьшить высоту моторного отделения; компактные и надежные многодисковые фрикционы. Машина обладала хорошей проходимостью и маневренностью, отличалась плавностью хода и развивала скорость 35 км/ч.

Отечественные инженеры были сдержаннее в оценках, хотя признавали, что 6-тонный «Виккерс», несмотря на недостатки, свойственные всем опытным моделям, является, «без сомнения, лучшим из всех известных в настоящее время образцов заграничных танков». В качестве наиболее целесообразного решения они, в частности группа С.А. Гинзбурга, предлагали создать комбинированный вариант боевой машины, использовав корпус, двигатель и вооружение строящегося на заводе «Большевик» перспективного танка сопровождения Т-19, а движитель и трансмиссию – от «Виккерса», обещая сделать все лучше, проще и дешевле.

Но, как всегда, «история отпустила нам слишком мало времени». На Советский Союз собирались напасть! Доблестная разведка, проникнув в тайны мировой закулисы, установила, что правительство Польши тоже ведет закупку образцов бронетехники в Англии и Америке и «усиленно готовится к их массовому производству». По мнению Ворошилова и Тухачевского, уже к концу 1931 года поляки могли сделать более 300 легких танков на базе «Виккерса» и до 100 танков Кристи, еще через год – вдвое больше. И тогда, растолковывал Халепский ничего не понимавшим в политике инженерам, «пилсудчики» получат козыри «с точки зрения использования бронесил, которыми они не преминут воспользоваться, так как танки типа Кристи как нельзя лучше подходят для ведения войны на просторах СССР», то есть запрыгнут паны в свои новенькие танки и, «сверкая блеском стали», рванут в яростный поход на Москву или Киев.

Значит, следует немедленно, не дожидаясь окончания опытных работ, начать выпуск 6-тонного «англичанина», до конца 1931 года сделать 500 штук. Как говаривал мой любимый адмирал: «И чтобы через полчаса поросенок бегал!» Советские руководители приказали в точности скопировать «Виккерс» и танк Кристи в том виде, «как они есть», чтобы «при необходимости нанести отпор возможной агрессии». Они считали, что так будет вернее.

Производство танка сопровождения сначала планировали развернуть на строящемся Челябинском тракторном заводе, затем на Сталинградском тракторном, тоже еще строящемся. Причем на последнем предполагалось создать специальный цех, способный в военное время выпускать до 10 000 танков в год. И кстати, один экземпляр «Виккерса» в Сталинград отправили. Там импортную машину разобрали на детали, вдумчиво изучили, но обратно собрать не смогли. Хорошо, что купили их 15 штук.

В итоге заказ отдали ленинградскому заводу «Большевик» (через год цеха, выпускавшие танки, выделили в самостоятельный завод № 174 имени Климента Ефремовича). Руководить проектными работами по подготовке серийного производства поручили С.А. Гинзбургу. Технологию, на приобретение которой народных денег пожалели, разрабатывал инженер М.П. Зигель. Оригинал следовало воспроизвести в точности по английским чертежам, вносить какие-либо изменения или усовершенствования в базовую конструкцию запрещалось категорически, чтобы не испортить «уникальную вещь». Ну не представлял товарищ Ворошилов, в чем, к примеру, заключается разница между дюймовой и метрической системами измерений и как Ижорскому заводу выделывать броню толщиной 12,7 и 9,8 мм.

Техпроцесс был утвержден в середине июня, и началась штурмовщина, кустарщина, очковтирательство и колоссальный брак, в частности по двигателям составивший 65 %. Первые двадцать пять танков, изготовленных по временной технологии с широким использованием импортных деталей, просто не смогли сдвинуться с места. Корпуса, ударными темпами изготовленные из сырой брони толщиной 10 мм, бронебойная винтовочная пуля типа АУ-30 пробивала с дистанции 200 метров! Английский корпус «из цементированной брони хорошего качества» та же пуля не брала и с 50 метров.

Чертеж танка «Виккерс» 6-тонный

Компоновка советского танка Т-26

К концу года из заводских цехов выпихнули 120 машин Т-26 образца 1931 года, почти точных копий заморского образца.

Клепаный корпус танка имел коробчатое сечение, толщина броневых листов – 10 мм и 6 мм (13-миллиметровые листы не устанавливались из-за большого количества брака, и вообще первые полгода танки собирались на болтах и винтах с возможностью замены ижорской «некондиции» на что-нибудь более «броневое»). На подбашенной коробке с вертикальным лобовым листом на шариковых опорах размещались две башни цилиндрической формы. В них предусматривалось место для одного члена экипажа и устанавливался пулемет ДТ (чуть позже в правой башне стали монтировать по-прежнему незаменимую 37-мм пушку Гочкиса). Сектор обстрела каждой башни составлял 240 градусов. Считалось, что такое расположение огневых точек обеспечивает максимально эффективное уничтожение вражеской пехоты при преодолении окопов. Наладить изготовление оптических прицелов не удалось. Механик-водитель находился в передней части корпуса справа. Боевая масса танка составляла 8,2 тонны, скорость по шоссе – 30 км/ч, запас хода – 140 км. Средства внешней связи оставались самыми простыми – сигнальные флаги и ракеты.

Внешне все выглядело очень похоже. Вот только военные не спешили принимать от промышленности столь полюбившуюся им машину, требуя, чтобы она не только походила на «Виккерс» визуально, но и могла хотя бы нормально передвигаться.

Решение о производстве в СССР танка «системы» Кристи под обозначением «БТ» – быстроходный танк – Реввоенсовет принял 21 ноября 1930 года.

13 февраля 1931 года танк, который, кроме комиссии Халепского, никто и в глаза не видел, был принят на вооружение Красной Армии. Образцовые экземпляры прибыли из Америки лишь в марте.

Танк сопровождения Т-26 образца 1931 года

Копирование «быстроходного истребителя» поручили харьковским паровозостроителям. С этой целью 25 мая было образовано специальное конструкторское бюро под общим руководством С.А. Гинзбурга. Его заместителем назначили начальника танковой секции Технического комитета УММ военинженера 2 ранга Н.М. Тоскина, вскоре сменившего И.Н. Алексеенко на должности начальника КБ ХПЗ. В работах приняли участие А.О. Фирсов, А.А. Морозов, А.А. Молоштанов, М.И. Таршинов, С.Н. Манохин, П.Н. Горюн. Всего в СКБ было занято 22 конструктора, большинство из которых не имело высшего образования. Опытные образцы должны были быть готовы к 15 сентября, до конца года следовало построить 30 машин, из них шесть прислать в Москву к празднику 7 ноября для участия в военном параде. Государственный заказ на танк Т-24 аннулировался.

Почти сразу выяснилось, что, несмотря на целый ряд несомненных достоинств, заокеанский образец (к тому же без башни) требует значительной доработки и просто копировать его в том виде, «как он есть», не имеет смысла. К тому же для выполнения поставленной правительством задачи не хватало оборудования, материалов, сырья, кадров. Вдобавок не было двигателей. Дж. Кристи использовал 12-цилиндровый авиационный мотор «Либерти» мощностью 338 л.с. Под отечественной маркой М-5 он изготавливался на заводе «Большевик», но именно в это время его выпуск был прекращен ради создания двигателей для Т-26. Поэтому приняли решение о закупке в САСШ всех оставшихся со времен Первой мировой войны авиамоторов «Либерти». Одновременно на заводе организовали дизельный отдел, поставив ему задачу создать компактный дизель мощностью 300 л.с. «как новый тип двигателя для танка»; работы возглавили молодой и энергичный конструктор К.Ф. Челпан, прошедший стажировку в лабораториях Германии, Швейцарии и Англии, и его сокурсник по Харьковскому технологическому институту Я.Е. Вихман.

При этом спущенный сверху план производства не изменился ни на йоту: к весне 1932 года ХПЗ должен был выйти на выпуск 2000 танков в год. Самое удивительное, что к праздничному параду удалось собрать первые три машины, совершивших под водительством директора завода А.С. Бондаренко пробег из Харькова в Москву.

С другой стороны, ничего удивительного нет – война на носу. Хотя Запад и сотрясал глобальный экономический кризис, а капиталистические страны подписывали Вашингтонские и Лондонские соглашения, ограничивая вооружения и распиливая «на иголки» линкоры, товарищ Сталин прозорливо предостерегал: чем более глубокий кризис испытывает мировой капитализм, тем сильнее ему хочется разрешить «все противоречия, вместе взятые, за счет СССР». А товарищ Ворошилов приказал: бить врага малой кровью на его же территории. Пропаганда неустанно напоминала «пролетарским и крестьянским массам» о том, что «весь мир вооружается до зубов и против нас».

В это время радикально изменились отношения Сталина с командующим Ленинградским военным округом М.Н. Тухачевским. В январе 1930 года Михаил Николаевич передал наркому обороны записку, в которой предлагал кардинально пересмотреть планы строительства вооруженных сил в пользу их кратного увеличения. А именно: в ближайшие три-четыре года подготовить к развертыванию армию «военного времени» в составе 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 дивизий артиллерийского резерва РГК и 255 пулеметных батальонов РКГ, на вооружении которой должно состоять 40 000 самолетов и 50 000 танков. В Штабе РККА «оригинальный» проект несостоявшегося покорителя Варшавы подняли на смех. К.Е. Ворошилов идеями мирового господства не бредил, и Россию ему все же было жалко: «…ибо страна тоже живет, она разворачивается, находится в процессе реорганизации, человеческие потребности не удовлетворяются как следует, и если бы мы изъяли те ресурсы, мы бы поставили страну под очень тяжелое положение, под очень тяжелый удар». Но окончательный вердикт нарком предоставил вынести Сталину.

Вождь, которому в принципе безразличны были «человеческие потребности» народа, поддержал тогда Климента Ефремовича, обозвав план Тухачевского фантастическим и канцелярским: «Осуществить такой «план» – значит наверняка загубить и хозяйство страны и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции». Не в том дело, что Иосиф Виссарионович был «красным миротворцем» в противовес «красному милитаристу» Тухачевскому. Наоборот, его идеи Сталину весьма импонировали, были созвучны Главной цели. Но, во-первых, Ворошилов был «свой», а Тухачевский – выдвиженец изгнанного из страны «троцкиста» Л.Д. Троцкого, «задвинутый» на должность командующего округом с поста начальника Штаба РККА. Во-вторых, генсек лучше всех ведал состояние советской экономики и потому осторожничал. Есть еще одна тонкость: идея становится правильной, только если ее изрекает Вождь.

Танк сопровождения Т-26 образца 1931 года

Схема индивидуальной подвески танка Кристи

Советский быстроходный истребитель БТ-2

Не прошло и года, как опьяненный головокружительными успехами в деле ограбления крестьянства и форсированной «социалистической реконструкции» Сталин изменил свою точку зрения. В феврале 1931 года он потребовал выполнить пятилетку в три года, а в июле М.Н. Тухачевский был назначен заместителем председателя Реввоенсовета и начальником вооружений РККА.

1 августа Совет Труда и Обороны указал, что технические успехи в области танкостроения «создали прочные предпосылки к коренному изменению общей оперативно-тактической доктрины», и на следующий день появилось постановление о программе танкостроения в условиях военного времени. Согласно ей, отечественная промышленность в угрожаемый период (а он уже начался) должна была выйти на уровень производства 40 000 (сорока тысяч) танков в год. Собственно, ради этого и творились чудеса индустриализации, а страна превращалась в гигантский концлагерь, «где так вольно дышит человек», застраивалась бараками, а вышки и колючая проволока лишь отделяли одну «зону» от другой.

«Границы между лагерем и волей стираются все больше и больше, – писал современник. – В лагере идет процесс относительного раскрепощения лагерников; на воле идет процесс абсолютного закрепощения масс. Лагерь вовсе не является изнанкой воли, а просто отдельным и даже не очень своеобразным куском советской жизни. Если мы представим себе лагерь несколько менее голодный, лучше одетый и менее интенсивно расстреливаемый, чем сейчас, то это и будет куском будущей России, при условии ее дальнейшей «мирной эволюции»… А сегодняшняя Россия немногим лучше сегодняшнего концлагеря».

В сентябре Реввоенсовет без всяких сомнений утвердил стахановский план на 1932 год – построить 10 000 танков. Далее – сплошное «удвоение ВВП».

Это действительно война. Представим, что в 1934 году заводы выдали 40 тысяч танков. С произведенными в предыдущие годы получается около 70 тысяч. Возникает сразу два вопроса.

Что делать с заводами, наладившими выпуск боевых машин в невиданных в мире масштабах? Выпустить еще 40 000? Или Сталин собирался раздать вымпелы передовиков производства и остановить конвейерные линии в ожидании «военного времени»? Или на тех же линиях производить тракторы с шасси Кристи, мотором «Либерти» и броней Ижорского завода?

Второй вопрос: куда девать и как содержать в мирное время такую прорву техники? В конце концов, можно построить 70 000 танков. Но что с ними делать потом? Если война, не дай бог, не началась, куда «поставить» и как долго хранить? Сколько для их эксплуатации необходимо горючего и запасных частей и столь редких в СССР специалистов? Только для того, чтобы укомплектовать экипажи, даже с учетом того, что треть по плану должны были составить двухместные танкетки, требовалось 180 тысяч обученных танкистов, а общая численность бронетанковых войск должна перевалить за 2,5 миллиона человек.

Одним словом, строить 40 000 танков в год можно только при условии непрерывного их «расходования». А ведь кроме танков для ведения боевых действий необходимо соответствующее количество самолетов, пушек, автомобилей и много чего еще. Какая экономика это выдержит?

Определенно, в 1933–1934 годах кто-нибудь просто обязан был «сунуть свое свиное рыло в наш советский огород» и вынудить Красную Армию к «ответным действиям» на чужой территории. Кроме них, Тухачевский, увлеченно разрабатывавший план нового похода на Варшаву и вторжения в Бессарабию, подозревал в нечестных намерениях «министров Америки, Англии и Франции и других капиталистических стран», которые «непрерывно разъезжают» и лихорадочно «сколачивают антисоветский фронт», сиречь – готовят «новую империалистическую интервенцию». Во всяком случае – не дружественная Советам Германия с ее 100-тысячным рейхсвером, не имевшим ни одного танка, ни одного боевого самолета.

В связи с новыми историческими решениями любимой партии и родного правительства конструкторам завода «Большевик» разрешили отступать от английского «канона» и вносить любые изменения в технологию и конструкцию танка Т-26, лишь бы увеличить выпуск продукции, «не снижая боевых качеств». Но в советском производстве на первом месте всегда стоял план по валу, а план требовал произвести в 1932 году 3000 танков сопровождения. В результате вполне закономерно брак по моторам достиг уже 88 %, а по поставляемым Ижорским заводом корпусам – 41 %.

Харьковчане продолжали маяться с «быстроходным истребителем». Военинженера М.Н. Тоскина отозвали в Москву, главой танкового КБ ХПЗ в декабре 1931 года стал А.О. Фирсов. Анатолий Осипович был настоящим, то есть профессиональным, инженером старой закалки: учился в Германии, стажировку проходил в Швейцарии, но работал на родине в судостроительной промышленности. В общем, интеллигент из «бывших», а потому вполне закономерно зачислен был «органами» товарища Ягоды в заговорщики и вредители, арестован в 1930 году по делу «Промпартии» и получил конкретный срок. После чего, как великолепный знаток дизелей, он был направлен конструировать танки. Именно Фирсов в итоге превратил американский экспериментальный образец в полноценную боевую машину, ставшую символом советских бронетанковых войск 30-х годов. А пока…

Полученные из Северо-Американских Штатов далеко не новые двигатели «Либерти» отличались непомерным потреблением масла, заводились нехотя, а если начинали работать, то быстро перегревались и нередко самовозгорались. Испытатель танков Е.А. Кульчицкий утверждает, что, согласно заводской инструкции, «запускать двигатель разрешалось в присутствии пожарника с огнетушителем». Традиционно отвратительно работали отечественные воздухоочистители. Выпускаемые Мариупольским заводом башни из броневой стали «Д» зияли сквозными трещинами (из 12 тонн отлитого металла удавалось получить в лучшем случае одну тонну кондиционной брони). Как печенье, ломались поставляемые Краматорским заводом гусеничные траки из некондиционной стали, отваливались кронштейны «ленивцев», не выдерживали нагрузки шестерни коробки передач. Да и сами харьковские рабочие гнали брак ничуть не хуже смежников. Возможно, они были плохо обучены, а может быть, просто недоедали. Поскольку одновременно с грандиозными успехами коллективизации в стране пропала еда – ее обменяли, в том числе и на моторы «Либерти». Деревенским хлеборобам приказали терпеть, а если невтерпеж – сдохнуть во славу партии Ленина– Сталина; в городах была введена карточная система снабжения, причем нормы неуклонно снижались.

Индустриальный рабочий в 1932 году мог купить по карточке 2 кг мяса в месяц; завербованному иностранцу выписывали 3 кг, к тому же он затоваривался по заниженным ценам в спецмагазине. Один из строителей Сталинградского тракторного завода, лицо «немецкой национальности», писал на родину: «Лишений, которые мы здесь переживаем, не пожелаешь и врагу. У нас животное живет лучше, чем здесь человек. Чего тут только не делают в этом «отечестве»! Для многих было бы неплохо посмотреть, как проводится на практике их теория». А ведь это писал не «освобожденный пролетарий», а наемный квалифицированный специалист, для которого Советская власть, хотя бы даже из идеологических соображений, старалась создать приемлемые условия. В течение двух лет утро в Харькове начиналось с уборки трупов: «…каждую ночь в Харькове собирают по 250 трупов умерших от голода или тифа. Замечено, что большое число из них не имеет печени… из которой готовят пирожки и торгуют ими на рынке».

По плану Харьковский завод должен был построить в 1932 году 2000 танков – больше, чем могла себе позволить любая, самая развитая страна мира.

Наконец в апреле 1932 года БТ-2 (этот индекс был ему присвоен уже после снятия танка с производства) начал поступать в войска, но и там по количеству поломок не имел себе равных, в том числе по причине крайне низкого уровня технической подготовки личного состава.

Танк весил 11,3 тонны. Корпус представлял собой броневую коробку, собранную из броневых листов толщиной 13 мм (корма и крыша – 10 мм), соединенных между собой клепкой. Носовая часть сужена для обеспечения поворота передних управляемых колес. Ходовая часть – естественно, Кристи. На корпусе устанавливалась круглая башня с амбразурами для пушки и пулемета. Двигатель мощностью 400 л.с. позволял разгоняться на гусеничном ходу до 52 км/ч, на колесах – до 72 км/ч; запас хода – 200 км. Экипаж состоял из двух человек. Средства связи не предусматривались. В целом БТ-2 немногим отличался от прототипа. И так же, как он, не имел вооружения.

На танк должно было устанавливаться адаптированное к башне по проекту П.Н. Сячинтова немецкое 37-мм противотанковое орудие фирмы «Рейнметалл», осваиваемое заводом № 8 имени Калинина. Но в срок не «освоили», а пушки Гочкиса в стране закончились. Большинство «бэтушек» получили пулеметную спарку Дегтярева либо остались неоружными.

Осенью 1932 года стало ясно, что советская танковая промышленность «доверие Родины» не оправдала и программа «десять тысяч» провалилась.

26 октября приказом наркома тяжелого машиностроения С.Г. Орджоникидзе был создан Трест специального машиностроения в составе Ленинградского завода № 174 имени К.Е. Ворошилова, завода «Красный Октябрь», 2-го завода ВАТО в Москве и Харьковского паровозостроительного завода. Стратегическая задача: строить танки, строить как можно больше, лучше, совершенней. Начальником треста стал К.А. Нейман. В этом же году образовали опытный завод «Спецмаштреста», позднее получивший название № 185 и имя внезапно почившего С.М. Кирова. В 1933–1934 годах в состав треста включили ремонтные заводы № 104 и № 105, Киевский завод имени В.Я. Чубаря, Харьковский автосборочный завод № 48. Предпринятые организационные меры по тесной кооперации предприятий, закупке новейшего оборудования, повышению квалификации рабочей силы дали результат, хотя в обстановке перманентного «штурма» кустарщина процветала по-прежнему.

В 1932 году в Советском Союзе было произведено 3033 танка и танкетки. Всего в войсках находилось 4524 единицы, в том числе 1036 танков Т-26 и 396 – БТ. «Мы можем считать задачи танкового вооружения Красной Армии разрешенными вполне удовлетворительно», – объявил Ворошилов.

Правда, качество изготовления никуда не годилось, а БТ-2 невозможно было рассматривать как полноценные боевые машины.

Еще одним направлением в использовании заграничного опыта было приглашение в СССР иностранных специалистов.

Так, для реализации ответственного проекта по созданию особо мощного позиционного танка, который должен был прийти на смену Т-24, в марте 1930 года призвали группу немецких конструкторов под руководством «сочувствовавшего коммунистической партии» Эдварда Гроте, составившую костяк сугубо секретного бюро АВО-5 при заводе «Большевик». В него вошли также молодые советские инженеры Н.В. Барыков, Л.С. Троянов, А.Б. Гаккель, Я.В. Обухов, М.П. Зигель, Б.А. Андрыхевич и другие. Гроте поручили создать танк массой не более 30 тонн, развивающий скорость до 40 км/ч, с толщиной брони не менее 20 мм, вооруженный одной 76-мм, одной 37-мм пушками и пятью пулеметами. Техническую экспертизу должны были осуществлять представители Орудийно-арсенального треста В.И. Заславский и С.А. Гинзбург. Курировало проект ОГПУ: во-первых, задействованы иностранцы, во-вторых, «танк должен стать неожиданностью для всех возможных врагов». Средств не жалели, и к лету 1931 года была изготовлена совершенно оригинальная, не имеющая аналогов боевая машина с чрезвычайно мощным многоярусным вооружением.

Танк ТГ имел полностью сварной корпус с толщиной лобовой брони до 44 мм, бортовой – 20–24 мм. На корпусе размещалась большая главная башня, в которой были установлены три пулемета «максим» в шаровых установках и 76-мм орудие ПС-19, созданное Сячинтовым на базе зенитной пушки Лендера. В верхней, командирской, башне разместили 37-мм пушку ПС-2, которая могла вести огонь и по воздушным целям. Кроме того, в бортах корпуса находились два пулемета ДТ.

Ходовая часть состояла из пяти катков большого диаметра с полупневматическими шинами и индивидуальной пружинной подвеской, четырех поддерживающих катков, гусениц оригинальной конструкции и прикрывалась бронеэкранами. На танк планировалось установить специальный танковый двигатель воздушного охлаждения конструкции Гроте мощностью 250 л.с., но в конце концов использовали авиационный М-6. Управление осуществлялось от штурвала «по типу самолетного» через пневматические сервоприводы. Боевая масса – 25 тонн, радиус действия – 350 км, экипаж состоял из 5 человек.

На испытаниях ТГ продемонстрировал скорость 34 км/ч, очень мягкий ход, неплохую проходимость, маневренность и множество конструктивных недоработок, вполне естественных для опытного образца. Однако дальнейшие работы были прекращены ввиду немыслимой для отечественной промышленности сложности серийного производства и чрезвычайно высокой стоимости машины, обошедшейся казне в полтора миллиона рублей – стоимость 25 «бэтушек». От услуг конструктора Гроте отказались, а танк Гроте отправили на склад.

К счастью, поляки на «отечество рабочего класса всех стран» не напали.

Действительно, в августе 1931 года они закупили в Англии 38 машин типа 6-тонный «Виккерс». Но, не владея секретами организации социалистического соревнования и стахановских методов труда, серийный выпуск собственного варианта танка под названием 7ТР смогли наладить только в 1935 году и до начала Второй мировой войны построили всего-навсего 135 единиц в двухбашенном пулеметном и однобашенном пушечном (37-мм «Бофорс») вариантах. Кстати, с 6-цилиндровым дизельным двигателем марки «Заурер» мощностью 110 л.с. Быстроходных танков у них не было вовсе, поскольку меркантильный Кристи заломил такую цену, что польские представители вынуждены были аннулировать сделку и откланяться. Раздобыть побольше денег путем применения дармового труда своих граждан или распродажи картин из Бельведера польское правительство не додумалось.

Не очень-то в Кремле и боялись пресловутой «интервенции». Все страшилки о внешней угрозе предназначались для внутреннего употребления и обоснования теории обострения классовой борьбы. Так, в 1932 году с легкостью начали снимать с вооружения все – почти тысяча единиц – танки МС-1, в том числе образца 1931 года. С них демонтировали пушки Гочкиса и установили их на Т-26. Часть машин, сняв двигатели, использовали в укрепленных районах в качестве неподвижных огневых точек. Между тем во Франции до середины 30-х годов основу танкового парка составляли различные модификации «Рено» FT-17, и даже к началу Второй мировой войны они имелись в войсках в количестве 536 штук. По состоянию на 22 июня 1941 года наши историки ни одного «малого танка сопровождения» на вооружении Красной Армии не числят, хотя все румынские «Рено» старательно приплюсовывают к «фашистским полчищам».

А воевать все-таки пришлось – как обычно, с собственным народом. В 1932–1933 годах в СССР произошло более двух тысяч вооруженных выступлений против принудительной коллективизации, подавленных железной рукой. Из деревни хлеб выгребли подчистую, в районах, не выполнивших план хлебозаготовок, отбирали сало, лук, свеклу и соленые огурцы. В результате очередной устроенной большевиками вивисекции в стране начался смертный голод.

Доведенные до отчаяния хлеборобы, съев все, «чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой», злостно воровали ими же выращенный урожай. Власть ответила «законом о трех колосках» от 7 августа 1932 года; за первые полтора года осудили 125 тысяч «расхитителей колхозной собственности» и расстреляли каждого пятого. Поля и зернотоки изукрасились традиционными принадлежностями советского пейзажа – заборами, вышками и фигурами «человека с ружьем». Охранять приходилось не только хлеб от колхозников, но и самих крестьян, которые, спасаясь от голодухи, в нарушение сталинско-молотовского постановления от 22 января 1933 года: «Подыхать на местах!», контрреволюционно поползли из карантинных зон в города, прорываясь через оцепление войск ОГПУ. А «Советское грабительство» отправило на экспорт 34 миллиона центнеров зерна, десятки тысяч тонн рыбы и мясомолочных продуктов.

В своем ответе писателю М.А. Шолохову Сталин сам назвал творившийся в стране беспредел «войной», в которой приняли активное участие и Рабоче-Крестьянская Красная Армия, и «легендарные полководцы» Гражданской войны – С.М. Буденный, И.Э. Якир, И.П. Белов, И.Ф. Федько, Н.Д. Каширин.

В войне 1929–1933 годов полегли миллионы. Только на Украине погибло до 20 % сельских жителей, вдвое сократилось население Казахстана, еще страшнее было в Средней Азии, огнем артиллерии и воздушными бомбардировками были разрушены десятки «злостно-бандитских» аулов Чечни и Дагестана.

Ничто не могло помешать движению «на всех парах по пути индустриализации». Однако Сталин все же понял, что 40 000 танков в год – это слишком, можно и надорваться. Поэтому стали делать по 3000–4000, не забывая при этом о неукоснительном обеспечении условия, чтобы «Красная Армия смогла бы вести борьбу с любой коалицией мировых капиталистических держав и нанести армиям этих держав решительное поражение» и «закреплении за РККА первого места в мире по всем решающим видам средств борьбы».

В 1933 году численность состоявших на вооружении РККА танков БТ была доведена до 624 единиц, из них на 208 установили долгожданную 37-мм пушку «большой мощности» Б-3 (5К) с начальной скоростью снаряда 800 м/с и дальностью прицельной стрельбы 600 метров. Остальные были оснащены спаренной пулеметной установкой ДА-2. Летом того же года харьковчане начали устанавливать на корпус БТ увеличенную башню с новым 45-мм полуавтоматическим орудием 20К («К» – Калинин) с прицельной дальностью стрельбы 1200 метров и спаренным с ней пулеметом ДТ. Клепаная башня – изделие Ижорского завода – имела цилиндрическую форму и кормовую нишу, в которой на командирских танках размещалась радиостанция, а на линейных – часть боекомплекта. Вокруг башни командирского танка устанавливалась поручневая передающая антенна, как выяснилось в реальных боевых условиях, делавшая такой танк первоочередной целью для артиллерии противника. Конструкция ходовой части осталась без изменений. Боевая масса увеличилась до 11,5 тонны. Машина получила наименование БТ-5 и за последующие полтора года была растиражирована в количестве около 1900 экземпляров.

Такой же башней, несколько смещенной влево, вооружался Т-26. Кстати, С.А. Гинзбург с самого начала предлагал сделать танк однобашенным, считая такую схему более предпочтительной с точки зрения массы, стоимости и маневра огнем, но военачальникам очень нравилась именно возможность палить во все стороны одновременно.

Ижорцы, наконец, наладили выпуск качественной 13-мм брони марки «ПИ» (затем «ИЗ»). Масса танка при этом выросла на 1200 кг, его двигатель модернизировали, увеличив мощность до 95 л.с. Скорость машины осталась прежней, а запас хода вырос почти вдвое. Двухбашенный вариант продолжали производить до конца 1933 года, всего построили 1722 единицы. Еще полсотни машин выпустили в химическом (огнеметном варианте): сняли левую башню, а в правой установили огнемет, спаренный с 7,62-мм пулеметом.

Кроме того, в 1933 году Красная Армия получила на вооружение боевые машины новых типов – плавающие, средние и тяжелые танки.

Танк БТ-5

Танк Т-26 образца 1933 года

Первый в мире действительно плавающий танк был разработан и построен фирмой «Виккерс-Армстронг» в 1931 году. Плавучесть танка обеспечивали малая масса и корытообразная форма корпуса с бальсовыми поплавками, укрепленными над гусеницами. Ходовую часть взяли от 3-тонного трактора той же фирмы. Катерный мотор «Медуза» мощностью 90 л.с. позволял машине развивать скорость на суше до 64 км/ч, на плаву – 9,5 км/ч. Вооружение состояло из одного пулемета, установленного в смещенной к левому борту башне, позаимствованной у 6-тонного танка. Военное министерство Великобритании отказалось от покупки амфибий, а вот наркомат обороны СССР приобрел восемь машин.

К этому времени, основываясь на добытой из-за рубежа информации, у нас уже был построен опытный образец плавающего танка Т-33, представлявшего собой практически точную копию английского прототипа, благо и точно такой же трактор производился в Советском Союзе. Однако в серию он не пошел, так же как и спроектированный конструкторским бюро 2-го завода ВАТО танк Т-41. Параллельно под руководством М.П. Зигеля на заводе имени Ворошилова был создан опытный образец Т-37 с ходовой частью, скопированной с «трактора» фирмы Крупп (по две двухкатковых тележки с пластинчатыми рессорами с каждого борта). Он вышел на испытания в июле 1932 года. Как раз очень кстати в июне 1932 года из Англии прибыли плавающие «виккерсы».

Обобщив все имеющиеся материалы, Управление механизации и моторизации приняло решение о разработке на смену танкетке Т-27 нового плавающего танка, по компоновке аналогичного Т-41, но с подвеской от Т-37, и немедленно приняло виртуальную машину на вооружение РККА. Организовать выпуск должен был 2-й завод ВАТО (№ 37); главным конструктором назначили Н.Н. Козырева. План по производству танка типа Т-37А на 1933 год, спущенный заводу «Спецмаштрестом», предписывал построить 1200 машин. Однако сделать смогли только 138 экземпляров. Причины все те же – недопоставки от смежников, допотопное оборудование, отрабатываемый на ходу технологический процесс, плохая организация, брак. Ввиду неудовлетворительного качества изготовления и множества технических недоработок вся первая партия машин была направлена в учебные учреждения.

Корпус танка Т-37А имел клепано-сварную конструкцию. Толщина брони колебалась от 4 до 8 мм. К бортам крепились поплавки, правда заполненные не дорогостоящей бальсой, а пробкой. Позднее их стали делать пустотелыми, так вышло еще дешевле. Во вращающейся цилиндрической башне, смещенной к правому борту, был установлен пулемет ДТ в шаровой опоре. Двигатель «Форд-АА», он же ГАЗ-АА, мощностью 40 л.с. размещался вдоль правого борта, трансмиссия располагалась в передней части. Гусеничная цепь изготавливалась из ковкого чугуна. Движение на плаву обеспечивалось гребным винтом с поворачивающимися лопастями, это позволило отказаться от механизма реверса для обеспечения заднего хода; поворот осуществлялся с помощью руля. При боевой массе 3,2 тонны танк развивал скорость на суше 38 км/ч, на плаву – до 6 км/ч. Запас хода достигал 230 км. Экипаж – 2 человека.

Всего за 1932–1936 годы было изготовлено 1909 линейных и 643 радийных танка Т-37А. Говорят, был еще и «химический» вариант.

Компоновка амфибии «Виккерс»

Советский малый плавающий танк Т-37А

Во время второй поездки в Англию С.А. Гинзбург, действуя, словно заправский Штирлиц, «срисовал» на полигоне опытный образец 16-тонного трехбашенного танка А6 фирмы «Виккерс» и агентурным путем добыл его основные характеристики. Продать машину бритты категорически отказались, но наши военные уже загорелись желанием иметь подобную машину «для преодоления сильно укрепленных оборонительных полос противника».

«Нетрудно понять, – убеждал Тухачевский, – что двухбашенная и трехбашенная схемы потому и приняты англичанами, что очень перспективны и наиболее выгодны для преодоления вражеской обороны среди своей пехоты». К июлю 1931 года Танко-тракторно-конструкторское бюро под руководством Гинзбурга разработало проект 16-тонного танка Т-28 с большим радиусом действия, по компоновке аналогичного английскому образцу, с использованием идей, заложенных в машинах Кристи, «Виккерса» и немецких «гросстракторах».

После утверждения проекта за работу над Т-28 принялся коллектив Опытного конструкторского машиностроительного отдела завода № 174 – бывшее АВО-5. Его начальником стал Н.В. Барыков, набиравшийся опыта у Эвальда Гроте, ведущим конструктором – талантливый инженер старой школы Н.В. Цейц. Достаточно сказать, что Николай Валентинович умел пользоваться логарифмической линейкой: «Внешне это был человек среднего роста, чуть больше пятидесяти лет от роду. Очень интеллигентный, скромный. Он никогда не грубил, говорил очень тихо, с улыбкой, и его улыбка всех очаровывала. Часто садился рядом с разработчиком и анализировал его конструкцию не только с точки зрения теоретической механики и сопротивления материалов, но и рассматривал возможные физические явления и тепловые процессы в узле или агрегате. При этом всегда приводил расчетный анализ. Редко пользовался справочниками. При рассуждении сам выводил простую и удобную для расчета формулу и ею пользовался».

К весне 1932 года был изготовлен опытный образец. В связи с загруженностью завода № 174 программой производства легких танков Т-26 освоение серийного выпуска Т-28 в ноябре поручили наполовину простаивавшему заводу «Красный путиловец», на котором для разработки технологии создали СКБ-2 под руководством О.М. Иванова. Для оказания организационной помощи на завод откомандировали начальника ОКМО Н.В. Барыкова. По результатам испытаний двух опытных образцов практически все узлы были кардинально переработаны.

К 1 мая 1933 года завод выпустил первые 12 танков, принявших участие в парадах в Москве и Ленинграде. К концу года было изготовлено 44 машины.

Корпус танка сваривался из катаных броневых листов толщиной 20–30 мм. В главной башне, оснащенной подвесным полом, размещались курсовой пулемет ДТ и короткоствольная (16,5 калибров) 76-мм пушка КТ-28 с начальной скоростью снаряда 381 м/с и прицельной дальностью стрельбы 2000 метров – танковый вариант полкового орудия образца 1927 года. Орудие имело низкие баллистические характеристики и скорострельность (из-за неавтоматического поршневого затвора) и было допущено для вооружения танков временно, до принятия в массовое производство пушки П.Н. Сячинтова ПС-3 образца 1933 года с начальной скоростью снаряда 520 м/с и полуавтоматическим затвором. Однако за пять лет серийного производства Кировский завод сделал всего 12 штук ПС-3.

Советский средний танк Т-28

Для стрельбы назад в кормовой нише башни Т-28 имелась шаровая установка под запасной пулемет. На командирских машинах здесь крепилась радиостанция 71-ТК с поручневой антенной. Впереди и ниже главной башни симметрично устанавливались малые башенки от танка Т-26, вооруженные пулеметами с горизонтальным углом обстрела 165 градусов.

На танке устанавливали 12-цилиндровый двигатель М-17Л, «в девичестве» – немецкий авиамотор БМВ-VI, мощностью 500 л.с., освоенный Рыбинским моторным заводом. Подвеска состояла из двух подвешенных к корпусу тележек. В каждую тележку входили три каретки, соединенные между собой рычагами, а каждая каретка включала две пары катков, связанных балансирами. При весе 27,8 тонны танк развивал скорость до 45 км/ч по шоссе, имел запас хода 220 км и экипаж из 6 человек.

Параллельно в недрах ОГПУ под руководством разоблаченного «члена Промпартии» Н.А. Астрова разрабатывался танк особого назначения ПТ-1 резерва Главного командования. По сути, это был увеличенный в размерах БТ-2, который пытались научить плавать. Получилась машина весом 14,2 тонны, вооруженная 45-мм пушкой и четырьмя пулеметами, с экипажем из четырех человек. Особо выдающихся качеств опытный образец не продемонстрировал, а плавал плохо.

Наконец, для прорыва «особо укрепленных оборонительных полос» предназначался тяжелый танк Т-35, прародителем которого был английский А1Е1 «Индепендент», созданный фирмой «Виккерс-Армстронг» в 1926 году. Танк имел пять башен и представлял собой вариант сухопутного броненосца, теоретически способного вести массированный и высокоманевренный огонь во всех направлениях. В главной башне находилась 47-мм пушка, в расположенных вокруг нее малых башенках – пулеметы. Толщина лобовой брони достигала 28 мм. При массе 31,5 тонны танк развивал скорость 32 км/ч.

В 1932 году коллектив под руководством Н.В. Барыкова и М.П. Зигеля разработал техническую документацию для организации производства тяжелого танка прорыва. После изготовления на заводе № 174 двух опытных образцов, продемонстрированных на первомайском параде 1933 года, серийное производство было поручено Харьковскому заводу № 183, который до конца года собрал еще четыре машины.

Тяжелый танк Т-35А представлял собой пятибашенную боевую машину весом 37,5 тонны с двухъярусным расположением вооружения. Он был сложен по устройству и довольно примитивен технологически. Сварной и частично клепаный корпус из броневых листов толщиной 20 и 30 мм четырьмя переборками делился на пять изолированных отсеков: передних башен с местом механика-водителя, главной башни, задних башен, моторно-силового, трансмиссионного. В центральной верхней башне, унифицированной с башней танка Т-28, устанавливались 76-мм пушка длиной 16,5 калибра и пулемет. Еще один пулемет мог быть установлен в кормовой нише, здесь же крепилась радиостанция. Отделение главной башни занимали четыре человека – командир, башнер, радист и моторист. Главная башня оснащалась подвесным полом.

Две диагонально расположенные средние башни с 45-мм пушкой и пулеметом были аналогичны применявшимся на БТ, только без кормовой ниши. Две пулеметные башни – идентичны малым башням танка Т-28. Передние и задние башни попарно сообщались между собой. Поворот башен, в том числе главной (со всем оборудованием весившей 1870 кг), осуществлялся вручную с помощью ступенчатого механизма.

Ходовая часть, прикрытая 10-мм экраном, представляла собой видоизмененный вариант, примененный на «гросстракторе» фирмы «Крупп»: четыре тележки по два опорных катка в каждой, шесть верхних и один передний поддерживающие катки, «ленивец» с винтовым механизмом натягивания цепи в передней части, в корме – «звездочка» (ведущее колесо). На танке устанавливался двигатель М-17Т мощностью 500 л.с., позволявший на шоссе развивать скорость до 30 км/ч, на местности – порядка 12 км/ч. От разработанной Гроте системы пневматического управления отказались. Запас хода по шоссе составлял 120 км. Экипаж – 11 человек, которые, несмотря на внушающие размеры машины, едва в ней умещались.

Танки Т-28 и Т-35 поступали на вооружение отдельных танковых полков РГК, которые в декабре 1935 года были развернуты в отдельные тяжелые танковые бригады. Если первый оказался вполне приличной машиной, то второй оставался чрезвычайно сложным в производстве, ненадежным и трудным в эксплуатации: перегревался двигатель, ломалась коробка передач, рвались гусеницы. Не говоря о стоимости, ну да за ценой мы не постоим.

Английский тяжелый танк А1Е1 «Индепендент»

Французский тяжелый танк 2С

Большую часть своей службы «тридцатьпятые» либо ремонтировались, либо дефилировали на парадах, олицетворяя грозным видом мощь Советской Страны.

Обычно их сравнивают с тем же «Индепендентом» и французскими танками серии 2С, доказывая, что «наша техника» была намного лучше. На самом деле сравнивать нечего, поскольку никто таких машин в 30-е годы не строил. За ненадобностью.

Британцы на вооружение своей армии их не приняли. Обладавший приличной подвижностью «Индепендент» остался в единственном экземпляре и после шести лет экспериментов и доработок отправился прямым ходом в танковый музей.

Что касается 70-тонных танков FCM 2С, то этот пережиток Первой мировой войны французы начали проектировать в 1917 году для преодоления «линии Гинденбурга», планируя построить 300 «прорывателей». Но война закончилась раньше, в результате до 1923 года изготовили лишь 10 машин. Они были малоподвижны, на шоссе развивали максимальную скорость до 12 км/ч, несли броню толщиной до 37 мм, были вооружены одним 75-мм орудием и четырьмя пулеметами «Гочкис», размещавшимися в носовой и кормовой башнях, а также в боковых стенках корпуса. Причем башни не могли вести круговой обстрел. В 20-х годах на отдельных машинах 75-мм пушку заменили короткоствольными 105-мм и 155-мм гаубицами, установили новые двигатели, усилили элементы подвески. Танк обслуживался экипажем из 12 человек и скорее годился для усиления обороны, чем ее прорыва. Но, кстати, эти архаичные машины имели электромеханическую трансмиссию.

Концепция громоздкого, слабобронированного, ощетинившегося пушками и пулеметами гиганта, представлявшего собой тихоходную большеразмерную цель для вражеской артиллерии, к этому времени себя исчерпала в пользу маневренной, подвижной, хорошо защищенной однобашенной машины. Теоретически Т-35 мог сосредоточить огонь двух орудий и трех пулеметов в любом направлении. Непонятным оставалось, каким образом этого добиться в реальной боевой обстановке? Конкретно, как командиру танка управлять всем этим «ползучим арсеналом», вести наблюдение за обстановкой, давать команды механику-водителю, башнеру, целеуказания остальным четырем башням, стреляя при этом из своей табельной «трехдюймовки»?

Советский тяжелый танк Т-35А

Вдобавок довольно странно выглядят представления советских полководцев об «особо сильно укрепленной оборонительной полосе». К примеру, немецкая 37-мм противотанковая пушка «Рейнметалл», компактная и низкорослая, полуавтомат со скорострельностью до 15 выстр./мин, появилась на свет в 1926 году, тайно была испытана в СССР, состояла на вооружении РККА и, естественно, вермахта и пробивала 30-мм броню с дистанции 500 метров. К 1937 году такие же и более мощные противотанковые орудия имелись в польской, чехословацкой, французской армиях.

Первый серийный Т-35А еще не успели собрать, когда по настоянию Штаба РККА и УММ было принято решение о замене его еще более могучим монстром весом 90– 100 тонн. Машина, заказанная М.Н. Тухачевским и И.А. Халепским, получила индекс Т-39 и должна была иметь в четырех башнях 152-мм и 107-мм орудия, бронирование 40–60 мм, двигатель мощностью 1000 л.с. Однако, осмотрев изготовленные макеты, товарищ Ворошилов засомневался, «нужна ли нам вообще такая боевая машина» стоимостью 3 миллиона рублей?

(В этот период Л.Н. Троянов выдвинул на конкурс свой проект тяжелого танка, как сообщает восхищенный биограф конструктора, «до сих пор не имеющего аналогов в мире»: «Он предложил танк массой 300 тонн собрать из двух гусеничных «полутанков» и поперечной платформы с главной орудийной башней и гаубицей 203 мм. На каждом «полутанке» располагались две «малые» орудийные башни с пушками калибра 152 мм. Соединенные в одну громадную машину, все три элемента образовывали 4-гусеничный агрегат длиной 17,5 м, шириной 6,52 м и высотой 5 м, защищенный 150-мм корабельной броней. В качестве силовой установки могли быть использованы два паровых двигателя по 1500 л.с. или дизель-электрические агрегаты от подводной лодки. Каждый «полутанк» имел возможность действовать самостоятельно (и поперечная платформа с «главной гаубицей» тоже?). Эти три работающих элемента (на четырех гусеницах!) могли быть также смонтированы на железнодорожных платформах и образовывать бронепоезд». Чем-то это напоминает фантазии Дыренкова. Неясно лишь, как там было задумано с «подводной проходимостью».)

Проектирование сухопутных дредноутов прекратили и вплоть до 1939 года малыми партиями – от 7 до 15 танков в год – продолжали выпускать стремительно устаревавшие «тридцатьпятые».

В 1933 году было сочтено, что «Система» 1929 года успешно выполнена. На вооружении Красной Армии имелось пять основных типов танков: малый разведывательный Т-37А, идущий на смену танкетке Т-27, легкий танк сопровождения Т-26, легкий танк оперативного типа БТ, средний танк качественного усиления Т-28 и тяжелый танк особого назначения Т-35.

Однако первые же летние учения первых механизированных соединений РККА выявили недостатки практически всех гусеничных танков. Красные командиры на практике столкнулись с проблемой оперативной маневренности: перегревались и ломались двигатели, летела трансмиссия и беспрерывно рвались гусеницы. Например, в 45-м механизированном корпусе за один день маневров по причине обрыва гусениц вышла из строя четверть боевых машин. Очумевшие ремонтные бригады не успевали устранять поломки. Представители различных КБ откомандировывались в воинские части, помогая личному составу осваивать эксплуатацию новой техники. Но гусеницы все равно рвались просто потому, что это были плохие гусеницы, сделанные по устаревшим технологиям, к тому же халтурно. Лишь «переобувшиеся» БТ, уложив гусеницы на полки, гордо проносились мимо матерящихся коллег.

Как уже говорилось, существовало два способа решения проблемы: повышать ресурс гусениц либо строить машины с двойным движителем. Абсолютное большинство танкостроителей в 30-е годы сделали выбор в пользу первого пути. Так, уже 6-тонный «Виккерс», закупленный советской стороной в 1931 году и скопированный в точности, имел от Т-26 одно существенное отличие – его «родные» мелкозвенчатые гусеницы из марганцовистой стали выдерживали 4800 км пробега. На 16-тонном «Виккерсе» этот показатель достиг 6000 км. Кроме того, для доставки легких боевых машин непосредственно к линии фронта широко применялись грузовые автомобили и платформы. Но советской промышленности никак не давались секреты отливки качественных траков и термозакалки пальцев. Поэтому у танка Т-26 ресурс гусеницы до поломки составлял 40–60 км, у Т-28 – около 400 км. А разработать приличный грузовик оказалось труднее, чем танк.

Летом 1933 года, принимая программу танкостроения на вторую пятилетку, с удовлетворением констатировав, что «специальная производственная база по танкостроению» обеспечивает производство 11 000 танков в год, советское руководство приняло два принципиальных решения. Во-первых, перевести практически все танки на колесно-гусеничный ход; во-вторых, все машины оборудовать дизельными двигателями, как наиболее предпочтительными с точки зрения экономии и пожаробезопасности.

Вместо имевшихся двух легких машин – Т-26 и БТ – начальник УММ (вскоре переименованного в Автобронетанковое управление) И.А. Халепский предложил внедрить единый дизельный колесно-гусеничный танк Т-26А. Вместо среднего Т-28 – новую, тоже колесно-гусеничную, машину «оперативного назначения» Т-28Б с мощным дизель-мотором, а также выпустить малой серией дешевый «мобилизационный танк» Т-34А. Машины марки БТ предполагалось снять с производства, а Харьковский завод переориентировать на выпуск колесно-гусенично-плавающего ПТ-1А.

К этому времени харьковчане запустили на испытательном стенде первый опытный образец 12-цилиндрового «быстроходного дизеля» БД-2 с номинальной мощностью 400–420 л.с. и отрапортовали, что эта машина, построенная «целиком из советских материалов», по своим показателям является одной из лучших в мире. В ноябре 1933 года мотор установили на танке и артиллерийском тягаче, а год спустя два дизельных БТ-5 были показаны на военном параде в Москве. В конце 1934-го появилось правительственное решение: начать – параллельно с доводкой – подготовку к серийному выпуску танковых дизелей, для чего развернуть на ХПЗ строительство новых цехов и создать производство, способное обеспечить выпуск 10 000 моторов в год. На приобретение в заграничных моторостроительных центрах станков, оборудования, технологий, патентов выделялись колоссальные средства. Группа конструкторов под руководством Г.И. Аптекмана приступила к проработке авиационного варианта БД-2А.

К 1936 году планировалось иметь в производстве пять основных типов танка – разведывательный Т-37А, общевойсковой Т-26А, оперативный ПТ-1, танк качественного усиления Т-28Б, мощный танк особого назначения Т-35А, с последующей заменой его новым образцом. Кроме того, в системе бронетанкового вооружения РККА должны были наличествовать огнеметные, саперные и танки управления, бронемашины разведывательного и «боевого» типов, самоходные артиллерийские установки на базе общевойскового танка, железнодорожные боевые машины, «быстроходные» и «мощные» тракторы, транспортеры боеприпасов и бронетранспортеры для пехоты на шасси легкого трактора.

Сразу отметим, что обе генеральные задачи остались невыполненными, как и почти все остальное.

Серийный выпуск дизельных двигателей, несмотря на наличие опытных образцов, в течение последующих пяти лет наладить не удалось: мотор потреблял масло и топливо в неимоверных количествах, нещадно дымил, вибрировал, плевался газами и саморазрушался. Что касается колесно-гусеничного движителя, то это была дорога в тупик. Никто этим путем уже не шел, кроме, пожалуй, поляков. Англичане, заинтересовавшись подвеской Кристи, приобрели у изобретателя образцы ходовой части, но собственные крейсерские танки строили исключительно на гусеничном ходу.

Немецкий танк Pz.Kpfw.l

В июле 1934 года, когда количество танков в Красной Армии перевалило за 8000 единиц, в Германии сошел с конвейера серийный Pz Kpfw. I Ausf. A – первая ласточка официально еще не существовавших Панцерваффе.

При проектировании шасси крупповские инженеры Хогельлег и Вельферт ориентировались на технические решения, примененные в «малом тракторе» и английской танкетке «Карден-Лойд»: смешанная подвеска – передний каток на индивидуальном узле со спиральной пружиной, остальные блокированы попарно с листовыми рессорами. Задний каток играл роль «ленивца». Тележки катков соединяла балка жесткости. Танк комплектовался 57-сильным четырехцилиндровым двигателем воздушного охлаждения «Крупп» М305. Силовая коробка – механическая, с пятиступенчатой коробкой передач и бортовыми фрикционами в качестве механизмов поворота. Корпус собирали при помощи сварки из катаных броневых листов – 13 миллиметров хромоникелевой стали. В смещенной к правому борту башне находилась спаренная установка 7,92-мм пулеметов Дрезе MG13.

Танк обслуживался двумя членами экипажа, имел «рост» 172 см, весил 5,4 тонны, развивал скорость 37 км/ч, запас хода составлял 145 км. На дальние расстояния его транспортировали грузовым тягачом, оснащенным пандусом, или в прицепе. Через год слабосильный двигатель заменили шестицилиндровым мотором фирмы «Майбах» мощностью 100 л.с., добившись увеличения скорости до 40 км/ч. Но для этого пришлось удлинить корпус и добавить еще один каток. В результате вес модификации «В» вырос до 5,8 тонны, хотя вооружение и бронирование остались без изменений.

С самого начала Pz. I – по сути, танкетка – рассматривался немецкими генералами как учебная машина «до того времени, пока не будут готовы боевые танки».

«Никто, конечно, не думал, – вспоминает Г. Гудериан, – что с этими небольшими учебными танками нам придется в один прекрасный день вступить в бой с противником». Однако так получилось, что к началу Второй мировой войны именно пулеметный «Панцер I» был самым массовым танком Вермахта, он же составлял основу парка немецких танковых войск и во время Французской кампании. На 1 сентября 1939 года в германских войсках имелось 1145 таких машин.

2 августа 1934 года умер президент Веймарской республики фельдмаршал Гинденбург. Через час после его смерти нацистское правительство издало указ о слиянии постов президента и канцлера. Армия была приведена к присяге с клятвой верности лично Адольфу Гитлеру. Он официально стал «фюрером и канцлером германской нации». Ряд фирм получил задание на проектирование 10-, 15– и 20-тонных танков. В 1935 году Гитлер денонсировал Версальский договор и публично объявил о создании танковых частей.

Вслед за этим национал-социалисты приступили к реализации своего четырехлетнего плана.

В СССР под фанфары и здравицы делегатов съезда «победителей» началась вторая пятилетка, целью которой ставилось еще больше усилить Страну Советов «как опорную базу мировой пролетарской революции».

Итак.

«Мобилизационный» танк Т-34 массой 4,7 тонны был разработан еще в 1932 году. Он представлял собой практически копию машины Т-37, только не плавал. С другой стороны, танк имел более простую конструкцию, усиленную до 10 мм броневую защиту, приличную подвижность, двигатель в 70 «лошадей» и в перспективе (опытный образец имел один пулемет) более мощное, чем у «плавунца», вооружение – 20-мм автоматическую пушку. В случае войны на автомобильных заводах страны из освоенных агрегатов предполагалось развернуть его массовое и дешевое производство. Однако в конце 1934 года работы по подготовке к производству «мобилизационного танка» на заводе АМО-ЗИС были полностью прекращены.

Провалилась и затея повысить «оперативную подвижность» плавающих танков. Изначально их переброску предполагалось осуществлять в кузовах грузовиков, но освоить производство подобных грузовиков отечественная промышленность не смогла. Тогда было принято решение о разработке под индексом Т-43 плавающей машины с колесно-гусеничным ходом, предназначенной для оснащения «разведподразделений мотомехвойск». Делали ее на конкурсной основе сразу два предприятия – ленинградский завод № 185 имени Кирова и московский № 37 имени Орджоникидзе. Первый проект разрабатывался инженерами Зигелем, Симским и Максаковым под руководством Гинзбурга, второй – конструкторами Сазоновым, Брусенцовым, Козыревым, Зориным под водительством Астрова. В качестве двигателя предполагалось использовать мотор «Форд V-8», производство которого осваивал ГАЗ.

Оба танка были собраны к весне 1935 года, оба – с мотором ГАЗ-АА (поскольку тот «Форд» упорно не осваивался, использовали другой «Форд»), установленным поперек корпуса в кормовой части, одинаковой броней толщиной 4 – 10 мм и пулеметом ДТ во вращающейся башне.

Т-43-1 представлял собой машину весом 3,6 тонны. Ходовая часть состояла из трех пар опорных катков большого диаметра, двух ведущих и двух направляющих колес, трансмиссию заимствовали у грузовика ГАЗ. Для движения по воде вместо гребного винта использовались поперечные лопасти на ведущих колесах.

Танк москвичей – Т-43-2 – весил 3,7 тонны, имел аналогичную ходовую часть, традиционный гребной винт для движения на плаву и турель для зенитного пулемета на крыше башни.

Испытания показали, что обе машины одинаково непригодны для принятия на вооружение. Обе были чрезвычайно сложны по устройству, дороги в производстве и ненадежны в эксплуатации. Кроме того, имелись и индивидуальные недостатки: первый образец плохо плавал, второй – не желал ездить на колесах. Впрочем, бесперспективность этого направления конструкторы понимали еще на стадии получения задания на проектирование. Поэтому в конце 1935 года работы по плавающим колесно-гусеничным танкам были окончательно свернуты.

Однако еще до принятия этого решения коллектив Астрова в инициативном порядке проработал вариант гусеничной машины на базе Т-37А, которая была бы надежнее, имела бы больший запас хода и плавучести, и к июню 1935 года изготовил первый образец.

Новый танк по компоновке повторял Т-37А, только место механика-водителя теперь сдвинули к правому борту, а башню – к левому. Он имел более широкий корпус, зато без надгусеничных поплавков, сохранил почти такой же вес, идентичное бронирование, двигатель и трансмиссию от автомобиля ГАЗ-АА, конструкцию башни и вооружение – 7,62-мм пулемет ДТ. Небольшим изменениям подверглась ходовая часть, в которую добавили дополнительную пару поддерживающих катков, дифференциал заменили бортовыми фрикционами и упростили конструкцию тележек.

29 февраля 1936 года танк под индексом Т-38 приняли на вооружение Красной Армии взамен Т-37А, серийное производство началось в марте 1937-го. Машина стоила значительно дороже, чем Т-37А, и, как показал опыт эксплуатации, тонула охотнее и чаще. Уже осенью 1937 года танк Т-38, ввиду множества выявленных в процессе эксплуатации дефектов, был объявлен небоеспособным и его приемка была ограничена.

Всего за шесть лет в войска поступило около 4000 плавающих машин.

Танки Т-37А и Т-38 состояли на вооружении до начала войны с Германией и использовались в качестве разведывательных. В частности, в 1937 году в штат механизированного корпуса входило 67 танков Т-37. Имелись они и в штате танковых батальонов стрелковых дивизий и в разведротах отдельных танковых бригад (штат танковой роты – 22 машины). Один из двух эскадронов механизированного полка кавалерийской дивизии был укомплектован 30 плавающими танками. Накануне войны танковый полк из 50 единиц Т-38 входил в штат воздушно-десантных корпусов.

Советские танки-амфибии участвовали в боевых действиях в районе реки Халхин-Гол (из имевшихся в наличии 22 единиц были потеряны 17), во время Освободительных походов в Западную Белоруссию и Западную Украину (когда выяснилось, что при движении вне дорог «плавунцы» отстают от «пешего пехотинца» и теряют гусеницы), в период войны с Финляндией. Они не оправдали себя ввиду недостаточной проходимости, маневренности, малого запаса плавучести, слабой бронезащиты и вооружения. Уже в Финской кампании Т-37 и Т-38 использовались главным образом для охраны штабов, подвоза боеприпасов, эвакуации раненых, в качестве тягачей и для связи.

В работе остальных КБ до 1937 года генеральной линией также оставался перевод существующих боевых машин на двойной движитель.

Проблемой «приспособления» танка Т-26 к передвижению на колесах еще с 1932 года занимался коллектив самородка Дыренкова, однако его проект признали сложным и неграмотным.

В академии моторизации и механизации под руководством М. Данченко в 1933 году разработали проект КТ-26 с пятискоростной коробкой передач и ходовой частью с тремя парами опорных катков вместо четырех, сочетавшей колесный и гусеничный ход. Проект был отвергнут даже без изготовления опытного образца.

Конструкторское бюро завода имени Ворошилова вело проектные работы над машиной Т-26А, получившей индекс Т-46. Проект выполнялся под руководством С.А. Гинзбурга, ведущим конструктором был В. Симский. Конструкция танка предполагала установку либо дизель-мотора ДТ-4, либо одинакового с ним по габаритам бензинового двигателя МТ-4 мощностью 200 л.с. Оба мотора проектировались на том же заводе. По компоновке Т-46 мало чем отличался от «двадцатьшестого». Он был крупнее по размерам, нес более просторную башню, в которую в перспективе можно было установить 76-мм пушку ПС-3. Опытный образец был построен в 1935 году и превосходил исходный вариант по весу в полтора раза. В результате коробка передач и бортовые редукторы не справлялись с возросшими нагрузками. Работы над Т-46 продолжила конструкторская группа завода имени Кирова под руководством О.И. Иванова.

29 февраля 1936 года постановлением СТО на вооружение РККА был принят колесно-гусеничный танк Т-46-1, который и пошел в серийное производство. Он весил 17,5 тонны (напомним, что Т-26 – 9,2 тонны), получил новый двигатель воздушного охлаждения МТ-5 мощностью 330 л.с., усиленную до 15 мм броню (щиток механика-водителя – 22 мм), увеличенную башню с возможностью установки «трехдюймовки», пневматический огнемет КС-45. Танк очень хорошо зарекомендовал себя в войсках, был легок в управлении, имел отличную подвижность и проходимость на гусеницах лучшую, чем у БТ. Вот только по цене он сравнялся с трехбашенным Т-28. Поэтому серийно произвели лишь 4 единицы. Выпуск танка Т-46-1 и все работы по нему были прекращены в начале 1937 года.

Параллельно технический отдел Экономического управления ОГПУ силами тюремного КБ под руководством Астрова и при участии ОКМО пытался усовершенствовать ПТ-1. Образец танка ПТ-1А был изготовлен на Опытном заводе Спецмаштреста под руководством ведущего инженера Н.В. Цейца, однако испытания, проведенные в октябре 1934 года, показали, что и здесь овчинка не стоит выделки.

Особые надежды возлагались на колесно-гусеничный вариант трехбашенного танка Т-28, который при боевой массе 17,5 тонны должен был развивать скорость до 70 км/ч, иметь 20-мм броню и вооружение из 76-мм пушки и четырех пулеметов. За основу решили взять шасси ПТ-1А, но без плавательных «принадлежностей». Ведущим конструктором машины был Н.В. Цейц. Эталонный образец танка Т-29 изготовили на Кировском заводе в 1936 году, и со следующего года планировалось запустить машину в серию. Однако не сбылось. Новый танк от Т-28 только тем и отличался, что на колесном ходу имел лучшую подвижность и маневренность, зато оказался сложным и ненадежным, а стоил почти вдвое дороже.

Основными боевыми машинами Красной Армии оставались хорошо освоенные промышленностью Т-26 и БТ. Их удалось сделать не только более дешевыми, но, главное, значительно улучшить качественно. В 1935 году в СССР освоили литье стали Гарфилда, начали изготавливать траки методом горячей штамповки, успехом закончились опыты по закалке гусеничных пальцев токами высокой частоты, соответственно на порядок удалось увеличить ресурс гусениц.

Завод № 174 имени Ворошилова продолжал выпускать танк Т-26, совершенствуя его боевые характеристики.

В конце 1935 года был установлен дополнительный бензобак, что позволило поднять запас хода до 240 км, а в кормовой нише башни, согласно приказу наркома обороны, стали монтировать шаровую установку с «ворошиловским» пулеметом ДТ. Были внесены изменения в ходовую часть. Потрясающий результат дало использование новых траков: опытный образец на гусеницах прошел 200 км без единой поломки. Танк отличался легкостью управления и удобством в эксплуатации. Корпус начали изготавливать с применением электросварки, удалось освоить штамповку маски пушки, над стволом орудия стали крепить два мощных прожектора – так называемые фары боевого света, придавшие танку характерный, узнаваемый вид. Масса машины возросла до 9,6 тонны. В 1935–1936 годах выпустили 55 экземпляров дистанционно управляемых «телетанков» ТТ-26, которые оснащались приборами пуска отравляющих веществ и съемным огнеметом. В 1937 году были разработаны легкие и дешевые бакелитовые бензобаки, на крыше башни появилась вращающаяся турель для зенитного пулемета, а в самой башне – переговорное устройство ТПУ-3. Машина получила новую коническую башню, сваренную из 15-мм бронелистов. Но в целом конструкция себя исчерпала.

Одновременно на ХПЗ, при горячей поддержке военных, мечтавших иметь в мехчастях «танк артиллерийского сопровождения», велись работы по установке 76-мм орудия на БТ, которые привели в итоге к появлению машины БТ-7. Чтобы поставить усиленное вооружение, харьковчане расширили до 440 мм носовую часть корпуса, что позволило сдвинуть вперед механика-водителя с органами управления и улучшить обзорность. Справа от водителя предусматривалось наличие четвертого члена экипажа и курсового пулемета. Многие броневые листы соединялись посредством сварки, а верхний лобовой имел толщину 22 мм. Вместо снятого с производства двигателя М-5 установили М-17Т, ограничив его мощность до 400 л.с. В корме разместили дополнительный топливный бак емкостью 480 литров, доведя запас хода до 500 км.

Поскольку новая танковая пушка задерживалась, «семерка» в начале 1935 года пошла в серийное производство с башней от БТ-5 с 45-мм пушкой 20К и пулеметом ДТ. Курсовой пулемет упразднили. Машина весила 13 тонн и развивала скорость 73 км/ч на колесах и 53 км/ч на гусеничном ходу.

С 1937 года начался выпуск БТ-7 с конической башней. На части машин устанавливался зенитный пулемет. На линейных танках имелся пулемет в кормовой нише. Четырехскоростная коробка передач была сменена на трехскоростную. Толщина лобовой брони возросла до 22 мм, боевая масса – до 13,8 тонны. На базе БТ-7 пытались создать мостоукладчик, бронетранспортер, ракетный, телеуправляемый, химический и огнеметный танки, минный заградитель и минный тральщик, самоходную артиллерийскую установку, однако до серийного производства ничего довести не удалось. Особой оригинальностью отличался проект летающего танка-трансформера ЛТ-1 с выдвижными крыльями, хвостовым оперением и складывающимся винтом. Автор идеи инженер М. Смалько обещал, что это чудо-оружие будет порхать со скоростью 200 км/ч на дальность 800 км.

Не была забыта и идея «ударного колесно-гусеничного танка дальнего действия»: на корпус БТ установили модернизированную башню Т-26-4 c «трехдюймовкой» КТ-28, получив артиллерийский БТ-7А. С 1936 по 1938 год их выпустили 154 экземпляра.

Ввиду того что на колесном ходу танки БТ имели привод лишь на одну пару колес, без гусениц их можно было использовать только на дорогах с твердым покрытием. На проселке ведущие колеса врезались в грунт и буксовали.

Летом 1934 года к командующему войсками Киевского военного округа И.Э. Якиру с предложениями по улучшению конструкции танка БТ обратилась группа рационализаторов 4-го танкового полка под руководством командира взвода Н.Ф. Цыганова. Он предлагал, во-первых, синхронизировать работу гусеничного и колесного движителей; во-вторых, сделать ведущими не одну, а три пары катков, для подвода мощности к которым внутри танка были продолжены карданные валы, от которых мощность уже передавалась через конические шестерни по вертикальным валам непосредственно к колесам.

Работая в течение четырех месяцев по 16–18 часов в сутки, энтузиасты к апрелю 1935 года изготовили чертежи и модель танка с новым движителем. Поскольку сам Цыганов инженерного образования не имел, за него расчеты проводили молодые конструкторы В.Г. Матюхин и Л.А. Бессонов. По личному указанию Ворошилова для изготовления машины, обозначенной индексом БТ-ИС (Иосиф Сталин – естественно), были выделены необходимые средства, место на Харьковском танкоремонтном заводе № 48 и экземпляр танка БТ-2. Постройка опытного образца велась ударными темпами, и уже в июне он был готов к испытаниям. Машина, доработанная по предложениям Цыганова, показала хорошую проходимость не только на проселочной дороге, но даже на пашне. Причем танк сохранял подвижность и маневренность при потере одной гусеничной цепи и до двух опорных катков с одного борта. В результате Ворошилов и Орджоникидзе подписали совместный приказ о совершенствовании колесно-гусеничного движителя и изготовлении 10 машин пробной серии на базе танка БТ-5.

Несмотря на выявленные недостатки – слабость шестерен синхронизаторов, перегрузку ошиновки задних катков, срыв резьбы штоков вертикальных свечей и плохой доступ к дополнительным приводам, – армейская комиссия рекомендовала принять танк БТ-5-ИС на вооружение. Начальник АБТУ РККА Г.Г. Бокис отдал распоряжение: изготовить в 1937 году на ХПЗ установочную партию танков БТ-7-ИС, а заводу № 48 с января 1938 года приступить к переоборудованию по методу Цыганова 300 машин БТ-5.

Однако до конца 1937 года была изготовлена только одна машина «системы ИС».

В СКБ-2 Кировского завода (бывший «Красный путиловец») серьезным доработкам подвергся серийный танк Т-28. Был проведен комплекс мер по совершенствованию конструкции трансмиссии, повышена надежность ходовой части. «Скоростной вариант» марки Т-28А на испытаниях продемонстрировал скорость около 60 км/ч.

Для «тридцатьпятого», словно для заправского корабля, создали танковую систему ПУС (приборов управления стрельбой) для централизованной выдачи целеуказания и наводки орудий. С этой системой, непрерывно ее совершенствуя и периодически испытывая в идеальных полигонных условиях, носились шесть лет, чтобы прийти к печальному выводу: «Прибор ПУАТ-35 является опытным и негодным для войсковой эксплуатации… К числу недостатков прибора следует отнести большие габариты, вес и малую надежность работы… Серийная переделка танков Т-35 под установку ПУАТ не представляется целесообразной из-за малого их количества, высокой стоимости самого прибора и его сомнительной боевой ценности в условиях современной маневренной войны».

К началу 1936 года практически всем танкостроителям стало ясно, что в связи с насущной необходимостью усиления бронирования боевых машин концепция перевода танков на колесно-гусеничный ход себя не оправдывает. Ходовая часть могла вынести что-нибудь одно – либо мощную броню и усиленное вооружение, либо дополнительный колесный движитель. Советских военачальников по-прежнему очаровывали скоростные качества «бэтушек». А в Европе появилось новое поколение чисто гусеничных танков.

Качественно новые машины всех типов и весовых категорий в 1935–1936 годах приняла на вооружение французская армия.

Двухместный легкий танк «Рено» R-35 при весе 9,8 тонны нес во вращающейся цельнолитой башне 37-мм короткоствольную пушку, один 7,5-мм пулемет и броню толщиной до 45 мм с рациональным наклоном листов. Корпус состоял из литых деталей, собиравшихся при помощи болтов на каркасе, что ускоряло и облегчало производство. Двигатель мощностью 82 л.с. позволял развивать скорость до 20 км/ч, но большего от танка сопровождения пехоты не требовалось. Всего до конца мая 1940 года было выпущено 1880 машин R-35/R-40 (модификация с измененной подвеской и более мощной пушкой). Параллельно для действий в составе кавалерийских подразделений фирма «Гочкис» произвела около 1000 танков Н-35/Н-39, по конструкции схожих с новыми «Рено» и в значительной степени с ними унифицированных, с броней до 40 мм, имевших более мощный двигатель и при боевой массе 12 тонн развивавших скорость 36 км/ч.

Французский легкий танк «Рено» R-35

Французский легкий танк «Гочкис» Н-39

Еще один вариант танка для пехоты предложила фирма FCM. При аналогичном вооружении он был быстроходнее, чем R-35, имел полностью сварной корпус из 40-мм бронеплит, причем корпус и башня не имели ни одной вертикальной детали, 90-сильный дизельный двигатель и вдвое больший запас хода.

Один из лучших танков в мире сваяла французская фирма «SOMUA». 20-тонная машина S-35 развивала скорость 40 км/ч и имела запас хода 260 км, что позволяло ей действовать в составе подвижных соединений. Он стал первым танком, башня и корпус которого отливались целиком. Бронирование корпуса состояло из трех частей, соединявшихся при помощи болтовых соединений, и достигало 41 мм, а лоб башни – 58 мм. В моторном отсеке устанавливался 8-цилиндровый двигатель водяного охлаждения мощностью 190 л.с. Управление осуществлялось с помощью двойного дифференциала. Вооружение состояло из 47-мм пушки SA35 с длиной ствола 34 калибра и начальной скоростью снаряда 760 м/с и одного пулемета. Башня имела электрический привод. Всего изготовили около 500 танков.

Совместными усилиями фирм «Рено» и FCM был создан 32-тонный танк прорыва В1. Во вращающейся башне находилась 47-мм длинноствольная пушка, спаренная с пулеметом, а в лобовой части корпуса – 75-мм орудие фирмы «Шнейдер» с длиной ствола 17 калибров и еще один пулемет. Гаубицу по горизонтали наводили поворотом машины с помощью дифференциала с гидростатическим блоком. Толщина брони составляла 20–40 мм. В конструкции было много оригинальных технических решений: протектированные топливные баки, автоматическая централизованная система смазки, противопожарные переборки, гирокомпас. Улучшенная и самая массовая модификация В1bis отличалась усиленным до 60 мм бронированием, новой башней, более мощным двигателем в 307 л.с., большим запасом хода – 150 км, скорость достигала 28 км/ч. Экипаж – 4 человека. На последних экземплярах ставили 300-сильный авиационный мотор. В войска поступило 365 таких машин.

Общим недостатком всех французских танков была тесная башня, в которой помещался только один человек – командир, наводчик, заряжающий, а на легких машинах и радист – в одном лице, что неизбежно затрудняло управление в бою.

Весьма удачную легкую машину запустили в серию чехословацкие фирмы ЧКД и «Шкода». В конструкции LT-35 было реализовано немало новшеств, которые на образцах бронетехники других стран появились лишь спустя несколько лет. Так, ведущее колесо поставили сзади, повысив тем самым живучесть ходовой части. Трансмиссия управлялась пневматическими сервоприводами и планетарной коробкой передач. Сжатым воздухом запускался двигатель, приводились в действие тормоза. Схема подвески позволяла равномерно распределять массу машины на катки, поэтому средний пробег гусениц в 3–4 раза превышал общепринятый для того времени ресурс. Танк оснащался 6-цилиндровым карбюраторным двигателем мощностью 120 л.с. и развивал максимальную скорость 34 км/ч. Недостаточная удельная мощность отчасти компенсировалась наличием трехступенчатой 12-скоростной коробки передач. Броневые листы толщиной от 8 до 25 мм крепились на заклепках. Лобовая броня выдерживала обстрел из 20-мм пушки «Эрликон» с дистанции 250 метров. Вооружение LT-35 состояло из скорострельной 37-мм полуавтоматической пушки с высокой начальной скоростью снаряда и двух 7,92-мм пулеметов. Имелась командирская башенка с четырьмя триплексами и перископом. 10-тонная машина была технически надежной и легко управляемой. Экипаж состоял из 4 человек.

Даже в Англии, увлекшейся крейсерскими танками с противопульным бронированием, в сентябре 1936 года из цеха фирмы «Виккерс» выполз прототип знаменитой «Матильды» с 60-мм броней, которая не пробивалась снарядами противотанковой артиллерии.

На этом фоне бледнее выглядели немцы. Ввиду того, что производство основных танков затягивалось, с весны 1937 года в серию запустили промежуточный тип 9-тонной разведывательной машины, вооруженной 20-мм автоматической пушкой и одним 7,92-мм пулеметом в шестигранной вращающейся башне. Танк Pz. Kpfw. II имел ходовую часть от фирмы «Хеншель» из пяти опорных катков среднего диаметра на индивидуальной подвеске в виде четверть– эллиптических рессор, карбюраторный двигатель «Майбах» мощностью 140 л. с. и развивал скорость 40 км/ч. Корпус состоял из каркаса, сваренного из стальных профилей, и приваренных к нему гетерогенных бронеплит. Толщина брони различалась в зависимости от того, какие узлы она прикрывала, но нигде не превышала 15 мм. Экипаж – 3 человека. До апреля 1940 года было выпущено 1088 машин модификаций А, В и С, имевших между собой незначительные конструктивные отличия, направленные в сторону отдельных усовершенствований и удешевления производства.

Чехословацкий легкий танк LT vz.35

Английский пехотный танк Mk. I «Матильда»

Немецкий легкий танк Pz. Kpfw.II Ausf. B

Для вооружения танковых дивизий германские генералы заказали два типа танков: легкий, вооруженный бронебойной пушкой и двумя пулеметами, и средний, весом не более 24 тонн, с короткоствольным орудием калибра 75 мм. Вес машин диктовался грузоподъемностью мостов на дорогах Германии. Скорость для обоих типов была определена в 40 км/ч. Экипаж должен был состоять из пяти человек – командира танка, наводчика, заряжающего, водителя и радиста. Для командира требовалось устройство отдельной башенки с возможностью вести круговое наблюдение. Обязательным условием было наличие радиостанции.

Таким образом, в европейском танкостроении произошла своего рода революция, о чем еще в мае 1936 года сообщал советскому военному руководству С.А. Гинзбург: «В настоящее время лучшие иностранные танки по всем характеристикам, кроме вооружения, обгоняют отечественные образцы, являющиеся развитием конструкций, разработанных шесть-семь лет назад…

В настоящее время развитие отечественных танков идет по пути наращивания массы без изменения двигателя и конструкции ходовой части. Это приводит к тому, что ходовая часть и подвеска отечественных танков являются перегруженными и склонными к выходу из строя во время их боевой эксплуатации…

Считаю, что мы должны, не откладывая, развернуть опытные работы по созданию корпусов танков с толщиной стен не менее 40 мм, а также провести разработку нового типа подвески для танков малого размера большой массы».

Однако именно в это время принимать адекватные решения оказалось некому и некогда. Не до того было.

После процесса над Зиновьевым и Каменевым и другими заговорщиками из «Объединенного центра», разыгранного в августе 1936 года, по всей стране развернулась полномасштабная охота на людей. Советский Союз, как объяснил товарищ Сталин, оказался битком набит шпионами иностранных разведок, диверсантами, врагами народа, проникшими во все государственные и партийные структуры, сколотившими десятки контрреволюционных организаций, готовившими переворот, поголовное убийство любимых вождей и «реставрацию капитализма».

«Вредителей» выявляли везде, а среди недобитых «бывших» – в первую очередь. Дальше шли по отработанной схеме: «Как только двух-трех сволочей поймаем, эти две-три сволочи дадут еще двух-трех сволочей».

На Харьковском заводе № 183 оказались «сволочами», были арестованы и расстреляны (ст. 58 пункты 6, 7, 8 и 11 – шпионаж, подрыв экономики, террор, членство в антисоветской организации) наладившие выпуск быстроходных танков в невиданных в мире масштабах директор завода И.П. Бондаренко, главный инженер Ф.И. Лящ, главный металлург А.М. Метанцев, наконец, начальник танкового КБ А.О. Фирсов – это днем он строил знаменитые БТ-5 и БТ-7, а по ночам, выполняя задание швейцарской разведки, ломал на них шестерни, выводя из строя коробки перемены передач. Злодеям удалось сорвать выпуск получивших высочайшее одобрение машин Н.Ф. Цыганова. Отчаявшийся изобретатель сигнализировал Центральному Комитету партии о том, что задание на производство танков БТ-ИС было загублено вследствие козней: «…вредителя Фирсова, бывшего начальника КБ на заводе ХПЗ, куда оно было передано вредителем Нейманом, бывшим начальником Спецмаштреста; на заводе № 48 (Харьков), где тех. директором был вредитель-фашист Симский, который перетащил на завод № 48 фашиста Гаккеля и поставил его во главе производства БТ-ИС».

Славное было время!

К этому моменту на ХПЗ вышла на финишную прямую работа по танковому дизелю. Правда, мотор продолжал дымить и жрать масло ведрами. К решению проблем подключился Украинский институт авиадвигателестроения, включенный в состав завода в качестве внутреннего НИИ. Из Москвы в помощь харьковчанам прислали дизелистов ЦИАМ М.П. Поддубного и Т.П. Чупахина, начальника кафедры двигателей Военной академии механизации и моторизации профессора С.А. Степанова и доктора технических наук М.А. Хайлова. Непосредственной доводкой двигателя для серийного производства занимались конструкторы под началом И.Я. Трашутина. Последний, кстати, магистерскую диссертацию на тему «Оптимальное проектирование основных деталей дизеля» защитил в Массачусетском технологическом университете. В конце 1937 года бдящие органы установили, что дизельный отдел завода является гнездом «греческой национальной диверсионно-повстанческой организации», и выжгли заразу каленым железом. Были расстреляны «умышленно создававший дефекты» К.Ф. Челпан и его сотрудники – М.Б. Левитан, З.Б. Гуртовой, Г.И. Аптекман. По десять лет исправительных лагерей получили И.Я. Трашутин и Ю.А. Степанов. 21 декабря 1937 года комиссия АБТУ по перспективным работам пришла к выводу, что «в настоящее время РККА не имеет ни одного образца современного танкового двигателя… Количество разработок велико, но в серийное производство в период 1933–1937 гг. не принят ни один». Доводка танкового дизеля, получившего индекс В-2, растянулась еще на два года, и лишь 1 сентября 1939 года двигатель был передан в серийное производство.

С Кировского завода навсегда исчезли в «тюрподах» главный инженер М.Л. Тер-Асатуров, старший инженер М.П. Зигель, начальник СКБ-2 О.М. Иванов, застрелился директор завода К.М. Отс. Главным танковым конструктором Кировского завода в мае 1937 года стал Ж.Я. Котин, молодой человек 29 лет от роду, не блиставший инженерными талантами и не имевший опыта руководства, недостаток технической квалификации заменявший высокой требовательностью и грубостью, но имевший одно несомненное «достоинство» – он был женат на воспитаннице наркома обороны К.Е. Ворошилова. А в заместителях у него ходил приемный сын «первого маршала» Петр Ворошилов. Котин был типичным представителем советской генерации главных конструкторов, которые сами ничего не изобретали, теорий не выдумывали, учебников не писали. Они администрировали, организовывали, пробивали свои проекты, давали обязательства, рапортовали, в общем, руководили. В позднейших биографиях так и напишут: «Под его руководством создавались…» Нигде не укажут, что изобрел инженер Котин, какую «простую и удобную для расчета» формулу вывел, зато сослуживцы вспомнят: «Котин очень хорошо ориентировался в быстро меняющихся вкусах высших политических сфер, он прекрасно угадывал, что когда и кому было нужно».

На заводе № 174 неудачей закончилась попытка оснастить в 1937 году танк Т-26 более мощным двигателем. Работы по созданию дизеля ДТ-26 были прекращены, а форсирование уже существующего бензомотора до мощности 105 л.с. привело к массовому выходу машин из строя по причине обрыва клапанов при движении под нагрузкой. Дело дошло до того, что на месяц выпуск танков Т-26 был прекращен. Последовали отстранение от работы и аресты десятков «вредителей», в том числе многих конструкторов, среди них был Б.А. Андрыхевич, и квалифицированных рабочих. Как удалось выяснить, виноваты были смежники, поставившие заводу «некондиционные» материалы. Однако на всякий случай производство Т-26 возобновили в прежней комплектации. Также провалилась затея вооружить танк 76-мм пушкой КТ (проект Т-26-4): стрельба «трехдюймовки» приводила к разрушению танка.

Большая группа «вредителей» была выявлена и арестована на заводе № 37, в их числе начальник КБ Н.Н. Козырев и его заместитель А.А. Астров.

«Врагами народа» оказались «крестный отец» чуть ли не всех советских танков С.А. Гинзбург («Он был наиболее грамотным из наших специалистов-танкостроителей своего времени», – вспоминал Н.Ф. Шамшурин), начальник кафедры танков и тракторов Военной академии механизации и моторизации РККА профессор В.И. Заславский, старший преподаватель академии Я.В. Обухов. Как и начальник этой самой академии краснознаменец комкор Ж.Ф. Зонберг.

Само собой, сплошь заговорщиками и членами «банды Тухачевского» был коллектив Автобронетанкового управления, арестованный в 1937 году в полном составе, в первую очередь командарм 2 ранга И.А. Халепский, «стоявший во главе «параллельного военного заговора», и комдив Г.Г. Бокис.

Походя стерли в «лагерную пыль» С.П. Шукалова, нашли и расстреляли Н.И. Дыренкова – лицо без определенных занятий, записавшееся в члены «диверсионно-террористической организации», и даже хрестоматийного автора «первого в мире танка» А.А. Пороховщикова в конце концов тоже вычислили, «разоблачили» и приговорили к «высшей мере социальной защиты».

В 1937-м, по сравнению с предыдущим годом, советская танковая промышленность произвела в 2,5 раза меньше боевых машин. В целом за вторую пятилетку на вооружение не было принято ни одной новой модели танка.

Правда, на Ижорском и Горьковском заводах наладили выпуск бронеавтомобилей. Опыты по их конструированию начались сразу, как только в СССР возникла автомобильная промышленность.

С 1933 года пошли в массовую серию легкие бронеавтомобили ФАИ, а с 1936 года – идентичные по компоновке БА-20. Это были двухосные машины с экипажем из двух человек, весившие чуть более двух тонн, предназначенные для ведения разведки, связи и боевого охранения. Корпус сваривался из броневых листов толщиной 6–4 мм. В задней части располагалось боевое отделение с вращающейся башней, в которой монтировался 7,62-м пулемет. По шоссе машина развивала скорость до 90 км/ч.

Самыми распространенными версиями среднего бронеавтомобиля стали пятитонный БА-6 на трехосном шасси и с 8-мм броней и пришедший ему на смену БА-10, имевший толщину брони 10–15 мм. Машина развивала скорость 40–50 км/ч, экипаж состоял из 4 человек. Главной изюминкой конструкции было мощное вооружение: на бронеавтомобили устанавливалась башня от танка Т-26 с 45-мм пушкой и спаренным с ней пулеметом; еще один пулемет размещался в лобовом листе корпуса справа от водителя. Пушечные БА должны были поддерживать наступающую пехоту, уничтожать огневые точки и бронетанковую технику противника, осуществлять охрану своих коммуникаций – то есть их планировалось использовать наравне с легкими танками, которым они не уступали по вооружению и защите и в то же время были гораздо дешевле. Эти БА состояли на вооружении мотоброневых бригад, механизированных полков кавалерийских дивизий, использовались в танковых и механизированных дивизиях.

До начала войны РККА получила более 6000 легких и средних бронемашин, причем пушечные среди них преобладали.

Немцы тоже строили бронеавтомобили, причем немецкие были лучше. Хотя бы потому, что их делали фирмы «Хорьх» и «Бюссинг», а не Горьковский автозавод.

Советский бронеавтомобиль БА-6

Советский бронеавтомобиль БА-10

Немецкие легкие бронеавтомобили Sd Kfz 221/223

Все советские бронеавтомобили создавались на шасси поставленных в 1929 году американцами вполне мирных машин «Форд-А», «Форд-АА» и «Форд-ААА». Освоенные отечественной промышленностью, они превратились в «ГАЗ», но от этого не стали лучше и современнее. Все они оснащались фордовским же двигателем ГАЗ-А мощностью в 40 л.с. и его форсированной версией ГАЗ М-1 – 50 л.с. Фактически наши БА – это одетые в противопульную броню коммерческие легковушки и грузовики с задним приводом. Опыт боевых действий показал невозможность использования пушечных БА на переднем крае по причине их низкой проходимости. Существенным недостатком являлось слабое бронирование и отсутствие кормового поста управления. Неспроста Советская военная энциклопедия еще в 1932 году обращала внимание на необходимость создания «особого шасси» и невозможность «полностью базировать производство бронеавтомобилей на мирной автопромышленности». Единственным достоинством советских пушечных бронеавтомобилей было не имевшее аналогов вооружение.

Все бронеавтомобили Вермахта были машинами специальной постройки. С 1935 года на вооружение разведывательных батальонов стали поступать легкие двухосные модели 221, 222 и 223, весившие 4,8 тонны. Все четыре колеса у них были ведущими и управляемыми. Двигатель «Хорьх» мощностью 75 л.с. позволял развивать скорость 85 км/ч. Защита экипажа, состоявшего из трех человек, обеспечивалась 8-мм броней. В граненой вращающейся башне устанавливался либо один пулемет, либо противотанковое ружье, либо 20-мм автоматическая пушка.

Тяжелая трехосная «специальная машина» 231/232 предназначалась для ведения разведки и поддержки действий моторизованной пехоты. Она оборудовалась двумя постами управления, двигателем «Бюссинг» мощностью в 150 «лошадей» (самый мощный автомобильный двигатель, производимый в СССР, имел 73 л.с.), 20-мм пушкой и пулеметом.

Кроме того, немецкие фирмы производили весившие 8,4 тонны четырехосные бронеавтомобили. Все восемь колес были выполнены ведущими и управляемыми, что обеспечивало высокую проходимость, а две рулевые колонки позволяли двигаться в шестискоростном режиме (до 80 км/ч) как вперед, так и назад. Вооружение состояло из 20-мм пушки и одного пулемета, экипаж – 4 человека.

До середины 1941 года в Германии было построено примерно 1700 бронемашин разных типов, тяжелые составляли примерно четверть от общего количества.

Немецкий тяжелый бронеавтомобиль Sd Kfz 232

В 1937 году обобщались первые итоги гражданской войны в Испании, где сошлась в открытом бою советская, итальянская и германская бронетехника. Гитлер послал на помощь поднявшему антикоммунистический мятеж генералу Франциско Франко добровольческий легион «Кондор», в составе которого действовал 88-й танковый батальон, оснащенный 41 машиной Pz I. Чуть позднее на Пиренейском театре прошел обкатку и «Панцер II». Итальянцы направили фалангистам свои танкетки «Ансальдо».

«Фашистские машины» во всех отношениях оказались слабее Т-26 и БТ-5, поставленных Испанской республике товарищем Сталиным в количестве 347 штук. «Легкие немецкие танки, – докладывал «генерал Пабло», он же главный советник по танковым делам комкор Д.Г. Павлов, – в борьбе с республиканскими пушечными танками не входили ни в какое сравнение и расстреливались беспощадно». Еще бы, наша «сорокапятка» уверенно проламывала 15-мм немецкую броню с прицельной дистанции 1200 метров; не спасало ситуацию усиление лобовой части Pz II путем наложения дополнительных 15-мм и 20-мм броневых листов. В то время как снаряд немецкой 20-мм пушки KwK-30 сохранял необходимую бронепробиваемость на дальности 300–500 метров. Итальянские машины Дж. Фуллер вообще называл «эффективно движущимися гробами». К тому же для поражения живой силы противника к советской 45-мм пушке был разработан осколочно-фугасный снаряд, а из германской пукалки (по немецкой классификации она считалась пулеметом) убить человека можно было только путем прямого попадания. Дошло до того, что франкисты объявили денежную премию за каждый захваченный советский танк и через год боевых действий укомплектовали четыре танковые роты трофейными Т-26, БТ-5 и бронеавтомобилями БА-6.

Отечественных танкистов и танкостроителей застал врасплох другой сюрприз – массовое применение на поле боя подвижной, малозаметной и скорострельной противотанковой артиллерии – 37-мм «Рейнметаллов» и «Бофорсов», 20-мм «Солотурнов» и противотанковых ружей. Тогда же немцы впервые использовали против советских танков легендарные 88-мм зенитки.

В материалах совещания НКТ АБТУ, состоявшегося в январе 1937 года, указывалось:

«Значительное увеличение противотанковых скорострельных орудий калибра 17–44 мм может привести к тому, что удар механизированной бригады может быть отражен с большими потерями для последней… Необходимо проведение спешных работ по созданию танков прорыва тяжелого бронирования, а также артиллерийских танков, вооруженных орудиями большой мощности для борьбы с огневыми точками и скоплениями боевой силы».

Налицо было отставание от западных держав, строивших машины нового поколения. Ни один из перспективных танков не мог считаться современным, так как не обеспечивал защиту от малокалиберных снарядов, хотя и в Ленинграде, и в Харькове эту проблему пытались решать.

Танк БТ-СВ-2 «Черепаха»

Первый советский танк с противоснарядной броней, или «малый танк тяжелого бронирования» Т-46-5 (объект 111), развивая линию «двадцатьшестых», создали на заводе № 185 под руководством С.А. Гинзбурга и М.П. Зигеля. Получилась 32-тонная машина, вооруженная 45-мм пушкой и двумя пулеметами, развивавшая скорость всего 30 км/ч, зато имевшая лобовую и бортовую броню толщиной 60 мм. Был изготовлен опытный образец, но танк в серию не пошел, в первую очередь потому, что вооружение было сочтено недостаточно мощным, а почти все его разработчики и заказчики оказались «врагами народа».

В Харькове, на заводе № 48, конструкторское бюро Н.Ф. Цыганова, кроме модели БТ-ИС, разработало танк с улучшенной броневой защитой БТ-СВ-2 «Черепаха». Его основным принципиальным отличием стала конструкция бронекорпуса, листы которого располагались под большими углами наклона. Корпус совершенно не имел выступающих частей и вертикальных поверхностей. В целом схема бронирования была срисована с французского FCM-36. Ходовая часть прикрывалась наклонным фальшбортом, затруднявшим экипажу ремонт гусениц. Опытный образец изготовили с использованием обычных стальных листов толщиной 15 мм, предполагая в перспективе заменить их 25-мм или даже 40-мм броней. В ходе испытаний, проведенных в конце 1937 года, примененный принцип бронирования был признан вполне приемлемым. Вместе с тем отмечалось, что при наличии реальной брони масса танка возрастет до 25 тонн, чего ходовая часть колесно-гусеничного БТ «не потянет». Работы над «Черепахой» свернули в начале 1938 года в связи с арестом Н.Ф. Цыганова, он оказался «фашист», как и другие члены его КБ.

Конструкторское бюро Харьковского завода № 183 после А.О. Фирсова возглавил М.И. Кошкин, ранее работавший в Ленинграде над тяжелыми танками. Конструкторский талант у Кошкина прорезался довольно внезапно и несколько поздновато. Общее образование Михаила Ильича состояло из двух классов церковно-приходской школы, «если не считать самообразования». В возрасте одиннадцати лет он пошел работать на фабрику. В 1917 году был призван в армию, но за веру, царя и Отечество повоевать не успел. Гражданскую войну прошел комиссаром, в 1921–1924 годах учился в Коммунистическом университете имени Я.М. Свердлова, по окончании которого находился на советской и партийной работе в Вятке: был директором кондитерской фабрики, секретарем райкома. В 1929 году партия направила его на учебу в Ленинградский политехнический институт, который Кошкин окончил в 1934 году в возрасте 36 лет. Лишь после этого он занялся конструированием танков на заводе имени Кирова, в короткий срок достигнув должности заместителя начальника КБ. Под руководством Гинзбурга и Зигеля «молодой специалист» Кошкин участвовал в разработке танка Т-46-5, причем если двух первых фигурантов по итогам работы арестовали и посадили, то Михаил Ильич получил орден «за досрочное выполнение задания по модернизации одной из боевых машин». В Харькове нового начальника танкового КБ встретили настороженно.

В августе 1937 года ХПЗ получил техническое задание на проектирование танка БТ-20 массой до 15 тонн, с наклонным бронированием толщиной 20–25 мм, 45-мм либо 76-мм пушкой, тремя пулеметами, огнеметом «для самозащиты», дизельным двигателем и ходовой частью по типу БТ-ИС (не знаю, чем уж там стукнуло товарищей военных, но и от бюро Астрова они потребовали новый плавающий колесно-гусеничный танк Т-39 с 200-сильным дизелем и огнеметом «для защиты сзади»). Танк должен был пойти в серию 1 мая 1939 года.

Для решения этой задачи, «ввиду чрезвычайной серьезности данной работы и крайне сжатых сроков», в октябре 1937 года на заводе было создано отдельное КБ (подчиненное непосредственно главному инженеру завода, минуя Кошкина). В него вошли местные конструкторы А.А. Морозов, Н.А. Кучеренко, А.А. Молоштанов, М.И. Таршинов, В.М. Дорошенко, М.М. Лурье, П.П. Васильев, Я.И. Баран, а также большая группа выпускников Военной академии механизации и моторизации. Начальником ОКБ стал военинженер 3 ранга А.Я. Дик. Эскизный проект БТ-20 был утвержден 25 марта 1938 года, с двухмесячным отставанием от сроков, указанных правительством. Виновных вычислили молниеносно: А.Я. Дика и его «сообщников» арестовали, ОКБ расформировали. Дальнейшую работу возглавил М.И. Кошкин. Тогда же К.Е. Ворошилов предложил создать чисто гусеничный вариант танка – это по поводу мифа о том, что Т-34 якобы был «инициативным» проектом гениального Кошкина. К мнению маршала присоединились другие военные, в частности, новый начальник АБТУ комкор Д.Г. Павлов, посоветовавший усилить бронирование лобовой части до 30 мм и предусмотреть установку 76-мм пушки.

В августе 1938 года проект БТ-20/А-20 рассматривался на заседании Главного Военного совета. Вскоре после этого было утверждено решение об изготовлении машины в двух вариантах. К январю КБ-24 выполнило рабочие чертежи танка А-20 и начало проектирование гусеничной машины А-32. В феврале 1939-го на заседании Комитета Обороны Сталин дал окончательное «добро» строить оба танка и испытывать их параллельно.

Ленинградцы должны были представить новый тяжелый танк. Один проект разрабатывался КБ завода опытного машиностроения № 185 под руководством М.В. Барыкова, выпущенного из зиндана С.А. Гинзбурга и Э.Ш. Палея; другой – СКБ-2 Кировского завода под руководством Ж.Я. Котина, ведущим конструктором был Н.В. Цейц (его скоро посадят и заменят А.Е. Ермолаевым). В августе 1938 года ЦК ВКП(б) поставил Комитету Обороны конкретную задачу: создать образцы танков с противоснарядным бронированием к июню 1939 года. На заводе № 37 Н.А. Астров трудился над новым плавающим танком (Николая Александровича тоже сначала отстранили от работ, повторно арестовали, но затем отпустили и водворили на прежнее место).

Хотя все конструкторские бюро работали в режиме бешеной гонки, новое поколение советских боевых машин пошло в серию только в 1940 году. До этого времени в возрастающем количестве выпускали обкатанные старые конструкции, стараясь выжать из них максимум возможного.

Еще весной 1938 года испытатели пришли к выводу: «Т-26 является танком устарелой конструкции. Необходимо срочно разработать достойную замену этой машине». Но достойной замены не было. Начиная с 1938 года, на Т-26 начали устанавливать стабилизатор линии прицеливания пушки в вертикальной плоскости. В качестве средства радиосвязи использовали радиостанцию 71-ТК-1 со штыревой антенной вместо поручневой. С февраля 1939 года танк получил подбашенную коробку с наклонными бронелистами, задний башенный пулемет убрали, боекомплект пушки довели до 165 снарядов, подвеску усилили за счет введения пятилистовых рессор вместо трехлистовых, упразднили фары боевого света. С 1940 года подбашенную коробку стали выполнять из 20-мм гомогенной стали вместо цементированной. Наконец, в ходе советско-финской войны около сотни танков оснастили бронеэкранами, доведя толщину лобовой брони до 60 мм. За перегрузку пришлось заплатить снижением маневренности, проходимости и общей надежности конструкции. С 1938 по 1941 год построили еще 4156 машин, каждую десятую – в огнеметном варианте. Танк Т-26 стал самым массовым предвоенным танком Красной Армии, всего промышленностью было выпущено 11 218 единиц.

Харьковский завод в конце 1939 года приступил к выпуску заключительной версии «быстроходного истребителя». Основное и кардинальное отличие БТ-7М заключалось в установке на нем долгожданного танкового дизеля марки В-2, что позволило сократить возимый запас топлива и отказаться от дополнительных баков, почти вдвое при этом увеличив запас хода. Строили их всего полгода, но успели выпустить более 700 машин. БТ-7М стал последним колесно-гусеничным танком в советской истории, да и являлся таковым лишь конструктивно. В реальности он не мог передвигаться на колесах, так как резиновые бандажи опорных катков не выдерживали значительно выросших нагрузок и разлетались в клочья.

Всего «паровозостроители» произвели 8060 танков линии БТ, в том числе (если даже признать «двойку» и «пятерку» ограниченно годными к боевым действиям) 5587 танков типа БТ-7, БТ-7А и БТ-7М – выдающихся машин своего времени.

На Т-28 с 1938 года начали устанавливать 76-мм пушку Л-10 конструкции И.А. Маханова с длиной ствола в 26 калибров и начальной скоростью снаряда 555 м/с, обладавшую значительно большей мощностью, чем КТ-28 (с дистанции 1000 метров Л-10 по нормали пробивала 50 мм брони); появился пулемет в кормовой нише и зенитная турель. Нахлебавшись финского опыта, танки стали оборудовать броневыми экранами. Толщина лобовой брони корпуса и башни была увеличена до 50–80 мм, бортовой – до 40 мм, масса выросла до 32 тонн. Наконец, под занавес была выпущена партия с конической главной башней. До 1940 года произвели 523 танка Т-28.

Последние шесть машин Т-35, выпущенные в 1939 году, также получили конические башни и усиленное бронирование, в результате чего вес машины достиг 55 тонн. За пять лет «со стапелей» сошел 61 пятибашенный монстр.

В том же году построили последнюю серию из 158 «плавунцов» Т-38.

В Третьем рейхе танковые теоретики «блицкрига» получили, наконец, от промышленности весь спектр задуманных ими полноценных боевых машин – от Pz. III до Pz. IV.

В октябре 1938 года, после выпуска небольших опытных партий, пошел в массовую серию танк прорыва Pz. Kpfw. III Ausf. E, F, созданный фирмой «Даймлер-Бенц». Он имел боевую массу 19,5 тонны. Ходовая часть состояла из закрепленных на торсионах шести сдвоенных обрезиненных опорных катков, первая и последняя пара катков дополнительно имели гидравлические амортизаторы. Запас хода по шоссе – 165 км. Вооружение включало 37-мм полуавтоматическую пушку и три пулемета MG 34.

В 1939 году началось крупносерийное производство танка поддержки Pz. Kpfw. IV Ausf. В, имевшего практически аналогичную компоновку и конструкцию и массу до 19 тонн. В башне устанавливалось 75-мм орудие длиной 24 калибра и спаренный с ним пулемет. Еще один пулемет в шаровой установке находился в лобовом листе корпуса справа. Запас хода – 200 км.

Обе машины имели сварные корпуса, один и тот же 12-цилиндровый карбюраторный двигатель «Майбах» HL120TR жидкостного охлаждения мощностью 300 л.с., развивали скорость 40 км/ч, несли 30-мм хромоникелевую гетерогенную броню, экипаж из пяти человек, наблюдательную башенку для освобожденного от лишних забот командира. На танках нашли применение многие новшества: торсионная подвеска опорных катков, управление с помощью сервоприводов и планетарных механизмов поворота. Особенно хороши были трансмиссия с шестискоростной коробкой передач, средства связи и наблюдения. Машины получились надежные, легко управляемые и комфортные для экипажа. Все дело в принципиальном требовании заказчика: «Танки должны обеспечивать хорошее наблюдение и быть удобными в управлении».

Немецкий танк Pz. Kpfw. III Ausf. B

Немецкий танк Pz. Kpfw. IV Ausf. C

Все немецкие танки были оборудованы УКВ-станциями FuG 5, предназначенными для общения внутри подразделения, а командирские – комплектом радиооборудования, позволявшим обеспечивать связь между батальонами, со штабом дивизии, взаимодействовать с авиацией.

После оккупации Чехии немцам приглянулась удачная машина LT-38 конструкции А. Сурина, весившая чуть меньше 10 тонн и развивавшая скорость 42 км/ч. На ней устанавливались 6-цилиндровый карбюраторный мотор мощностью 125 л.с., планетарная коробка передач и двухступенчатый планетарный механизм поворота. Опорные катки большого диаметра были сблокированы по два на листовых горизонтальных рессорах с механическими амортизаторами. Корпус был полностью клепаный, бронирование варьировалось от 10 до 25 мм. Вооружение состояло из 37-мм пушки и двух пулеметов. На части машин лобовая броня была доведена до 50 мм. На башне имелась командирская башенка с триплексами. Благодаря хорошо продуманной компоновке внутри танка свободно размещались четыре человека. В танковые части Вермахта чешские машины под обозначением Pz. Kpfw. 38(t) начали поступать в 1939 году. Столь же охотно немцы поставили под ружье «приватизированные» LT-35.

1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу и тем самым ввязался во Вторую мировую войну, имея 3195 танков, в том числе 1663 Pz. I и 1223 Pz. II. «Тяжелых» Pz. IV было всего 211 штук, «средних» Pz. III, после года серийного производства, – 98. Фактически Вермахт разгромил польскую армию на учебных машинах.

Сообщник фюрера по разделу Речи Посполитой, товарищ Сталин, на защиту от неожиданностей и случайностей «жизни и имущества братских белорусских и украинских народов», которые он тут же начнет отстреливать и раскулачивать, двинул свыше 6000 танков – менее трети от того, что имелось у Кремля.

После Французской кампании Гитлер потребовал перевооружить «тройку» длинноствольной 50-мм пушкой L/60. Однако управление вооружений, с целью ускорения процесса, выбрало пушку с длиной ствола 42 калибра и соответственно более низкой начальной скоростью снаряда. Она ставилась в танках Pz. Kpfs. III Ausf. E, F,G. На появившейся в 1940 году модификации Н за счет экранов увеличили толщину брони лобовых и кормовых деталей корпуса до 60 мм. Боевая масса возросла до 21,8 тонны. Танк Pz. IV также получил дополнительную броневую защиту: толщину листов лобовой части корпуса довели до 50, на бортах – до 30, на башне – до 50 мм. Боевая масса модификаций E и F, выпускавшихся в 1940–1941 годах, выросла до 22 тонн.

На перспективу в конструкторских бюро фирм «Хеншель» и «Порше» отрабатывался проект VK – будущий «Тигр».

Немецкое штурмовое орудие StuG III

15-см гаубица на базе танка PZ. Kpfw. I

4,7-см противотанковая СУ на базе танка PZ. Kpfw. I

20-мм зенитная СУ на базе танка PZ. Kpfw. I

Машина технической помощи на базе танка PZ. Kpfw. I

В начале 1940 года на вооружение Вермахта стали поступать самоходные установки, созданные на базе ходовой части танка Pz.Kpfw. III. Суть идеи, выдвинутой, как утверждают, генералом Манштейном, была проста: придать наступающей пехоте мобильную бронированную артиллерию, не уступающую танкам в проходимости, действующую непосредственно в боевых порядках, которая с ближней дистанции будет подавлять огневые точки противника. Отсутствие вращающейся башни в таких машинах позволяло упростить и значительно удешевить конструкцию, а также устанавливать в боевой рубке более мощные пушки. Штурмовое орудие Stu.G III имело боевую массу 20,2 тонны, толщину лобовой брони 50 мм, бортовой – 30 мм. Вооружение состояло из 75-мм короткоствольной пушки. Все четыре члена экипажа размещались в рубке. «Артштурм» состоял на вооружении батальонов штурмовых орудий моторизованных дивизий и рот штурмовых орудий пехотных дивизий.

С весны 1940 года танковым дивизиям придавались отдельные роты 150-мм самоходных гаубиц, а моторизованным корпусам – батальоны 47-мм противотанковых САУ (и те и другие были созданы на базе «единички») – всего построили 240 машин. Для прикрытия подвижных соединений от атак с воздуха во время марша им придавались зенитные самоходные установки, вооруженные 20-мм автоматическими пушками.

Вообще, немцы на базе каждого шасси создавали целый спектр весьма «полезных в хозяйстве» специализированных машин. Кроме многообразных образцов самоходной артиллерии – это траспортеры боеприпасов, мостоукладчики, ремонтно-эвакуационные и саперные машины.

В Советской стране между тем из гусеничной бронетехники массово клепали исключительно танки. Тысячами. Нет, попытки сконструировать что-то еще предпринимались непрерывно. Но в результате все равно получались танки.

Еще в 20-е годы было проработано несколько вариантов придания подвижности артиллерийским системам – от батальонной самоходной гаубицы «на поводке» конструкции Н.В. Каратаева, передвигавшейся со скоростью пешехода, до использования автомобильных и тракторных шасси. На заводе «Красный арсенал» даже было создано специальное «самоходное КБ», впрочем, так ничего пригодного для боевого применения и не создавшее. С развитием отечественного танкостроения работы в области самоходной артиллерии приобрели истинно советский размах.

Едва был принят на вооружение первый серийный танк МС-1, как на его базе начали проектировать 76-мм пушечную установку, самоход со спаренной 37-мм зениткой и ЗСУ, вооруженную счетверенной пулеметной установкой. Но МС-1 устарел почти мгновенно, поэтому конструкторов переориентировали на использование шасси ударного танка Т-19. Однако и его на вооружение не приняли, запустив в массовое производство англо-американские образцы. В октябре 1930 года Реввоенсовет принял «Постановление об опытной системе бронетанкового вооружения в части самоходных артиллерийских самоходок», согласно которой для мотомеханизированных соединений требовалось разработать около двадцати типов самоходок, в том числе 122-мм гаубицу на шасси среднего танка, 76-мм пушку сопровождения, 45-мм противотанковую установку и 37-мм зенитную установку – на базе Т-26 и 76-мм динамореактивную пушку на базе Т-27. Поскольку воевать предстояло со всем миром, то, по мысли М.Н. Тухачевского, вслед за 40 тысячами танков во втором и третьем эшелонах на врага должна была двинуться вся продукция тракторостроительных заводов – «суррогативные» танки Дыренкова. Для их сопровождения и поддержки пехоты была заказана «самоходная установка вторых эшелонов» – 76-мм пушка на базе трактора. Кроме того, в 1931 году Спецмаштрест получил задание разработать средства механизации артиллерии большой и особой мощности.

«Скоротечность современного боя, – указывала Советская военная энциклопедия, – требует быстрого реагирования артиллерии на требования других родов войск, что должно отразиться на организации современной артиллерии в виде увеличения удельного веса артиллерии сопровождения, особенно самоходной, в усилении зенитной моторизованной артиллерии…»

Работы по созданию самоходных артиллерийских установок были сосредоточены в основном в ОКМО завода имени Ворошилова и на заводе «Большевик». Первой попыткой установить 76-мм орудие на Т-26, воплощенной в металл, явилась СУ-1 закрытого типа, разработанная в 1932-м под руководством П.Н. Сячинтова и Л.С. Троянова. Но при ударных планах по выпуску танков для САУ лишних шасси не нашлось.

Почти одновременно завод «Большевик» совместно с военным складом № 60 (профильным занятием работников этого «склада» было строительство бронепоездов) представил два варианта самохода «второго эшелона» – трактор «Коммунар» (в немецком отечестве – «Ганомаг»), вооруженный полевой трехдюймовкой обр. 1902 года (СУ-2) и 76-мм зениткой обр. 1915 года (СУ-5). Комиссия УММ признала их вполне боеспособными. Была начата постройка опытной серии в двенадцать единиц, но вскоре она была прекращена.

Неудачей окончилась четырехлетняя эпопея по превращению Т-27 в «малый артсамоход». Сначала на танкетку пытались установить 37-мм пушку Гочкиса, но тогда в ней не помещался боекомплект; для его транспортировки предназначался специальный прицеп. В 1933 году была создана СУ-3, вооруженная 76-мм динамореактивной пушкой, но войсковых испытаний одолеть не смогла. Еще через два года появилась артсистема КТ-27. Она состояла из двух переделанных танкеток: на первой размещались водитель и 76-мм полковая пушка, на второй – орудийная прислуга и боеприпасы. Военным такое решение не понравилось.

Одним из пунктов программы танкостроения на вторую пятилетку стояло принятие на вооружение самоходной артиллерийской установки «на агрегатах общевойскового танка». В 1934 году КБ завода № 185 разработало единый «малый триплекс» СУ-5, включавший универсальный лафет с откидными упорами, выполненный на базе Т-26, и устанавливаемые на нем взаимозаменяемые орудия: 76-мм дивизионную пушку (СУ-5-1), 122-мм гаубицу (СУ-5-2) и 152-мм мортиру (СУ-5-3). Ввиду ограничения возимого боезапаса, комплекс дополнялся бронированным патроновозом на том же шасси. Полигонные испытания дали положительные результаты, но изготовлено было только 34 машины (с мортирой – одна). В 1935 году завод представил АТ-1 – «артиллерийский танк», вооруженный 76-мм пушкой ПС-3 и двумя пулеметами. Он предназначался для сопровождения танков дальней поддержки пехоты и танковых групп дальнего действия и по идеологии, и даже внешне, представлял собой аналог немецкого «Артштурма», правда, с противопульным бронированием. Машина имела боевую рубку с верхним поясом в виде откидных щитов, что улучшало обзор поля боя и условия работы экипажа. АТ-1 выпустили 10 штук и отказались от них в пользу танка БТ-7А.

37-мм малый артсамоход на базе Т-27

Артиллерийский танк АТ-1

В качестве средства ПВО механизированных и кавалерийских соединений проектировались самоходки под 76-мм зенитную пушку на удлиненном шасси Т-26 (СУ-6) и 45-мм зенитку на базе Т-28 (СУ-8). Дальше опытных экземпляров дело не пошло. Точно так же сложилась судьба проектов противотанковых СУ-37 и СУ-45 на базе разведывательных танков Т-37 и Т-38.

Наконец, летом 1934 года в рамках создания самоходной артиллерии РКГ по программе «Большой дуплекс» на основе узлов Т-28 и Т-35 был создан 48-тонный экспериментальный самоход, получивший индекс СУ-14. Корпус машины изготавливался из клепаной брони толщиной 10–20 мм, вооружение состояло из 203-мм гаубицы или 152-мм пушки, установленной на открытой платформе, и трех возимых в боевом отделении пулеметов. Двигатель М-17 позволял машине разгоняться до 27 км/ч. Экипаж – 7 человек. Переделка, доводка, испытания затянулись на два с половиной года. Планом на 1937 год предусматривалось изготовление установочной партии из пяти машин СУ-14-2 с 152-мм орудием Бр-2 в бронированной рубке. За успехи и достижения П.Н. Сячинтова наградили орденом Ленина, через несколько месяцев за вредительство и шпионаж – арестовали и расстреляли. Все работы про подготовке серийного производства СУ-14 были прекращены. Два имевшихся образца сдали на склад.

На этом работы по созданию самоходной артиллерии в СССР прекратились. Единственным результатом за десять лет бурной деятельности на ниве моторизации артиллерии оказались накопленный опыт, небольшая партия машин СУ-5, сотня установленных на автомобильные шасси 76-мм полковушек СУ-1-12 да разработанный И. Магдасиевым гусеничный лафет для 203-мм гаубицы Б-4, позволявшей ей самостоятельно передвигаться со скоростью около 10 км/ч. Кстати, Магдасиева тоже пришлось расстрелять. Как и главного редактора и соредакторов Советской военной энциклопедии и весь ее вредительский редакционный совет, за исключением председателя – К.Е. Ворошилова.

Новая генерация военачальников решила, что самоходные артиллерийские установки не очень-то и нужны. В их понимании САУ представляла собой всего-навсего плохой танк.

Именно в 1937 году из цехов фирмы «Даймлер-Бенц» выкатился опытный образец самоходки «Артштурм», ставшей самой массовой бронированной машиной Вермахта, а после ее вооружения в 1942 году длинноствольным орудием – и основным противотанковым средством. Их выпустили более 10 500 единиц как в штурмовом, так и в противотанковом варианте.

Буквально через месяц после германского нападения советское руководство было вынуждено предпринимать лихорадочные действия в целях компенсировать огромные потери в танках и наладить выпуск простых, дешевых, обладающих хорошей проходимостью и пушечным вооружением бронированных машин. Так, Харьковскому и Сталинградскому заводам 20 июля 1941 года поручили срочно разработать и в течение августа – сентября изготовить 750 тракторов с 25-мм броней, вооруженных 45-мм пушкой. Еще одной импровизацией была установка вращающейся части 57-мм противотанковой пушки на тягаче «Комсомолец». Когда немцы дошли до Москвы, вспомнили и о СУ-14. Обе машины использовались для стрельбы с закрытых позиций в составе «Отдельного тяжелого дивизиона особого назначения».

Лишь с февраля 1943 года на фронт стали поступать серийные самоходные установки СУ-76 (противотанковая пушка ЗИС-3 на базе легкого танка Т-60) и СУ-122 (с гаубицей М-30 на базе Т-34), из которых немедленно сформировали первые самоходно-артиллерийские полки – 1433-й и 1434-й. Самоходы были сыры, ненадежны, с множеством конструктивных недостатков (неудивительно – от постановления ГКО, предписывавшего начать их проектирование, до принятия на вооружение прошло 48 дней!), но уже после первых боев начальник артиллерии РККА докладывал Государственному Комитету Обороны: «…самоходные орудия нужны, так как ни один другой вид артиллерии не дал такого эффекта в сопровождении атак пехоты и танков и взаимодействия с ними в ближнем бою. Материальный ущерб, нанесенный противнику самоходными орудиями, и результаты боя окупают потери».

Но все это будет через шесть лет после разгрома в 1937 году конструкторского бюро завода № 185.

До «бронетранспортеров для пехоты» руки тоже не дошли. (К тому же идея принадлежала Тухачевскому, еще в марте 1931 года предложившему создать колесный БТР, или, как он его называл, «танк десанта пехоты», который должен был нести командира с 22 бойцами, прикрытыми броней «против крупнокалиберного пулемета».)

В апреле 1941 года советская военная делегация в последний раз посетила Третий рейх. Гитлер, уже подписавший план «Барбаросса», велел показать «товарищам» все, в том числе и танковые заводы. Арийскими «панцервагенами» русские совершенно не впечатлились. Недоверчиво покачивая головами, они ощупали продемонстрированную им технику и убыли в уверенности, что самые лучшие образцы немцы припрятали. Как вспоминает Гудериан, «…русские, осматривая наш танк типа T-IV, не хотели верить, что это и есть наш самый тяжелый танк. Они неоднократно заявляли о том, что мы скрываем от них наши новейшие конструкции, которые Гитлер обещал им показать».

«Ага! – сделали вывод самые догадливые. – Кажется, сами русские уже обладают более тяжелыми и совершенными типами танков, чем мы». Но Гитлер никаких выводов не сделал. Как и Сталин, он просто не верил в то, во что верить не хотел.

Немцы не только показали свою технику, но и продали ее образцы. Наши купцы охотно покупали все, что касается авиации, артиллерии и флота, но из бронетехники приобрели только Pz. Kpfw. III Ausf. F. На полигоне ГАБТУ в Кубинке его подвергли всесторонним испытаниям, высоко оценили качество брони, трансмиссии, подвижность, прекрасную обзорность и комфортабельность, но с удовлетворением отметили, что по бронированию и вооружению «тройка» уступает новейшим советским машинам.

Это дало Сталину повод заявить на встрече с выпускниками военных академий 5 мая 1941 года: «С точки зрения военной в германской армии ничего особенного нет – и в танках, и в артиллерии, и в авиации».

У самого Иосифа Виссарионовича кое-что особенное было. К этому времени танковая промышленность почти на 100 % перешла к выпуску машин новейших типов – Т-40, Т-34 и КВ.

Для замены в войсках танков Т-37А и Т-38 коллектив Н.А. Астрова на заводе № 37 создал 5,5-тонную плавающую машину с противопульным бронированием, вооруженную спаренной установкой пулеметов ДШК и ДТ. Чуть позднее в башне устанавливали 20-мм авиационную пушку ШВАК. В ходовой части была использована индивидуальная торсионная подвеска опорных катков, снабженных резиновыми бандажами. Танк комплектовался двигателем ГАЗ-11 (он же «Додж-Д5») мощностью 70 л.с. На суше Т-40 развивал скорость 45 км/ч, на воде – 6 км/ч. Увеличенный внутренний объем позволял разместить на командирских танках радиостанцию 71-ТК-3. В ходе испытаний танк совершил 3000-километровый пробег по маршруту Москва – Минск – Киев – Москва с преодолением всех встречавшихся водных преград.

На заводе опытного машиностроения имени Кирова бригада конструкторов под руководством С.А. Гинзбурга спроектировала весьма перспективный легкий танк сопровождения, призванный заменить Т-26. Его ходовая часть состояла из шести опорных катков с торсионной подвеской, направляющего колеса, кормового ведущего колеса и трех поддерживающих катков. Корпус танка, получившего индекс Т-50, сваривался из цементированных броневых листов толщиной 25–37 мм, имевших углы наклона 40–57 градусов, надежно защищавших от огня 37-мм орудий. В башне устанавливалась 45-мм пушка 20К и два спаренных с ней пулемета. Шестицилиндровый дизель В-4 мощностью 300 л.с. позволял 14-тонной боевой машине двигаться с максимальной скоростью 52 км/ч. Экипаж состоял из четырех человек, причем трое находились в башне. Впервые после МС-1 на советском танке появилась командирская башенка. По огневой мощи и броневой защите Т-50 превосходил все легкие и большинство средних танков других стран. Его производство весной 1941 года поручили заводу № 174 имени Ворошилова.

Т-50 планировали сделать основным танком РККА. В боях он показал великолепные качества. В письме коллективу завода начальник АБТУ писал: «Ваш новый танк чрезвычайно нужен на фронте. Он безотказен, малозаметен, прекрасно забронировал, имеет прекрасную проходимость и подвижность. Командование Красной Армии просит вас приложить все силы для всемерного форсирования выпуска танков фронта». Однако во втором полугодии 1941 года выпустили всего 50 единиц: развернуть массовое производство машины в условиях военного времени так и не удалось в первую очередь из-за прекращения выпуска дизеля В-4.

К лету 1939 года в Ленинграде изготовили опытные образцы тяжелых машин, предназначенных для качественного усиления общевойсковых соединений при прорыве особо сильных и заблаговременно укрепленных оборонительных полос. Кировский завод представил танк СМК («Сергей Миронович Киров»), завод имени Кирова – Т-100. Хотя делали их разные коллективы, но – под один заказ. В результате по компоновке получились танки-близнецы. Первоначально они должны были иметь по три башни с пушечно-пулеметным вооружением, однако на одном из заседаний Комитета Обороны товарищ Сталин снял с макета СМК кормовую башню и предложил так и оставить. Потакая вкусам вождя, убрали «лишнюю» башню и на Т-100. Сэкономленный вес направили на утолщение брони.

Легкий плавающий танк Т-40

Легкий танк Т-50

Ходовая часть танка Т-100, весившего 58 тонн, состояла из восьми двускатных опорных катков, четырех поддерживающих катков, ведущих колес заднего расположения с зубчатыми венцами и литых направляющих колес с механизмами натяжения винтового типа. Машина имела индивидуальную балансирно-рессорную подвеску и листовые рессоры без амортизаторов. Корпус был собран из катаных листов и литых деталей, соединенных сваркой, заклепками и болтами. Танк имел бронирование толщиной 50–60 мм, обеспечивавшее защиту от огня противотанковой артиллерии калибра до 47 мм на дальности стрельбы менее 500 метров. Две литые орудийные башни конической формы располагались одна за другой по продольной оси корпуса. В задней башне была установлена 76-мм пушка с пулеметом, в передней – 45-мм пушка и пулемет. Третий пулемет монтировался в шаровой установке в кормовой части верхней башни. Карбюраторный «глиссерный» двигатель ГАМ-34-ВТ (созданный для торпедных катеров и морских охотников) мощностью 850 л.с. позволял развивать скорость до 36 км/ч. Экипаж состоял из 8 человек.

Танк СМК весил 55 тонн, имел торсионную подвеску, тот же двигатель, аналогичные параметры, на один пулемет больше, при экипаже в 7 человек.

Параллельно с СМК группа Н.Л. Духова разработала проект тяжелого танка КВ – «Климент Ворошилов». Или, как осторожно шутили в конструкторском бюро, «Котин – Ворошилову». По сути дела, КВ представлял собой «укороченный» на два опорных катка СМК с одной башней и дизельным двигателем В-2К мощностью 600 л.с. По рекомендации АБТУ на танк собирались установить планетарную коробку передач типа «Шкода» (дело в том, что чехи привезли в Москву танк LT-35, который советское правительство якобы собиралось купить; днем заинтересованные стороны вели отчаянный торг, а ночью дипломники ВАММ им. Сталина дотошно копировали наиболее интересные узлы запертого в ангаре под «надежной охраной» чужеземца – подвеску, коробку передач, механизмы поворота, приборы наблюдения), но потом решили, что сойдет и обычная отечественная, безвозмездно позаимствованная в свое время у американцев. Он весил 47,5 тонны, толщина лобовой и бортовой брони составляла 75 мм (бронирование литой башни – 95 мм); экипаж – 5 человек. Вооружение состояло из четырех пулеметов и 76-мм пушки Л-11 с длиной ствола 30 калибров. Ее 6,5-кг бронебойный снаряд с начальной скоростью 612 м/с вертикальную броню толщиной 52 мм пробивал с дистанции 1000 метров, а 60-мм – с 500 метров. В то время как «шкуру» КВ и СМК не брало ни одно из существовавших противотанковых орудий, даже с пистолетной дистанции. Так, немецкая 37-мм пушка с 500 метров могла пробить 30 мм вертикальной брони, при изменении угла встречи – и того меньше, а французские и чехословацкие 47-миллиметровки с того же расстояния – 40 мм. Даже новейшее противотанковое орудие Pak. 38 калибра 50 мм, по свидетельству генерала Э. Рауса, имело шанс пробить броню КВ только «при самых благоприятных условиях с близкого расстояния… Пробоина получалась диаметром с карандаш».

Тяжелый танк Т-100

Тяжелый танк СМК

Все новые машины в конце сентября продемонстрировали государственной комиссии, членами которой были Вознесенский, Жданов, Микоян, Павлов. Начальству особенно потрафили танки Кировского завода, один вид которых наглядно выражал мощь пролетарской державы. Однобашенный КВ на показе бодро сносил деревья, раздвигал надолбы, расстреливал мишени, показал вполне удовлетворительную маневренность. Первый экземпляр имел в башне два орудия – 76-мм и 45-мм.

Вскоре очень кстати начался конфликт с «финской козявкой», угрожавшей безопасности Ленинграда своими «дальнобойными орудиями». «Ленинград мы подвинуть не можем, – вздохнул Сталин. – Придется подвинуть границу». Поскольку правящая клика Финляндии по-хорошему отдать Карельский перешеек отказалась, а главное, отвергла предложенный Кремлем договор о дружбе и взаимопомощи, предусматривавший мирное введение в страну советских войск, 30 ноября красные полки, поддержанные 1569 танками и 251 бронемашиной, рванулись на помощь угнетенному финскому пролетариату. И захлебнулись собственной кровью, пытаясь преодолеть «заблаговременно укрепленную оборонительную полосу», насыщенную инженерными заграждениями, огневыми точками и противотанковыми «бофорсами», без труда прошивавшими застрявшие на надолбах легкие Т-26.

Как следствие, в состав 20-й танковой бригады С.В. Борзунова для «натурных испытаний» были переданы опытные машины Т-100, СМК и КВ (на нем 45-мм орудие заменили на пулемет) с заводскими добровольцами в составе экипажей. 17 декабря отдельная рота тяжелых танков под командованием капитана И.И. Колотушкина приняла участие в попытке прорыва Хоттиненского укрепрайона «линии Маннергейма». За боевым крещением наблюдали командующий Северо-Западным фронтом командарм 1 ранга С.К. Тимошенко, член Военного совета фронта А.А. Жданов, командующий 7-й армией А.М. Мерецков, начальник ГАБТУ комкор Д.Г. Павлов, директор Кировского завода И.М. Зальцман, главный конструктор Ж.Я. Котин и половина его КБ. Атака закончилась неудачно. Танки без особого толка почти два часа утюжили заснеженное поле перед финскими позициями, не видя целей, постреляли в белый свет, но зато стойко выдержали по дюжине попаданий 37-мм пушек противника. В Москву немедленно полетела восторженная реляция. Через день, 19 декабря 1939 года, вышло постановление Комитета Обороны о принятии на вооружение тяжелого танка КВ и быстроходного дизеля В-2. Танк СМК также был рекомендован к производству, однако во время очередной атаки он подорвался на неприятельском фугасе и простоял в глубине финских позиций почти до конца «зимней войны». Принятие на вооружение Т-100 было признано нецелесообразным.

События на Карельском перешейке навели на мысль создать танк с гораздо более мощной пушкой, способный прямой наводкой разрушать доты. В сжатые сроки (для этого двадцать конструкторов артиллерийского КБ под руководством Н.В. Курина перевели на казарменное положение, что дало замечательный эффект: не выходя из помещения и работая по 16–18 часов в сутки, они управились за две недели) был построен уникальный 52-тонный танк «качественного артиллерийского усиления» КВ-2, вооруженный 152-мм гаубицей М-10 во вращающейся башне увеличенных размеров и тремя пулеметами. Гаубица, стреляя 52-кг бронебойным снарядом, с дистанции в полтора километра проламывала броневую плиту толщиной 72 мм под углом встреч 60 градусов. При этом танк сохранил неплохую проходимость и развивал скорость до 35 км/ч.

Тяжелый танк КВ-1

Серийное производство КВ-1 и КВ-2 началось в феврале 1940 года на Кировском заводе. За успешное выполнение правительственного задания Зальцман, Котин и Духов были награждены орденами Ленина. Согласно постановлению Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 19 июня к выпуску КВ подключался и Челябинский тракторный завод. Начиная с ноября на КВ-1 вместо Л-11 начали устанавливать пушку Ф-32 конструкции В.Г. Грабина. В условиях танка практическая скорострельность орудия составляла 2–3 выстрела в минуту. По баллистическим характеристикам грабинское орудие ничем не отличалось от махановского, конструктивно оба имели свои недостатки и достоинства, и оба были приняты на вооружение. Вот только И.А. Маханов оказался членом «военно-заговорщицкой организации» и по заданию этой организации делал «вредительские пушки». Конструктора-вредителя пришлось расстрелять, а Л-11 снять с производства. Еще раньше стали демонтировать с танков и отправлять на склады 76-мм пушки «врага народа» П.Н. Сячинтова.

Всего в 1940 году было построено 243 единицы КВ-1 и КВ-2, а в первом полугодии 1941 года – 393. Таких мощных боевых машин не имела ни одна армия мира.

Вдохновленный успехом и поддержкой впавшего в гигантоманию руководства, Котин приступил к созданию танков-монстров КВ-3 (объекты 220, 221, 222, 223 с различными вариантами вооружения) весом в 65 тонн и бронированием толщиной до 90 мм, КВ-4 (объект 224) – 80 тонн и 130 мм, КВ-5 (объект 225) – 100 тонн и 170 мм! На них предполагалось устанавливать дизель-мотор мощностью 1200 л.с. и пушку калибра 107 мм.

Путь «тридцатьчетверки» в войска оказался более тернистым.

Бюро Кошкина (военинженера А.Я. Дика успели расстрелять и забыть) представило прототипы А-20 и А-32 летом 1939 года. На испытаниях в Харькове и «смотринах» в Кубинке обе машины продемонстрировали примерно одинаковые ходовые качества и максимальную скорость 65 км/ч, в целом превосходя все состоявшие на вооружении отечественные танки. Однако у 19-тонного А-32 за счет отказа от колесного движителя было более мощное вооружение и более толстая броня (30 мм против 25 мм у А-20) при вдвое меньшей трудоемкости изготовления. К тому же А-32 имел значительный запас по увеличению массы, что оставляло возможность его дальнейшего совершенствования. Внешне от А-20 он отличался наличием пяти пар опорных катков. 19 декабря Комитет Обороны предписал принять на вооружение РККА гусеничный танк Т-34, обязав конструкторов в кратчайшие сроки предоставить усовершенствованный образец с более сильным бронированием.

Средний танк Т-34 образца 1940 года

Первый прототип Т-34 был изготовлен заводом № 183 в январе 1940 года. Новый танк весил 26,3 тонны. Его корпус сваривался из броневых катаных плит. Верхний и нижний лобовые листы толщиной 45 мм располагались под углом 60 градусов; верхняя часть борта имела скос в 45 градусов. Броня кормы и бортов – 40–45 мм, крыши корпуса и башни – 20 мм. Люк механика-водителя находился в лобовом листе корпуса. Весьма совершенная форма корпуса была детищем М.И. Таршинова, принимавшего участие в проекте «Черепаха». Справа от люка водителя имелась амбразура, прикрытая броневым колпаком, для установки курсового пулемета ДТ, огонь из которого вел стрелок-радист. Башня была сварная, овальной обтекаемой формы; лоб и борта имели наклон 30 градусов. В башне размещались заряжающий и командир, одновременно исполнявший обязанности стрелка-наводчика. Первоначально в танк ставили спаренную с пулеметом 76-мм пушку Л-11, а затем грабинскую Ф-34 с длиной ствола 40 калибров, прошивавшую 60-мм броню с дистанции 1000 метров.

Дизельный двигатель В-2 мощностью 400 л.с. и силовая передача размещались в кормовой части. Подвеска – индивидуальная, пружинная. В ходовую часть входило по пять сдвоенных обрезиненных опорных катков с каждого борта. На командирских танках устанавливалась радиостанция 71-ТК-3. Несмотря на патриотические рассуждения об отечественном приоритете и революционности конструкции Т-34, он во многом повторял французский S-35 в улучшенном варианте.

В феврале 1940 года две новенькие «тридцатьчетверки» готовились к высочайшему показу новой боевой техники, который должен был состояться в Москве в середине марта. Однако обладавший недюжинной пробивной силой Кошкин не имел таких могущественных покровителей, какие, к примеру, были у Жореса Котина. В это время маршал К.Е. Ворошилов в качестве основной машины для Красной Армии лоббировал танк имени себя, а его заместитель по вооружению маршал Г.И. Кулик проталкивал танк сопровождения Т-50, который по многим параметрам не уступал Т-34, был почти вдвое легче и втрое дешевле. Параллельно харьковчан обязывали продолжать работы по колесно-гусеничному А-20. В начале марта Григорий Иванович позвонил в Харьков и запретил отгружать опытные экземпляры Т-34 в Москву, мотивируя свое решение тем, что они не прошли заводские испытания в полном объеме, в частности не набрали необходимые 2000 км пробега. Формально Кулик был прав, если забыть, что КВ был запущен в серию, «пробежав» около 600 км.

Директор Харьковского завода Ю.Е. Максарев принял смелое решение: дабы набрать недостающие километры, под водительством М.И. Кошкина направить танки в столицу своим ходом. Во время двенадцатидневного путешествия в тяжелых зимних условиях Т-34 показал высокие результаты: удельная мощность двигателя – 18 л.с. на тонну веса, максимальная скорость – 55 км/ч, удельное давление на грунт, благодаря применению широких гусениц, – 0,64 кг/кв. см (то есть даже меньше, чем у 9-тонного германца Pz. Kpfw. II), запас хода – 300 км. 17 марта в Кремле «тридцатьчетверки» продемонстрировали советскому руководству. После чего они были испытаны на полигоне в Кубинке и двинулись в обратный путь по маршруту Минск – Киев – Харьков. Членам Политбюро танк понравился, и 31 марта было принято решение о постановке Т-34 в серийное производство.

Серийный выпуск следовало развернуть на Харьковском паровозостроительном заводе, а с октября – на Сталинградском тракторном. План на 1940 год предусматривал строительство 500 танков в Харькове и 100 в Сталинграде. Однако гладко было на бумаге. К июлю на ХПЗ изготовили всего четыре серийных танка, на СТЗ – ни одного. В октябре из-за непоставки заводу № 183 орудий из 55 изготовленных танков заказчику был сдан один, в Сталинграде – ни одного. Судьба Т-34 по-прежнему висела в воздухе. Неоднократно поднимался вопрос о его полной переделке или замене другой боевой машиной. К тому же 26 сентября от воспаления легких скончался М.И. Кошкин – сказались мартовские приключения с купанием в ледяной воде. Место Кошкина занял А.А. Морозов.

В ноябре– декабре серийные машины по указанию Г.И. Кулика подверглись интенсивным испытаниям стрельбой и пробегом по маршруту Харьков – Кубинка – Смоленск – Гомель – Киев – Харьков. Испытания проводили офицеры НИБТПолигона, представившие по итогам сугубо отрицательный отчет. Коллектив комиссии выявил столько конструктивных недостатков и замечаний, во многом вполне справедливых и обоснованных, что появились сомнения в боеспособности испытываемых машин вообще. Маршал отчет утвердил, прекратив производство и приемку Т-34.

Руководство завода не согласилось с мнением заказчика и обжаловало это решение в главке, предложив продолжать производство нового танка с сокращенным до 1000 км гарантийным пробегом. Харьковчан поддержали маршал К.Е. Ворошилов и министр среднего машиностроения В.А. Малышев. Дело закончилась тем, что в 1940 году удалось выпустить только 115 «тридцатьчетверок» вместо запланированных 600. К весне выпуск машин, ставших технологичнее, дешевле и надежнее, получивших литую башню, постепенно наладился.

Одновременно конструкторам поручили разработку новой машины – Т-34М с 75-мм броней, более компактной, эффективной и менее уязвимой торсионной подвеской, планетарной КПП, с дизелем В-5 мощностью 600 л.с., башней увеличенного размера, с командирской башенкой и экипажем из пяти человек. Максарев и Морозов боролись за то, чтобы присвоить танку имя «Иосиф Сталин», но им не разрешили. Документация на новую машину была подготовлена к марту 1941 года, и началось изготовление двух «усовершенствованных» эталонных образцов; в мае были готовы корпуса, башни, отработаны элементы ходовой части. Утвержденный правительством план предусматривал выпуск в 1941 году 2800 «тридцатьчетверок», в том числе 500 машин Т-34М. Однако ни дизель В-5, ни планетарная коробка передач так и не появились. С началом войны работы над новым танком прекратили, все силы бросив на массовый выпуск базовой модели.

До 22 июня 1941 года успели построить то ли 1225, то ли 1400 «тридцатьчетверок» (Министерство обороны России до сих пор не определилось в этом вопросе), ставших впоследствии самой массовой боевой машиной РККА; всего произвели более 35 тысяч единиц Т-34-76.

Когда после двухлетней дружбы гитлеровская Германия «вероломно» напала на СССР, Вермахт располагал 5262 танками и 377 штурмовыми орудиями собственного производства и примерно 2000 трофейных французских машин. Для реализации плана «Барбаросса» эти нищеброды выделили 3865 единиц.

«Тяжелых» Pz. IV немцы смогли отрядить 439 штук, средних Pz. III – 965, все остальное – легкие и очень легкие машины, в том числе 410 пулеметных Pz. I, прозванных в войсках «спортивным автомобилем Круппа». Из общего числа предназначенных для действий на Востоке «панцеров» 354 танка до сентября 1941 года находились в Германии, в резерве Верховного Главнокомандования. Кроме того, в составе дивизионов и рот сопровождения имелось 246 штурмовых орудий StuG. III, около 140 противотанковых самоходок Pz. Jag. I и пара десятков самодвижущихся 150-мм орудий. Говоря о хилой насыщенности войск бронетанковой техникой, генерал Б. Мюллер-Гиллебранд сетует: «Их количество было недостаточным. То, что и по своим тактико-техническим данным (вооружение, броневая защита, проходимость) танки имевшихся типов не удовлетворяли требованиям, которые были представлены к ним на Востоке, выяснилось лишь после начала боевых действий и явилось неприятной неожиданностью».

Подсчитывать боевые машины союзников Германии пока не стоит, поскольку ни один из них на нас 22 июня не напал, ни внезапно, ни вероломно, а кое-кто и не собирался, пока товарищ Сталин превентивными бомбардировками не «убедил» их присоединиться к Гитлеру.

Миролюбивая Страна Советов на 22 июня 1941 года имела 25 500 танков, в том числе: 1861 единицу (или 2111, тоже вполне официальная цифра) не имевших себе равных по тактико-техническим характеристикам КВ и «тридцатьчетверок», 481 «устаревший», но все равно превосходивший любую вражескую технику, надежный и хорошо отработанный средний танк Т-28, почти 13 000 легких, но все-таки вооруженных 45-мм пушкой, Т-26, БТ-7 и БТ-7М, а также 3258 пушечных бронеавтомобилей.

Причем 15 500 танков (и среди них 1515 Т-34 и КВ) находились непосредственно в западных приграничных округах. Пусть из них около 2800 единиц проходили по 3-й и 4-й категориям, то есть требовали среднего и капитального ремонта. (В этих графах числилось 558 «плавунцов» Т-37, 465 не имевших никакой боевой ценности танкеток Т-27, 266 танков БТ-2 и двухбашенных Т-26, которые, в принципе, и не собирались ремонтировать – прямая дорога в переплавку. Интересно по этому поводу выступление генерала Я.Н. Федоренко на совещании командного состава в декабре 1940 года: «В этом году выбыла из строя масса боевых и вспомогательных машин. 21 000 машин по заявкам округов требует капитального ремонта, а когда проверишь, многие машины требуют всего лишь двух часов времени, за которые их можно привести в порядок».) Все равно советское численное превосходство на Западе получается более чем трехкратным. Еще была у нас такая замечательная машина, сконструированная Н.А. Астровым на базе танка Т-38, – легкий, быстроходный, маневренный, бронированный и вооруженный пулеметом артиллерийский тягач «Комсомолец» Т-20. Он предназначался для буксировки противотанковых и полковых пушек, но мог использоваться и использовался в качестве пулеметной танкетки. У немцев он вообще числился танком. Таких тягачей, мало в чем уступавших «Панцеру-I», было изготовлено 7780.

Самое интересное заключается в том, что на вопрос, сколько же танков было в Красной Армии, точного ответа нет. Исследователи приводят разные данные, ссылаясь на самые точные архивные документы, но расходятся друг с другом не на десятки, а на тысячи боевых машин. Например:

– статистическое исследование Генштаба России в графе «Состояло на вооружении» на 22.06.1941 года дает цифру 22 600 танков (на основе анализа архивных материалов и расчетов по ним);

– почти столько же танков – 22 531 – имелось согласно «Справке об основных показателях мобилизационного плана 1941 г. и обеспеченности по нему Красной Армии», вот только «наличие» показано по состоянию на 1 января 1941 года и без учета 2376 танкеток Т-27 (ОХДМ ГШ, ф. 16, оп. 2154);

– Институт военной истории Министерства обороны РФ публикует «Сводную ведомость количественного и качественного состава танкового парка РККА на 1 июня 1941 г.» – 23 106 танков (данные ЦАМО РФ, ф. 38, оп. 11353);

– историк М.И. Мельтюхов указывает «Количество танков в Красной Армии» на 1 июня 1941 года – 25 508 (РГАСПИ, ф. 71 и так далее).

То есть целые немецкие танковые группы умещаются в нашу «статистическую погрешность»!

(Парадокс имеет простое объяснение. Известный специалист в области танкостроения, видный функционер военно-промышленного комплекса Ю.П. Костенко после крушения Союза решился «переосмысливать события прошлого с высоты прожитых лет» и привести в своих воспоминаниях некоторые цифры, опровергающие жалобы советских маршалов на немецкое превосходство, однако «данные о выпуске бронетанковой техники в СССР, начиная с 1932 г., с грифом «ОВ», хранились более 50 лет и с этим же грифом были уничтожены в Министерстве оборонной промышленности СССР в конце 90-х годов». То есть сначала власть прячет от общества документы за семью печатями, как жутко секретные, потом отправляет их в мусоросжигатель, как «невостребованные», и алчет «правдивой истории войны». Подозреваю, что, когда наступит очередная полоса «гласности», в архивах действительно ничего интересного не останется.)

А ведь маршал С.К. Тимошенко в своих «соображениях» на имя Сталина и Молотова прогнозировал, что враги развернут против Советского Союза 10 550 танков, и все равно собирался воевать на чужой территории. Вот только самостоятельно, без совета Вождя, не мог определиться, что правильнее: мощным ударом захватить Краков и «в первый же этап войны отрезать Германию от Балканских стран и лишить ее важнейших экономических баз» или все-таки сначала «нанести поражение германской армии в пределах Восточной Пруссии и овладеть последней».

При таком соотношении сил Красная Армия, казалось, была способна раскатать в тонкий блин любого противника. Чтобы предотвратить агрессию, хватило бы просто, вместо того чтобы прятать по лесам, построить эту массу боевых машин вдоль советско-германской границы. Однако вышло наоборот: к концу 1941 года немцы взяли Минск, Таллин, Ригу, Смоленск, Киев, ворвались в Крым, стояли у ворот Москвы и Ленинграда.

Неохотно «вспоминая» свои сокрушительные поражения и «размышляя» над их причинами, советские полководцы сокрушенно разводят руками: мол, история «отпустила слишком мало времени», а большинство наших танков «устарели». Не говоря о том, что это – не совсем правда, военачальники вполне определенно намекают, что устаревший – значит небоеспособный. Непонятно, что мешало «устаревшим» танкам стрелять и наносить ущерб противнику. К примеру, генерал Д.Д. Лелюшенко под Москвой «нашел» на Бородинском поле 16 танков Т-28 вовсе без двигателей, но зато с исправными, возможно, устаревшими 76-мм пушками, и, приказав зарыть корпуса в землю, создал на Можайском направлении натуральный укрепрайон.

Еще, оказывается, совершенно недостаточно имелось «танков новейших типов». Маршал Г.К. Жуков даже точно подсчитал, сколько таких танков ему не хватило, чтобы дать супостату достойный отпор – ровно 16 600 штук (то есть чтобы восемь наших на один немецкий, сразу видно – большой стратег был Георгий Константинович).

А хоть бы и вовсе ни одного «новейшего типа»!

Моторизованный корпус генерала Манштейна на четвертый день войны, преодолев почти 400 км, вышел к Двинску (Даугавпилсу), не имея в своем составе ни одной «тридцатьчетверки». Основными машинами в корпусе генерала Рейнгардта были собранные на заклепках и вооруженные 37-мм пушкой чешские 35(t) и 38(t).

Кстати, именно против них командование Северо-Западного фронта впервые массированно применило тяжелые КВ.

23 июня 1941 года в районе литовского городка Расейняй 6-я танковая дивизия генерала Франца Ландграфа двумя боевыми группами – группа «Раус» и группа «Зекендорф» – овладела мостами через реку Дубисса и заняла два плацдарма на ее правом берегу. Более слабой дивизии в Панцерваффе просто не было: из общего числа в 254 танка ее главную ударную силу составляли собранные в одно соединение 149 чешских трофеев типа 35(t) и 36 машин типа Pz. III и Pz. IV. Утром 24 июня группа «Зекендорф» была атакована и выбита с плацдарма 2-й танковой дивизией под командованием генерал-майора Е.В. Солянкина – 250 танков (полсотни КВ-1 и КВ-2). Советские танкисты перешли на левый берег и под сосредоточенным огнем сотни «панцеров» принялись утюжить позиции германской артиллерии: «Окутанные огнем и дымом, они неотвратимо двигались вперед, сокрушая все на своем пути. Снаряды тяжелых гаубиц и осколки ничуть им не вредили… Основная масса наших танков атаковала с флангов. Их снаряды с трех сторон били по стальным гигантам, но не причиняли им никакого вреда». Немцы были поражены неуязвимостью и мощью «черных монстров», особенно когда один из них мимоходом раздавил гусеницами «новейший» 35(t), а другой без видимых повреждений выдержал выстрел в упор из 150-мм гаубицы. Что и говорить, страху на германца нагнали или, согласно донесениям комиссаров, «навели на них ужас». Но и только. Всего через два дня 2-я танковая дивизия перестала существовать, не уцелело ни одной боевой машины, генерал Солянкин погиб. Дивизия Ландграфа еще неоднократно вступала в бои с «ворошиловыми», но тем не менее, хоть и «охваченная ужасом», к началу сентября оказалась под стенами Ленинграда, за все время наступления безвозвратно потеряв всего 55 танков.

Командовавший 2-й танковой группой генерал Гудериан впервые обратил внимание на новые танки русских лишь в октябре, когда южнее Мценска 15-я бригада полковника М.Е. Катукова, имевшая 49 боевых машин (батальон БТ-7, рота КВ, две роты Т-34), изрядно потрепала 4-ю танковую дивизию генерала Лангермана. Хотя в Белоруссии, в составе вдребезги разбитого Западного фронта, их было полтысячи, еще столько же бесславно сгинули под Смоленском и Рославлем (не считая 4700 «легких и устаревших»).

Тяжелее всех пришлось на Украине командующему 1-й танковой группой генералу фон Клейсту. Против его 728 танков, из которых более трети – 219 единиц – составляли «грозные» машины Pz. I и Pz. II, командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М.П. Кирпонос только в составе механизированных соединений мог выставить 4808 танков (а всего – около 8000), в том числе 833 единицы КВ и Т-34. Их было трудно не заметить, о чем свидетельствуют многочисленные донесения, посыпавшиеся из германских частей артиллерийских и танковых подразделений:

«Совершенно неизвестный тип танка атаковал наши позиции. Мы немедленно открыли огонь, но наши снаряды не могли пробить броню танков, и только с дистанции 100 м огонь стал эффективнее…

…Шесть противотанковых орудий вели беглый огонь по Т-34. Но эти танки, словно доисторические чудовища, спокойно прошли сквозь наши позиции. Снаряды только заставляли броню танков стучать как барабан…

…Лейтенант Штойп четырежды выстрелил по Т-34 с дистанции 50 м и один раз с 20 м, но не смог подбить танк. Наш беглый огонь был неэффективен, и советские танки приближались. Снаряды не пробивают броню и раскалываются на части».

Имея целые «стада» бронированной техники, Кирпонос и Жуков предприняли попытку устроить противнику решительный «клейстец», бросив в контрнаступление шесть корпусов… И за две недели потеряли 4381 танк! Вермахту таких «показателей» удалось добиться лишь к августу 1942 года (наши генералы за это время списали почти 30 000 танков). К началу осени 1941-го в группе Клейста числилось лишь 186 «полностью вышедших из строя» боевых машин и 147 «находящихся в ремонте». Оставшихся в строю хватило, чтобы совместно с группой Гудериана замкнуть грандиозный Киевский «котел».

Одним словом, летом 1941 года «лучшие в мире» танки КВ и Т-34 заметной роли в боевых действиях не сыграли. Несмотря на все дифирамбы в их адрес и восторженные подсчеты вмятин от снарядов, на тот момент это были довольно несовершенные боевые машины. Большая пушка и толстая броня – это еще не танк, это – дот. Пушку делал В.Г. Грабин, броню изготовили ижорцы, кто-то упорно доводил дизель. Задача танкового конструктора заключается в расчете оптимальной компоновки имеющихся узлов, проектировании подвески, трансмиссии, моторного отсека, системы управления, то есть в создании надежной и маневренной «повозки для пушки». Перефразируя Антона Павловича, в танке «все должно быть прекрасно».

КВ, созданный в конкурентной гонке, избыточно бронированный в угоду идее неуязвимости, принятый на вооружение фактически без испытаний ходовой части, имел отвратительную трансмиссию, выход ее из строя был явлением массовым (схему коробки передач трактора «Хольт», весьма примитивную, ведущий конструктор Н.Л. Духов срисовал из американского журнала). При длительном движении начинала кипеть вода в радиаторе. Не справляясь с возросшей нагрузкой, перегорали электромоторы поворота башни, позаимствованные у танка Т-28. Дело можно было поправить в процессе серийного производства, однако Зальцмана и Котина трансмиссия не интересовала. Ликвидация целого списка недостатков потребовала бы снижения объемов производства, а за это орденов не давали. В СКБ-2 вдохновенно рисовали проекты новых «мастодонтов» весом 80 и 100 тонн. Знаменитый конструктор Н.Ф. Шамшурин на склоне лет назвал КВ-1 танком «не столько для войны, сколько для показа», балластом Красной Армии:

«Хотя КВ имел от рождения очень серьезные пороки, но машину можно было не просто спасти, но к началу войны наладить производство по-настоящему грозных для врага танков. Прежде всего надо было создать работоспособную коробку передач и заменить 76-мм пушку подобающим тяжелому танку орудием… Однако ничего этого сделано не было, а пресса тиражировала восторженные отклики о выдающейся победе советских танкостроителей. Вокруг КВ создавался ореол какого-то чудо-оружия, чему способствовали и отзывы иностранных специалистов, имевших возможность оценить только внешние характеристики танка. Те рекламации, что шли из войск, просто игнорировались, а многочисленные поломки объяснялись в первую очередь плохой подготовкой экипажей. Отказов было так много, что ими занималась специальная правительственная комиссия, обнаружившая самые серьезные упущения в конструкции принятой на вооружение машины…»

Надо сказать, что подобающие тяжелому танку орудия были созданы В.Г. Грабиным. В 1940 году он представил 85-мм танковую артсистему Ф-30 и Ф-32 – калибром 95 мм. Они были испытаны и рекомендованы для принятия на вооружение. Однако Сталину вдруг вспомнился полузабытый калибр 107-мм, и грабинские пушки признали недостаточно мощными.

И комиссия, специальная комиссия, действительно была. Она возникла в октябре 1940 года после письма военпреда Кировского завода Л.З. Мехлису, возглавлявшему, кроме всего прочего, наркомат госконтроля. В письме, перечислив дефекты машины, военинженер 3 ранга Каливода подытоживал: «Исходя из вышеизложенного, считаю, что машина КВ недоработана и требует срочных и серьезных переделок… Целесообразнее снизить программу до конца 1940 года до 5–8 машин в месяц и перебросить все заводские силы на доработку машины. В настоящее время все силы брошены на выполнение программы, а о качестве машины думают мало. Считаю, что в настоящий момент назвать машину боеспособной нельзя из-за вышеуказанных дефектов. Отправлять ее в армию можно только как учебную, а не боевую». Комиссия полностью подтвердила выводы представителя приемки, а Мехлис немедленно довел их до сведения Сталина. Попутно выяснилось, что директор Кировского завода И.М. Зальцман грешил, впрочем, как все красные директора, склонностью к припискам и очковтирательству. (Во время войны талант к победным рапортам и обещаниям катапультировал его в кресло наркома танковой промышленности, в котором он усидел ровно год. За это время особого прогресса в производстве боевых машин Исаак Моисеевич не добился, но успел угробить С.А. Гинзбурга. В начале 1943 года выяснилось, что новые самоходные установки СУ-76 ломаются, не доезжая до линии фронта; а дело в том, что, не имея мощных двигателей, на «сушку» поставили параллельно два карбюраторных мотора ГАЗ-202 с двумя коробками передач, переключать которые надо было синхронно. Надо ли удивляться, что у неопытных водителей выкрашивались не полностью сцепившиеся зубья шестерен. Крайним нарком сделал С.А. Гинзбурга, работавшего заместителем замнаркома Ж.Я. Котина по вопросам создания и внедрения новой техники. Семен Александрович был отстранен от работ и отправлен на фронт начальником ремонтной службы танкового корпуса, где и погиб. Ну, как, к примеру, Альберт Шпеер отправил бы на фронт Фердинанда Порше. После войны, когда евреем в нашей стране станет быть немодно, а Сталин обронит, что каждый еврей – потенциальный агент мирового сионизма, И.М. Зальцмана выкинут на улицу с резолюцией: «Использовать на работе не выше мастера».)

Неоднократно жаловались на плохое качество тяжелых машин маршал Г.И. Кулик и генерал армии Д.Г. Павлов. Но всем им было не под силу одолеть закон социалистического хозяйствования, когда главным показателем любого предприятия является выполнение установленного количества штук, и Кировский завод продолжал «гнать план». Правда, на 1941 год было предусмотрено принять ряд мер по улучшению КВ-1, как то: установить командирскую башенку, планетарную трансмиссию, более совершенные бортовые передачи и поворотный механизм. Но в апреле грянул приказ о срочном – в три месяца – освоении еще несуществующего 70-тонного танка КВ-3 со 107-мм пушкой, и чтоб за полгода построить 500 машин. Все работы по устранению недостатков «Клима-1» были свернуты, едва начавшись. Выполняя постановление Совнаркома, Горьковский завод № 92 в кратчайшие сроки выдал 107-мм орудие ЗИС-6 конструкции того же В.Г. Грабина с начальной скоростью снаряда 800 м/с. Но «объект 220» в серию так и не пошел, едва поставленные на поток ЗИС-6 отправили в переплавку.

«Первые же дни Великой Отечественной войны подтвердили, что КВ-1 в том виде, в каком он выпускался, воевать по-настоящему не мог, – рассказывает Н.Ф. Шамшурин, – так как не обладал никаким гарантированным моторесурсом. Вот и получился трагический парадокс: броня была крепка, а танка быстрого не получилось. Казалось бы, сама жизнь подталкивала к срочной модернизации КВ, к замене неработоспособной коробки передач, но, увы, в самое тяжелое для страны время, с конца лета 1941-го по весну 1942 года, мы продолжали тратить огромные материальные ресурсы и человеческие силы для дальнейшего научно-технического поиска. В первую военную зиму в Челябинске, куда эвакуировали Кировский завод, «изобрели» КВ-7, имевший строенную артустановку, три пушки в связке! Совершенно впустую расходовалась энергия отнюдь не бесталанных людей, впустую тратились ценные материалы, впустую выливалась высоколегированная сталь. И до сих пор тот технический авантюризм выдается за некое достижение… КВ-1 полностью дискредитировал и себя, и саму идею создания тяжелых машин».

В ходе вышеупомянутого сражения под Расейняем имела место почти фантастическая история. Пока группа полковника фон Зекендорфа отражала атаки танковой дивизии генерала Солянкина, на другом плацдарме, в шести километрах к северу, находилась боевая группа «Раус» с 30 танками, которая, по идее, должна была прийти на помощь своим товарищам. Но сделать этого не смогла, поскольку у нее в тылу, на единственной дороге, ведущей в Расейняй, материализовался танк КВ в количестве одной единицы. Почти двое суток группа «Раус», отрезанная от своих коммуникаций, билась с этим «ужасным монстром», используя танки, 50-мм пушки, зенитную артиллерию и даже саперную диверсионную группу, умудрившуюся ночью заминировать советский танк, пока, наконец, сумела одержать победу. Так вот, во все время этого беспримерного боя КВ вел активную стрельбу по всем целям, появлявшимся в поле зрения, но ни разу не сдвинулся с места, «он стоял на дороге совершенно неподвижно, представляя собой идеальную мишень». Что, в конце концов, позволило немцам скрытно вывести к нему в тыл 88-мм зенитку и расстрелять танк с дистанции 500 метров (причем из семи снарядов броню пробили только два).

Вместо совершенствования трансмиссии на КВ наращивали бронирование. С началом войны толщину брони башни довели до 105 мм, машины более раннего выпуска усилили 25-мм экранами, которые крепились к корпусу и башне болтами. Танк стал нести минимум 100 мм брони, как лобовой, так и бортовой (интересно, что фотографии таких «болтовых» машин можно найти только в немецких альбомах).

Никаких других явных преимуществ по сравнению с «тридцатьчетверкой» КВ-1 не имел. Вооружение его было таким же, а маневренность хуже, чем у Т-34. «Ворошилов» мог вдребезги разбить любую дорогу так, что колесная техника идти за ним уже не могла, и мало какой мост выдерживал его вес. КВ-2 сняли с производства на второй день войны, поскольку «прорывать» ему было нечего, а для борьбы с бронетехникой его шестидюймовая гаубица совершенно не годилась.

Дело дошло до того, что в 1942 году, после катастрофических поражений Красной Армии под Харьковом и в Крыму, готовилось решение о прекращении выпуска тяжелых танков. В августе член Военного совета Главного автобронетанкового управления генерал Н.И. Бирюков в заветной тетрадке, куда заносились телефонные указания Верховного, отметил: «Моральный авторитет танка КВ расстрелян, и в этом ГАБТУ виновато».

Но производство КВ не остановили. Вместо этого с конвейера начал выходить модернизированный группой Духова КВ-1С. На нем часть недостатков была устранена, например, использована трансмиссия, разработанная Шамшуриным для 100-тонных танков. Однако на новой машине в погоне за маневренностью по прямому указанию «Друга всех конструкторов» уменьшили толщину брони, и по своим боевым характеристикам «похудевший» на 5 тонн КВ еще больше приблизился к средним танкам. А с появлением у немцев «тигра» с 88-мм пушкой «ворошилов» моментально и окончательно устарел. Противник мог безнаказанно поражать его на запредельных для советского танка дистанциях.

В 1941–1942 годах танков КВ сделали более 4000 единиц, так и не устранив врожденные пороки. Неспроста в 1943 году на Курской дуге основной тяжелой машиной отдельных танковых полков Красной Армии был британский Мк IV «Черчилль».

Точно так же танк Т-34 сочетал в себе передовые решения в области вооружения и бронирования с архаичными или просто неудачными узлами и механизмами. В частности, он был единственным из новых танков, сохранившим пружинную подвеску Кристи, и заметно отставал от Германии и других стран в конструкции трансмиссии и механизмов поворота – на Западе такое уже «не носили». «Тридцатьчетверка» имела наиболее устаревшую коробку передач из всех на тот момент существовавших. На первых выпусках стояла четырехступенчатая КП, требовавшая перемещения шестерен относительно друг друга с зацеплением нужной пары шестерен ведущего и ведомого валов. Смена скоростей в такой коробке была непростым делом и требовала отменной выучки механика-водителя и немалой физической силы. К тому же трансмиссия располагалась в кормовой части танка, рядом с ведущими колесами. Такое решение, с одной стороны, позволило освободить боевое отделение от громоздкой коробки передач, карданного вала, бортовых механизмов и уменьшить высоту машины. С другой – опять-таки требовало приложения больших физических усилий к органам управления, соединявшимися с трансмиссией уходящими в силовое отделение металлическими тягами, имевшими к тому же большой мертвый ход. В результате включить рычаг управления одной рукой было невозможно, приходилось помогать себе коленями или использовать помощь стрелка-радиста (для переключения со 2-й передачи на 3-ю требовалось приложить усилие от 46 до 112 кг). Многие механики-водители пользовались киянкой, когда что-нибудь заклинивало.

Сама коробка передач была слаба, ненадежна и часто выходила из строя. При переключении зубцы шестерен ломались и выкрашивались. В 1942 году офицеры НИИБТ, обследовав отечественные, трофейные и ленд-лизовские танки, пришли к выводу: «Коробки перемены передач отечественных танков, особенно Т-34 и КВ, не удовлетворяют полностью требованиям, предъявляемым к современным боевым машинам, уступая коробкам перемены передач как танков союзников, так и танков противника, и отстали, по крайней мере, на несколько лет от развития техники танкостроения».

Башня Т-34 была узкой и тесной даже для двух человек. В бою командир, указывая механику-водителю, куда направить или развернуть танк, давая команды заряжающему, какой снаряд послать в казенник, припадая к прицелу, чтобы навести орудие, вычислить расстояние и нажать на спуск, тут же увернувшись от откатывающегося назад орудийного ствола, почти не имел времени посмотреть, что делают другие танки, а тем более руководить действиями нескольких машин. И не только времени, но и возможности.

Во-первых, «тридцатьчетверка» не имела командирской башенки и соответственно кругового обзора. Во-вторых, имевшиеся средства наблюдения были весьма далеки от совершенства и по конструкции, и по качеству – на порядок хуже немецких. Общий обзор должен был обеспечивать панорамный перископ ПТ-6. Прибор представлял собой короб с установленными в нем под углами зеркалами из полированной стали; с превосходной цейссовской оптикой его даже невозможно сравнивать. Причем если первое время перископов в башне было два, то в дальнейшем в целях экономии решили оставить один – у командира танка. Для наведения на цель применяли телескопический прицел ТОД-6. Он обеспечивал увеличение в 2,5 раза и, в общем, был неплох, за исключением одного недостатка – соосной установки с каналом ствола орудия. Производя вертикальную наводку, командир вынужден был приподниматься или опускаться на своем месте, так как прицел перемещался вместе с орудием.

У механика-водителя имелся свой прибор наблюдения: «Триплексы на люке механика-водителя были сделаны из отвратительного желтого или зеленого оргстекла, дававшего совершенно искаженную картинку. Разобрать что-либо через такой триплекс, особенно в прыгающем танке, было невозможно». Поэтому механики-водители даже в бою ездили с приоткрытым люком. Но командир танка не мог сделать даже этого. Башенный люк, общий для командира и заряжающего, был тяжел, неудобен и не откидывался вперед. В открытом состоянии он просто закрывал передний сектор обзора. Временами командиру танка не оставалось ничего другого, как управлять машиной, сидя верхом на крыше башни. Плохой обзор из танка облегчал жизнь немецкой пехоте, быстро вычислившей мертвые зоны «тридцатьчетверки» и применявшей для борьбы с ней ранцевые заряды и противотанковые мины. Для сравнения: на «фашистском» Pz. Kpfw. IV приборов наблюдения было десять, даже если считать командирскую башенку c пятью перископами за один, причем немецкий стрелок-радист располагал оптическим прицелом с двукратным увеличением, откалиброванным для стрельбы на дистанции до 1200 метров, а наш имел «дырочку», через которую совмещал глаз, диоптр, мушку и тулово врага.

«Война показала серьезную недооценку роли экипажа в обеспечении максимальной боевой эффективности танка, – пишет Ю.П. Костенко. – Первоначальное стремление сократить количество членов экипажа, а также объемы и габариты танка ради увеличения уровня броневой защиты привели к тому, что танк в бою оказался практически без командира при живом и боеспособном члене экипажа, который по штатному расписанию числился командиром танка. Это произошло в результате того, что на одного члена экипажа были возложены функции и командира танка, и наводчика орудия… Как только командир-наводчик начинал вести огонь из пушки, он прекращал на все время боя выполнять функции командира. Он физически не мог, ведя дуэльный бой, наблюдать за полем боя, вести круговой обзор, наблюдать за действиями других танков… Такое решение противоречило основам организации боя с применением танков.

Именно этот фактор – «командир – наводчик» – стал одной из важнейших причин огромных потерь наших танков. Именно поэтому, несмотря на огромное превосходство в производстве танков, реально на поле боя немцы имели численное превосходство…

Война подтвердила, что в танке требуется не минимальный по численности экипаж любой ценой, а нужен экипаж, необходимый для максимального использования боевых возможностей танка, только в этом случае потери в танках и, следовательно, потери личного состава будут наименьшими».

Теснота и «слепота» Т-34 закономерно ограничивали его маневренность на поле боя, снижали скорострельность и эффективность огня. Если в полигонных условиях при стрельбе из орудия удавалось достичь показателя 3–4 выстр./мин, считалось, что экипаж хорошо подготовлен. Что касается танкового пулемета Дегтярева образца 1929 года, то по своим характеристикам он уступал немецкому MG 34, и военные неоднократно просили заменить его на что-нибудь более прочное и скорострельное. Характерным недостатком ДТ являлось расположение возвратно-боевой пружины непосредственно под стволом; при перегреве пружина давала усадку и теряла усилие рабочего поджатия. Как отмечал на одном из совещаний в ГБТУ генерал-майор Н.С. Огурцов, «после 2–3 длинных очередей пулемет «плюет», разброс пуль так велик и пули летят так неправильно, что на щите пули ложатся плашмя».

Еще одной проблемой была повышенная загазованность боевого отделения вследствие проникновения в танк пороховых газов после каждого выстрела из пушки. Для их удаления в передней части башни устанавливался электровентилятор, доставшийся в наследство от БТ с 45-мм орудием, маломощный и неэффективный. В бою нередки были случаи, когда заряжающий угорал до обморока. Из выступления генерала Н.С. Огурцова: «Еще в 1940 году был возбужден вопрос о вентиляции в боевом отделении танка и продувке канала ствола пушки после выстрела, однако этому не придали значения, а некоторые даже к этому отнеслись с иронией».

Настолько же плох был воздушный фильтр двигателя, который, в сущности, ничего не фильтровал, он даже чистый воздух пропускал с трудом, приводя к быстрому износу мотора. Из-за неудовлетворительной системы охлаждения мощность В-2 в летнее время падала до 315 л.с., а танк не мог развить скорость больше 30 км/ч.

Установленная только на командирских танках коротковолновая радиостанция 71-ТК-3 в движении обеспечивала уверенную двустороннюю телефонную связь на расстоянии 4–6 км, была неустойчива, сложна и часто выходила из строя. Для связи между членами экипажа предназначалось переговорное устройство ТПУ-3, по воспоминаниям танкистов, совершенно бесполезное. «Внутренняя связь работала безобразно, – вспоминает С.Л. Ария. – Поэтому связь осуществлялась ногами, то есть у меня на плечах стояли сапоги командира танка, он мне давил на левое или правое плечо, соответственно я поворачивал танк налево или направо… Заряжающему под нос сунул кулак, и он уже знает, что надо заряжать бронебойным, а растопыренную ладонь – осколочным».

И уж, конечно, наши танки не блистали «излишним комфортом».

Почти легендой стала пресловутая «несгораемость» Т-34 и КВ, поскольку на них, дескать, стояли дизельные двигатели. На самом деле танки с дизелями горели ничуть не хуже машин с карбюраторными моторами. Конечно, поджечь солярку спичкой сложнее, чем бензин. Однако от попадания снаряда топливные баки детонируют одинаково, независимо от вида топлива, а на «тридцатьчетверке» они к тому же находились не в корме, а в бортах боевого отделения, прикрытые снаружи не слишком мощной броней, а изнутри – фальшбортом из листового железа. «Как свечи, – писал любимому Вождю из-под Сталинграда политрук 161-й танковой бригады Л.И. Черненьков, – горят наши могучие КВ и Т-34, и с ними гибнут кадры готовых на все танкистов».

Кстати, обследовав силовую установку германского «тигра», инженеры полигона в Кубинке пришли к парадоксальному выводу: «Применение немцами на новом танке карбюраторного двигателя, а не дизеля, может быть объяснено:…весьма значительным в боевых условиях процентом пожаров танков с дизелем и отсутствием у них в этом отношении значительных преимуществ перед карбюраторными двигателями, особенно при грамотной конструкции последних и наличии надежных автоматических огнетушителей; коротким сроком работы танковых двигателей из-за крайне низкой живучести танков в боевых условиях, из-за чего стоимость бензина, сэкономленного в случае применения на танке дизеля, не успевает оправдать необходимого для дизеля повышенного расхода легированных сталей и высококвалифицированного труда, не менее дефицитных в военное время, чем жидкое топливо».

Таким образом, единственным относительным преимуществом использования в танке дизеля являлось удвоение запаса хода, благодаря малому удельному расходу топлива, и возможность работы на дешевых тяжелых сортах. Но это – только теоретически, поскольку сам дизель-мотор В-2 был еще далек от совершенства и не имел гарантированного моторесурса. Его, как многую другую новую технику, приняли на вооружение «авансом». Но и в ноябре 1942 года на технической конференции, посвященной дизельным моторам, представители ГБТУ отмечали, что указанный в формуляре гарантийный срок в 150 часов не соответствует действительности, в реальной жизни он редко превышал 80– 100 часов (в то время как «майбахи» имели ресурс от 300 до 400 моточасов). Советские машины 1941 года длительных маршей не выдерживали.

Весной 1942 года в США и Великобританию были переданы образцы, естественно самые эталонные, советской боевой техники. На Абердинском полигоне американцы провели испытания присланных экземпляров Т-34 и КВ:

«Средний танк Т-34 после пробега в 343 км окончательно вышел из строя и не может быть отремонтирован, – докладывал о результатах испытаний начальник 2-го управления ГРУ генерал-майор Хлопов. – Причина: вследствие чрезвычайно плохого воздухоочистителя на дизеле в мотор набилось очень много грязи, и произошла авария, в результате которой поршни и цилиндры разрушились до такой степени, что их невозможно отремонтировать…

Форма корпуса наших танков нравится всем без исключения. Особенно хорош Т-34. Все сходятся во мнении, что форма корпуса Т-34 лучше, чем на всех известных американцам машинах, КВ – хуже, чем на любом из существующих в Америке танков.

Броня. Химический анализ брони показал, что на обоих танках броневые плиты имеют неглубокую поверхностную закалку, тогда как основная масса броневой плиты представляет собой мягкую сталь. В связи с этим американцы считают, что, изменив технологию закалки броневых плит, можно значительно уменьшить толщину ее, оставив ту же стойкость на пробиваемость. В результате танки могут быть облегчены по весу на 8– 10 % со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Башня. Основной недостаток – очень тесная. Американцы не могут понять, каким образом наши танкисты могут в ней помещаться зимой, когда носят полушубки. Очень плохой электромеханизм поворота башни. Мотор слаб, очень перегружен и страшно искрит, в результате выгорают сопротивления регулировки скоростей поворота, крошатся зубья шестеренок. Рекомендуют переделать на гидравлическую систему или просто на ручную. (Ручной привод и без того имелся, и в бою наши танкисты предпочитали крутить башню «просто вручную».)

Вооружение. Пушка Ф-34 очень хорошая. Проста, безотказно работает и удобна в обслуживании…

Подвеска. На танке Т-34 – плохая. Подвеска типа «Кристи» давно была испытана американцами, и от нее безоговорочно отказались. На нашем танке из-за плохой стали на пружинах очень быстро проседает и в результате заметно уменьшается клиренс. На танке КВ подвеска очень хорошая.

Двигатель. Дизель хороший, легкий… Недостатки нашего дизеля – преступно плохой воздухоочиститель на танке Т-34. Американцы считают, что только саботажник мог сконструировать подобное устройство. Испытания его в лаборатории показали, что воздухоочиститель вообще не очищает воздух, попадающий в мотор, а пропускная способность его не обеспечивает приток необходимого количества воздуха даже при работе мотора вхолостую. На танке КВ фильтр изготовлен лучше, но и он не обеспечивает притока нормально очищенного воздуха в достаточном количестве. На обеих машинах плохие стартеры – маломощные и ненадежной конструкции.

Трансмиссия. Вне всякой критики – плохая. Произошел интересный случай. Работавший по ремонту трансмиссии танка КВ был поражен тем, что она очень похожа на те трансмиссии, с которыми он работал 12–15 лет тому назад. Была запрошена фирма. Фирма прислала чертежи своей трансмиссии типа А-23. К всеобщему удивлению, чертежи нашей трансмиссии оказались копией присланных. Поразило американцев не то, что мы скопировали их конструкцию, а то, что была скопирована конструкция, от которой они отказались 15–20 лет тому назад. На танке Т-34 трансмиссия тоже очень плохая. Во время эксплуатации на ней полностью выкрошились зубья (на всех шестеренках).

Бортовые фрикционы. Вне всякой критики – плохие. В Америке от установки фрикционов даже на тракторах отказались несколько лет тому назад (не говоря уже о танках). Кроме порочности самого принципа, наши фрикционы имеют чрезвычайно небрежную механическую обработку и плохие стали, что ведет к быстрому износу, облегчает проникновение грязи в барабаны и ни в коем случае не обеспечивает надежной работы…

Сравнивая характеристики американских и русских танков, очевидно, что вождение последних значительно труднее. От русского водителя требуется виртуозность при переключении передач на ходу, особый опыт в пользовании бортовыми фрикционами, большой опыт механика и умение поддерживать танк в ходовом состоянии (регулировка и ремонт непрерывно выходящих из строя деталей), что сильно усложняет подготовку танкистов-водителей.

Судя по образцам, русские при производстве танков мало уделяют внимания тщательности обработки, отделке и технологии мелких частей и деталей, что приводит к потере всех преимуществ, вытекающих из хорошо, в общем-то, продуманной конструкции танков. Несмотря на преимущества применения дизеля, хороших контуров танков, толстой брони, хорошего и надежного вооружения, удачной конструкции гусениц и т. д., русские танки значительно уступают американским по простоте вождения, маневренности, силе огня, скорости хода, надежности механических конструкций и простоте регулировок».

В начальном периоде войны качество боевых машин только ухудшалось. Это было связано с эвакуацией многих заводов, недостатком сырья, снижением квалификации рабочей силы и ставкой на массовость производства, по причине огромных потерь в боевой технике. Танки выпускались без радиостанций, без башенных вентиляторов, с «паровозными» опорными катками – без резиновых бандажей. На них ставили дизель с чугунным картером вместо алюминиевого, или карбюраторный двигатель М-17.

В июне 1942 года «бронетанковый комиссар» Н.И. Бирюков по пунктам конспектировал указания товарища Сталина:

«…2. Основной дефект наших танков в том, что они не могут совершать больших переходов.

3. Слабым местом в танках является ненадежность механизмов передачи, трансмиссии.

4. Танк должен быть простым, грубым, выносливым, рассчитанным на среднего танкиста.

5. Сосредоточить внимание на улучшении танков…».

Дефицит легирующих добавок, нарушение технологий варки стали, термической обработки и раскройки броневых листов влекли за собой ухудшение качества брони. Осенью 1942 года ЦНИИ наркомата танковой промышленности неоднократно поднимал вопрос о низком качестве производимых танковых башен и бронекорпусов:

«На всех заводах черной металлургии и танковой промышленности, производящих броневой лист марки 8-С, при полигонных испытаниях имеет место значительный брак по хрупкости поражения и низкой бронестойкости…

На деталях бортов машин Т-34 применяется вырезка конфигураций по закаленному металлу. Всякая огневая резка по таким деталям чревата опасностью образования трещин в местах вырезки. На УЗТМ в результате огневой вырезки по закаленному металлу 50 % деталей получаются с надрывами и трещинами…»

Примерно в это же время американские специалисты отмечали, что твердость брони советских танков не соответствует паспортным данным и меняется на различных броневых листах.

Проблема качества – отдельная тема. Героические труженики тыла нередко давали армии откровенный брак, как в военное, так и в мирное время, а прикормленные в тылу представители приемки этот брак принимали и под резолюции митингов и клятвы в верности Родине и товарищу Сталину передавали в войска.

К примеру, в 1940 году разразился скандал, когда при обстреле германской «тройки» из родимой 45-мм пушки выяснилось, что штатный бронебойный снаряд БР-240 не пробивает 30-мм цементированную броню с дистанции 400 метров, а должен бы с дистанции вдвое большей. Проведенное расследование выявило, что термообработка снарядов образца 1938 года проводилась по сокращенной программе, чтобы, значит, выполнить и перевыполнить социалистические обязательства по валу. В результате снарядов Красной Армии дали много, но при столкновении с броней, имеющей поверхностную закалку, они просто раскалывались на части. Позже стали выпускать снаряды «нормального качества», но на войсковых складах соседствовали и те и другие, не выбрасывать же добро. Во время войны массовое производство боеприпасов налаживали на непрофильных гражданских предприятиях, кастрюльных и мебельных фабриках, со значительными отклонениями от технологии и использованием эрзацвзрывчатки, например мела, или вообще без оной – просто болванка (в осажденном Ленинграде в качестве одного из компонентов ВВ использовали молотые шишки). К концу 1941 года наша «сорокапятка» по бронепробиваемости едва сравнялась с немецкой 37-мм пушкой PaK 35/36, имевшей к тому же в боекомплекте подкалиберные снаряды с начальной скоростью более 1000 м/с.

Поэтому заявленные табличные тактико-технические характеристики советской техники, снятые с эталонных образцов, и реальные параметры серийных машин и другой амуниции – это «две большие разницы».

В войну еще более снизилась строгость приемки, и нередки были случаи, когда прибывающая с заводов техника тут отправлялась в ремонт или «доводилась» в частях. А на артиллерийском заводе № 92 «Новое Сормово» почти год приемки вообще не было! Директор А.Е. Елян пожаловался своему родственнику, члену ГКО Л.П. Берии, на то, что шибко принципиальные военные «не понимают обстановки», и военпредов отозвали с предприятия. В результате на фронт стали поступать удивительные боевые машины, у которых вместо пушек торчали из башен железные трубы.

«Было не до жиру, – вспоминает Л.И. Горлицкий. – Заказчик порой принимал танки, даже если они не ломались при пробеге вокруг завода и своим ходом въезжали на железнодорожные платформы, это чаще всего не мешало танку произвести одну-две атаки, а в тех условиях танк редко жил дольше… В войну средний танк или САУ жили на фронте от трех дней до недели, успевая за это время принять участие в двух-трех атаках и выстрелить из пушки в лучшем случае от половины до одного боекомплекта».

Вот исходя из такой статистики и делались танки – на 2–3 атаки, зато числом поболе. Такое под силу только стране с неисчерпаемыми ресурсами. Немецкого танка хватало в среднем на 11 атак.

На марше и на поле боя ненадежная и сырая «тридцатьчетверка» по скорости, маневренности и запасу хода уступала хорошо отработанной и обкатанной немецкой «тройке», имевшей не «липовый», а подлинный техпаспорт. Теоретически советский танк превосходил противника в бронировании и мощи вооружения, но степень этого превосходства и возможность им воспользоваться сильно варьировались и окончательно сводились на нет в зависимости от влияния вышеперечисленных факторов.

Обратим внимание на разницу в подходах, которые закладывались задолго до войны. Постановление Комитета Обороны с заданием на изготовление тяжелого танка нового типа вышло в августе 1938 года. В сентябре 1939-го правительству предъявили танк КВ, а в декабре, не проведя в полном объеме даже заводских испытаний, танк приняли на вооружение. И тут же потребовали от Кировского завода со второго полугодия 1940 года штамповать 12 дотов с колесами в день. О чем еще может болеть голова у директора Зальцмана? Еще интереснее было с принципиально новой моделью Т-34М: танка еще не было в помине, отдельные узлы и детали, изготовленные (и не изготовленные) разными заводами, не успели даже собрать в одну кучу, как 5 мая 1941 года последовало постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б): «Начать серийное производство улучшенных танков Т-34 на заводе № 183, не ожидая результатов испытаний на гарантийный километраж», и «обеспечить в 1941 году выпуск 500 штук улучшенных танков Т-34».

Германские фирмы начали конкретную разработку проектов основных боевых танков в 1934 году. У немцев были те же проблемы: кругом враги, отсутствие традиций танкостроения, нехватка кадров: «Потеря квалифицированных кадров и отсутствие необходимого оборудования явились причиной того, что наши пожелания в области танкостроения не могли быстро осуществляться. Особенно большие затруднения возникли при производстве специальной стали для танков, которая должна была обладать необходимой вязкостью; первые образцы стальных плит для танков ломались, как стекло. Много времени потребовалось также и на то, чтобы наладить производство радиоаппаратуры и оптики для танков». Поэтому опытные образцы вышли из цехов лишь в 1936 году и больше года проходили испытания, прежде чем последовал заказ от военного ведомства.

Возьмем Pz. III. Это о нем начальник АБТУ Федоренко докладывал Ворошилову: «Считаю, что немецкая армия в лице указанного танка имеет сегодня наиболее удачное сочетание подвижности, огневой мощи и броневой защиты, подкрепленные хорошим обзором с рабочих мест экипажа». Первая партия состояла из 15 единиц и не пошла в серийное производство ввиду недостаточного бронирования (14,5 мм) и дефектов подвески. Модификация «В», с принципиально новой ходовой частью и системой вентиляции, выпущенная в 1937 году, также состояла из 15 машин. Затем последовала третья серия из 15 танков с улучшенными механизмами поворота. В первой половине 1938 года фирма «Даймлер-Бенц» сделала 30 танков, защищенных 30-мм броней и с увеличенной емкостью топливных баков (которые размещались на полу изолированного силового отделения). И только в октябре 1938 года, после кропотливого лечения детских болезней конструкции, началось крупносерийное производство – 15 танков в месяц – моделей Pz. Rpfw. III Aust. Е и F, продолжавшееся (именно с таким темпом) до июля 1940 года.

Pz. IV прошел аналогичный путь в войска. В апреле 1942-го, получив на вооружение 75-мм длинноствольное орудие, «четверка» превзошла советский Т-34-76 практически по всем основным параметрам и полтора года занимала первое место среди средних танков.

Разработкой тяжелых машин инженеры Третьего рейха занялись в 1937 году, но принять на вооружение всем известный «тигр» предполагалось в 1942 году, в рамках запланированного перевооружения Вермахта (из этого, кстати, можно сделать вывод, что Гитлер нападать на СССР не собирался и хотел «оттянуть войну» до 1942 года. Хотя каждому понятно: воевать начинают не тогда, когда закончится очередное перевооружении армии, а когда очень хочется и созданы необходимые политические и экономические предпосылки).

Качество советской бронетанковой техники заметно улучшилось лишь к началу 1943 года, когда был решен «количественный вопрос». Только к 1944 году, получив 85-мм пушку, командирскую башню, пятискоростную коробку передач, новые приборы наблюдения, радиостанцию 9-Р (лицензию купили у англичан) и пятого члена экипажа, «тридцатьчетверка» стала полноценным средним танком. Это была совершенно другая машина, а на поле боя к этому времени у нее появились достойные противники.

И все равно совершенно избавиться от «родимых пятен» сталинского социализма было невозможно в принципе. Так, продукция горьковского завода № 112 «Красное Сормово» и весной 1945 года на фронте была известна как «сормовские уроды». Когда в победном мае Красная Армия закончила войну с Германией, имея в строю свыше 35 тысяч танков и самоходных установок, все они мгновенно оказались непригодны к эксплуатации в мирное время, когда жизнь машины измеряется не днями, а годами. Послевоенное десятилетие и немыслимые средства были истрачены на программу «устранения конструктивных недостатков» с единственной целью – добиться, чтобы танк ездил хотя бы лет пять.

Все это время «панцеры» нормально эксплуатировались, состояли на вооружении армий Чехословакии, Турции, Франции, Испании, Финляндии, Болгарии и Сирии. Последние «четверки» принимали активное участие в арабо-израильских войнах вплоть до 1967 года.

Конечно, оценивая возможности противоборствующих сторон, нельзя все расчеты сводить к количеству одного вида техники и тупо сравнивать толщину брони и величину калибра орудий. Французская армия тоже имела над Вермахтом превосходство в танках и линию Мажино в придачу, а кампанию 1940 года проиграла вчистую. Как писал Г. Гудериан: «Теоретически мы поставили перед собой цель – сравниться в области вооруженных сил с нашими хорошо вооруженными соседями. Практически же, особенно в отношении бронетанковых войск, мы не могли даже и думать о том, чтобы в ближайшее время иметь такое вооружение, которое хотя бы приблизительно равнялось по количеству и качеству вооружению соседних государств. Поэтому мы прежде всего пытались сравняться с ними в отношении организационной структуры бронетанковых войск и управлении ими».

Главная деталь любого оружия – это голова его владельца. Мало иметь в шкафу «дуру» 45-го калибра, необходимо уметь ею пользоваться. Не стоило нашим маршалам, к примеру П.А. Ротмистрову, сочинять сказки о том, что «танков у нас все же в несколько раз меньше, чем у немцев». Все-таки воевать красным полководцам было чем: танков в Красной Армии имелось не просто много, а больше, чем у всех армий мира, вместе взятых, танков самых разных типов и конструкций, в том числе обладавших уникальными характеристиками.

Ну, разве только без способности «самоокапываться».

Глава 2

Сразу по окончании Первой мировой войны теоретики всех стран приступили к обобщению ее опыта с тем, чтобы определить направление строительства вооруженных сил, характер будущей войны и роль в ней различных родов войск. Сильнейший толчок развитию военной мысли дало появление на поле боя авиации, химического оружия и бронетанковой техники. Энтузиасты новых видов вооружения именно им отдавали пальму первенства в грядущих сражениях. Так, итальянский генерал Дуэ горячо полюбил тяжелые бомбардировщики, а Фрайс всему предпочитал ядовитые газы.

Бывший начальник штаба английского танкового корпуса генерал Дж. Фуллер в 1922 году опубликовал книгу «Танки в великой войне 1914–1918 гг.», в которой доказывал, что эту войну Антанте удалось выиграть исключительно благодаря танкам, а будущая однозначно будет войной механизированной. Она потребует мало людей и много новейшей боевой техники. Строительство армии должно идти по пути увеличения подвижности, «ибо подвижность важнее численности». Особую важность приобретает повышение индивидуальной мощи отдельного бойца. По мнению Фуллера, идеальная армия, к которой надо стремиться, – это не вооруженное население, а мобильное профессиональное войско. Из призывников должны формироваться лишь подразделения второй линии, назначением которых является оккупация вражеской страны. Главный же удар будет наносить механизированная армия в составе 6–8 танковых дивизий (до 2400 танков и 100 тысяч наемников).

Германскому генералитету в 20-е годы поневоле пришлось взять на вооружение теорию «малой армии». Для небольшого по численности, высокоподготовленного рейхсвера развивалась теория мобильной стратегии. «Все будущие способы войны, – писал генерал фон Сект в 1921 году, – похоже, связаны с применением подвижных армий, относительно небольших, но высокого качества и действующих эффективно с поддержкой авиации». Авиацию и бронетехнику немцам пока приходилось имитировать.

Главным приверженцем механизированной войны в рейхсвере стал Гейнц Гудериан. Свои размышления он подытожил выводом: «Из всех наземных средств танк обладает наибольшей решающей силой». То есть той силой, которая «позволит солдату в бою доставить свое оружие как можно ближе к врагу, чтобы уничтожить его». В 1928 году Генеральный штаб возложил на Гудериана задачу по развитию тактики применения танков. Полковник проанализировал работы иностранных военных теоретиков, добавил свои собственные идеи, съездил на стажировку в Швецию, посетил танковую школу в Советской России. Затем он вернулся в Германию, чтобы начать реализацию плана действий, в котором акцент был сделан на бронированную атаку такой силы, какой ни немецкие командующие, ни вероятные противники из других европейских стран не ожидали.

В 1929 году Гудериан пришел к выводу, что «танки могут быть использованы наиболее эффективно лишь тогда, когда всем остальным родам войск, поддерживающим танки, будет придана такая же скорость и проходимость. Танки должны играть ведущую роль в соединениях, состоящих из различных родов войск; все остальные рода войск обязаны действовать в интересах танков. Поэтому необходимо не танки придавать пехотным дивизиям, а создавать танковые дивизии, в состав которых должны входить различные рода войск, обеспечивающие эффективность действий танков… Было ясно, что эффективность действия дивизии в значительной степени зависит от того, как будут двигаться мотопехотные части, артиллерия, а также другие части и подразделения дивизии. Были необходимы полугусеничные легкобронированные машины для перевозки мотопехотных и саперных подразделений и подразделений санитарной службы, самоходные установки для артиллерийских и противотанковых дивизионов, а также танки различных конструкций для разведывательных батальонов и батальонов связи».